Убийство на поле для гольфа Кристи Агата

Глава 5

Рассказ мадам Рено

Мосье Отэ уже ожидал нас в холле, и мы все вместе, возглавляемые Франсуазой, двинулись вверх по лестнице. Пуаро поднимался как-то странно, зигзагами, чем немало меня озадачил. Заметив мое удивление, он подмигнул мне.

– Еще бы служанкам не слышать, как мосье Рено поднимался, – шепотом сказал он. – Ступеньки скрипят все до единой, от такого скрипа и мертвый проснется!

На лестничную площадку выходил также узкий боковой коридор.

– Здесь комнаты прислуги, – пояснил нам Бекс.

Нас же повели по широкому коридору. Франсуаза остановилась у последней двери справа и тихо постучала.

Слабый голос пригласил нас войти. Комната была просторная, солнечная, с окнами на море, которое синело и искрилось всего в какой-нибудь четверти мили от дома.

На кушетке высоко в подушках лежала рослая женщина весьма примечательной наружности. Подле нее с озабоченным видом сидел доктор Дюран. Хотя мадам Рено была далеко не молода и ее некогда черные волосы сверкали серебром, в ней чувствовалась незаурядная личность, волевая и решительная. Словом, как говорят французы, une matresse femme[35].

Она поздоровалась с нами легким, исполненным достоинства кивком.

– Прошу садиться, господа.

Мы сели в кресла, помощник следователя устроился за круглым столом.

– Надеюсь, мадам, – начал мосье Отэ, – вы сможете рассказать нам, что произошло ночью, если, разумеется, это не слишком тяжело для вас.

– Нет-нет, мосье. Ведь дорога каждая минута. Эти подлые убийцы должны быть пойманы и наказаны.

– Благодарю вас, мадам. Думаю, для вас будет менее утомительно, если я буду задавать вопросы, а вы ограничитесь только ответами на них. В котором часу вы легли спать вчера?

– В половине десятого, мосье. Я была очень утомлена.

– А ваш муж?

– По-моему, час спустя.

– Не показалось ли вам, что он расстроен или, может быть, взволнован?

– Нет, не более, чем обычно.

– Что же случилось потом?

– Мы спали. Проснулась я оттого, что кто-то зажал мне рот. Я пыталась закричать, но не смогла. Их было двое, и оба – в масках.

– Вы не могли бы описать их, мадам?

– Один очень высокий, с длинной черной бородой, другой – небольшого роста, коренастый, тоже с бородой, только рыжеватой. Оба в шляпах, надвинутых на самые глаза.

– Гм! – задумчиво произнес следователь. – Что-то многовато бород получается.

– Вы думаете, они накладные?

– Боюсь, что да, мадам. Но, прошу вас, продолжайте.

– Тот, что поменьше ростом, держал меня. Сначала он засунул мне в рот кляп, потом связал руки и ноги. Другой сторожил моего мужа. Он схватил с туалетного столика нож для разрезания бумаги, острый как бритва, и приставил его к груди мосье Рено. Когда коротышка связал меня, они оба занялись моим мужем, заставили его встать и вывели в гардеробную. Я едва не потеряла сознание от ужаса, но все же отчаянно старалась хоть что-нибудь услышать.

Они говорили так тихо, что я ничего не могла разобрать. Но язык мне знаком, это ломаный испанский, распространенный в некоторых странах Южной Америки. Мне показалось, они сначала требовали что-то у моего мужа, потом, видно, разозлились и стали говорить громче. По-моему, высокий сказал: «Ты ведь знаешь, что нам нужно. Документы! Секретные документы! Где они?» Что ответил муж, я не слышала, только второй злобно прошипел: «Лжешь! Мы знаем, они у тебя. Где ключи?»

Потом я услышала, как они выдвигают ящики. Видите ли, в гардеробной мужа есть сейф, где он обычно держит наличные деньги, довольно крупные суммы. Леони говорит, что они вытряхнули все из сейфа, забрали деньги, но, видимо, того, за чем охотились, не нашли. Потом, слышу, высокий, проклиная все на свете, велит мужу одеваться. Но тут, видно, какой-то шум в доме спугнул их, и они втолкнули полуодетого мосье Рено в спальню.

– Pardon, – прервал ее Пуаро, – а другого выхода из гардеробной нет?

– Нет, мосье, там только одна дверь – в спальню. Они погнали моего мужа к двери – впереди коротышка, а последним высокий с ножом в руке. Поль пытался вырваться, подойти ко мне. В глазах его было отчаяние. «Мне надо поговорить с ней!» – крикнул он им, а мне сказал: «Ничего страшного, Элоиза. Только не пугайся. К утру я вернусь». Он старался говорить спокойно, но в его глазах был ужас, я видела. Потом они вытолкали его за дверь, и высокий сказал: «Только пикни попробуй – и тебе конец». Потом, – продолжала мадам Рено, – я, должно быть, потеряла сознание. Очнулась, только когда Леони растирала мне руки и уговаривала выпить немного бренди.

– Мадам Рено, – сказал следователь, – как вы думаете, что искали убийцы?

– Понятия не имею, мосье.

– Не замечали ли вы, что вашего мужа что-то тревожит?

– Да, я видела, что он очень переменился в последнее время.

– Как давно?

Мадам Рено подумала.

– Наверное, дней десять.

– Не раньше?

– Возможно, и раньше. Но я ничего не замечала.

– А вы не пробовали расспрашивать его?

– Да, один раз, но он ответил как-то очень уклончиво. Тем не менее я была совершенно уверена, что он страшно о чем-то тревожится. Но он не хотел открыться, и, понимая это, я старалась делать вид, что ничего не замечаю.

– Было ли вам известно, что мосье Рено прибег к услугам детектива?

– Детектива? – воскликнула мадам Рено, видимо, очень удивленная.

– Да, вот этого джентльмена – мосье Эркюля Пуаро. – Пуаро вежливо поклонился. – Он прибыл сегодня по вызову вашего мужа.

Достав письмо, которое мосье Рено отправил Пуаро, следователь подал его мадам Рено.

Она прочла его с неподдельным изумлением.

– Я и понятия не имела. Очевидно, Поль был уверен, что ему грозит опасность.

– А теперь, мадам, я прошу вас ответить мне совершенно откровенно. Когда ваш муж жил в Южной Америке, не случилось ли с ним чего-нибудь, что могло бы пролить свет на это дело?

Мадам Рено глубоко задумалась, но потом отрицательно покачала головой.

– Не знаю, что и сказать. Конечно, у мужа было много недоброжелателей – ему многие завидовали, но ничего особенного я не могу припомнить. Возможно, что-то и было, только мне об этом ничего не известно.

Следователь разочарованно погладил свою бородку.

– Не могли бы вы сказать, в котором часу произошло нападение?

– Конечно, я отчетливо помню, как часы на камине пробили два раза.

И мадам Рено кивнула на часы с восьмидневным заводом, в дорогом кожаном футляре, стоящие посередине каминной полки.

Пуаро подошел к камину и принялся внимательно их разглядывать, потом кивнул, видимо, вполне удовлетворенный результатами осмотра.

– А вот еще одни часы, – воскликнул мосье Бекс, – наручные, их, видно, смахнули с туалетного столика. Стекло, правда, вдребезги. Преступникам невдомек, что это может обернуться уликой против них.

Он осторожно собрал осколки.

Внезапно мосье Бекс замер.

– Mon Dieu! – невольно вырвалось у него.

– В чем дело?

– Стрелки показывают семь часов!

– Что?! – воскликнул в свою очередь следователь.

Однако Пуаро, находчивый, как всегда, взял часы из рук растерявшегося комиссара, поднес их к уху и улыбнулся.

– Ну да, стекло разбито, но часы идут.

Услышав столь простое объяснение, все облегченно вздохнули. Однако следователь не успокоился:

– Но, позвольте, ведь сейчас еще нет семи?

– Да, только пять минут шестого, – спокойно заметил Пуаро. – Вероятно, эти часы спешат, не так ли, мадам?

Мадам Рено нахмурилась, не зная, что ответить.

– Да, они спешат, – сказала она. – Правда, я не думала, что так сильно.

Следователь, нетерпеливо махнув рукой, прервал обсуждение темы разбитых часов и продолжил допрос:

– Мадам, парадная дверь была приоткрыта. Наверняка убийцы проникли в дом через нее, и, однако, – никаких следов взлома. Вы могли бы объяснить почему?

– Вероятно, муж выходил вечером погулять и, возвратившись, забыл запереть дверь.

– По-вашему, это возможно?

– Вполне. Он был очень рассеян.

Говоря это, мадам Рено слегка сдвинула брови, похоже, рассеянность покойного порой раздражала ее.

– Думаю, у нас есть основания сделать одно немаловажное заключение, – вмешался вдруг комиссар. – Убийцы предложили мосье Рено одеться, стало быть, место, где, как они предполагали, запрятаны интересующие их бумаги, должно находиться далеко отсюда.

Следователь кивнул в знак согласия.

– Несомненно. Однако и не слишком далеко, ведь мосье Рено сказал, что к утру вернется.

– Когда отходит последний поезд из Мерлинвиля? – спросил Пуаро.

– В двадцать три пятьдесят в одном направлении и в ноль семнадцать – в другом, но, скорее всего, у них был автомобиль.

– Конечно, – согласился Пуаро, который, казалось, был чем-то озабочен.

– А ведь у нас, пожалуй, есть шанс напасть на их след, – воодушевляясь, снова заговорил следователь, – вряд ли автомобиль с двумя иностранцами остался незамеченным. Это же замечательно, мосье Бекс.

Но, тут же согнав с лица довольную улыбку и вновь став серьезным, Отэ обратился к мадам Рено:

– Еще один вопрос. Вам говорит что-нибудь фамилия Дьювин?

– Дьювин? – задумчиво повторила мадам Рено. – Нет, я не знаю никого с такой фамилией.

– Может быть, ваш муж когда-нибудь ее упоминал, не помните?

– Нет, никогда.

– Нет ли у вас знакомых по имени Белла?

Следователь так и впился глазами в мадам Рено, стараясь уловить в ее лице признаки замешательства или смятения. Но мадам Рено покачала головой с совершенно невозмутимым видом. И мосье Отэ снова принялся задавать вопросы:

– Известно ли вам, что вчера вечером у вашего мужа был посетитель?

На щеках мадам Рено выступил легкий румянец, что не укрылось от глаз следователя.

– Нет, кто это был? – ответила она, сохраняя тем не менее совершенное спокойствие.

– Дама.

– В самом деле?

Однако следователь, казалось, удовольствовался тем, что услышал, и не стал продолжать расспросы. Едва ли, подумал он, мадам Добрэй имеет отношение к убийству, а расстраивать мадам Рено без веских к тому оснований ему не хотелось.

Он посмотрел на комиссара, тот согласно кивнул. Тогда мосье Отэ встал, прошел в другой конец комнаты и принес стеклянную банку, которую мы видели в сарае. Вынув оттуда нож, он обратился к мадам Рено.

– Мадам, узнаете это? – спросил он как можно мягче.

Она негромко вскрикнула:

– Конечно, это мой кинжальчик.

Увидев на нем пятна, она отшатнулась, глаза ее расширились от ужаса:

– Это что – кровь?

– Да, мадам. Вашего мужа убили этим оружием. – Он быстро убрал нож с глаз долой. – Уверены ли вы, что это тот самый нож, который лежал ночью на вашем туалетном столике?

– О да. Это подарок моего сына. Во время войны[36] он служил в авиации. Он был слишком молод, и ему пришлось прибавить себе два года, чтобы его взяли. – Чувствовалось, что мадам Рено гордится своим сыном. – Ножик сделан из авиационной стали, и сын подарил мне его в память о войне.

– Понимаю, мадам. Перейдем теперь к другому вопросу. Где сейчас ваш сын? Необходимо немедленно телеграфировать ему.

– Жак? В данное время он на пути в Буэнос-Айрес[37].

– То есть?

– Да. Вчера муж телеграфировал ему. Сначала он отправил Жака в Париж, а вчера выяснилось, что ему необходимо немедленно ехать в Южную Америку. Из Шербура[38] как раз вчера вечером отошел пароход в Буэнос-Айрес, и муж телеграфировал Жаку, чтобы он постарался успеть на него.

– Не знаете ли вы, какие дела у вашего сына в Буэнос-Айресе?

– Мне об этом ничего не известно, мосье, знаю только, что оттуда он должен ехать в Сантьяго.

– Сантьяго! Опять Сантьяго! – в один голос вскричали мосье Отэ и мосье Бекс.

Упоминание о Сантьяго поразило и меня, а Пуаро, воспользовавшись замешательством, подошел к мадам Рено. Все это время он стоял, мечтательно глядя в окно, и я даже не был уверен, следит ли он за тем, что происходит. Он молча поклонился мадам Рено, потом сказал:

– Pardon, мадам, не позволите ли взглянуть на ваши руки?

Слегка удивившись, мадам Рено выполнила его просьбу. На запястьях были видны глубокие ссадины – следы от веревок. Пока Пуаро рассматривал руки мадам Рено, я наблюдал за ним и заметил, что огонь возбуждения, горевший в его глазах, погас.

– Представляю, как вам больно, – сказал он, а я подумал, что мой друг, кажется, опять чем-то удручен.

Между тем следователь спохватился и заспешил:

– Надо немедленно связаться по радио с молодым мосье Рено. Нам крайне необходимо узнать все об этой его поездке в Сантьяго. – И, подумав, добавил: – К тому же, будь он здесь, мы могли бы избавить вас от лишних страданий, мадам.

Мосье Отэ многозначительно умолк.

– Вы имеете в виду опознание трупа? – глухо спросила мадам Рено.

Следователь молча склонил голову.

– Не тревожьтесь, мосье. У меня хватит сил вынести все, что потребуется. Я готова сделать это прямо сейчас.

– О, и завтра не поздно, уверяю вас…

– Нет, я хочу покончить с этим, – сказала она тихо, и судорога боли исказила ее лицо. – Не будете ли так любезны, доктор, позвольте опереться на вашу руку.

Доктор поспешил к ней на помощь, кто-то накинул плащ на плечи мадам Рено, и мы стали медленно спускаться по лестнице. Мосье Бекс бросился вперед и отворил дверь сарая. Мадам Рено подошла и остановилась на пороге. Она была очень бледна, но полна решимости. Прикрыв лицо рукой, она сказала:

– Минутку, мосье, я соберусь с силами.

Потом она опустила руку и взглянула на покойного.

И тут поразительное самообладание, с которым она держалась все время, оставило ее.

– Поль! – вскрикнула она. – Мой муж! О боже!

Она пошатнулась и без чувств упала на пол.

Пуаро мгновенно бросился к ней, приподнял веко, пощупал пульс. Убедившись, что мадам Рено действительно в глубоком обмороке, он отошел в сторону и, схватив меня за руку, воскликнул:

– Болван, какой же я болван, мой друг! Я просто потрясен! В голосе мадам Рено было столько любви и горя! Моя версия оказалась совершенно несостоятельной. Eh bien![39] Придется начать все заново!

Глава 6

Место преступления

Доктор и мосье Отэ понесли бесчувственную мадам Рено в дом. Комиссар провожал их взглядом, сокрушенно качая головой.

– Pauvre femme[40], этого удара она не вынесла. Да, да, ничего не поделаешь. Ну что ж, мосье Пуаро, может быть, осмотрим место, где было совершено преступление?

– Если вас не затруднит, мосье Бекс.

Мы вернулись в дом и вышли на улицу через парадную дверь. Проходя мимо лестницы, ведущей наверх, Пуаро с сомнением покачал головой.

– Не верю, что служанки ничего не слышали. Ступени скрипят так, что и мертвый проснется, к тому же, заметьте, спускались трое!

– Но ведь была глубокая ночь. Видно, все они крепко спали.

Однако Пуаро все качал головой, похоже, мое объяснение ничуть его не убедило. Дойдя до поворота аллеи, он оглянулся на дом.

– Почему мы думаем, что они вошли через дверь? Ведь они не знали, что она не заперта, и могли влезть в окно.

– Но все окна первого этажа закрыты железными ставнями, – возразил комиссар.

Пуаро показал на одно из окон второго этажа.

– Это ведь окно спальни, да? Смотрите, вот по этому дереву можно в два счета добраться до окна.

– Возможно, вы правы, – согласился комиссар. – Но тогда на клумбе должны быть следы.

Справедливость его слов была очевидна. По обеим сторонам ступеней, ведущих к парадной двери, на больших овальных клумбах алела герань. К дереву, о котором говорил Пуаро, не подойдешь, не наступив на клумбу.

– Правда, погода стоит сухая, – продолжал комиссар, – на аллее и на дорожках следов не видно, но рыхлая, влажная земля на клумбе – совсем другое дело.

Пуаро принялся внимательно разглядывать клумбу. Мосье Бекс оказался прав, земля была совершенно ровной: ни ямки, ни углубления, ни вмятины.

Пуаро кивнул, как бы удовлетворенный осмотром, и мы уже отошли было, но вдруг он устремился к другой клумбе и стал ее рассматривать.

– Мосье Бекс! – позвал он. – Поглядите, здесь полно следов!

Комиссар подошел к нему и улыбнулся.

– Мой дорогой мосье Пуаро, совершенно верно – это следы садовника, его огромных, подбитых гвоздями сапог. Впрочем, это не имеет никакого значения, ведь с этой стороны нет дерева, и, следовательно, влезть в окно второго этажа невозможно.

– Да, правда, – заметил Пуаро, явно расстроенный. – Стало быть, вы считаете, что эти следы ничего не значат?

– Ровным счетом ничего.

И тут, к моему великому изумлению, Пуаро многозначительно произнес:

– Не согласен с вами. Сдается мне, эти следы – пока самая важная улика из всего, что мы видели.

Мосье Бекс промолчал, пожав плечами. Он был слишком вежлив, чтобы откровенно выложить, что он думает по этому поводу.

– Ну что ж, продолжим? – предложил он.

– Конечно. А этими следами я могу заняться и позже, – охотно согласился Пуаро.

Мосье Бекс пошел не к воротам, куда вела подъездная аллея, а круто свернул на боковую тропинку, обсаженную кустарником, которая, полого поднимаясь, огибала дом справа. Неожиданно тропинка вывела нас на небольшую площадку, откуда открывался вид на море. Здесь стояла скамейка и неподалеку от нее – ветхий сарай. В нескольких шагах отсюда шла аккуратная линия низенького кустарника, ограничивающая владения виллы. Мосье Бекс продрался сквозь кусты, и мы оказались на довольно широкой поляне. Я с удивлением огляделся вокруг.

– Постойте, да ведь это же площадка для гольфа.

Бекс кивнул.

– Она, правда, еще не доделана, – пояснил он. – Надеялись в следующем месяце ее закончить. Один из рабочих как раз и обнаружил здесь труп сегодня рано утром.

У меня внезапно перехватило дыхание. Чуть левее я заметил длинную узкую яму и рядом с нею… лежащее ничком тело! Сердце у меня в груди так и подпрыгнуло – неужели еще один труп! Но комиссар тут же развеял наваждение: он подошел к «трупу» и раздраженно крикнул:

– И куда глядит полиция? Ведь я строго-настрого приказал никого сюда не пускать без особого разрешения.

Джентльмен, лежащий на земле, повернул голову и небрежно бросил:

– Да есть, есть у меня это самое разрешение.

И он неспешно поднялся на ноги.

– Мой дорогой мосье Жиро! – вскричал комиссар. – А я и не знал, что вы уже прибыли. Господин следователь ждет не дождется вас.

Пока комиссар держал речь, я с любопытством разглядывал мосье Жиро. Я так много слышал о знаменитом сыщике парижской Сюртэ, и вот наконец мне довелось увидеть его. На вид ему было лет тридцать, рост – высокий, волосы и усы – темно-рыжие, военная выправка. Он держался довольно вызывающе, и видно было, что сознание собственной значительности просто распирает его. Бекс представил нас, отрекомендовав Пуаро как собрата по профессии. Искра любопытства зажглась в глазах сыщика.

– Наслышан о вас, мосье Пуаро, – сказал он. – Вы ведь были весьма заметной личностью в прежние времена. Но теперь у нас в криминалистике совсем иные методы.

– Хотя преступления по большей части все те же, – деликатно заметил Пуаро.

Я сразу понял, что Жиро испытывает к нам явную неприязнь. Видимо, его задело, что расследованием занимается кто-то еще, я чувствовал, что если ему посчастливится обнаружить важные улики, то он, вероятно, постарается скрыть их от нас.

– Господин следователь… – снова начал Бекс.

Но Жиро грубо перебил его:

– Плевать мне на господина следователя! Главное сейчас – успеть все сделать здесь, пока еще светло. Ведь осталось каких-нибудь полчаса. Об этом деле мне уже все известно, мои люди до утра перероют весь дом, но что касается улик, то их следует искать именно здесь, на этом месте. Это ваши полицейские затоптали тут все? Я-то думал, они теперь хоть немного поумнели.

– Конечно, поумнели. Ведь следы, которые вызвали ваше неудовольствие, оставили рабочие, обнаружившие тело.

В ответ мосье Жиро презрительно фыркнул.

– Я нашел следы там, где все трое продирались через кусты, но преступники – хитрые бестии. Удалось различить только следы мосье Рено, а свои они затерли. Мало того, что на такой твердой сухой земле все равно почти ничего не разглядишь, так они еще и подстраховались.

– Вещественные улики, – сказал Пуаро. – Именно это вы ищете, а?

Жиро в недоумении уставился на него.

– Ну, разумеется.

Легкая улыбка тронула губы Пуаро. Ему явно хотелось высказаться, но он сдержался. Он нагнулся и принялся рассматривать лопату.

– Ею и была вырыта могила – ясно как день, – заметил Жиро. – Но это мало что дает нам. Ведь это лопата из дома мосье Рено, а тот, кто рыл, был в перчатках. Вот они.

Он ткнул ботинком туда, где лежала пара испачканных землей перчаток.

– Перчатки тоже принадлежат мосье Рено или, по крайней мере, его садовнику. Говорю вам, эти парни все предусмотрели – ни одного промаха. Мосье Рено убит его собственным ножом, а могила вырыта его собственной лопатой. Убийцы полагают, что не оставили следов! Но мы еще посмотрим, кто кого. Всегда что-нибудь да остается! И я это найду!

Однако Пуаро, очевидно, заинтересовало что-то совсем другое, а именно короткий обрубок свинцовой трубы, лежащий рядом с лопатой. Он осторожно коснулся его пальцем.

– А эта штучка тоже принадлежала убитому? – спросил он, и мне почудилась легкая насмешка в его вопросе.

Жиро пожал плечами, давая понять, что не знает, да и знать не хочет.

– Небось давно здесь валяется. Во всяком случае, меня этот обрубок не интересует.

– А вот меня очень даже интересует, – промурлыкал Пуаро.

Ему просто охота позлить этого парижского выскочку, подумал я. И, кажется, ему это удалось. Мосье Жиро отвернулся, бросив довольно грубо, что не желает терять времени попусту, и, нагнувшись, снова принялся разглядывать что-то на земле.

А Пуаро, словно внезапно осененный какой-то догадкой, продрался сквозь кустарник на территорию виллы и подергал дверь сарайчика.

– Заперто, – бросил Жиро через плечо. – Там садовник держит всякий хлам, ничего интересного. Лопату взяли не здесь, а в сарае с инструментами, что возле дома.

– Изумительно, – с восторгом шепнул мне Пуаро. – Он здесь не более получаса, но все уже разнюхал! Великий человек! Нет сомнений, Жиро – крупнейший из современных сыщиков!

Признаюсь честно, хоть мне и не нравился этот самый Жиро, он произвел на меня довольно сильное впечатление. Казалось, энергия бьет в нем ключом. Тогда как Пуаро до сих пор еще никак не проявил себя. Это меня задевало. Его почему-то очень занимали какие-то глупости, пустяки, не имеющие к делу никакого отношения. Вот и тут в эту самую минуту он вдруг спросил: