Что Кейти делала в школе Кулидж Сьюзан
– Ну что ты за мальчик! – сказала она. – Твои кузины подумают, что тебя совершенно не воспитывают. Но это не так, я потратила на тебя в два раза больше сил, чем на Лили. Я прошу прощения за него, Кейти. Но бесполезно пытаться учить мальчиков вежливости!
– Вы так думаете? – сказала Кейти, вспоминая Фила и Дорри и не понимая, что миссис Пейдж имеет в виду.
– Привет, Лили! – бросил Кларенс, только теперь заметив сестру.
– Как поживаешь? – отозвалась Лили небрежно. – Я как раз думала о том, сколько времени пройдет, прежде чем ты соизволишь заметить мое существование.
– Я тебя не видел.
– Я знаю, что не видел. Кто еще так может? Что есть у тебя глаза, что нет…
Кларенс бросил на нее сердитый взгляд и продолжал есть. Но мать, казалось, была не в силах оставить его в покое. «Кларенс, не бери так много в рот! Кларенс, прошу тебя пользоваться салфеткой! Кларенс, ваши локти на столе, сэр! Кларенс, не пытайся говорить, пока не проглотишь весь хлеб, что у тебя во рту!» – звучало поминутно. Кейти было очень жаль Кларенса. Конечно, манеры его были из рук вон плохи, но казалось ужасным, что к ним постоянно привлекали общее внимание.
Вечер прошел довольно скучно. Гостиная производила впечатление приведенной в порядок исключительно для гостей, отчего все держались чопорно. Миссис Пейдж не шила, не читала, а просто сидела в кресле, словно леди с модной картинки, и задавала вопросы о жизни в Хиллсовере. На некоторые из них было нелегко ответить, например: «Есть ли у вас другие близкие подруги в школе, кроме Лили?» Около восьми часов пришли два очень молодых джентльмена, увидев которых полусонная до этого Лили оживилась и стала болтлива. Один из них был тот самый мистер Джордж Хикмен, чей отец был женат на сестре свояченицы мистер Пейджа, и это неким непостижимым образом делало его «двоюродным братом» Лили. Он был студентом Эрроумауского колледжа и, казалось, имел такой запас шуток, над которыми им с Лили нужно было посмеяться, что вскоре они удалились на диван в глубине гостиной, где беседовали шепотом. Другой молодой человек, представленный девочкам как мистер Илс, остался развлекать остальных трех дам, каковую обязанность исполнял, посасывая в полном молчании набалдашник своей тросточки, пока они говорили с ним. Он тоже был студентом второго курса Эрроумауского колледжа.
Неожиданно посреди разговора дверь, стоявшая приоткрытой, распахнулась чуть шире, и стала видна голова собаки, а затем и хвост, так умоляюще махавший о разрешении пройти дальше, что Кловер, которая любила собак, протянула руку со словами:
– Ну, иди сюда, бедняга!
Пес сразу бросился к ней. Он не был красив – крапчатый, «цвета перца с солью», тупоносый, с неопределенной формы хвостом. Но вид у него был добродушный, и Кловер дружески приласкала его, в то время как мистер Илс вынул набалдашник изо рта, чтобы спросить:
– Что это за порода, миссис Пейдж?
– Понятия не имею. – ответила она, а Лили с дальнего дивана добавила жеманно:
– О, это ужаснейший пес, мистер Илс. Мой брат подобрал его на улице, и никто ничего о нем не знает, кроме того, что это самая вульгарная порода – дворняжка, я думаю.
– Неправда! – раздался суровый голос из холла. Все подскочили на месте, а Кейти заметила в приоткрытую дверь блестящий мстительный глаз, уставившийся на Лили. – Это очень ценная порода – полумастиф-полутерьер с примесью бульдога. Так-то, мисс!
Эффект был потрясающим. Лили взвизгнула, миссис Пейдж бросилась к двери, но пес, услышав голос хозяина, также метнулся к двери и проскочил перед миссис Пейдж, едва не сбив ее с ног. Кейти и Кловер не могли удержаться от смеха, и мистер Илс, встретив их веселые взгляды, снова вынул тросточку изо рта и сделался разговорчив.
– Этот Кларенс – забавный мальчуган, – заметил он доверительно. – И сообразительный к тому же. Славный был бы малый, если бы его не пилили столько. Нагоняи никогда не приносят человеку пользы. Вы согласны, мисс Карр?
– Конечно, не приносят.
– Послушайте, – продолжил мистер Илс. – Я, кажется, видел вас в Хиллсовере? Вы ведь обе из Монастыря?
– Да, но сейчас каникулы.
– Я уверен, что вас видел. Вы жили в комнате прямо напротив дома ректора, да? Я так и подумал. Мы в колледже не знали ваших имен и называли вас «настоящие монашки».
– Настоящие?
– Да, потому что вы никогда не смотрите на нас из окон. Настоящие монашки и мнимые монашки – разве непонятно. Почти все юные леди в пансионе – мнимые монашки, кроме вас и еще двух, хорошеньких, на верхнем этаже – пятое окно с конца.
– О, знаю! – сказала Кловер, которую очень позабавило данное им определение. – Он говорит о Салли Элсоп и Эми Эрскин, Кейти. Они такие милые девочки!
– Да? – отозвался мистер Илс, с видом человека, старающегося запомнить имена, чтобы повторить их впоследствии другим. – Я так и думал. Они не такие веселые, как некоторые другие, но человеку нравится в девушках не только веселость, Если бы моя сестра была в таком пансионе, я предпочел бы, чтобы она вела себя, как вы.
Кейти заботливо сохранила в памяти эти слова для пользы ОИЛ.
Вскоре вернулась миссис Пейдж, и мистер Илс снова принялся сосать свою тросточку. О Кларенсе в тот вечер больше не было сказано ни слова.
На следующее утро тетя Оливия осуществила свою угрозу и тщательно пересмотрела гардероб девочек. Разглядывая простые, без отделки платья из мериносовой шерсти и толстые суконные пальто, она качала головой.
– Бесполезно. Но очень жаль. Вам было гораздо лучше подождать и сшить платья по моде. Может быть, еще можно поправить эти шерстяные и прибавить к ним что-то вроде баски! Я поговорю об этом с мадам Шонфлер. А пока я закажу по одному красивому теплому платью для каждой из вас, и сшиты они будут по моде. Уж без этого вам никак не обойтись.
Кейти была довольна, что дело ограничилось лишь этим, не стала возражать. И в тот же день миссис Пейдж взяла ее и Кловер «выбирать материал», как сказала миссис Пейдж, но на самом деле им пришлось просто сидеть рядом, пока она выбирала его для них. То же самое повторилось у портнихи: девочки терпеливо ждали, пока все решалось за них и отдавались необходимые указания.
– Смешно! – шепнула Кловер. – Но мне это все ни капли не нравится. А тебе? Это как если бы Элси заказывала наряды для своей куклы.
– Что ж, это платье не мое, а тети Оливии, – ответила Кейти, – и она вольна сделать ему такую отделку, какая нравится.
Но когда сшитые платья доставили на дом, Кейти была просто вынуждена остаться довольной: они не имели вида «пышного наряда», не были перегружены отделкой, хорошо сидели на фигуре и отличались той завершенностью, которую девочки прежде заметили и оценили в одежде Лили. Кейти почти забыла, что возражала против новых платьев как совершенно ненужных.
– В конце концов, приятно все-таки хорошо выглядеть, – призналась она Кловер.
Других развлечений, кроме посещения портнихи, в первую половину каникул было мало. Миссис Пейдж иногда брала девочек прогуляться в экипаже, а Кейти нашла в библиотеке дома интересные книги и много читала. Кловер тем временем подружилась с Кларенсом. Я думаю, она покорила его сердце в тот первый вечер, когда обратила внимание на Гостя, пса непостижимой породы – «полумастифа-полутерьера с примесью бульдога». Кларенс горячо любил Гостя и был благодарен Кловер за внимание к бедному животному, у которого мало было друзей в доме. Вскоре Кларенс стал относиться вполне дружески к Кловер и довольно дружелюбно к Кейти. Девочки нашли его, как и говорил мистер Илс, «сообразительным» и даже довольно приятным и добродушным, если только правильно понимать его поведение. Лили же никогда не понимала его, и поэтому в отношениях с ней он был очень неприятным, грубым и задиристым.
– Очень ты не любишь апельсины! Очень! Как бы не так! – сказал он однажды за обедом в ответ на ее вполне невинное высказывание. – Я видел, как ты съела два подряд без остановки. Папа, Лили говорит, что не любит апельсины! Я видел, как она съела два подряд без остановки! Очень она их не любит! Я видел, как она съела два подряд без остановки! – Он продолжал твердить это минут пять, глядя по очереди на всех сидевших за столом. – Очень она не любит! Очень! – повторял он, пока Лили чуть не начала плакать от досады, и даже Кловер захотелось дать ему пощечину. Никто не был огорчен, когда мистер Пейдж приказал ему выйти из комнаты, что он и сделал с последним мстительным «очень!», обращенным к Лили.
– Как Кларенс может так себя вести? – сказала Кейти, когда они с Кловер остались вдвоем.
– Не знаю, – ответила Кловер. – Он иногда такой милый, но когда не милый, то просто отвратительный – отвратительней я не видала. Я хочу, чтобы ты поговорила с ним, Кейти, и сказала ему, как это ужасно, когда он говорит такое.
– Ну уж нет! Будет гораздо лучше, если он выслушает это от тебя. Ты ближе ему по возрасту, и ты сумеешь поговорить с ним мягко и ласково, так что у него не будет такого чувства будто его снова ругают. Бедняга, сколько его уже ругали в жизни!
Кловер ничего больше не говорила об этом, но продолжала размышлять. Она была необыкновенно тактична для девочки ее возраста и, прежде чем приступить к поучениям, постаралась привести Кларенса в особенно дружеское расположение духа.
– Послушай-ка, скверный мальчишка, как ты мог так изводить Лили вчера за обедом? Гость, скажите-ка, сэр, вашему хозяину, каким он был нехорошим!
– Вот так так! Ты тоже собираешься меня пилить? – проворчал Кларенс обиженно.
– Нет, не собираюсь ничуточки. Я обещала не пилить. Но только скажи мне, – и Кловер погладила его по всклокоченным рыжеватым волосам, – только скажи мне, почему ты это делаешь? Ведь это совсем некрасиво.
– Лили такая противная! – проворчал Кларенс.
– Ну… да, иногда. Я знаю, – признала Кловер откровенно. – Но то, что она противная, вовсе не значит, что ты можешь вести себя так, как не подобает мужчине.
– Не подобает мужчине! – воскликнул Кларенс, краснея.
– Да. Я называю это вести себя не по-мужски – дразнить, ссориться и спорить вот так, как ты вчера. Девчонки так себя ведут иногда, но я не думала, что мальчик станет так поступать. Я думала, ему будет стыдно!
– А Дорри никогда не ссорится и никого не дразнит? – спросил Кларенс. Он любил слушать, когда Кловер рассказывала ему о своих братьях и сестрах.
– Он иногда вел себя так, когда был маленький, но теперь – никогда. Он ни за что на свете не стал бы говорить с девочкой так, как ты говорил с Лили. Он счел бы, что это не по-джентльменски.
– Опять вся эта чушь насчет джентльменов и всего прочего! – отозвался Кларенс. – Мать все уши мне этим словом прожужжала, пока я его не возненавидел.
– Конечно, это неприятно, когда все время напоминают, я согласна. Но ничего удивительного, что твоя мама хочет, чтобы ты, Кларенс, был джентльменом. Я надеюсь, что Фил и Дорри вырастут такими, как папа, а все говорят, что он настоящий джентльмен, и я горжусь, когда это слышу.
– А что это вообще значит? Мать говорит, что это то, как ты держишь вилку, жуешь, как надеваешь шляпу. Если это все, то я думаю, это слово не много значит.
– О, это не все! Это значит быть благородным, разве ты не понимаешь? Благородным и любезным со всеми, таким же вежливым с бедными, как и с богатыми, – горячо и быстро заговорила Кловер, стараясь объяснить, что имеет в виду. – И никогда не быть себялюбивым или крикливым, или занимать чужое место. Вилки, шляпы и все такое – это только мелочи, которые нужны, чтобы сделать человека приятным для других. Джентльмен – это джентльмен внутри, насквозь! О, как я хотела бы, чтобы ты понял, о чем я говорю!
– А, значит, вот как, да? – пробормотал Кларенс. Понял он или нет, принес или нет этот разговор какую-то пользу, Кловер не знала, но у нее хватило благоразумия ничего больше не говорить, и, очевидно, Кларенс не обиделся, так как с этого дня полюбил ее сильнее, чем прежде. Лили не помнила себя от ревности. Она никогда особенно не стремилась к тому, чтобы Кларенс полюбил ее, но ее задевало то, что ей предпочитают кого-то другого.
– Я думаю, что это несправедливо, – сказала она Кловер. – Кларенс тебя во всем слушается, а ко мне относится отвратительно. Это абсолютно несправедливо! Я его родная сестра, а ты только троюродная.
Все это время девочки почти не виделись с Луизой Эгнью. Однажды она заходила в гости, но Лили, которая принимала ее вместе с девочками, держалась так холодно и чопорно, что Луиза тоже стала так держаться и пробыла в доме Пейджей совсем недолго, а когда девочки заехали с ответным визитом, Луизы не оказалось дома. Но за несколько дней до окончания каникул от нее пришла записка:
«Дорогая Кейти, мне очень жаль, что я так мало видела тебя и Кловер в эти каникулы. Не хотите ли вы приехать и провести у нас среду? Мама передает вам привет и надеется, что вы приедете пораньше, чтобы пробыть у нас весь день. Она очень хочет с вами познакомиться. А я очень хочу показать вам нашу малышку и все остальное. Приезжайте! А вечером папа отвезет вас домой. Передайте привет Лили. У нее так много друзей, с которыми она встречается в каникулы, что я уверена, она простит меня за то, что я похищаю вас у нее на один день.
Любящая вас Луиза».
Кейти нашла, что Луиза очень любезно извинилась перед Лили. Но Лили, выслушав, вскинула голову и сказала, что «право же, мисс Эгнью могла бы оставить в покое ее, Лили, когда пишет свои записки».
Миссис Пейдж, казалось, очень жалела девочек. Конечно, они должны, как она полагает, поехать, ведь это подруга по школе. Но она боится, что им будет скучно. Эгнью – странные люди, совсем не светские. Говорят, что мистер Эгнью очень умный человек, но она мало знает об этой семье. Вероятно, будет нехорошо, если девочки откажутся поехать.
Кейти и Кловер даже думать не хотели о том, чтобы отказаться. Они отправили записочку, в которой с сердечной благодарностью приняли приглашение, и в назначенный день рано утром отправились в путь, оживленные и с самыми приятными ожиданиями.
Дом Луизы находился довольно далеко от дома мистера Пейджа и стоял не на столь великолепной улице, но выглядел очень милым и уютным. Перед ним был маленький садик с яркими клумбами, а на тенистой веранде, увитой плющом, сидела за маленьким рабочим столиком миссис Эгнью. Она была красива и молодо выглядела, а ее голос и улыбка сразу позволили девочкам почувствовать себя как дома.
– Можете не представляться, – весело сказала она. – Луиза так часто мне вас описывала, что я отлично знаю, кто из вас Кейти, а кто – Кловер. Я так рада, что вы смогли приехать! Не хотите ли пройти в мою комнату – дверь у того длинного окна – и раздеться? Луиза говорила вам, что я хромая и почти никогда не хожу, так что, надеюсь, вы не найдете странным, что я не провожаю вас сама. Луиза сейчас придет. Она побежала наверх, чтобы принести малышку.
Девочки вошли в спальню миссис Эгнью. Это была красивая и необычная комната. Мебель была очень простая, но кровать, туалет и окна убраны белой тканью с оборками, а стены увешаны картинами, фотографиями, рисунками, выполненными пером и акварелями, – большинство из них без рамок и развешаны в беспорядке, но так, чтобы обеспечить каждой по возможности дучшее освещение. Это была странная манера вешать картины, но Кейти понравилось, и она охотно задержалась бы в комнате, чтобы рассмотреть каждую из них. Однако она не решилась сделать это из опасения, что миссис Эгнью ждет их и ей покажется странным их долгое отсутствие.
В ту минуту, когда они снова вышли на веранду, сверху спустилась Луиза с маленькой сестрой на руках.
– Я завивала ей волосы, – объяснила она, – и не слышала, как вы приехали. Дейзи, поцелуй Кейти. А теперь – Кловер. Ну не прелесть ли она? Разве не красавица? – добавила она, сама с восторгом целуя ребенка.
– Просто прелесть! – воскликнули девочки, и скоро уже все трое сидели на полу веранды, передавая Дейзи друг другу из рук в руки, словно какое-то лакомство. Вероятно, это было привычным для малышки, и она вполне добродушно позволяла целовать себя, качать на колене, подбрасывать и вообще ласкать. Миссис Эгнью сидела поблизости и смеялась, глядя на них. Когда ребенка унесли, чтобы уложить поспать после обеда, Луиза провела девочек в гостиную – другую красивую и странную комнату, полную гравюр, эскизов и всевозможных картин, одни в рамах, другие с веткой осенних листьев или плюща вокруг них в качестве завершающей детали. На столе стояла ваза с красивыми поздними розами, и хотя, вероятно, одна камчатная штора миссис Пейдж стоила больше, чем вся мебель в гостиной Эгнью, все здесь казалось таким радостным, по-домашнему уютным и приятным для взора, что сразу согрело сердце Кейти. Они рассматривали портрет Луизы с Дейзи на коленях, написанный ее отцом, когда вошел мистер Эгнью. Девочкам сразу понравилось его лицо. Оно было красивым и открытым; и ничего не могло быть приятнее, чем видеть, как он поднял свою прелестную больную жену, словно она была ребенком, и понес в столовую, чтобы посадить ее на место во главе стола.
Кейти и Кловер впоследствии сошлись во мнении, что это был самый веселый обед в их жизни, с тех пор как они покинули родной дом. Мистер Эгнью рассказывал о живописи и о художниках и был очарователен. Не менее приятна была и задушевная беседа в комнате Луизы после обеда, и веселая возня с Дейзи, и долгий вечер, проведенный за книгами и фотографиями. День пролетел незаметно. Когда в десять часов они вышли из дома в сопровождении мистера Эгнью, из-за дерева появилась темная фигура и присоединилась к Кловер. Это был Кларенс!
– Я решил просто прогуляться по этой дороге, – объяснил он. – Дома было ужасно скучно весь день без вас.
Кловер была невероятно польщена, но удивление миссис Пейдж на следующее утро не знало границ.
– Право же, – сказала она, – я начинаю наконец питать некоторые надежды в отношении Кларенса. Не припомню, чтобы прежде он хоть раз сопровождал кого-нибудь.
– Слушай, Кловер, – сказал Кларенс вечером накануне того дня, когда девочкам предстояло вернуться в школу. – Слушай, может, напишешь когда-нибудь человеку.
– Ты имеешь в виду себя, когда говоришь «человеку»? – засмеялась Кловер.
– Ты же не думаешь, что я имею в виду Джорджа Хикмена или этого осла Илса? – возразил Кларенс.
– Нет, не думаю. Я не против написать человеку, если этот человек ты, при условии, что человек будет отвечать на мои письма. Ты будешь отвечать?
– Буду, – грубовато ответил он, – только не показывай моих писем другим девочкам и не смейся над моим почерком, а то я перестану писать. Лили говорит, что я пишу как кура лапой. Не так уж много, впрочем, она об этом знает – я ей не пишу! Ну, обещай писать, Кловер!
– Обещаю, – сказала Кловер, довольная тем, что Кларенс сам предложил переписываться.
На следующее утро девочки уехали в Хиллсовер. Дружба с Кларенсом и воспоминание о дне, проведенном в гостях у Луизы, были самым приятным, что девочки увезли с собой после этих осенних каникул.
Глава 10
Пачка писем
«Хиллсовер, 21 октября
Дорогая Элси,
я не писала тебе в прошлую субботу, так как в этот день мы вернулись в школу и с тех пор у меня не было ни одной минуты свободной. Мы надеялись, что, может быть, мисс Джейн освободит нас от воскресного изложения, так как это все же был первый день занятий, и я собиралась написать тебе вместо этого, но она не освободила. Она сказала, что единственный способ удержать девочек от озорства – это чем-нибудь их занять. Роза Ред уверена, что за время каникул с миссионером с мисс Джейн случилось что-то плохое, – она ужасно сердитая. Ах, как это неприятно – вернуться и снова слушать ее выговоры!
Не помню, рассказывала ли я тебе о воскресных изложениях. Мы пишем их после воскресной проповеди и должны привести текст, названия разделов и содержание, сколько сумели запомнить. Иногда пастор Принс начинает так: «Я разделю обсуждаемый вопрос на три части» – и говорит, что это будут за части. Когда он так делает, большинство девочек достает карандаши, записывает, а потом уже не слушает. Но мы с Кейти слушаем, так как Кейти говорит, что нехорошо не слушать проповедь. Мисс Джейн делает вид, что читает все наши изложения от начала до конца, но на самом деле не читает, так как однажды Роза Ред, чтобы проверить ее, написала прямо посреди своего изложения: «В эту минуту я сижу у окна, а по улице идет рыжая корова. Интересно, не родня ли она корове миссис Секомб?», – а мисс Джейн ничего не заметила и все равно поставила ей «отлично». Смешно, правда?
Еще я должна рассказать тебе о нашем обратном путешествии. Мистер Пейдж проехал с нами весь путь до школы и был такой милый. Кларенс ехал с нами в экипаже до станции. Он сделал мне прощальный подарок – очень красивый ластик и золотой карандаш. Я думаю, что ты и Дорри тоже полюбили бы Кларенса, только, может быть, поначалу ты сказала бы, что он довольно грубый и сердитый. Я тоже так думала, но теперь очень его люблю. Тетя Оливия подарила Кейти вязаный воротничок и манжеты, а мне носовой платочек с вышитым на уголке листиком клевера. Какая она добрая, правда? Мне жаль, что я написала в последнем письме, будто мы не радовались каникулам. Конечно, каникулы были не очень веселые, но это не совсем вина тети Оливии. Она хотела, чтобы нам было весело, только не знала, что для этого нужно. Понимаешь, некоторые люди этого не знают. И не говори никому, что я написала, хорошо?
Роза Ред приехала в школу поездом раньше, чем мы. Она была так рада, когда нас увидела, что заплакала. Она говорит, это потому, что она очень тосковала по дому, пока сидела одна в Монастыре, ожидая нас. Роза – такая милая! У нее были замечательные каникулы – три вечеринки и один пикник. И знаешь что? Ее зимняя шляпка из черного бархата с розовой отделкой – и у меня точно такая же! Я сначала хотела голубую, но тетя Оливия сказала, что розовое более модно. И теперь я рада, потому что мне приятно быть как Роза.
В этом семестре мы с Кейти живем в комнате номер 2. Здесь гораздо лучше, чем в нашей прежней комнате, а в коридоре, сразу за дверью, – печка, так что нам будет очень тепло. Есть и солнце, только миссис Нипсон велела прибить на окна толстую хлопчатую ткань, так что остается только небольшой открытый кусочек наверху. Теперь все окна в доме так закрыты. Ты представить не можешь, как все девочки сердиты из-за этого. В первый вечер у нас было стихийное собрание, и все приняли гневную резолюцию, а некоторые девочки сказали, что не останутся в школе – напишут своим папам, чтобы они приехали и забрали их домой. Но, впрочем, ни одна не написала. А вообще это очень грустно, когда не можешь выглянуть в окно. Ах, как я хочу, чтобы скорее пришла весна!
У нас новая столовая. Она гораздо больше, чем прежняя, так что теперь мы едим все вместе, а не по очереди. Это гораздо приятнее, потому что раньше я становилась такой страшно голодной, пока ждала, что даже не знала, что делать. Одно только очень неприятно: каждая девочка должна за обедом что-нибудь сказать по-французски. Высказывания должны быть на тему, которую задает миссис Нипсон. Сегодня это было «Les oiseaux»[26], и Роза Ред сказала: «J’aime beaucoup les oiseaux, et surtout ceux qui sont rtis»[27], обхохотались. А эта забавная маленькая Белла Аркрайт сказала: «J’aime beaucoup les oiseaux qui[28] поют». Она думала, что «поют» – французское слово! Каждая девочка начинала так: «J’aime beaucoup les oiseaux!»[29] Завтрашняя тема «Jules Cesar»[30]. Ума не приложу, что сказать! В Оллендорфе[31] нет о нем ни слова.
В этом семестре не так много новеньких, как в прошлом. Девочки думают, что это потому, что миссис Нипсон не пользуется такой любовью, какой пользовалась прежде миссис Флоренс. Две или три из новеньких, кажется, милые, но я еще не знаю. Луиза Эгнью самая милая здесь после Розы. Лили Пейдж называет ее вульгарной, потому что папа Луизы рисует картины и они не знакомы с теми людьми, которых знает тетя Оливия, но на самом деле Луиза совсем не такая. Мы ездили к ней в гости, перед тем как уехать из Ашборна, и провели у нее целый день. У нее замечательные папа и мама. А в доме полно всяких необычных и интересных вещей и картин. Мистер Эгнью очень много рассказывал нам о художниках и о том, что они делали. Одна его история была о мальчике, который делал из сливочного масла фигурки львов, а потом стал знаменитым. Я забыла, как его звали. Мы чудесно провели время у Луизы. А видели бы вы маленькую сестренку Луизы – Дейзи! Ей всего два года, но она настоящая маленькая красавица. У нее десять зубов, и она почти никогда не плачет.
Пожалуйста, спроси папу…»
В тот момент, когда Кловер дошла до этого места, в комнату вбежала Кейти, прямо в шляпе и с пачкой писем в руках.
– Смотри! – воскликнула она. – Замечательно, правда? Мисс Марш взяла меня с собой на почту, а там столько писем! Три – тебе, два – мне, одно – Розе. Подожди минутку, я отдам Розе ее письмо, а потом мы прочитаем наши письма вместе.
Через минуту обе уютно сидели рядышком, открывая первое письмо. Оно было от папы.
«Дорогие мои девочки…»
– Видишь, это нам двоим, – сказала Кейти.
«На прошлой неделе пришло ваше письмо от 31-го, и мы были рады узнать, что вы здоровы и готовы к возвращению в школу. К тому времени, когда вы получите это письмо, вы уже снова будете в Хиллсовере и начнется ваш зимний семестр. Постарайтесь извлечь как можно больше пользы из учебы, так как все мы чувствуем, что никогда больше не сможем отпустить вас из дома. Джонни говорит, что, когда вы вернетесь, она намажет ваши платья рыбьим клеем, чтобы вы и пошевелиться не могли. У меня самого почти те же мысли. Сиси вернулась из пансиона и ведет себя как взрослая леди. Элси очень занимают вечерние платья, которые миссис Холл заказала для Сиси, и она каждый день бегает к ним посмотреть, не привезли ли что-нибудь новое. По этой причине я, пожалуй, даже рад, что вас нет здесь сейчас, так как вам было бы нелегко сохранять хладнокровие и продолжать учебу, когда столько всего происходит по соседству. Я послал кузине Оливии чек за те вещи, что она купила для вас. Я очень благодарен ей за то, что она проследила, чтобы у вас было все необходимое. Кейти была совершенно права, что подумала о расходах, но я хочу, чтобы у вас было все, что вам нужно. Я вкладываю в письмо две десятидолларовые бумажки – по одной для каждой из вас – на карманные расходы. Большой привет от всех детей.
Любящий вас
Филип Карр.
Р. S. У кузины Элен был тяжелый приступ, но теперь она поправляется».
– Как я хотела бы, чтобы папа писал письма подлиннее, – вздохнула Кейти. – Он всегда посылает нам деньги, но не прикладывает к ним и половины тех слов, что нам хотелось бы. – Она свернула письмо и нежно его погладила.
– Он всегда так занят, – ответила Кловер. – Помнишь, как он всегда садился за стол и строчил письма, а кто-нибудь всегда непременно звонил в дверь, прежде чем он успеет дописать? Я очень рада, что он прислал денег, так как теперь я могу вернуть тебе шестьдесят два цента, которые задолжала. Теперь моя очередь читать. Это от Элси. Какое длинное! Отложи пока эти записки, Кейти, а то они потеряются. Вот так, теперь начнем вместе.
«Дорогая Кловер,
ты даже не знаешь, как я рада, когда приходит мой черед получить от тебя письмо, адресованное лично мне. Конечно, я читаю, что вы пишете папе и всем остальным дома, но мне кажется, что ты говоришь со мной, только когда ты начнешь с «Дорогая Элси». Мне иногда хочется, чтобы ты вкладывала в свои письма маленькую записочку для меня с пометкой «лично», которую другим читать необязательно. Это было бы так интересно! Пожалуйста, напиши мне такую записочку. Я думаю, вам ужасно не понравилось у тети Оливии. Когда я прочитала, что она назвала ваши дорожные платья «допотопными», то не на шутку рассердилась. Но, наверное, в школу вам тоже не очень хочется возвращаться, хотя иногда там, должно быть, просто замечательно. Джонни назвала свою старую тряпичную куклу – ту, которую раньше звала «блинолицая», – «Ниппи», в честь миссис Нипсон. Я сделала ей муслиновый чепец, а Дорри пририсовал очки вокруг глаз. Теперь она настоящее пугало, и Джонни все время играет в то, что с Ниппи происходят всякие ужасы. Джонни колет ее булавками, изображает, что у куклы болит ухо или что она спотыкается и ушибается, так что мне иногда становится ее жаль, хотя все это только игра. Когда ты написала нам, что у вас на обед один лишь пудинг, я не могла съесть ни крошки. А Джонни положиа Ниппи в шкаф с лоскутками и морит ее голодом с тех самых пор, и Фил говорит, что так ей и надо! Ты представить себе не можешь, как мне иногда ужасно одиноко без вас. Если бы не Элен Гиббс, та новенькая девочка, о которой я тебе писала, не знаю, что я стала бы делать. Она самая красивая девочка в школе мисс Мак-Крейн. У нее такие же вьющиеся волосы, как у меня, только в четыре раза длиннее и в миллион раз гуще, а талия у нее, честное слово, ненамного толще, чем столбик кровати. Мы большущие друзья. Она говорит, что любит меня так, как если бы я была ее настоящей сестрой, но у нее никогда не было настоящих сестер. На днях она на меня очень рассердилась, потому что я сказала ей, что не могу любить ее так сильно, как тебя и Кейти, и она всю большую перемену со мной не разговаривала, но теперь мы помирились. Дорри в нее ужасно влюблен, так что я иногда не могу уговорить его войти в комнату, когда она к нам приходит. Он краснеет, когда мы его дразним из-за нее. Но это большой секрет. Мы с Дорри каждый вечер играем в шахматы. Он почти всегда у меня выигрывает, если только папа не подойдет и мне не поможет. Фил тоже научился играть, потому что он всегда хочет делать то же, что и мы. Дорри отдал ему ладью и слона, и коня, и четыре пешки а потом выиграл в шесть ходов. Фил так рассердился, что мы не могли удержаться от смеха. Вчера вечером он спрятал своего короля под курточку, застегнул ее на все пуговицы и сказал: «Вот теперь ты уж никак не поставишь мне мат!»
Сиси вернулась домой. Она теперь взрослая – делает совсем другую прическу и носит длинные платья. Этой зимой она будет выезжать на вечера, и миссис Холл собирается устроить для нее вечер в четверг, на следующей неделе, с настоящими взрослыми гостями. У нее красивые новые платья – из белого муслина, из голубой кисеи, из розового шелка. Розовое шелковое, по-моему, самое красивое. Сиси такая добрая и разрешает мне рассматривать все ее вещи. У нее прелестная брошь, новый веер из слоновой кости и много всего другого. Я очень хотела бы быть взрослой. Это, должно быть, так приятно. Я хочу тебе что-то сказать, только не говори никому, кроме Кейти. Помнишь, Сиси раньше всегда говорила, что не будет кататься с молодыми джентльменами, а собирается сидеть дома и читать Библию бедным людям? Так вот, она говорила неправду, потому что уже три раза ездила в двуколке с Сильвестром Слэком. А когда я сказала, что она не должна этого делать, потому что это нарушение обещания, она только засмеялась и сказала, что я глупенькая маленькая девочка. Странно, правда?
Я хочу рассказать тебе, какую ужасную ошибку я недавно совершила. Мерайя Авери пригласила меня на чай, и папа разрешил мне пойти. Я не очень хотела идти, но не знала, как отказаться, и потому пошла. Ты же знаешь, какие они бедные и как тетя Иззи всегда говорила, что они «обидчивые», так что я подумала, что постараюсь посидеть подольше после чая, чтобы они не подумали, будто мне у них не понравилось. И я сидела и ждала, и ждала, и ждала, и мне так захотелось спать, что пришлось себя щипать, чтобы не уснуть. Наконец я решила, что уже наверняка около девяти часов, и попросила мистера Авери отвезти меня домой. И знаешь, когда мы добрались до нашего дома, было уже четверть одиннадцатого, и папа собирался ехать за мной. Дорри сказал, что, наверное, мне было очень хорошо в гостях, раз я так засиделась. Я три дня никому об этом не говорила; я знала, что они будут смеяться, и они действительно смеялись. Ведь смешно, правда? А у старой миссис Авери был такой же сонный вид, как у меня, и она все время потихоньку зевала в руку. Я сказала папе, что, если бы у меня были свои часы, я не дала бы таких промахов. Он засмеялся и сказал: «Посмотрим!» Как ты думаешь, это значит, что он собирается подарить мне часы?
Мы очень гордимся Дорри. Он получил две награды на экзаменах. Ему дали вторую награду по латыни и первую по математике. Мистер Пулман говорит, что Дорри один из самых вдумчивых мальчиков, каких он видел. Приятно, правда? Наградили его книжками. Одна – «Жизнь Бенджамина Франклина»[32], а другая – «Жизнь генерала Батлера»[33]. Папа говорит, что он не очень высокого мнения о «Жизни генерала Батлера», но Дорри начал читать и говорит, что книжка замечательная. Фил сказал, что, когда ему дадут награду, он хотел бы, чтобы это были конфеты и новый перочинный ножик, но ему придется долго ждать, если только он не станет учиться усерднее, чем сейчас. Он только что пришел и пристает ко мне, чтобы я пошла с ним на чердак и помогла достать его санки. Он думает, что пойдет снег, но нигде никакого признака, и погода стоит довольно теплая. Я спросила его, что тебе передать, а он сказал: «Напиши, чтобы приезжала домой. и все остальное, что хочешь». Я сказала: «Может быть, передать от тебя привет и написать, что ты здоров?», а он сказал: «Да, мисс Элси, я думаю, ты считала бы, что очень хорошо себя чувствуешь, если бы у тебя каждый день так болела голова, как у меня». Но ты не пугайся, потому что он такой же румяный и пухлый, как всегда, хоть почти каждый день говорит, что болен, когда приходит время идти в школу. Когда папа уезжал по делам, мисс Финч поверила Филу и два дня оставляла его дома. И неудивительно: ты представить себе не можешь, какая у него была физиономия. Но выздоровел он так быстро, что теперь она на него не обращает внимания. На днях папа встретил его на дороге около одиннадцати часов; он шел один, бросал камни в птиц и шумел, как только мог. Папе он сказал, что ему было так плохо в школе, что учительница отпустила его домой. Но папа заметил, что у него липкий рот, и открыл его корзинку с завтраком. Оказалось, что маленький плут съел по дороге все, что там было, – солонину, хлеб с маслом, большой кусок сладкого пирога и шесть груш. Папа не мог не рассмеяться, но велел ему повернуть обратно и идти прямо в школу.
В моем последнем письме я рассказывала тебе, что Джонни ходит теперь в школу вместе со мной. Она очень этим гордится и все время рассказывает о «нашей с Элси школе». Она гораздо сообразительнее всех остальных девочек ее возраста. Мисс Мак-Крейн посадила ее в класс, где пишут сочинения на грифельных дощечках. Первая тема была «Котенок», и Джонни начала так: «Он милый, маленький, пушистый, царапучий, только лучше не тянуть его за хвост, но он очень умный». Все девочки засмеялись, а Джонни крикнула: «Все равно это правда!»
Больше писать не могу, мне надо учить урок по-латыни. К тому же письма длиннее этого, наверное, не бывало. Я пишу его уже четыре дня. Пожалуйста, пришли мне такое же длинное. Старая Мэри и все дети передают привет, а папа говорит: «Скажи Кейти, что если на пудинговой диете она вдруг опять начнет расти, то должна будет немедленно вернуться домой, так как я не могу этого допустить». Ах, как я хотела бы вас повидать! Пожалуйста, передай от меня привет Розе Ред. Я думаю, что она просто прелесть.
Любящая тебя Элси».
– Милая Элси! Как это на нее похоже! – сказала Кловер. – Я думаю, у нее настоящий дар писать письма. Ты согласна? Она рассказывает обо всех мелочах, и так смешно. Никто не пишет таких замечательных писем, как она. А это от кого, Кейти?
– От кузины Элен. Как долго оно шло! Только посмотри на дату! Двадцать второе сентября – месяц назад! – Затем она начала читать:
«Дорогая Кейти,
прошло довольно много времени с тех пор, как мы писали друг другу, но в последние недели я неважно себя чувствовала, так что было трудно писать. Вчера я впервые села, а сегодня оделась и пришла в себя. Мне хотелось бы, чтобы ты могла увидеть мою комнату, – мне часто этого хочется, но сегодня особенно. Она так красива. Маленькая Элен принесла большую корзинку цветов и осенних листьев, и мы украсили комнату так, что теперь она само совершенство. Здесь четыре вазы с розами, кувшин хризантем, вокруг моих картин – ветки с красными листьями. Это листья дикого винограда. Конечно, это убранство ненадолго, но пока не увяло, выглядит прелестно. А еще Элен принесла птичье гнездо – садовник нашел его на ветке боярышника, который растет на лужайке. Элен повесила его сбоку от моих книжных полок. А с другой стороны – еще одно гнездо, совсем другого рода: огромное серое осиное гнездо, размером со шляпную картонку. Мне прислали его с гор в прошлом году. Интересно, есть такие в лесах возле Хиллсовера? Несмотря на красные листья, тепло как летом, и окна в моей комнате широко раскрыты. Я думаю, у вас прохладнее, чем здесь. Сейчас вы, должно быть, в Ашборне. Надеюсь, вы хорошо проведете ваши каникулы от начала и до конца.
19 октября.
Дорогая Кейти, я не закончила это письмо в тот день, когда начала его, а на следующее утро оказалось, что я еще не совсем здорова, и мне пришлось снова лечь в постель. Сейчас я все еще лежу и, как видишь, пишу карандашом. Но не тревожься обо мне: доктор говорит, что я поправляюсь, и я надеюсь, что скоро опять буду в моем кресле. Красных листьев больше нет, но розы все так же прелестны – маленькая Элен по-прежнему приносит их мне. Она только что приходила, чтобы прочитать мне свое сочинение. Тема – «Звезды». Ты представить не можешь, сколько она сумела сказать о них. Она очень сообразительная малышка, и учить ее – одно удовольствие. Я почти никогда не бываю так больна, чтобы она не могла прийти ко мне на урок, и она быстро делает успехи. Мы договорились, что, когда она будет знать больше меня, начнет давать уроки мне, и уверена, что это время не так уж далеко.
Я должна рассказать тебе о моем Бене. Это канарейка, которую мне подарили летом. В последнее время он становится таким удивительно ручным, что мне кажется, будто это не птичка, а сказочный принц, поселившийся со мной, чтобы развлекать меня. Дверца его клетки теперь всегда остается открытой, и он влетает и вылетает из нее, когда хочет. Это славный, бойкий и любопытный малый и охотно летает по всей комнате, пробует каждый новый для него предмет клювом, чтобы проверить, нельзя ли его есть, а потом садится, чтобы узнать, удобно ли на нем сидеть. Свое отражение в зеркале он принимает за другую канарейку и иногда целых полчаса сидит на подушечке для булавок, щебечет и ухаживает за своим отражением. Наблюдать за ним – одно из моих самых приятных развлечений, особенно сейчас, когда я так много времени провожу в постели. Иногда он прячется и сидит так неподвижно, что я не могу догадаться, где он. Но стоит мне позвать: «Бен, Бен!» – и протянуть палец, слышится шорох крылышек, он вылетает и садится на мой палец. Он совсем не боится и часто сидит у меня на голове или на плече, целует меня своим клювиком. Сейчас он рядом, на подушке, наскакивает на мой карандаш, к которому смертельно меня ревнует. То же самое с моими расческами и щетками для волос, если я пытаюсь причесаться: он хочет, чтобы я играла только с ним. Я очень хотела бы показать его вам с Кловер.
Маленькая Элен только что пришла ко мне с бисквитным тортом, который сама покрыла глазурью. Она шлет вам привет и говорит, что, когда вы следующим летом приедете навестить меня, она сделает для вас такой же торт. До свидания, моя Кейти. Мне не о чем было писать, и я написала все это, так как не люблю подолгу молчать, а также не хочу, чтобы ты подумала, будто тебя забыла
твоя любящая кузина
Элен.
Р.S. Когда будешь выходить на прогулки зимой, непременно надевай теплое пальто. И еще, Кейти, дорогая, ты должна есть мясо каждый день. Вероятно, теперь, когда становится холодно, миссис Нипсон откажется от своих любимых пудингов; но если нет, напиши папе».
– Она вся в этом письме, правда? – заметила Кейти. – Так мало говорит о своей болезни, такая оживленная и веселая, а ведь она действительно тяжело больна. Папа написал «тяжелый приступ». Она самая милая на свете – после папы, я хочу сказать.
– Да, это правда. Другой такой нет. Я очень надеюсь, что мы сможем навестить ее следующим летом. Теперь мой черед читать. Ума не приложу, от кого это письмо. О, от Кларенса! Я не могу тебе его показать, Кейти. Я обещала никому не показывать его писем, даже тебе!
– Хорошо, хорошо! Но ведь ты получила и другое. От Дорри, верно? Прочитай его сначала, а потом я уйду и не буду тебе мешать.
И Кловер начала:
«Дорогая Кловер,
Элси говорит, что собирается писать тебе сегодня, но я все равно тоже напишу, потому что в следующую субботу буду занят – пойду удить рыбу со Слэками. В Голубом ручье ужасно много форели. Юджин на днях поймал шесть штук – нет, пять, один был пескарь. Папа подарил мне отличную удочку, можно ею взмахнуть выше дома. Я думаю, что сумею на нее поймать форель. Александр говорит, что она очень понравится рыбам, так что они не смогут не клюнуть, но он просто поддразнивает. Мы с Элси почти каждый вечер играем в шахматы. Она неплохо играет для девочки. Иногда папа ей помогает, и тогда она выигрывает. Мисс Финч здорова. Она не так ведет хозяйство, как Кейти, и не так нравится мне, как ты, но ничего, довольно славная. На днях мы ходили собирать орехи и устроили пикник, и она дала нам с Филом большой пирог и шесть маленьких пирожков с айвой. Мальчики прокричали троекратное «ура» в ее честь, когда это увидели. Писала ли вам Элси, что я изобрел новую машину? Называется «Интеллектуальное устройство для очистки персиков». Там есть место, куда поставить книжку, чтобы читать, пока снимаешь с персиков шкурку. Очень удобно. Не могу придумать, о чем бы еще написать. Сиси приехала домой, и на следующей неделе у них будет вечеринка. Она говорит, что теперь взрослая, и причесывается по-новому. Волос у нее теперь гораздо больше чем раньше. Элси говорит, что так кажется, потому что подложены валики, но я ей не верю. У Элси новая подруга. Ее зовут Элен Гиббс. Довольно красивая.
Твой любящий брат
Дорри.
Р.S. Джонни хочет вложить записку».
Записка Джонни была написана круглым крупным почерком, который было так же легко читать, как печатные буквы.
«Дорогая Кловер,
я здорова и надеюсь, ты тоже. Я хочу, чтобы ты написала мне отдельное письмо. Я теперь хожу в школу вместе с Элси. Мы пишем соччененея. Их трудно писать. Мы теперь влезаем на чердак не так часто, как когда вы были здесь. Миссис Уоррет приходила обедать на прошлой неделе. Она говорит, что весит двести восемдесят фунтов. Я думаю, ужасно столько весить. Я вешу токо 74. Я уже достаю головой до той метки на двери, где была твоя голова, когда тебе было двенадцать лет. Высокая, правда? До свидания. Поцелуй за меня Кейти.
Твоя любящая Джонни».
Когда они кончили читать эту записку, Кейти ушла, оставив Кловер в одиночестве, чтобы она могла распечатать письмо Кларенса. Оно было написано совсем не так красиво и грамотно, как письмо Дорри.
«Дорогая Кловер,
не забудь, что обещала. На счот того, чтобы не показывать. И не говори Лили, что я тебе пишу. Если скажешь, она разозлится до смерти. С тех пор как вы уехали, ничево особенново у меня не произошло. Занятия в школе начались вчера, и я рад, а то было ужасно скучно без вас. Мать говорит, что у Гостя блохи, и больше не пускает его в дом. Так что я остаюсь с ним в сарае. Он здоров и машет хвостом – шлет тебе привет. Мы с Джимом сделали ему ошейник. Черный, а на нем Г. П. – Гость Пейдж. На прошлой неделе все мальчики ночевали в палатках. Я с ними ходил. Было здорово, но мама не позволила мне остаться на ночь, так что все лучшее я пропустил. Они жарили рыбу на костре. Лагерь был на Харстнет-Хилл. Приедешь в следащий раз, сведу тебя туда. Папа уехал в Мэн по делам. Он сказал, что оставляет дом на меня, так что я одолжил у Джима револьвер, и если грабители влезут, собираюсь их перестрелять. Я приставляю к двери швабру, прежде чем лечь спать, чтобы проснуться, как только они откроют дверь. Сегодня утром я подумал, что они приходили ночью, потому что швабра исчезла и револьвер тоже. Но это была лишь Бриджет. Она открыла дверь, и швабра упала, но я не проснулся. Тогда она забрала ее, а револьвер положила в шкаф. Ну и разозлился же я!
Это короткое письмо, но надеюсь, ты скоро ответишь. Передай привет Кейти и скажи Дорри, что если хочет, то я пришлю ему компас для его машин, потому что у меня два.
Твой любящий кузен Кларенс Пейдж».
Это было последнее письмо в пачке. Когда Кловер свернула его, раздался звонок к ужину, который привел ее в ужас.
– Ох! Ужин! – воскликнула она. – А я не кончила писать письмо Элси. Куда пропал день? Но какой замечательный он был! Хотела бы я всю оставшуюся жизнь получать по четыре письма в день.
Глава 11
Рождественские посылки
Октябрь оказался замечательным месяцем, ясным и искрящимся, но в начале ноября погода изменилась и стало очень холодно. Все покрыл густой иней, листья исчезли с деревьев, все до одного, а в садах только почерневшие стебли напоминали о том, что летом здесь были цветы. Несмотря на печку возле самой двери, в комнате номер 2 стало холодно, и Кейти не раз обнаруживала по утрам, что ее зубная щетка заледенела.
Но это было лишь слабое подобие того, что предстояло испытать зимой, и девочки заранее содрогались.
В конце ноября мисс Джейн сильно простудилась. Безжалостная к себе не меньше, чем к другим, она продолжала, как обычно, слушать ответы учениц, и никто в классе не обращал особого внимания на ее хрипоту и пылающие щеки, пока ей не стало так плохо, что пришлось лечь в постель. Она пролежала почти четыре недели, и за это время жизнь в школе заметно изменилась. Девочки, избавленные от ее резкого голоса и колючих глаз, испытывали такое облегчение, что, боюсь, были скорее рады ее болезни, чем сожалели о ней.
Кейти разделяла это чувство облегчения. Ей не нравилась мисс Джейн, и было приятно, что не приходится ни видеть, ни слышать ее. Но проходил день за днем, а мисс Джейн по-прежнему была больна, и Кейти почувствовала укоры совести. Однажды ночью она долго лежала без сна и слышала, как надрывно кашляет мисс Джейн. Кейти испугалась, что мисс Джейн, может быть, тяжело больна, и задумалась, кто же ухаживает за ней все эти дни и ночи. Ни одну из девочек она не интересовала, служанки всегда были заняты. И миссис Нипсон, которая не любила мисс Джейн, тоже была занята.
Утром, во время занятий, Кейти поймала себя на том, что думает об этом. Наконец она спросила мисс Марш:
– Как чувствует себя сегодня мисс Джейн?
– Все так же. Доктор говорит, ее болезнь не опасна. Но она очень сильно кашляет, и у нее температура.
– Кто-нибудь сидит с ней?
– О, нет! В этом нет необходимости. Сюзан отвечает на звонок, а лекарства на столе под рукой.
Все это звучало невесело. Кейти сама так долго лежала больная, не покидая своей комнаты, что знала, как это ужасно остаться совсем одной с «лекарством под рукой» и кем-то, иногда приходящим на звонок. Ей стало жаль мисс Джейн, и почти невольно она прошла по коридору и постучала в ее дверь.
– Войдите, – прозвучал очень тихий ответ, а сама мисс Джейн, лежавшая в постели, выглядела слабой и унылой, совсем непохожей на ту решительную, грозную особу, которую так боялись девочки. Появление Кейти изумило ее, и она сделала слабую попытку поднять голову и заговорить как обычно.
– В чем дело, мисс Карр?
– Я зашла узнать, как вы себя чувствуете, – сказала Кейти, испуганная собственной смелостью. – Вчера ночью вы так сильно кашляли, что я испугалась, не стало ли вам хуже. Не могу ли я чем-нибудь помочь?
– Спасибо, – сказала мисс Джейн. – Вы очень добры.
Подумать только! Мисс Джейн кого-то благодарит и называет добрым!
– Мне было бы очень приятно помочь вам. Что я могу сделать? – повторила несколько ободренная Кейти.
– Не знаю. Может быть, подложите еще полено в огонь, – сказала мисс Джейн не очень любезным тоном.
Кейти выполнила просьбу и, увидев, что жестяная кружка, стоящая на печи, пуста, наполнила ее водой. Затем она оглядела комнату. На столе были разбросаны книги и бумаги, чистое белье, принесенное из стирки, лежало на стульях, все было не на месте, и Кейти, зная, какое значение придает порядку требовательная мисс Джейн, догадалась, как, должно быть, неприятен больной вид ее комнаты.
– Не хотите ли, чтобы я убрала это? – спросила она, коснувшись стопки белья.
Мисс Джейн нетерпеливо вздохнула, но не сказала «нет», и Кейти, приняв молчание за знак согласия, открыла ящики комода и положила в них белье, чутьем угадав верные места и стараясь производить как можно меньше шума и движений. Затем она так же тихо подошла к столу, где разобрала бумаги, сложила стопкой книги, положила ручки и карандаши на предназначенный для них подносик. Наконец, она начала вытирать пыль со стола своим носовым платком. Этого мисс Джейн не вынесла.
– Не надо! – сказала она. – В шкафу есть тряпка.
Кейти не могла удержаться от улыбки, но достала тряпку и продолжила приводить в порядок комнату. Она положила на столик у кровати чистое полотенце, поставила часы, лекарство и ложку для него так, чтобы мисс Джейн могла их достать. Мисс Джейн лежала и наблюдала за ней. Я думаю, она удивлялась тому, что позволяет Кейти делать это, не меньше, чем Кейти удивлялась, что ей это позволяют. Больные часто бывают покладистыми только потому, что чувствуют себя слишком слабыми, чтобы возражать. Все же мисс Джейн было приятно, что кто-то пришел и избавил ее от беспорядка, десять дней оскорблявшего ее непривычный к неопрятности взор.
Наконец, расправив одеяло, Кейти спросила, не хочет ли мисс Джейн, чтобы ей взбили подушку.
– Все равно, – прозвучало в ответ. Слова обескураживали, но Кейти смело схватила подушку, взбила, расправила и снова положила на место. Затем она вышла из комнаты, стараясь при этом не шуметь. Мисс Джейн не поблагодарила ее и, кажется даже не заметила, что она вышла.
Роза Ред и Кловер едва могли поверить собственным ушам, когда услышали от Кейти, где она была. Они уставились на нее, как на человека, побывавшего в логове льва.
– Вот это да! – воскликнула Роза, переведя дух. – Быть не может! И она не откусила тебе голову?
– Ни кусочка, – ответила Кейти, смеясь. – И больше того, я пойду к ней опять.
Она сдержала слово. После того, первого, раза она очень часто заходила к мисс Джейн. Почти всегда находились какие-то мелочи, которые она могла сделать: поправить огонь в камине, наполнить водой кувшин, открыть или закрыть по просьбе мисс Джейн шторы. Постепенно мисс Джейн привыкла видеть Кейти в своей комнате. Однажды утром она даже позволила ей причесать ее, и прикосновения Кейти были такими легкими и приятными, что после этого мисс Джейн просила ее об этой услуге каждый день.
– Как вы стали такой хорошей сиделкой? – спросила она как-то раз, довольно неожиданно.
– Я сама была больна, – ответила Кейти мягко. Затем в ответ на новые вопросы она рассказала о четырех годах своей болезни, о том, как не покидала своей комнаты, вела хозяйство и учила уроки в одиночестве. Мисс Джейн ничего не сказала, когда Кейти кончила свой рассказ, но девочке показалось, что мисс Джейн смотрит на нее по-новому – добрее и мягче.
Так продолжалось до Рождества. В тот год оно пришлось на пятницу, отчего, к великому огорчению многих девочек, каникулы укорачивались на один день. Лишь некоторые из учениц ехали домой, остальным предстояло развлекаться по мере возможности в стенах школы до понедельника, когда занятия должны были возобновиться.
– Не очень-то веселое Рождество, – вздохнула про себя Кловер, подняв взгляд к верхней части окна, не закрытой полотном, и увидев, как, бешено крутясь, несутся мимо крупные хлопья снега. В комнате номер 2 было холодно и мрачно, и Кловер с радостью сменила ее на классную, где к теплой печке жались собравшиеся в кружок девочки. Настроение у всех было плохое, всем хотелось поговорить о родном доме, о том, как хорошо там сейчас всем домашним и как плохо им самим здесь, в пансионе.
– Как гру-устно! Я буду плакать всю ночь; я знаю, что буду. Я так скучаю по дому, – глотала слезы Лили. Она завладела плечом своей соседки по комнате и нарочито рыдала.
– Ты прямо вторая миссис Гаммидж из «Дэвида Копперфилда»[34], – сказала Роза. – Помните, девочки? Когда каша сгорела, «все мы были разочарованы, но миссис Гаммидж переживала это тяжелее всех». Правда же, Лили – настоящая миссис Гаммидж?
После этого замечания Лили перешла от слез к гневу.
– Какая же ты противная и гадкая, Роза Ред! – крикнула она сердито и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
– Ну вот! Пошла наверх злиться, – сказала Луиза Эгнью.
– А хоть и так, мне все равно, – капризно ответила Роза, которая была не в духе.
– Напрасно ты так сказала, Роза, – шепнула Кловер. – Лили действительно страдает.
– Ну и что из того? И я страдаю, и ты, и все мы. Лили не брала патент на страдания, который не давал бы другим права страдать. И зачем она заставляет нас страдать еще сильнее, утверждая, будто нам хуже всех на свете?
Кловер ничего не сказала, а снова взялась за книгу, которую читала. Не прошло и десяти минут, как Роза, чей характер никогда не позволял ей омрачаться надолго, уже стояла рядом с ней, просительно улыбаясь.
– Я тебя прощаю, – шепнула она, слегка ущипнув Кловер за руку повыше локтя.
– За что?
– За то, что ты права. Насчет Лили, я хочу сказать. Я признаю, что поступила довольно скверно. Но ничего. Когда она спустится, я с ней помирюсь. Второго такого крокодила, как она, не сыщешь, но, раз она твоя кузина, я буду к ней добра. Поцелуй меня поскорее в знак того, что не сердишься.
– Сержусь? Ну что ты! – сказала Кловер, целуя ее в самую середину розовой щечки. – Неужели кто-нибудь оставался сердит на тебя десять минут подряд, на тебя, Розочка-козочка?
– Конечно же! Вот мисс Джейн, например. Я для нее хуже отравы, и она все время… Конечно, я знаю, что сейчас она больна. Но что ж из того? «Нет, отец, солгать я не могу»[35]. А где Кейти?
– Пошла к ней, я думаю.
– Недалек тот день, – пророчески заявила Роза, – когда Кейти войдет в ту комнату и больше из нее не выйдет! Мисс Джейн возвращается в кусачее состояние. Я посоветовала бы Кейти поостеречься… Что это за шум? Колокольчик! Сани, точно! – Она вскочила на парту и выглянула в окно. – Девочки, кому-то пришла посылка – большая! Очень большая! Там у дверей старый Джойс на своих санях. Да кому же это посылка, как вы думаете?
– Мне! Я уверена, что это мне! – закричало сразу несколько голосов.
– Белла, милая моя, взгляни с лестницы, не видно ли на посылке имя! – крикнула Луиза.
Поручение пришлось Белле по вкусу, и она мгновенно исчезла на лестнице.
– Нет, не могу, – доложила она, вернувшись. – Надпись повернута к стене. Но там две посылки! Одна большая и одна маленькая!
– Ах, для кого же это? – зашумели девочки. Половина учениц ожидала посылки из дома, и весь день девочки следили за разыгравшейся метелью с ужасным страхом в душе – неужели дороги будут занесены снегом и это задержит прибытие ожидаемых сокровищ?
В этот момент в классную вошла миссис Нипсон.
– Сегодня будут обычные вечерние занятия. Вы будете готовить уроки на понедельник, – объявила она. – Мисс Карр, пожалуйста, выйдите со мной на минутку.
Кловер, удивленная, последовала за ней на лестницу.
– Вам пришли две посылки, – сказала миссис Нипсон. – Я полагаю, что в них рождественские подарки. Я дам распоряжение вынуть гвозди из крышки ящика и поставить обе посылки в вашу комнату сегодня же вечером, но, надеюсь, вы воздержитесь от осмотра их содержимого до завтрашнего дня. Как вам известно, каникулы начинаются сегодня только после вечерних занятий, а тогда будет уже слишком поздний час, чтобы разбирать посылку.
– Хорошо, мэм, – ответила Кловер сдержанно. Но лишь только миссис Нипсон повернулась к ней спиной, она подпрыгнула и побежала в классную.
Читать бесплатно другие книги:
