Герои – моя слабость Филлипс Сьюзен

Она представила, как мать в этой комнате обхаживала художников, потакала их капризам, гладила по головке, чем никогда не баловала собственную дочь. Мария верила, что талант необходимо бережно пестовать, но не поощряла желание дочери рисовать или играть на сцене, хотя Энни с увлечением предавалась и тому и другому занятию.

«Мир искусства – яма, кишащая ядовитыми змеями. Он съедает заживо даже самых талантливых, а это вовсе не про тебя. Я не хочу такого для своей дочери».

Марии куда больше подошла бы в дочери какая-нибудь самоуверенная отчаянная сорвиголова, из тех, кого не заботит чужое мнение. Но ей досталась робкая, застенчивая девочка. Фантазерка, любившая мечтать наяву. Впрочем, в конечном счете Энни пришлось стать сильной, чтобы поддержать мать, которая больше не могла о себе позаботиться.

Услышав незнакомый звук подъехавшего автомобиля, Энни отставила кружку с кофе. Она вышла в гостиную и выглянула в окно – как раз вовремя, чтобы увидеть, как в конце дорожки останавливается помятый белый пикап. Дверца отворилась, и из машины выбралась женщина лет шестидесяти с небольшим. Ее практичные черные сапожки мгновенно утонули в снегу. Серое дутое пальто облегало тучную фигуру. На пышных белокурых волосах женщины не было шапки, но на шее у нее красовался пестрый, лиловый с зелеными ромбами вязаный шарф. Склонившись над сиденьем пикапа, она достала розовый подарочный пакет, из которого торчал край нарядной малиновой оберточной бумаги, похожей на пенку с варенья.

Увидев наконец новое лицо, человека, никак не связанного с Харп-Хаусом, Энни так обрадовалась, что стремглав бросилась к двери, едва не зацепившись ногой за яркий полотняный коврик у порога. Стоило ей распахнуть дверь, как с крыши посыпалась снежная пыль.

– Я Барбара Роуз. – Женщина приветливо помахала рукой. – Вы здесь уже почти неделю. Я подумала, что настало время вас навестить, узнать, как дела. – Алая помада на ее губах выделялась ярким пятном на белом лице. Когда Барбара поднялась на крыльцо, Энни увидела у нее под глазами легкие припухлости с черными следами туши для ресниц.

Она проводила гостью в дом, взяв у нее пальто.

– Спасибо, что прислали мужа помочь мне в первый день. Хотите кофе?

– С удовольствием. – Наряд Барбары составляли черные эластичные брюки и ярко-синий свитер, плотно облегавший пышную фигуру. Сбросив сапожки, она с подарочным пакетом в руках проследовала за Энни в кухню, густой аромат цветочных духов тянулся за ней шлейфом. – Женщине нелегко обходиться без помощи на острове, а здесь, в этом безлюдном месте чувствуешь себя особенно одиноко… – Она зябко передернула плечами. – Вечно все ломается и валится из рук, когда ты одна.

Вовсе не такие слова надеялась услышать Энни от бывалой, умудренной опытом островитянки.

Пока она готовила кофе, Барбара с задумчивым видом разглядывала аляповатую солонку с перечницей на подоконнике и ряд черно-белых литографий на стене.

– Каждое лето здесь бывали всевозможные знаменитости, но я не припомню, чтобы вы часто приезжали.

Энни включила кофеварку.

– Я предпочитаю жить в большом городе.

– Перегрин-Айленд в середине зимы определенно не лучшее место для горожанки. – Барбара любила поговорить. Под мерное урчание кофеварки она пожаловалась на лютые холода и рассказала, как тяжело приходится женщинам с острова, когда их мужья выходят в море в непогоду. Энни довольно смутно помнила о запутанных законах, указывающих рыбакам, когда и где можно использовать снасти для лова омаров, и Барбара с радостью просветила ее на этот счет.

– Мы рыбачим только лишь с начала октября до первого июня. А потом обслуживаем туристов. Но на большинстве остальных островов сезон ловли длится с мая по декабрь.

– А разве не легче заниматься ловом в теплую погоду?

– Да, конечно. Хотя, когда вытаскиваешь верши, многое может пойти наперекосяк даже при хорошей погоде. Но зимой омары стоят дороже, поэтому их выгоднее ловить сейчас.

Энни разлила кофе по кружкам, и женщины уселись за стол в гостиной возле окна с видом на бухту. Барбара вручила Энни подарок, а затем опустилась на стул напротив. В розовом пакете лежал черно-белый вязаный шарф с рисунком из ромбов, как у самой миссис Роуз.

Барбара смела ладонью со стола хлебные крошки, оставшиеся после завтрака Энни.

– Вязание помогает нам, женщинам, коротать время зимой. Хорошо, когда есть чем занять руки. Без работы я становлюсь ворчливой. Мой сын живет теперь в Бангоре. Раньше я видела внука каждый день, а теперь… хорошо, если раз в два месяца. – Глаза ее затуманились. Казалось, она готова заплакать. Барбара резко встала и отнесла на кухню собранные в кулак крошки. Когда она вернулась, в глазах ее по-прежнему стояли слезы. – Моя дочь Лиза тоже поговаривает об отъезде. Если это произойдет, я потеряю обеих своих внучек.

– Лиза? Подруга Джейси?

Барбара кивнула.

– Похоже, случившийся в школе пожар стал для нее последней каплей.

Энни смутно припомнила местную школу – небольшую каркасную постройку, стоявшую на вершине холма недалеко от пристани.

– Я не знала, что школа сгорела.

– Это произошло в начале декабря, вскоре после приезда Тео Харпа. Вспыхнула проводка. От здания остались одни руины. – Миссис Роуз побарабанила по столу ногтями, покрытыми красным лаком. – Школа простояла целых пятьдесят лет. Все дети Перегрин-Айленда начинали обучение там, прежде чем перейти в старшие классы на материке. Теперь, после пожара, занятия проходят в двойном трейлере – это все, что может позволить себе город. Но Лиза говорит, что не допустит, чтоб ее девочки учились в автоприцепе.

Энни нисколько не осуждала молодую женщину, стремившуюся уехать. Жизнь на маленьком островке кажется романтичной только в теории. Реальность куда более сурова.

Барбара покрутила на пальце обручальное кольцо – тонкую золотую полоску с крошечным бриллиантиком.

– Не у меня одной такие заботы. Сын Джуди Кестер готов уступить уговорам жены и уехать вместе с ее родителями куда-то в Вермонт, а Тилди… – Барбара с горечью махнула рукой, будто не желала больше думать о наболевшем. – Вы к нам надолго?

– До конца марта.

– Зимой время тянется долго. – Энни пожала плечами. Похоже, на острове не знали об условии, на котором коттедж перешел в ее собственность, и она предпочла оставить все как есть. Ей не хотелось выглядеть в глазах жителей острова беспомощной марионеткой, которую кто-то дергает за веревочки, как одну из ее кукол. – Муж вечно твердит, чтобы я не лезла в чужие дела, – продолжала Барбара, – но я не смогу спать спокойно, если не предупрежу вас: одной вам здесь придется нелегко.

– Я справлюсь, – откликнулась Энни бодрым тоном, будто сама в это верила.

Озабоченное выражение лица Барбары не прибавляло оптимизма.

– Вы слишком далеко от города. И я вижу, что от вашей машины… на бездорожье, да еще зимой, проку мало.

Это Энни уже поняла.

Перед уходом Барбара пригласила Энни сыграть как-нибудь в банко[10].

– У нас на острове многие играют. Главным образом, конечно, мы, старухи, но я обязательно приведу и Лизу. Она ближе к вам по возрасту.

Энни охотно согласилась. Не то чтобы ее так уж привлекала игра в кости, просто хотелось поговорить с кем-нибудь еще, кроме кукол и милой, но запуганной, подавленной Джейси, которую никак нельзя было назвать занимательной собеседницей.

Ночью Тео разбудил какой-то шум. На этот раз ему не приснился кошмар, громкий звук назойливо лез в уши, нарушая привычную тишину дома. Тео открыл глаза и прислушался.

Сон еще не рассеялся, но, несмотря на легкий туман, обволакивающий голову, Тео мгновенно понял, что это за шум. Большие часы внизу отбивали удары.

«Три… четыре… пять…»

Тео сел на постели. Эти часы стояли с тех пор, как шесть лет назад умерла его бабушка Хилди.

Он отбросил одеяло и напряг слух. Низкий мелодичный звон, похожий на мерный бой большого колокола, слышался приглушенно, но вполне отчетливо.

«Семь… восемь… – продолжал считать Тео. А часы все били. – Девять… десять…» Он насчитал двенадцать ударов, прежде чем бой прекратился.

Тео взглянул на часы, стоявшие на ночном столике. Было три часа ночи. «Какого дьявола?»

Выбравшись из кровати, он сошел вниз. На нем не было одежды, но холод его не смущал. Тео любил холод и охотно терпел любые неудобства – это напоминало ему, что он еще жив, придавало ощущениям остроту. Бледный свет месяца сочился в окна, рисуя на ковре тюремную решетку. В гостиной пахло пылью, комната казалась нежилой, но маятник настенных часов старой Хилди исправно выстукивал: «Тик-так, тик-так». Обе стрелки указывали на двенадцать. А ведь эти часы молчали долгие годы.

Занимаясь писательством, Тео проводил немало времени в обществе воображаемых преступников-психопатов, путешествующих во времени, но сам никогда не верил в сверхъестественное. Он проходил через гостиную, отправляясь спать, и услышал бы стук маятника, если бы часы шли. Как же случилось, что тогда они стояли, а потом вдруг ожили?

Разумеется, этому существовало разумное объяснение, но Тео пока не представлял какое. Впрочем, теперь он мог посвятить остаток ночи размышлениям на эту тему, поскольку понимал, что заснуть уже не удастся. Что ж, тем лучше. Сон давно стал для него пыткой. Адом, населенным призраками прошлого. Эти мстительные демоны стали еще злее, еще безжалостнее с тех пор, как на острове появилась Энни.

Дорога оказалась не такой обледенелой, как восемь дней назад, в первый ее вечер на острове, но колдобины стали глубже, и пятнадцатиминутная поездка в городок, где собирались женщины для игры в банко, отняла у Энни целых сорок минут. По пути она старалась не думать о Тео Харпе, однако мысли постоянно возвращались к нему. После стычки в башне прошло три дня, и за это время Энни видела его лишь издали. Она бы дорого дала, чтоб так оставалось и впредь, но что-то подсказывало ей: от Харпа легко не отделаешься.

Энни приняла приглашение Барбары, радуясь возможности сбежать из коттеджа. Хотя ей каждый день приходилось карабкаться вверх по склону к Харп-Хаусу, она успела окрепнуть и начинала понемногу чувствовать себя бодрее, если не морально, то физически. Собираясь в город, она надела лучшие джинсы и одну из рубашек матери – белую, мужского покроя. Непослушные кудри Энни подняла наверх и уложила узлом, губы подвела помадой цвета ириски, а ресницы подкрасила тушью. Это самое большее, что она могла сделать со своей внешностью. Иногда Энни задумывалась, стоит ли подчеркивать и без того большие глаза, но подруги уверяли, что она слишком придирчива к себе и что ореховые глаза – главный ее козырь.

Справа от дороги в воды бухты врезался длинный каменный причал, окруженный рыболовецкими судами. Закрытые эллинги пришли на смену старым лодочным навесам, которые помнила Энни. Если владельцы, приезжавшие на Перегрин-Айленд лишь в летние месяцы, не изменили своим привычкам, в эллингах хранились прогулочные яхты, снасти для ловли омаров и старые бакены, нуждающиеся в покраске.

По другую сторону пристани располагалось несколько маленьких закусочных и кафе, сувенирные магазинчики и две художественные галереи, все закрытые на зиму. Обшитое серой дранкой маленькое здание городской ратуши, где помещались также и почта с библиотекой, оставалось открытым круглый год. На холме позади города виднелось занесенное снегом надгробие – там начиналось кладбище. Выше по склону, откуда открывался вид на гавань, уныло темнела пустая гостиница «Перегрин-Айленд Инн», крытая сизым гонтом. Она ждала мая, чтобы снова возродиться к жизни.

Жилые дома жались к дороге. В боковых двориках лежали грудами проволочные верши для ловли омаров, мотки канатов и всевозможный хлам, рядом ржавели старые автомобили, дожидаясь, когда их вывезут с острова на свалку. Домик Роузов ничем не отличался от соседних домишек: квадратный, обшитый дранкой, построенный основательно и добротно. Впустив гостью, Барбара помогла ей раздеться и проводила в гостиную, объединенную с кухней, где пахло дымком и цветочными духами хозяйки.

Стянутые шнурами короткие шторы нежного цвета мяты обрамляли окно над раковиной, а одну из стен над кухонными шкафчиками из темного дерева украшали расписные декоративные тарелки. Барбара, несомненно, гордилась своими внуками, о чем говорили бесчисленные детские фотографии, прикрепленные магнитами к холодильнику.

Все еще красивая пожилая женщина лет восьмидесяти, чьи высокие скулы и широкий нос выдавали примесь африканской и индейской крови, сидела за кухонным столом рядом с единственной здесь, не считая Энни, молодой женщиной, хрупкой брюнеткой со вздернутым носом и гладкими волосами до плеч, смотревшей на гостью сквозь очки в черной прямоугольной оправе. Барбара представила ее как свою дочь, Лизу Маккинли. Это и была подруга Джейси, та, что рекомендовала ее Синтии Харп для работы по дому.

Как вскоре выяснилось, Лиза на добровольных началах работала в местной библиотеке и была владелицей единственной на острове кофейни, где продавали свежую выпечку.

– Пекарня закрыта до мая, – предупредила Лиза. – И, сказать по правде, я терпеть не могу банко, но мне хотелось с вами познакомиться.

Барбара махнула рукой в сторону фотогалереи на дверце холодильника:

– У Лизы растут две прекрасные дочери. Мои внучки. Обе родились здесь.

– Это мне наказание за то, что вышла замуж за рыбака, вместо того чтобы уехать с Джимми Тимкинсом, когда представился случай, – проворчала Лиза.

– Не слушайте ее. Она обожает своего мужа, – сказала Барбара, прежде чем представить Энни другой женщине, Мари.

– Вам не страшно жить в этом глухом месте совсем одной? – поинтересовалась та. Глубокие морщины оттягивали вниз уголки ее рта, придавая лицу кислое выражение. – Зная, что единственный ваш сосед – Тео Харп?

– Меня не так-то легко испугать, – отозвалась Энни.

Никогда не покидавшие ее куклы так и покатились со смеху.

– Напитки наливайте себе сами, – распорядилась Барбара.

– Я ни за какие деньги не согласилась бы жить в этом коттедже, – не унималась Мари. – Тем более, пока Тео Харп в Харп-Хаусе. Его сестра Риган была прелестной девушкой.

Барбара наполнила вином свой бокал.

– Мари ужасно подозрительна. Не обращайте внимания.

– Я лишь хотела сказать, что Риган Харп управляла яхтой не хуже, чем ее брат, и опыта ей было не занимать, – нисколько не смутившись, продолжала Мари. – Я не единственная, кому кажется странным, что девочка вышла в море в самую бурю.

Пока Энни пыталась осмыслить все только что услышанное, Барбара подвела ее к одному из двух столов.

– Если вы никогда не играли, не волнуйтесь. Правила очень просты, выучиться им несложно.

– Банко для нас всего лишь повод, чтобы сбежать от мужчин и выпить вина, – игриво заметила Джуди Кестер, рассмеявшись куда громче, чем того заслуживала ее сомнительная ремарка. Но, похоже, Джуди заливалась смехом по любому поводу. Веселая, добродушная, с забавными огненно-рыжими волосами, торчащими во все стороны, словно клоунский парик, эта женщина удивительно располагала к себе, невозможно было смотреть на нее без улыбки.

– А интеллектуальные развлечения на Перегрин-Айленде под запретом, – презрительно фыркнула Лиза. – По крайней мере зимой.

– Ты все еще бесишься, потому что миссис Харп не вернулась на остров прошлым летом. – Барбара метнула игральные кости.

– Синтия – моя подруга, – отрезала Лиза. – Я не хочу слушать о ней всякие гадости.

– Вроде того, что она жуткий сноб? – Барбара повторила бросок.

– Ничего подобного, – возмутилась Лиза. – Она образованная, культурная женщина, но это не делает ее снобом.

– Мария Хьюитт была куда образованнее Синтии Харп, – ехидно возразила Мари, – но она никогда не задирала нос, не смотрела на всех свысока.

Хотя Энни могла бы многое на это возразить, ее растрогали теплые слова старухи.

Очередь бросать кости перешла к Лизе.

– Мы с Синтией подружились, потому что у нас много общего, – объяснила она Энни. – Нам нравятся одни и те же вещи.

Энни невольно задумалась, совпадают ли их вкусы в оформлении интерьеров.

– Мини-банко! – объявил кто-то за соседним столом.

Игра оказалась простой, как и говорила Барбара. Понемногу Энни удалось запомнить имена женщин, сидевших за двумя столами, и составить приблизительное представление об их характерах. Лиза воображала себя интеллектуалкой. Восьмидесятилетняя Луиза приехала на остров юной невестой, чтобы выйти замуж. Мари отличалась, похоже, брюзгливым нравом, под стать кислому выражению ее лица, а смешливая Джуди Кестер – открытостью и жизнерадостностью.

Лиза, работавшая библиотекарем на общественных началах, довольно скоро перевела разговор на Тео Харпа.

– Он талантливый писатель. Ему не следует тратить время на дрянную писанину вроде «Санатория».

– О, я в восторге от этой книги, – оживилась Джуди, сияя улыбкой такой же ослепительной, как яркая надпись «Лучшая в мире бабушка» на ее свитере. – Роман нагнал на меня такого страху, что я неделю не могла уснуть без света.

– Какой нормальный человек станет описывать все эти ужасы? – Мари неодобрительно поджала губы. – В жизни не читала ничего кошмарнее.

– Книга Харпа так хорошо продается из-за эротических сцен, – вынесла свой вердикт краснолицая женщина по имени Наоми. Могучий рост, стриженные под горшок волосы, крашенные в иссиня-черный цвет, и зычный голос невольно внушали к ней почтение. Энни нисколько не удивилась, узнав, что Наоми сама управляет собственным рыболовецким судном.

Напротив гренадерши за столом сидела самая элегантная из всей компании дама, Тилди. Женщина лет шестидесяти, с редеющей светлой шевелюрой, одетая в вишнево-красный джемпер с треугольным вырезом. Серебряное ожерелье из множества тонких цепочек поблескивало у нее на шее.

– Эротические сцены – лучшее, что есть в этом романе. В воображении автору не откажешь.

Хотя Лиза была примерно одних лет с Энни, она явно придерживалась пуританских взглядов, сходясь в этом с Мари.

– Тео поставил в неловкое положение свою семью. Я не против хорошо написанных эротических сцен, но…

– Но, – оборвала ее Тилди, – тебе не нравится, когда эти сцены будоражат фантазию читателя.

Лиза, надо отдать ей должное, вежливо рассмеялась.

Барбара бросила кости.

– Тебе не понравилась книга только потому, что ее не одобрила Синди.

– Синтия, – поправила мать Лиза. – Никто не называет ее Синди.

– Банко! – Джуди поспешно хлопнула ладонью по стоявшему на столе колокольчику. Серебряные серьги-крестики у нее в ушах тяжело закачались.

Послышались разочарованные возгласы. Игроки поменялись партнерами. Постепенно разговор перешел на перебои с электричеством и цены на газ, потом свернул в привычную колею – к ловле омаров. Оказалось, что большинству женщин случалось выходить в море вместе с мужьями, выполняя наравне с мужчинами самую трудную и опасную работу, – вытаскивать тяжелые верши, разбирать улов для инспекторов береговой охраны и закладывать в корзины зловонную рыбу – лучшую приманку для лобстеров. Если бы Энни не отбросила еще раньше всякие иллюзии о романтике жизни на острове, эта беседа мигом вернула бы ее к реальности.

Однако больше всего женщин занимал вопрос, какую погоду обещают синоптики и не помешает ли шторм доставке продовольствия на остров. Грузового парома, привезшего Энни на Перегрин-Айленд, зимой приходилось дожидаться полтора месяца, но небольшое судно с почтой, продуктами и иными товарами приходило раз в неделю. К несчастью, огромные двенадцатифутовые волны не позволили кораблю выйти в море, и теперь островитяне с нетерпением ждали следующего рейса.

– Если у кого-нибудь есть лишнее сливочное масло, я бы купила, – проговорила Тилди, поигрывая серебряными цепочками.

– Масла мне пока хватает, а вот яйца кончились.

– Нет, с яйцами помочь не могу. Зато в морозилке у меня есть хлеб из цукини.

Тилди выразительно возвела взгляд к потолку.

– Хлеб из цукини есть у всех.

Женщины рассмеялись.

Энни вспомнила, что у нее почти не осталось еды. Надо бы серьезнее отнестись к пополнению запасов, а не то придется всю зиму питаться консервами. Она дала себе слово завтра первым делом позвонить на материк и заказать продукты… расплатившись за них кредитной картой, для чего придется влезть в новые долги.

Джуди смешала и бросила кости.

– Если паром не придет на следующей неделе, клянусь, я отберу у внуков морских свинок и поджарю.

– Счастье, что все твои внуки еще здесь, – уныло протянула Мари.

Улыбка на лице Джуди мгновенно увяла.

– Не представляю, что я буду делать, если они уедут.

Восьмидесятилетняя Луиза промолчала, но Тилди, протянув руку, ласково погладила ее по хрупкому плечу.

– Джонни не уедет. Вот увидишь. Он скорее разведется с Гейлин, чем поддастся на ее уговоры.

– Надеюсь, ты права, – вздохнула старуха. – Видит бог, мне только и остается, что надеяться.

Вечер подошел к концу, и гости начали одеваться. Барбара знаком попросила Энни задержаться.

– Я думаю о вас со дня нашей первой встречи, и мне не будет покоя, если я вас не предупрежу… Многие считают, что мы здесь живем одной большой дружной семьей, но в жизни на острове есть свои темные стороны. – «Это вы мне говорите?» – подумала Энни. – Речь не о Мари, которая втемяшила себе в голову, будто Риган Харп убили. Никто всерьез не думает, что Тео виновен в смерти сестры. Но Перегрин-Айленд – прибежище тех, кто хочет затеряться, залечь на дно. Капитаны нанимают матросов с материка, не задавая лишних вопросов. В дом вашей матери пару раз вламывались. Мне случалось видеть драки и поножовщину. Бывает, какие-то мерзавцы режут шины. И далеко не все коренные островитяне примерные граждане. Если начнешь расставлять ловушки для омаров на чужом участке, то можешь в один прекрасный день обнаружить, что канаты перерезаны и все твои снасти на дне океана. – Энни хотела было возразить, что вообще не собирается расставлять верши, но Барбара продолжила: – Здесь творится всякое. Я люблю почти всех на острове, но есть у нас и пьяницы, и проходимцы. Вроде мужа Джейси. Нед Грейсон был красавчиком, островитянин в четвертом поколении, вот он и решил, что ему все дозволено. – «В точности как Тео», – пришло в голову Энни. Барбара дружески похлопала ее по руке. – Я только хотела сказать, что в своем коттедже вы отрезаны от остального мира. У вас нет телефона, а до города слишком далеко – если что случится, придется долго ждать, пока подоспеет помощь. Будьте настороже, беспечность может обойтись вам слишком дорого. Смотрите в оба.

Об этом Барбара могла не волноваться.

Энни покинула дом Роузов, стуча зубами от ужаса, поджилки у нее тряслись. Она дважды проверила заднее сиденье своего автомобиля, прежде чем сесть за руль, и по дороге домой то и дело затравленно поглядывала в зеркальце заднего вида. Машину слегка заносило на скользкой дороге, подбрасывало на выбоинах, но, если не считать этих мелких неприятностей, до коттеджа Энни добралась без приключений. Это придало ей храбрости, и три дня спустя она отважилась снова выбраться в город – взять что-нибудь почитать.

Когда Энни вошла в крошечную библиотеку, Лиза Маккинли сидела за столом, а одна из ее рыжеволосых дочек носилась кругами по комнате. Поздоровавшись с Энни, Лиза указала ей на подставку из плексигласа в углу стола, где был выставлен листок со списком:

– Это мои рекомендации на февраль.

Энни бегло пробежала глазами названия. Они напомнили ей тяжеловесные, мрачные, беспросветно унылые книги, которые заставляла ее читать Мария.

– Я предпочитаю более занимательное чтение.

Плечи Лизы разочарованно поникли.

– Вот и Джейси говорит то же самое. Когда приезжала Синтия, мы составляли рекомендации на каждый месяц года, но никто не обращал на них внимания.

– Думаю, у людей разные вкусы и интересы.

В эту минуту расшалившаяся девочка свалила на пол стопку детских книг, и Лиза поспешила поставить их на место.

Энни покинула городок, увозя с собой романы в дешевых бумажных обложках и молчаливое неодобрение Лизы. Она успела преодолеть половину пути, как вдруг впереди показалась глубокая рытвина.

– Черт! – Энни чуть тронула тормоз, но автомобиль начал скользить и снова оказался в кювете.

Она попыталась выбраться на дорогу, однако, как и в прошлый раз, машина застряла намертво. Открыв дверцу, Энни вышла, чтобы оценить масштаб бедствия. Колдобина оказалась не такой глубокой, как та, в которую она угодила в день приезда, но было ясно, что без посторонней помощи ей не выбраться. А как найти помощь в этой глуши? Может, у нее в багажнике завалялся набор инструментов или пара мешков с песком, как у любого здравомыслящего островитянина? Нет, только не у нее. Она совершенно не приспособлена к жизни в этом затерянном уголке, где можно рассчитывать только на себя.

«Жалкая размазня», – прошипел Лео.

Бесстрашный герой Питер промолчал.

Энни удрученно оглядела дорогу. Неугомонный ледяной ветер с силой хлестнул ее по лицу.

– Ненавижу это место! – взвизгнула она и тотчас захлебнулась кашлем.

Зябко кутаясь в пальто, она поплелась по дороге. Как обычно, день выдался хмурый. Неужели солнце никогда не светит на этом богом забытом острове? Она сунула поглубже в карманы руки в тонких перчатках и втянула голову в плечи, стараясь не думать о теплой красной вязаной шапке, лежавшей на кровати в коттедже. Быть может, в эту минуту Тео как раз разглядывал ее в свой телескоп.

Раздался треск сучьев, и Энни настороженно вскинула голову. Теперь в шуме ветра явственно слышался гулкий стук копыт какого-то крупного животного. Чудной, нелепый звук казался странным на острове, где не встретишь четвероногого крупнее кошки или собаки. Или черного как ночь коня.