Третья жертва Гарднер Лиза
Она взглянула на Чаки, но волонтер смотрел вправо, в сторону двух стеклянных боковых дверей, разбитых и измазанных чем-то темным, возможно кровью. Следы повреждений были заметны и на многих шкафчиках. Очевидно, основные события произошли именно здесь.
Неподалеку от дверей лежало тело. Длинные темные волосы, свободное летнее платье. Возможно, учительница. Подойдя ближе, Рейни увидела еще два тела. Поменьше. Неподвижные. Не взрослые.
Каннингэм икнул.
Рейни отвернулась.
– Уже посмотрел, – бросил сквозь зубы Уолт.
– Вам нельзя быть здесь.
– Это же дети, Рейни. Просто дети. Не бросать же их.
Выговаривать ему она больше не стала. Уолт был военным фельдшером и имел немалый опыт добровольческой работы. Он оценил ситуацию и знал – что сделано, то сделано, – а потому оказывал помощь уборщику.
Брэдли – пожилой мужчина с седыми щетинистыми волосами, в коричневых брюках и поношенной синей рубашке, со скромными золотыми часами из разряда тех, что дарят на двадцатилетний юбилей службы, – получил пулю в грудь. Тонкие марлевые повязки не могли остановить кровотечение, и красное пятно безжалостно расплывалось.
– Как другие? – шепотом спросил он.
– Все в порядке, Брэдли, – твердо ответил Уолт. – Ты о своей шкуре беспокойся. Это надо же – словил пулю… А ты о чем думаешь? – Он вставил в руку Брэдли иголку от капельницы, рассчитывая компенсировать кровопотерю.
– Вы отлично держитесь, – заверила уборщика Рейни, опускаясь рядом с раненым на колени и ободряюще ему улыбаясь. – Так все-таки что здесь случилось?
– Подстрелили…
– Кроме шуток. – Она принужденно усмехнулась, словно они просто болтали за ленчем. – Видели, кто это сделал?
– Вышел… из-за угла.
Рейни кивнула, ожидая продолжения. Лицо Брэдли начало синеть. Рейни знала: за синюшностью последует вызванной потерей крови гиповолемический шок, а потом раненый потеряет сознание. Если кровотечение не остановить, он умрет. Уолт и Эмери делали все возможное, но повязки, которые они накладывали на рану, почти мгновенно окрашивались красным.
– Услышал выстрелы… – выдохнул Браун. – Хотел… помочь.
– Вы смельчак, Брэдли.
Уборщик поморщился.
– Только вышел… бац… Не видел…
– Не видели, кто стрелял?
– Нет. – В горле у раненого заклокотало. – Был… во Вьетнаме. Забавно… думал… это будет там.
Глаза у него вдруг закатились. Уолт выругался.
– Черт. Мне нужны еще бинты. Эмери…
Тот открыл пустую коробку:
– Больше нет. Кончились.
– Так сбегай и принеси. – Уолт потянулся к тележке. Рейни отступила, чтобы не мешать.
– Не получится, – покачал головой Эмери. – Больница слишком далеко.
– Вертолет? – подала голос Рейни.
– Вызвал семь минут назад. Думаю, будет минут через пять.
– Вот дерьмо, – воскликнул Каннингэм за спиной у Рейни. – Да сделайте же что-нибудь, остановите кровотечение! Человек же умирает, вы что, не видите? – Он обвел взглядом лица собравшихся, а потом вдруг сорвал с себя светло-коричневую рубашку, купленную два месяца назад и составлявшую предмет его особой гордости. – Вот, возьмите.
– Этого мало, – покачал головой Уолт. – Нужно покрепче перетянуть рану.
– Вахтерская кладовка, – вспомнила Рейни. – Там должно что-то быть.
– Гигиенические салфетки, – сказал Уолт. – Вот что нам надо!
Ближе всех к кладовке оказался Чак. Ухватившись за металлическую ручку, он дернул дверцу на себя. Дверца не поддалась. Он ударил по ней ладонью, а когда и это не сработало, навел на замок пистолет.
– Господи! – Рейни быстро шагнула к нему и одним движением выхватила «глок» из вытянутой руки, прежде чем напарник успел выстрелить. Потом повернулась и твердо посмотрела ему в глаза. – Черт бы тебя побрал. Никогда больше так не делай! Мы же на месте преступления, и здесь всё – улики! Возле школы перепуганные родители, и половина из них примчатся на твои выстрелы с дробовиками и разнесут тебя на кусочки.
– Нам надо ее открыть! – крикнул в ответ Чаки.
– Ну так приложись плечом! Оно у тебя не стеклянное.
Глаза у Чаки вспыхнули. Рейни отступила, на всякий случай приготовившись прикрывать напарника. Ее смущали закрытые двери классов. Кто их закрыл? Кто не пожалел на это времени, когда все бежали, думая только о спасении? Кто успел навести здесь такой порядок? Определенно, не школьники. И не учителя. А если не они, то оставался только один вариант.
Чаки разбежался и прыгнул. Дверца с треском открылась, и он с победным воплем влетел в темную каморку. Но прежде чем Рейни успела прийти на помощь напарнику, Каннингэм издал крик, от которого у нее замерло сердце.
– Боже! Здесь ребенок!
Уолт и Эмери устремились на крик, но Рейни оттолкнула обоих.
– Я проверю, – коротко бросила она. – Уймись, Уолт, ты уже все свои девять жизней использовал.
Ей пришлось трижды моргнуть, прежде чем глаза привыкли к темноте. Каннингэм стоял в углу, склонившись над маленькой, сжавшейся в комочек девочкой с золотистыми волосами. Потом малышка подняла голову, и Рейни мгновенно ее узнала.
– Бекки О'Грейди! Ох, милая, с тобой все хорошо?
Она кивнула Уолту и Эмери, убрала в кобуру оружие и опустилась на колени перед дочкой Шепа. На первый взгляд девочка была в порядке. Рейни провела пальцами по тоненьким детским ручкам, но ни порезов, ни синяков не обнаружила. Как не обнаружила ни пороховых ожогов, ни пулевых отверстий, ни чего-то еще, что могло бы быть. И только потом заметила отрешенность в ясных голубых глазах девочки. Рейни осторожно притянула бедняжку к себе, и Бекки мешком свалилась ей на руки.
Рейни быстренько вынесла девочку из каморки и, положив на прохладный пол, уступила место Эмери.
– Зрачки расширены, – объявил он. – Реакция отсутствует. Можешь сказать, как тебя зовут?
Бекки молчала.
– Ты меня слышишь?
Девочка не ответила, но, когда он щелкнул пальцами, повернула голову на звук.
– Шок, – констатировал Эмери. – Возможно, причиненный травмой. Со временем пройдет.
Рейни присела перед девочкой на корточки. Тревога осталась, и Эмери ее не убедил. На носу у Бекки темнело грязное пятнышко, в волосах запуталась паутина. В этот день на ней была зеленая футболка с танцующими Винни-Пухом и Пятачком и подписью, гласящей, как здорово иметь друга.
Рейни осторожно стерла пятнышко сажи и погладила девочку по бледной щеке.
– Милая, как ты попала в каморку?
Бекки смотрела на нее и молчала.
– Ты пряталась?
Девочка медленно кивнула.
– Ты знаешь, от кого пряталась?
Нижняя губа у Бекки задрожала.
– Это был кто-то, кого ты знаешь?
Бекки опустила глаза.
– Все хорошо, милая. Теперь все кончилось. Ты в безопасности. – Рейни оглянулась на закрытые двери классов. – Тебя никто больше не обидит. Мне только нужно знать, кто это сделал, чтобы выполнить свою работу. Ты поможешь мне, Бекки? Поможешь мне выполнить мою работу?
Бекки О'Грейди покачала головой.
– Просто подумай об этом, милая. Просто подумай.
Прошла минута, потом другая. Девочка молчала, а потом и вовсе отвернулась от Рейни и сжалась в комочек. Так ничего и не добившись, женщина поднялась. Уолт и Эмери уже переложили Брэдли на носилки. Рану накрыли толстой стопкой гигиенических салфеток, которые прижимала к груди рубашка Чака. Брэдли оставался бледен, но дышалось ему, похоже, легче. Первое очко в пользу хороших парней.
Она огляделась. Дверь каморки раскололась. Половину содержимого Уолт, в поисках салфеток, просто выбросил в коридор. Их с Эмери кровавые отпечатки были теперь повсюду. Двери оставались закрытыми, и Бекки О'Грейди сидела, сжавшись в комочек, у ее ног.
Дальше по коридору… Мертвая учительница. И две девочки…
Господи, что же случилось в бейкерсвильской восьмилетней школе?
Рейни отвела в сторону Чаки.
– Бекки нужно убрать отсюда. Возьми ее, вынеси и постарайся найти Сэнди, ладно? Наши уже на подходе. Расставь их по периметру вокруг здания. И передай от меня вот что: внутрь периметра никого не впускать – ни прессу, ни мэра, ни богатеньких родителей. Люку скажи, что регистрационный журнал за ним.
– Прессу ждать недолго, – проворчал, скорчив гримасу, Чак.
– Вот пусть Шеп с ними и разбирается.
– Ладно. – Каннингэм прошелся взглядом по притихшему коридору с разбитыми стеклянными дверьми в конце. – Послушай, а почему все двери закрыты? Тот консультант сказал, что эвакуацию проводили по протоколу пожарной тревоги. Если так, то никто не стал бы закрывать двери и выключать свет, когда дети бегут из здания. Тогда кто это сделал?
– Не думаю, что это сделали дети или учителя.
– Человек в черном?
– А ты стал бы закрывать двери, убегая с места преступления?
Чаки наморщил лоб.
– Наверное, не стал бы. Но тогда что остается?
Рейни кисло усмехнулась:
– Не знаю, Каннингэм, но собираюсь выяснить.
Глава 3
Вторник, 15 мая, 14: 05
Сэнди О'Грейди срезала угол на скорости сорок пять миль в час. Покрышки ее верного «Олдсмобиля» недовольно взвизгнули, но она не обратила на это внимания. Вцепившись в руль, женщина смотрела только вперед.
По улице, справа и слева, бежали люди. Они выскакивали из домов и неслись по аккуратным, чистеньким тротуарам с белыми от шоками лицами, крича, передавая соседям страшную новость. Они бежали с аптечками, одеялами, бутылками с водой, полотенцами и всем прочим, что сообразили и успели прихватить.
Сэнди обогнула еще один угол, вдавила в пол педаль газа и наконец ударила по тормозам. Ну и ладно. За два квартала до школы улица уже была забита наспех припаркованными автомобилями и суетящимися родителями. Сэнди выехала на тротуар, выключила двигатель и бросилась в толпу.
Ну и шум… Выла сирена старенькой «Скорой» Уолта. Плакали дети. Родители звали детей. Потом Сэнди услышала полицейские сирены и рев моторов. До нее донесся резкий, громкий и пронзительный вопль, словно душу вырвали из материнского сердца, и внутри у нее похолодело.
Этого не могло быть. Только не в Бейкерсвиле. Только не в школе, где учились ее дети… О боже, пусть кто-нибудь сделает так, чтобы ничего этого не было!
Она шла через море людей и машин, сама не зная, куда идти. Просто пробивалась к школе, чтобы быть поближе. Где ее дети? Где муж? Кто скажет, что ей делать?
Сэнди заметила впереди полицейского из округа Кэбот. Направляя людей в сторону от школьного здания, он одновременно пытался выяснить, кто здесь главный. Ему никто не отвечал. Родители хотели одного: найти своих детей.
Она добралась наконец до огораживавшего школьный двор забора из металлической сетки и прижалась к нему. На парковочной площадке сидели и лежали дети. Кому-то прикладывали к голове холодный компресс, кому-то перевязывали поцарапанные, ободранные локти и колени. У сооруженного наспех пункта первой медицинской помощи работали, ловко управляясь с полотенцами и аптечками, пятеро взрослых. Сэнди узнала Сьюзен Миллер, мать Джонни и медсестру из кэботской окружной больницы. Увидела Рэчел Грин, председателя родительского комитета и домохозяйку, перевязывавшую запястье восьмилетней девочке. Заметила Дэна Дженсена, городского ветеринара, склонившегося над мальчиком в спекшихся от крови джинсах. Она даже рассмотрела дырку в плотной ткани. Мальчику попали в ногу.
Боже, пулевое ранение… Значит, так и есть. Здесь стреляли. Всё по-настоящему. Кто-то открыл огонь в бейкерсвильской восьмилетней школе.
Ее едва не вырвало.
Мимо просеменила заместитель директора Мэри Джонсон. Сэнди схватила ее за руку:
– Мэри, Мэри, что случилось? Как? Ты видела Бекки или Дэнни?
Вид у Мэри был измученный; волосы, обычно аккуратно убранные, растрепались, лицо поблескивало от пота. В первый момент она посмотрела на Сэнди рассеянно и непонимающе, потом узнала и схватила за руку.
– Ох, Сэнди, мне так жаль… Мы делаем всё, что в наших силах.
– Что с ними? Что с моими детьми? Где Дэнни и Бекки? Где мои дети?
– Ш-ш-ш, всё в порядке. Уверена, всё в порядке… Извини, я должна попросить тебя отойти. Всех детей учителя перевели через улицу. Их там собрали во дворах по классам. Значит, Бекки в четвертом дворе. А Дэнни будет в четвертом от нее, дальше по улице.
– Ты видела их? С ними все нормально?
Мэри Джонсон замялась. Что-то промелькнуло в ее глазах, и у Сэнди снова перехватило горло.
– Не помню. Детей так много…
– То есть ты их не видела.
– Мы уже эвакуировали из школы большинство детей. Теперь нам нужно немножко времени, чтобы со всеми разобраться.
– Господи, ты не видела моих детей.
– Пожалуйста, Сэнди…
– Жертвы есть? Кто-то пострадал? Ты просто скажи, есть жертвы?
Мэри сжала ей руку, и Сэнди увидела в прояснившихся глазах заместительницы директора то, о чем никто не хотел пока говорить вслух, то, во что все они будут отказываться верить в ближайшие дни, месяцы и годы: в детей стреляли, есть жертвы.
Значит, так оно и есть.
Сэнди не могла ни дышать, ни соображать. Если бы она могла отмотать время назад, отвести стрелки на шесть часов, к утру, когда накладывала на тарелки «чирьос», когда еще не чмокнула детей в лобик и не отправила их в школу. Она бы отвела стрелки даже не на шесть часов, а больше, когда укладывала их, вертлявых и непослушных, спать и читала сказку о мальчике-волшебнике и магических заклинаниях. Вот как должно быть. Господи, они ведь всего лишь дети… Просто дети…
Из толпы вырвался крик. Разом повернувшись к школьным дверям, Сэнди и Мэри увидели выбегающих с носилками Уолта и Эмери.
– Расступитесь, расступитесь! – кричал Уолт.
Полицейский тоже кричал, призывая людей освободить улицу. Проходу мешала машина, но никто, похоже, не знал, чья она. Полицейский рванул дверцу и переключил сцепление на нейтралку. Двое мужчин, подбежав, помогли сдвинуть автомобиль на тротуар. Толпа приветствовала эту маленькую победу. Уолт уже сидел в кабине «Скорой».
Едва отвернувшись, Сэнди увидела Чаки Каннингэма, бегущего через парковку со светловолосой маленькой девочкой на руках.
Бекки.
Прежде чем Мэри Джонсон успела остановить ее, Сэнди метнулась к ним, пролетела через площадку и раскрыла объятия в тот самый момент, когда Бекки увидела ее и крикнула:
– Мамочка!
В следующую секунду малышка уже была в ее руках. Сэнди прижала к себе дочурку – сильно, сильно, сильно, – вдыхая сладковатый аромат яблочного шампуня, и Бекки крепко, до боли, стиснула ее шею.
– Доченька моя… доченька… Малышка…
– Мамочка… мамочка… мамочка…
– Моя милая…
Оторвав полные слез глаза от дочери, Сэнди посмотрела на Чаки и лишь теперь заметила, что он наполовину голый и испачкан кровью.
– Дэнни? – хрипло спросила она.
– Я не знаю, мэм.
– Шеп?
– Извините.
Сэнди опустилась на колени. Один ребенок был с ней, один – в безопасности. Только один. Ее охватило нехорошее предчувствие. Что-то холодное и темное растекалось по венам. Она с мольбой посмотрела на небо.
– Где мой сын? Господи, где Дэнни?
Оставшись в школе одна, Рейни сжала влажными пальцами рукоятку «глока». Дыхание сбилось. В груди неестественно громко колотилось сердце. Стараясь не обращать внимание на неприятные ощущения, она направилась к дальней левой стороне школы – прочь от лежащих неподвижно тел. Теперь ей предстояло последовательно и методично проверить классные комнаты, которые – в этом Рейни уже не сомневалась – не были пусты.
Чему там их учили на полицейских курсах? За несколько лет память изрядно поблекла. Какая-то аббревиатура…
А: Арестовать преступника при обнаружении на месте.
(На месте ли преступник? Свидетели упоминали мужчину в черном. И все эти закрытые двери…)
З: Задержать свидетелей и подозреваемых и установить их личность.
(Толпа учащихся, уже покинувших здание. Борющийся за жизнь Брэдли Браун. Может, они и свидетели, но теперь ответственность за них лежит на других.)
О: Оценить место преступления.
(Чистые коридоры, нетронутая приемная. Дальше – шкафчики со следами от ударов, стреляные гильзы на полу. Не пропусти очевидное, так им говорили на занятиях. Что считать очевидным в стрельбе в школьном здании? Убитых на полу?)
С: Сохранить в неприкосновенности место преступления.
(Рейни моргнула. Медики, взломанная каморка вахтера, разбросанные Каннингэмом гильзы. Родители на парковочной площадке. С минуты на минуту сюда прибудет бригада экспертов из криминалистической службы штата, и ее карьера на этом закончится.)
У: Учет.
(Рейни посмотрела на свой пистолет. В нагрудном кармане у нее лежал блокнот. Но получится ли держать одновременно и его, и оружие?)
ЗАБУДЬ. Сосредоточься на первом пункте – арестовать по возможности преступника. И что получится, если нарушить предписанный порядок действий? Ладно, по крайней мере надо постараться ничего не забыть.
Итак, ей нужно проверить место преступления с целью обнаружения подозреваемого. В данном случае место преступления – это большое, сложной планировки здание. Рейни смутно припоминала, как преподаватель на курсах объяснял метод обследования. Двигаться по спирали, постепенно расширяя зону поиска. Кроме этого теоретического положения, в памяти не отложилось ничего, и Рейни решила рассматривать данное место преступления как горизонтальную полосу. Она отработает ее слева направо. Без лишнего шума, спокойно, тщательно.
Прижавшись к стене спиной и уткнувшись подбородком в грудь – так она представляла собой меньшую мишень, – Рейни двинулась вперед.
Спокойно, ты же профессионал. Просто делай свою работу.
Первая комната далась труднее всего. Верхняя половина закрытой двери была стеклянная, но посмотреть, что там, за ней, мешали наклеенные во множестве картинки, зайчики и цветочки. Как и по всей школе, свет в классе был выключен.
Оставаясь в полусогнутом положении, Рейни медленно повернула ручку левой рукой и толкнула дверь. В задней части комнаты протянулись длинные серые тени; передняя лежала под ярким, слепящим солнцем. Рейни перекатилась через порог и вскочила, держа «глок» двумя руками, как в стойке Уивера. Вправо. Влево. Вперед. Назад. Ничего.
Комната была пуста, и Рейни наконец выпрямилась в полный рост. Включила свет. Открыла пошире и оставила в таком положении дверь. И приготовилась идти дальше.
Мало-помалу она добралась до конца коридора. На полу здесь еще валялись окровавленные бинты и салфетки, и ярко-голубые шкафчики были покорежены сильнее. Больше стало и кровавых брызг. Вмятина на нижнем шкафчике свидетельствовала о том, что кого-то швырнули на него с немалой силой. Гильз на белом полу валялось столько, словно кто-то разбросал целую пригоршню.
Картина случившегося постепенно прояснялась. Громкий треск выстрелов, панические крики детей. Девочки и мальчики выбегают из классов по сигналу пожарной тревоги; учителя дрожащими голосами просят сохранять спокойствие. Хаос. Масса школьников устремляется к передней двери; дети толкаются, спотыкаются, падают. Кровь в коридорах.
Рейни сделала несколько глубоких вдохов – пульс колотился в висках.
Ты – профессионал. Выполняй свою работу.
Она проверила комнату пятого класса, потом шестого. Следующей была библиотека, просторное, заставленное книжными стеллажами помещение. Ничего.
Коридор закончился. Рейни остановилась там, где пол был усеян осколками стекла от разбитой двери и где тихо и неподвижно лежали три тела.
Она не хотела смотреть на них, особенно на детей. Знала, что это останется с ней навсегда – болью, глубокими шрамами, не заживающими даже у таких «крепких парней», как она. Знала, что это будет напоминать ей о других сценах, тех, что она годами старалась забыть.
Но здесь было кое-что поважнее. Здесь речь шла о правах жертв и родителей, хотя что бы она ни сделала отныне, для трех семей этого будет слишком мало. Первая жертва, маленькая девочка, лежала на боку. Рейни пощупала пульс, хотя Уолт уже сделал это до нее. Кровавое пятно на груди расплылось на всю рубашку. Рейни сглотнула и осторожно, чтобы ничего не зацепить, двинулась дальше.
Второй жертвой тоже была девочка, на вид лет восьми. Как и первая, она получила несколько пуль в грудь и лежала чуть впереди первой. Девочки тянулись друг к дружке руками, так что пальцы их почти касались. Может быть, они шли вместе по коридору? Две подружки? Шли, держась за руки, веселые и смешливые. Рейни вдруг захотелось убрать назад ее упавшие на лицо волосы. Наклониться и шепнуть, что все будет хорошо.
К глазам подкатились жаркие, горючие слезы. Нет, этого она себе позволить не могла.
Ты – профессионал. Работай.
Она отметила положение обеих жертв. В соответствии с виктимологией[4]. И перешла к третьему телу.
Женщина – вероятно, учительница – лежала у двери компьютерного кабинета. Трое убитых, и все трое – женского пола. Совпадение или план? У нее были длинные темные волосы и неординарные, можно сказать, экзотические черты лица. Молодая, с гладкой кожей. Со стороны могло показаться, что она просто спит, но потом Рейни заметила маленькое аккуратное входное отверстие на лбу.
Стреляли из чего-то мелкокалиберного, подумала она. Может быть, двадцать второго калибра. Учительница вряд ли была старше самой Рейни. Около тридцати. Красивая. Обручального кольца не было, но Рейни легко могла представить, как вечером какой-то мужчина будет сидеть в одиночестве, держа в дрожащих руках фотографию и стараясь забыть будущее, которое никогда не случится. Господи…
Рейни снова вдохнула поглубже и медленно выдохнула. Еще три двери. Все поблизости от эпицентра насилия. Три комнаты. Все темные, притихшие в ожидании. Пора.
Она прижалась спиной к стене и опустилась на корточки – подождать, пока перестанут дрожать руки.
Ранение в голову только у одной учительницы. Один-единственный выстрел, и точно в цель. У обеих девочек множественные ранения в грудь, и разброс входных отверстий значительный – вверху, внизу, слева, справа, – как будто они попали в полосу огненного урагана. С учительницей картина совсем другая. Возможно, она и была намеченной целью? Преступник сначала застрелил ее, а уже потом встретил идущих по коридору девочек?
Или, может быть, он начал с девочек в коридоре, а учительница, сидевшая в компьютерном классе, услышала шум, открыла дверь и выглянула? Вероятно, она оказалась прямо перед убийцей. А он? Осмелел ли уже к тому моменту? Решил, что это так же просто, как в видеоигре? Прикинул, мол, зачем тратить понапрасну пули, если и одной вполне достаточно?
Ни тот ни другой сценарий не устраивали Рейни полностью. Почему у девочек так много ранений, а у взрослой женщины только одно? За этим что-то было. Но что? Ей недоставало времени как следует это обдумать.
Внезапно Рейни услышала шум. Как будто кто-то медленно протащил по полу металлический стул. Она метнулась через коридор и вжалась в стену рядом с дверью в тот самый момент, когда повернулась ручка и дверь открылась.
– Не делай этого, – произнес мужской голос. – Мы еще можем все поправить. Клянусь тебе, сынок, сегодня не случилось ничего такого, чего нельзя было бы поправить.
В поле ее зрения появился Шеп О'Грейди. Желтовато-коричневая форма не без напряжения облегала плотную фигуру. Коротко постриженные волосы поблескивали, тяжелое, бульдожье лицо было неестественно бледным. Со своего места Рейни видела, что он успел расстегнуть кобуру, но не успел достать оружие. Руки он держал перед собой ладонями вверх – жест подчинения, – но говорил быстро, с нажимом, отчаянно взывая к благоразумию своего противника.
– Уверен, это все ошибка. Большая ошибка. Недопонимание. Такое случается. Теперь нам нужно поработать вместе и все поправить. Ты же знаешь, нет ничего такого, что я не сделал бы ради тебя.
Все еще держа руки перед собой и глядя вперед, Шеп сделал еще один шаг назад. Сам ли он отступает или кто-то заставляет его выйти в коридор? Рейни не знала. Она оглянулась на три тела, лежавших футах в пятнадцати позади Шепа, и поняла, что его ведут туда же, к месту бойни. И как только он подойдет ближе…
Удивительно, но дрожь вдруг прекратилась, и руки налились силой, а нервы успокоились. Стрельбой она занималась всю жизнь. Правда, еще ни разу при исполнении, но Шеп был ее боссом и другом. Они знали друг друга давно, и у них была своя история, понять которую могли немногие. В конце концов, все просто и естественно.
Последняя мысль: сосредоточься на выстреле – нерешительность есть первый убийца копов.
Рейни резко оттолкнулась от стены и одновременно отпихнула в сторону Шепа. Пистолет на уровне глаз, ноги слегка согнуты, чтобы смягчить отдачу, палец на спусковом крючке.
– Нет! – крикнул Шеп.
А Рейни обнаружила, что стоит лицом к лицу с тринадцатилетним Дэнни О'Грейди, бледным как полотно, с пистолетом и револьвером в руках.
Глава 4
Вторник, 15 мая, 14:43
Детектив отдела убийств полиции штата Орегон Эйб Сандерс только что уселся за поздний ленч – большой итальянский саб с двойным пепперони и двойным сыром. Жена, окажись она в этот момент рядом, накричала бы на Эйба, прочитала лекцию о том, какой вред он наносит собственному здоровью, да еще и обвинила в намерении оставить ее «холестериновой вдовой». Обычно он соглашался с ней, доказательством чему могло служить отсутствие и намека на брюшко – и это во вполне уже зрелом возрасте сорока двух лет. Обычно, но не сегодня. Сегодня у него был один из «тех дней».
Маргарет Коллинс, симпатичная блондинка, отвечавшая в отделе за телефоны, проходя мимо, задержала шаг и сделала большие глаза.
– Ну и ну, Эйб. Если так пойдет дальше, мы тебя еще и с банкой пива увидим.
– Просто у них индюшка кончилась, – проворчал он, машинально придвигая сандвич поближе, словно опасаясь, как бы кто-то не отобрал его ленч.
– Дело Хэтуэя провалилось? – блеснула дедукцией Маргарет. Преступления были ее страстью, а по части интуиции она могла дать фору любому детективу.
– Чертов судья, – вздохнул Эйб и откусил край сандвича.
– В ящике не значит на виду.
Он тщательно прожевал – разговаривать с набитым ртом было бы невежливо, – не без усилия проглотил и лишь затем ответил:
– Ящик был уже открыт.
– Другим копом.
– Чертов коп. – Эйб откусил сыра.
Маргарет рассмеялась, подмигнула, чем на секунду заставила его позабыть о жене, и фланирующей походкой поплыла дальше, оставив Эйба один на один с пиршественным блюдом. Капля коричневой горчицы упала на письменный стол. Детектив удрученно покачал головой и, отложив сандвич, потянулся за салфеткой.
Каждый раз, когда то или другое дело не складывалось, Эйб шел вразнос и позволял себе запретное лакомство, но, по правде говоря, редко съедал его целиком. Стоя в очереди, он давал волю фантазии, представляя, что именно хотел бы взять, глотал слюнки и в конце концов заказывал самое большое. Потом, возвращаясь к столу, начинал размышлять о калориях, содержании жиров, уровне холестерина – и отодвигал лакомство в сторону. Декаданс был не в его стиле. Эйб относился к тем типам, что повернуты на самоконтроле и не дают слабины, даже когда сталкиваются со здоровенным итальянским сабом или горкой шоколадных пирожных. Поговаривали, что однажды он даже отвернулся от пинты мороженого «Бен и Джерри» с шоколадной стружкой, удовольствовавшись всего одной ложечкой.
В юности, будучи бойскаутом, Эйб Сандерс заслужил все почетные значки, студентом имел отличную зачетку и наилучшие спортивные показатели. Он читал классику – «просто так, ради собственного удовольствия» – и заполучил девушку, на которую заглядывались все парни. Потом купил дом в стиле ранчо с четырьмя спальнями и идеальной лужайкой в старом тихом районе Портленда.
И вот тогда-то наконец Эйб преподнес семье сюрприз. Он стал полицейским.
Родители шутили, что их помешавшийся на чистоте сын вознамерился очистить весь мир. Братья, старший и младший, сказали, что у него развился комплекс героя. Приятели по шахматному клубу на полном серьезе объявили, что все бухгалтерское сообщество прослезилось в тот день, когда он поступил в полицейскую академию, и что итоговые ведомости уже никогда не будут прежними.
Сам Эйб так никогда толком и не объяснил, почему принял решение стать копом. Может быть, он просто лучше многих, в том числе и зацикленных на контроле чудаков, понимал, что жизнь – дело путаное и грязное. Жена, которую он любил и обожал, после пяти лет бесплодных попыток узнала, что у нее никогда не будет детей. Район с их уютным домиком, который они выбрали в начале восьмидесятых за тишину и покой, стал прибежищем для бандитов и наркоманов. И сам Эйб, дотошный, методичный, донельзя организованный, в какой-то момент понял, что избранный путь главного финансового директора совсем его не привлекает.
Ему хотелось чувствовать, что от него что-то зависит, что он сам способен что-то изменить. Может быть, он даже хотел привести весь мир в такой же порядок, какой царил на его письменном столе.
В конце концов, причины не так уж важны. Детектив Сандерс был чертовски хорошим полицейским.
Ему немало доставалось от коллег. Они качали головой, поглядывая на его ухоженные руки, прохаживались по поводу его начищенных до блеска лоферов. Пытались вывести из себя, заменив его дорогой, купленный на собственные деньги черный степлер дешевым серым казенного образца, который постоянно ломался. Однажды они даже поменяли покрышки на его машине, чтобы посмотреть, заметит ли он подмену. Он заметил.
Потом они стали с ним работать.
Получая дело, Эйб Сандерс становился одержимым. У него появлялась цель, им овладевала страсть и – по причинам, объяснить которые не мог он сам, – злость и гнев. Злость и гнев на несправедливость жизни и ужравшихся в хлам или обкурившихся до одури тупых недоумков, отнимающих жизнь у хороших, честных, достойных трудяг.