Сбылась мечта бегемота Донцова Дарья
Не успела я вырулить на проспект, как мне позвонила Нюся.
– Тетя Таня, ты любишь розовый цвет?
– Не особенно. А почему ты спрашиваешь? – удивилась я.
– Собралась шить Силу, – зачастила Анечка. – Нужна ткань, но не знаю, какую выбрать.
– Объясни наконец, кто такой этот Сил и почему его надо мастерить, – попросила я.
– Его имя Силу, оно не изменяется по падежам, – поправила Аня и заговорила еще быстрее.
Через пару минут я разобралась в ситуации. Силу – главный герой сказок страны Мгуини. Вы слышали о таком государстве? Лично я – нет. А вот учительница природоведения часто рассказывает о ней детям. Силу не животное, не человек, а добрый дух. Являться людям Силу может в любом обличье, и там, где он материализуется, воцаряются порядок, покой и справедливость. Неделю назад Инесса Леонидовна обратилась к своим ученикам с пламенной речью:
– Знаете, сколько на свете вымирающих животных? Некоторые виды уже вымерли и более никогда не появятся. На острове Пити в Индийском океане осталось всего четыре голубоглазые козы. Если мы их не спасем, этот вид исчезнет с лица земли.
Ребята разволновались, но Федорчук их успокоила:
– Мы можем помочь козочкам. Надо сшить игрушки и выставить их на аукцион. Вырученные деньги отправим питийцам, те построят зоопарк, и голубоглазки начнут плодиться, народят козляток.
Когда Нюся добралась до этой части истории, я не выдержала:
– Сколько детей в твоем классе?
– Пятнадцать, – отрапортовала девочка.
– Вряд ли суммы, полученной от продажи ваших поделок, хватит даже на покупку капусты для парнокопытных, – вздохнула я, крайне озадаченная инициативой учительницы.
Нет, понятно, конечно, что Федорчук хочет научить детей состраданию. Но почему она решила рассказать им о зверушках, живущих на клочке земли, о котором девяносто девять и девять десятых процента населения России никогда не слышало? Не лучше ли попросить детей помочь московскому собачьему приюту, взять под свое покровительство какую-нибудь обезьянку в Московском зоопарке или купить антиблошиные ошейники кошкам, которые обитают во дворе? А еще лучше дать им почитать книгу «Тимур и его команда». Ее автор, писатель Аркадий Гайдар, сейчас считается слишком политизированным, прокоммунистически настроенным и не пользуется популярностью, но он был автором замечательных детских повестей и знал, как пробудить в подростках милосердие и доброту. И почему надо шить Силу из неведомой страны Мгуини, отчего не смастерить Илью Муромца, Ивана-царевича или, на худой конец, старика Хоттабыча?
– Нет, тетя Таня, у учеников нашей гимназии богатые родители, они должны много заплатить за поделки, – возразила Нюся. – А кто не приобретет, тому кол в четверти по «природке» поставят.
– Учитель не имеет права ставить отметки взрослым, – попыталась я добавить каплю логики в безбрежное море маразма.
– Какая ты непонятливая, тетя Таня! – укорила меня Нюся. – Единицу огребет ребенок.
Я чуть не врезалась в багажник идущей впереди машины.
– За что?
– Ну тетя Таня! За неучастие в благотворительной акции. Наша школа борется за звание «Лучшая платная гимназия по версии ОПР», собирает баллы и, если победит, получит первое место, – объяснила Аня.
– Что такое ОПР? – не поняла я.
– Не знаю, – ответила девочка.
– Твоя мама не жена олигарха, миллионов не зарабатывает, – вздохнула я. – Подозреваю, что не все родители твоих одноклассников имеют толстые счета в банках.
Нюся зашмыгала носом.
– Если я не сошью Силу, мне опять влепят двояк, в четверти поставят плохую отметку, я займу последнее место в рейтинге класса.
– Не плачь, – испугалась я, – делай своего Силу.
– А из чего?
– Придумай сама, не знаю, как выглядит этот дух.
– Он всякий, разный. Я хотела, чтобы он был розовым, пушистым, но ты сказала, что не любишь такой цвет, будто бы он уродский, – захныкала Аня.
Я почему-то начала оправдываться:
– Слово «уродский» я не произносила. И думала, что ты спрашиваешь про одежду, а я не ношу ничего цвета Барби. Но для Силу розовое подойдет. Просто прекрасно. Он будет поросеночком?
– Ну тетя Таня! Не-е-ет! Свиньи мне не нравятся, они противные. Я хотела пушистика, лохматенького, симпомпончика мимишного! – закричала Аня. – А ты…
– Отличная идея, – перебила я девочку. – Возьми в моей комнате, в верхнем ящике стола, деньги и купи в торговом центре все необходимое для Силу. Когда его нужно сдать?
– Завтра утром последний срок. Вообще-то еще позавчера надо было, но нам дали дополнительное время, потому что только двое из класса поделки вовремя принесли, – повеселела Аня.
– Не стоило так затягивать, – укорила я девочку.
– Я забыла!!!
– Хорошо. То есть плохо. Не надо игнорировать задания, даже если они идиотские.
Аня захихикала, а я опомнилась.
– Извини, я приехала по нужному адресу, больше не могу говорить. Сначала сделай уроки, потом сходи в торговый центр. Будь внимательна, не разговаривай с незнакомцами, не…
– Знаю, знаю! – зачастила Аня. – Нельзя помогать мужчине, который потерял собачку, запрещается садиться в чужую машину, брать у тети конфеты и все прочее. Мама мне эти глупости каждый день в уши бубнит, я наизусть их выучила. Я не маленькая, мне скоро одиннадцать!
Из трубки полетели гудки.
Я припарковалась и поспешила к дому. Ситуация с Силу прояснилась, вроде бы теперь нет необходимости идти в школу, но я туда непременно зайду – очень хочется посмотреть на креативную Инессу Леонидовну и задать ей несколько простых вопросов. Ну, например, такие… Этично ли говорить десятилетним детям про богатых родителей? Почему за неучастие папы-мамы в аукционе кол по природоведению получит ребенок? И вообще, при чем тут оценки? Еще хочется узнать, что означают буквы «вруш» перед фамилией училки.
Продолжая мысленный диалог с госпожой Федорчук, я благополучно поднялась на четвертый этаж ветхого дома и позвонила в квартиру. Дверь распахнулась мгновенно, мне в ноздри ударил запах куриного бульона, жареного лука, табачного дыма и еще чего-то очень противного.
– Что надо? – спросила толстая тетка в засаленном байковом халате.
– Желаю поговорить с Павлом Аркадьевичем Бубновым, – ответила я.
– Нет такого! – гаркнула красавица и собралась захлопнуть дверь, но я ловко поставила на порог ногу.
– А когда он вернется?
– Никогда. Отвали, а то мужика позову, – пригрозила хозяйка.
– Замечательно, – сказала я и вытащила служебное удостоверение. – Очень хочется познакомиться со всеми обитателями Вороньей слободки[4].
Баба переменилась в лице.
– Никаких претензий, – улыбнулась я, – извините, что не представилась сразу. Давайте начнем сначала. Здравствуйте, меня зовут Татьяна, я разыскиваю Павла Аркадьевича Бубнова, который прописан в этой коммунальной квартире.
– Я – Люся, – промямлила тетка в байковом халате. – Уж простите, тут разные люди ходят, стремно каждого внутрь впускать, рынок рядом. Да вы заходите…
Кое-как протиснувшись в узкий коридорчик, я увидела на правой стене ряд вбитых гвоздей, на которых висела разнокалиберная женская, мужская и детская одежда.
– Туфли не скидывайте, у нас грязно, – вздохнула Люся. – Николаевы уехали, в их комнатенку молдаване вперлись, а они на стройке работают, с них такая байда сыплется… Вы кого ищете?
– Павла Аркадьевича Бубнова, – терпеливо повторила я.
Людмила сложила руки на груди.
– Я живу здесь всего год, в лицо кое-кого знаю, а по именам нет.
– За двенадцать месяцев не выучили имена соседей? – удивилась я. – Неужели в двухкомнатной квартире так много жильцов?
Люся прислонилась к стене.
– Тут шалман. И комнатенок не две, а намного больше. Люди тасуются постоянно. В девятиметровке около меня в понедельник мужик ночевал, в пятницу уже баба с детьми, в воскресенье – парень с девкой. Дурдом! Хотя нет, в психушке порядок, муж мой когда-то там лежал, никого внутрь без разрешения врача не пускали. А здесь… – Людмила махнула рукой. – Дно жизни. Русской речи не слышно, по-украински говорят, по-молдавски, по-азиатски. Еду свою готовят, на кухне ихние бабы толкутся, ни к плите, ни к столику не подпустят.
– Пройдусь по коридору, – сказала я, – поговорю с народом.
Людмила улыбнулась.
– Недавно в полиции, да? Не тратьте времени зря. Не станут местные с вами беседовать, прикинутся, что только по-своему гутарят. Вам лучше к Тамаре Яковлевне зайти, она на этаж ниже в отдельной квартире живет. Леднева всех знает – арендную плату собирает и с участковым дружит. Только не говорите, что я вас на нее навела. А то только вы за дверь, Томка меня вон выпрет.
– Ладно, попробую с комендантом потолковать, – после короткой паузы согласилась я и отправилась на поиски Тамары Яковлевны.
На сей раз дверь не открыли, из-за нее раздался сердитый голос:
– Ну?
– Тамара Яковлевна?
– Ну?
– Здравствуйте, очень надо с вами побеседовать.
– Тебе надо, ты и говори, а мне охота кофе попить. Убирайся.
Я снова нажала на кнопку звонка.
– Уноси ноги, пока участкового не вызвала, – пригрозила хозяйка.
– Очень хорошо, немедленно пригласите его сюда, – велела я, демонстрируя двери служебное удостоверение. – С удовольствием обсужу с ним кое-какие проблемы.
Глава 7
Створка распахнулась, я увидела худенькую, совершенно седую даму в красивом темно-синем платье с белым воротником.
– Добрый день, – совсем другим тоном пропела она. – Что привело вас к моему порогу? Сразу предупреждаю: ни малейшего отношения к ужасу, который творится наверху, я не имею и…
Мне пришлось прервать поток объяснений:
– Тамара Яковлевна, я не из налоговой инспекции, не из иммиграционной службы, занимаюсь особо опасными преступлениями, например убийствами.
– Свят, свят, свят… – начала креститься хозяйка. – Наверху кого-то зарезали?
– Нет, – успокоила я ее, – ищу жильца Бубнова, который тут прописан много лет.
– Пашу? – удивилась Тамара Яковлевна. – Неужели он кого-то жизни лишил? Но это невозможно! Павел у нас учился. Я многих студентов да аспирантов помню, хорошие тогда времена были. Проходите, дорогая, не стойте в прихожей. Ботиночки не снимайте, я вам бахилки дам, у меня их много. Вот, держите.
Я взяла ярко-розовые, в синий горошек полиэтиленовые мешочки и улыбнулась.
– Какие веселые! Никогда таких не видела, обычно бахилы голубые.
– Вы не против, если будем беседовать на кухне? – осведомилась хозяйка. – Устраивайтесь на диванчике. Сейчас чаю заварю.
Леднева начала суетливо рыться в шкафчиках, достала заварку, пачку печенья, сахарницу. Я терпеливо ждала, пока хозяйка угомонится. Наконец Тамара Яковлевна села к столу и налила себе из термоса темно-коричневой жидкости.
– Мне чай доктор запретил, завариваю успокаивающий напиток, – пояснила она. – Очень хорошо помогает, да только запас заканчивается. К нам сюда женщина приходила, торговала от фирмы, а я не сообразила у нее телефон взять и теперь жалею. Вам, простите, не предлагаю, это как лекарство, не всем можно.
– Вы знаете Бубнова? – вернула я беседу в нужное русло.
– Пашу? Ну конечно, – улыбнулась собеседница. – Часто прежние деньки вспоминаю. Здесь когда-то общежитие института было, а я служила комендантом. За ребятами в оба глаза глядела, порядок у меня железный был. Ровно в двадцать три двери запирала и спать уходила. Если кто опоздал, в окошко тихонечко скребся, я его в любую погоду отворяла и отчитывала безобразника, объясняла: «Для учебы ты тут, не для гулянок. Вот не сдашь экзамены, уедешь домой с позором». Со студентами я справлялась, с аспирантами дело обстояло хуже. Учащиеся жили по пять человек в комнатах, одна кухня на всех и санузел. У аспирантов условия были намного лучше, им давали боксы: на двоих пара комнат, правда, маленькие, шестиметровые, между ними шкаф, дверь в такую квартирку запиралась. Боксов у нас было четыре штуки. Тесно, зато отдельное жилье, с тем, кто во второй комнатке поселился, можно не общаться, створку закрыть и в одиночестве остаться. Аспирантов всего восемь человек было, им хорошо жилось – кухня и душ свои, правда, общие с соседом, но только для них двоих. Пиши диссертацию спокойно, трудись, все условия есть. Но большинство ребят считало аспирантуру чем-то вроде отпуска, два с половиной года они ничего не делали, потом спохватывались и за шесть месяцев спешно сляпывали диссертацию. Паша Бубнов разгильдяйничал, целыми днями где-то бегал, над книжками не сидел, часто компании в комнате собирал. Друзья у него были, как сейчас говорят, элитные, все чуть его моложе, еще студенты. Никита Рязанцев, сын ректора, Федя Холодов, его отцу институт принадлежал, Андрюша Крапивин, тот из семьи Эдуарда Семеновича, профессора, заместителя Виктора Петровича.
– Похоже, Бубнов знал, с кем корешиться, – улыбнулась я.
– Нет, неправильно подумали, – не согласилась Тамара Яковлевна. – Как раз расчетливости в Паше не было. Он тесно общался и с Песковыми, Васей и Ритой, братом и сестрой. Те были не москвичи, приехали из глухой провинции с золотыми медалями поступать, ребята без денег и связей. И Оля Казакова не столичная штучка, нищая совсем, на моей памяти все годы в одних ботинках ходила. В институте много девочек из богатых влиятельных семей крутилось, идешь по коридору – дорогими духами пахнет. Паша, кабы хотел, мог любую подцепить, но он товарищей не по положению родителей выбирал, а по душевным качествам. Многие пытались к компании Бубнова примкнуть, в особенности девушки. Да и понятно почему – там такие женихи! Красавцы с положением. Но ребята никого к себе не подпускали. В вузе они со всеми общались, в буфет шли большой стаей, на переменах толпой, но после занятий ограничивались только своим кругом. Паша у них за главного считался. Во-первых, он старше на пару лет, во-вторых, лидер по натуре, умел людей очаровывать. У меня особых претензий к компании не было. Помню, они все песню под гитару пели, протяжную, мне нравилась. Там слова такие в припеве: «Мешал, Мешал…»
– «Мишел, май Белл», – промурлыкала я. – Известная мелодия «Битлз», о любви.
– Тихо они общались, – продолжала Леднева, – не пили, не орали. Правда, курили. Я к Бубнову стучала и выговаривала: «Имей совесть, весь этаж задымил. И время за полночь, пора угомониться». Он никогда не спорил, быстро отвечал: «Все, все, Тамара Яковлевна, гости разбегаются». Лентяй был ужасный, но милый, я даже разрешала ему иногда приятелей у себя на ночь оставлять. А вот девушка Пашина, Оля Казакова, та еще штучка была. Аспирантка самого ректора, Виктора Петровича Рязанцева, единственная, кого тот хвалил за ум и трудолюбие. Оля в библиотеке пропадала, над книгами чахла. Как уж они с Пашей в пару сложились, одному богу известно. Но с первого курса вместе ходили. Все знали: Оля лоботрясу и курсовые, и диплом написала, только благодаря ее поддержке Павел сессии на «отлично» сдавал и в аспирантуру попал. Сначала-то оба в студенческом общежитии жили. Пашка вечно с компанией гулял, Ольга над тетрадями сидела. За пару недель до сессии Казакова Бубнова хватает и начинает по программе гонять. На все темы гуляку натаскает, конспекты ему перепишет, и в результате получал Павел прекрасные отметки. Очень Оля его любила, про то все знали. Я им разрешила в одном блоке в аспирантском общежитии поселиться, хотя это вразрез с правилами шло, полагалось или двух девочек, или пару мальчиков селить, но я глаза закрыла – думала, у ребят семья. Ну, не зарегистрировались еще, потом распишутся. А в конце второго года аспирантуры Павел пропал. Но когда он исчез и все к Оле с вопросами приставать стали, она отвечала: «Отстаньте, он мне не муж! Понятия не имею, куда подевался!»
– Бубнов пропал? – уточнила я.
– Очень нехороший тот год был, – поморщилась Тамара Яковлевна. – У меня сестра умерла, молодая совсем, внезапно скончалась. Она в Иркутске жила, хоронить некому, я к ректору: «Виктор Петрович, отпустите, Христа ради». И он, душа-человек, командировку мне оформил, билет я за счет вуза купила, и еще денежек чуток дали. Отсутствовала неделю, вернулась, а в общежитии гудеж – Бубнов испарился. Куда подевался, никто не знает, вещей и паспорта на месте нет, никаких записок, заявлений не оставил. Оля ходит черная, на всех огрызается. Виктор Петрович в клинике с инфарктом. Андрюша Крапивин, сын Эдуарда Семеновича, чем-то серьезно заболел. Никита Рязанцев, единственный ребенок ректора, занятия не посещает, а Заремка, из-за которой… Ой, хотите еще чаю? Экая я негостеприимная. Или лучше кофейку? Купила вчера замечательные конфеты, с шоколадной начинкой.
Чем больше хозяйка говорила об угощении, тем яснее я понимала: назвав имя «Зарема», она перепугалась, очень жалеет об обмолвке, вот и пытается увести разговор в сторону.
Я дождалась, когда собеседница сделает паузу, и спросила:
– Кто такая Зарема?
У Ледневой дернулось веко.
– Да уж и не помню сейчас. Какая-то девчонка, вроде с компанией Бубнова корешилась. Я же вам говорила: вокруг Паши золотые детки собирались, лучшие женихи, почти все студентки, да и аспирантки мечтали с Бубновым отношения поддерживать, понимали, что никогда им на себя внимание Никиты Рязанцева или Андрея Крапивина не обратить, если просто в коридоре им глазки строить. А вот ежели в их тесную компашку внедриться… Зарема – одна из студенток, ничем не примечательная дурочка. Больше ничего про нее не помню, ни фамилию, ни где жила.
– Не волнуйтесь, – «утешила» я Тамару Яковлевну, – вуз прекратил свое существование, но его архив сохранился. Выяснить, кто такая Зарема, легко.
Память мгновенно вернулась к Ледневой.
– Она уборщицей работала. Хитрая очень, на Никиту Рязанцева глаз положила. В платке всегда ходила, платье длинное носила, тихая, глаза в пол. Ну зачем сейчас о ней вспоминать? В общежитии и в институте разные люди работали. Подолгу они не задерживались – зарплаты маленькие, обязанностей много. Уходили-приходили, текли водой. Вот, помню, нанялась бабка, ну прямо…
– Тамара Яковлевна, – остановила я Ледневу, – меня очень интересует Зарема, но если не желаете о ней говорить, не надо. Через институт прошло много студентов-аспирантов, да и сотрудников разных мастей предостаточно. Добыть список учащихся и преподавателей несложно. Потребуется время, чтобы поговорить с каждым, но кто-нибудь всенепременно вспомнит Зарему, назовет ее фамилию.
Бывшая комендантша поджала губы, а я продолжала:
– Люди насплетничают, напридумывают, наболтают того, чего никогда и не было, а мы им поверим. Вы, похоже, что-то знаете, вот и рассудите, что лучше: отправить меня плавать в море слухов или рассказать, может, не очень приятную и красивую, но правду? Я сплошь и рядом сталкиваюсь с индивидуумами, которые произносят: «О! Я полностью в курсе дела! N убил жену!» Но потом выясняется, что у N-то и супруги никогда не было, и вообще он сам жертва, у него кошелек сперли.
Моя собеседница сделала правильный вывод из моих слов.
– Просто я не хотела позорить имя Виктора Петровича. Ох уж эти дети! Хорошо, что у меня их нет. Зарема понравилась Никите. Девка очень уж от остальных отличалась, тем его и взяла. Студентки юбчонки чуть пониже пупка натянут, в туфли на метровом каблуке влезут, лица раскрасят, волосы начешут – и чик-брык по коридору, глазками в разные стороны стреляют. На уме у них гулянки-пьянки, хорошо, если в сессию об учебе вспомнят. А Заремка со шваброй, тишком по аудиториям работает. Поздороваешься с ней, она вежливо в ответ: «Добрый день!» – и дальше шваброй машет. Не красавица, но фигурка точеная, даже когда в халате была, видно, что стройная. Да еще глазищи в пол-лица черные, волосы темные, смуглая. А наши профурсетки все блондинки крашеные с прическами одинаковыми. И одевались одинаково: одна себе красные лодочки купит – вторая на следующий день в таких же является. Вывалятся толпой из аудитории на перемену, и не понять, где Маша, а где Даша. Неудивительно, что Никита уборщицу приметил. Охо-хо! Мезальянс! Сын доктора наук, профессора, ректора и – поломойка! Виктор Петрович запретил Никите с Заремкой общаться. У них дома такой скандал разразился – стекла в окнах тряслись!
– Откуда вы знаете о событиях, происходивших в квартире Виктора Петровича? – удивилась я.
Тамара Яковлевна приподняла бровь.
– Жена ректора умерла, когда Никита только в школу пошел. Рязанцев мне предложил в свободное от работы время ему с хозяйством помогать. Я три раза в неделю у него убирала, готовила, ну, и слышала, конечно, разговоры всякие. Ладно, слушайте, расскажу…
Отец узнал, что у сына за девушка, и вспылил:
– С ума сошел? Немедленно перестань общаться с Агабишевой!
Кит взвился:
– Я взрослый, имею право вступать в отношения с кем хочу.
Виктор Петрович заорал:
– Кто у нас тут самостоятельная личность? Пока добрый папа сынка содержит, деньги на кино дает, носки покупает. Так что лучше тебе помолчать.
Никита обиделся, из дома убежал, дверью хлопнул. Ректор за свои лекарства схватился, у него стенокардия была, а потом ко мне обратился:
– Ох, перегнул я, Тома, палку, надо бы аккуратно с сыном поговорить, не давить на него.
Я его успокоила:
– Каждый на вашем месте задергался бы, если в приличную семью лезет нищая оборванка невесть откуда. Как же тут спокойствие сохранить? Выгоните Зарему с работы, и делу конец. Сами знаете, с глаз долой – из сердца вон. Сейчас пакостница у Кита каждый день перед носом мельтешит, а когда исчезнет, он про нее живо забудет.
Виктор Петрович рюмашку себе налил и сказал:
– Тамара, я не владелец института, меня поставили им руководить, оклад назначили. Вуз принадлежит нескольким людям, а у главного из них, Николая Федоровича Холодова, жена Аиша, она помогает девушкам-мусульманкам, которые в Москву приехали. Зарема ее протеже. Аиша мне сама позвонила и попросила: «Виктор Петрович, проявите милосердие, дайте работу хорошему человечку. Агабишева честная, трудолюбивая, настрадалась в жизни, хочется ее под ваше доброе крыло пристроить». Разве можно отказать супруге Холодова? Так что уволить Зарему я не могу. Равным образом не имею права отчислить из института сына Николая Федоровича и Аиши. Федор об учебе не думает, лекции-семинары пропускает, но с курса на курс переходит, ему хорошие отметки по моему приказу ставят. Даже Эдуард Семенович, совесть наша недремлющая, молчит. Крапивин понимает: мы от Холодова зависим. Нет, Зарему нельзя уволить.
Я расстроилась, а потом сообразила, как поступить.
– Виктор Петрович, надо турнуть Нинку, вторую поломойку. Нина пьет, ее часто подшофе видят, работает спустя рукава. Как приказ на доску вывесят, я велю Зареме Нинкину работу исполнять. Пусть ей два оклада дадут, и будет Агабишева с девяти утра до одиннадцати вечера горбатиться. Времени на шуры-муры с Китом у нее не останется. Ей деньги нужны, возражать она не станет, еще и обрадуется, что возможность вдвое больше получать появилась. И вы про девчонку разузнайте, кто она, откуда.
Тамара Яковлевна выпрямила спину.
– У ректора много связей было, он кому надо позвонил, и выяснилось следующее. Зарема приехала в Москву из убогого угла, названия которого не произнести, язык сломаешь. Отец у нее случайными заработками перебивается, мать дома сидит. Семья огромная, нищая, голодная. Один брат мерзавки в тюрьме срок мотает, и второй за решеткой – их за принадлежность к банде террористов взяли. Третий братишка убит. Кем и за что, неизвестно. О четвертом говорят, что тоже бандит, но где-то за границей, в другой стране живет.
– Прекрасные родственники, – вздохнула я. – Представляю, как ректор отреагировал, когда правда открылась.
– Вы еще до конца не дослушали! – ажитировалась Тамара Яковлевна. – Старшая сестра Заремки утопилась, среднюю муж убил за прелюбодеяние. У них там, в их краю, нравы суровые. Посмотрела на чужого мужика? Получи камень в голову. А саму Зарему богатый старик сосватал, согласился взять в дом бесприданницей. Небось отец девчонки решил свое материальное положение поправить, продав самую младшую дочку богачу. Сыграли свадьбу по местным обычаям, а через некоторое время Заремка исчезла.
Тамара Яковлевна подсунула себе под спину диванную подушку.
– Вона чего выяснилось – замужем Никиткина любовь, утекла от супруга, в Москве спряталась. Виктор Петрович, царствие ему небесное, прямо почернел от таких новостей. Позвал он Кита в кабинет и опять заорал: «Нашел себе подружку, у которой в семье сплошь уголовники-террористы! И твоя любовь – чужая жена! Немедленно прекрати с ней встречаться. Неужели не понимаешь? Она тебя старше, опытнее, юного дурачка охмурить решила, в столице хочет хорошо устроиться. А ну как ее муж узнает, где блудная супруга, явится за ней и тебя заодно прирежет?» Никита ему в ответ: «Ладно, если тебе не нравится, как я живу, могу из дома уйти». Виктор Петрович сразу на попятный: «Сыночек, просто я за тебя волнуюсь». Очень ректор Кита любил, жалел, что тот без матери остался, слишком много ему позволял.
Глава 8
Тамара Яковлевна зябко поежилась.
– Любовь… На мой взгляд, она несчастье, а не радость. И ведь были в окружении Никиты приличные девушки. Та же Оля Казакова. Ну да, не москвичка, но хорошо воспитана, умела себя вести: издали посмотришь – и не подумаешь, что в столицу из медвежьего угла учиться прикатила. Виктор Петрович Олю привечал. Если она к Киту в гости приходила, всегда с ней приветливо беседовал. Казакова была отличницей, ни одной четверки за все годы обучения не получила. Мне ректор как-то раз шепнул: «Оля старше Никиты, но ведь всего на пару лет. Чтоб сыну в Казакову не влюбиться? Но нет, приковала его к себе Заремка!»
Леднева взяла платок, висевший на ручке кресла, закуталась в него и налила себе еще чашечку успокаивающего отвара.
– Ну а потом беды пришли. Виктор Петрович от инфаркта умер, вскоре Эдуард Семенович вслед за лучшим другом на тот свет ушел. Никита учебу совсем забросил. Сказал мне: «Взял я, Тамара Яковлевна, академку на год. Но через двенадцать месяцев непременно к занятиям приступлю». В общем, когда уезжала я на похороны сестры, все хорошо тут шло, а вернулась – ну прямо война! Крапивин Андрюша заболел, Бубнов исчез, Песковы тоже не пойми где. Одна Казакова на месте, прилежная, как всегда. Диссертацию она за пару дней до моего отъезда защитила. То-то народ удивился! Досрочная защита редкость, а тут вдруг Виктор Петрович взял и назначил внеплановое заседание Ученого совета. Из-за Казаковой профессоров созвал, в спешке защиту провели. Все начали шептаться – с чего бы ректору ради аспирантки стараться? Может, у Казаковой тайный покровитель имеется? Я тоже в недоумении пребывала. Но так и уехала, не выяснив, что к чему. А когда назад прикатила, Ольга уже бумажки для отправки диссертации в ВАК собирала. Дело непростое, народ на это месяцы тратит, Казакова же быстро управилась. Я к ней с вопросом: «Ольга, что произошло?» Та в ответ: «Вы о чем, Тамара Яковлевна? Особых новостей у меня нет». Но я же не отстану! Начала конкретно интересоваться: «Где Паша? Почему его в блоке нет?» Казакова покраснела: «Не знаю. Другую нашел, москвичку, съехал к ней жить, послал меня на фиг, наплевал, что мы с первого курса вместе». Говорит, а у самой губы и руки трясутся, из красной зеленой стала, потом опять пунцовой. Я ее пожалела, утешить попыталась: «Наплюй и разотри. Значит, не твоя он судьба. И сделай выводы: не надо мужика шпынять. А то ты Пашку замечаниями затуркала, пыталась в вашей паре головой стать. Девушке лучше по-хитрому парнем вертеть, исподтишка».
Тамара Яковлевна сложила руки на груди.
– Но потом-то я все выяснила. Оказывается, пока меня не было, в институт пришли какие-то парни и пристали к Рите Песковой. Вася начал защищать сестру, ему по шее дали, Паша с Никитой и Андрюшей бросились на помощь. Случилась драка, окна побили, на улицу выскочили, а там, как назло, ехала полицейская машина, всех в отделение замели. Там несколько дней продержали и отпустили, ребята, видно, здорово перепугались, попрятались потом кто куда. Наверное, тех парней, что битву затеяли, боялись, они на бандитов походили. А затем у Андрея с Китом отцы умерли. Казакова из общежития съехала, и не общались мы с ней больше. Зарема исчезла, но куда она делась, я понятия не имею. И до вашего прихода не вспоминала Агабишеву долгие годы. Один только раз она мне на ум пришла.
Тамара Яковлевна показала на термос.
– Женщина, которая БАДами торговала, милая такая… Я головными болями давно мучаюсь, особенно на смену погоды реагирую. Дилерша предложила чай успокаивающий. Я содержимое пакета понюхала – пахло прямо как от Заремкиного зелья, а оно мне здорово помогало, вот я и купила. Уже не первый месяц пью, лучше стало. Но варево Агабишевой сильнее было, жаль, не знаю, из чего она его составляла, сама бы себе намешала. Вам угоститься не предлагаю, это не забава, а лекарство, может навредить. Ой, вот сейчас вспомнила неожиданно! Через пару месяцев после пропажи Павла в общежитие приехала женщина, она искала Бубнова. Пришла ко мне, представилась дальней родственницей его матери и сказала: «Впервые в Москву из провинции приехала, думала, Паша мне поможет в столице сориентироваться». Я ей сказала, что его за драку увезли из института в полицию, и где он сейчас, я понятия не имею – всех хулиганов отпустили, они кто куда разбежались. Та женщина расстроилась очень и ушла. Более Бубновым никто не интересовался.
– Как звали посетительницу? – спросила я.
Тамара Яковлевна неожиданно улыбнулась.
– Не один год прошел, если она свое имя и назвала, я его давно забыла.
– А что за напиток делала Зарема? – заинтересовалась я.
Тамара Яковлевна нахмурилась.
– Приметила я, что к Агабишевой в каморку, где она тряпки да веники хранила и отдыхала, студенты бегать начали. Оглядятся по сторонам и за дверку – шмыг. Насторожилась, конечно, пошла туда, накинулась на Зарему: «Чем ты занимаешься? Если гадость придумала, вылетишь отсюда в секунду!» Она руками замахала: «Нет, нет, мальчики за чаем приходят». Тут я совсем разволновалась: «Чем ребят травишь?» Девчонка и раскололась, рассказала историю. Бабка ее была знахаркой, травки разные заваривала, любые болезни лечила, даже самые страшные. Она внучке свои знания и передала. Оказалось, что Заремка готовит чаи от усталости, похмелья, для улучшения умственной деятельности и продает свои смеси в институте. Мне чашечку налила, сказала: «Выпейте, сразу голова пройдет». На вкус, скажу вам, гадость, пахло от отвара противно, тошнотворно, но не соврала она, мне легче стало. И все равно я ей запретила зелье в общежитии распространять. Она послушалась, ребята в каморку шастать перестали. Заремка же нет-нет, да и говорила мне: «Тамара Яковлевна, вижу, голова у вас раскалывается, хлебните чашечку отвара». Каюсь, угощалась. Хитрая Заремка была, понимала, с кем дружить надо, надеялась, что я ей за травяной напиток послабление сделаю, разрешу торговать травами. Да не на ту напала!
– Бубнов давно не показывается в бывшем общежитии, почему же до сих пор тут прописан? – удивилась я.
Тамара Яковлевна развела руками.
– Вот что я насчет Паши думаю. Заводилой он у ребят был, лидером. Может, тех парней крепко обидел? С чего они в институт пришли? Вероятно, хотели с Пашей разобраться, походя к Рите примотались. А когда всех за драку в обезьянник свезли, еще больше обозлились, пообещали Бубнова и его товарищей убить, вот наши ребята и перепугались. Кто мог, дома отсиживался, а кто в общаге жил, где-то спрятался. Сильно боялись они тех бандитов, небось что-то серьезное натворили, потому и предпочли на дно залечь. В молодости многие ошибки совершают, и аукаются они им потом всю жизнь. Бубнов испарился, Песковы документы из института забрали и куда-то уехали. Одна Казакова бумаги спокойно собирала. А насчет прописки Паши в этом доме… Бардак здесь творится. Института больше нет, владельцы ликвидировали. Холодов свои права на него партнерам уступил, единоличным хозяином зданий, где институт размещался и общежитие, стал Олег Николаевич Реутов. Вскоре он умер, наследники уехали жить за границу, все добро распродали. На месте учебного заведения рынок построен, а общагу приспособили под гостиницу для торговцев. Ремонта в ней сто лет не было. Бывший наш участковый нынче начальником в полиции стал и с владельцем базара в дружбе состоит. Сергей Петрович хороший человек, помог мне служебную квартиру в собственность оформить и шепнул кому надо, чтобы меня тут управляющей поставили. Местный контингент в кулаке держать надо, ну да я умею с людьми справляться. Почему Бубнова не выписали, понятия не имею. С общежитием еще при Викторе Петровиче чудные дела твориться начали – Рязанцев ухитрился Ольге Казаковой постоянную прописку сделать, блок, где они с Пашей жили, по документам превратился в двухкомнатную квартиру. Я об этом недавно узнала, совершенно случайно. Дом наш хотят сносить, он давно аварийный, жильцам, кроме меня, ничего не положено, у них же временная регистрация, новые хоромы только мне как собственнице вот этой квартиры дадут. И вдруг выяснилось, что Бубнов тоже оформлен в доме на постоянной основе. Давно здесь не живет, больше десяти лет уже, а по книге он тут! Казакова выписалась, парень же остался. Что хозяин делать будет, понятия не имею. И где сейчас Никита Рязанцев, мне неведомо.
Попрощавшись с Ледневой, я села в свой джип и, не заводя мотор, позвонила Роберту:
– Срочно найди Никиту Викторовича Рязанцева, Андрея Эдуардовича Крапивина, Василия и Риту Песковых, Павла Бубнова. Последний учился в одном институте с ребятами, но был их чуть старше, с первого курса жил с Ольгой Казаковой, будущей женой Мамонтова.
– Йес, босс! – решил подурачиться Роберт. – Пришлю инфу почтовой уткой.
Я хотела продолжить разговор, но тут увидела, как из подъезда общежития вышла Тамара Яковлевна, одетая в добротное светло-коричневое пальто. На голове у нее была шляпа с закругленными полями, в руках она держала небольшую сумочку. Я бы не насторожилась, веди себя дама как человек, который собрался в магазин или просто решил прогуляться, но она, встав у двери, оглянулась по сторонам, сделала несколько шагов, опять завертела головой, потом прошла метров сто, достала из сумочки зеркало, принялась поправлять головной убор…
Я быстро прервала беседу с Трояновым, схватила с заднего сиденья пухлый портфель и вывернула наизнанку свою куртку, отчего она из бежевой превратилась в черную. Потом повязала на голову серый платок, нацепила на нос очки в тяжелой оправе и кинулась за Ледневой, которая, перестав играть в шпиона, посеменила к метро.
Ехать пришлось далеко, с двумя пересадками. За время, проведенное в дороге, я успела сменить платок на вязаную шапку, а потом закрыла голову капюшоном с широкой меховой опушкой. Тамара Яковлевна бдительно посматривала по сторонам, даже скользнула по мне взглядом, но ни малейшего беспокойства не проявила. Вы не поверите, как сильно изменяют внешность человека очки в разных оправах и головные уборы.
Несколько раз Леднева вынимала из сумки фляжку, делала из нее пару глотков и прятала обратно. Она вышла на последней станции ветки. Выбравшись на свежий воздух, постояла минуту, потом села в маршрутку. Я схватила такси и велела водителю ехать следом за микроавтобусом. Катить пришлось минут пятнадцать. В конце концов мы приехали в лес и затормозили у решетчатых ворот с табличкой «Психиатрическая больница имени Андреева». Тамара Яковлевна прошмыгнула в калитку и вошла внутрь мрачного здания. Я бросилась за ней.
Кстати, кто-нибудь может объяснить мне, почему на кладбищах, даже в жаркую солнечную погоду, очень холодно? И по какой причине в муниципальных клиниках отвратительно воняет хлоркой и прокисшим супом?
Бывшая комендантша купила в автомате ярко-розовые, в голубой горошек бахилы и надела их. Я поняла, что она не впервые в клинике. Использованные полиэтиленовые мешочки Леднева не выбрасывает, приносит домой и раздает гостям.
Осторожно ступая, Тамара подошла к окошку справочной.
– Рязанцев теперь в какой палате?
– Подождите, я занята! – рявкнула девица в белом халате. И продолжила говорить по мобильному телефону: – Да ты че? А он че? Ну ни фига себе!
Бывшая комендантша покорно ждала, пока администратор закончит обсуждать «важные» вопросы. Счастливый момент настал минут через пять.
– Что хотите? – нелюбезно поинтересовалась дежурная.
– Рязанцев в какой палате? – повторила вопрос посетительница. И услышала в ответ:
– Девятый этаж, пятнадцатая. Большим лифтом пользоваться нельзя, купите бахилы и…
– Я знаю, – остановила наглую девицу Тамара Яковлевна. – Но когда приходила неделю назад, доктор обещал перевести Никиту в другую палату, с одним соседом.
– Зачем мне тупые вопросы задавать? Я что, врач? – взвилась администратор. – Интересуйтесь у старшего медперсонала, чего у него в голове хлюпало, когда он родственникам палату повышенной комфортности обещал. Местов у нас нет, больница битком набита. Нет, народ шизеет по-черному! Не нравится забесплатно лечиться? Езжайте в частную клинику. Нет денег? Радуйтесь, что сюда взяли. Все, у меня обед!
Очаровательная нимфа снова схватилась за телефон и захлопнула окошко.
Тамара Яковлевна побрела в сторону лифта. По дороге она вновь вытащила из сумки фляжку и сделала несколько глотков.
Я, глядя на светящееся панно, подождала, пока Леднева доедет до нужного этажа, вошла в другую кабину и нажала кнопку с полустертой цифрой 9. Подъемник, кряхтя и охая, понес меня вверх, запах хлорки усилился, мне стало тоскливо.
Глава 9
Мне и раньше по работе приходилось бывать в подобных клиниках, и в каждой из них большая часть дверей палат оказывались запертыми на ключ. Но в этом месте царила полная вакханалия. На посту не было медсестры, по коридорам свободно бродили мужчины и женщины, одетые кто в спортивный костюм, кто в халат. Выглядели пациенты нормальными людьми, и я подумала, что нахожусь в отделении, где лечат неврозы. Настоящие сумасшедшие, наверное, содержатся в другом, тщательно охраняемом корпусе.
Леднева вошла в палату, а я, подождав минуту, чуть-чуть приоткрыла дверь и прислушалась. Из комнаты доносился голос Тамары Яковлевны:
– Здравствуй, Никита. Как дела? Смотри, яблочки тебе привезла. Попробуй, сладкие. Никитушка, ну ответь! Кит, дорогой, очнись! К тебе врач приходит? Таблетки дают? Никита!
Пообщавшись с Рязанцевым таким образом минут пять, Тамара Яковлевна вышла в коридор и увидела меня – без платка и очков, которые я сняла за ненадобностью.
Леднева замерла, потом воскликнула:
– Господи!
– Давайте поговорим, – мирно предложила я. – Почему вы соврали, что не знаете, где Рязанцев?
Она сжалась в комок, наклонила голову, сделала глубокий вдох, отступила к стене и прошептала:
– Здравствуй. Ты здесь! Здесь ты!
Меня удивила реакция собеседницы, но от волнения большинство людей ведет себя неадекватно.
Один раз мы задерживали бизнесмена, который убил свою жену и тещу. Операцию готовили тщательно, знали, что у него есть оружие и терять ему нечего, он непременно пустит пистолет в ход, поскольку понимает: двух пожизненных заключений не дадут, хоть сто человек на тот свет отправь – хуже наказание не станет. Когда группа специально обученных сотрудников ворвалась в квартиру преступника, тот мирно заваривал себе чай. Увидав парней в обмундировании, убийца… запел. Голос у него оказался неплохой, слух тоже. Правда, ребята из особого подразделения не заядлые меломаны, поэтому не заслушались, а скрутили «солиста». Теперь он, наверное, развлекает исполнением арий своих соседей по бараку.
Вот что может сделать с человеком сильная нервная встряска. А Тамара Яковлевна просто поздоровалась невпопад.
– Добрый день, – вежливо отозвалась я.
– Ты… ты… ты… – затухающим голосом продолжала Леднева.
– Да, – подтвердила я. – Давайте спустимся на первый этаж и там побеседуем.
– Зовешь меня… – еле слышно прошептала Тамара. – Приглашаешь…
– Верно. Не нервничайте, ничего плохого не случится. Обещаю вам, что больно не будет, – решила я слегка разрядить обстановку шуткой. – У зубного врача хуже. Мы просто спокойно, тихо, мирно…
Договорить конец фразы «поговорим в местном кафе» мне не удалось. Тамара Яковлевна резко выпрямилась и, выкрикнув:
– Нет! Не хочу быть с тобой! Витя! Витя, ты где? Ты мне нужен, бегу к тебе, Витенька! – опрометью бросилась в конец коридора, противоположный холлу с лифтами.
Несмотря на избыточный вес, я прекрасно бегаю и, как все сотрудники бригады, регулярно посещаю фитнес-зал. Догнать Ледневу для меня не составило бы труда, но, как назло, именно в эту секунду из палаты слева вывалилась группа людей. Ее возглавляла худая сутулая женщина со злым лицом, говорившая на ходу:
– Атаманов, понял наконец?
– Да, Нина Георгиевна, – ответил коренастый молодой мужчина в голубом халате.
– Выписывай Рогова, он обманщик, – еще сильнее разгневалась начальница. – Применил старый как мир трюк – прикинулся шизофреником, а наш славный умный доктор попался. Женщина, вы куда рветесь?
– Туда, – пробормотала я, пытаясь пройти сквозь строй медиков, которые не собирались расступаться.
– Вы кто? – накинулась на меня Нина Георгиевна.
– Родственница больного, – ответила я.
– Безобразие! – взлетела ракетой собеседница. – Кто вас сюда пустил?
Я поняла, что Тамару Яковлевну мне уже не догнать, и рассердилась.
– Внизу отсутствует охрана, девушка на рецепшен не желает общаться с посетителями – она сначала по телефону болтала, потом заявила, что у нее перерыв на обед, а в коридоре на посту никого нет. Меня ни один человек из ваших сотрудников ни о чем не спросил. И разве здесь тюрьма? Запрещено навещать больных? Боитесь, что их близкие увидят, в каких условиях содержатся несчастные?
Читать бесплатно другие книги:
