12 великих античных философов Коллектив авторов
– Это так, клянусь, Зевсом. Ведь он не переносит тяжелой работы. Если бы он захотел поцеловать меня, для него это равнялось бы самому тяжкому труду!
Глава III
Так в шатре Кира затевались попеременно то шутливые, то серьезные речи и дела. Совершив третье возлияние [1013] и обратившись к богам с мольбой даровать благо, все покинули шатер Кира и отправились на отдых. На следующий день Кир собрал всех воинов и произнес перед ними следующую речь:
– Друзья, близится схватка, враги уже недалеко. Наградой нам, если мы победим, – а именно о победе нам следует говорить и ее непременно добиваться, – будут наши враги и все, что им принадлежит. А если, напротив, побежденными окажемся мы, то все имущество побежденных будет наградой победителю. Вам всем надо твердо усвоить следующую истину. Когда каждый воин перед сражением проникнется сознанием того, что его долг – бороться за победу, не жалея сил, понимая, что если он сам не будет храбро сражаться, то и успех не будет достигнут, тогда все войско в короткий срок одержит много блестящих побед. Напротив, когда каждый воин затаит в душе надежду, будто кто-то другой станет сражаться за победу и нести все тяготы войны в то время, как ему самому можно будет предаваться лени и безделию, – этому войску, запомните, выпадут на долю все беды и несчастья побежденных. И божество устроило все соответствующим образом: над теми, кто не желает самостоятельно. добиваться благополучного исхода, оно поставило других в качестве начальников, повелевающих ими. Пусть же теперь кто-нибудь встанет и выскажет свое мнение по следующему поводу: если воины, более других потрудившиеся во имя победы и смелее подвергавшие себя опасности, получат и большую долю добычи – увеличит ли это нашу доблесть и отвагу в схватке с врагом? Или же, напротив, трусливое поведение в бою никак не будет принято во внимание, поскольку добыча, попавшая в руки победителей, будет поделена поровну?
Тут Хрисант, один из гомотимов, не выделявшийся среди прочих ни ростом, ни силой, но обладавший острым умом, встал и сказал следующее:
– Кир, я полагаю, что ты произнес эту речь не с целью объявить всем, будто трусы получат равную с храбрецами долю добычи, а для того, чтобы выяснить только одно, а именно – найдется ли человек, который пожелает открыто признать, что он, не совершая никаких доблестных и благородных подвигов, которые станут совершать другие, надеется получить равную с ними долю добычи. Лично я, не обладая ни особой быстротой ног, ни силой рук, знаю, что при таком телосложении смогу совершить в бою лишь то, что не доставит мне ни первого, ни второго, ни тысячного, а, может быть, и десятитысячного места в ряду отважных и храбрых воинов. Но при этом я совершенно ясно сознаю, что если могучие воины возьмутся за дело, то мне достанется от общей добычи часть, которая справедливо будет соответствовать моим личным заслугам. Напротив, когда трусы станут бездействовать, а храбрые и могучие воины не проявят должной воли к победе, я опасаюсь, как бы мне не досталось кое-что иное вместо добычи, и притом в большей мере, чем я этого бы хотел.
Так сказал Хрисант. Тут встал Феравл, перс из народа, еще на родине хорошо известный Киру и ценимый им, отличавшийся сложением и силою и наделенный благородной душою. Обратившись к Киру и всем присутствующим, он сказал:
– Я полагаю, что ныне все мы на равных основаниях стремимся к состязанию в доблести; ведь и питание, как я вижу, мы получаем равное со всеми, и обращения все мы удостоены одинакового, и дело нам предстоит совершить одно и то же. В наших общих интересах мы повинуемся начальникам, и кто оказывается наиболее дисциплинированным, тот, я вижу, получает от Кира награду. Воинская доблесть в бою с врагом не должна считаться качеством, которым один может обладать, а другой – нет; напротив, она в первую очередь учитывается как высочайший долг всех воинов. Теперь нам предстоит сражение, к которому, как я замечаю, способны все люди от рождения, подобно тому, как только от природы, а не от кого-либо другого, каждое животное усвоило свой способ нападения: бык – рогами, конь – копытами, собака – зубами, кабан – клыками. И все они знают, чего им надо остерегаться более всего, научившись этому без помощи какого бы то ни было наставника. Я сам с детских лет умел защищаться от ударов, которыми мне угрожали, и, если у меня в руках ничего не было, я выставлял вперед кулаки, не давая нападающему нанести удар. И делал я так не потому, что меня этому обучили, – я получал удары именно за то, что защищался. Еще ребенком я хватался за меч, где только его видел; никто не учил меня, как его надо держать, и я умел делать это, по моему глубокому убеждению, от природы. Так я поступал, действуя против воли старших, а вовсе не по их указанию, как совершал многие другие поступки против воли отца и матери, побуждаемый к ним самой природой. Клянусь Зевсом, я старался тайком изрубить мечом все, что попадалось мне под руку, и поступал я так не только по велению самой природы, как, например, ходил или бегал; это все ведь казалось мне к тому же и приятным развлечением. И поскольку нам предстоит сражение, в котором храбрость понадобится нам гораздо больше, чем искусство, то почему бы нам не вступить в соревнование с этими самыми гомотимами? В этом соревновании всем предоставлена равная возможность получить награду; между тем, подвергая себя опасности, мы рискуем не одним и тем же. Гомотимы рискуют жизнью, в которой они наслаждались разнообразными почестями, а ведь только такая жизнь и имеет цену; мы же рискуем жизнью, полной трудов и лишенной почестей, и она, как я полагаю, является самой тяжкой. Но более всего меня побуждает соревноваться с ними то, что судьей здесь будет выступать сам Кир, а судья он беспристрастный. Я готов поклясться богами, что Кир, как мне кажется, полюбит любого храбреца не меньше, чем самого себя; таким он с охотой отдаст все самое лучшее из того, чем он обладает. И хотя гомотимы, как мне известно, весьма кичатся той легкостью, с какой они переносят жажду, голод и холод, они плохо представляют себе, насколько мы приучены к тому же, и притом гораздо лучшим учителем, чем тот, который обучал их. Ведь нет лучшего учителя, чем нужда, а именно она обучила нас всему этому. Они упражнялись в выносливости, маршируя в полном вооружении, которое у всех людей прилажено так, чтобы его легко можно было носить. Мы же всю жизнь вынуждены и ходить, и бегать, неся на себе тяжелую поклажу. Поэтому оружие, которое мы сейчас носим, кажется мне скорее пухом, чем грузом. Так что, Кир, знай: я буду состязаться в доблести со всеми остальными, и пусть меня оценят по заслугам, каковы бы они ни были! А вам, кто происходит, как и я, из простого народа, я советую вступить в состязание с этими гомотимами, обучавшимися с детских лет. Теперь им придется бороться за первенство с людьми из народа.
Вот что сказал Феравл. За ним в поддержку высказанного мнения выступили и многие другие персы, как гомотимы, так и простолюдины. Наконец, было решено вознаграждать каждого соответственно его заслугам, а право определять эти заслуги оставить за Киром. Таким было решение этого вопроса.
Однажды Кир пригласил к себе в шатер на ужин целый таксис вместе с таксиархом. Кир до этого имел возможность наблюдать, как этот таксиарх, разделив свой отряд на две части, выстроил воинов друг против друга и заставил вступить между собой в сражение. На них были надеты панцири, и в левой руке они держали щиты. Одна часть воинов должна была сражаться, вооружившись стволами толстого тростника, которые они держали в руках, другой части таксиарх приказал метать поднятые с земли комья.
После того, как они встали, изготовившись к бою, он подал знак начать сражение. Одна половина стала метать комья земли, попадая кто в панцири и щиты, кто в бедра и поножи. Когда же обе половины сблизились, те, у кого в руках были тростниковые палки, стали бить противников по бедрам, рукам и ногам, а тех, кто нагибался за комьями, били по спине и по шее. В конце сражения вооруженные тростниками обратили своих противников в бегство, избивая их с громким хохотом и насмешками. В свою очередь, бежавшие, получив тростниковые палки, проделали то же со своими противниками, которые теперь стали бросать комья земли.
Восхищенный выдумкой таксиарха и дисциплинированностью солдат, которые в этой игре одновременно и закаляли свое тело, и дружно веселились, одерживая победы, – а это доставалось на долю тех, кто был вооружен по персидскому образцу, – Кир пригласил их всех к себе на ужин. В шатре Кир заметил, что у некоторых воинов перевязаны голени и руки, и спросил, что с ними случилось. Те ответили, что в них попали комьями земли. Тогда Кир вновь спросил их, произошло ли это во время рукопашной или же в них попали с известного расстояния. Воины ответили, что находились в это время вдали друг от друга. Вооруженные тростниками находили эту игру прекрасной, когда бились врукопашную. Однако побитые тростниковыми палками дружно закричали в ответ, что им вовсе не показалось игрой это жестокое избиение, и стали показывать следы от ударов палкой на руках, на шее, а некоторые и на лице. Тут, естественно, всё стали смеяться друг над другом. На следующий день вся площадь была заполнена воинами, подражавшими этому отряду, и если не находилось более серьезного дела, все занимались этой игрой.
Другого таксиарха Кир встретил, когда тот вел свой отряд от реки, выстроив его слева от себя [1014] цепочкой по одному. В определенный момент таксиарх скомандовал второму лоху выдвинуться вперед, затем третьему и четвертому. Когда во фронте оказались лохаги, он отдал приказ каждому лоху сдвоить ряды, и во фронте оказались декадархи. Затем, выбрав подходящий момент, он скомандовал каждому лоху выстроиться в колонну по четыре, и впереди лохов стали по четыре пемпадарха. Когда же отряд подходил к дверям палатки, он приказал построиться по одному и так ввел в палатку первый лох; второму лоху он приказал примкнуть к хвосту первого и, точно таким же образом построив третий и четвертый лохи, ввел их в палатку на обед. Там он расположил их точно в том же порядке, как они шли в строю. Восхищенный таксиархом, его заботливостью и спокойствием, с каким он обучал свой отряд, Кир пригласил и этот таксис к себе на ужин вместе с таксиархом. Присутствовавший на обеде другой таксиарх сказал Киру:
– А мой таксис, Кир, ты не пригласишь в свой шатер? Ведь и он, каждый раз, следует точно в таком же порядке, направляясь на обед. А в конце обеда замыкающий последнего лоха выводит свой лох, и при этом последними оказываются те, которые стоят первыми в боевом строю. Затем второй замыкающий второго лоха выводит точно таким же способом и второй лох, и точно так же поступают остальные замыкающие. Это делается для того, чтобы в случае отступления они знали порядок отхода. Как только отряд достигает плаца, где упражняются в маршировке, то при марше в восточном направлении впереди иду я, возглавляя первый лох, зачтем идет второй лох, как и положено, потом третий и четвертый, и в лохах десятки и пятерки, пока я не отдам иного приказания. Когда же мы маршируем в западном направлении, то замыкающий колонны и последние ряды шагают первыми. Я иду позади, и воины послушно исполняют мои команды. Это я делаю с той целью, чтобы они привыкли с одинаковой готовностью исполнять мои приказы и тогда, когда я иду впереди, и тогда, когда я иду позади строя. Кир спросил:
– И вы всегда так поступаете?
– Каждый раз, после того как отобедаем, клянусь Зевсом!
– Тогда я приглашаю вас на обед за то, что вы так заботитесь о соблюдении строя при наступлении и отступлении, за то, что вы делаете это днем и ночью, за то, что вы в марше закаляете свои тела и укрепляете в учениях воинский дух. И так как вы совершаете это в удвоенной пропорции, то вам по справедливости должен быть предоставлен и двойной обед.
– Но, клянусь Зевсом, – сказал таксиарх, – не в один день, если только ты не предоставишь нам и двойных желудков!
Так закончился этот вечер в шатре Кира. На следующий день Кир пригласил к обеду этот таксис и, как он обещал, повторил свое приглашение и на третий день. Узнав об этом, все остальные воины стали подражать этому отряду.
Глава IV
Однажды, когда Кир производил смотр своим войскам, проходившим строем и в полном вооружении, прибыл гонец от Киаксара, сообщивший о прибытии посольства из Индии. При этом гонец сказал следующее:
– Киаксар требует, чтобы ты явился как можно скорее. Я везу тебе от него и красивую одежду; царь хочет, чтобы ты появился перед, индийскими послами в самом блистательном и роскошном наряде, так как они непременно обратят внимание на то, каким ты предстанешь перед ними.
Выслушав эти слова, Кир приказал первому таксиарху стать во фронт справа от него и выстроить за собой весь таксис в один ряд. Такой же приказ был отдан и второму, и всем остальным таксиархам. В короткий срок во фронт выстроившихся войск встали триста таксиархов (таково было их число), в глубину же строй состоял из ста рядов. Когда воины выстроились таким образом, Кир отдал приказ следовать за ним и двинулся быстрым шагом. Заметив, что дорога, ведущая к резиденции царя, слишком узка для прохождения войск фронтом в триста человек, он приказал первой тысяче следовать прежним порядком, второй тысяче примкнуть к хвосту колонны первой тысячи и такой же порядок следования принять всем остальным. Сам Кир шел впереди без остановок, все тысячи следовали за ним, вплотную примыкая одна к другой. У начала дороги он поставил двоих гиперетов, указывавших всем, что надо делать. Когда же они подошли к воротам дворца Киаксара, Кир приказал первому таксиарху построить свой отряд на двенадцать рядов в глубину, а додекархам встать во фронт строя перед дворцом. Этот же приказ был передан и второму и всем остальным таксиархам. Все они выстроили свои отряды, как им было приказано.
Кир вошел во дворец Киаксара в своем обычном персидском наряде, ничуть его не изменив. Увидев его, Киаксар был обрадован быстрым прибытием Кира, но огорчился, заметив на нем простой наряд, и сказал:
– Что случилось, Кир? В каком виде ты покажешься индийцам? Я надеялся, что ты будешь иметь самый блистательный вид. Появление сына моей сестры в роскошном наряде прибавило бы блеска и моему престолу. На это Кир возразил:
– В каком случае, Киаксар, я оказываю тебе большую честь: надев пурпурную одежду, браслеты и дорогую цепь, но медленно исполняя твои приказы, или же ныне, когда я с такой быстротой, ведя многочисленное войско, исполнил твой приказ из уважения к тебе, покрытый потом от быстрого перехода и демонстрируя тебе дисциплинированность воинов?
Так ответил Кир. Киаксар, признав его правоту, пригласил затем войти индийских послов. Послы заявили, что их прислал царь-индийцев, приказав спросить, по какой причине началась война между мидянами и ассирийцами. Выслушав ответ мидийского царя, они, согласно полученному приказанию, должны отправиться к ассирийскому царю и задать ему тот же вопрос. После чего должны заявить тем и другим, что царь индийцев, решив, на чьей стороне справедливость, примет сторону обиженного. На это Киаксар сказал:
– Знайте, что мы ничем не обижали ассирийского царя. Теперь, если вы считаете нужным, отправьтесь к нему и выслушайте его ответ. Присутствовавший здесь Кир обратился к Киаксару:
– Царь, позволишь ли ты и мне высказать свое мнение? Киаксар разрешил, и Кир сказал послам:
– Сообщите индийскому царю, если Киаксар не имеет ничего против этого предложения, следующее: мы заявляем, что согласны избрать в качестве третейского судьи царя индийцев, если ассирийский царь считает себя обиженной стороной.
Выслушав это, послы покинули дворец. Когда индийские послы вышли, Кир сказал Киаксару:
– Киаксар, я ведь прибыл сюда, захватив с собой из дому весьма небольшую сумму личных денег. Из того, что я имел, у меня ныне осталось совсем немного; я потратился на содержание войска. Ты, может быть, удивишься, как я мог израсходовать свои деньги на солдат в то время, как ты сам взял на себя их содержание. Знай же, что я истратил эти деньги не на что-нибудь иное, а только на награды и поощрение воинов, которые отличились более всех. Я полагаю, что людей, которых предстоит сделать верными помощниками в любом деле, можно скорее привлечь к себе добрыми словами и благодеяниями, чем доставляя им неприятности и применяя насилие. Что же касается тех, кого нам предстоит сделать своими храбрыми соратниками на войне, то их тем более, как мне думается, надо привлечь к себе добрым словом и делом. Люди, на беспрекословное повиновение которых мы рассчитываем, должны стать не врагами, а друзьями, – такими, которые не станут испытывать зависти к нам в случае успеха и не предадут в беде. Оценивая так положение дел, я прихожу к выводу, что нам необходимы деньги. Ожидать помощи от тебя, и без того несущего, как я знаю, большие расходы, представляется мне совершенно неуместным. Поэтому я полагаю, что нам вместе, мне и тебе, следует подумать о том, чтобы у тебя хватило денег. Когда ты будешь иметь их в изобилии, то и у меня, я уверен, будет возможность брать у тебя деньги в случае нужды, особенно если учесть, что я буду расходовать их на цели, признаваемые и тобой прекрасными.
Недавно, помнится, ты говорил, будто царь Армении, прослышав, что на нас напали враги, повел себя высокомерно, отказался прислать войско и платить причитающуюся с него дань?
– Да, Кир, именно так он поступил. Поэтому я сейчас и затрудняюсь: не отправиться ли мне в Армению и силой принудить его к повиновению или же на время оставить его в покое, чтобы не приобрести еще одного врага в дополнение к прочим? Кир спросил:
– А где находится резиденция армянского царя: в укрепленной местности или легкодоступной?
– Местность не очень укрепленная, – отвечал Киаксар, – я это имел в виду. Но там есть горы, куда он может тотчас же укрыться, спрятать все, что туда доставит, и чувствовать себя в безопасности, если только не осадить его там, как это некогда сделал мой отец.
– Но если ты захочешь отправить меня с отрядом всадников, – сказал Кир, – и притом соответствующей численности, то с помощью богов, полагаю, я сумею добиться, что он и войско тебе пришлет, и дань тебе выплатит. Я также надеюсь, что после этого он станет более дружественно относиться к нам, чем сейчас.
– Я тоже думаю, что с тобой они охотнее пойдут на переговоры, чем со мной, – ответил Киаксар. – Как я слышал, какие-то из сыновей армянского царя были даже твоими товарищами по охоте. Возможно, они вновь захотят встретиться с тобой. Если бы удалось заполучить их в свои руки, то мы смогли бы добиться всего, чего хотим.
– Не кажется ли тебе тогда полезным держать в тайне все, что мы с тобой задумали?
– Непременно! В этом случае, если кто-нибудь из врагов попадет к нам в руки или же мы отправимся походом против них, они будут захвачены врасплох.
– Прими во внимание тогда еще одно обстоятельство, – сказал Кир, – которое, может быть, покажется тебе небесполезным. Мне ведь часто уже приходилось охотиться вместе со всеми моими сверстниками на границе твоих владений и земли армянского царя, и я уже приходил туда с отрядом всадников из здешних своих друзей.
– Поступив и сейчас так, ты, конечно, не вызовешь подозрений. Однако если ты явишься с войском, которое окажется гораздо большим, чем то, с которым ты обычно отправлялся на охоту, им, пожалуй, это может показаться, подозрительным.
– Но можно найти предлог, не вызывающий тревоги! Например, пусть кто-нибудь здесь распустит слух, будто я собираюсь устроить большую охоту. Тогда я открыто смогу попросить у тебя отряд всадников.
– Твое предложение превосходно, – отвечал Киаксар. – Я же отвечу, что смогу предоставить тебе лишь небольшое число всадников, так как я сам, мол, хочу осмотреть посты на границе с Ассирией. Да я и в действительности собираюсь отправиться туда и укрепить границу. Когда ты прибудешь туда со своим отрядом ранее меня и проведешь пару дней на охоте, я пришлю тебе достаточное количество всадников, а также всю пехоту, которую смогу собрать. Получив их, ты тотчас же выступишь. Сам я с оставшимся войском постараюсь держаться неподалеку от вас, чтобы иметь возможность быстро прийти на помощь в случае надобности.
После этого разговора Киаксар начал собирать всадников и пехотинцев, а по дороге к пограничным постам отправил повозки с хлебом. Кир же стал приносить жертвы богам на благополучное отправление в поход, послав при этом нарочных к Киаксару с просьбой дать ему отряд молодых всадников. Хотя многие добровольцы изъявили желание отправиться с Киром, царь дал ему лишь небольшой отряд.
Киаксар выступил с пешим и конным войском к пограничным постам. Между тем жертвы предсказали Киру, что поход против армянского царя будет иметь благополучный исход. После этого Кир отправился в путь, будто бы собравшись на охоту. Уже в пути на первом же поле Кир спугнул зайца. Налетевший вещий орел, увидев бегущего зайца, кинулся вниз, ударил его когтями и, схватив, поднялся с ним в воздух. Сев на ближайший холм, он расправился с добычей так, как хотел. Обрадованный этим знамением, Кир преклонился перед Зевсом Царем и сказал своим спутникам:
– Воины, с помощью богов охота будет удачной!
Приблизившись к границе, Кир сразу же, как это бывало и прежде, дал знак начать охоту. Вспугнув дичь, всадники и пехотинцы загоняли добычу, а самые благородные рассыпались в пешем и конном строю на большом расстоянии, преследуя и перехватывая бегущих животных. Они добыли множество кабанов, оленей, диких ослов и газелей; ведь и поныне еще в этих местах встречается множество диких ослов. Закончив охоту, Кир прибыл в пограничный район Армении и расположился там на ужин. На следующий день Кир вновь отправился на охоту, приближаясь к горам, которые были целью его похода. Окончив охоту, он вновь расположился на ужин. Затем, узнав, что войско, посланное Киаксаром, приближается, Кир послал к нему гонцов, приказав передать, чтобы они располагались на ужин в двух парасангах [1015] от его лагеря; это была мера предосторожности, предпринятая ради сохранения тайны. После того, как они отужинают, их командир должен был явиться к Киру. После ужина Кир созвал таксиархов. Когда они прибыли, он сказал им следующее:
– Друзья! Царь Армении был прежде нашим союзником и подданным Киаксара. Ныне же, узнав, что на нас напали враги, он проникся высокомерием, не посылает нам на помощь войска и не платит причитающейся дани. Мы прибыли сюда с целью взять его в плен, если это нам удастся. Чтобы добиться этого, надо поступить следующим образом. Ты, Хрисант, отдохни некоторое время, а затем возьми половину прибывших сюда персов и отправляйся по горной дороге. Твоя задача – занять эти горы, где, как говорят, укрывается армянский царь каждый раз, когда ему угрожает опасность. Проводников я тебе дам. Эти горы, говорят, покрыты лесами, так что у тебя есть возможность пробраться туда незамеченным. На всякий случай вышли вперед проворных людей, которых можно было бы по одежде и по численности принять за разбойников. Пусть хватают всех армян, которые попадутся им на пути, чтобы лишить их возможности поднять тревогу. А кого схватить не удастся, пусть тех отгоняют подальше, чтобы эти люди не смогли увидеть твоего отряда и думали, будто на них напали разбойники. Постарайся выполнить все это, я же на рассвете, взяв с собой половину пехотинцев и всех всадников, направлюсь через равнину прямо к резиденции армянского царя. Если нам будет оказано сопротивление, то придется, конечно, пустить в ход оружие. Если же царь Армении попытается отступить с равнины, тогда, разумеется, мы станем его преследовать. А если он укроется в горах, твоя задача будет заключаться в том, чтобы не выпустить никого, кто попадет тебе в руки.
Представь себе, будто мы на охоте преследуем зверя, а ты стоишь у тенет. Помни, что надо закрыть все выходы до того, как начнется охота, а те, кто находится у проходов в сетях, должны замаскироваться, чтобы их не было видно, если они не хотят отпугнуть бегущую дичь. Не повторяй, Хрисант, ошибки, которую ты некогда допускал в своем увлечении охотой: ты не раз проводил целую ночь без сна. Теперь же надо дать людям отдохнуть некоторое время, чтобы им было легче потом бороться со сном.
Поскольку на охоте при отсутствии проводников ты все же не блуждаешь по горам, а преследуешь животное по тропе, проложенной зверем, то и сейчас не устремляйся через труднопроходимые места, но требуй от проводников, чтобы они вели вас если не по самой широкой дороге, то, по крайней мере, по самой удобной. А для войска самая удобная дорога – та, которая быстрее всего ведет к цели. Хотя ты и привык бегом догонять зверя в горах, не веди войска быстрым маршем, но следуй не торопясь, чтобы воины могли поспевать за тобой. Полезно будет, чтобы некоторые наиболее сильные и надежные воины по твоему приказу иногда приостанавливались; когда же колонна пройдет мимо них, вид бегом догоняющих колонну заставит остальных также поторопиться.
Хрисант, выслушав все это, был обрадован поручением Кира и, взяв проводников, направился к своим солдатам. Отдав приказания всем, кто должен был отправиться вместе с ним, он расположился на кратковременный отдых. После того, как солдаты достаточно отдохнули, он двинулся в горы.
Кир же с рассветом послал гонца к царю Армении, приказав ему передать следующее: «Царь армянский! Кир повелевает тебе приложить все старания, чтобы прислать в кратчайший срок и дань, и войско». При этом Кир добавил;
– Если он спросит, где я нахожусь, скажи правду, что я стою на границе. А если спросит, прибуду ли я лично, то и здесь отвечай правду, что не знаешь. А если же он спросит, сколько нас прибыло, то посоветуй ему отправить вместе с тобой гонца, чтобы тот увидел сам.
С такими поручениями Кир отослал гонца, полагая, что это будет более дружественным шагом, чем если бы он сразу, без предупреждения, отправился с войском против армянского царя. Сам же он, построив свое войско так, чтобы удобно было и совершать марш и, если понадобится, вступить в сражение, тронулся в путь. Перед этим он отдал своим воинам приказ никого не обижать, а если кто из армян встретится на пути, ободрять их и приглашать везти на базар к месту расположения войск Кира съестное и напитки, кто что пожелает.
Книга третья
Глава I
Такими делами был занят Кир. Армянский же царь, выслушав прибывшего от Кира гонца, испугался и признался в душе, что поступил несправедливо, задерживая выплату дани и не присылая войска. Более же всего он опасался, что станет известно о начатых им работах в царской резиденции, предпринятых с целью сделать ее укрепления достаточно мощными для отражения вражеского нападения. Испытывая страх по причинам, уже указанным, он разослал гонцов, чтобы собрать войско. Одновременно он отослал в горы своего младшего сына Сабариса, вместе с женщинами – своей женой, женой сына [1016] и дочерьми, дав им проводников. С ними он отправил также самые ценные украшения и утварь. Сам царь выслал вперед лазутчиков, чтобы выведать намерения Кира, и в ожидании их собирал свое войско из прибывших армян. Скоро прибыли к нему другие армяне, сообщившие, что Кир следует за ними по пятам.
Тут царь решил избежать плена и начал отступление. Когда армяне увидели, что он отступает, они все разбежались по домам, чтобы укрыть свое имущество. Кир, увидев множество бегущих и несущихся вскачь всадников, заполнивших долину, направил к ним гонцов, которые передали армянам, что Кир не предпримет никаких враждебных действий против тех, кто останется на месте. Но если он захватит кого-либо бегущим, он поступит с ним, как с врагом. Многие армяне решили остаться, но были и такие, которые отступили вместе с царем. Между тем отправившиеся вместе с женщинами армяне, продвигаясь вперед, натолкнулись на ту часть войска Кира, которая заняла горы. Они сразу подняли крик и стали разбегаться, многие были тут же захвачены в плен. Напоследок были взяты в плен и сын царя, жены и дочери. Были также захвачены все драгоценности, которые они везли с собой. Армянский царь, узнав о случившемся несчастье, совершенно растерялся и, не зная, куда направиться, кинулся бежать в направлении ближайшей горы. Услышав об этом, Кир с имевшимися у него воинами окружил эту гору, а к Хрисанту отправил гонца с приказом сниматься с позиций и, оставив гарнизон, прибыть к нему. Так у Кира собралось все его войско, и он отправил вестника к армянскому царю, повелев ему спросить цари о следующем:
– Царь армянский! Желаешь ли ты, оставаясь здесь, бороться с голодом и жаждой или же ты согласишься спуститься в долину и сразиться с нами?
Армянский царь отвечал, что одинаково желал бы избежать как голода, так и сражения. Тогда Кир вновь через вестника спросил:
– Что же ты продолжаешь оставаться на горе и не спускаешься сюда вниз?
– Затрудняюсь решить, что мне надлежит сделать, – отвечал царь.
– Тебе вовсе не следует раздумывать: ты можешь спуститься вниз и дать ответ перед судом.
– А кто выступит судьей?
– Ясно, что тот, кому божество и без того предоставило возможность сделать с тобой все, что он захочет.
Тут армянский царь смирился с необходимостью и спустился вниз, в долину. Кир поместил его вместе со свитой и имущестом в середине, разбив вокруг лагерь (а все войско Кира было уже при нем).
В то время, как происходили эти события, старший сын армянского царя, Тигран, вернулся из тех мест, куда ои уезжал, Некогда он бывал вместе с Киром на охоте. Узнав о том, что произошло, ош тотчас же в чем был, отправился прямо к Киру. Когда Тигран увидел отца, мать, братьев и собственную жену в плену, он, естественно, заплакал. Встретившись с ним, Кир не проявил никакого дружеского расположения к нему, заметив только:
– Ты явился вовремя, чтобы присутствовать на суде, где будет держать ответ твой отец.
Тотчас же Кир созвал представителей персидского и мидийского войска. Пригласил он и тех знатных армян, которые оказались поблизости. Армянских женщин, сидевших в своих крытых дорожных повозках, он не прогнал и тоже разрешил им присутствовать на суде. Устроив все наилучшим образом Кир так начал свою речь:
– Царь армянский? Прежде всего хочу посоветовать тебе говорить на суде правду, чтобы предостеречь тебя от поступка, вызывающего среди прочих, особенно сильную ненависть. Ты должен хорошо знать, что человек, изобличенный во лжи, менее всего может рассчитывать хотя бы на самое малое сочувствие. Кроме того, о всех твоих делах знают и твои дети, и вот эти женщины, и те из армян, которые здесь присутствуют. Если услышат они, что ты говоришь неправду и не рассказываешь о том, что действительно происходило, а я дознаюсь до истины, они будут считать, что ты сам приговорил себя к самому тяжкому наказанию.
– Спрашивай, Кир, меня обо всем, о чем только захочешь, – отвечал царь Армении, – я же буду говорить только правду, чего бы мне этого ни стоило.
– Тогда скажи, не вел ли ты некогда войны против Астиага, отца моей матери, и против всех остальных мидян?
– Да, вел.
– А будучи побежден им, не согласился ли ты выплачивать дань, выступать вместе с ним в поход со своими войсками по первому его требованию, а также не иметь в своей стране крепостей?
– Да, так было.
– Тогда почему ты ныне и дани не платишь, и войска не присылаешь, и сооружаешь укрепления?
– Я хотел стать свободным. Мне казалось прекрасным и самому добиться освобождения, и оставить свободу в наследство своим детям.
– Действительно, – отвечал Кир, – это прекрасно – сражаться за свободу. Но если человек, побежденный на войне или порабощенный каким-либо другим способом, будет изобличен в том, что пытался бежать от хозяина, – разве ты станешь считать его доблестным человеком, совершившим прекрасный поступок? И разве ты первым не накажешь его как преступника, если поймаешь?
– Накажу, конечно; ведь ты не позволяешь мне говорить неправду.
– Отвечай тогда ясно на каждый из следующих вопросов. Если у тебя какое-либо должностное лицо совершит преступление, ты оставишь его на занимаемой им должности или же поставишь вместо него другого?
– Поставлю другого.
– А если у него окажется много денег, ты оставишь ему его богатство, или же отнимешь его?
– Разумеется, отниму все, что у него окажется.
– А если ты узнаешь, что он перешел на сторону врага, как ты поступишь в этом случае?
– Казню его, – ответил армянский царь. – Чем умирать, будучи изобличенным во лжи, я лучше умру, говоря правду.
Услышав эти слова, сын армянского царя сорвал с головы тиару и разодрал свои одежды, [1017] а женщины в голос завопили, царапая себе лица, оплакивая отца, его предстоящую смерть и свою собственную гибель. Тогда Кир приказал им замолчать и сказал:
– Пусть будет так. Таков, значит, тот взгляд на вещи, который ты полагаешь справедливым. Но, основываясь на этом, как ты посоветуешь нам поступить?
Царь Армении замолчал, не находя в себе сил посоветовать Киру казнить его, но и затрудняясь в то же время предложить Киру поступить иначе, чем он сам, по его же словам, поступил бы в подобном случае. Тут сын его Тигран обратился к Киру со следующим вопросом:
– Скажи мне, Кир, – поскольку мой отец, по-видимому, затрудняется с ответом, – разрешишь ли ты мне дать совет, как с ним поступить? Он, как я полагаю, будет для тебя наиболее выгодным.
Кир еще в те времена, когда они вместе охотились, знал, что Тигран проводил много времени в обществе какого-то мудреца, [1018] которым он особенно восхищался. Поэтому Кир загорелся желанием услышать, что он может сказать, и с готовностью разрешил Тиграну говорить все, что он сочтет нужным.
– Я советую тебе, Кир, если ты с одобрением относишься к тому, что мой отец намеревался совершить или уже совершил, подражать его образу действий; напротив, если тебе кажется, что он во всем действовал ошибочно, я рекомендую тебе не следовать ему.
– Итак, поступая справедливо, я ничуть не буду походить на человека ошибающегося?
– Да, это так.
– Тогда, если следовать твоему совету, надо покарать твоего отца, поскольку справедливо карать человека, совершившего преступление.
– Но скажи, Кир, назначая то или иное наказание, желаешь ли ты, чтобы оно было сопряжено с твоей выгодой, или же, напротив, чтобы оно нанесло тебе ущерб?
– Я сам себя наказал бы в таком случае, – отвечал Кир.
– Но ты, Кир, много потеряешь, если казнишь находящихся в твоей власти людей, тогда как сохранив им жизнь, ты извлечешь огромную выгоду.
– Но, Тигран, какую ценность могут представлять собой люди, содержащиеся под стражей за совершенное ими преступление?
– Они приобретают ценность тогда, когда становятся благоразумными. Мне представляется, Кир, что дело обстоит именно так; ведь без благоразумия все прочие добродетели становятся бесполезными. Что пользы в сильном и мужественном человеке, если он лишен благоразумия, (что в искусном наезднике)? [1019] Чем полезен богатый или могущественный в подобном случае? Между тем всякий друг, отличающийся благоразумием, всегда полезен, и всякий слуга, обладающий благоразумием, – хороший слуга.
– Ты утверждаешь, таким образом, что твой отец в течение одного дня из неразумного стал благоразумным?
– Да, именно так.
– Следовательно, ты считаешь благоразумие определенным душевным состоянием, подобно огорчению, а не предметом познания. Но ведь нельзя в короткий срок из неразумного превратиться в благоразумного, поскольку сначала надо обрести разум и лишь после этого можно приобрести благоразумие. [1020]
– А почему бы и нет, Кир? Разве ты не встречал таких людей, которые необдуманно нападали на более сильного противника, Но затем, оказавшись побежденными, тут же избавлялись от своих безрассудных устремлений? И опять-таки, разве тебе не известны такие случаи, когда некоторые государства первыми начинали войну против других, а затем, оказавшись побежденными, изъявляли готовность повиноваться победителю?
– О каком поражении своего отца ты говоришь, Тигран, которое, как ты настаиваешь, так его образумило?
– Да о том, которое, клянусь Зевсом, он глубоко переживает в своей душе. Стремясь к свободе, он вместо этого стал рабом более, чем когда-либо; то, что он надеялся сохранить в тайне, стало явным; а попытка оказать сопротивление обернулась для него собственным поражением. Теперь он сознает, что ты сумел перехитрить его, как хотел, – так, как обманывают слепых, глухих или совсем уже неразумных. Тебе же, как ему сейчас совершенно ясно, удалось полностью скрыть свои военные планы. Подобные просчеты привели к тому, что горы, на которые он надеялся как на свое укрепленное убежище, ты сумел незаметно превратить в место его заключения. А в быстроте маневра ты настолько превзошел его, что успел приблизиться к его резиденции раньше, чем он смог собрать свое войско.
– Следовательно, ты полагаешь, что подобная неудача и признание превосходства другого над собой могут сделать человека благоразумным? – спросил Кир.
– В гораздо большей степени, чем военное поражение, – отвечал Тигран. – Ведь в борьбе побежденный может надеяться, укрепив свое тело различными упражнениями, возобновить состязания. И государства, побежденные более сильным противником, рассчитывают, приобретя союзников, добиться возможности возобновить борьбу. Напротив, люди очень часто и без всякого принуждения повинуются тем, превосходство которых над собой они с готовностью признают.
– Ты, Тигран, по-видимому, считаешь, что люди дерзкие в жизни своей ни разу не видели людей благоразумных, воры – честных, лжецы – правдивых, а несправедливые – справедливых. Неужели ты не понимаешь, что и отец твой нынче обманул нас и нарушил договор, заключенный с нами, хотя хорошо знал, что мы-то ни в чем не нарушили условий договора, заключенного некогда Астиагом.
– Я ведь и не утверждаю, Кир, будто одно знакомство с людьми, превосходящими нас, делает нас более благоразумными; для этого необходимо нести ответственность перед ними, подобно тому, как держит ныне ответ перед тобой мой отец.
– Но твой отец пока не понес никакого наказания, хотя мне и хорошо известно, что он опасается самого тяжкого.
– Но что может больше подавить человека, чем сильный страх? Разве, Кир, ты не знаешь, что люди, получившие ранения мечом, – а он считается самым сильным орудием наказания, – горят желанием, несмотря на это, вновь сразиться со своими врагами, тогда как испытывающие сильный страх перед своим противником не решаются поднять на него глаза, даже тогда, когда их ободряют.
– Ты утверждаешь, Тигран, что страх перед наказанием сильнее действует на людей, чем само наказание?
– Ты, Кир, сам знаешь, что я говорю правду. Тебе ведь известно, что люди, опасающиеся изгнания или поражения, когда им предстоит сражаться, всегда ведут себя малодушно. Равным образом (и те, кто плывет на корабле и опасается кораблекрушения), [1021] и те, кто боится попасть в рабство или в тюрьму, не могут ни есть, ни пить от страха. Напротив, став изгнанниками, или уже потерпев поражение, или даже попав в рабство, они могут спокойно есть и спать, и притом еще больше, чем живущие благополучно. Как сильно подавляет людей страх, особенно ясно можно увидеть из следующего. Бывает, что люди, боясь, как бы их не захватили в плен и не убили, от страха сами умерщвляют себя заранее: одни бросаются в пропасть, другие вешаются, иные закалываются. Так страх поражает души сильнее, чем все прочие беды. Теперь ты можешь представить себе состояние моего отца, который страшится не только за свою жизнь, но и за меня, за жену, за всех своих детей. На это Кир ответил:
– Теперь и мне представляется весьма вероятным, что он чувствует себя именно так. Но кажется мне, что одному и тому же человеку свойственно при благоприятных обстоятельствах вести себя дерзко, а в несчастье – падать духом, и освобожденный из-под стражи может вновь повести себя высокомерно и вновь доставлять неприятности окружающим.
– Наши ошибки действительно могут служить причиной твоего недоверия к нам, Кир, клянусь Зевсом. Но ведь у тебя есть возможность выстроить крепости, занять укрепленные пункты и вообще получить любые залоги верности, какие захочешь. И можешь быть уверенным, что мы не станем сильно огорчаться по этому поводу; ведь мы будем помнить, что сами во всем виноваты. Но если ты передашь управление в этой стране лицам, ничем перед тобой не провинившимся, и станешь проявлять к ним недоверие, то смотри, как бы они в ответ на твое благодеяние не стали твоими врагами. А если ты, опасаясь проявлений их ненависти, не наложишь на них крепкой узды, чтобы упредить их дерзкие поступки, то как бы тебе не пришлось применять к ним еще более сильные меры, возвращающие благоразумие, чем даже к нам.
– Но клянусь богами, Тигран, мне было бы неприятно иметь таких союзников, которые, как я знаю, служили бы мне только по принуждению. Кажется, мне будет легче переносить ошибки людей, с преданностью и искренней привязанностью выполняющих свой долг, чем ненависть тех, кто точно, но по принуждению исполняет мои повеления. На это Тигран ответил:
– Но где еще найдешь ты более искреннюю любовь, чем та, которую ты ныне можешь приобрести у нас?
– Я полагаю, Тигран, что смогу найти ее у людей, никогда не проявлявших ко мне враждебных намерений, если захочу оказать им такое благодеяние, какого ты ныне у меня просишь.
– А можешь ли ты отыскать сейчас человека, которого ты смог бы облагодетельствовать больше, чем моего отца? Ведь если ты оставишь жизнь человеку, ничем перед тобой не провинившемуся, на какую благодарность ты сможешь рассчитывать? Поскольку ты не отнимал у него ни жены, ни детей, будет ли он питать к тебе такие искренние чувства признательности, какие станет питать к тебе человек, сознающий, что ты имел полное право отнять их у него? И знаешь ли ты людей, которые бы огорчились более, чем мы, если наш отец не получит армянского царства? Отсюда ясно и следующее: кто испытает столь сильное огорчение, потеряв царскую власть, тот, получив ее, почувствует к тебе самую глубокую благодарность. А если тебя беспокоит мысль о том, кому бы ты смог оставить наше царство наименее потрясенным, когда будешь покидать его, то подумай сам, в каком случае здесь лучше сохранится спокойствие: при новом управлении или же при сохранении прежнего? И если ты хочешь получить как можно большее число воинов из нашей страны, то кто же, по-твоему, сумеет скорее собрать их, если не тот, кто неоднократно собирал это войско? И если тебе недостает денег, то кто доставит их тебе быстрее, чем хорошо знающий возможности страны и располагающий соответствующими средствами? Доблестный Кир, ты должен остерегаться, как бы, расправившись с нами, ты не навредил себе сам больше, чем мог навредить тебе мой отец. Так говорил Тигран.
Слыша эти слова, Кир был чрезвычайно обрадован, понимая, что исполняется все то, о чем он говорил Киаксару. Он ведь помнил, что обещал сделать армянского царя другом более преданным, чем он был прежде. Кир тотчас же обратился со следующим вопросом к армянскому царю:
– Царь армянский! Если я поступлю согласно вашей просьбе, то скажи мне, сколько воинов ты отправишь вместе со мной и сколько денег на ведение войны ты нам выплатишь? На это армянский царь ответил:
– Кир, самый простой и правдивый мой ответ будет заключаться в следующем. Я покажу тебе все имеющееся у меня в наличии войско, а ты сам посмотришь, какую часть его ты поведешь с собой, а какую оставишь в Армении для несения гарнизонной службы. Так же правдиво я отвечу на твой вопрос о деньгах: я покажу тебе всю наличную сумму, а ты сам решишь, сколько ты возьмешь и сколько оставишь.
– А как велика численность твоего войска, – спросил Кир, – и сколько денег имеется у тебя в наличии?
– Всадников армян всего 8000, пехотинцев же до 40000. Что же касается денег, то вместе с сокровищами, оставленными моим отцом, общая сумма составит, если перевести на серебро, более 3000 талантов. [1022] Не раздумывая, Кир сказал тогда:
Поскольку твои соседи халдеи [1023] продолжают вести против тебя военные действия, ты отправишь со мной половину имеющегося у тебя войска. Что же касается денег, то вместо пятидесяти талантов, которые ты ранее выплачивал, ты уплатишь Киаксару двойную сумму за то, что самовольно прекратил выплату дани. Мне же ты дашь в долг сто талантов. Со своей стороны, я обещаю, если божество ниспошлет нам удачу, оказать тебе благодеяния, стоящие гораздо больше, или же отдать эти деньги, если я буду в состоянии это сделать. Если же я не смогу их отдать, то только по причине отсутствия денег, и никто не упрекнет меня в нарушении закона справедливости. Тогда армянский царь сказал:
– Во имя богов, Кир, не говори так. Если ты не перестанешь говорить об этом, я не обрету спокойствия. Все деньги, которые ты оставишь в моей казне, ты можешь считать своими в такой же мере, как те, которые ты унесешь с собой.
– Пусть будет так, – сказал Кир. – Но скажи, сколько ты мне уплатишь за то, чтобы получить обратно свою жену?
– Все деньги, сколько я смогу собрать!
– А сколько за то, чтобы получить своих детей?
– И за этих столько же.
– Таким образом, ровно вдвое против того, что есть у тебя в наличии.
А ты, Тигран, какой выкуп ты готов заплатить, чтобы вызволить свою жену из плена? Тигран недавно женился и до безумия любил свою жену.
– Я, Кир, – сказал он, – готов и жизнь свою отдать за то, чтобы она не изведала долю рабыни.
– Тогда получай свою жену и веди к себе. Я не считаю ее своей пленницей, поскольку ты никогда не убегал от нас. И ты, царь армянский, бери свою жену и детей безвозмездно; пусть они сознают, что возвращаются к тебе свободными. Теперь вы все поужинайте вместе с нами, а после каждый может отправиться туда, куда пожелает. И все они остались ужинать у Кира. После ужина, когда все стали расходиться, Кир спросил Тиграна:
– Скажи, куда делся человек, бывший вместе с нами на охоте, которым, как мне казалось тогда, ты особенно восхищался?
– Его казнил присутствующий здесь мой родитель, – ответил Тигран, показывая на отца.
– За какое преступление?
– Отец заявил, что этот человек меня развращает. В действительности же он оказался настолько благородным и доблестным мужем, что накануне казни призвал меня и сказал: «Тигран, не гневайся на своего отца за то, что он приказал меня казнить. Он делает это не по злому умыслу против тебя, а по неведению. Проступки, которые люди совершают по неведению, я считаю непредумышленными преступлениями».
– Жаль этого мужа, – сказал Кир. Услышав эти слова, царь Армении обратился к Киру:
– Скажи, Кир, разве мужчина, застав у своей жены любовника, убивает его только за то, что тот толкнул его жену на безрассудный поступок? Разве в действительности причиной убийства не является чувство, что он, законный муж, обворован и чужой человек воспользовался любовью принадлежащей ему жены? Ведь именно за это мужчины расправляются с любовниками своих жен, как с врагами! Так и я проникся ненавистью к этому человеку, сумевшему, как мне казалось, внушить моему сыну любовь к себе более сильную, чем та, которую Тигран испытывал ко мне.
– Ты, царь армянский, совершил свойственную людям ошибку, – сказал Кир. – Но ты, Тигран, все же прости своего отца.
После этих бесед, в которых проявились дружественные отношения между армянами и Киром, восстановленные, как это и естественно, вследствие состоявшегося примирения, они сели на колесницы и с радостным сердцем уехали.
Прибыв домой, они только и говорили, что о Кире: один превозносил его мудрость, другой – силу, третий – кротость его нрава. Были и такие, кто прославлял его красоту и статность. Тигран спросил свою жену:
– Армянская царевна, тебе Кир тоже показался таким красивым?
– Клянусь Зевсом, – отвечала она, – я вовсе не смотрела на него.
– На кого, же ты тогда смотрела?
– На того, кто сказал, что отдал бы свою жизнь, лишь бы не видеть меня рабыней.
На этом их разговор закончился, и они, как следовало ожидать после таких переживаний, отправились на отдых.
На следующий день армянский царь отправил Киру и всему его войску подарки. Одновременно он предупредил своих воинов, которые должны были отправиться вместе с персами на войну, чтобы они прибыли на третий день. Он отсчитал также двойную сумму денег против той, которую обещал Киру. Но Кир взял ровно столько, сколько было условлено, остальные же отослал назад. При этом Кир спросил, кто поведет войско, сам царь или его сын. На это армянский царь ответил:
– Поведет войско тот, кому ты прикажешь. Сын же сообщил Киру:
– Я не оставлю тебя, Кир, даже в том случае, если мне придется сопровождать тебя в качестве носильщика. Тогда Кир, улыбнувшись, сказал:
– А сколько ты заплатишь за то, чтобы твоя жена услышала, как ты занимаешься ремеслом носильщика?
– А ей не надо об этом слышать. Я приведу ее сюда, чтобы она сама увидела, чем я занимаюсь.
– В таком случае вам пора уже укладывать снаряжение, – сказал Кир.
– Ты можешь твердо положиться на нас, и мы прибудем со всем тем, что даст нам отец. После этого воины Кира, получив подарки, расположились на отдых.
Тлава II
На следующий день Кир, взяв с собой Тиграна и лучших мидийских всадников, а также столько своих друзей, сколько ему представлялось необходимым, отправился в поездку по стране, чтобы выбрать место, пригодное для строительства крепости. Поднявшись на одну из горных вершин, он спросил Тиграна, где расположены горы, откуда халдеи совершают свои грабительские набеги на их страну. Тигран показал их, и тогда Кир сказал:
– Сейчас, наверно, никого нет на этих горах?
– Есть, клянусь Зевсом! Там всегда находятся их разведчики, которые сообщают остальным обо всем, что они наблюдают.
– А что делают те, которые получают от них, сообщения?
– Они посылают подкрепления для защиты позиций на горах, кто сколько сможет.
Кир внимательно выслушал этот ответ. Осматривая страну, он заметил, что большая часть Армении опустошена, и земли остались невозделанными из-за военных действий. После этого Кир со свитой вернулся в лагерь и, поужинав, расположился на отдых. На следующий день явился полностью экипированным сам Тигран и с ним около 4000 всадников, до 10000 стрелков из лука и столько же пельтастов. Пока они собирались, Кир принес жертву богам. Так как жертвы дали благоприятные знамения, он приказал созвать предводителей персов и мидян. Когда те собрались, Кир обратился к ним со следующей речью:
– Друзья! Горы, которые высятся перед вами, заняты халдеями. Если мы завладеем ими и построим там нашу крепость, то и армяне, и халдеи будут вынуждены повиноваться нам. Жертвы, которые мы принесли богам, дали благоприятные знамения. Теперь, чтобы все это совершить, необходимо к мужеству и воинскому рвению присоединить прежде всего быстроту. Если мы поднимемся на эти горы раньше, чем соберутся с силами наши враги, то мы или совершенно без боя захватим их, или встретим там немногочисленные и слабые отряды противника. Так что нет дела проще и безопаснее, чем то, которое нам предстоит теперь совершить, при условии быстроты действий. Теперь идите и вооружайтесь. Вы, мидяне, пойдете на левом фланге. Половина армянского войска будет двигаться на правом фланге, а другая половина выступит впереди всего войска. Вы, всадники, будете следовать позади нас, подгоняя и ободряя поднимающихся в гору воинов, и, если кто будет отставать и проявлять слабость, не допускайте этого.
Произнеся эту речь, Кир выстроил лохи в колонны и повел их вперед. Как только халдеи увидели войско Кира, устремившееся к вершинам, они тотчас же передали это известие своим, а затем стали криками созывать свои отряды и собирать их вместе. Кир же ободрял своих воинов следующими словами:
– Персидские воины, сигналы врагов означают, что нам надо спешить! Если мы поднимемся на горы раньше их, дело наших врагов будет проиграно!
Каждый халдей имел на вооружении плетеный щит и пару метательных копий. Повсюду шла о них слава как о самом воинственном народе. Они нанимались на службу ко всем, кому нужны были наемные солдаты, так как отличались храбростью и были бедны, ибо земля их гориста и малоплодородна. Когда воины Кира вплотную приблизились к вершинам, сопровождавший Кира Тигран сказал:
– Знаешь ли ты, Кир, что очень скоро нам самим придется вступить в сражение? Армяне ведь не выдержат натиска врагов!
Кир ответил, что знает это, и сразу же обратился к персам с призывом готовиться к преследованию врага, сказав им:
– Бегущие армяне приведут вслед за собой своего противника, и мы столкнемся с ним лицом к лицу.
Армяне продолжали наступать. Между тем, стоявшие на горах халдеи, как только те приблизились, по своему обыкновению, с криком бросились в атаку против них. Армяне, как всегда, не выдержали натиска. Преследуя армян, халдеи столкнулись лицом к лицу с персами, когда те, вооруженные одними мечами, устремились вверх. Столкнувшиеся с персами халдеи были тотчас же перебиты, другие бежали, а некоторые попали в плен. Так Кир завладел вершинами гор. После того как воины Кира захватили эти горы, они заметили внизу селения халдеев и увидели, как те спасаются бегством из расположенных поблизости жилищ.
Как только все воины Кира собрались в одно место, Кир подал сигнал к обеду. После обеда, разведав на местности сторожевые посты халдеев, укрепленные и обеспеченные источниками воды, он сразу же начал строить там крепость. Тиграну он приказал послать нарочного к отцу и передать, чтобы тот прибыл, захватив с собой всех имеющихся у него плотников и каменотесов. Вестник отправился к армянскому царю, а Кир занялся строительством крепости, используя людей, бывших у него в наличии.
В это время к Киру привели пленников, израненных и в оковах. Заметив раненых, Кир приказал тотчас же освободить их от оков, вызвал к ним врачей и приказал их лечить. Халдеям Кир заявил, что явился сюда не с целью их уничтожить и не потому, что жаждет вести воину, а желая установить мир между халдеями и армянами:
– До того, как мною были заняты вот эти горы, вы, я знаю, не желали мира и, чувствуя себя в полной безопасности, грабили и расхищали имущество армян. Теперь вы сами видите, в каком положении вы оказались. Я отпускаю вас, пленники, по домам и поручаю вам посоветоваться с остальными халдеями, станете ли вы нашими друзьями или же будете продолжать вести с нами войну. Если вы выберете войну, то, будучи разумными, не приходите сюда без оружия; но если вы решите, что вам необходим мир, то можете прийти сюда безоружными. Я сам позабочусь о том, чтобы вы жили в благополучии, коль скоро вы станете нашими друзьями.
Выслушав эти слова, халдеи стали превозносить Кира до небес и после долгих рукопожатий отправились к себе домой.
Когда армянский царь узнал, для какой цели призывает его Кир, он, захватив с собой строителей и все остальное, что он полагал необходимым, отправился как можно скорее к Киру. Прибыв к Киру, он сказал:
– Как мало мы, люди, способны предвидеть будущее, принимаясь за большие дела! Так и ныне, пытаясь добыть себе свободу, я попал в самое тяжкое рабство; а оказавшись в плену и потеряв всякую надежду на спасение, мы теперь находимся в такой безопасности, как никогда ранее. А вот халдеев, постоянно причинявших нам неисчислимые бедствия, я вижу ныне в таком тяжелом положении, в каком давно мечтал увидеть.
Знай, Кир, что я дал бы во много раз больше денег, чем те, которые ты получил ныне, только бы прогнать халдеев с этих гор. Ты уже исполнил свое обещание облагодетельствовать нас за те деньги, которые ты взял, так что теперь мы сами в долгу перед тобой. И если мы честные люди, то пусть нам будет стыдно, если мы не отблагодарим тебя за все это.
Так говорил армянский царь. Халдеи же явились к Киру с просьбой заключить с ними мир, и Кир спросил их:
– Не потому ли вы, халдеи, хотите заключить мир, что, овладев этими горами и установив мир, мы сделали вашу жизнь, как вам теперь стало ясно, более безопасной, чем когда шла война? Халдеи отвечали утвердительно, и Кир продолжал:
– А если вы получите еще и иные блага благодаря заключению мира?
– Тогда мы будем рады еще больше, – ответили халдеи.
– Вы считаетесь бедняками только потому, что земли ваши неплодородны, не правда ли? На этот вопрос халдеи также ответили утвердительно.
– Так не согласны ли вы, – сказал тогда Кир, – платить такие же налоги, что и армяне, если вам разрешат обрабатывать столько земли в Армении, сколько вы пожелаете?
Халдеи отвечали на это предложение согласием, но лишь при условии, что им не будут чинить обид. Тогда Кир обратился с вопросом к армянскому царю:
– А ты, армянский царь, согласен ли на то, чтобы твои ныне пустующие земли обрабатывались ими при условии, что они будут платить установленные тобой налоги?
– Я дорого дал бы за то, чтобы это осуществилось, – отвечал царь, – ведь доходы государства тогда намного увеличатся.
– А вы, халдеи, обладающие прекрасными горами, позволите ли вы армянам пасти здесь свои стада, если они станут платить вам по справедливости?
Халдеи согласились, ибо, по их словам, они получили бы от такого соглашения большую выгоду и притом без всякого дополнительного труда.
– А ты, армянский царь, захочешь ли пользоваться пастбищами халдеев при условии уплаты небольшой суммы халдеям, но получая при этом большую выгоду?
– Весьма охотно, ибо, как я полагаю, буду пасти свои стада в полной безопасности.
– Вы, разумеется, будете чувствовать себя в безопасности тогда, когда горы станут вашими союзникамл? – спросил Кир. Армянский царь согласился с этим.
– Но мы готовы поклясться Зевсом, – сказали халдеи, – что нам не будет покоя, и не только на земле армян, но даже на нашей, если эти горы будут принадлежать им.
– А если горы будут вашими?
– Тогда мы будем уверены в своей безопасности.
– Но, клянусь Зевсом, – сказал армянский царь, – мы не будем спокойны, если халдеи вновь займут эти вершины, да к тому же укрепленные. Тогда Кир сказал:
– Итак, я поступлю следующим образом. Никому из вас я не передам Власти над этими горными вершинами, и охранять их мы будем сами.
А если кто из вас совершит несправедливый поступок, мы примем сторону обиженного.
Армяне и халдеи, услышав такое решение, похвалили Кира и заявили, что только при этом условии мир, заключенный между ними, будет прочным. При этом они обменялись залогами верности и заключили соглашение о том, что оба их народа будут свободны и независимы. Были узаконены браки между мужчинами и женщинами из обоих народов, [1024] установлено право обоюдной обработки земли и право обоюдной пастьбы, а также заключен оборонительный союз на случай, если одна из сторон подвергнется нападению извне.
Все это было совершено тогда, и соглашения, заключенные в те времена между халдеями и владыкой Армении, еще и поныне сохраняют свою силу.
Читать бесплатно другие книги:
