Герои – моя слабость Филлипс Сьюзен

Эпилог

Слепящие лучи летнего солнца прыгали, играя, по гребешкам волн и поблескивали на мачтах двух яхт, шедших галсами навстречу ветру. В маленьком дворике, напротив старой фермы, откуда открывался великолепный вид на сверкающий вдали океан, стояли полукругом ярко-синие садовые кресла. Рядом в саду цвели розы, дельфиниумы, душистый горошек и настурции; извилистая дорожка вела от мощеного дворика через лужайку к ферме, которая была теперь вдвое больше, чем прежде. Слева, в небольшой роще, окруженный со всех сторон деревьями, притулился домик для гостей. На крохотном крылечке красовалось аляповатое кресло в форме русалки.

Во дворике под широким наклоненным зонтом, служившим защитой от солнца и полуденного ветерка, стоял длинный деревянный стол, за которым могла бы поместиться большая семья. Каменная горгулья с небрежно сдвинутой набок кепкой «Никс» на голове охраняла когда-то дом в дальнем конце острова. Теперь она сторожила большой глиняный горшок с разросшейся геранью. Повсюду были раскиданы игрушки, обычный набор летних развлечений: футбольный мяч, розовая лошадка на колесиках, забытые очки для плавания, трубочки для выдувания мыльных пузырей и намокшие цветные мелки.

Мальчик с прямыми темными волосами и хмурым лицом сидел, поджав по-турецки ноги, между двумя садовыми креслами и разговаривал с Плутовкой, пристроившейся на подлокотнике.

– Вот почему я топнул ногой, – объяснял мальчик. – Потому что он ужасно меня разозлил.

Кукла тряхнула кудрями из рыжей пряжи.

– Кошмар! Расскажи-ка мне еще разок, что он сделал.

Мальчик, которого звали Чарли Харп, нетерпеливо отбросил со лба темный чуб и обиженно надул щеки.

– Он не дал мне везти грузовик!

Плутовка прижала ко лбу тряпичную ладошку.

– Какое свинство!

С соседнего кресла послышался страдальческий вздох. Плутовка с Чарли оставили его без внимания.

– Потом… он рассердился на меня, потому что я отобрал у сестры турбомашинку, – продолжал Чарли, – но ведь это моя машинка.

– Рехнуться можно! – Плутовка пренебрежительно махнула в сторону кудрявого ребенка лет полутора или двух, дремавшего на старом одеяле, расстеленном на траве. – Если ты давным-давно забросил ту машинку, это вовсе не повод, чтобы ее присваивать. Твоя сестра надоеда, с ней одна морока! Она тебя даже не любит.

– Ну… – Чарли нахмурился. – Вроде бы любит.

– Ни за что не поверю.

– Правда! Она смеется, стоит мне скорчить рожицу, а когда я с ней играю и нарочно шумлю погромче, она так и заходится.

– Trs intressant[34], – пробормотала Плутовка, которая по-прежнему питала слабость к иностранным языкам.

– Иногда она бросает еду на пол, это довольно весело.

– Хм… Может быть… – Кукла задумчиво похлопала себя по щеке. – Ладно, забудь. Считай, я ничего не говорила.

– Нет, скажи.

– Ну… – Она похлопала себя по другой щеке. – Я, Плутовка, считаю, что твоя турбомашинка на самом деле игрушка для малышни, и если кто-нибудь увидит, как ты играешь с ней, он может решить, будто ты и сам…

– Никто ничего не подумает, потому что я отдам сестре эту малышовую машинку!

Плутовка изумленно раскрыла рот, глядя на Чарли.

– Надо же, и как мне раньше это в голову не пришло. А теперь, думаю, настало время сочинить песенку…

– Никаких песенок!

– Как хочешь, – фыркнула глубоко оскорбленная Плутовка. – Ну, раз ты так, я передам тебе слова Милашки. Она говорит, что тебе никогда не стать настоящим супергероем, пока ты не научишься быть добрее к малышам. Вот что она сказала.

Не найдя подходящего контраргумента, Чарли потеребил пластырь на большом пальце ноги и вспомнил прежние обиды.

– Я настоящий островитянин.

– Как ни печально, только летом, – отрезала Плутовка. – В остальное время ты мальчик из Нью-Йорка.

– Ну и что, лето тоже считается! Я островитянин, а на острове детям дают водить машину.

– Когда им исполнится десять, – возразил напористый низкий голос Лео, еще одного приятеля Чарли, куда более занятного, чем старый зануда Питер, глупенькая Пышка или Милашка, которая вечно напоминала почистить зубы и болтала тому подобный вздор. Лео внимательно смотрел на Чарли с подлокотника соседнего кресла. – Детям на острове разрешают водить машину с десяти лет, не раньше. А тебе, дружище, пока еще шесть.

– Мне скоро будет десять.

– Не так уж скоро, слава богу.

Чарли бросил на куклу угрюмый взгляд исподлобья.

– Я в самом деле злюсь.

– Еще бы. Ты просто в бешенстве. – Лео покрутил головой, оглядываясь по сторонам. – Есть у меня одна идея.

– Какая?

– Расскажи ему, как ты злишься. Потом сделай виноватое лицо и попроси взять тебя покататься на бодиборде. Если сумеешь изобразить раскаяние, готов поспорить, ему будет так неуютно, что он возьмет тебя.

Чарли не вчера родился. Он посмотрел поверх головы Лео на мужчину, державшего куклу.

– Правда? Так мы пойдем прямо сейчас?

Отложив Лео, отец Чарли пожал плечами:

– Почему бы и нет? Волны вроде бы в самый раз для серфинга. Собирайся.

Чарли, вскочив, бросился к дому, резво перебирая ногами. Но, подбежав к крыльцу, он резко остановился и оглянулся.

– Чур я поведу машину!

– Даже не думай! – отозвалась мать, снимая с руки Плутовку.

Чарли сердито протопал к двери, его отец не удержался от смеха:

– Обожаю этого парня.

– В самом деле? Вот так неожиданность. – Мама Чарли посмотрела на спящего ребенка. Светло-золотистые кудряшки девочки ничем не напоминали темные, прямые как палки волосы ее брата, но обоим детям достались от отца синие глаза. А от матери – дерзкий, своевольный нрав.

Энни откинулась на спинку кресла. Тео никогда не надоедало любоваться женой.

Улыбаясь, он взял ее за руку, задев украшенное бриллиантами обручальное кольцо. Энни называла его слишком шикарным, но носила с явным удовольствием.

– Когда мы наконец отделаемся от них?

– Отвезем детей к Барбаре к четырем. Она накормит их ужином.

– Так в нашем распоряжении весь вечер. Устроим пьяную оргию.

– Не знаю, как насчет пьянства, но оргию закатим непременно.

– Давно пора. Я люблю этих маленьких чертят всем сердцем, но они совершенно лишили нас личной жизни.

Энни провела ладонью по бедру мужа.

– Сегодня вечером они нам не помешают.

– Ты издеваешься, – простонал он.

– Я даже не начинала.

Тео потянулся к ней, зарылся пальцами в кудрявую гриву ее волос.

Энни закрыла глаза. Может, это было нехорошо, но роль роковой женщины доставляла ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Ей нравилась власть над мужем, хоть этой властью она пользовалась лшь для того, чтобы ограждать его от призраков прошлого. Тео был уже не тем мужчиной, что семь лет назад стоял перед ней на лестнице с дуэльным пистолетом в руке. Изменились они оба. Остров, который Энни когда-то ненавидела, стал для нее любимейшим местом на земле, убежищем от суматошной городской жизни.

Вдобавок к занятиям с проблемными детьми она проводила обучающие семинары для врачей, сиделок, учителей и социальных работников. Энни не подозревала, что так фанатично полюбит свою работу. Труднее всего оказалось совмещать ее со всем остальным. Однако, несмотря на безумную загруженность, она умудрялась уделять внимание и семье, занимавшей главное место в ее жизни, и любимым друзьям. На острове она с радостью окуналась в дела, для которых подчас не удавалось выкроить время в городе. Так, на прошлой неделе, когда Джейси со своей новой семьей приезжала с материка на Перегрин-Айленд, Энни устроила веселый праздник по случаю одиннадцатилетия Ливии.

Она запрокинула голову, подставляя лицо солнечным лучам.

– Как приятно просто сидеть здесь.

– Ты слишком много работаешь, – в который раз заметил Тео.

– Не одна я. – Как и следовало ожидать, книги о Диггити Свифте пользовались бешеной популярностью. Замирая от восторга и ужаса, дети читали о захватывающих приключениях веснушчатого мальчишки с вихром на макушке. Чувство опасности приятно щекотало нервы, но не вызывало мучительного страха. Энни нравилось думать, что ее забавные рисунки вдохновляют Тео и радуют его читателей.

Чарли вихрем вылетел из дома. Неохотно поднявшись, Тео поцеловал Энни, потом потянулся к коробке, найденной утром на пороге фермы. Достав ореховое печенье с клюквой, он сунул его в рот, бросил взгляд на спящую дочь и направился с сыном к берегу. Энни забралась с ногами на кресло и, подтянув колени к подбородку, обхватила их руками.

В ее любимых готических романах в мягких обложках читателям никогда не рассказывают, что стало с героями потом, когда жизнь вступила в свои права, и влюбленным пришлось иметь дело с каждодневной рутиной: хозяйственными заботами, ссорами между детьми, насморком и кашлем, а также с родственниками. Родственниками мужа. Эллиотт с возрастом смягчился, а Синтия осталась такой же манерной и претенциозной. Она доводила Тео до белого каления. Энни относилась к ней более терпимо, потому что та оказалась на удивление хорошей бабушкой. Синтия обращалась с детьми куда лучше, чем со взрослыми, и внуки ее обожали.

Что же до родственников Энни… Сильвия, овдовевшая сестра Нивена Гарра, и Бенедикт, друг, проживший с ним в браке много лет (Чарли звал его дедушкой Бенди), собирались вскоре приехать – они гостили на острове каждое лето. Поначалу Сильвия с Бенедиктом отнеслись к новоявленной дочери Нивена с недоверием, но после того как Энни прошла ДНК-тестирование и все трое преодолели первоначальную неловкость, они необычайно сблизились, словно знали друг друга всю жизнь.

Однако этот вечер Энни с Тео собирались провести вдвоем. На следующий день им предстояло собрать детей и отправиться на другой конец острова. Энни представила, как они встречают семью из Провиденса, арендовавшую на лето школьный коттедж, а затем поднимаются по изрезанной колеями дороге на вершину утеса, откуда открывается изумительный, пожалуй, лучший на острове вид на океан.

Дворовые постройки Харп-Хауса давно снесли, а бассейн засыпали ради безопасности. От прежнего дома осталась лишь увитая плющом башня. Они с Тео прилягут на одеяле и разопьют бутылочку хорошего вина, пока Чарли будет носиться среди деревьев и скал, наслаждаясь свободой, как умеют только дети, выросшие на островах. Потом Тео подхватит на руки дочь, поцелует ее в кудрявую макушку и отнесет к старому еловому пню. Он наклонится, подберет обкатанный морем осколок стекла, найденный в траве, и шепнет дочке на ухо: «Давай построим домик для фей».