Призраки грядущего Геммел Дэвид
Воины ринулись вперед, но у помоста их встретил Бельцер с топором. Чареос и Гарокас примкнули к нему. Киалл спрыгнул вниз, сбив с ног троих. Чей-то меч порезал ему руку у плеча, но он тут же выскочил и сам ударил врага мечом. Гарокас, уклонившись от удара, заколол своего противника. Он вытащил меч как раз вовремя, чтобы отразить выпад другого. Чареос, прикончив двух Волков, поспешил на помощь Гарокасу. Бельцер дрался как одержимый, и вскоре последний из надиров пал мертвым.
Цудай пробежал вдоль стены, спрыгнул, прокатился по земле и вскочил на своего расседланного коня. Чареос бросился ему наперерез, но Цудай промчался мимо.
— Берите девушку! — крикнул Чареос.
Бельцер сунул топор Киаллу, влез на помост и перекинул Танаки через плечо.
Во главе с Чареосом они добежали до задних ворот и нырнули в туман. Нащупывая тропу ногами, они медленно двинулись вверх по склону. Вскоре они услышали стук лошадиных копыт.
— Ложись! — прошипел Чареос, и все распластались на земле.
Всадники проехали в нескольких шагах от них, и Чареос встал.
— Куда теперь? — прошептал Бельцер. Они слышали крики надиров, но все звуки в сгустившемся тумане казались глухими и искаженными. Чареос снова устремился вверх. Бельцер тяжело дышал, весь красный от натуги. — Я ведь уже не молоденький, — пожаловался он, остановившись перевести дух.
В воздухе перед Чареосом возник светящийся шар.
— Хвала Истоку! — прошептал он.
Шар переместился вправо. Воины последовали за ним и скоро оказались в спасительном лесу, выше уровня тумана. Окас, по-прежнему сидевший на траве, открыл глаза, когда они вышли на поляну.
— Сядьте все вокруг меня, — велел он, — и положите девушку в середину.
Бельцер бережно уложил бесчувственную Танаки на траву, и они образовали круг. Окас снова закрыл глаза и запел тихо и мерно. Бельцер присмотрелся к нему. Старик сильно исхудал, лицо у него посерело, а губы стали такими же синими, как татуировка на подбородке.
Бельцер ткнул Чареоса в бок, указав на Окаса. Чареос кивнул. Ворожба, какой бы она ни была, тяжело сказывалась на старике.
На поляну выехали надиры, и Бельцер схватился за топор, но Чареос удержал его руку. Всадники, казавшиеся бесплотными, будто призраки, медленно проехали мимо них.
Киалл с дрожью посмотрел вслед этому видению. Окас открыл глаза и мешком повалился на траву Чареос и Киалл подались к нему, но старик махнул им рукой, свернулся клубком и уснул. Чареос укрыл его одеялом, а Киалл посмотрел на Танаки. При ярком свете луны он ясно видел кровоподтеки на ее лице. Левый глаз не открывался вовсе, правый сильно опух. Киалл осторожно снял с нее одеяло. Ноги и ягодицы тоже были в синяках и царапинах, на бедрах запеклась кровь.
Бельцер опустился на колени по ту сторону от нее. — Помочь тебе? — спросил он.
— Нет. Тут мы ничего не можем поделать. Но хорошо бы развести костер, чтобы согреть ее.
— Нельзя, — сказал Чареос — Я не знаю, насколько могущественно волшебство Окаса и долго ли оно продлится.
— Не понимаю, почему она не приходит в себя, — прошептал Киалл. — Она сильно избита, но все кости как будто целы
— Я уже видел такое раньше, — ответил Чареос — Страдает не столько тело, сколько душа. Скверное это дело, Киалл.
Танаки тихо застонала, и Киалл лег рядом с ней, гладя ее по лицу.
— Все хорошо теперь, — шептал он ей на ухо. — Ты у друзей. Спи, госпожа. Отдыхай
Чареос укрыл ее своим одеялом, а Бельцер свернул свой камзол и подложил ей под голову. Она повернулась на бок, выпростав руку из-под одеяла. Пальцы сжались в кулак, потом разжались и зарылись в землю Киалл нежно взял ее руку в свою. Дыхание Танаки стало ровнее, и она уснула
Трижды призрачные надирские всадники въезжали на поляну. Один спешился в трех шагах от путников и стал на колени, изучая следы. Он что-то сказал своим товарищам с озадаченным видом, но путники не слышали слов. Потом надир снова сел на коня, и всадники ускакали прочь.
Ночь тянулась медленно. Киалл уснул чутким сном рядом с Танаки, Чареос и Бельцер разговаривали шепотом. Гарокас отошел в сторону, под деревья, и улегся там
Рассвет застал Чареоса с Бельцером на холме — они всматривались вдаль, ища следы Финна и Маггрига. Надирский лагерь был покинут, город молчал.
— Они дошлые ребята, — сказал Бельцер — Ничего с ними не случится.
— Хотелось бы в это верить. Но дело слишком опасное, не надо было мне просить их об этом.
— Они люди взрослые, могли отказаться. Зато мы спасли девушку.
Чареос устал. Спину ломило, и он растянулся на траве.
— Ты бы поспал немного, — предложил Бельцер. —
Я покараулю Финна
— Ладно. За княжеским человеком тоже приглядывай. Не позволяй ему зайти тебе за спину.
— Думаешь, он убийца?
— Как бы там ни было, лучше за ним последить. — Чареос закрыл глаза и погрузился в сон.
Солнце поднималось все выше. Бельцер сидел подле Чареоса с топором на коленях и думал о своей вершине. Сейчас он снова чувствовал себя живым, почти юным. Почти что. Битва в городе и возвращение с девушкой на плече сильно его измотали. Он обхватил своей огромной пятерней топорище.
— Ну, на пару драк нас с тобой еще хватит, верно? Далеко на западе показался всадник — он ехал, выбирая низменные места. Бельцер заслонил рукой глаза, вглядываясь в него, — похоже, это был Финн. Погони за ним, насколько видел Бельцер, не было. Великан хотел разбудить Чареоса, но передумал. Мастер Меча смертельно устал и нуждался в отдыхе. Всадник стал медленно подниматься по склону. Это и правда был Финн. Он спешился, отвел коня на поляну и вернулся к Бельцеру.
— Где Маггриг? — спросил он.
— Он еще не вернулся. Финн опустился на землю.
— Я уж не чаял уйти. Они чуть было меня не поймали. Я убил двоих и въехал в быструю реку. Лук я потерял. Я держался за седло и думал, что конь вот-вот утонет, но славная животина вынесла меня на сушу.
— Отдохни теперь, — посоветовал Бельцер.
— Нет, я должен найти Маггрига.
— Не будь дураком! Надиры рыщут повсюду. Маггриг, наверное, затаился в какой-нибудь пещере. Дождется ночи и вернется. Если ты поедешь его искать, то наведешь тех на его след.
— И то верно, — вздохнул Финн. — Ладно, посплю немного. Разбуди меня, если он появится.
Бельцер кивнул.
— Девушка у нас. Все прошло хорошо.
Финн, не отвечая, улегся на траву и закрыл глаза. Бельцер прислонился спиной к дереву и тоже задремал на утреннем солнце. Когда он проснулся, Гарокас стоял на коленях рядом с Чареосом, пристально глядя в лицо спящего. Чувства горбоносого воина трудно было разгадать, но Бельцер видел, что тот обеспокоен.
— Не буди его, — тихо сказал Бельцер, и Гарокас поднял на него глаза.
— Меня послали убить его.
— Я знаю. И он тоже знает.
— Но в этом нет нужды, верно? Вы все и без того собрались умереть. И я рад, что меня освободили от этого поручения.
Гарокас встал, сел на своего коня и поехал прочь.
Киалл проснулся и сел, глядя на Танаки. Ее лицо немного порозовело. Он достал из котомки листья огуречной травы и смешал их с холодной водой. Это средство хорошо помогало от опухолей. Соорудив примочку, он тронул Танаки за руку — она вздрогнула и проснулась.
— Ты среди друзей. Это я, Киалл. Сейчас я положу примочку тебе на глаза — лежи смирно. — Он наложил холодную ткань на ее веки и нежно погладил ее по руке.
— Где Волки? — прошептала она.
— Ушли.
— Но как же...
— Не говори ничего, госпожа. Отдыхай. Прошлой ночью мы проникли в город и убили твоих... обидчиков. А после принесли тебя сюда. Ты в безопасности.
— Но почему? — снова спросила она.
— Потому что ты была в беде, — тихо сказал он.
Киалл посидел с ней еще немного, потом ее пальцы разжались, и он увидел, что она уснула опять. Он встал и потянулся. Бельцер спал под деревом на вершине холма, Чареос и Финн лежали рядом. Гарокаса и Маггрига не было.
В голове у него раздался голос Окаса: — Киалл, ты слышишь меня ?
— Слышу, — ответил он вслух, глядя на спящего старика. Голос доносился словно из глубины времен, немыслимо далекий и все-таки ясный.
— Скажи Чареосу, чтобы ехал в Лунные горы. Пусть найдет там Аста-хана. Еще скажи, что я сожалею.
Голос умолк. Киалл опустился на колени рядом с Окасом — тело старика было холодным и твердым. Покрытый Узорами умер.
Они похоронили старика на вершине холма и молча постояли над свежей могилой.
— Вот мы и потеряли одного из нас, — прошептал Бельцер, и слова его повисли в воздухе. Он вернулся в лагерь и сел, вертя топор в руках и глядя на его лезвия.
— Мне очень жаль, — сказал Киалл Чареосу. — Напрасно я попросил вас помочь мне. Теперь мне все кажется напрасным — не знаю почему.
— Мы вольные люди, Киалл, и сами сделали свой выбор.
— Я знаю. Но всё так жестоко... Посмотри на Танаки. Как могут мужчины делать такое? Не понимаю.
— Ну и радуйся, что не понимаешь.
— А ты? Ты можешь это понять?
Чареос отвернулся, глядя в степь.
— К несчастью, да. Сам я на это не способен, но других понять могу. Это связано с войной, Киалл, и с натурой воина. Он воспитан так, чтобы одерживать верх над врагами и истреблять их. Но прежде всего — одерживать верх. Есть еще одно ключевое слово: возбуждение. От гнева мужчина возбуждается не меньше, чем от зова плоти. Гнев и похоть крепко спаяны между собой. В битве воин возбуждается и одерживает верх над врагом. А Танаки и другие — жертвы всего этого. Их тоже давят, сминают и унижают, как врага в бою.
— Просто эти воины — дурные люди.
— Не так все просто. У многих этих мужчин есть женщины и дети, они заботятся о своих семьях и знают, что такое любовь.
— Мне их не жалко. Я рад, что мы убили их.
— Рад? Никогда не радуйся чужой смерти. Никогда. Благодари судьбу, что сам остался жив, — и только. У меня был когда-то учитель, великий человек по имени Атталис. Он говорил мне, что путь зла часто ведет через праведный гнев. Надиры налетают на готирскую деревню, насилуют и убивают. Готирские воины отправляются отомстить врагу и в свою очередь насилуют и убивают. И конца этому нет. Никогда не радуйся, что убил человека.
Чареос отошел к могиле. Киалл оставил его и ушел к Бельцеру, который сидел один. Лицо великана было спокойно, только мускул дергался на щеке. Глаза Бельцера покраснели, и он все время моргал.
— Что с тобой? — спросил юноша.
— Со мной? Ничего. Вспомнил вот, что мы давно не ели. Я голоден. — У Бельцера дрогнули губы, и он крепко сжал челюсти. — Дурак старый. Экий дурак! Уморил себя, чтобы защитить нас. — Бельцер шмыгнул носом и сплюнул. — Будь я проклят, если это не простуда. Все из-за погоды — холодный ветер да пыль. Одному Истоку ведомо, как люди умудряются жить здесь. Нет уж, мне подавай город... да чтоб кабаки были. Ну, чего уставился?
— Прости, — сказал Киалл. — Я не хотел тебя рассердить. Ты знаешь, ведь он велел передать тебе кое-что. Сказал — простись, мол, за меня со стариной Бельцером.
— Так и сказал? Правда?
— Да. И мне показалось, что он был счастлив.
— Знаешь, что хуже всего, парень? Знаешь?
— Нет.
— Он любил меня ради меня самого. Не потому, что я горазд махать топором и всегда готов убить парочку кочевников, — а ради меня самого. Не знаю, что во мне можно любить, но он нашел что-то. И я — смейся, если хочешь, — я тоже любил старика. «Старина Бельцер». Это кое-чего стоит, правда? Я любил его.
— Над чем же тут смеяться?
Слезы потекли по щекам Бельцера на рыжую с проседью бороду. Он опустил голову и расплакался навзрыд. Киалл положил руку ему на плечо.
— Уйди! Оставь меня. Неужто человек даже погоревать наедине не может?
Киалл покинул его. Танаки проснулась и сидела, завернувшись в одеяло. Глаза ее, еще сильно опухшие, уже могли смотреть.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Киалл, садясь рядом.
— Лучше тебе не знать как. Вы убили всех, кто там был?
— Да. То есть нет. Один, кажется, их вожак, сумел уйти.
— Это хорошо.
Киалл удивился, но не стал расспрашивать.
— Ты хочешь побыть одна?
Она улыбнулась и тут же поморщилась. На разбитой губе выступила капелька крови.
— Нет. Посиди со мной, мне хорошо, когда ты рядом. Почему ты спас меня?
— Разве это важно?
— Для меня да.
— Разве не достаточно того, что ты была одинока и нуждалась в помощи?
— Мы ведь не в сказке живем, Киалл, и я не похожа на вашу златовласую деву, заточенную в башне.
— Но ведь ты принцесса, — улыбнулся он. — А принцесс всегда полагается спасать.
Она не ответила на его улыбку, и в ее глазах мелькнуло раздражение.
— Ну а другие? Почему они помогли мне?
— Их попросил Покрытый Узорами — он сказал, что твое спасение входит в цель нашего похода.
Танаки кивнула:
— Я всех вас вознагражу.
— В этом нет нужды.
— Позволь мне судить об этом. Я не люблю оставаться в долгу. Куда вы отправитесь теперь?
— Искать человека по имени Аста-хан.
Танаки метнула на него быстрый взгляд, но выражение ее лица трудно было разгадать из-за синяков.
— Так он еще жив? Удивительно. Мой отец полагался на него во всем.
— И до сих пор полагается.
— Что ты такое несешь? Мой отец давно умер.
— Это трудно объяснить.
— А ты постарайся! — отчеканила она. — Может, я и побита, но мозги у меня в порядке.
Киалл как мог рассказал ей о своем поединке с демонами и о воине с лиловыми глазами, пришедшем ему на помощь.
— Окас сказал, что это был дух Тенаки-хана.
— Как он был вооружен?
— Двумя короткими мечами. Он двигался, как танцор — я никогда не видел ничего подобного.
Она кивнула.
— Это было одно из его имен: Пляшущий Клинок. А еще он звался Князем Теней.
— Чареос, Бельцер, Маггриг и Финн — они все знали его. Они все — герои Бел-Азара, и он был с ними всю последнюю ночь осады.
— Я знаю. Отец мне рассказывал. Они — Призраки Грядущего.
— Что это значит?
— Не знаю. Отец был скрытным человеком. Он рассказал мне об этих готирских воинах и добавил, что один из них его кровный родич — дренайский принц. Скорее всего это Чареос — не может же тот лысый толстяк быть принцем.
— Да, Бельцер у нас парень неотесанный.
Послышался стук копыт идущей шагом лошади. Бельцер вскочил с топором в руках. Киалл выхватил саблю. Гарокас, въехав в лагерь, слез с коня.
— Я думал, ты насовсем уехал, — сказал Бельцер.
— Я тоже так думал, — устало проговорил Гарокас, — но я нашел вашего друга.
— Маггрига? — прошептал Бельцер.
— Да.
Финн вскочил на ноги и бросился к ним.
— Где он? — вскричал лучник, вцепившись в черный камзол Гарокаса.
Тот положил руку ему на плечо:
— Надиры схватили его.
— О нет! Только не это! — отшатнулся Финн. Он бросился к лошади, но Чареос схватил его за руки и удержал, сказав:
— Подожди! Мы все пойдем. Успокойся, дружище.
Финн обмяк в руках Чареоса, уронив голову ему на плечо.
Чареос повернулся к Киаллу:
— Останься здесь с женщиной. Мы скоро.
— Бессмысленно, — сказал Гарокас. — Надиры кишат повсюду. Это безумие.
— Пусть так. Ты проводишь нас к его телу?
— Неужели это для вас так важно? Вы готовы рискнуть жизнью ради мертвеца?
— Да.
Гарокас недоверчиво покачал головой:
— Тогда поезжайте за мной. Только осторожно.
Путники вереницей ехали вслед за Гарокасом. Деревьев здесь почти не было, и местность впереди лежала грубыми складками, точно гигантский плащ, сброшенный с небес.
После часа осторожной езды они добрались до каменистого склона. Гарокас спешился и пошел вверх, ведя коня под уздцы. Остальные последовали его примеру. Он привязал коня к голому, как скелет, тополю и подождал их. Чареос подошел к нему. Никто не разговаривал с самого отъезда из лагеря. Лицо Финна было бесстрастным и белым как мел, лишь в глазах застыла мука. Бельцер шел сзади.
— Идите за мной, — прошептал Гарокас, — только без геройства!
Он протиснулся в узкую скальную щель, которая вывела их на карниз. В меркнущем свете дня Гарокас присел на корточки и указал на лагерь внизу. Там находилась большая часть трехсот Волков и горело шесть костров. В середине лагеря лежал распростертый на земле, привязанный к кольям нагой Маггриг, весь покрытый ранами и ожогами. Финн застонал, и Бельцер стиснул его за плечо.
— Ну что, насмотрелись? — шепотом спросил Гарокас. — Значит, он, видно, ничего им не сказал. Для этого нужно мужество — большое мужество.
— Он им обладал, — сказал Чареос, взглянув на Финна. — Редкий был человек.
— Мне думается, его лошадь сломала ногу, — продолжал Гарокас. — Не повезло парню. Он совсем уже было добрался до скал.
— Не будем больше смотреть, — прошептал Чареос и тронул Финна за рукав. — Пойдем, дружище.
— Да, — ответил тот.
Гарокас задом отполз от края, и все пролезли обратно через трещину. Когда они вышли к лошадям, Бельцер первый заметил, что Финна нет.
— Нет! — вскричал он и бросился к трещине, а Чареос и Гарокас за ним. Они вышли на карниз как раз вовремя, чтобы увидеть Финна, который медленно спускался по осыпи к надирскому лагерю. Бельцер хотел последовать за ним, но Чареос ухватил его за шиворот и пригнул к земле Бельцер плюхнулся на камни и посмотрел Чареосу в лицо.
— Оставь его, — сказал Чареос. — Ему не нужно, чтобы ты шел за ним, сам знаешь.
Бельцер хотел ответить, но не нашел слов. Он привстал на колени, поднял топор и полез обратно в трещину. Гарокас опустился на колени рядом с Чареосом.
Мастер Меча не оглянулся на него — он смотрел на маленькую темную фигурку, идущую вниз, к лагерю. Как это было бы просто, подумал Гарокас, опустив руку на рукоять кинжала. Взять и ткнуть клинком под ребра, прямо в сердце. А потом вернуться к князю, взять свое золото и жить дальше. Но это значило бы оставить Танаки. Он выругался про себя и убрал руку.
Финн спустился со склона и двинулся вперед, выпрямившись и высоко вскинув голову. В ушах у него стоял гул, словно от далекого моря, глаза заволокло туманом. Столько лет вместе — и в радости, и в страхе. Нельзя любить слишком сильно — он всегда это знал. В жизни должно быть равновесие, за все надо платить. Гораздо лучше вовсе не любить никого. Он прошел мимо двух часовых, точивших мечи, — они уставились на него и встали. Финн мерным шагом шел дальше. Теперь он хорошо видел Маггрига и то, что они с ним сделали. Кто-то схватил его за руку. Финн, почти не думая, ножом перерезал этому человеку горло.
Однажды Маггриг заразился красной чумой. От нее все умирали — но Финн сидел рядом с Маггригом и умолял его не уходить. Лихорадка изглодала Маггрига вконец, осталась только прозрачная кожа, обтягивающая кости. Но Финн выходил его. Он помнил тот день, когда впервые понял, что Маггриг будет жить. Небо было серое и ненастное, на горах лежал туман, с деревьев капало — и все же этот день был прекрасен, так прекрасен, что Финн не мог смотреть на него без слез.
К нему двинулся второй воин. Финн убил и его, но тот успел ранить Финна мечом в бок. Боли почти не было, и Финн последовал дальше. Что-то ударило его в спину, но он продолжал идти. Подойдя к телу, он упал на колени и перерезал веревку, привязывающую руки Маггрига к кольям.
Бросив нож, он приподнял голову Маггрига. Горлом у Финна пошла кровь, и он сплюнул.
— Ну и хлопот мне с тобой, парень, — сказал он, пытаясь поднять коченеющее тело.
Копье вонзилось ему в спину, пробило ребра и вышло из груди. Он почувствовал, как Маггриг выскальзывает у него из рук, и постарался как можно бережнее опустить его на землю.
Он сделал это, медленно осел вниз и затих, уронив голову Маггригу на грудь.
Если бы он мог увезти Маггрига в горы, все было бы хорошо. Небо там серое и ненастное, и туман окутывает деревья.
Если бы он только мог...
Мечи и ножи кромсали тело Финна, но он не чувствовал боли.
Чареос смотрел на это с карниза, Руки у него дрожали. Он отвел взгляд от этого зрелища и вперил его в землю. Так он сидел некоторое время, вспоминая Финна и Маггрига такими, какими они были в Бел-Азаре. Потом повернулся к Гарокасу:
— У тебя был случай, который больше не повторится. Почему ты меня не убил?
Гарокас молча развел руками. Чареос отполз от края и пошел к лошадям. Бельцер сидел на камне, положив топор на землю.
— Он хорошо умер? — спросил великан.
— Да... что бы это ни означало, — ответил Чареос, садясь в седло. — Поехали назад.
— Что мы будем делать дальше, Мастер Меча? Вчерашний день кажется таким далеким. Окас умер, Финн и Маггриг мертвы. А мы? Будем продолжать?
— Разве нам есть куда возвращаться? Будем продолжать. — Чареос тронул серого каблуками. Бельцер взял топор, сел на коня и поехал следом.
Гарокас, поколебавшись, вскочил в седло и последовал за ними. Чареос услышал его и натянул поводья.
— Нельзя идти втроем против всей надирской армии, — сказал Гарокас.
— И что же ты предлагаешь?
— Если нас будет четверо, это уравняет силы.
12
Чиен-Цу открыл глаза. Горы торчали вокруг, словно копья богов, высокие и грозные. Ледяной ветер свистал в скалах. Оши съежился у костерка, весь синий от холода. Чиен содрогнулся.
— Она мертва, — сказал он, представляя себе Май-Син такой, как видел ее в последний раз, — счастливой, сияющей, в горящем на солнце платье из желтого шелка.
— Вы, как всегда, оказались правы, господин, — ответил Оши.
— Я надеялся, что ошибаюсь. Пойдем поищем какую-нибудь пещеру.
Оши не хотелось уходить от тепла, каким бы слабым оно ни было, но он поднялся без единой жалобы, и они повели коней по извилистой горной тропе. На этой высоте не росли деревья, лишь порой попадался чахлый, засыпанный снегом куст. Горы поднимались отвесно справа и слева, и не было видно ни пещеры, ни какого-либо другого укрытия. Оши был убежден, что здесь им и конец. Последний раз они ели три дня назад — да и тогда это был тощий, жилистый заяц, сраженный стрелой Чиена.
Они поднимались все выше. Чиен не чувствовал холода, заслоняясь от него мыслями о прекрасной Май-Син. Он обшарил всю страну в поисках ее души, вслушиваясь, не прозвучит ли ее нежная мелодия.
Теперь его снедала тоска, холодившая сердце пуще горного ветра.
Тропа вывела их в узкую долину и снова пошла вверх. Некоторое время они ехали верхом, но сидеть в седле было слишком холодно, и они вновь спешились. Оши, споткнувшись, упал, и Чиен оглянулся.
— Что, старина, устал?
— Немного, мой господин.
Чиен никак не мог отучить слугу величать его «господином» и давно махнул на это рукой.
Обогнув поворот, они увидели, что на камне сидит, поджав ноги, какой-то старик. На вид он был невероятно древний — казалось, что его лицо выветрилось, словно песчаник. Весь его наряд составляли набедренная повязка из светлой кожи и ожерелье из человеческих зубов. Тело иссохло, и кости торчали под кожей словно ножи. На костлявых плечах лежал снег.
— Добрый вечер, отец, — с поклоном сказал Чиен. Старик поднял глаза, и Чиен содрогнулся, встретив его взгляд. Глаза старца были чернее ночи и полны древней, холодной злобы. Он улыбнулся, показав остатки почерневших зубов, и прошелестел, словно ветер, дующий между могильных камней:
— Май-Син прогневила Джунгир-хана. Он отдал ее своим Волкам, и она, не стерпев такого позора, вскрыла себе горло серебряными ножницами. Это случилось всего лишь через месяц после ее приезда.