Нездешний Геммел Дэвид
Геллан кивнул.
— Ступай, Дакейрас. Я хочу поговорить с твоим другом.
— Все иногда бывает не таким, как кажется.
— Я не хочу этого слышать. Ступай.
Нездешний вышел, и вошел Дардалион. Геллан встал ему навстречу и подал руку. Священник ответил крепким пожатием, в котором, однако, не чувствовалось особой силы.
— Прошу садиться, — указал на койку Геллан. — Расскажите мне о вашем друге.
— О Дакейрасе или о Даниаль?
— О Дакейрасе.
— Он спас меня... всех нас. И доказал свою дружбу на деле.
— Вы всегда знали его как Дакейраса?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Значит, вы знали его и под другим именем?
— Этого я вам не открою.
— Я уже говорил с детьми.
— Стало быть, вам нет нужды расспрашивать меня.
— Верно. Я знал Дакейраса когда-то — или думал, что знаю. Тогда он был человеком чести.
— Точно таким же он проявил себя за последние несколько дней. Удовольствуемся этим.
— Пожалуй, — с улыбкой кивнул Геллан. — Теперь расскажите о себе и о своей смертоносной силе, свидетелями которой мы стали сегодня.
— Мне почти нечего сказать вам. Я священник Истока... бывший священник. И обладаю даром духовных странствий и мысленной речи.
— Но что обратило неприятеля в бегство?
— Страх, — просто ответил Дардалион.
— Страх перед чем?
— Просто страх. Мой страх, проникший в их умы.
— Внушите мне то же самое.
— Зачем?
— Чтобы я мог понять.
— Но сейчас я не испытываю страха. Мне нечего передать вам.
— А можете вы сказать, вернется враг или нет?
— Не думаю, что они вернутся. Один человек по имени Сеорис гонит их в атаку, но они боятся. Со временем он мог бы убедить их, но не далее чем через час к вам прибудет подкрепление.
— Кто его ведет?
— Большой, сильный человек по имени Карнак. С ним четыреста всадников. — Вот поистине добрая весть. Вы бесценный человек, Дардалион. Что вы намерены делать дальше?
— У меня нет никаких намерений. Я еще не думал...
— У нас в Скултике тоже есть священники — более двухсот. Но они не умеют сражаться, как вы, а жаль: они могли бы принести большую пользу Дренаю. С вашей силой, увеличенной стократно, мы обратили бы вспять всю вагрийскую армию.
— Да, — устало ответил Дардалион, — но это не есть путь Истока. Я стал таким по собственной слабости. Имей я силу моих братьев-священников, я устоял бы против искушения властью. Я не могу просить их делать то, что им омерзительно. Истинная власть Истока всегда заключалась в отсутствии власти — понимаете?
— Не совсем.
— Это все равно что приставить копье к груди врага, а потом убрать его. Даже если он после этого убьет вас, он будет знать, что это не потому, что он сильнее, а по вашей собственной воле.
— Но вы-то, если продолжить вашу аллегорию, все-таки умрете?
— Смерть не имеет значения. Видите ли, вера в Исток предполагает, что жизнь зиждется на гармоническом равновесии. На каждого человека, живущего воровством и убийством, должен быть другой, который дает и спасает. Этому постоянно учил мой настоятель, и в нашем храме существовало понятие “лавина зла”. Представьте себе, что купец в лавке дал вам слишком много сдачи. Вы забираете ее и уходите, радуясь своему везению. Купец же, заметив свою ошибку, злится и на вас, и на себя — поэтому следующего покупателя он обсчитывает. Тот, в свою очередь, заметив недостачу, тоже сердится и, очень возможно, вымещает свой гнев на ком-то другом. Лавина растет, захватывая все больше и больше народу. Исток учит нас творить одни только добрые дела, быть честными, воздавать добром за зло и тем останавливать лавину.
— Все это похвально, но с жизнью несовместимо. Когда волк нападает на стадо, не станете же вы скармливать ему ягнят, чтобы он убрался! Однако теперь не время для богословских дискуссий — и вы уже доказали, что чувствуете на деле.
— Могу я задать вам вопрос, дун Геллан?
— Разумеется.
— Я наблюдал за вами во время боя, и вы были не похожи на других. Среди резни и страха вы один сохраняли спокойствие. Отчего это?
— Мне нечего терять.
— А жизнь?
— Ах, ну да, жизнь... Вы хотите знать что-нибудь еще?
— Нет. Но позвольте сказать вам вот что: все дети — создания радости, и все люди способны любить. Вам кажется, что вы лишились всего, но ведь было время, когда ваши дети еще не родились и с женой вы еще не были знакомы. Быть может, есть где-то женщина, которая наполнит вашу жизнь любовью и родит вам детей, которые принесут в дом радость?
— Уйди прочь, священник, — тихо ответил Геллан.
Нездешний, вернувшись на стену, наблюдал за врагом. Командир окончил речь, и солдаты сидели, угрюмо глядя на форт. Нездешний потер глаза. Он знал, что чувствуют вагрийцы. Еще утром они были уверены в своем мастерстве, надменны и горды. Теперь, осознав свое поражение, они пали духом.
Он понимал их отчаяние. Неделю назад он был Нездешним, убийцей, уверенным в своем мастерстве и не знающим за собой вины.
Теперь он более одинок, чем за всю свою жизнь. Не странно ли, что одиночество мучает его среди такого множества народу? Он никогда не испытывал такого чувства, даже когда жил один в горах или в лесу. Разговор с Гелланом задел его за живое, и он, как всегда, старался отшутиться. Из всех людей, кишевших у него в памяти, об одном Геллане он вспоминал с теплотой.
Но что он мог сказать Геллану? “Вижу, дружище, ты остался в армии. Я-то? Я, видишь ли, стал наемным убийцей. За деньги я убью кого угодно, вон даже короля вашего убил. Это было легко — я выстрелил ему в спину, когда он гулял в саду”.
А может быть, ему следовало рассказать, как убили его семью? Быть может, Геллан понял бы его отчаяние, понял, до чего это отчаяние довело друга? Да нет, откуда? Геллан сам потерял семью.
Все этот проклятый священник. Не надо было отвязывать его от дерева. Священник обладает волшебным даром: коснувшись одежды разбойника, он почувствовал зло. Нездешний, запятнав его чистоту, превратил его в убийцу. Но разве священник не отомстил ему, коснувшись его своей святостью?
Он улыбнулся.
С севера примчался вагрийский всадник и осадил коня перед командиром. Через несколько минут вагрийцы вскочили в седла и отъехали на восток.
Нездешний потряс головой и ослабил обе тетивы арбалета. Дренайские солдаты бросились на стены поглядеть, как уходит враг, и над фортом грянуло нестройное “ура”. Нездешний сел, а Ванек зевнул и потянулся.
— Что стряслось? — спросил он, садясь и снова зевая.
— Вагрийцы уходят.
— Это хорошо. Боги, ну и голоден же я.
— Ты всегда дрыхнешь посреди боя?
— Не знаю, это мой первый бой — если не считать того, в котором мы захватили обоз, а это была скорее бойня. Я дам тебе знать, когда приобрету некоторый опыт. Ты допил мое огненное зелье?
Нездешний отдал солдату наполовину пустую флягу и побрел к замку. Повар открыл бочонок с яблоками — Нездешний взял две штуки и съел. Потом он поднялся по винтовой лестнице на башню, вышел на солнце и увидел Даниаль. Облокотясь о парапет, она смотрела в сторону севера.
— Все кончено, — сказал он. — Опасность миновала.
— Да, на время, — обернулась она. На лице ее играла улыбка.
— Большего от жизни ждать не приходится.
— Останься, поговорим, — сказала она. Он смотрел, как горят на солнце ее золотисто-рыжие волосы.
— Мне нечего сказать.
— Я боялась за тебя во время боя. Я не хотела, чтобы ты умер, — торопливо проговорила она, когда он уже направился к лестнице.
Он остановился и постоял несколько мгновений к ней спиной, а после обернулся, — Мне жаль, что так случилось с мальчиком, — сказал он мягко. — Но его рана была смертельной, и он мучился бы еще много часов, а то и дней.
— Я знаю.
— Вовсе мне не нравится убивать мальчиков. Не знаю, зачем я это брякнул. Я не слишком-то лажу со словами... и с людьми тоже. — Он подошел к зубцам и стал смотреть, как солдаты запрягают в повозки волов, готовясь к долгой дороге в Скултик. Геллан вместе с Сарваем и Йонатом распоряжался сборами. — Когда-то я был офицером — да мало ли кем я был. Мужем. Отцом. Он так мирно лежал там, среди цветов. Точно уснул на солнце. Накануне я учил его скакать на пони через низкие барьеры. А назавтра ушел на охоту... и он просился со мной. — Он уставился на серые камни внизу. — Ему было семь лет, а они его все равно убили. Девятнадцать подонков, изменников и дезертиров. Он почувствовал на плечах ее руки и повернулся. Даниаль немногое поняла из его рассказа, но его боль передалась ей. Он сел на парапет, притянул ее к себе, приблизив ее лицо к своему, и ощутил на щеках ее слезы.
— У него был такой мирный вид, — сказал он.
— Как у Куласа, — прошептала она.
— Да. Я разыскал их всех — на это у меня ушли годы. За их головы назначили награду, и я тратил все, что получал, на розыски остальных. Когда я настиг последнего, я хотел, чтобы он узнал, за что умирает. Я сказал ему, кто я, но он ничего уже не помнил. Так и умер, не вспомнив. — Что ты почувствовал тогда?
— Пустоту.
— А теперь что чувствуешь?
— Сам не знаю — и знать не хочу. Она взяла его лицо в ладони, повернула к себе и поцеловала — сперва в щеку, потом в губы. И отстранилась, заставив его подняться.
— Ты подарил нам жизнь, Дакейрас, детям и мне. Мы всегда будем любить тебя за это.
Он не успел ответить — внизу снова грянуло “ура”.
Прибыл Карнак с четырьмя сотнями солдат.
Глава 9
Геллан велел отодвинуть повозки, загораживающие брешь, и Карнак въехал в форт с десятью своими офицерами. Это был огромный, тучный человек, казавшийся старше своих тридцати двух лет. Он спешился перед Гелланом и усмехнулся.
— Боги, да вы настоящее чудо! — Отстегнув свой зеленый плащ, он набросил его на седло и вскричал: — Все сюда! Я хочу видеть героев Мазина. Это и тебя касается, Ванек, — и тебя тоже, Парак!
Двадцать пять уцелевших солдат вышли вперед, ухмыляясь до ушей. Многие были ранены, но держались браво перед обожаемым командиром.
— Боги, как же я вами горжусь! Вы дали отпор самому что ни на есть цвету вагрийской армии. Более того — вы захватили столько провизии, что нам ее хватит на целый месяц. Но самое главное, вы показали, какие чудеса способно творить дренайское мужество. Ваш подвиг воссияет, как факел, на всю страну — и я обещаю вам, что это только начало. Верх сейчас не наш, но нам еще не конец, пока у нас есть такие люди, как вы. Мы обернем эту войну против неприятеля и заставим его поплатиться за все — вот вам мое слово. А сейчас мы отправимся в Скултик, где и отпразднуем на славу. — Он опустил мощную ручищу на плечо Геллана. — Ну, а где же ваш колдун?
— Он в замке, командир. Откуда вам известно о нем?
— Потому-то мы и здесь, старина. Он связался ночью с одним из наших священников и сообщил ему о вашем бедственном положении. Черт возьми, этот день может стать для нас поворотной вехой!
— Надеюсь, командир.
— Вы действовали молодцом, Геллан.
— Я потерял почти половину своих людей. Надо было бросить обоз еще третьего дня.
— Чепуха, любезный! Если бы мы не поспели вовремя и вас перебили всех, я бы еще согласился с вами. Но победа стоит потерь. Скажу откровенно — такого я от вас не ожидал. Не то чтобы я сомневался в вашем мужестве, но очень уж вы осторожны.
— В ваших устах это звучит как оскорбление.
— Возможно. Но отчаянные времена требуют отчаянных действий. Осторожностью вагрийцев не прогонишь. И усвойте себе, Геллан, — я произнес нынешнюю речь не только ради красного словца. Победа в самом деле будет за нами. Верите вы в это?
— В ваши слова трудно не верить, командир. Люди уверены, что если вы захотите перекрасить небо в зеленый цвет, то влезете на гору и сделаете это.
— А что думаете вы на этот счет?
— К стыду своему, я с ними согласен.
— Люди нуждаются в вождях, Геллан. В парнях с огнем в груди. Войску, павшему духом, победы не видать — запомните это.
— Я это знаю, командир, — вот только оратор из меня неважный.
— Пусть это вас не беспокоит. Говорить буду я. Вы славно потрудились нынче, и я горжусь вами. Известно вам, что Пурдол все еще держится?
— Рад это слышать.
— Завтра я отправляюсь туда.
— Но город окружен.
— Знаю — но главное в том, что крепость держится. Пурдол связывает львиную долю вагрийских сил.
— Не дерзну спорить, но ваша жизнь кажется мне гораздо более важной. Говорят, за вашу голову назначено десять тысяч золотом — почти столько же, сколько за самого Эгеля.
— Разве вы уже забыли, что я сказал только что об отчаянных временах?
— Если они узнают, что вы в Пурдоле, они удвоят свои усилия и стянут туда еще больше войск.
— Вот именно!
— Простите, командир, но я считаю это безумием.
— Вот в чем различие между нами, Геллан. Вы смотрите на все слишком узко. Поглядите на меня! Я слишком большой, чтобы сидеть на коне, и кавалерист из меня аховый, а вот оборона крепости — моя стихия. В Скултике я не нужен — там заправляет Эгель, тонкий стратег и хитроумный полководец. И если вагрийцы стянут войска к Пурдолу, у Эгеля появится шанс вырваться из леса.
— Я признаю правильность ваших рассуждении и не хотел бы показаться льстецом, но вы нужны нам. Если вас возьмут в плен или убьют, дренайское дело можно считать проигранным.
— Весьма польщен — однако все уже решено. Хотите отправиться со мной?
— Больше всего на свете, — усмехнулся Геллан.
— Вот и славно. Так где же ваш колдун?
Геллан проводил начальника в замок, где сидел с детьми Дардалион.
— Это он и есть? — спросил Карнак, воззрившись на молодого человека в серебряных доспехах.
— Он самый.
Дардалион встал и поклонился генералу.
— Вас зовут Дардалион?
— Да.
— А меня — Карнак.
— Я знаю, генерал. Мы счастливы видеть вас здесь.
— Никогда еще не встречал человека, который меньше походил бы на колдуна.
— Вряд ли меня можно назвать колдуном — я не владею магией.
— Однако околдовали же вы вагрийцев и тем спасли форт и всех, кто был в нем. Не хотите ли поехать со мной?
— Почту за честь.
Карнак улыбнулся детям, и они спрятались за спину Дардалиона.
— Знаете, мне кажется, что прилив оборачивается в нашу сторону. Если бы нам удалось пробраться в Пурдол, минуя проклятое Черное Братство, мы могли бы нанести славный смертельный удар вагрийским надеждам.
— Черное Братство преследует вас? — спросил Дардалион.
— Уже много месяцев. Вдобавок поговаривают, будто известный убийца Нездешний подрядился убить меня.
— Это не может быть правдой.
— Вот как? Так вы еще и пророк?
— Нет... просто на Нездешнего это не похоже.
— Вы разве знаете его?
— Знает, — сказал Нездешний, сходя по лестнице с арбалетом в руке. Карнак медленно обернулся, и Геллан встал перед ним. — Я Нездешний, и если бы я хотел убить вас, вы были бы уже мертвы. Поэтому беспокоить вас должно только Братство.
— Ты полагаешь, я тебе поверю?
— В нынешних обстоятельствах это было бы разумнее всего.
— У меня под началом четыреста воинов — стоит только позвать.
— Но сейчас их нет здесь, генерал.
— Это верно. Так ты явился сюда не для того, чтобы убить меня?
— Нет. Я здесь по другому делу.
— Не мешает ли оно нашей борьбе с вагрийцами?
— А что, если мешает?
— Тогда я сверну тебе шею.
— На мое счастье, я призван как раз помочь вам. Меня попросили справить Эгелю новые доспехи.
Они ехали осторожно, выслав дюжину разведчиков по бокам отряда. Генерал следовал в середине под охраной шести всадников. Дардалион держался по левую руку от него, Геллан по правую. За ними тянулись повозки, каждая — запряженная шестеркой волов. Даниаль и дети ехали в передней телеге, сопровождаемой солдатом Ванеком. Он веселил их всю дорогу. Однажды, когда два головных вола стали тянуть в разные стороны, он пресерьезно заявил:
— До чего ученая скотина — каждого моего слова слушается. Это я им так велел.
За телегами двигался арьергард во главе с Дундасом, адъютантом Карнака, белокурым молодым человеком с открытым дружелюбным лицом. Рядом с ним на положении пленного ехал Нездешний: четверо всадников тесно окружали его, держа руки на рукоятях мечей.
Нездешний скрывал свое недовольство и думал о другом, любуясь зеленой красой Сентранской равнины, сливавшейся вдалеке с голубовато-серыми северными горами. Какая, в конце концов, разница, если его даже и убьют? Разве он не убил их короля? И что такого хорошего в его жизни, чтобы стремиться к ее продолжению?
«Все это пустяки, — думал он, глядя на растущие впереди горы. — Сколько смертей видели эти вершины? И кто вспомнит об этой жалкой войне через тысячу лет?»
— Вы не очень-то разговорчивый спутник, — заметил Дундас, снимая шлем и прочесывая пальцами волосы. Нездешний, не отвечая, направил коня влево и пустил его рысью вперед. Солдат тут же загородил ему дорогу. — Генерал желает, чтобы мы сохраняли строй, пока движемся через опасную местность, — спокойно сказал Дундас. — У вас нет возражений?
— А если есть, тогда что?
— Это ненадолго, уверяю вас.
К концу дня Дундас оставил попытки завязать разговор с темноволосым воином. Офицер не знал, зачем Карнак приказал его охранять, и не слишком задумывался над этим. Так уж заведено у Карнака — объяснять только самое необходимое и требовать неукоснительного исполнения. Из-за этого служить у него под началом бывает порой очень солоно.
— Что он за человек? — спросил вдруг Нездешний.
— Извините, я отвлекся. Что вы сказали?
— Что за человек генерал?
— Зачем вы хотите это знать?
— Из любопытства. Насколько мне известно, он был первым дуном какого-то захолустного форта, а теперь вот генерал.
— Разве вы не слышали об осаде Харгата?
— Нет.
— Лучше бы вам послушать самого генерала. Эта история обросла уже столь живописными подробностями, что я не удивлюсь, если мне скажут, будто там летали драконы. Но делать нечего — расскажу сам, если желаете.
— Вы тоже были там?
— Да.
— Это хорошо. Предпочитаю рассказы из первых уст.
— Итак, как вы уже знаете, Карнак был первым дуном Харгата. Форт этот невелик — раза в два больше Мазина, и рядом с замком имеется... имелся небольшой городок. У Карнака под началом было шестьсот человек. Вагрийцы заняли Скодию и окружили Харгат, требуя, чтобы мы сдались. Мы отказались. Весь день они штурмовали форт, а к ночи отошли в свой лагерь. За день мы потеряли шестьдесят человек, но держались стойко, и вагрийцы думали, что мы у них в мешке.
— Сколько их было?
— По нашей оценке тысяч восемь. Карнак загодя разослал разведчиков следить за действиями вагрийцев — он никогда не доверял их мирным обещаниям, — поэтому мы знали об их приближении. Знаком вам Харгат?
Нездешний кивнул.
— Тогда вы знаете, что в миле к востоку от него есть небольшой лесок. В предыдущую ночь Карнак укрыл там триста человек, и, когда вагрийцы уснули, обрушился на них, поджигая их палатки и распугивая лошадей. Наши ребята наделали столько шума, что всей дренайской армии было бы впору, а мы открыли ворота и ударили в лоб. Вагрийцы отошли, чтобы перестроиться, но мы к рассвету были уже в Скултике, перебив более восьмисот врагов. — Умно — но вряд ли это можно назвать победой.
— Как так? Их было вдесятеро больше, чем нас.
— Вот именно. Надо было отступать, как только вы получили весть о вторжении. Зачем было вообще принимать бой?
— Разве честь для вас ничего не значит? Мы дали им по носу и доказали, что дренаи умеют сражаться не хуже, чем бегать.
— И все-таки они взяли форт.
— Не понимаю я вас, Дакейрас, или как вас там зовут. Если вы такой охотник бегать, зачем вы тогда явились в Мазин и помогли Геллану?
— Это было единственное безопасное место — самое безопасное, какое я мог найти.
— Что ж, в Скултике вполне безопасно. Вагрийцы не смеют сунуться туда.
— Надеюсь, вагрийцы знают об этом.
— Что это значит?
— Так, ничего. Расскажите теперь об Эгеле.
— Зачем? Чтобы вы и над ним посмеялись?
— Вы молоды, полны огня и видите насмешку там, где ее нет. Не вижу кощунства в том, чтобы обсуждать решение того или иного военачальника. Быть может, решение Карнака дать, как вы говорите, по носу вагрийцам было правильным — хотя бы в целях поднятия боевого духа. Но на мой взгляд, это была опасная затея, которая могла обернуться против него же. Что, если враг прочесал бы лес? Карнаку пришлось бы бежать, бросив вас и еще триста человек на произвол судьбы.
— Но вагрийцы не сделали этого.
— Вот именно — потому-то он и герой. Я знавал многих героев. Ради того, чтобы они обрели это звание, умирали в основном другие.
— Я с гордостью умер бы за Карнака — он великий человек. И остерегайтесь оскорбить его — иначе вы рискуете скрестить клинок с каждым, кто вас услышит.
— Я понял, Дундас. Его особа священна.
— И это только справедливо. Он не посылает людей на опасное дело, сам оставаясь в стороне. Он всегда находится в гуще боя.
— Это мудро с его стороны.
— А теперь вот он намерен отправиться в Пурдол. Разве тщеславный человек способен на такое?
— Пурдол? Но ведь город окружен.
Дундас прикусил губу, покраснел и отвернулся.
— Буду вам обязан, если вы не станете передавать этого дальше. Мне не следовало об этом говорить.
— Болтливостью я не отличаюсь. Можете быть спокойны.
— Очень вам благодарен. Это гнев заставил меня проболтаться. Карнак — великий человек.
— Не сомневаюсь. Ну а теперь, когда мы убедились, что можем доверять друг другу, вы ведь не станете возражать, если я проеду вперед и поговорю с моими спутниками?
На лице Дундаса отразилась крайняя растерянность, но потом он решился.
— Разумеется, поезжайте. И я с вами — мне тоже хочется проветриться.
Оба на рысях добрались до середины колонны. Карнак, заслышав их, обернулся в седле.
— Добро пожаловать, Нездешний, — усмехнулся он. — Ты немного опоздал — я рассказывал о Харгате.
— Дундас рассказал мне. А в вашем изложении присутствовали драконы?
— Пока нет, но я подумаю над этим. Поезжай со мной рядом. Выходит, вы с Гелланом старые друзья?