Слабость Виктории Бергман (сборник) Сунд Эрик
– А что с ней? – София повернулась и сунула руки под подушку.
Жанетт отвлеклась на контуры ее обнаженных бедер.
– Мне известно только, что она нарвалась на Карла Лундстрёма.
– Ох ты, – заметила София. – Да, этого вполне достаточно.
Завтра я проверю, есть ли у меня время, и тогда позвоню тебе.
Лицо Софии было загадочным, улыбка – почти застенчивой. – Какая ты хорошая. – Жанетт поняла, что не удивляется согласию Софии. Когда речь шла о помощи, София не раздумывала. – Если тебе понадобилось составлять профиль, то, насколько я понимаю, Лундстрёма больше не подозревают в убийстве? Жанетт фыркнула:
– Ну, во-первых, он умер, но я более чем уверена, что его сделали козлом отпущения. Что ты знаешь об убийцах на сексуальной почве?
– И опять – прямо к делу, без экивоков. – София снова легла на спину и, подумав, продолжила: – Они бывают двух типов. Те, кто планирует, и те, кто действует под влиянием минуты. Те, кто планирует, часто происходят из социально благополучной среды – по крайней мере, внешне благополучной – и воспринимаются вообще как неспособные на преступление. Они тщательно подготавливают убийство и оставляют мало следов. Связывают и мучают свои жертвы, прежде чем убить, а жертву находят в таких местах, где их самих трудно отследить.
– А второй тип?
– Те, кто совершает убийство на сексуальной почве под влиянием минуты. Чаще всего у них тяжелые жизненные обстоятельства и они убивают случайно. Случается даже, что они знакомы со своими жертвами. Помнишь Вампира?
– Только не это.
– Он убил двух своих сводных сестер, после чего пил их кровь, и я даже думаю, что ел… – София замолчала, брезгливо поморщилась. – Разумеется, у многих убийц есть черты обоих типов, но по опыту могу сказать, что в основном такое деление оправданно. Полагаю, убийцы разных типов оставляют на месте преступления разные следы?
Жанетт снова поразилась тому, как быстро София соображает. – Черт, ты просто невероятная! Ты уверена, что никогда не составляла психологических профилей?
– Никогда. Но я легкообучаема, имею психологическое образование, работала с психопатами и бла-бла-бла.
Они хором рассмеялись, и Жанетт ощутила, как сильно любит Софию. Ее резкие переходы от серьезности к шутке.
Способность воспринимать жизнь настолько серьезно, чтобы шутить о ней. Обо всем.
Ей вспомнился мрачный вид Оке, его отягощенная серьезностью манера двигаться – Жанетт так и не смогла понять, откуда она взялась. Он ведь никогда ничего не воспринимал всерьез.
Жанетт взглядом скользила по лицу Софии.
Тонкая шея, высокие скулы.
Губы.
Жанетт смотрела на ее руки, на ногти с аккуратным маникюром – светлый переливчатый перламутр. Такая чистая, подумала она, помня, что уже думала так.
И вот она лежит здесь, открытая. Что будет потом – покажет время.
– Как вы работаете?
София прервала ее размышления, и Жанетт почувствовала, что краснеет.
– Группа тщательно работает над материалом, полученным в результате наблюдений. Все, что известно о месте преступления. Мы читаем протокол вскрытия, протоколы допросов, проверяем биографию жертвы. Цель – настолько воссоздать прошлое, чтобы реконструировать преступление. Настолько точно, чтобы можно было понять, что происходило до, во время и после преступления.
– А что у вас есть? – София погладила лоб Жанетт.
Жанетт подумала – лучше бы поговорить о чем-нибудь другом. Но она понимала, что нуждается в помощи Софии.
– Если про Самуэля, то там еще три убитых мальчика. Первого нашли в кустах неподалеку от Педагогического института в мумифицированном виде.
– Значит, его держали где-нибудь взаперти?
– Да. Второй, из Белоруссии, лежал на острове Свартшёландет.
Третьего нашли в Данвикстулле.
– Нелегальные беженцы? Ну, за исключением Самуэля?
Жанетт поразилась хладнокровию Софии. Самуэль проходил у нее курс лечения, и все же непохоже, чтобы смерть мальчика вызвала у нее какие-то эмоции. Ни тоски, ни беспокойства о том, что она, может быть, могла сделать больше.
Жанетт прогнала неприязненное чувство и продолжила: – Да, и общее тут то, что все они были жестоко избиты и накачаны обезболивающим.
– Еще что-нибудь?
– У них на спине были отметины. Мальчишек явно пороли.
Гамла Эншеде
Вечер с Жанетт Чильберг ознаменовался несколькими неожиданностями. И дело было не только в том, что Жанетт полагалась на нее как на судебного психолога, который сможет составить профиль преступника, а такая работа даст Софии полный доступ ко всем материалам по делу убитых мальчиков.
Жанетт все больше и больше притягивала ее, и София понимала почему. Физическая привлекательность. Противоречия. Она знала, что Жанетт тоже угадывает в ней темноту.
София сидела на диване рядом с кем-то, кого приучилась любить. Она чувствовала себя в безопасности, слушая удары сердца Жанетт через тонкую ткань водолазки, и могла только констатировать, что ей не удается понять, кто такая Жанетт Чильберг и чего она ищет. Жанетт поражала ее, бросала ей вызов – и как будто вызывала искреннее уважение. Это и привлекало Софию.
София сделала глубокий вдох, и ее легкие наполнились запахами. По оконному сливу стучал дождь, аккомпанируя дыханию Жанетт.
Когда Жанетт попросила Софию помочь в расследовании, та под влиянием минуты согласилась с благодарностью, но теперь была готова передумать.
С чисто рациональной точки зрения согласиться на предложение Жанетт означало подвергнуть себя смертельной опасности – София это понимала. Но в то же время это давало возможность воспользоваться ситуацией. Она будет знать все о полицейском расследовании и получит возможность направить его по ложному следу.
Жанетт подробно, не чуя подвоха, излагала детали убийства.
И в то же время – знание о том, кто она сама, та, которой она не должна быть.
Которой она не хочет быть.
– У них на спине были отметины. Мальчишек явно пороли.
Где-то в глубине памяти распахнулась дверь. София вспомнила отметины на своей собственной спине.
Ей хотелось оставить все позади себя, раздеться до самых костей.
София понимала, что никогда не сможет стать единым целым с Викторией, пока не признает содеянное. Она должна понять, должна рассматривать деяния Виктории как свои собственные.
– Кроме того, их изуродовали. Отрезали гениталии.
София ощущала, как ей хочется бежать в простоту, захлопнуть дверь перед Викторией, надежно запереть ее там, внутри, надеясь, что мало-помалу она истает и исчезнет.
Сейчас она должна действовать как актер, который читает сценарий, а потом дает персонажу вырасти внутри себя.
А для этого требуется нечто большее, чем эмпатия.
Надо стать другим человеком.
– Один мальчик иссох, но другой был забальзамирован почти профессионально. Кровь слили и заменили формальдегидом.
Они посидели молча. София чувствовала, что у нее вспотели ладони. Она вытерла руки о колено и заговорила.
Слова пришли сами. Ложь включилась автоматически. – Я должна изучить материалы, которые ты мне дала, но, насколько я могу судить, речь идет о человеке между тридцатью и сорока годами. Доступ к снотворному ясно указывает на то, что он имеет отношение к медицине. Врач, медсестра, ветеринар – в таком роде. Но, как я сказала, мне нужно проанализировать дело более тщательно. Я потом поделюсь выводами.
Жанетт благодарно посмотрела на нее.
Мыльный дворец
София обедала, сидя за письменным столом у себя в кабинете. После того как Жанетт уговорила ее принять Ульрику Вендин, в дневном расписании стало тесно.
Когда она соскабливала остатки фастфуда в мусорную корзину, на экране лэптопа открылось диалоговое окно.
Входящая почта.
Среди непрочитанного спама мелькнуло безличное “привет!” от Микаэля, а в самом низу списка оказалось сообщение, заставившее ее вздрогнуть.
Аннет Лундстрём?
Она открыла письмо и стала читать.
Здравствуйте. Я знаю, что вы несколько раз встречались с моим мужем. Я хотела бы поговорить с вами о Карле и Линнее и была бы благодарна, если бы вы как можно скорее связались со мной по указанному ниже телефону.
С уважением,Аннет Лундстрём
Интересно, подумала София и посмотрела на часы. Без пяти час. Ульрика скоро будет здесь, но София все же сняла трубку и набрала номер.
Истощенная девушка сидела на диване, листая иллюстрированный научный журнал.
– Ульрика?
Девушка кивнула Софии, положила журнал на столик и встала.
София смотрела на напряженное тело Ульрики, неуверенные движения, отметила, что девушка не осмеливается поднять взгляд, проходя мимо нее в кабинет.
София закрыла дверь.
В кресле для посетителей Ульрика закинула ногу на ногу, положила руки на подлокотники и сцепила пальцы в замок на колене.
София приняла ту же позу.
Это отзеркаливание, копирование физических сигналов, а также рисунка движений и выражения лица. Ульрика Вендин должна узнать в Софии саму себя, почувствовать, что имеет дело с кем-то, кто на ее стороне. Если отзеркаливание удастся, Ульрика сама начнет копировать Софию – и благодаря мелким, едва заметным изменениям языка тела девушка сможет расслабиться.
Сейчас ноги и руки замкнуты, а локти торчат в пространство кабинета, как шипы.
Во всем теле читается неуверенность.
Крайняя степень защиты, подумала София, поставила ноги вместе и подалась вперед.
– Здравствуй, Ульрика, – начала она. – Добро пожаловать.
Первая встреча посвящалась тому, чтобы Ульрика Вендин начала доверять Софии. Доверие должно возникнуть сразу. Пусть Ульрика свободно направляет разговор здесь, где она чувствует себя в безопасности.
София заинтересованно слушала, откинувшись назад.
Ульрика сказала, что почти никогда ни с кем не встречается.
Может быть, ей недостает общения, но каждый раз, когда она оказывается среди людей, ее охватывает паника. Она записалась в вечернюю школу. В первый школьный день она отправилась туда, полная надежд на новых друзей и новые знания, но ее тело застыло у школьных дверей.
Она так и не осмелилась войти.
– Не понимаю, как у меня хватило духу прийти сюда. – Ульрика нервно хихикнула.
София поняла: девушка хихикает, чтобы скрыть серьезность своих слов.
– Ты помнишь, о чем подумала, открыв дверь?
Ульрика отнеслась к вопросу серьезно и задумалась.
– По-моему – “вот черт”, – удивленно сказала она. – Ужасно странно. Почему я так подумала?
– Это знаешь только ты, – улыбнулась София.
Она поняла: перед ней девушка, которая решилась.
Она больше не хочет быть жертвой.
Из рассказанного Ульрикой София поняла, что девушка страдает от многих осложнений. Ночные кошмары, навязчивые мысли, приступы головокружения, скованность в теле, проблемы со сном и тошнота и от еды, и от питья.
Ульрика сказала, что единственное, что с чем у нее нет проблем, – это пиво.
Девушка явно нуждалась в регулярной поддержке и дружеской руке, за которую она могла бы держаться.
Кто-то должен открыть ей глаза на то, что другая жизнь возможна и она здесь, прямо перед ней.
Лучше всего было бы работать с ней два раза в неделю.
Если между сеансами будут большие интервалы, Ульрика может начать сомневаться и колебаться, что значительно затруднит процесс.
Но Ульрика не захотела.
Как София ни пыталась повлиять на нее, Ульрика согласилась только на одну встречу в четырнадцать дней, даже притом что ей были обещаны бесплатные сеансы.
Уходя, Ульрика сказала нечто, что встревожило Софию:
– Есть кое-что…
София подняла взгляд от блокнота:
– Да?
Ульрика выглядела такой маленькой.
– Я не знаю… Иногда мне трудно… понять, что случилось на самом деле.
София попросила ее закрыть дверь и снова сесть.
– Расскажи больше. – Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно мягче.
– Я… иногда мне кажется, что я сама спровоцировала их, чтобы меня унизили и изнасиловали. Я знаю, что это неправда, но иногда, когда я просыпаюсь по утрам, я уверена, что сделала это. Мне так стыдно… А потом я понимаю, что все не так.
София решительно поглядела на Ульрику:
– Хорошо, что ты мне это сказала. Чувства, подобные твоим, часто возникают у тех, кто пережил то же, что и ты. Ты берешь часть вины на себя. Я понимаю – от того, что я говорю, что это чувство бывает у многих, тебе не легче, но ты можешь верить мне. И прежде всего верить, когда я говорю: ты не виновата.
София ждала реакции Ульрики, но девушка молча сидела на стуле и только вяло кивнула.
– Ты точно не хочешь прийти на следующей неделе? – София сделала еще одну попытку. – У меня есть два “окна” – одно в среду и одно в четверг.
Ульрика поднялась. Она смущенно смотрела в пол, словно о чем-то проболталась. – Нет, не думаю. Мне пора.
София подавила порыв подняться и взять девушку за руку, чтобы подчеркнуть, насколько она серьезна. Для таких жестов еще не пришло время. София сделала глубокий вдох, собралась: – Все нормально. Позвони, если передумаешь. Я пока подержу эти “окна” для тебя.
– Пока, – сказала Ульрика и открыла дверь. – И спасибо.
Ульрика скрылась за дверью, а София осталась сидеть за столом. Она слышала, как девушка вошла в лифт, как лифт с гудением поехал вниз.
Осторожность, с какой Ульрика произнесла “спасибо”, убедила Софию, что она попала в точку. По одному-единственному слову София поняла: Ульрика не привыкла, чтобы ее видели такой, какая она на самом деле.
София решила позвонить Ульрике завтра, узнать, не передумала ли она насчет следующей недели. Если нет, она предложит Жанетт навестить Ульрику на неделе. Нельзя упускать ее из виду.
Она поможет новой жизни восстать из пепла.
София обхватила себя руками, почувствовала на спине неровности шрамов.
Шрамов Виктории.
прошлое
Она с такой силой схватила мальчика за волосы, что вырвала большой пучок. Корни волос в ее руке казались тонкими ниточками. Она била его по голове, по лицу, по всему телу, била долго. Поднялась, растерянная, сошла с мостков, нашла на пляже большой камень. Это не я, сказала она, опуская тело мальчика в воду. А теперь плыви…
Девочка начинает колотить по воде руками и ногами, но захлебывается и уходит под воду.
Виктория неторопливо отплывает на несколько метров, смотрит.
Девочка дважды выныривает, кашляя, на поверхность, чтобы потом снова уйти под воду. Она безуспешно пытается добраться до бортика. Слишком просторная для нее рубаха так намокла, что больше не пузырится. Девочка путается в рубахе, и двигаться в воде становится еще сложнее.
Однако сразу после этого Виктория спокойно подплывает, берет девочку под мышки и тащит ее наверх. Той трудно оставаться неподвижной, она конвульсивно кашляет. Виктория понимает, что девочка нахлебалась воды, и торопится вытащить ее из бассейна.
Ноги не держат девочку, и она валится на каменные плиты возле бортика. Ложится на бок, ее тело сотрясает жестокая судорога. Сначала выливается хлорированная вода, потом – серые тягучие нити каши, которую она ела на завтрак.
– Вот так, ничего страшного. – Виктория кладет ей руку на лоб. – Я все же тебя вытащила.
Через несколько минут девочка успокаивается. Виктория укачивает ее в своих объятиях.
– Понимаешь… – говорит она. – Ты меня так пнула, что я почти вырубилась.
Девочка плачет, потом, шмыгая носом, тихо просит прощения. – Ничего страшного, – говорит Виктория, обнимая ее. – Но мы никому ничего не расскажем.
Девочка трясет головой.
– Sorry, – повторяет она, и ненависть Виктории уходит.
Через десять минут она стоит и поливает каменные плиты из садового шланга. Девочка, одетая, сидит на веранде, в шезлонге под зонтиком. Ее короткие волосы уже высохли, и когда она улыбается Виктории, ей как будто стыдно. Полная раскаяния улыбка, ведь она сделала большую глупость.
То ударить, то приласкать, сначала позаботиться, потом ранить, думает Виктория. Этому научил меня он.
Голоса в гостиной стихли, окна закрыты, и Виктория надеется, что никто ничего не слышал. Дверь распахивается, четверо мужчин садятся в большой черный “мерседес”, припаркованный на подъездной дорожке. Отец стоит на ступеньках, смотрит, как автомобиль выезжает из ворот. Опустив голову и сунув руки в карманы, он спускается и идет по ведущей к бассейну дорожке. Виктория замечает, что он разочарован.
Она выключает воду и наматывает шланг на жестяной цилиндр на стене веранды.
– Как прошла встреча? – Она сама слышит, с какой натяжкой звучит ее голос.
Он, не отвечая, начинает раздеваться в длящейся тишине. Девочка отворачивается, когда он стягивает трусы и надевает плавки. Виктория не может удержаться и хихикает при виде тесного, в цветочек, привета из семидесятых, с которым он отказывается расстаться.
Внезапно он поворачивается и делает два шага по направлению к ней.
Она по его глазам понимает, что сейчас произойдет.
Однажды он уже пытался ее бить, но тогда она увернулась. Схватила кастрюлю и ударила его по голове. После этого он прекратил попытки.
До настоящего момента.
Только не по лицу, думает Виктория, – и тут все заливает красным. Ее опрокидывает назад, на стену веранды.
Следующий удар попадает в лоб, еще один – в живот. Из глаз сыплются искры, Виктория сгибается пополам.
Лежа на каменном полу, она слышит скрежетание жести – это разматывают шланг; потом ее спину обжигает боль, и она вопит. Он молча стоит позади нее, а она не решается открыть глаза. Жар растекается по лицу и спине.
Она слышит его тяжелые шаги – он проходит мимо нее, направляясь к воде. Он всегда был жирноват, чтобы нырять; в воду он спускается по лесенке. Виктория знает: верный своим привычкам, он проплывет десять дорожек, ни больше ни меньше, и считает каждый взмах пловца и глухие охи, когда он поворачивает. Закончив, он выбирается из бассейна и возвращается к ней.
– Смотри на меня, – велит он.
Она открывает глаза и смотрит на него, вывернув шею. С него капает ей на спину – приятно, когда капли падают на жжение. Он присаживается на корточки и осторожно приподнимает ее голову.
Вздыхает, проводит рукой по спине. Под левой лопаткой большая рана от наконечника шланга.
– Черт знает на что ты похожа. – Он поднимается, протягивает ей руку. – Пошли, заклеим тебя пластырем.
Он позаботился о ней, и вот Виктория сидит на диване, завернувшись в полотенце и пряча за ним улыбку. Ударить, приласкать, позаботиться и ранить, беззвучно повторяет она, пока он рассказывает, что переговоры зашли в тупик и поэтому они скоро вернутся домой.
Ей доставляет удовольствие мысль, что проект во Фритауне, скорее всего, провалился.
Ничего не вышло.
Он говорит, что это из-за сильной инфляции и падения экспорта алмазов.
Контрабанда твердой валюты в форме американских долларов подрывает экономику государства, люди начинают использовать бумажные деньги вместо туалетной бумаги – они дешевле.
Он говорит, что деньги исчезают, что люди исчезают и что лозунги о конструктивном национализме и Новом порядке так же пусты, как государственная казна.
Он рассказывает, что неудачный искусственный полив, произведенный СИДА в северной части страны, оказался чисто символическим начинанием.
Тридцать человек умерли от отравления. Поговаривают о саботаже и проклятиях. Проект прекращен, и отъезд домой приблизился почти на четыре месяца.
Когда он выходит из комнаты, она остается сидеть на диване, разглядывая его коллекцию фетишистских фигурок.
Двадцать изображающих женское тело деревянных скульптур он успел собрать, теперь они рядком стоят на письменном столе, готовые к упаковке.
Колониалист, думает Виктория. Явился собирать трофеи.
Есть там и маска в натуральную величину. Маска предка из племени темне, она напоминает Виктории об их девочке-служанке.
Проводя пальцами по грубой резьбе, она представляет себе, что это живое лицо. Она гладит веки, нос и рот. Поверхность начинает казаться теплой под пальцами, волокна дерева от ее прикосновений становятся настоящей кожей.
Она больше не думает плохо о девочке-служанке – она понимает, что между ними нет соперничества.
Она поняла это, когда он ударил ее там, возле бассейна.
Она для него важнее всего, а девочка-служанка – просто игрушка, деревянная кукла или трофей.
Он заберет маску с собой домой.
Повесит где-нибудь – может, в гостиной.
Экзотика, которую можно продемонстрировать гостям, что придут после обеда.
Но для Виктории деревянная маска станет чем-то большим, нежели просто украшение. Она своими руками может дать ей жизнь и душу.
Если он возьмет с собой маску, она, Виктория, сможет забрать с собой и девочку. Она бесправна, почти как рабыня. Никто не будет ее искать, поскольку у нее нет не только прав, но и родителей.
Девочка рассказывала Виктории, что ее мать умерла во время родов, а отца казнили, обвинив в краже курицы. Древний способ определить виновного, называется – суд красной водой.
Его на голодный желудок накормили огромным количеством риса, потом заставили выпить полбочки воды, смешанной с корой дерева колы. Если бы его стало рвать красной водой, это означало бы его невиновность, но он не смог извергнуть из себя рвоту. Он только распух от риса, и его забили лопатой насмерть.
У нее здесь нет никого, кто позаботился бы о ней, думает Виктория. Надо забрать ее домой, в Швецию. Ее будут звать Солес.
Solace значит “утешение”. С Солес она сможет разделить болезнь.
И еще кое-что она заберет с собой в Швецию.
Семя, которое посеяно в ней.
Гамла Эншеде
По темным окнам Жанетт определила, что Юхана нет дома. Выходные, проведенные у бабушки, кажется, не слишком исправили положение. Юхан остался таким же скрытным, и Жанетт совершенно растерялась. Она как будто не хотела признаться себе, что проблема существует. Многие подростки чувствуют себя дерьмово, но только не ее малыш.
При виде темного дома она сначала встревожилась, но потом напомнила себе: утром Юхан говорил, что собирается отнести приятелю забытую видеоигру.
Жанетт остановила машину на подъездной дорожке, выдохнула и подумала: может, это и к лучшему, что Юхана нет дома. У нее появится немного времени для себя – продумать то, что предстоит сказать.
Надо быть очень внимательной с тем, что она говорит Юхану.
О том дне, когда он пропал. Об Оке, о разводе.
Он сейчас такой ранимый, что малейшее недопонимание может сломать его. Возможно, у него в голове не укладывается, что мама с папой разойдутся. Ведь в его представлении они всегда вместе.
Жанетт заглушила мотор, но осталась посидеть в машине.
Неужели это она во всем виновата? Вдруг Биллинг прав и она слишком увлеклась работой и не уделяла достаточно времени семье?
Жанетт подумала про Оке, который воспользовался шансом оставить серую скучную жизнь с женой и ребенком где-то в пригороде.
Нет, подумала она. Это не моя вина.
Она выгребла сигареты из бардачка, опустила окошко. Закашлялась от первой затяжки. Вкус был не очень, и она выкинула сигарету в траву, не выкурив и половины.
Несколько капель упали на ветровое стекло, и пока она думала про Юхана и что ему сказать, начался дождь.
Дома Жанетт зажгла свет, прошла на кухню и подогрела вчерашний гороховый суп. Швы на голове начали заживать и зверски чесались.
Жанетт налила себе пива и развернула газету.
Первым, что она увидела, было изображение прокурора Кеннета фон Квиста, который написал вызвавшую горячие споры статью о проблемах с безопасностью в шведских тюрьмах.
Шут гороховый, подумала она, сложила газету и принялась за еду.
Хлопнула входная дверь. Юхан вернулся.
Жанетт отложила ложку и вышла в прихожую. Юхан был мокрым с головы до ног. Когда он стянул кроссовки, она увидела, что носки промокли насквозь и хлюпают по полу.
Читать бесплатно другие книги:
