Слабость Виктории Бергман (сборник) Сунд Эрик
– Там. – Она показала на красную, проржавевшую и грязную “ауди” в двадцати метрах от них. – А ты что, разбираешься в машинах?
– Просто маленькое хобби. Нет такой машины, которую я не смог бы сдвинуть с места. Дай мне ключи, и я, скорее всего, скажу тебе, в чем проблема.
Жанетт отдала ему ключи и встала на тротуар. Дождь усилился, и ее охватила дрожь.
Олунд завел машину и выехал на улицу. Снаружи постукивание и скрежет слышались еще отчетливее, и Жанетт поняла, что придется позвонить отцу, попросить небольшую сумму в долг. Он сперва откажет, мотивируя тем, что она уже и так задолжала ему слишком много, потом посоветуется с мамой, которая даст добро.
В завершение разговора отец спросит, начал ли Оке работать, и она будет вынуждена объяснять, что безработному художнику приходится нелегко, но что скоро все изменится.
Каждый раз одно и то же. Приходится брать всю вину на себя, прикрывая Оке.
Как было бы просто, думала она, сумей он подавить гордость и взяться за какую-нибудь временную работу. Хотя бы для того, чтобы проявить внимание, показать, что он понимает, насколько ее беспокоит их финансовое положение. Что замечает, как трудно ей бывает заснуть накануне дня оплаты счетов.
Объехав квартал, молодой коллега выпрыгнул из машины с торжествующей улыбкой.
– Шаровая опора или рулевая колонка или и то и другое. Если ты дашь мне машину, я вечером разберусь. Получишь обратно через несколько дней, с тебя стоимость деталей и пузырь виски. Идет? – Олунд, ты ангел. Забирай ее и делай с ней все, что угодно. Если тебе удастся ее собрать, получишь два пузыря и доброе слово, когда захочешь продвинуться по службе.
Жанетт Чильберг направилась к патрульной машине.
Корпоративный дух, думала она.
Квартал Крунуберг
На первом совещании Жанетт распределяла задания.
Группа полицейских-новичков отправилась во второй половине дня обходить дома в районе обнаружения трупа, и Жанетт связывала с этим определенные надежды.
Шварцу досталась неблагодарная работа – изучать списки пересекших границу центра машин, почти восемьсот тысяч штук, а Олунд просматривал записи с камер наружного наблюдения, полученные из Педагогического института и со станции метро.
Жанетт не больно скучала по годам ученичества и монотонной следственной работы, чаще всего выпадавшей на долю неопытных полицейских.
Первым делом требовалось установить личность мальчика, и Хуртигу Жанетт поручила связаться с расположенными в стокгольмском регионе лагерями для беженцев. Самой ей предстояло поговорить с Иво Андричем.
После совещания она вернулась к себе в кабинет и позвонила домой. Часы показывали уже начало седьмого, а сегодня была ее очередь готовить ужин.
– Привет! Как у тебя прошел день? – Несмотря на стресс и усталость, она изо всех сил старалась говорить весело.
Конечно, им во многом удалось достичь равноправия. Они распределили между собой хозяйственные дела: он отвечал за стирку, она – за уборку. Приготовление еды осуществлялось по скользящему графику, с привлечением Юхана. Тем не менее бремя финансового обеспечения семьи лежало на ней.
– Час назад закончил стирку. А так все в порядке. Юхан только что пришел и говорит, что ты обещала отвезти его вечером на матч. Успеешь?
– Нет, не выйдет, – вздохнула Жанетт. – У меня по пути в город сломалась машина. Юхану придется поехать на велосипеде, но это не так уж далеко.
Жанетт бросила взгляд на семейный портрет, прикрепленный у нее на пробковой доске рядом со столом. На фотографии Юхан казался очень маленьким, а на саму себя ей вообще было смотреть противно.
– Я должна задержаться еще на несколько часов, а потом придется добираться домой на метро, если никто не согласится меня подбросить. Позвони и закажи пиццу. У тебя есть деньги? – Да, да, – вздохнул Оке. – В крайнем случае, наверное, можно взять из банки.
– Да, – подумав, сказала Жанетт, – я вчера положила туда пятьсот крон. Ну, пока.
Оке не ответил, и она положила трубку, а затем откинулась на спинку кресла.
Пять минут на отдых.
Она закрыла глаза.
Патологоанатомическое отделение
Мертвый мальчик лежал на секционном столе из нержавеющей стали, и Иво Андрич видел, что, помимо сотен небольших уплотнений, его руки сплошь исколоты шприцами. Будь следы от уколов сконцентрированы у локтевых сгибов, Иво, возможно, предположил бы, что мальчик, невзирая на юный возраст, злоупотреблял наркотиками. Но следы присутствовали на обеих руках и к тому же располагались беспорядочно, как будто мальчик оказывал сопротивление. Это подтверждал и обломок иглы, обнаруженный в левой кисти.
Однако самым поразительным было то, что у мальчика отсутствовали гениталии.
Иво Андрич отметил, что их отрезали очень острым ножом.
Возможно, скальпелем или бритвой.
После первого обследования в патологоанатомическом отделении в Сольне[5] Иво Андричу стало совершенно ясно, что ему потребуется помощь коллег из Государственной судебно-химической лаборатории.
Тело, вероятно, сильно накачано отравляющими веществами – он понял, что ночь ему предстоит долгая.
Квартал Крунуберг
В кабинете Жанетт возник Хуртиг со взятой у дежурных записью загадочного утреннего разговора. Он протянул ей диск и сел. – Ты поговорил с теми, кто нашел мальчика? – спросила она, потирая полусонные глаза.
– Разумеется. Его нашли двое коллег, которые, согласно рапорту, прибыли на место часа через два после поступления сигнала. Дежурные не спешили с вызовом, поскольку заподозрили, что это шутка.
Жанетт вынула диск из чехла и вставила его в компьютер.
Разговор продолжался двадцать секунд.
– 112, что у вас случилось?
Раздался треск, но голоса было не слышно.
– Алло! 112, что у вас случилось?
Телефонистка выжидала. И вот стало слышно, как кто-то напряженно дышит.
– Я только хочу сообщить, что в кустах на Турильдсплан лежит мертвый парень.
Язык у мужчины заплетался – он явно находился под воздействием алкоголя или наркотиков, отметила про себя Жанетт.
– Как вас зовут? – спросила телефонистка.
– Не важно. Но ты понимаешь, что я говорю?
– Да, я поняла, вы говорите, что на Булидеплан лежит мертвый человек.
– Я сказал Турильдсплан! – возмутился мужчина. – Труп в кустах у спуска в метро на Турильдсплан.
Все стихло.
– Алло? Алло? – с сомнением повторяла телефонистка. – Не надо быть Эйнштейном, чтобы предположить, что звонили откуда-то поблизости от метро, – нахмурившись, произнесла Жанетт.
– Естественно. Но в случае…
– В каком еще случае? – Жанетт сама услышала, сколько раздражения прозвучало в ее голосе, но она так надеялась, что запись разговора даст ответ хоть на какой-нибудь вопрос. Снабдит ее чем-нибудь, что можно бросить в пасти начальника полиции и прокурора.
– Извини, – сказала она, но Хуртиг лишь пожал плечами. – Поговорим об этом завтра. – Он встал и направился к двери. – Лучше поезжай домой, к Юхану и Оке.
– Спокойной ночи, до завтра, – отозвалась Жанетт с благодарной улыбкой.
Когда за Хуртигом закрылась дверь, она набрала номер своего шефа Денниса Биллинга.
Начальник управления снял трубку после четырех сигналов.
Жанетт рассказала о покойнике, мумифицированном мальчике, об анонимном звонке и о том, что удалось выяснить в течение дня и вечера.
Иными словами, ничего существенного она сказать не могла. – Посмотрим, что даст обход домов, и еще я жду, к какому заключению придет Иво Андрич. Хуртиг поговорит с отделом по борьбе с насилием, ну, как обычно.
– Ты, конечно, понимаешь, что лучше всего будет, если мы раскроем это дело как можно скорее. И для тебя, и для меня.
Хоть он и был ее начальником, Жанетт с трудом переносила его надменный тон, который, как она знала, объяснялся тем простым фактом, что она – женщина.
Деннис Биллинг принадлежал к числу тех, кому не нравилось, что Жанетт получила звание комиссара и стала руководителем следственной группы. Он, при негласной поддержке прокурора фон Квиста, отстаивал другую кандидатуру, естественно, мужского пола.
Несмотря на его откровенное сопротивление, должность она все-таки получила, но его неприязнь к ней наложила отпечаток на их дальнейшие отношения.
– Естественно, мы сделаем все, что в наших силах, и я позвоню завтра, когда буду знать больше.
– Да, мне надо обсудить с тобой кое-что еще, – кашлянув, сказал Деннис Биллинг.
– Что же?
– Ну, дело вообще-то конфиденциальное, но мне придется немного отступить от правил. Мне потребуется одолжить твою группу.
– Нет, это невозможно. Вы ведь сами понимаете?
– С завтрашнего вечера, на одни сутки. Потом ты получишь их обратно. Невзирая на создавшуюся ситуацию, это, к сожалению, необходимо.
Жанетт чувствовала себя бессильной и слишком усталой, чтобы протестовать.
– Подкрепление требуется Миккельсену, – продолжал Деннис Биллинг. – Им предстоит послезавтра проводить обыск у нескольких человек, подозреваемых в преступлении, связанном с детской порнографией, и ему нужна помощь. Я уже поговорил с Хуртигом, Олундом и Шварцем. Завтра они работают, как обычно, а потом присоединяются к Миккельсену. Теперь ты в курсе.
Жанетт посчитала, что больше говорить не о чем.
Что ей больше нечего добавить.
Они положили трубки.
В половине десятого Жанетт вышла из управления и двинулась к метро. На площади Фридхемсплан она посмотрела в сторону небоскреба газеты “Дагенс нюхетер” и осознала, что человек, которого она сейчас ищет, вполне может находиться поблизости.
Что же это за человек, если он способен совершить то, что она видела?
На своей станции она вышла и направилась домой. Когда их желтый домик уже показался в поле зрения, ей на лоб упала капля дождя.
Мыльный дворец
В кровавом восемнадцатом веке король Адольф Фредрик дал свое имя площади, которая сегодня называется Мариаторгет, с условием, что здесь никогда не будут проводиться казни. С тех пор на этой площади распрощалось с жизнью аж сто сорок восемь человек при обстоятельствах, более или менее напоминающих казнь. Называлась площадь именем Адольфа Фредрика или Мариаторгет, никакого отношения к делу не имело.
Многие из этих ста сорока восьми убийств произошли всего метрах в двадцати от здания, где теперь находился частный кабинет психотерапевта Софии Цеттерлунд. Кабинет располагался на верхнем этаже дома на улице Сант-Паульсгатан, совсем рядом с Мыльным дворцом. Три квартиры этого этажа перестроили под офисы и сдавали двум практикующим дантистам, пластическому хирургу, адвокату и еще одному психотерапевту.
Интерьер приемной создавался с некоторой претензией на современность, и приглашенный дизайнер купил две большие картины Адама Дизеля-Франка, выполненные в тех же серых тонах, что и диван и два кресла.
В углу стояла бронзовая скульптура немецкой художницы Нади Ушаковой, представлявшая собой большую вазу с розами, часть которых уже начала увядать. К одному из стеблей была прикреплена литая карточка с надписью по-немецки: DIE MYTHEN SIND GREIFBAR.
Смысл цитаты обсуждался на церемонии открытия, но никому так и не удалось предложить убедительное объяснение.
“Мифы материальны”.
Благодаря светлым стенам, дорогому ковру и авторским произведениям искусства в помещении создавалась атмосфера изысканности и достатка.
По результатам ряда собеседований на должность администратора взяли Анн-Бритт Эрикссон, работавшую и прежде секретарем у врача. В ее обязанности входила запись пациентов и прочая организационная деятельность.
– Для меня есть какие-нибудь важные новости? – спросила София Цеттерлунд, появившись на работе, как обычно, ровно в восемь часов утра.
Анн-Бритт оторвалась от лежавшей перед нею раскрытой газеты.
– Да, звонили из больницы в Худдинге[7] и просили перенести встречу с Тюрой Мякеля на одиннадцать. Я пообещала, что вы им перезвоните и подтвердите.
– Хорошо, я сейчас же позвоню. – София направилась к своему кабинету. – Что-нибудь еще?
– Да, – ответила Анн-Бритт. – Только что звонил Микаэль и сказал, что, вероятно, не успеет на дневной рейс и прилетит в Стокгольм только завтра рано утром. Он просил передать, что ему было бы приятно, если бы вы сегодня переночевали в его квартире. Тогда вы сможете утром немного пообщаться.
София остановилась, положив руку на дверной косяк.
– Мм, когда у меня сегодня первый пациент?
Ее огорчило, что придется менять планы. Она собиралась устроить Микаэлю сюрприз – пригласить на ужин в ресторан “Гондола”, а он, как всегда, внес свои коррективы.
– В девять часов, а потом еще два во второй половине дня.
– Кто первый?
– Каролина Гланц. Судя по газете, ей предложили вести программу, она будет разъезжать по миру и брать интервью у знаменитостей. Разве не странно? – Анн-Бритт покачала головой и глубоко вздохнула.
Каролина Гланц добилась громкого успеха в одной из многочисленных ищущих новые таланты передач, которыми напичканы программы телевидения. Особенно хорошим певческим голосом она, правда, не отличалась, но, по мнению жюри, обладала необходимыми для звезды задатками. В течение зимы и весны Каролина ездила по мелким ночным клубам и выступала под фонограмму, записанную девушкой менее красивой, но с более сильным голосом. Имя Каролины не сходило со страниц вечерних газет, и связанные с нею скандалы сменяли друг друга.
Когда же интерес прессы перекинулся на новый объект, Каролина лишилась уверенности в себе и в правильности выбора карьеры.
София не любила консультировать псевдознаменитостей и с трудом находила в себе моральные силы для таких бесед, хотя чисто экономически они имели для нее большое значение. Она ощущала, что тратит время понапрасну, поскольку понимала, что ее знания приносят гораздо больше пользы клиентам, которые действительно нуждаются в ее помощи.
Ей хотелось иметь дело с настоящими людьми.
София уселась за письменный стол и сразу позвонила в Худдинге. Перенос встречи означал, что на подготовку у Софии оставалось чуть меньше часа, и, закончив разговор, она достала имевшиеся у нее материалы о Тюре Мякеля.
Она углубилась в содержимое папок. Заключения врачей, полицейские допросы и судебно-психиатрическая экспертиза, к которой ее привлекли для получения дополнительного заключения. В общей сложности почти пятьсот страниц – кипа бумаг, которая, она знала, до закрытия дела увеличится минимум вдвое.
София дважды прочла заключение комиссии от корки до корки и сконцентрировалась на главном.
Психическое состояние Тюры Мякеля.
Мнения членов комиссии разделились. Руководивший обследованием психиатр настаивал на тюрьме, социальные работники и один из психологов тоже. Однако два психолога воспротивились и рекомендовали принудительное психиатрическое лечение.
Задача Софии состояла в том, чтобы заставить комиссию прийти к единому окончательному решению, но она понимала, что это будет нелегко.
Тюру Мякеля вместе с мужем осудили за убийство одиннадцатилетнего приемного сына – мальчика с синдромом ломкой Х-хромосомы, с отставанием в развитии, проявлявшимся как в физических, так и в психических симптомах. Мальчик оказался беспомощной жертвой, и у Софии становилось тяжело на душе при одной мысли об этом деле.
Семья жила изолированно, в загородном доме. Технические доказательства отчетливо свидетельствовали о жестоком обращении, которому подвергался мальчик. Следы фекалий в легких и желудке, ожоги от сигарет, избиение шлангом от пылесоса.
Труп обнаружили в лесу, неподалеку от дома.
Дело получило широкую огласку в СМИ, особенно потому, что в нем была замешана мать. Общественность, возглавляемая несколькими громкоголосыми и влиятельными политиками и журналистами, почти единодушно требовала самого сурового из предусмотренных законом наказаний. Тюру Мякеля хотели посадить в тюрьму Хинсеберг на максимально возможное количество лет.
Однако София знала, что в случае принудительного лечения осужденный чаще всего оказывается изолирован от общества на более долгий срок, чем при тюремном заключении.
Была ли Тюра Мякеля психически вменяема в период жестокого обращения с мальчиком? В материалах утверждалось, что пытки длились не менее трех лет.
Проблемы настоящих людей, подумала София.
Она пунктиром набрасывала вопросы, которые хотела обсудить с осужденной за убийство женщиной, но из размышлений ее вырвало появление Каролины Гланц – та вплыла в кабинет в красных сапогах до середины бедра, в коротенькой красной лаковой юбке и черной кожаной куртке.
Больница в Худдинге
София приехала в Худдинге около половины одиннадцатого и припарковалась прямо перед крупным больничным комплексом.
Отделанное серой и голубой плиткой здание резко контрастировало с прилегающими домами, выкрашенными в яркие цвета. София слышала, что во время Второй мировой войны это должно было защитить больницу от возможных бомбежек. Предполагалось, что с воздуха больница будет восприниматься как озеро, а дома вокруг – создавать иллюзию полей и лугов.
Перед тем как войти в саму больницу, София завернула в кафетерий и купила кофе, бутерброд и утренние газеты.
Она заперла ценные вещи в одном из шкафчиков, прошла через металлодетектор и двинулась дальше по длинному коридору. Первым на ее пути располагалось отделение 113, и она, как обычно, услышала, как там ругаются и дерутся. Здесь находились тяжелые пациенты, сильно накачанные лекарствами и ожидающие транспортировки в провинциальные медицинские учреждения для душевнобольных.
София прошла прямо, свернула направо в отделение 112 и вскоре очутилась в общем конференц-зале, которым пользовались психологи. Бросив взгляд на часы, она констатировала, что у нее в запасе еще пятнадцать минут.
Она закрыла дверь, села за стол и стала сравнивать первые страницы газет.
ЖУТКАЯ НАХОДКА В ЦЕНТРЕ СТОКГОЛЬМА.
МУМИЯ, НАЙДЕННАЯ В КУСТАХ!
София откусила от бутерброда и пригубила горячий кофе. На Турильдсплан обнаружили мумифицированный труп мальчика.
Мертвые дети, подумала она.
В статье проводилась параллель с делом Мякеля, и София почувствовала мучительную тяжесть в груди.
Когда в дверь постучали, бутерброд был уже доеден, кофе выпит.
– Войдите, – сказала она.
Дверь открылась, и показался высокорослый санитар. – Привет, София.
– Привет, Карл Густав. Все в порядке?
– Да, не считая того, что несколько минут назад поступил сигнал тревоги из курилки и нам пришлось утихомиривать одного бедолагу, который бросался стульями. Злобный мерзавец с кучей дерьма и в крови, и на совести.
– Да, я проходила мимо и слышала изрядную шумиху.
– Привел тут тебе одну поболтать. – Он небрежно махнул рукой через плечо.
Манеры санитаров Софии не нравились. Хоть речь и шла о преступниках, это все же не повод их оскорблять и унижать.
– Пусть заходит, а ты оставь нас одних.
Мыльный дворец
В два часа София Цеттерлунд вернулась в центр города, к себе в приемную. До окончания рабочего дня оставалось еще два посетителя, а София чувствовала, что вновь сосредоточиться после визита в Худдинге будет трудно.
Она села за письменный стол, чтобы сформулировать обоснование для рекомендации принудительного психиатрического лечения Тюры Мякеля. В результате дополнительного обсуждения с членами комиссии психиатр частично пересмотрел свое отношение к мере наказания, и у Софии появилась надежда на скорое принятие окончательного решения.
Хотя бы ради Тюры Мякеля.
Женщина нуждалась в лечении.
София представила комиссии краткую справку о ее истории и чертах характера. Тюра Мякеля дважды пыталась покончить с собой, еще в четырнадцать лет она намеренно приняла завышенную дозу лекарств, а в двадцать лет ее из-за регулярных депрессий отправили на досрочную пенсию. Пятнадцать лет совместной жизни с садистом Харри Мякеля вылились в еще одну попытку самоубийства, а затем в убийство их приемного сына.
По мнению Софии, время, проведенное с мужем, признанным, кстати, достаточно здоровым для отбывания наказания в тюрьме, усугубило болезненное состояние женщины.
София пришла к заключению, что в годы жестокого обращения с ребенком Тюра Мякеля действительно страдала повторяющимися психозами. Ее точку зрения подкрепляли документы, свидетельствующие о том, что за последний год Тюра Мякеля дважды проходила курс лечения у психиатра. В обоих случаях женщину находили блуждающей по поселку и насильно отправляли в больницу, откуда ее выписывали только через несколько дней.
В вопросе участия Тюры Мякеля в преступлениях против мальчика София усмотрела еще ряд неясностей. На женщину со столь низким коэффициентом умственных способностей в принципе нельзя возлагать ответственность за убийство – суд это, похоже, учесть не потрудился. По мнению Софии, Тюра, находясь под постоянным воздействием алкоголя, идеализировала мужа с его затеями. В силу полной пассивности ее, скажем, можно было рассматривать как соучастницу истязаний, но в то же время из-за своего психического состояния она была не способна вмешаться.
Приговор вынесен судом высшей инстанции, и оставалось определить меру наказания.
Тюре Мякеля требовалось лечение. Ее преступление необратимо, но тюрьма еще никому не помогала.
Они не должны принимать решение под впечатлением от жестокости содеянного.
За вторую половину дня София составила свое заключение о Тюре Мякеля и разобралась с назначенными на три и четыре часа пациентами. С переутомившимся руководителем предприятия и стареющей актрисой, которой больше не давали ролей, из-за чего она пребывала в глубокой депрессии.
Когда около пяти София собралась идти домой, у стойки администратора ее остановила Анн-Бритт.
– Вы помните, что в субботу едете в Гётеборг? Билет на поезд уже у меня, а жить вы будете в отеле “Скандик”.
Анн-Бритт положила на стойку папочку.
– Разумеется, – ответила София.
Ей предстояла встреча в издательстве, которое подготовило к изданию новый перевод книги бывшего мальчика-солдата Ишмаэля Биха “Завтра я иду убивать”[8]. Поскольку София обладала опытом работы с получившими психическую травму детьми, издательство хотело, чтобы она помогла им с проверкой фактов.
– В котором часу я еду?
– Рано. Время отправления указано на билете.
– 05:12?
София со вздохом отправилась обратно в кабинет, чтобы поискать отчет, написанный ею семь лет назад для ЮНИСЕФ.
Снова усевшись за стол и достав документы, она задумалась: хватит ли у нее сил воскресить в памяти впечатления тех лет?
Семь лет, думала она.
Неужели это действительно было так давно?
прошлое
По склонам между океаном и дорогой на два километра с севера на юг протянулся “железный” город. Джип едет по неровной грунтовой дороге почти девяносто километров в час, красная пыль от латеритной почвы клубится у нее перед глазами.
“Он дорогу-то хоть видит?” – думает она, косясь на молоденького водителя. Он – один из пятнадцати тысяч с лишним бывших детей-солдат, которых правительственные войска подкупом переманили на свою сторону.
Она смотрит через окно на лачуги внизу, крепко держась за ручку дверцы.
Она пробыла здесь почти два месяца. Сперва в качестве волонтера правозащитной организации “Хьюман Райтс Вотч”, а затем, скоро уже шесть недель, по неофициальному заданию ЮНИСЕФ.
Ну, считается задание официальным или нет? Ей на самом деле неизвестно.
Здесь повсюду царит хаос.
Дороги разрушены отрядами милиции, которые по-прежнему активны, а если не разрушены, то на них полно заграждений, установленных road workers, дорожными рабочими – мальчиками лет десяти, которые требуют денег за проезд.
Отчет, который она должна представить, сильно запаздывает.
Две недели назад она вместе с помощником-нигерийцем пыталась добраться до лагеря, но примерно на полпути оставила эту затею, столкнувшись с необходимостью на первых трех километрах миновать почти двадцать дорожных заграждений.
На этот раз дело, похоже, шло лучше.
– We’re here, lady![9] – восклицает юноша с водительского сиденья.
Он останавливает джип возле проржавевшей бензоколонки и с улыбкой поворачивается к ней:
– Road stops here. Can’t go any further.
– Dollar?
– Yes, five dollars fine![10]
Когда он протягивает руку, она видит шрам от татуировки. ОРФ, Объединенный революционный фронт. Ей вспоминается, что, как она слышала, для уничтожения татуировок часто используют горящий порох. Другой, не менее болезненный метод – вырезать их с помощью острого стекла. В любом случае татуировка навсегда сохранит ему воспоминание о том, кем он когда-то был.
Убийцей.
Ребенком, наделенным властью над взрослыми.
– Ain’t got some petrol among that bags?[11] – спрашивает он, показывая на ее багаж.
Ей известно, что бутылка бензина порой ценится больше, чем несколько жалких долларов.
– No, I’m sorry[12]. – Она протягивает ему еще две мятых купюры.
– Good luck, lady, whatever you’re up to![13]
Она благодарит его за то, что подвез, забирает вещи и покидает джип. У нее с собой большой рюкзак и две небольшие сумки, их она вешает на шею. При такой жаре идти с этими сумками станет невыносимо уже примерно через километр.
Она медленно бредет по красной, пыльной дороге. Справа открывается потрясающий вид на побережье, на широкий берег цвета мела. Если бы не ад, царящий среди жестяных лачуг внизу, вид напоминал бы картинку из туристской брошюры.
Восемьдесят тысяч убитых из числа гражданского населения, два миллиона беженцев и средняя продолжительность жизни, едва достигающая тридцати пяти лет. А ведь эта страна могла бы стать самой богатой в мире. Страна, обладающая крупнейшими в мире залежами алмазов, но разграбленная алчными гангстерами и торговцами из Западной Европы. Страна убийц, контрабандистов, искалеченных детей и изнасилованных женщин.
Она знает, что временами проявляет определенную политическую наивность, но вместе с тем понимает, что истинными преступниками являются не палачи или солдаты, а те, кто находится на другом конце производственной цепочки. Директора банков, алмазные короли мафии и женщины, которые никак не могут насытиться блеском, даже не задумываясь при этом, откуда он берется.
Некоторым ради ваших украшений отрубают руки и головы, думает она.
Временный лагерь в Лакке, под Фритауном, соорудили под контролем западноафриканских миротворческих сил в начале июня, всего за несколько дней.
Над жестяными бараками нависает красный смог. Она сворачивает на главную дорогу, кишащую беженцами и солдатами. Чуть поодаль виден потрепанный флаг, принадлежащий Красному Кресту, какие-либо другие опознавательные знаки миротворческих организаций отсутствуют.
Она останавливается возле белого грязного грузовика, на котором синей краской из баллончика написано: Cold Water – холодная вода. Она платит безрукому мальчику несколько монет за пластикатовый мешочек с теплой водой, который тот держит в зубах.
Ей вспоминаются рассказы детей-солдат из Порт-Локо. Когда мятежники из ОРФ, накачанные кокаином, героином или алкоголем, совершали рейды по деревням провинции и пригородам Фритауна, они обычно разрешали своим жертвам выбирать между коротким рукавом и длинным.
Короткий рукав означал, что руки отрубались выше локтя, длинный рукав – у запястья.
В тени за грузовиком в маленькой игрушечной коляске сидит мальчик. Его талию окутывает одеяло, запихнутое в деревянную колясочку вместе с несколькими пустыми бутылками, и она понимает, что ноги у него отсутствуют.
Она смотрит на мальчиков возле грузовика – безрукого и безногого.
“Сколько же страданий человек способен причинить другим, прежде чем он превращается из человека в монстра?” – думает она.
Читать бесплатно другие книги:
