«Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!» Волков Алексей
— Закрепляемся здесь!
Но насколько бесконечный день! Хотя по времени уже скоро начнет темнеть. Значит, можно считать, что в запасе будет целая ночь. Да и командование не бросит, ведь именно здесь пролегает путь на Смоленск. Сюда должна подойти еще одна рота. Обещали еще какие-то подразделения, только пока неопределенно, словно сами до сих пор не решили, какие меры предпринять против вторжения.
И уж совсем осталась незамеченной солдатами смена власти в далекой Москве. На переднем крае больше заботят генералы, чем далекий президент.
— Почему отошли без приказа? — Командир бригады полковник Корк сердито смотрел на Чижевского сквозь стеклышки пенсне.
— В противном случае рота была бы полностью уничтожена. Был атакован силами пехотного полка, усиленного артиллерией и кавалерией. Принял бой, но затем неприятель начал обход позиций. В условиях полного необеспечения флангов и отсутствия какой-то поддержки был вынужден отойти, повредив за собой железнодорожные пути.
Начальник прибыл на полустанок самолично на коротеньком — паровоз и два вагона — составе. Ночь была беззвездной, все небо в тучах, и лишь несколько фонарей у перрона бессильно пытались разогнать темноту.
Полковник промолчал. Профессиональный военный, он сам прекрасно понимал: одной ротой ничего сделать невозможно, и в отступлении больше вины на нем, не сумевшем вовремя собрать бригаду и организовать правильную оборону. Но как соберешь, если она раскидана и по фронту, и в глубину, а сам он связан по рукам и ногам вышестоящим командованием? А последнее лишь только путает да отдает противоречивые директивы и требует быть сильным одновременно и везде?
— Никаких вводных я также не получал, — напомнил Чижевский.
— Вводные… — вздохнул Корк. Был он из тех, кто принял революцию сразу. В силу ли идеи, по корыстным ли расчетам — кто знает? Если последнее, то явно зря. При всех армейских сокращениях большой карьеры сделать не получилось и удалось подняться по званию лишь на одну ступень. После чего Август Иванович застрял в новом чине как бы не навсегда. — Война объявлена официально. Цель, как было сказано у поляков — восстановление исторической справедливости и присоединение якобы извечно польских земель. Включая Смоленск и далее. Вторжение происходит на широком фронте. Одна войсковая группа пока точно не установленной численности под командованием Рыдз-Смиглы движется сюда. Другая перешла в наступление против союзной нам Украины в направление Киева. С ними — так называемая армия Западно-Украинской республики. Положение серьезное. В стране объявлена мобилизация. Но есть хорошие новости. Вольный город Петроград заявил об объединении с нашей республикой. Всевеликое Войско Донское совместно с Кубанью выступило за тесный союз с нами и полную поддержку на все время войны. Сибирь пока молчит, но есть надежда и на помощь оттуда. В свете этого наша главная задача — продержаться и дать время для развертывания соединенной армии. Каждый день играет роль.
— Чем держаться, товарищ полковник? — не удержался Чижевский.
— Чем можем. Ладно, капитан. К утру здесь сосредоточится бригадная группа в составе двух батальонов и эскадрона. Батарею я тоже переброшу сюда. Большего сделать пока не могу. Сам понимаешь… Дальнейшее — уже прерогатива командования. Но недавно было твердо обещано, что сюда в самое ближайшее время начнется переброска сил. Лишь не указано, куда именно и каких. Командование в районе железной дороги я принимаю на себя. Основной бой примем чуть дальше. Я там уже наметил позиции. Твоя задача — продержаться на выбранном рубеже хотя бы до полудня. Впереди тебя будут действовать кавалерийские разъезды. Они же обеспечат наблюдение за флангами. Задача ясна?
— Так точно! — вытянулся Чижевский.
Все хорошее из услышанного принадлежало будущему. Пока же предстояли бои при неблагоприятном соотношении сил, но тем не менее на душе стало легче. Все не в одиночестве, а на миру и смерть красна.
Капитан машинально прикинул. Мобилизация — минимум месяц. Пока новые части добьются хоть какой-то слаженности, из аморфных образований превратятся в боевые единицы, времени пройдет немало. Пусть даже костяком послужат бывшие фронтовики Великой войны, а уж в отставных офицерах недостатка вообще не предвидится. Как достаточно и генералов, выкинутых из армии в свое время за ненадобностью или по одному подозрению в контрреволюционности. Зато налицо явно будет нехватка техники. Новая практически не выпускалась, старая превратилась едва не в хлам. Та же авиация, к примеру, представляла набор летающих гробов большей частью времен той же войны.
Но части первой очереди могут появиться на фронте в течение недели. Какие-то раньше, какие-то позже, тут уже исключительно вопрос переброски. Казаки… Вот с ними не ясно. Просто отрадно знать, что Краснов решил вступить в войну, переборов казачий сепаратизм.
— Сколько у тебя людей?
— Штыков — сто пятьдесят три. Плюс два офицера и пулемет. Рота понесла потери…
— Ничего. С первым пополнением доведем до штата. В Смоленске и других городах призыв начат с полудня. Теперь лишь вопрос времени…
А что в военном деле не связано со временем?
Хорошая погода на войне радует далеко не всегда. Легкий, градуса три, морозец, ясное небо, а в нем — стрекочущий чужой самолет.
— «Поте», — машинально заметил капитан.
Он старался следить за военной техникой, особенно той, что состояла на вооружении потенциальных противников.
— Что? — не понял Тертков.
— Говорю, самолет марки «Поте». Французский разведчик. Но Польша производит их по лицензии. Двухместный, может нести бомбы.
— Ааа… — протянул комиссар. — Думаешь, отбомбится?
— Не обязательно. Скорее всего, они просто определяют расположение наших позиций. Сверху-то все видно. Потеряли нас вчера, вот теперь и намечают, где мы их ждем и где лучше нас атаковать. В общем, хреново. Нам бы сейчас дождичек, да с оттепелью, чтобы поляки увязли в распутице. Вообще, им бы лучше подождать до теплых дней, и уж тогда воевать. Что-то поспешили. Март месяц, несколько дней, и поневоле возникнет пауза. Не понимаю. Да ладно.
Он говорил, а сам следил за небольшим от расстояния самолетиком. Достать его из винтовок проблематично, пусть летит, раз помешать не получается.
Сверху заметили позиции роты, и разведчик в вышине стал описывать круг. Солдаты старательно наблюдали за вражеской машиной. Многие из них вообще впервые видели самолет. Мало их было у молодой республики, чего уж там! А тут еще и чужой!
— Плохо, — Чижевский закурил. — Сейчас отметит, что на флангах никого. Я бы на месте поляков вообще пустил в дело конницу. Хороший кавалерийский рейд, благо с воздуха есть возможность наметить безопасные дороги…
Он невольно покосился на раскинувшееся впереди поле. Дорога разделяла заснеженную целину почти пополам. Железнодорожная ветвь шла чуть правее. Там же, на правом фланге, раскинулся довольно обширный лес. Зато слева никаких естественных преград на пути противника не имелось. Если не считать порядком изрезанной местности и глубокий снег повсюду. А главное, отсутствие войск и справа, и слева. Одни кавалерийские разъезды, способные заметить неприятеля, но не способные его удержать.
— Улетает! — радостно оповестил комиссар.
Он явно побаивался бомб. Неприятно сидеть в неглубоком окопе да ждать летящего с небес подарка.
— Сейчас будет высматривать, что творится в нашем тылу. — В отличие от Терткова, никакой радости капитан не испытывал. Все равно главные события развернутся на земле.
— А вот это уже к нам, — Чижевский кивнул на стремглав несущегося прямо по дороге всадника. — И даже новости могу предсказать. Наверняка обнаружили поляков. Офицеров ко мне!
В предположениях капитан оказался прав. Разъезд обнаружил противника на дороге километрах в шести. Не меньше полка, прежнего ли, иного, идущего с положенным охранением да с собственной кавалерией, не позволяющей сблизиться и рассмотреть все получше.
— Шесть километров — это часа полтора, — прикинул Чижевский. — А нам надо продержаться до полудня. Итого — от силы час боя. Может, вообще обойдется. Но надеяться на это не советую.
Опять затрещал мотор в вышине, извещая о возвращении разведчика.
— Час — это немного, — бодро отозвался Мельчугов. — Да еще пока в боевой порядок развернутся…
— Продержимся, — согласился Чижевский. — Главное — чтобы после разведки в обход не пустились. А в лоб мы их немного задержать сумеем.
От самолета отделились две точки, полетели к земле.
— Бомбы!
Но летчики бомбили с высоты, опасаясь снизиться пониже, и смертоносные снаряды упали впереди позиции. Дважды взметнулся вверх снег, перемешанный с дымом, по ушам хлопнуло, и все. Даже в донесение не вставишь.
Зато где-то позади и левее сухо хлопнуло несколько отдаленных винтовочных выстрелов. Но никакого гонца с той стороны видно не было: проводная связь, протянутая от станции, тоже пока молчала, и приходилось терпеливо ждать, выполняя последний приказ.
Наконец едва не на горизонте, с высоты видно было далеко, показалась походная колонна. И сразу Чижевского позвали к телефону.
— Капитан, там польская кавалерия обходит с левого фланга, — сразу без предисловий сообщил комбриг. — Минимум два эскадрона. Собирай людей и отходи. Удачи!
— Построить роту на дороге! Уходим!
Но перед маршем оглядел солдат и не удержался от краткой инструкции.
— Движение осуществляем по дороге. На случай атаки кавалерии твердо запомните главное: им сильно будет мешать снег. Ваша же задача — стрелять залпами исключительно по команде. В случае опасного движения противника во что бы то ни стало держать строй. Запомните: от лошади не убежишь. Порубят всех со спины. Для кавалеристов это мечта. Зато пока мы вместе, никто нас не возьмет. Сильно не растягиваться. Команды слушать беспрекословно, — и хоть не полагалось, добавил: — С Богом!
Повозки были направлены в тыл еще ночью, и кроме пулеметной двуколки при роте ничего не было. Дорога утоптана, свободно можно идти по четыре в ряд, отчего строй получался довольно коротким, Сам Чижевский то рысил на своем коне впереди, то пропускал солдат, посматривал, что творится сзади. Догнать у поляков шансов не было, но на всякий случай…
Солдаты прониклись моментом, шли сосредоточенные, винтовки на ремне, посматривали по сторонам и действительно держались кучно.
Не задерживаясь, прошагали между полустанком и деревней в стороне. Связисты уже смотали провод, отключились от линии и погрузили нехитрое имущество рядом с пулеметом. С околицы на проходящих солдат смотрело несколько мужиков и баб. Что испытывали крестьяне при виде уходящих прочь защитников, думать никому не хотелось. Может, кто-то из одетых в шинели людей впервые стал понимать, зачем государству нужна армия. А может, каждый в строю думал лишь о себе и о том, удастся ли дойти до основных позиций?
Не удалось. В паре километров слева и спереди на холме возникла небольшая группа всадников. Застыли, видно, решая, что делать, а затем там же стали появляться новые и новые кавалеристы.
— Продолжать движение!
Собственно, что еще остается? С каждым шагом шансы на благополучный исход растут, и еще не факт, что кавалерия пойдет в атаку. Снег действительно глубокий, на таком особенно не разгонишься.
Шаг невольно ускорился. Подгонять никого не требовалось. Кое-кто уже заранее взял винтовки в руки. Пусть стрелять еще рано, даже если кавалерия ринется в атаку, времени на изготовку будет достаточно, но с оружием как-то спокойнее.
Чижевский в это время прикидывал варианты. Худший получался, если поляки зайдут еще вперед, сократят расстояние, спешатся и начнут огневой бой. Задержка может быть чревата подходом неприятеля с тыла, да еще плюс неизбежные потери, раненые, которых надо будет выносить… И худшее — если бы при кавалерии имелось хотя бы оно орудие. Или — пулемет. Но вроде не видно.
Противник тоже явно решал, что же теперь делать? Упустить отходящую роту вроде нельзя, атаковать — трудно, а долго не простоишь. Все-таки не так далеко до основной русской позиции. Вдруг от нее пошлют отряд навстречу своим? На глазок поляков было несколько побольше эскадрона, но явно не больше двух. Численность-то может быть различной. Хотя начало войны, особых потерь неприятель пока не понес.
— Спускаются! — пронеслось по рядам.
Поляки действительно пошли на сближение. Рысью, сохраняя силы лошадей.
— Продолжать движение! — повторил приказ Чижевский.
Время тянулось. Теперь уже все солдаты скинули винтовки. Нервы натянулись, каждый про себя решал, удастся проскочить или все-таки будет бой?
Судьба склонилась в пользу второго. Кавалерия упорно рысила на перехват. Пока не битая, исполненная гонора. Второй день войны, и уже удалось зайти довольно далеко от границы фактически без сопротивления. Мелкие стычки не в счет. На то и война. До первого настоящего отпора агрессоры всегда полны высокомерия, и все им кажется, будто победа достанется легко.
Еще лишняя сотня шагов. По прикидкам капитана, оставалось пройти километров пять. Многовато, но и не настолько, чтобы отчаиваться раньше времени. Тут уж как повезет. Особого перевеса у поляков нет. Ну, почти нет. Две сотни сабель против полутора сотен штыков. В общем-то, терпимо. Когда-то давно Неверовскому в его львином отступлении от Красного к Смоленску пришлось намного хуже.
И как сотню с лишним лет назад, поляки явно решили повторить ошибку Мюрата. Короткая колонна показалась им слабой добычей. Сблизиться, запугать, обратить в бегство, изрубить…
Пора.
— Рота! Стой! В две шеренги… Первая лежа, вторая с колена… Прицел…
Все-таки чему-то солдат он научил. Команды выполнялись довольно слаженно, паники пока не чувствовалось. Война во многом — испытание духа. У кого он крепче, тот и выигрывает.
Сухо треснул первый залп. Кажется, потерь поляки не понесли. Но ничего, бой только начался. Кавалерия увеличила рысь. В галоп поляки пока не переходили, снег сильно сдерживал бег коней, но уже взмыли вверх сабли в предчувствии первых ударов, и наклонились пики…
Залп. Еще…
— Прицел!..
Вот кто-то из всадников тяжело рухнул вместе с конем. Другой вылетел из седла. Заработал единственный в роте пулемет. Солдаты вошли в ритм, сноровисто передергивали затворы, вставляли новые пачки патронов. Оба младших офицера проверяли прицелы. Страха вроде бы не было, хотя поляки продолжали нестись, время от времени теряя людей и коней.
Пятьсот метров… Огонь стал более действенный. Пулеметчикам, наконец, удалось весьма точно положить очередь, и сразу трое или четверо кавалеристов полетели на снег. Но остальные уже переходили в галоп, трудный, и все-таки…
Четыреста… Залпы следовали один за другим. Чижевский застыл конным изваянием чуть позади роты аккуратно в середине небольшого строя. Пулемет теперь стрелял почти непрерывно, и гильзы уже образовывали небольшую горку.
Кавалеристы не выдержали первыми. Они готовились рубить и колоть убегающих, а вместо этого пришлось нестись навстречу свинцовому граду. Вот кто-то стал осаживать коня, другие уже поворачивали на полном скаку, и атака явно срывалась.
Залп. Еще… Отбито.
Чижевский посмотрел на уносящихся прочь кавалеристов. Пожалуй, десятка два нашли свою могилу на чужой для них земле. Невольно вырвалось давно отмененное, старорежимное:
— Благодарю за службу, братцы! Убедились, пока мы в силе, никакой кавалерии нас не взять?
А самому вспомнилась прежняя гусарская служба и как тяжело было сблизиться для удара.
Но ничего пока еще не закончилось. Уланы вышли из зоны действенного огня, и теперь гарцевали в отдалении.
— Продолжить движение!
Даже небольшая победа окрыляет. Только что значит, небольшая? В случае поражения рубка была неизбежной, а так никаких потерь рота не понесла. И с точки зрения солдат, удача была грандиозной. Потому настроение сразу повысилось. Шли радостные, возбужденные, пусть и продолжали поглядывать в сторону противника, однако теперь были полны уверенности, что любая повторная атака обернется для поляков, как и первая. Почин-то положен.
Урок оказался действенным. С четверть часа кавалерия продолжала следовать параллельным курсом, однако никаких других действий не предпринимала. Если не считать возни возле убитых и раненых да ловли ставших бесхозными коней.
Разумеется, надеяться, что так будет до основных позиций бригады, не стоило. И все-таки каждый шаг приближал роту к местам безопасным. Еще немного, и их заметят свои, окажут помощь артиллерией. Что такое два-три километра для трехдюймовок? Там уже точно можно будет сказать: спасены.
Чуть подальше противников разделил довольно широкий и глубокий овраг, делающий невозможными любые действия в конном строю. Да поляки и не собирались вновь атаковать с фланга. Их основные силы крупной рысью двинулись вперед, явно собираясь перерезать путь, а около взвода пошли на сближение, затем спешились и взялись за винтовки.
Именно этого Чижевский опасался.
— Мельчугов! Ведите роту дальше! Пулемет на землю!
Он лег за «максим» сам. Протянул в приемник ленту, старательно подкрутил наводку. Выдал первую очередь, подправил… Дистанция была большой для точной стрельбы, но ведь есть закон вероятности.
Поляки не выдержали довольно быстро. Кажется, кого-то Чижевский задел. Рисковать кавалеристы дальше не стали, прекратили огонь, довольно безрезультатный, лишь треплющий у отходящих солдат нервы, и стали отползать прочь.
— Грузите пулемет!
Рота не успела отойти далеко. В идеале следовало еще немного попугать противника, однако капитан ни на мгновение не забывал, что в скором времени поляки должны объявиться впереди. И тогда «максим» будет отнюдь не лишним при прорыве.
Солдаты продолжали идти быстрым шагом. Фланговый обстрел не нанес вреда, а близость цели невольно подстегивала даже самых нерадивых.
Пулеметчикам пришлось бежать вдогон. Отошедший неприятель попытался возобновить обстрел, но куда улетали пули, сказать было трудно. Даже характерного посвиста слышно не было.
Наконец, добежали, заняли свое место, и здесь смогли убедиться в одном из преимуществ кавалерии. Поляки успели зайти далеко вперед, встали на дороге и теперь преграждали путь.
Нет, они явно не желали еще раз испытать успех в прямой атаке. Кто ими командовал, сполна учел предыдущую ошибку и поступил более эффектным способом. Он просто спешил солдат, и теперь уже Чижевскому предстояло терять людей в попытке прорыва. Ни места, ни времени на обходные движения нет, все придется делать в лоб, а где-то позади накатывает основная колонна противника.
Сколько еще требуется пройти? Вернее, сколько отделяет польский заслон от основных сил бригады? Палка-то о двух концах.
Шаг невольно замедлился, однако приказа рассыпаться в цепь Чижевский пока не подавал. Он все продолжал возвышаться на коне, хотя просвистели первые пули, не очень опасные с учетом расстояния. Километра полтора, попасть можно лишь по случайности, и огонь больше призван напугать противника, чем нанести реальные потери.
Кое-кто из солдат стал оглядываться, высматривая, нет ли более безопасного пути? Такового не имелось. Слева в полукилометре раскинулся лес, только снега там столько, что не очень пройдешь. А справа во фланг заходит давешний взвод и скоро тоже откроет огонь.
— Что будем делать? — Тертков был взволнован и не мог это скрыть.
— Прорываться. Есть иные варианты? — с высоты седла отозвался капитан. — Тут осталось всего ничего…
Он повернулся к роте и зычно выкрикнул:
— Ребята! Тут наши неподалеку! Идти вперед смело, раненых не бросать! Покажем ляхам, у кого дух крепче! — И уже набрал воздуха, чтобы рявкнуть привычную команду: «Рота, цепью!»
Не успел. Всего немного. За спинами поляков вдруг затрещало, затем небо прямо над ними расцвело облачком шрапнели. И сразу преградившие дорогу эскадроны засуетились, жолнежи помчались к коневодам, а рота исторгла дружное и грозное:
— Ура!
Все-таки в бригаде заметили, оценили ситуацию, пришли на выручку…
В общем, прошли…
— Слышь… Могли бы нас хоть на станции разместить. Хоть крыша над головой, и снега под задом нет.
— Не могли, — мельком покосился на комиссара Чижевский.
— Почему? Мы же на отдыхе!
— Не на отдыхе, а в резерве, — поправил Терткова капитан. И все-таки пояснил: — Здание вокзала наверняка будет обстреливаться. Держать там людей просто опасно. Раз оно в пределах досягаемости полевой артиллерии.
Беседа проходила под звуки близкого боя, и Тертков невольно посмотрел туда, где поляки уже во второй раз пытались взять штурмом позицию. Судя по отсутствию посыльных, до сих пор без особого успеха.
— Тогда да…
Впрочем, артиллерийского грохота было мало. Все больше трескотня винтовок да пулеметный лай. Противник явно еще не подтянул достаточное количество орудий, а без их поддержки атаки срывались даже при явном перевесе в силах.
Небо потихоньку затягивали облака. Да еще к тому вечер потихоньку надвигался на землю, суля некоторую передышку разыгравшимся на ней боям. Солдаты пользовались случаем, отдыхали да временами прислушивались к стрельбе. Не катится ли в их сторону, не придется ли подниматься и идти на выручку своим? Долг платежом красен, только лучше бы срок платежа наступил попозже.
Кажется, общее желание начинало сбываться. Стрельба явно пошла на убыль, а хватит ли у противника решимости на третью попытку, оставалось под вопросом. Сколько тут осталось до темноты? Вряд ли даже час.
— Пойду в политотдел, узнаю новости. — Тертков без особого желания заставил себя подняться.
Но и сидеть, ни о чем не ведая, было свыше сил. Власть в Москве переменилась, но пока еще никто не говорил точно, в какую сторону. Что будут за требования, насколько будет выполняться предвыборная кампания, все-таки понятно, что некоторые вещи говорятся ради красного словца и привлечения избирателей, что вообще могут реально сулить перемены и будут ли они? Наконец, как отреагировал на внезапную войну остальной мир? Есть Англия, Франция, да и Лига Наций. Неужели промолчат? И вообще, кому, как не комиссару, первому знать о новостях политики и о новых тенденциях ее освещения? Скажешь не так, и придется отвечать за несоответствие духу времени. Потому идти обязательно надо. И помнить — первые бои уже дали некоторый плюс в биографии, надо обязательно превратить их в ступеньку для карьеры. Когда возвышаться военному, как не в дни войны?
Чижевский проводил комиссара взглядом. Сам он расположение роты пока покинуть не мог. Вдруг приказ сдернет с места? Затихание боя еще ничего не значит. Противнику должна быть прекрасно известна местность, все-таки кое-кто здесь служил в тогда еще единой и неделимой, следовательно, не обязательно тупо ломить в лоб, а можно спокойно обойти и ударить с фланга. Или — тыла. Учитывая прорехи в импровизированной линии фронта.
Но жизнь продолжается, несмотря на все неизбежные тревоги.
— Товарищ капитан! Мы тут со Степанкиным решили чайку попить. Не присоединитесь? — Мельчугов был бодр, словно не было сегодняшнего опасного марша.
Хотя любая победа воодушевляет тех, кто всегда готов бороться.
Побольше бы этих побед…
ГЛАВА 16
Москва
Теперь Кротов уже откровенно не знал, что ему делать. Можно не любить власть, но есть еще и страна, которая являлась его родной и которую он был обязан защищать. Как и были определенные обязанности перед товарищами по делу, причем обязанности эти шли в некоторый разрез с офицерской честью. Как ее понимал в данных обстоятельствах бывший полковник. Хотя и отказ от них тоже являлся поводом для бесчестия.
Проще говоря, один из первых шагов в начале войны — это объявление мобилизации. И что в подобном случае делать ему, бывшему гусарскому офицеру? Пусть он формально является гражданином иной страны, но разве Сибирь перестала быть Россией из-за каких-то амбиций политиков?
Но невольно вспоминался фронт после «великой бескровной», ставшая вдруг толпой армия, потерявшие человеческий облик солдаты, бессмысленные расправы над офицерами, позорные братания с противником, многое другое, что лучше бы никогда не видеть…
В императорской армии было около трехсот тысяч офицеров. Многие погибли на войне, еще больше были убиты в первые революционные годы. Однако уцелевших было немало. Наверняка больше половины из них до сих пор живет в Московской республике. Уже не говоря о генералах, пусть ставших отставными, и тем не менее долго ли их призвать? На нынешнее войско, жалкую тень былого величия, хватит с избытком. Даже если его увеличить в несколько раз. Вернее, увеличено оно будет, на то и мобилизация, и все равно, до каких пределов? Ну, сформируют в итоге десяток полнокровных дивизий, много ли на них надо старшего командного состава? Полсотни бригадных и дивизионных начальников, пусть сотню полковников… Мелочь. Где здесь место для него, Кротова? Имеются более заслуженные люди, с большим опытом, а он в конце концов командовал лишь кавалерийским дивизионом, и лишь после революции вдруг побывал пару месяцев командиром полка. Вдобавок пехотного, разложившегося, ни на что не годного. С соответствующим итогом.
Ладно. Зачем строить планы? Кому он, в сущности, нужен?
Оказалось, нужен и еще как. Помимо вчерашнего мужчины в канцелярии оказался тот самый комитетчик, который вытянул Кротова из тюрьмы. Он и завладел Кротовым, увлек последнего в другой кабинет, в данный момент пустой, и с ходу задал неожиданный вопрос:
— Скажите, что вы делали вчера на площади?
Вопрос был настолько неожиданным, что Кротов не сразу обрел дар речи. Он вроде бы старался быть осторожным, никакого «хвоста» не наблюдал, и все-таки… Как вариант — «хвоста» в обычном смысле слова не было, вдруг пришло в голову, просто определенные люди, растворенные в толпе, вели учет всем прибывавшим. По спискам ли, по особым приметам, по каким-нибудь карточкам в архиве… Дело не обязательно в одном-единственном человеке. Раз про комитет болтают всякое, можно предположить: митинг был использован для тайного составления списка недовольных. Не факт, однако, чем черт не шутит?
— Искал одну случайную знакомую. Мне сказали, будто она может прийти туда. Извините, фамилии называть не буду. По понятным причинам.
— Ох уж мне эта офицерская честь! Можете не называть. Тем более фамилия ее наверняка имеется в списке.
Оговорка лишь подтверждала возникшее подозрение. Интересная вещь: демократия. Чуть что — и попадаешь в списки недовольных, а то и вообще объявляешься контрреволюционером! Но тогда необходимо обязательно предупредить Писаревскую о нависших над ней тучах. Все наверняка будет оставлено без последствий, дело каждого человека — голосовать за понравившегося лично ему кандидата, и наказуемым подобное быть не может. За исключением варианта, когда митинговавших вдруг обвинят в пособничестве врагу. Прошлые революционеры, ныне ставшие властью, немало способствовали поражению собственной страны. Чем новые хуже?
И что это в голову лезут какие-то бредовые мысли? Но зачем же тогда вычислять оппозиционеров? Чудные дела Твои, Господи…
А все шпионская доля. Постоянно вынужден подозревать едва не всех да опасаться буквально всего. Потому и вспоминается с таким теплом уже ставшая давней война. Вот друг, вот враг, и даже проблем как бы нет. Если есть, обычные, продиктованные работой.
— Ладно. Ваши любовные приключения — дело во многом личное, — вдруг улыбнулся Менжинский. — Если притом не разбазариваются какие-нибудь тайны. Но не думаю… В общем, с поручением вы справились хорошо, даже весьма хорошо, теперь необходимо решить, что с вами делать дальше?
— В каком смысле?
— Понимаете, в политике необходимо иметь рядом как можно больше надежных людей. А вы показали себя человеком надежным. Такие нам очень нужны в наше непростое время. Вы же хотите послужить своей стране?
— Сложный вопрос, — губы Кротова чуть дрогнули в показной усмешке. — Учитывая, что родных мне стран вдруг стало несколько штук. И которой из них служить? По логике, я гражданин Сибирской республики.
— Я бы сказал, вопрос, напротив, прост. Одна из главных наших задач — объединение этих нескольких родных государств в одну страну. Так что ответ — послужить России. Вы же давали присягу именно ей?
— Если точнее, государю императору. Россию олицетворял именно он.
— Это уже тонкости. Императора давно нет в живых. Впрочем, единой России тоже. Но если мы не в силах воскресить гражданина Романова вместе с его ближайшими родственниками, заметьте, я даже не ставлю вопроса, надо ли это делать, да и к давнему убийству наша партия никакого отношения не имеет, то собрать вместе земли мы вполне можем. Пусть не сразу, так ведь и Москва не сразу строилась, и те самые территории вокруг нее веками собирались. Веков у нас в запасе не имеется. Придется все повторить в ускоренном порядке. За несколько лет. Желательно вообще за год. Объединение с Уралом было первым шагом. Сейчас в Петрограде проходит расширенное заседание правительства с единственным вопросом — присоединение к нам перед лицом угрозы. Война иногда подстегивает, знаете ли. Кроме того, есть надежда на Украину. Поляки решили прибрать к рукам и ее. Мол, сил нет ни у нас, ни у них. А общий враг сплачивает. Вот насчет вашей Сибири пока не очень ясно…
Сказанное невольно заставляло задуматься. Не столь важно, под каким именно знаменем былая Империя снова станет более-менее единой. Главное, чтобы стала. Да и война… В прошлый раз шалая от свободы страна не выдержала, распалась, сдалась, а в этот? Вдруг произойдет чудо, и народ опомнится, соберется, повторит давний подвиг иного Смутного времени?
— Я согласен, — слова вырвались сами. — Что надо делать? Правда, давненько мне не доводилось командовать солдатами.
— Командовать тоже придется. Но, возможно, не сейчас. Мобилизация будет объявлена в полдень. Но на вас несколько иные планы. Одновременно с мобилизацией будет создан Совет обороны во главе с новым президентом. Или — Ставка, пользуясь военными терминами. Вам предлагается должность офицера по особым поручениям. Не все решается в строю. Любая победа нуждается в тщательной подготовке, и за любой мелочью необходимо проследить.
Практически вся служба Кротова прошла именно в строю, и потому имелось в бывшем полковнике некоторое предубеждение к штабным. Но будучи профессионалом, он в то же время прекрасно понимал необходимость оперативной и тыловой работы. Куда же без них? Во всяком случае, есть возможность принести ощутимую пользу, и как отказаться в данном случае?
— В общем, сейчас получите документы, подъемные, оденетесь, как подобает, а к трем часам обязаны быть здесь. Успеете?
— Должен.
Конечно, пошить форму за подобное время нереально, но надо поискать какие-нибудь варианты.
Варианты нашлись сразу. Вернее, были предусмотрены кем-то из нынешних верхов. Кротову просто выдали все положенное из числа готового и хранимого на складе. Полевую форму, сапоги, шинель, амуницию — вплоть до белья. Разумеется, френч не мешало бы чуточку пригнать по фигуре, но это можно сделать и позже. Главное, переодевшись, Кротов почувствовал себя иным человеком. Даже плечи вроде распрямились. Есть такое свойство у мундира — менять его обладателя, делать его лучше и внешне, и внутренне.
Времени до назначенного часа было навалом. Оно к лучшему. Надо же привести в порядок все прочие дела! Например, известить кое-кого из подполья о перемене в судьбе и собственном решении. Как бы там ни отнеслись, но знать они обязаны. Была еще одна мысль — найти одну девушку, предупредить ее, что лучше пока покончить с играми в политику.
Собственно, любой нормальный человек в случае войны должен оставить всякие попытки переустройства страны. Имелся уже опыт, когда кучка безответственных личностей в мгновение ока развалила государство, лишила его плодов скорой победы, и все — от собственной неуемной и неумной жажды власти. Но разве партийные деятели могут быть умными? А вот массовка, к которой, без сомнения, относилась Дина, еще имеет какие-то шансы что-то понять, остановиться, отложить протесты до лучших и более спокойных времен. Да и власть обязана учитывать ошибки, пресекать любые потенциальные беспорядки вплоть до применения силы. Хотя бы для того, чтобы удержаться, не повторить печальный опыт Царского семейства.
Столица заметно преобразилась. Повсюду носились мальчишки-газетчики, кричали одно только слово: «Мобилизация», и люди немедленно образовывали небольшие группки, обсуждали новость, кто-то уже торопился домой, чтобы собраться, отправиться на призывной пункт. И сразу стало больше военных. Или это только казалось? Но нет, Кротов прошел совсем немного, а ему уже раза четыре попались небольшие колонны солдат. Если одна была точно кадровой, судя по выправке и довольно четкому шагу, то прочие явно состояли из призывников, всё людей сравнительно в возрасте, служивших ранее. Но притом пока не было видно идущей в строю молодежи. Впрочем, немудрено. В первые часы мобилизации и раньше хватало бардака, а теперь его должно быть еще больше. При нарушенном управлении, с сокращенными штатами штабов, ответственных за призыв, иного быть не могло. Еще ладно, казарменных помещений должно хватать. До революции в Москве и окрестностях стоял гренадерский корпус. Плюс первая кавалерийская дивизия. Пусть значительная часть былых казарм используется по другому назначению, а прочие наверняка обветшали, но уж какое-то количество народа поместить в них реально.
Вот только имеется ли для них вооружение и все прочее? Да и любая воинская часть это не просто скопище однообразно одетых людей. Тут нужна спайка, которая создается лишь с течением некоторого времени. Занятия, прививание дисциплины, от которой многие отвыкли, а другие и не знали. Крепкий командный кадр. Хотя с последним проблем быть не должно. А вот с остальным…
Гораздо чаще в толпе мелькали офицеры. Судя по количеству, наверняка многие только что были призваны из запаса. Кто-то ехал на автомобилях или пролетках, многие же, подобно Кротову, шли пешком. На них уже посматривали с некоторой надеждой. Начало войны поневоле вызывает всплеск патриотических чувств даже у тех, у кого в обычное время собственная страна не вызывает никаких положительных эмоций. Иное дело, что первоначального порыва хватает порою ненадолго…
И вопреки политике демократических правительств, были открыты все храмы, и оттуда разносилось обычное в подобных случаях пение: «Победы над супротивником даруя…».
Никаких конкретных известий с фронта пока не было, да и быть не могло. Газетчики кричали об идущих боях, а каких и где — догадайся сам. Обычные обыватели подсознательно ждали известия о первых победах, но Кротов был профессионалом и прекрасно понимал, что немногие малочисленные бригады на границе были элементарно не в силах даже задержать противника. Наверняка сейчас армия откатывается назад, и весь вопрос — насколько стремительно происходит вторжение и когда удастся остановить врага.
А ведь в Великой войне первые движения Императорской армии были наступательными. Но там была именно армия, а не ее жалкое подобие.
Как ни пытался Кротов проследить, никакого «хвоста» обнаружить не удалось. Полковник несколько раз пересаживался с трамвая на трамвай, петлял, посетил полдюжины магазинов, попутно прикупил кое-что из необходимых мелочей и, наконец, добрался до вожделенной явки. Впрочем, там задерживаться он не стал. Лишь в нескольких словах обрисовал свое новое внезапное положение да получил пару новых явок для связи. Никаких осуждений, наоборот, полное понимание. Кстати, одна из явок размещалась в парикмахерской, и посещать ее было гораздо легче, чем магазин.
Теперь оставалось последнее дело. Или два? И предупредить, и попрощаться на всякий случай. Кто знает, куда занесет судьба уже завтра? Вряд ли офицер по поручениям выполняет сугубо адъютантские функции. Может, на некоторое время какие-нибудь организационные и прочие дела задержат в Москве, а может, придется срочно нестись куда-либо, будь то тыл или фронт. Фронт получше, но тут уже от собственных желаний ничего не зависит.
В редакции царила форменная суматоха. Вдруг начавшаяся война заслонила собой все, даже выборы и протесты против них. Увы, но главные новости — всегда самые последние. Да и нынешние события затрагивали людей напрямую. Президент где-то далеко, будет ли он хорош или плох, еще под вопросом, а уходить в армию предстояло многим, и никто не знал, удастся ли вернуться или придется лечь в свою ли землю, в чужую…
Появление офицера в форме поневоле привлекло всеобщее внимание. Насколько понимал Кротов, в здешней редакции обитали главным образом либералы, то есть люди, которые сами на фронт идти не желали ни в коем случае. Соответственные стороны жизни они наверняка презирали, никаких реальных представлений об армии не имели, а сейчас наверняка не представляли, как относиться к начавшейся войне? Может, кто-то из них воспринял случившееся в качестве помехи для политической борьбы, а кто-то, напротив, прикидывал, вдруг удастся ее использовать в собственных целях? С учетом опыта войны Великой, едва не переросшей в войну гражданскую.
Неужели вновь появится деление на пораженцев и оборонцев?
На сей раз Дина была на работе. Без того большие глаза девушки еще расширились при виде Кротова в форме. Одно дело, знать что-то о прошлом, и другое — увидеть случайного знакомого совсем в ином виде. Уже не обычного человека, нет, официального представителя государства.
— Я ненадолго, — сразу предупредил Кротов. — Служба. Может, посидим где-нибудь? Даже не знаю, удастся ли еще свидеться?
— Но ты же из Сибири… — растерянно вымолвила девушка.
— Есть разница? — чуть пожал плечами Кротов. — Война касается всех нас, вне зависимости от места проживания. Где же мне еще быть?
— Не знаю… Но кто ругал режим?
— Режимы приходят и уходят. Страна остается.
Как ни относись к конкретному человеку, его отправление на войну поневоле вызывает желание побыть вместе хоть некоторое время. Как порою приходится быть рядом с постелью умирающего, что бы о нем ни думали при жизни. Но ведь и тут никто не скажет, суждено ли вернуться или одной могилой в дальних краях станет больше?
— Когда уезжаешь?
— Понятия не имею. Это уже военная тайна, которую мы узнаем в последний момент. Прибыть в пятнадцать ноль-ноль, а дальше начальство объявит, кому на племя, кому — на убой, — вольно процитировал он Дениса Давыдова.
— Слушай, я не поняла… Кто ты по званию? Ты же в войну стал офицером. Какое они имеют право тебя призывать? Да еще из другой страны…
— Я кадровый, — признался Кротов. — Окончил Николаевское кавалерийское как раз перед японской войной. Так что это моя профессия. А последнее мое звание — полковник.
Он покосился на нарукавную нашивку. Все-таки погоны намного лучше и удобнее, но все революционеры с самого начала революции только и норовили их сорвать. Даже непонятно, откуда такая злость? Это лишь знаки различия, а любое звание — лишь свидетельство профессиональной квалификации, должность, которую человек может занять в соответствии со знаниями и способностями. А без должностей армия существовать просто не может. Как не может существовать без дисциплины, сразу превращаясь в обычную банду.
— Настоящий полковник? — Для Писаревской статус ее знакомого явно был откровением.
— Не знаю, насколько настоящий. Произведен весной семнадцатого, когда уже армия превратилась в вооруженный сброд. Так что полковником побыл лишь несколько месяцев. Вопрос о моей подлинности можно считать открытым, — невольно улыбнулся Кротов.
— Ничего себе…
— Тебя это смущает? — Они уже сидели в какой-то кофейне, расположенной неподалеку от редакции. — Ничего. Война закончится, и наверняка вновь вернусь к мирному ничегонеделанию. Вернусь в Сибирь, буду медведей разводить, грибы собирать…
— Переиграть нельзя?
— Зачем? Во время войны единственная обязанность мужчины — воевать. А вот на митинги ходить больше не советую. Что-то я такое слышал, будто власть тщательно отслеживала, кто именно находился на площади. И есть подозрение, будто могут в случае неудач обвинить оппозицию в служении противнику. По законам военного времени. Если очень хочется, дождитесь лучше победы.
— Ты не понимаешь… Новый президент — худший из всех возможных.
— Но его выбрал народ. Раз уж захотелось пожить при демократии, то надо с ней считаться. — Сам Кротов демократом никогда не был, с сибирским правительством боролся как мог, однако не станешь же рассказывать об этом! Вдобавок борьба происходила с иных, противоположных, позиций.
— Нам главное — не допустить его вступления в должность.
— Насколько понимаю, он уже вступил. Повод достойный — война. Медлить не годиться, да и прежний, как его, Бухарин, торопится сдать дела. — Последнее тоже было правдой, услышанной мимоходом в Кремле. — А дальше уже иной вопрос — справится ли с новыми обязанностями или нет? Да и народу, уж поверь человеку не очень молодому, в данный момент до политики особого дела нет. Начало войны, тут заботы иные. Более практичные. Вот все прочее покажет уже ход событий. Например, как слышал, в ближайшее время может состояться объединение с Петроградом. Разве плохо?
— Зачем он нам нужен? Только корми их… Они же сами себя толком продовольствием обеспечить не могут.
— Зато у них промышленность. Так что выигрыш имеется, и самый прямой. Плюс это порт, значит, связь с иными государствами. И вообще, мы же — один народ. Уже поэтому государство тоже обязано быть единым. Или хочешь как в Латинской Америке? Все говорят на одном языке, и в то же время куча стран, ни одна из которых не является развитой хотя бы до европейского уровня? Не хочешь пожить в такой? Я лично — не слишком. Знаешь, до войны и революции я чувствовал себя человеком великой страны. И отношение иностранцев было соответствующее. А сейчас мы превратились в набор колоний, и даже правительства прислушиваются, что именно им скажут за рубежом. И вообще, против быть легко, но надо же предлагать нечто взамен!
— До революции было самодержавие. Тюрьма народов, система, отсутствие свободы. А сейчас — каждый человек может добиться всего. — Кажется, говорить на некоторые темы с Диной было бесполезно. Подобно многим из нового поколения, она уверовала в пропаганду, и никакие доводы рассудка проникнуть в ее сознание не могли.
— Положим, добиться и тогда было возможно. Опять-таки смотря чего. Понимаешь, тогда не было идеала, но все-таки жизнь куда-то двигалась. И, казалось, к лучшему. Я не про интеллигенцию говорю. Бог с ней! Про простой народ. И количество школ возрастало, и уровень жизни рос. И страна богатела, развивалась. Не столь быстро, как желалось бы, но все же… А сейчас… Кроме некоторых абстрактных свобод, да и есть ли они, полный откат во всех сферах.
— Ты что, реакционер?
— Я — патриот. Во всяком случае, был таковым раньше. Когда у меня была своя страна. Сейчас — не знаю. Но и вечный развал уже надоел.
Не так шел разговор, совсем не так, а между тем время стремительно утекало и скоро должно было закончиться. Не время вообще, то, которое отведено было на встречу. А уж будет ли что-нибудь за ним, кто знает? И обидно фактически ругаться с понравившейся женщиной, но не принимать же ее взгляды лишь по той причине, что сердце вдруг стало биться сильнее?
Но что делать?
— Мы словно на разных языках говорим, — задумчиво произнесла Писаревская.
— Слушай, вы хоть окончания войны дождитесь. Полякам не в первый раз Москву брать. И все во времена внутренней смуты. А там — творите, что хотите. Или — что вам позволят. Во время войны отношения не выясняют.
— После может оказаться поздно. Если Он победит, тогда его уже не сбросишь. Тут же народ азиатский. Начнут прославлять…
— Тут народ русский. Не имеем мы отношения ни к Европе, ни к Азии. И слава богу! И вообще, с чего ты взяла, будто где-то существует страна полного счастья и всеобщей свободы? Вон сколько в той же Европе рабочих демонстраций! И ведь подавляют, да еще силой оружия. Ладно. Извини. Время. Только и успею тебя проводить…
— Ты там береги себя. — До девушки вдруг дошло, куда направляется ее знакомый. Как и то, что ругаться в данном случае — глупо.
— Не в первый раз. Третья война на моем веку, — чуть улыбнулся Кротов.
Читать бесплатно другие книги:
