Призраки грядущего Геммел Дэвид
— Не надо было рисковать, — сказал слуге Чиен. — Слишком ты стар для этого.
— Виноват, мой господин.
Кубай вытащил нож из горла и привстал на колени. Кровь текла на его козий кожух. Чиен, став перед ним на колени, забрал нож.
— Если тебе любопытно это знать, — сказал он, — твои легкие сейчас наполняются кровью. Говорят, что человека при этом посещают самые восхитительные видения. Впрочем, ты этого не заслуживаешь.
Чиен вонзил клинок в сердце Кубая и толчком опрокинул тело на спину.
— Мне снился чудесный сон, — сказал он Оши. — Будто я у нас дома, в саду, — и помнишь те цветы, что мы пытались развести в сухом месте у южной стены? — Оши кивнул. — Так вот, они зацвели, и лепестки их переливались самыми изысканными оттенками пурпура. А их аромат мог заставить устыдиться даже мои розы. Хотел бы я знать, принялись эти пурпурные цветы или нет?
— Думаю, что да, господин. У вас легкая рука на цветы.
— Хотелось бы надеяться.
Надир, которого Чиен ударил в живот, застонал. Чиен встал и двинул его сапогом по виску. Шея надира хрустнула, и Оши поморщился.
— О чем это я? Ах да, о цветах. Этой земле недостает цветов. Будь их побольше, надиры, возможно, больше интересовались бы поэзией, чем войной. Седлай коней, Оши. Это гнусное место нагоняет на меня меланхолию.
В течение трех недель путники ехали только ночью, скрываясь днем в перелесках или в извилистых балках, пересекающих степь. В темноте путешествовать приходилось с большой осторожностью — почва гигантскими уступами переходила с одного каменистого плоскогорья на другое. Неверные тропы были покрыты осыпью, и путники часто спешивались, ведя лошадей в поводу.
Четырежды Окас предупреждал их о погоне, и путники из укрытия наблюдали за надирскими всадниками, рыщущими в поисках следов. Но Финн умело прятал следы, и охотники проезжали мимо.
С водой в степях дело обстояло неважно, часто приходитесь делать большой крюк, чтобы отыскать на плоскогорье скальное озерко. Многие из них охранялись, и путники поворачивали прочь, так и не утолив жажду. Небольшой запас воды, который они везли с собой, был нужен, чтобы ополаскивать от пыли ноздри и рты лошадей.
— Все преимущества за врагом, — сказал Финн, когда они в третий раз за три дня устроились на ночлег без воды. — Они знают, что без воды мы далеко не уедем, поэтому больше не выслеживают нас. Стоит только выставить стражу у всех колодцев и водоемов.
— Охрана стоит не везде, — сказал Окас. — В часе езды отсюда есть скальный водоем. Он мелкий, но вода пригодна для питья.
— Почему же он не охраняется? — спросил Чареос.
— Охраняется, только не людьми.
— Если это снова демоны, — просипел Бельцер, — я уж лучше еще один день буду облизывать траву.
— Не демоны, львы, — сказал Окас. — Но не бойся: я умею обращаться с дикими зверьми.
При свете половинной луны путники двинулись через плато, обернув копыта коней тряпками. Тропа сперва вела вниз, потом вильнула вправо и круто пошла на подъем. Лошади забеспокоились, чуя запах львиного помета.
Окас, шедший впереди пешком, вывел их к широкой каменной чаше. У пруда были восемь львов — один самец, три самки и четверо детенышей. Львицы встали первыми, обнажив клыки. Окас с тихим пением медленно пошел навстречу зверям и сел шагах в десяти от них. Мерный напев эхом отдавался в скалах. Одна из львиц подбежала к старику и обошла его кругом, размахивая хвостом. Потом потерлась головой о его плечо и улеглась с ним рядом. Остальные львы даже не смотрели на Окаса.
В голове у Чареоса прозвучал голос Окаса: Ведите лошадей к пруду. Пусть напьются до отвала. Вы тоже напейтесь и наберите воды в мехи. Потом уходите— и чтобы ни слова.
Чареос обернулся к остальным и поднес пальцы к губам. Финн кивнул, и все молча направились к воде.
Окас тянул свою песню не переставая, пока люди вели к воде испуганных лошадей. Потом жажда пересилила страх — кони опустили голову в воду и стали пить. Чареос лег на живот и наполнил рот прохладной влагой. Подержав ее во рту некоторое время, он стал понемногу пропускать воду в пересохшую глотку. Потом выпил, сколько мог, и только тогда наполнил мехи. Остальные последовали его примеру.
Киалл окунул голову в пруд, вынырнул и сказал:
— Вот здорово!
Лев взревел, кони взвились на дыбы, и Бельцер едва не упустил поводья. Лев встал и затрусил к Киаллу.
Не двигайся! — раздался голос Окаса в голове юноши. — Стой на месте и не шевелись.
Лев обошел вокруг Киалла, ощерив желтые клыки. Напев Окаса сделался громче — его ритм завораживал. Лев заглянул Киаллу в лицо — клыки царапнули кожу, и юноша ощутил зловонное дыхание зверя. Затем лев вернулся к своему семейству и лег, а Киалл встал, пошатываясь. Чареос молча подал ему поводья его коня. Все пятеро медленно отдалились от пруда и спустились по склону на плоскогорье.
Окас догнал их. Они ехали еще час и перед самым рассветом остановились в мелкой выемке, образованной застывшей лавой.
Финн хлопнул Киалла по плечу:
— Немногим доводилось целоваться со львом. Будет о чем рассказать детям.
— Я думал, он мне голову оторвет.
— Я это сделаю за него! — рявкнул Чареос. — Ты разве не видел, что я велел всем молчать? Ты от природы такой дурак или долго учился?
— Брось, Мастер, — вступился Финн. — Ты тоже был молодым. Знаешь, Киалл, почему лев ткнулся в тебя носом?
— Нет.
— У него во рту есть особые железы, их пахучим секретом львы метят свои границы. Тебе еще повезло — чаще они для этого используют свою мочу.
— Значит, мне повезло вдвойне, — улыбнулся Киалл и спросил Окаса: — Долго ли еще до этого надренского городка?
— Завтра или послезавтра будем на месте. Охотники кишат повсюду — нельзя забывать об осторожности.
— Как ты думаешь, Равенна еще там? — спросил Киалл у Чареоса.
— Вряд ли. Но мы сможем выяснить, куда ее увезли.
— Прости мою оплошность, — сказал Киалл, видя, что Чареос все еще сердится.
Тот улыбнулся:
— Финн прав — все мы когда-то были молоды. Но не позволяй таким оплошностям войти в привычку. Я вот о чем хотел поговорить с тобой: у нас недостаточно сил, чтобы освободить всех женщин, которых надрены держат в плену, поэтому тебя ждет разочарование. Хорошо, если мы узнаем о судьбе Равенны, но это все, чего мы можем добиться, понимаешь?
— Но если женщины там, должны же мы хотя бы попытаться?
— Что толку? Ты сам видел, каких трудов нам стоила одна только дорога сюда. Прикинь, каково нам будет отсюда выбраться.
Киаллу очень хотелось поспорить, найти какой-нибудь сокрушительный довод, который убедил бы Чареоса. Но он уже видел, что такое степь, и знал, что им не уйти, если с ними будет около двадцати узниц. Однако признать, что Чареос прав, было тоже невмоготу. Киалл отвернулся и стал смотреть на звезды.
— Я знаю, Киалл, ты обещал, — продолжал Чареос. — Я понимаю, что значит для тебя это обещание. Но ты дал его, не подумав. В жизни всегда приходится с чем-то мириться — выше головы не прыгнешь.
— Все верно, я брякнул не подумав. Но нельзя ли будет выкупить их? Золото у меня есть.
— И надрены охотно продадут их тебе — а день спустя догонят тебя, убьют и заберут женщин обратно. Мы имеем дело не с порядочными людьми.
— Ладно, там будет видно. Может быть, всё так, как ты говоришь, однако не будем ничего решать до утра.
— Солнце всходит — утро уже настало.
Киалл лег поспать, но ему мешали думы. В начале пути он мечтал о том, как, подобно странствующему рыцарю, освободит свою любимую. Он воображал, как она вернется домой вместе с ним, одарив его благодарностью и любовью. Но прошло уже четыре месяца с тех пор, как ее забрали, — быть может, ее уже нет в живых или она стала женой кочевника. Что до других женщин, он знал их не слишком хорошо. Он всегда стеснялся в обществе женщин, а они смеялись над ним за то, что он краснеет. Люсия, дочь пекаря, всегда была добра к нему — но что он может ей предложить? Отец ее убит, дом сгорел. Если он увезет ее обратно, ей негде будет жить и придется идти в Тальгитир на заработки. Есть еще Трианис, племянница Паккуса-пророка. У нее тоже не осталось никого из родных. Киалл перебрал в уме имена пленниц: Кассия, Юна, Колия, Менея. Сколько же их!
Чареос прав. Нечего и пытаться освободить двадцать молодых женщин — через степь их все равно не переправишь.
Но если они отступятся, даже не попытавшись, Киалл будет считать себя лгунишкой и хвастуном.
Он уснул беспокойным сном. День прошел, и в сумерках путники отправились дальше, стараясь держаться в низинах. Наконец Окас, который вел их по извилистой оленьей тропе, остановился на большой поляне, окруженной тополями, спешился и взошел на невысокий холм. Остальные последовали за ним и увидели внизу большое селение. Его окружал высокий частокол с четырьмя вышками по углам. Внутри лепилось около шестидесяти хижин и стоял один большой дом. По гребню стены расхаживали часовые, у ворот горели фонари.
— Прямо крепость, будь она неладна, — сказал Бельцер.
— Ничего, мы ее приступом брать не собираемся, — откликнулся Чареос.
— Хвала богам и за это.
Чареос присматривался к расположению домов и к движению внутри городка. Только что рассвело, и народу на улицах было немного. Две женщины с деревянными ведрами на коромыслах вышли из крепости через задние ворота. Чареос присмотрелся к воротам повнимательней: в них была устроена решетка с тяжелым железным блоком, который поднимался с помощью двух деревянных воротов, расположенных на стене.
Он отошел назад и присоединился к остальным.
— Вряд ли нам удастся войти туда незамеченными, не имея своего человека внутри.
— Где же его взять? — спросил Бельцер.
— Я пойду первым, — вызвался Чареос.
— Нет, — вмешался Киалл, — нельзя посылать вожака на такое опасное дело. Что мы будем делать, если тебя схватят? Пойду я.
— Ну и что ты им скажешь, парень? — хрюкнул Бельцер. — Я, мол, пришел за своей милой — подавайте ее скорее сюда?
— Что-то в этом роде. — Киалл выгреб из своей седельной сумки все золото, оставив только одно колечко. — Я скажу их главному, кто он там ни есть, что я хочу выкупить захваченных женщин. Если он согласится, я махну вам со стены правой рукой, а если почую измену, махну левой.
— И что же нам делать в последнем случае, генерал? — насмехался Бельцер. — Идти на приступ?
— Заткнись, дубина! — гаркнул Чареос. — Парень хорошо придумал. В полночь мы с Финном подойдем к южной стене. Если ты до того времени не подашь нам знак, мы пойдем и поищем тебя. Будь осторожен, Киалл. Там сплошные головорезы — чужая жизнь для них плевка не стоит.
— Я знаю. — Киалл сел на коня, и голос Окаса произнес у него в голове: Я буду с тобой, буду смотреть твоими глазами. Юноша улыбнулся Покрытому Узорами и тронул коня каблуками.
Солнце уже ярко светило, когда он стал спускаться по травянистому склону к городку. Киалл помахал рукой часовому на стене, зарядившему свой лук, и улыбнулся. Проезжая в ворота, юноша чувствовал, как пот струится у него по спине, и не смел поднять глаза на лучника. Он направив свою лошадь к коновязи и спешился. Поблизости был колодец — Киалл вытянул наверх ведро и напился из заржавленного ковша.
Услышав позади шаги, он медленно обернулся. К нему шли четверо часовых с мечами наголо.
— Нет нужды прибегать к насилию, друзья мои, — развел он руками. — Я приехал, чтобы купить одну-двух женщин.
— Покажи, сколько весит твое золото, — сказал высокий воин.
Киалл достал из кармана кольцо и бросил ему. Тот повертел его в руках.
— Годится. А где остальное?
— Остальное будет, когда договоримся.
— Да ну? Я знаю парочку приемов, которые помогают выведывать секреты.
— Не сомневаюсь в этом. Кто у вас тут главный? Проводите меня к нему.
— А может, это я и есть? — ухмыльнулся воин.
— Надеюсь, что у вашего вожака мозгов малость побольше, — огрызнулся Киалл.
— Ах ты сукин сын! — Воин вскинул меч, и Киалл, отскочив вправо, выхватил саблю.
— Оставьте его! — прогремел кто-то, и стражники застыли на месте. Высокий человек в черном растолкал толпу, собравшуюся на месте стычки.
— А ты-то тут при чем? — осведомился воин.
— Я знаю этого человека и не хочу, чтобы вы его убивали.
Киалл взглянул на пришельца: худощавый, с темным ястребиным лицом и шрамом через всю щеку. Юноша видел его впервые.
— Нечего совать свой кривой нос в чужие дела, Гарокас, — проворчал стражник.
Незнакомец с холодной улыбкой обнажил свою саблю.
— Дурак ты безмозглый, Гитха! Думаешь перебороть меня на мечах?
Гитха беспокойно глотнул и попятился, поняв, что зашел слишком далеко.
— Ну, довольно! — рявкнул Киалл, стараясь по мере сил подражать властному тону Чареоса. Двое мужчин замерли в изумлении. — Ты, — приказал Киалл Гитхе, — отдай мне мое кольцо и ступай обратно на стену. — Тот сморгнул стекающий в глаза пот и охотно подчинился: убрал меч в ножны, не глядя на Гарокаса, и зашагал прочь. Толпа, видя, что потехи не будет, разошлась. Гарокас с усмешкой покачал головой:
— Неплохо для крестьянского парня. Совсем неплохо. Вижу, Чареос хорошо тебя натаскал. Он где-то тут, поблизости?
— Возможно. Ты что, его друг?
— Нет, но мне надо его повидать. Я вот уже четыре месяца как ищу вас.
— Зачем?
— У меня имеется послание от князя. — Гарокас зачерпнул ковшом воды из ведра и напился. — Но что ты делаешь здесь, Киалл, так далеко от дома?
— Если тебя послал князь, ты и без меня это знаешь. Сюда привезли женщин из моей деревни.
— И ты приехал, чтобы увезти их обратно? Как это благородно. Но увы, ты опоздал. Последнюю из них продали пару месяцев назад. Этот город — всего лишь рынок, Киалл. Каждые три месяца надирские купцы и вельможи съезжаются сюда для покупки рабынь.
Киалл проглотил досаду.
— Как это тебя, человека князя, столь радушно принимают здесь?
— Меня принимают во многих местах. Пойдем, я провожу тебя к главному, о котором ты спрашивал. Возможно, там ты получишь ответ.
Гарокас вывел Киалла через переулки на главную площадь. Там стоял большой дом, который путники видели с холма. Гарокас вошел туда и провел Киалла в заднее, отгороженное завесой помещение.
С атласного дивана навстречу им поднялась женщина с коротко остриженными темными волосами, большими раскосыми глазами и пухлым ртом. Черная туника, подпоясанная в талии, оставляла открытыми длинные ноги. Киалл заморгал, стараясь не глядеть на нее слишком пристально. Она подошла к нему совсем близко, и он зашаркал ногами, стараясь отойти немного назад. При этом он случайно взглянул ей в глаза и заметил, что они синие, с лиловым оттенком.
— Ну вот твое желание и исполнилось, Киалл, — сказал Гарокас. — Она здесь главная.
Киалл поклонился, чувствуя, что краснеет.
— Я счастлив... то есть... я...
— Он что, дурачок? — осведомилась женщина.
— Не думаю, принцесса.
— Чего тебе здесь надо? — обратилась она к Киаллу. Он перевел дух.
— Мне нужна женщина.
— Тут что, по-твоему, — публичный дом?
— Нет, вовсе нет. Я ищу женщину, которую увезли из моей деревни, — хочу ее выкупить.
— Выкупить? У нас здесь цены высокие. По карману ли это тебе?
— Думаю, что да. Сколько?
— Это зависит от того, насколько она красива.
— Ее зовут Равенна, и она самая красивая... — Киалл запнулся, глядя в глаза незнакомке, и вдруг понял, что рядом с этой женщиной Равенна никак не может считаться красавицей. От одной этой мысли он почувствовал себя предателем. — На мой взгляд, она красивая, — неуклюже закончил он.
— Ты путешествуешь вместе с героями Бел-Азара? — спросила женщина. От этих слов его проняло холодом. Он заколебался, не зная, сказать ли правду, но тут же ответил:
— Да.
Она кивнула:
— Мне всегда лучше говорить правду, Киалл. — Она взяла его за руку, увлекла к дивану, отпустив Гарокаса взмахом руки, и легла, опустив голову на голубую шелковую подушку. Киалл остался стоять. — Расскажи мне об этих героях, — велела она.
— Что мне сказать вам? Это сильные люди, отважные, мастера военного дела.
— А зачем им нужна эта... эта девушка?
— Они хотят только спасти ее и вернуть... дорогим ей людям.
— Это ты — дорогой ей человек?
— Нет, то есть... да.
— Так да или нет? Сядь рядом и расскажи все толком. — Он примостился на краешке дивана, чувствуя бедром тепло ее ноги, прочистил горло и рассказал ей о своей любви к Равенне, невесте сельского хозяина Джарела.
— Я не упрекаю ее за то, что она собиралась замуж за другого. Она была права. Кто я? Мечтатель.
— И у тебя не было никакой другой женщины?
— Нет.
— Ни поцелуев, украденных на горном лугу, ни тайных свиданий?
— Нет.
Она села рядом с ним и обняла рукой за плечи.
— Последний вопрос, Киалл, — да смотри отвечай честно. От этого зависит многое. Ты сказал мне всю правду о цели вашего пути? Вам нужна только Равенна и ничего больше?
— Я сказал вам всю правду, клянусь.
Она долгим взглядом посмотрела ему в глаза, потом кивнула и улыбнулась. Сняв руку с его плеча, она вернула маленький кинжал обратно под подушку.
— Хорошо, я подумаю, хотя ничего тебе не обещаю. Ступай обратно на площадь и найди Гарокаса. Пусть велит, чтобы тебя покормили. — Он встал, неловко поклонился и направился к выходу. — Скажи, Киалл, — ты веришь мне? — внезапно спросила она.
— Хотел бы верить, госпожа моя. Как не верить такой красоте.
Она плавно поднялась, подошла и прижалась к нему, положив руки ему на плечи. Ее губы были совсем близко от его рта.
— А можно ли ей верить?
— Нет, нельзя, — прошептал он.
— Твоя правда. Ступай.
10
— Надоело мне торчать тут, — объявил Бельцер.
— Что он там делает? Почему не дает сигнала?
— Он говорил с начальником крепости, — сказал Окас, садясь рядом с ним. — Любопытная встреча, — хмыкнул старик, — а будет еще любопытнее.
— Почему? — спросил Чареос. — Кто он такой?
— Не он, а она, Мастер.
— Значит, опасности пока нет? — настаивал Чареос. Улыбка на лице Окаса померкла.
— Не уверен. Было мгновение в их разговоре, когда он подвергался большой опасности. Я чувствовал, что она вот-вот убьет его, но что-то ее остановило.
— Не надо было его посылать, — сказал Маггриг. — Опыта у него никакого.
— Быть может, поэтому он и жив до сих пор, — заметил Окас. — Этой женщине палец в рот не клади, но Киалл чем-то заинтересовал ее.
— В постель она, что ли, хочет с ним лечь? — спросил Бельцер.
— Возможно. Она, безусловно, хищница, а таких порой привлекает невинность. Но дело не только в этом, я чувствую. Она расспрашивала его обо всех вас.
— И он сказал? — прошипел Бельцер.
— Сказал. Это, я думаю, и спасло ему жизнь.
— Но если она здесь главная, — сказал Чареос, — то это она послала воинов, чтобы убить нас.
— Так и есть, — согласился Окас. — Занятно, правда?
— Тут чего-то не хватает, — заметил Чареос.
— И это верно. В крепости есть человек, спасший Киалла от стражников. Его зовут Гарокас, и он сказал Киаллу, что хочет поговорить с тобой, Чареос.
— Гарокас? Это имя мне незнакомо.
— Он говорит, что имеет послание от князя, — не знаю, что это может означать.
— Ничего хорошего, бьюсь об заклад, — проворчал Бельцер. — Ну так что же делать будем?
— Ждать, — ответил Чареос.
— Она может послать сюда вооруженных людей, — не унимался Бельцер.
— Может. Тем не менее будем ждать.
— Не знаю, как ты жив еще, парнишка, — сказал Гарокас. Они с Киаллом сидели за столом в переполненной харчевне. — Танаки обычно не столь мягка с врагами.
— Я ей не враг, — сказал Киалл, отправляя в рот последнюю ложку горячей похлебки.
— Ой ли?
— Почему я должен враждовать с ней?
— Так ведь это здесь твою любимую выставили на помост для продажи. Разве это не вызывает у тебя гнева?
Киалл посмотрел в холодные глаза воина.
— Вызывает. Но ведь не Танаки же возглавляла тот набег?
— Нет. Танаки только ведет торги. Добытчики съезжаются к ней со всей степи. Если бы ты побывал здесь в торговый день, тебе многое бы открылось.
— Я все-таки не понимаю, почему княжеского посланца терпят здесь.
— Это потому, — хмыкнул Гарокас, — что ты пока еще жизни не знаешь. Так и быть, просвещу тебя. Ты, конечно же, знаешь, что регент запретил работорговлю еще десять лет назад?
— Да. И отменил крепостное право. Он поступил очень мудро.
— Это как посмотреть. Если ты раб или крепостной, то конечно. Но если ты дворянин — дело иное. Благополучие дворянства всегда зависело от земли, но под угрозой надирского нашествия все изменилось. Земля, конечно, приносит кое-какой доход, но готирская сторона плодородна, и продовольствие там стоит дешево. Нет, настоящую выгоду всегда приносили рабы — а регент этого в расчет не принял. Понимаешь, к чему я веду?
— Нет, — признался Киалл.
— Неужели? Я полагал, что ты умнее — впрочем, это романтические бредни застилают твой рассудок. — Гарокас подался вперед. — Дворяне никогда не отказывались от работорговли — они просто нашли иные пути ее осуществления. Набег на твою деревню произошел с ведома князя. Он получает свою долю прибыли, и я должен проследить, чтобы дележ был честным.
Киалл почувствовал во рту вкус желчи. Он проглотил слюну и глотнул пива, заказанного Гарокасом.
— Мы платим ему подати, обращаемся к нему за защитой — а он продает нас, чтобы подправить свои дела!
— Скверно устроен этот мир, не так ли, парнишка?
— Зачем ты рассказал мне это? Зачем?
— А что такого? — пожал плечами Гарокас. — Вряд ли ты выберешься отсюда живым. Да я и сам сыт этим по горло. — Он потер глаза. — Стар становлюсь. Когда я был молод, как ты, я тоже верил в героев. Но героев не бывает — по крайней мере таких, какими мы хотим их видеть. Каждый совершает подвиги по собственным причинам, ради собственной выгоды. Взять хоть твоих друзей. Зачем они пошли за тобой? Думаешь, им нужна твоя Равенна? Нет, они хотят вернуть былую славу, ушедшую юность. Хотят снова услышать песни о себе.
— Я не верю этому. Чареос и другие рисковали жизнью ради меня — и ради Равенны. Не надо трепать их имена впустую. Спасибо за угощение.
Киалл вышел на свежий воздух и поднялся на стену. Двое часовых не препятствовали ему. Не глядя в сторону лагеря, Киалл подождал и скоро услышал в мозгу голос Окаса.
— Что ты хочешь сказать нам? — спросил старик.
— Ничего. Скажи Чареосу, пусть не приходит к стене. Подождем, пока я еще раз поговорю с Танаки.
— Будь осторожен, когда ты с ней. Ей уже доводилось убивать, и она способна убить снова.
— Я буду осторожен. Но она... тревожит меня.
Окас покинул его, и Киалл вернулся на площадь. Там на шести каменных столбах высился большой торговый помост. Киалл представил, как Равенна стоит на нем, а надиры, столпившись вокруг, пожирают ее взглядами. Но большие раскосые глаза Танаки заслоняли картину.
Кто-то хлопнул Киалла по плечу, и он подскочил.
— Я так и знал, что это ты, — сказал Челлин.
Киалл не сразу узнал кряжистого надрена, но потом вспомнил его и улыбнулся.
— Далеко же ты заехал от наших гор, Челлин. Я рад, что ты проделал этот путь благополучно.
Надрен сел на скамейку и почесал свою черную с проседью бороду.
— Нам это далось нелегко, как и тебе, должно быть. Как там твои друзья?
— Живы.
— Уже хорошо, если учесть, сколько народу посылали убить их.
— Отрадно, что тебя не было среди посланных.