Ресницы Дарумы: парадигма Кэмпо-Дзэн Холин Юрий

БУДДА – ОСНОВОПОЛОЖНИК МЕДИТАТИВНОЙ ФОРМЫ СОЗНАНИЯ

Вночь полной луны, в год 623-й до нашей эры в одном из районов нынешнего Непала в семье кшатриев родился принц по имени Сиддхартха Гаутама, которому суждено было стать величайшим учителем мира. Взрощенный, как и подобает его положению, в роскоши, получивший соответствующее принцу образование и воспитание, он так же, как и все принцы до него, женился, имел семью.

Но его созерцательная натура, полная безграничного сострадания, не находила удовлетворения в материальном благополучии царского дома. Не познав еще в своей жизни горя, он чувствовал, однако, глубокое сожаление по поводу человеческих страданий. Окруженный комфортом и богатством, он все же осознал идею универсальности этих страданий. Дворец с его многочисленными увеселениями перестает быть подходящим местом для сострадательного принца, и он покидает его. Поняв тщетную суетность в удовлетворении сенсорных наслаждений, в свои двадцать девять лет он отказывается от всех земных радостей и, облачась в желтое одеяние аскета, один, без единой монеты в кармане отправляется в скитание в поисках Истины и покоя.

Поначалу ты не признавал, что внутреннее знание и понимание есть Будда в тебе самом, и блуждал повсюду в поисках Будды.

Бай-чжан

Это был акт беспрецедентного отказа в истории человечества, ибо совершил Гаутама его не в пожилом возрасте, что вполне было допустимо, а в расцвете молодых сил; не от бедности, но оставив богатства. А так как в те далекие времена не было другого знания для достижения освобождения от уз плоти, кроме строгого аскетизма, то и принц Гаутама, не имея ничего другого, страстно обрек себя на прохождение через все формы аскетической практики. Накладывая на себя одну епитимью за другой, проходя через многочисленные, все более искушенные посты, доведя себя до состояния скелета, обтянутого кожей, он преодолевал поистине сверхчеловеческие испытания в течение долгих шести лет. Жизнь принца Гаутамы, а теперь, как его звали, Сакьямуни, или отшельника из племени Сакья, в эти годы была обычной для одержимого поисками освобождения от земных желаний аскета:

Но к величайшему удивлению отшельника, чем больше истязал он свою плоть, тем цель, ради которой он это делал, становилась все более далекой. Весь его неистовый аскетизм оборачивался бесполезной практикой. И к истечению шестого года он уже был твердо убежден в бессмысленности подобного рода «самосовершенствования», которое лишь изнурило его тело, что явилось результатом и ослабления духа.

Будда, восточ. Индия, VII—VIII вв.

Благодаря глубокому анализу своего личного опыта Сакьяму-ни решил двигаться к намеченной цели освобождения от жизненных страданий абсолютно оригинальным, не существовавшим до него путем, отвергающим две крайности, которыми жили люди: постоянное стремление к удовлетворению желаний и аскетический уход от мира вообще. Первая тормозила прогресс человеческого духа, вторая же изнуряла интеллект. Древнеиндийский поэт Ашвагхо-ши (I – II вв.) в своей поэме «Жизнь Будды» устами принца Сиддхартхи Гаутамы высказывает мысль о бесполезности полной аскезы, уводящей человека от мира. Будда с такими словами обращается к истязающим себя отшельникам:

Новый путь совершенствования личности, открытый Сакьямуни, получил название Срединного Пути (Маджджхима Патипада), который стал одним из основных составляющих его учения. Все ступени этого Срединного Пути (или «восьмеричного пути») ведут к прекращению страданий, но в своей сути они являются обычной формой жизни нормального человека, не погрязшего в пороках, умеющего разумно удовлетворять свои потребности, не изощряясь в них. Вот требования «восьмеричного пути»:

«Праведная вера, праведная решимость, праведные слова, праведные дела, праведный образ жизни, праведные стремления, праведные помыслы, праведная медитация».

Желания и страсти – это единственная питательная среда для страданий, и они, как гельминты, множатся и требуют всё большего количества качественной пищи.

Ю. X.

Вполне доступные для любого человека условия для того, чтобы сделать свою жизнь чистой, свободной от предрассудков и безнравственности. Да, все пункты легко доступны, кроме последнего, который, в конечном итоге, и ведет к венцу стремлений мудрецов – нирване, дающей возможность вырваться из оков роковой сансары – мучительной цепи, неотвратимо влекущей все живое от перерождения к перерождению по стезе страданий. Условия Срединного Пути устремлены, как указывал Будда, не к достижению освобождения после смерти или где-либо вдали от жизни, но к обретению качественно нового состояния сознания, не фиксированного на каком-либо узком интересе, не закрепощенного предрассудками религии, отживших традиций, дающего человеку возможность уже при жизни сотворить чудо обретения себя, создав в непосредственном и беспристрастном видении мира рай в своей душе и вокруг себя. Медитация, открывшаяся принцу Гаутаме и сделавшая его Буддой, не была тем убежищем, куда он прятался от житейских проблем, но являла собой то особое состояние, поглощавшее эти проблемы. Именно эта форма медитативного состояния сознания и стала основой для дзэн медитации и всего учения дзэн…

Одним прекрасным утром, погруженный в медитацию, лишенную какой-либо напряженной устремленности, или ведомый какой-либо сверхъестественной силой, Сакьямуни, в единственной своей опоре на собственные усилия и мудрость, поборов все негативные силы, очистившись физически и духовно и укрепившись в этом состоянии, в возрасте 35 лет постиг внутреннюю сущность всех предметов и явлений, достиг состояния просветления, или боддхи. Он не был рожден Буддой, Буддой он стал, приложив все свои силы – физические, духовные, ментальные – и всегда заботясь о том, чтобы эти «три кита» были одинакового размера. И действительно, будучи представителем варны кшатриев, принц Гаутама был искушен в боевом искусстве. Он прекрасно, как утверждают легенды, владел всеми основными видами холодного оружия, умело управлял боевой колесницей, был непобедим в кулачном бою. Но развиваясь физически, он не забывал о духовном совершенствовании, также как и о развитии чисто умственных способностей. Принц Гаутама еще до своего вступления на Путь исканий чувствовал, что однобокое развитие не способствует формированию целостности ощущений мира, его познанию. Даже премудрость ученых брахманов, знавших все веды наизусть и постоянно находившихся в стадии «научного» поиска и споров, не вызывала в нем глубокой симпатии. Он всегда чувствовал, что даже эта книжная премудрость есть хоть и благородная и достойная уважения, но все же внешняя часть жизни, не дающая способности мгновенного видения сути окружающего мира, то есть качества, достигаемого в медитативном состоянии сознания.

Будда, Кашмир, VIII в.

Эту мысль можно проиллюстрировать строфой из «Шатакатраи» замечательного поэта индийской древности (III – IV вв.) Бхартрихари, который был религиозным проповедником, ведущим бродячий образ жизни:

И хотя эти строки были написаны, когда идеи Будды облеклись в своеобразную философско-религиозную форму, а сам Будда из простого смертного был возведен в предмет поклонения, чего, кстати, он всегда боялся, несмотря на это, мысль о естественной медитации, «самопогружении» и том «блаженстве», которое наступает, когда все окружающие предметы начинают как бы светиться изнутри, то есть являть свою сущность, эта мысль выведена поэтом четко. В то же самое время это состояние глубокого самопогружения явилось как бы естественным результатом развитой по трем направлениям личности. Эти три столпа возвели простого человека, но с непростой силой воли, до состояния полного просветления сознания (маха пари нирваны) и позволили ему обрести инструмент, дающий возможность проникать в суть всего сущего – медитацию.

Медитация – это не просто небольшое упражнение, которое мы делаем у себя в комнате, и не связанное с нашей жизнью, – это нечто, что помогает сделать нашу жизнь лучше.

А. Берзин

45 лет Будда проповедовал собственным примером истину своего учения и, как всякий человек, подчинившись непреложному закону видоизменения, почил в возрасте 80 лет, завещав своим ученикам нести в мир идею освобожденного, уравновешенного сознания, учить практике медитации.

Да, Будда был смертным человеком. Как обычный человек, он был рожден, жил и умер. Будучи обычным человеком по форме, он стал необычным по содержанию (Аччария Мануша), но он никогда не претендовал, лишенный порока тщеславия, на обожествление себя. Будда всегда утверждал, что не следует впадать в блажь и думать о нем как о бессмертной божественной сущности. К счастью, в случае с Буддой и нет столь прямой деификации, как с другими Учителями. Однако следует отметить, что на свете не было Учителя столь безбожного, как Будда, и столь богоподобного, как Он.

Будда не является инкарнацией индуистского бога Вишну, как считают некоторые, он и не спаситель, уберегающий других фактом своего собственного спасения. Будда убеждает своих учеников полагаться на самих себя на пути избавления, ибо состояние как чистоты, так и загрязненности зависит от тех, кто находится в этих состояниях. Будда указывает путь, дает нам этот бесценный дар для достижения чистоты сознания. Он учит, что полагаться на кого-либо в деле спасения – не спасать себя, а лишь становиться безвольным, зависимым элементом, перестающим прилагать усилия. Уча своих последователей быть зависимым лишь от самих себя, Будда говорил в Паринирвана Сутре:

«Будьте для самих себя спасительным островом, не ищите убежища в других».

Эти слова определяют значимость самозависимости. Они открывают жизненно необходимый смысл волевых усилий личности, направленных на ее же формирование, и тщетность искусственных потуг и поисков избавления посредством милостивых спасителей, иллюзорного счастья загробной жизни, замаливания надуманных богов безответными молитвами или бессмысленными жертвоприношениями.

Далее, Будда никогда не пропагандировал монополию своих идей, то есть буддизма, который фактически не является какой-то прерогативой особо почитаемого субъекта. Он достиг по возможности высочайшего состояния совершенства, но всегда утверждал, что подобной кондиции может достичь всякий; и не становясь в позу строгого учителя, он открывал единственно прямой и правильный путь, ведущий к этому совершенству. Будда никогда не осуждал людей, называя их жалкими грешниками, но, наоборот, одобрял, указывая на то, что в сердце каждого из них изначально теплится чистая искра просветления. По его мнению, мир не безнравственен и грешен, а лишь погружен в иллюзию невежества. Вместо укоров в адрес своих последователей из-за имеющихся у них несовершенств и выделения самого себя в качестве безукоризненной личности, он постоянно одобрял идущих за ним, предлагая превзойти себя в том или ином отношении, указывая всегда на возможности каждого достичь состояния Будды.

Будда, Непал, VII—VIII вв.

Вместо установки идеи некоего невидимого могущественного божества над человеком, который управляет судьбой его от рождения до смерти, делая тем самым его подчиненным высшей силе, он уповал на волю человека, направленную на его независимое и гармоничное с миром развитие. Именно Он первый учил тому, что человек может достичь освобождения и просветления посредством собственных усилий и без зависимости от внешнего бога или посредничества служителей религиозных культов. Он провозгласил, что ворота успеха и процветания распахнуты для всех в любых условиях жизни – богачу и бедняку, праведнику и грешнику, если они уверовали в божественное начало своей самости и открыли неведомую доселе страницу, несущую информацию совершенства. Он никогда не заставлял своих учеников быть рабами его учения и его самого, но поощрял всегда свободу мысли. Его железная воля, глубокая мудрость, вселенская любовь, беспредельное сострадание, бескорыстная деятельность, историческое самоотречение, совершенная чистота, магнетизм его личности, достойные поступки – все это было естественной пропагандой его учения, результатом которой явилось то, что одна пятая населения планеты сегодня считает Будду своим высшим духовным учителем.

Будда, южная Индия, XIII в.

Истинные последователи Будды обычно говорят: «Чем больше мы познаем Его, тем больше любим Его; чем больше мы любим Его, тем больше познаем!»

Медитация ведёт к умению нейтрализовать мысли и эмоции, к обретению спокойствия и сдержанности нервных побуждений и, в буквальном смысле, к выявлению того, что определяет лучшие качества человеческой натуры, а также к умению стойко переносить неприятности.

С. К. и Ю. X.

Но, в конечном итоге, истинное познание Будды есть познание его медитации. Только познав медитацию Будды, можно познать Будду. Дзэн как раз и дает такую возможность современному человеку – достичь именно того медитативного состояния сознания, которое постиг искавший откровения принц Гаутама. Дзэн как бы ведет нить медитации от самого Будды к сердцу человека, минуя религиозные предрассудки, мишурность церкви, бесконечные философствования и словоблудия, вселяя покой, уверенность и радость гармонии с окружающим человека миром.

ХУЭЙ НЭНГ

ХУЭЙ НЭНГ (637-714 гг.): «Не завися ни отчего, ты должен найти свое собственное сознание». Хуэй Нэнг, неграмотный крестьянский парень, ставший впоследствии шестым патриархом дзэн, как бы подслушал у природы слова, приведенные выше и ставшие для него великим откровением, во время абсолютно прозаичного занятия – собирания хвороста. Вмиг его сознание стало светлым и чистым, наполненным пониманием того, что истина не в изменчивых мнениях и взглядах мира, но в единственно реализуемой вещи – нашем собственном существовании. Позже он узнал строки из Алмазной Сутры буддизма: «Все бодхисаттвы (сострадательные существа), великие и менее великие, должны развивать чистое ясное сознание, не зависящее от звука, вкуса, запаха и других качеств. Бодхисаттва должен развивать сознание, не цепляющееся ни за что вообще».

Сосредоточенность – есть субстанция мудрости, мудрость – есть функция сосредоточенности. Как только появляется сосредоточенность, в ней присутствует мудрость.

Хуэй Нэнг

Далее ему посоветовали идти в храм пятого патриарха дзэн, которым был знаменитый мастер по имени Хунг-джэн, советовавший всегда, будь то монах или мирянин, читать только Алмазную Сутру. Итак, Хуэй Нэнг отправился в путь и после тридцатидневного путешествия пришел в храм на горе Желтой сливы (Алычовой горе), где со многими другими учениками выразил свое почтение мастеру Хунг-джэну.

Патриарх спросил его: «Откуда ты пришел и что тебе нужно?» На что Хуэй Нэнг ответил: «Я простой человек из южного кантона. А проделал я этот некороткий путь, чтобы выразить тебе, мастер, свое уважение. И еще мне бы хотелось стать буддой, увидеть Будду в себе».

Пятый патриарх был изрядно поражен заявлением и решил проверить Хуэй Нэнга: «Ты говоришь, что пришел с юга? А это означает, что ты еще дикий! Как же ты сможешь стать Буддой?» Хуэй Нэнг ответил так: «Человек может прийти с севера или с юга, но для состояния просветленного не существует ни севера, ни юга. Плоть дикаря не та, что у аббата, но как отличить мое просветление от твоего?»

С этого момента мастер Хунг-джэн принял к себе учеником Хуэй Нэнга, хотя перед ним встала дилемма. В те времена дзэн был еще под влиянием индийского буддизма, не лишенного схоластических метафизических умствований, затуманивающих идею прямого просветления. Хунг-джэн знал, что начитанные, вышколенные монахи с севера сделают фарш из маленького крестьянина. Таким образом, чтобы спасти

Хуэй Нэнга, он отправил его на кухню рабочим, и восемь месяцев Хуэй Нэнг колол дрова и молол рис.

Как-то однажды патриарх собрал всех монахов и сказал: •\ «Вопрос рождения и смерти – I один из важнейших вопросов для каждого. Вы ищете награду более чем просветления по поводу рождения и смерти. В то время как ваши умы введены в заблуждение, награда не способна дать вам спасения. Идите в свои кельи и зрите вашу собственную природу. Каждый, полагаясь на свою изначальную мудрость, составьте по короткой оде и приходите ко мне для прочтения ее. Если кому удастся отыскать великий принцип буддизма, я передам тому свое одеяние и свое управление и посвящу в Шестые Патриархи. Это все срочно. Идите сейчас же, не откладывая. Если вы доверите это мудрости ума, вы не сумеете использовать ее как надо. Тот, кто способен понять свою собственную природу, видит ее мудрость в момент, когда я говорю о ней. И тот, кто сможет проделать это, реализует ее (природу) даже под звон мечей в великой битве».

Шэн Хсиу, старший монах, слыл наиболее образованным из всех и поэтому был первым претендентом на почетное назначение. Сам он понимал, что равных ему не было, хотя и не совсем доходил до понятия своей самости (природы). Итак, он сочинил оду и в полночь написал ее на стене, мимо которой проходил мастер. Она гласила:

Мастер благодушно похвалил ученика, но сказал Шэну, что его ода не выражает спонтанности, и более того – он не нашел до сих пор свою собственную природу, и ему следует пытаться снова и снова. Хуэй Нэнг, в то же время, сочинил свою оду, но ему надо было повременить с тем, чтобы кто-нибудь написал ее за него, так как он был неграмотен. Она появилась наутро следующего дня, написанная на той же стене:

перевод Ю. X.

Хотя написанное восхитило мастера, но, опять таки, опасаясь за Хуэй Нэнга, он стер все со словами: «Сие также написано человеком, не нашедшим свою изначальную природу». Но в полночь патриарх призвал к себе Хуэй Нэнга и передал ему знаки отличия, патриаршьи одежды и чашу, определяя его тем самым как преемника. Далее он сказал: «Если ты не проник в свое собственное сознание, изучение буддизма окажется для тебя пустым занятием. Если же ты овладел собственным сознанием и узрел свою изначальную природу, ты именно тот, кого почтенно нарекают мастером, учителем, Буддой. Но ты должен скрывать свет своего понимания до лучших времен». Затем, взяв весла, он посадил Хуэй Нэнга в маленькую лодку и переправил его через реку. Хуэй Нэнг двинулся к югу.

Прикованность к привычным внешним формам, к вещам, словам – вот главный враг свободы. Ушел в себя – какой неточный термин,

Сказать бы надо: вышел на простор.

В. Сидоров

Мастер не появлялся к ученикам пять дней, но потом был вынужден признаться в том, что Хуэй Нэнг исчез с патриаршими одеждами и чашей. Он надеялся, что Хуэй Нэнг уже добрался до своих мест, но ревнивые монахи его монастыря твердо намерились вернуть одежды и чашу. Они рыскали в поисках Хуэй Нэнга два месяца и, наконец, обнаружили его на вершине одной горы. Заправилой у них был ученый монах Минг, который практиковал медитацию и читал сутры в течение двадцати лет, но так ничего и не понял. Для него это было слишком – обладание кухонным рабочим после восьми месяцев пребывания в монастыре всеми отличительными знаками патриарха. Он направился к Хуэй Нэнгу с одним желанием – убить его. Когда Хуэй Нэнг увидел это, он расстелил одежды на плоском камне и поставил рядом чашу. Затем он обратился к Мингу: «Эти одежды есть свидетельство веры. Никто не может взять их силой».

И многие, наверняка, подсознательно улавливали в его оранжевых разводах чьё-либо изначальное лицо и, возможно, даже своё, но, не воспринимая это сознательно, шли дальше, лишь улыбаясь новому незнакомому чувству.

Ю.Х.

Минг рванулся было к камню, думая, что сможет взять то, что было на нем. Но стоило ему протянуть руки к рясе, которую носил, как утверждали, сам Будда, его сознание (ведь он все же был по природе добрым и честным человеком, как и все монахи его времени) проснулось и пробудило в нем ощущение низкого, плохого и злого деяния, творимого им. И он сказал: «Истины желаю, а не рясы. Пожалуйста, брат, помоги мне избавиться от невежества». «Коль хочешь ты истины, – отвечал Хуэй Нэнг, – перестань гнаться за вещами. Прекрати думать о том, что правильно, а что неправильно, но в сей момент постарайся увидеть свое изначальное лицо до рождения твоих отца и матери».

Внезапно Мингу открылась истинная суть вещей, которая существовала до того лишь в его воображении. Он почувствовал себя так, как будто отпил прохладной воды и утолил жажду. Ответ Хуэй Нэнга воспринялся им прямо и непосредственно, он не имел ни философского, ни интеллектуального, ни образного применения. Интеллект Минга, теперь открытый его сознанием, дозрел, как готовая упасть от спелости слива, и учение в течение долгих лет увенчалось успехом в один миг.

С тех пор это заявление Хуэй Нэнга используется как вопрос – коан, задаваемый начинающим: «Как выглядело твое изначальное лицо до рождения твоих отца и матери?». В китайских судах коаны представляли собой «ортодоксальные писания мудрецами и почтенными людьми, воспринимаемые за принцип».

Коаны никогда не представляли собой чье-либо приватное мнение, но довольно высокий принцип, который почитался и принимался как простыми смертными, так и бодхисаттвами «в трех мирах и десяти измерениях». Этот принцип соответствует духовному истоку, совпадает с таинственным значением, разрушает рождение и смерть и уводит от страсти. Его нельзя понять логически или передать словами; его нельзя объяснить в письме или причинно обосновать. Он подобен оглушительному барабану или великому огню, пожирающему всех, кто к нему приблизится.

Коан Хуэй Нэнга служит как бы указателем на собственную природу человека, он прекращает всякие блуждания и рассуждения ума о реальности сущего. Когда

ученик настраивается на концептуальный ответ, наступает своеобразный шок от того, что нельзя найти концепцию, подходящую к вопросу подобного рода. И вот как раз этот шок создает причину для сомнения в сознании ученика по поводу его восприятия, а это и есть момент начала «пробуждения».

Каково изначальное лицо самого Хуэй Нэнга – пустота, лишенная признаков? Его ода также пустота. Что есть пустота Хуэй Нэнга? Он говорил так:

«Когда вы слушаете меня, говорящего о пустоте, не привязывайтесь сознанием к этому, в особенности – к какой-либо идее об этом. Просто сидя спокойно с пустым рассудком, вы впадаете в воображаемую пустоту.

Мой ум был буквально взорван блестяще проведённым манёвром. Поток пустоты пронизал меня с головы до ног – словно на иллюстрациях к просветлению, – и в этот момент я пережила это – НИЧТО…

Лайза Шварцбаум

Безграничная пустота неба охватывает десять тысяч сущностей всех форм и размеров – солнце, луну и звезды; горы и реки, кусты и деревья; плохих людей и хороших; умные и глупые учения; рай и ад. Все это составные пустоты».

Пустота вашей изначальной природы такая же, как и любая пустота. Она также охватывает все, потому что она «великая» пустота. Все и вся заключены в вашу собственную изначальную природу. Ничто нельзя удержать или уничтожить: «Вечная земля ни на секунду не отделима от обычного мира феноменов, – говорил Хуэй Нэнг. – Если же смотреть на нее иначе, вы отсекаете себя от родственного вам мира, который также является вашей собственной реальностью, как и все другое».

– Нет, Билл, это не работает. Так уж получается, что когда становишься собой, прекращаешь быть жопой.

В. Эрхард эст

После пятнадцати лет жизни инкогнито, Хуэй Нэнг объявил себя законным преемником пятого патриарха, доказав это всеми имеющимися у него атрибутами патриаршего статуса. Он стал известен как величайший мастер дзэн, и после смерти его труды были собраны воедино и классифицированы как еще одна буддийская сутра. Именно он установил традиционную практику дзадзэн и определил ее следующим образом:

«В центре всего доброго и дурного ни единой мысли не возникает в сознании – это мы называем дза. Видение вашей самостной природы вне всякого состояния движения – это мы называем дзэном».

Он утверждал, что такая форма медитации должна практиковаться всегда, а не только во время формального сидения. Таким образом, он был глубоко убежден в том, что именно такое состояние сознания является важным для человека, меньше уделяя внимания физическому положению (позе). Он вообще считал, что продолжительное сидение не лучше состояния умершего, именно потому, что, по его мнению, истина не является результатом стояния, хождения и лежания. Он говорил:

Когда ему исполнилось семьдесят семь лет, он сказал своим ученикам:

«Соберитесь возле меня. Я решил покинуть сей мир». Когда монахи услышали эти слова, они рыдали, не скрывая слез. «По ком плачете? – спросил их мастер. Вы беспокоитесь обо мне, думая, что я не знаю, куда я иду? Если бы я не знал, я просто не был бы в состоянии оставить вас подобным образом. О чем вы плачете в действительности, так это о том, что вы не знаете, куда я иду. Если бы вы знали, вы бы не плакали, ибо не плачет знающий, что Истинная Природа вне рождения и смерти, что она не уходит и не приходит».

ЛИН ЧИ (РИНДЗАИ)

Лин Чи (Риндзаи) (? – 866 гг.) по праву считается одним из самых сильных мастеров во всей истории развития дзэн, а направление в учении, основанное им, стало наиболее влиятельным среди последователей философии и практики дзэн после Хуэй Нэнга. Умер он в IX веке, но вплоть до самой середины двадцатого столетия, поколения за поколениями, его последователи были ведущими дзэнскими мастерами. В XII веке его учение было принесено в Японию, где оно получило название школы Риндзаи, одной из двух главных школ дзэн процветающих и поныне.

В то время, когда жил Лин Чи, Китай постоянно воевал с сильными и жестокими врагами. Национальный дух отличался воинственностью, а дзэн того времени характеризовался резкой прямотой и силой. Метод Лин Чи также был прям и динамичен. Он не мучился угрызениями совести по поводу тумаков, которыми щедро осыпал зашедших в словесные или умственные дебри учеников, что сделало его известным как мастера с довольно грубым обращением. В обычных условиях подобное поведение могло вызвать обиду со стороны учеников, но в преподавании дзэн это стало способом «открывания» сознания за интеллектом.

Лин Чи

Когда Лин Чи задавали вопрос философского или метафизического свойства, ответом была затрещина. Как можно было реагировать на подобное? Ученик не мог использовать термины логики, как и не мог обращаться за помощью к каким-либо традиционным учениям: у него не было ничего, на что бы можно было опереться. Он как бы сразу попадал в мир без причины, без обычной последовательности мыслей, к которым он привык быть привязанным. Но когда он становился откровенным в своем вопросе, все его естество уже склонялось к знанию ответа. Он отбрасывал все привычные формы думания, и это служило тому, что сознание его открывалось для прямого восприятия собственной природы.

В жизни понимание – это приз для дураков.

ЭСТ-афоризм

Лин Чи также был великим ниспровергателем религиозных условностей. Он питал нескрываемое отвращение ко всякого рода окольным путям, по которым чистая, ясная истина интерпретировалась философами и книжниками. Его собственный метод выделял спонтанность и абсолютную свободу. Он говорил:

«Много учеников приходят ко мне из разных мест. Многие из них не свободны от заблуждений объективной реальности. Я учу их прямо без подготовки. Если их проблема заключена в их неспокойных руках, я бью их по ним. А если она спрятана между глаз, я бью именно туда. Таким образом, я не нашел никого, кто бы держал себя свободно. Это все из-за того, что все они связаны бесполезными учениями их прежних мастеров. Что касается меня, то я не использую лишь один метод для всех, а разбираюсь, в чем заключена проблема, и освобождаю от нее человека.

Друзья, я говорю вам: «Нет Будды, нет духовного пути для следования. К чему вы так лихорадочно стремитесь? К тому, чтобы положить голову на макушку вашей собственной головы, слепые идиоты? Ваша голова есть там, где ей следует быть. Беда заключается в вашей невере в вас самих. Именно из-за того, что вы не верите в самих себя, вы то и дело бьетесь о ситуации, в которые попадаете. Будучи рабами объективных ситуаций, вы не имеете никакой свободы, вы не хозяева самих себя. Прекратите устремляться наружу и даже не привязывайтесь к тому, что я говорю. Лишь перестаньте липнуть к прошлому и страстно желать будущего. И это станет более полезным делом, чем десятилетнее паломничество».

Впервые о Лин Чи услышали еще когда он был молодым монахом и учился у мастера Хуанг По. В храме Хуанг По, где занимались пять сотен монахов, Лин Чи первые три года вел ничем не отличающуюся жизнь. По утрам он работал в поле наравне с другими, днем занимался медитацией, а вечером помогал по кухне или готовил баню для престарелых монахов.

Но однажды старший монах My Чоу наблюдал за ним и заметил его необычайно чистый и целеустремленный образ поведения. Так, когда он ел, он ел; а когда медитировал, то медитировал. Все его естество пребывало в созвучии с тем действием, в которое он вовлекал себя, без мысли о собственной выгоде, корысти или гордости. Таким образом его действия были подобны чистому золоту, а не сплаву. И именно из-за того он был честен и прямолинеен, ему не о чем было спрашивать мастера, и без причины он не ломился вперед. Как-то раз My Чоу, желая сильно, чтобы мастер заметил Лин Чи, велел тому задать мастеру вопрос. А так как Лин Чи не знал, что нужно спрашивать, My Чоу посоветовал ему спросить, что такое основной принцип буддизма. Когда Лин Чи предстал перед Хуанг По и задал ему свой вопрос, Хуанг По ударил его посохом. Снова Лин Чи спросил о том же, и снова получил удар. Третий раз было все так же.

После этого случая Лин Чи решил, что существует некий барьер в его сознании, мешающий ему видеть истину, и он задумал покинуть монастырь и стать нищим с целью узнать в обычной жизни то, что было для него неясным. Он рассказал о своих планах My Чоу, а тот передал все Хуанг По, добавив:

«Будь снисходителен к этому молодому человеку. Могучее дерево может вырасти из него, которое однажды укроет многих людей».

Когда Лин Чи отправился за отпускным разрешением к мастеру, Хуанг По сказал: «Нет нужды тебе уходить слишком далеко. Иди к мастеру Та Ю. Он научит тебя всему».

Монах

Итак, Лин Чи ушел в монастырь Та Ю и рассказал мастеру все, что случилось. Та Ю сказал ему: «Ну и ну, ведь Хуанг По был так же добр к тебе, как твоя бабушка. Что же ты являешься ко мне и просишь указать на твои ошибки?».

С этими словами на Лин Чи как бы прорвалось озарение и внезапно он почувствовал себя так, как будто ему широко открыли глаза. До этого момента он думал о буддизме как о могучем учении, но отделенном от него самого. Сейчас же он понимал, что это была лишь идея в его сознании. Раз и навсегда он стал человеком. Но до сих пор он был подобен животному, имеющему глаза и уши, но не пользующемуся ими как своими собственными. Он был полностью идентифицирован с внешним миром, миром людей, объектов и случаев. Этому же миру и принадлежали его глаза и уши, ему они и служили. Теперь, во вспышке просветления, он вышел из мира и в тот же момент познал сущность таковой, какая она есть на самом деле, и нереальность слов о ней. Удар Хуанг По указал на истину его собственного бытия, тогда как его вопрос о буддизме возникал из иллюзии.

Он воскликнул: «О, я вижу теперь то, чего не видел никогда». Затем добавил: «С самого начала не было чего-то такого в буддизме Хуанг По».

«Человек – животное общественное», – сказал Аристотель и высказал колоссальную ложь, потому что, у каждого человека больше общего с горами или со звёздами, чем с другими людьми.

К. Уилсон

Подумать только: открыть для себя такую истину после трех лет скромного труда в монастыре Хуанг По!

Но теперь он познал настоящую и освобождающую доброту Хуанг По. Та Ю догадался, что случилось, и решил проверить Лин Чи. Он схватил его и сказал:

«Ты, сыкун! Всего лишь момент тому назад ты спрашивал меня, прав ли ты был или нет, а теперь утверждаешь, что нет ничего в буддизме Хуанг По. Что же ты увидел? Говори! Ну, выдай!»

В ответ на это Лин Чи три раза ударил Та Ю под ребра. Оттолкнув Лин Чи от себя, Та Ю сказал: «Возвращайся к Хуанг По. Он твой учитель. Все это его заботы, и никак меня не касаются».

Когда Лин Чи возвращался в монастырь Хуанг По, тот, завидев его еще издали, сказал: «Похождения этого парня не закончатся никогда». Лин Чи он встретил следующим: «Что ты опять здесь делаешь, ты, дурачок? Никогда тебе не найти истины в подобных похождениях».

Лин Чи ему ответил: «Вы такой добрый, прямо как моя бабушка. Вот почему я вернулся». И он стал подле Хуанг По в позе монаха, намеревавшегося остаться с мастером, сложив руки на груди.

«Где ты был?» – спросил Хуанг По. В те дни иные монахи ответили бы в поэтической форме: «Я приехал верхом на ветре». Но Лин Чи был незнаком с подобными эффектами и отвечал прямо, что с ним происходило.

Лохан

«Ну, я дождусь когда придет Та Ю, – сказал Хуанг По в некотором раздражении. – Я задам хорошую трепку этому болтуну».

«Зачем ждать? – ответил Лин Чи. – Вся реальность перед тобой сейчас», – и ударил Хуанг По.

Про себя Хуанг По был сильно обескуражен, но смог сохранить достойную мастера позицию и закричал: «Сумасшедший! Ты вернулся, чтобы таскать тигра за усы».

Лин Чи, в свою очередь, громогласно выкрикнул: «Хо!» Хуанг По позвал прислугу и велел им тащить этого безумца и запереть в медитационном зале. Он не велел выбросить его из храма, но запереть в зале, тем самым выражая желание оставить Лин Чи в монастыре.

Этот выкрик «Хо!» стал знаменит среди мастеров Риндзаи и до сих пор употребим ими. По-японски он стал звучать как «Квац», и хотя он не имеет какого-то определенного значения, но он выражает многое. Он употребляется для «очистки» сознания ученика и освобождения его от дуалистических, эгоцентристских мыслей. Лин Чи определил четыре разновидности «Хо!»:

«Иногда он подобен грому средь ясного неба, иногда – золотогривому льву, готовящемуся к прыжку, иногда он подобен искусно поставленной в траве ловушке, а иногда он вообще не «Хо!».

Важной отличительной чертой буддизма является то, что в нём отсутствует поклонение Будде… Будда почитается самой практикой его учения, которая приводит к раскрытию природы Будды в самом себе.

Муато Эшби

После десятилетней практики у Хуанг По Лин Чи обосновал свою собственную резиденцию на севере, и много учеников приходило к нему. Его учение было абсолютно приземленным и, по существу дела, вызывающим уверенность в учениках в том, что их естественные и спонтанные действия есть не что иное как сознание Будды. Находиться в этом чистом состоянии бытия означало прекратить всякого рода загромождения и блокирования (сознания). Но быть свободным от привязанностей не означало не иметь чувств вообще или, скажем, не ощущать голода, боли и так далее. Это означало вхождение во все всей своей самостью, ничего не оставляя свободным, чтобы быть всецело единым со всеми обстоятельствами. А это для Лин Чи был высший путь обычного нормального образа жизни, и он нередко раздражался, когда его ученики пытались искать в этом что-то еще. Они приходили отовсюду в поисках избавления от мира, но избавившись от мира, куда же им было идти? Лин Чи советовал им жить как всякий человек, но без слепого, порабощающего желания.

«Когда приходит время одеваться, надевай свои одежды. Когда надо гулять, тогда гуляй. Когда ты должен сидеть, сиди. Всего лишь будь обычным собой в обычной жизни, не обеспокоенной поисками состояния Будды. Когда устал, ляг отдохни. Дурак посмеется над тобой, мудрый поймет тебя».

Дзэн не связан с идеей Будды или Бога, но со всей реальностью человеческого бытия. Правильное человеческое существо не ломится в стремлении заполучить от жизни, но устремлено к тому, что есть жизнь в своей сути, и живет в соответствии с этими знаниями. Тогда оно свободно от идей о вещах и способно действовать в гармонии с универсумом во всякое время.

Лин Чи сказал: «Самость далеко превосходит все вещи. Если даже небеса и земля рухнут, я не впаду в отчаяние. Если даже все Будды в десяти измерениях предстанут предо мной, я не возликую от счастья. Если даже три ада возникнут на моем пути, я не устрашусь. Почему так? Потому, что нет ничего, что мне не нравится».

ДОГЕН