Убийство на поле для гольфа Кристи Агата

Глава 7

Таинственная мадам Добрэй

Когда мы возвращались к дому, мосье Бекс, извинившись, что оставляет нас, поспешил, как он выразился, немедленно уведомить мосье Отэ о факте прибытия мосье Жиро. А сам мосье Жиро определенно обрадовался, когда Пуаро заявил, что уже посмотрел все, что хотел. Мы ушли, а мосье Жиро все еще ползал на четвереньках, дотошно осматривая и ощупывая каждый сантиметр, и я невольно восхитился им. Пуаро, видимо, угадал мои мысли и, когда мы остались одни, заметил не без сарказма:

– Ну, наконец-то вы познакомились с сыщиком, который вызывает у вас восхищение. Человек-ищейка! Что, я не прав?

– Во всяком случае, он хоть что-то делает, – возразил я довольно дерзко. – Уж если остались улики, не сомневайтесь – он их отыщет. А вы…

– Eh bien! А я уже кое-что нашел! Кусок трубы, например.

– Какая чепуха, Пуаро. Вы же понимаете, что эта труба не имеет к делу никакого отношения. Я говорю о мельчайших уликах, которые неизбежно приведут нас к убийцам.

– Mon ami, улика – всегда улика, будь она длиной в два фута или в два миллиметра! Почему улики непременно должны быть микроскопическими? Какие романтические бредни! А что до свинцовой трубы, так это Жиро внушил вам, что она не имеет отношения к делу. Нет, нет, ни слова более. Пусть Жиро ищет свои улики, а я буду думать. Этот случай кажется простым, однако… однако, mon ami, многое меня здесь настораживает! Вы спросите почему. Во-первых, часы, которые уходят на два часа вперед. Затем еще целый ряд мелочей, которые не стыкуются друг с другом. Например, если убийцы хотели просто отомстить мосье Рено, они убили бы его, когда он спал, и дело с концом. Почему они так не сделали?

– Но ведь они хотели получить какие-то документы? – напомнил я.

Пуаро брезгливо стряхнул пылинку с рукава.

– Ну, и где же эти «документы»? Предположительно, где-то довольно далеко, ибо убийцы заставили мосье Рено одеться. Однако труп найден совсем близко от дома, почти в пределах слышимости. Или еще – неужели по чистой случайности орудие убийства, этот кинжальчик, будто нарочно оказался под рукой?

Он помолчал, нахмурившись, потом снова заговорил:

– Почему служанки ничего не слышали? Их что, снотворным опоили? Может быть, был сообщник? Может быть, именно он проследил, чтобы парадная дверь была отперта? Интересно, как…

Тут он круто остановился. Мы подошли как раз к аллее перед домом. Пуаро неожиданно обратился ко мне:

– Друг мой, я намерен вас удивить и… порадовать! Ваши упреки не оставили меня равнодушным! Будем изучать следы!

– Где?

– Вот тут, на клумбе, справа. Мосье Бекс говорит, это следы садовника. Проверим, не ошибается ли он. Смотрите, вот и сам садовник идет сюда со своей тачкой.

И впрямь пожилой садовник катил по аллее тележку с рассадой. Пуаро подозвал его, и он, опустив тачку, прихрамывая, подошел к нам.

– Вы хотите попросить у него сапог и сравнить его с отпечатком, да? – спросил я, затаив дыхание. Моя вера в Пуаро начала возрождаться. Раз он сказал, что следы на этой клумбе необычайно важны, стало быть, так и есть.

– Точно, – ответил Пуаро.

– А что он подумает? Наверное, ему это покажется странным?

– Он вообще ничего не подумает, вот увидите.

Нам пришлось замолчать, так как старик уже подошел к нам.

– Вы звали меня, мосье?

– Да. Вы ведь давно здесь служите, не так ли?

– Двадцать четыре года, мосье.

– Вас зовут…

– Огюст, мосье.

– Я просто в восторге от этих чудных гераней. Право, они превосходны. И давно посажены?

– Довольно давно, мосье. Но, конечно, чтобы клумба всегда имела вид, надо подсаживать свежие цветы, а те, что отцвели, срезать, да еще не лениться и выкапывать старые кустики.

– Кажется, вы вчера посадили несколько новых кустиков, да? Вот там, в середине, и на другой клумбе тоже?

– У мосье острый глаз. Пройдет день-два, и они приживутся. Вчера вечером я посадил по десять новых на каждую клумбу. Мосье знает, конечно, что нельзя сажать, когда палит солнце.

Видно, Огюсту очень польстило, что Пуаро так интересуется цветами, и он охотно разговорился.

– Какой великолепный цветок! Вон там, – сказал Пуаро. – Вы не могли бы срезать его для меня?

– Охотно, мосье.

Старик ступил на клумбу и бережно срезал цветок, который так понравился моему другу.

Пуаро рассыпался в благодарностях, и Огюст вернулся к своей тачке.

– Ну, видите? – сказал с улыбкой Пуаро, нагнувшись к клумбе и рассматривая след сапога, подбитого гвоздями. – Все очень просто.

– А я и не сообразил…

– Что можно не разуваться? Не желаете пошевелить мозгами, а зря. Ну, как отпечаток? Что скажете?

Я принялся внимательно разглядывать клумбу.

– Все следы на этой клумбе оставлены его сапогами, – изрек я наконец после усердного изучения объекта.

– Вы так думаете! Eh bien! Я согласен с вами, – отозвался Пуаро, но как-то безразлично, словно мысли его были заняты уже чем-то другим.

– Во всяком случае, – заметил я, – поздравляю: теперь у вас одним заскоком меньше.

– Mon Dieu! Что за выражение! Что это значит?

– Просто я хотел сказать, что вы можете наконец расстаться с вашей навязчивой идеей по поводу этих следов.

Однако Пуаро, к моему удивлению, покачал головой.

– О нет, mon ami. Теперь наконец я на верном пути. Правда, я еще блуждаю в потемках, но, как я намекнул уже мосье Бексу, эти следы – самое важное и интересное во всей истории! Бедняга Жиро! Не удивлюсь, если он вообще их не заметит.

В этот момент парадная дверь отворилась, и по ступенькам крыльца спустились мосье Отэ с комиссаром.

– Ах, мосье Пуаро, а мы вас как раз разыскиваем, – сказал следователь. – Становится поздно, а я хотел бы еще нанести визит мадам Добрэй. Она, конечно, весьма удручена смертью мосье Рено, но, может быть, нам повезет и мы от нее получим ключ к разгадке этой трагедии. Возможно, мосье Рено именно ей доверил тайну, которую скрывал от жены. Ведь он был так страстно увлечен мадам Добрэй. Уж нам-то с вами известно, что в таких случаях даже самые сильные и твердые из нас теряют голову.

Мы молча присоединились к ним. Впереди шли Пуаро со следователем, а мы с комиссаром немного поотстали.

– Не сомневаюсь, что в основном Франсуаза рассказала нам все как было, – сообщил он мне доверительно. – Я тут навел кое-какие справки по телефону. Оказывается, за последние шесть недель, то есть с тех пор, как мосье Рено поселился в Мерлинвиле, на банковский счет мадам Добрэй трижды поступали крупные суммы денег. В общей сложности двести тысяч франков!

– Господи! Да ведь это же около четырех тысяч фунтов! – подсчитал я.

– Совершенно верно. Да, мосье Рено, вероятно, совсем потерял голову. Остается выяснить, доверил ли он ей эти секретные документы. Следователь преисполнен надежд, но я не разделяю его настроений.

Беседуя, мы шли по тропе по направлению к развилке, где днем останавливался наш автомобиль. Тут-то я и сообразил, что вилла «Маргерит», где обитает таинственная мадам Добрэй, это и есть тот самый домик, откуда появилась девушка, поразившая меня своей красотой.

– Мадам Добрэй живет здесь уже много лет, – сказал комиссар, кивнув в сторону дома. – Живет тихо и скромно. Кажется, у нее нет ни друзей, ни родственников, только те знакомые, с кем она поддерживает отношения здесь, в Мерлинвиле. Она никогда не говорит о своем прошлом, о муже. Неизвестно даже, жив ли он. Понимаете, ее окружает какая-то тайна.

Я кивнул, мое любопытство росло.

– А… ее дочь? – отважился спросить я наконец.

– Прекрасная молодая девушка! Скромная, набожная, словом, все как полагается. Жаль ее, ведь она-то может и не знать ничего о прошлом своей семьи, но тот, кто захочет предложить ей руку и сердце, вправе рассчитывать, что его посвятят в семейные дела, и тогда… – Тут комиссар с сомнением пожал плечами.

– Но ведь это не ее вина! – воскликнул я, чувствуя, как во мне закипает гнев.

– Разумеется, но что вы хотите? Обычно мужчины очень щепетильны, когда дело касается родственников будущей жены.

Мне пришлось воздержаться от возражений, ибо мы уже подошли к двери. Мосье Отэ позвонил. Прошло несколько минут, потом мы услышали шаги, и дверь отворилась. На пороге стояла та самая юная богиня, которая поразила мое воображение. Когда она увидела нас, кровь отхлынула от ее лица, оно покрылось мертвенной бледностью, а глаза расширились от страха. Было очевидно, что она до смерти напугана!

– Мадемуазель Добрэй, – начал мосье Отэ, снимая шляпу. – Бесконечно сожалею, что пришлось побеспокоить вас, но закон требует… понимаете ли… Передайте поклон вашей матушке. Не соблаговолит ли она уделить мне несколько минут?

Девушка на мгновение замерла. Ее левая рука была прижата к груди, точно она силилась унять бешено колотящееся сердце. Потом, овладев собой, она тихо сказала:

– Пойду узнаю. Входите, пожалуйста…

Она вошла в комнату налево, и мы услышали ее тихий шепот. Затем другой голос, похожий на голос девушки, но с твердыми нотками, проскальзывающими в певучей интонации, сказал:

– Ну, разумеется. Проси их.

Минуту спустя мы оказались лицом к лицу с таинственной мадам Добрэй.

Ростом она была пониже дочери, но округлые формы ее фигуры пленяли очарованием цветущей зрелости. Волосы, не золотистые, как у дочери, а темные, были разделены строгим пробором, что придавало ей некое сходство с Мадонной[41]. Глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, сияли голубизной. Заметно было, что она уже не молода, хотя прекрасно сохранилась и не утратила обаяния, которое не зависит от возраста.

– Вы хотели видеть меня, мосье? – спросила она.

– Да, мадам. – Мосье Отэ кашлянул. – Я расследую дело о смерти мосье Рено. Вы, наверное, уже слышали об этом?

Она молча наклонила голову. В лице ее не дрогнул ни один мускул.

– Мы хотели бы просить вас, если позволите… э-э… пролить свет на обстоятельства дела.

– Меня? – спросила она, крайне удивленная.

– Да, мадам. У нас есть основания предполагать, что вы имели обыкновение по вечерам навещать покойного мосье Рено. Так ли это?

Легкий румянец выступил у нее на щеках, но ответила она совершенно невозмутимо:

– Полагаю, вы не вправе задавать мне подобные вопросы!

– Но мы ведь расследуем убийство, не забывайте об этом, мадам.

– Ну и что же? Я не имею к этому ни малейшего отношения.

– Мы пока вас ни в чем не обвиняем, мадам. Однако вы хорошо знали покойного. Говорил ли он вам, что ему грозит опасность?

– Нет, никогда.

– Не рассказывал ли он вам о своей жизни в Сантьяго? Не упоминал ли о том, что у него там есть враги?

– Нет.

– Стало быть, вы ничем нам не поможете?

– Боюсь, что нет. В самом деле, я даже не понимаю, почему вам вздумалось прийти ко мне. Разве его жена не может ответить на ваши вопросы? – В ее голосе слышалась легкая ирония.

– Мадам Рено рассказала нам все, что могла.

– Ах! – воскликнула мадам Добрэй. – Представляю себе…

– Что представляете, мадам?

– Да нет, ничего.

Следователь смотрел на нее. Он понимал, что, в сущности, он ведет поединок и перед ним – соперник, причем весьма достойный.

– Стало быть, вы утверждаете, что мосье Рено не поверял вам своих тайн?

– Почему вы считаете, что он должен был что-то поверять мне?

– А потому, мадам, – сказал мосье Отэ нарочито жестко, – что мужчины порой открывают любовницам то, чего никогда не скажут женам.

– О! – Она в ярости вскочила, глаза ее метали молнии. – Вы оскорбляете меня! Да еще в присутствии дочери! Не желаю больше разговаривать с вами. Сделайте милость, оставьте мой дом!

Итак, лавры победителя достались, безусловно, мадам Добрэй. Мы покидали виллу «Маргерит» точно кучка пристыженных школьников. Следователь что-то раздраженно бубнил себе под нос. Пуаро, кажется, глубоко задумался. Внезапно он встрепенулся и спросил мосье Отэ, нет ли здесь поблизости приличного отеля.

– Неподалеку есть небольшая гостиница «Отель де Бэн». Всего в нескольких сотнях ярдов по этой дороге. Так что вам будет очень удобно. Надеюсь, утром увидимся.

– Да, благодарю вас, мосье Отэ.

Обменявшись любезностями, мы разошлись. Пуаро и я направились к Мерлинвилю, а мосье Отэ и мосье Бекс вернулись на виллу «Женевьева».

– Полицейская система во Франции достойна восхищения, – сказал Пуаро, глядя им вслед. – Да они же о каждом знают всю подноготную, их осведомленность просто невероятна. Судите сами, мосье Рено прожил здесь чуть больше шести недель, а им уже все известно – и каковы его вкусы, и чем он занимался. Мы и глазом не успели моргнуть, как они выдали нам все сведения о мадам Добрэй – и какой у нее счет в банке, и какие суммы денег внесены, и когда она их вложила! Учредив институт досье[42], они, несомненно, сделали великое дело. Что там такое? – С этими словами Пуаро резко обернулся назад.

Кто-то торопливо бежал вслед за нами. Оказалось, это Марта Добрэй.

– Прошу прощения, – с трудом выдохнула она. – Мне… Я не должна была… я знаю. Только не говорите ничего матушке. Ходят слухи, что мосье Рено перед смертью вызвал детектива? Это правда? Это вас он вызвал?

– Да, мадемуазель, – сказал Пуаро мягко. – Именно так. Но как вы узнали об этом?

– Это Франсуаза. Она сказала нашей Амели, – объяснила Марта, порозовев от смущения.

Пуаро поморщился.

– Вот и попробуйте сохранить секретность! Но это неважно. Ну, мадемуазель, так что же вы хотели узнать?

Девушка замялась. Видно было, что ей смертельно хочется задать вопрос, но страх удерживает ее. Наконец тихо, почти шепотом она спросила:

– Уже… кого-то подозревают?

Пуаро бросил на нее пронзительный взгляд и уклончиво ответил:

– Пока подозревают многих, мадемуазель.

– Ну да, понимаю… но… кого-нибудь в особенности?

– А почему вы спрашиваете?

Вопрос, казалось, испугал девушку. И тотчас я вспомнил, что сказал о ней Пуаро утром. «Девушка с тревожным взглядом».

– Мосье Рено всегда так хорошо относился ко мне, – сказала она наконец. – Естественно, меня интересует…

– Понимаю, – сказал Пуаро. – Ну что ж, мадемуазель, пока наибольшее подозрение вызывают двое.

– Двое?

Я мог бы поклясться, что в ее голосе прозвучали одновременно и удивление и облегчение.

– Их имена неизвестны, но есть основания полагать, что они чилийцы из Сантьяго. Ах, мадемуазель, видите, что делают со мной молодость и очарование! Я выдал вам профессиональную тайну!

Девушка мило улыбнулась и застенчиво поблагодарила Пуаро.

– Мне нужно бежать. Maman меня, наверное, уже хватилась.

Она повернулась и быстро побежала по дороге, прекрасная, точно юная Аталанта[43]. Я уставился ей вслед.

– Mon ami, – сказал Пуаро со свойственной ему мягкой иронией, – мы что, так и простоим тут всю ночь? Конечно, я понимаю – вы увидели прелестную девушку и потеряли голову, но все же…

Я рассмеялся и извинился перед моим другом.

– Но она и в самом деле изумительно хороша, Пуаро. При виде такой красоты не грех и голову потерять.

Тут, к моему удивлению, Пуаро с самым серьезным видом покачал головой.

– Ах, mon ami, держитесь-ка вы подальше от Марты Добрэй. Эта девушка… не для вас. Послушайте старика Пуаро!

– Как! – закричал я. – Ведь комиссар говорил, что она столь же добродетельна, сколь и прекрасна. Сущий ангел!

– Иные отпетые преступники, которых я знавал, имели ангельскую наружность, – назидательно заметил Пуаро. – Психология преступника и лик Мадонны не такое уж редкое сочетание.

– Пуаро! – в ужасе возопил я. – Нет! Подозревать это невинное дитя? Невозможно!

– Ну-ну! С чего вы так разволновались? Я ведь не сказал, что подозреваю ее. Однако, согласитесь, ее настойчивое желание разузнать подробности несколько подозрительно.

– В данном случае я более прозорлив, чем вы, – сказал я. – Не за себя она тревожится, а за мать.

– Друг мой, – отвечал Пуаро, – как всегда, вы ничего не понимаете. Мадам Добрэй отлично может сама о себе позаботиться, ее дочери нечего о ней тревожиться. Вижу, что раздражаю вас, но рискну тем не менее повториться. Не заглядывайтесь на эту девушку. Она не для вас! Я, Эркюль Пуаро, говорю вам это. Sacre![44] Вспомнить бы, где я видел ее лицо!

– Чье лицо? – удивленно спросил я. – Дочери?

– Да нет, матери.

Заметив удивление в моем взгляде, он многозначительно кивнул.

– Да-да, именно матери. Это было давно, когда я еще служил в бельгийской полиции. Собственно, ее я никогда прежде не видел, но я видел ее фотографию… в связи с каким-то делом. Мне даже кажется…

– Что?

– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, дело было связано с убийством!

Глава 8

Нечаянная встреча

Раннее утро следующего дня застало нас на вилле «Женевьева». На этот раз стоявший у ворот грозный страж не препятствовал нам. Мало того, он весьма почтительно взял под козырек, и мы проследовали к дому. Леони, горничная, как раз спускалась по лестнице и, кажется, была расположена немного поболтать.

Пуаро справился о здоровье мадам Рено.

Леони покачала головой.

– Совсем убита горем, бедняжка! Ничего в рот не берет, ну ни крошки! Бледная, как привидение. Просто сердце разрывается смотреть на нее. Вот уж я бы не стала так убиваться по мужу, который изменял мне с другой женщиной!

Пуаро сочувственно покачал головой.

– Конечно, конечно, но что вы хотите? Сердце любящей женщины готово многое простить. И все же – неужели они не ссорились в последние месяцы?

Леони снова покачала головой:

– Никогда, мосье. Никогда не слышала, чтобы мадам перечила мосье или упрекала его – никогда! У нее и характер и нрав просто ангельский… не то что у мосье.

– Вот как? Стало быть, мосье был не ангел?

– Что вы! Когда он гневался, весь дом ходуном ходил. А уж когда они поссорились с мосье Жаком – ma foi! Их было слышно на рыночной площади, так они орали!

– В самом деле? – удивился Пуаро. – И когда же это они так ссорились?

– О, как раз перед тем, как мосье Жаку ехать в Париж. Он чуть не опоздал на поезд. Он выскочил из библиотеки, схватил саквояж, который оставил в холле. Автомобиль был в ремонте, вот ему и пришлось бежать на станцию. Я как раз вытирала пыль в гостиной и видела, как он выскочил: лицо белое-белое, а на щеках аж красные пятна выступили. Ох и злой же он был!

Видно, Леони и самой рассказ доставлял немалое удовольствие.

– А о чем же они спорили?

– Ох, чего не знаю, того не знаю, – снова затараторила Леони. – Правда, крик стоял на весь дом, но уж очень громко и быстро они говорили, это ведь как надо знать по-английски, чтобы понять их! Мосье потом весь день ходил мрачнее тучи! Не знали, как и подойти к нему!

Тут наверху хлопнула дверь, и Леони сразу замолкла.

– Ой, меня ведь ждет Франсуаза! – спохватилась она, вспомнив наконец о своих обязанностях. – И вечно она ворчит, эта старуха.

– Одну минутку, мадемуазель. Скажите, пожалуйста, следователь здесь?

– Они ушли в гараж посмотреть на автомобиль. Мосье комиссар думает, что им могли воспользоваться в ту ночь.

– Quelle ide![45] – пробормотал Пуаро, когда девушка удалилась.

– Вы хотите присоединиться к ним?

– Вовсе нет. Подождем их в гостиной. Надеюсь, хоть там прохладно. Сегодня с утра так и печет.

Однако такое безмятежное времяпрепровождение отнюдь меня не прельщало.

– Если вы ничего не имеете против… – сказал я неуверенно.

– Нисколько. Желаете начать собственное расследование, а?

– Да нет… Мне просто хотелось бы взглянуть на мосье Жиро, если он где-нибудь поблизости. Интересно, как он продвинулся.

– Человек-ищейка, – пробормотал Пуаро, откидываясь в мягком кресле и закрывая глаза. – Сделайте одолжение, мой друг. Au revoir[46].

Я не спеша вышел из дому через парадную дверь. И в самом деле, было довольно жарко. Я свернул на тропинку, по которой мы шли накануне. Мне хотелось самому хорошенько осмотреть место преступления. Однако я пошел не прямо к нему, а свернул в кусты, так чтобы выйти на поле для гольфа несколько правее. Кустарник здесь был значительно гуще, и мне пришлось с трудом продираться сквозь него. Я действовал столь энергично, что, вырвавшись наконец из его цепких объятий, с размаху налетел на девушку, которая стояла спиной к живой изгороди.

Она сдавленно вскрикнула, что было вполне естественно, но и у меня невольно вырвался возглас удивления – незнакомка оказалась моей попутчицей Сандрильоной!

Мы изумленно уставились друг на друга.

– Это вы! – в один голос воскликнули мы с ней.

Девушка первой пришла в себя.

– Вот так штука! – сказала она. – Что вы здесь делаете?

– А вы? – не растерялся я.

– Когда я с вами распрощалась позавчера, вы, точно пай-мальчик, спешили домой, в Англию.

– А когда я с вами распрощался, – возразил я, – вы, как пай-девочка, спешили домой вместе со своей сестрой. Кстати, как поживает ваша сестра?

Она одарила меня улыбкой, блеснув прелестными зубками.

– Как это мило с вашей стороны вспомнить о моей сестре! Благодарю, с ней все в порядке.

– Она здесь, с вами?

– Она осталась в городе, – ответила кокетка, задрав хорошенький носик.

– Не верю я ни в какую сестру, – засмеялся я. – Это же просто вылитая миссис Харрис![47]

– А вы помните, как зовут меня? – спросила она с улыбкой.

– Сандрильона. Но, может быть, вы все же назовете мне ваше настоящее имя, а?

Глядя мне в глаза с лукавой улыбкой, она покачала головой.

– А почему вы здесь, тоже не скажете?

– О-о! Представьте себе – отдыхаю, или вы полагаете, что артистам это не по карману?

– Дорогой курорт на морском побережье во Франции?

– Не так ужон дорог. Надо только уметь устроиться.

Я пристально посмотрел на нее.