Посланник Смерти Павлюков Александр
– Понял, товарищ генерал, – сказал Илья. – Но есть одно обстоятельство. Дело в том, что все те вещи, которые я исследовал, не мои собственные. Они мне даны под честное слово теми, кто их нашел, и рано или поздно их потребуют вернуть.
После этих слов генерал и полковник обменялись выразительными взглядами.
– Этот вопрос мы утрясем, – пообещал Говердовский.
Три дня спустя, ровно в 17.30, Илья Хромов, держа туго набитую папку, подошел к двери комнаты 420, нажал на кнопку звонка и, увидев вспыхнувшую на датчике электронного замка зеленую лампочку, толкнул дверь. Илья оказался в небольшом, прекрасно обставленном кабинете.
– Здравствуй, Илюша, – совсем по-домашнему приветствовал его генерал, приветливо улыбаясь и протягивая ему руку, – давай ближе к столу. Смотрю, ты мне целую монографию принес, – усмехнулся он, увидев пачки скрепленных вместе бумажных листков.
– Что вы, товарищ генерал, к сожалению, законченной работы пока не получилось, – сказал Илья. – Времени маловато, да и значительная часть важной информации вообще не вошла в отчет, поскольку получена буквально накануне.
– Да ты не расстраивайся, – ободрил его генерал, – у нас так часто бывает. А списочек-то ты мне не забыл подготовить?
– Нет, конечно, – Илья подал генералу список.
– Ага, – кивнул генерал, – с этим все ясно. Но мне интересно, почему парни, которые вытащили броневик из реки, отдали эти вещички именно тебе?
Илья смущенно улыбнулся:
– Мне представляется, что они решили просто подшутить надо мной.
– Подшутить? Почему?
– Думаю, что тут свою роль сыграл своеобразный комплекс неполноценности. Они, затевая экспедицию, рассчитывали обнаружить в броневике какие-то вполне осязаемые ценности. Но нашли в автосейфе только скелет да дюралевую коробку с совершенно бесполезным для них хламом. И находки мне были предложены только потому, что узнали, что я имею доступ в исследовательскую лабораторию с весьма современным оборудованием. Скорее всего, они предложили мне заняться этими вещами потому, что были уверены – я не смогу разобраться в их предназначении.
– Тогда поставим вопрос иначе, – сказал генерал. – Уверен ли ты в том, что они ничего себе не оставили из того, что вытащили из сейфа?
– Я знаю наверняка, что они оставили себе золотое кольцо и часть не пригодного для стрельбы пистолета. Да, из контейнера они извлекли систему самоликвидации, но, по их словам, они ее выбросили на помойку. А всякий мусор – пряжки, монеты, пуговицы – их и вовсе не интересовал.
– Значит, ты на сто процентов уверен, что у них ничего не осталось?
– Да, – подтвердил Илья, – уверен.
– И еще один вопрос, – улыбнулся генерал. – Ты рассказывал своим приятелям о ходе работ, а? Ну, не смущайся, не смущайся. Для тебя подобное исследование было чем-то вроде шутки, своеобразным развлечением, так ведь?
– Верно, просто стало любопытно. Сами понимаете, неизвестные письмена, удивительные железки, это будоражит воображение.
– Да, да, – кивнул Борис Евсеевич, – но все-таки, о результатах ты им сообщил?
– Боюсь, вы меня переоцениваете, товарищ генерал. Пока никаких конкретных результатов наша группа не получила. Так, кое-какие подвижки в расшифровке рукописей. Я и Александру Дмитриевичу ничего не докладывал, поскольку нечем было похвалиться.
– Кстати, а что удалось вытянуть из текстов? Я так понял, что вы первыми преуспели в расшифровке подобных писаний.
– Не уверен насчет первенства, – честно признался Хромов, – но поскольку нам достались тексты с дублированием некоторых выражений на древнекитайском, то похоже, что только мы с Константином и имели какой-то мизерный шанс дать хоть какое-то толкование манускриптам. Правда, результат оказался столь… – Илья Федорович замялся, подбирая нужное выражение, – несуразен, что я сомневаюсь в правильности выбранного нами метода дешифровки.
– Поясни, – попросил генерал.
– Вот, к примеру, ориентировочное содержание самого большого свитка, – начал Хромов. – Почти весь полутораметровый свиток – это трактат о пустоте.
– О чем, о чем? – переспросил генерал.
– О пустоте, просто о пустоте, – подтвердил Илья. – Оказывается, пустота бывает белая, черная и желтая. Причем плотность этих пустот не одинакова. Самая прочная пустота – желтая, а самая слабенькая – черная. Интересно, что несколько раз подчеркивается, что скручивать белую пустоту в шар, или, точнее, в сферу, категорически не рекомендуется, зато желтая пустота прекрасно подходит для этого. В конце концов, делается вывод о том, что овладение черной пустотой невозможно без предварительного разделения двух других пустот.
– А какая же информация содержалась в других посланиях из чемодана?
– Всего в нем было пять пергаментов. Большой свиток про пустоту и как бы сопроводительные описания к «брошке», «перстню» и куску ткани. Коврик с кольцевидным рисунком имеет сопроводительную записку прямо под изображением. Мешочек с разрозненными предметами имел самую короткую записку, и дешифровка ее успехом не увенчалась. Смысл остальных записок, естественно, разный, но вкратце в каждой из них дана своеобразная характеристика того предмета, который они сопровождали.
– Значит, никаких загадок больше не существует, – ухмыльнулся генерал, – раз есть описания-то.
– Я бы так не сказал, – ответил Хромов. – Например, «перстень» характеризуется как некий ключ, правда, непонятно к какому замку. Кусок ткани приравнен к зеркалу, отражающему смерть, а трансформирующаяся в фонарик «брошь» описывается как некий инструмент, предназначенный для обработки твердых поверхностей. Единственно, что более или менее соответствует своему описанию, так это кольцевой рисунок на коврике, который удивительнейшим образом напоминает схематическое изображение атома плутония. Под стать ему и описание, характеризующее некое вещество как крайне взрывоопасное и поражающее все вокруг, даже в самых мизерных количествах. Упоминаются такие слова и выражения, как непереносимое сияние, потрясение земной тверди, взлетающее к небесам драконоподобное божество и т.п.
– Ты что-то говорил о том, что удалось накопать информацию, которая не вошла в отчет. Будь так добр, удовлетвори мое любопытство.
Хромов вынул из папки фотокарточку и подал ее генералу.
– Прошу ознакомиться. Перед вами наши основные фигуранты по делу.
Борис Евсеевич буквально впился взглядом в потрескавшуюся, покрытую желтоватыми пятнышками фотографию.
– Ленинградский вокзал в Москве, – наконец сообразил он, – вот только выглядит он как-то не так, да и публика на фотографии одета старомодно.
– Верно, – сказал Илья, – площадь Николаевского вокзала в конце XIX века. А теперь обратите внимание на высокого господина в котелке и с чемоданом в левой руке. Перед вами Вольфганг Алоиз фон Шернер. Он был третьим и самый младшим сыном в дружном семействе барона Герхарда фон Шернера. Родился в 1864 году. В то время, когда была сделана фотография, ему было немного меньше тридцати. Он закончил Дрезденский технологический институт, успел попутешествовать по свету и даже жениться. Но совершенно внезапно его счастливая бюргерская жизнь сделала резкий вираж. В один не слишком счастливый день он выехал из своего поместья в порт Гамбург, чтобы осмотреть груз минерального сырья, прибывшего для медеплавильного завода, приобретенного его старшим братом примерно за год до описываемых событий. Однако то ли судно задержалось в пути, то ли осенние штормы мешали его разгрузке, но он пробыл в Гамбурге несколько дольше, чем рассчитывал. В конце концов, Алоиз подхватил на продуваемых всеми ветрами причалах воспаление легких и свалился в сильнейшей лихорадке. Поставил молодого барона на ноги один из пассажиров, прибывших на судне. И пассажиром был вот этот уйгур, – ткнул Илья пальцем в фотографию. – Он как раз загружает мешок на запятки повозки. Удивительно, но после выздоровления младшего Шернера они стали неразлучны. Почему так произошло, понять не мог никто. Ведь в то время между немецким аристократом и нищим азиатом в принципе не могло быть никаких дружеских отношений. Странный уйгур, ставший при нем чем-то вроде слуги, не понимал по-немецки ни слова и объяснялся со своим новым хозяином на ломаном английском. Примерно через месяц молодой Шернер вернулся из Гамбурга в свое имение не один. Как раз перед этим он отметил свое двадцативосьмилетие. А примерно через полгода с ним произошла необъяснимая для домашних метаморфоза. Забросив к тому времени все привычные дела, он внезапно объявил отцу и своей молодой жене, что непременно должен отправиться на Дальний Восток, как он выразился, «для постижения истины». Уговоры отца и слезы жены не смогли его остановить, и через неделю он вместе с уйгуром выехал в Берлин, где, не мешкая, принялся хлопотать о визах и прочих документах.
– Так как же и кем была сделана эта фотография? Не случайно же она у тебя оказалась? – спросил генерал.
– Нет, не случайно, – ответил Илья. – Дело в том, что средний брат славного семейства Шернеров служил в то время в Министерстве иностранных дел Германии в одном, скажем так, тайном его подразделении. И в связи с этим произошла некоторая путаница, потому что инициалы у среднего и младшего брата совпадали полностью. Тот, что на год постарше, звался Виктор Амадей, а младший, как нам известно, Вольфганг Алоиз. Поскольку российская спецслужба, то есть Третье отделение, с легкостью спутала братьев, наши сыщики вообразили себе, что в Россию едет интересующий нашу контрразведку средний брат и встретили его прямо на польской границе. Оттуда он почему-то отправился не в Петроград и не в Москву, а поехал на перекладных в приднепровский городишко Жлобин. Там он прожил без малого месяц, о чем свидетельствует соответствующая бумага, составленная местным приставом Коробковым 30 апреля 1894 года. В ней он сообщает, что странный немец день-деньской лазает по местным песчаным кручам да скачет на лошади по сильно пересеченным окрестностям. Наконец, в мае месяце фон Шернер, в совершенстве освоив местные горки и верховую езду, покидает провинциальный Жлобин и направляется прямо в Первопрестольную, где и попадает в объектив фотографа Худеева.
С этими словами Илья перевернул фотографию и указал генералу на сделанную в углу размашистую надпись. «03.05.94 года. Фотографъ Худеев А.В. № 23298».
– Но в Москве барон и его безродный спутник долго не задерживаются. Поводив «наружку» несколько дней по центральным магазинам и пассажам и накупив два громадных баула походного снаряжения, они наняли в проводники немого татарина Жулбана Махудеева и двинулись дальше. Выкупив купе в скором поезде Москва – Владивосток, троица доехала до Новосибирска. Здесь они поселились в лучшей гостинице города. Шернер с уйгуром занимали угловую комнату второго этажа, а татарину отвели небольшую комнатку при конюшне. Отдохнув от железнодорожной тряски некоторое время, они покатили до Барнаула и далее, и далее, и далее. Последнее известие о пребывании их на российской земле пришло из горного селения Кош-Агач. Что характерно, немой татарин, с которым они расстались на границе, по возвращении в свой родной город Тетюши тут же купил себе новый дом, четверку лошадей и женился. Но вернемся теперь в Германию. В конце июня, когда молодой Шернер покинул пределы Российской империи, на его родину от него пришла последняя весточка. И с этого момента короткие деловые письма, которые ранее он отправлял чуть ли не ежедневно, в почтовом ведомстве Российской империи больше никогда не регистрировались. С той поры минул почти год. Его отец, видимо, подозревая самое худшее, рассылает запросы о судьбе сына во все инстанции. Но я думаю, что ответы на них приходили отрицательные. Дело оканчивается тем, что Вольфганг Алоиз официально объявляется пропавшим без вести, и его жена, или теперь уже вроде как вдова, в слезах покидает дом своего тестя. Но не проходит и месяца, как Шернер-старший привозит ее обратно. Происходит и еще одно примечательное событие. Другой братец, тот самый, что работал в немецком МИДе, пробивает себе назначение в Пекинское консульство. Проходят годы. Возвращается средний брат Алоиза с Дальнего Востока только в 1905 году, как раз накануне Русско-японской войны, и возвращается, видимо, с плохими известиями. Во всяком случае, жена Вольфганга после этого надевает траур во второй раз и вновь удаляется из дома бывшего мужа. Вскоре она перебирается в Мюнхен и выходит замуж за весьма достойного господина, которого звали… Вааг. Случилось так, что он являлся двоюродным братом Эрики Вааг, – небрежно обронил Хромов, – той самой девицы, на которой 22 ноября 1919 года женился Фридрих Вильгельм Канарис, будущий шеф абвера Третьего рейха. Поэтому мы с вами можем быть уверены, что к тому времени, когда молодой капитан-лейтенант Канарис стал тем самым Канарисом, он имел точные данные о том, куда, а главное, зачем отправился в ущелья горного Китая первый муж супруги его шурина. Возникает вопрос, знал ли в действительности отец исчезнувшего путешественника, за какой именно «истиной» отправился его сын? И не для него ли предназначалась напечатанная в одной из Мюнхенских типографий мистическая поэма? Думаю, ответ положительный. Так что давайте считать, что мы правильно размотали часть клубка и в общем знаем, кто, когда и куда направлялся. С не меньшей же уверенностью можем говорить и о том, что, скорее всего, именно Вильгельм Канарис, будучи в определенный период правой рукой Гитлера в области внешней разведки, настоял на организации столь дорогостоящих и, казалось бы, безрассудных экспедиций в Гималаи. Единственное, чего мы пока не можем понять, так это для чего же все они затевались? За чем конкретно отправился в горы бедняга Алоиз? Зачем претерпевал такие головокружительные приключения утопленный в конце концов в реке Псел агент «призрак»? Кстати, псевдоним хромого, как мне удалось выяснить из того же дневника, был Рансен. Да и вообще, зачем нужна была вся эта чуть ли не столетняя возня с загадочными путешествиями, условными кличками и тайными убийствами? Ради чего все затевалось и осуществлялось? Мне пока непонятно.
– Несомненно одно: причина была весьма веской, – сказал генерал. – Но что сразу бросается в глаза. Столь растянутое во времени приключение полностью укладывается в период нестабильности в истории Германского государства. Обратите внимание. В середине 80-х годов XIX века Германия созрела для борьбы за колонии, которые к тому времени были поделены между Англией, Францией, Испанией, Бельгией и Португалией. Но ей пришлось бы схватиться с сильнейшими в ту эпоху государствами Европы, совершенно не желавшими впускать в свои сомкнутые ряды господина Бисмарка. Естественно, что объединившаяся в 1871 году в единое государство германская нация могла отвоевать себе место под колониальным солнцем только силой оружия. Предположим теперь, что один из сыновей фон Шернера совершенно случайно узнал от встреченного им в Гамбурге азиата о некоей древней тайне. Возможно, не сразу, но в течение какого-то времени, узнавая все больше и больше подробностей, он уверился в том, что тайна эта имеет вполне материальное содержание и овладение ею может каким-то образом помочь объединенной Германии занять подобающее ей место в Европе, а может быть, даже и во всем мире. Как-никак он был технически образованный человек и сумел выделить из рассказов своего слуги рациональное зерно истины. Трезво понимая, какие немыслимые трудности ему предстоит преодолеть и какие жертвы принести на алтарь отечества, он, тем не менее, принимает бесповоротное решение выступить в поход. Так он и поступает. Часть пути молодой аристократ преодолевает вдвоем с уйгуром, но после того, как его крошечная экспедиция обзаводится достаточно обременительным багажом, он вынужден нанять еще одного человека. Однако то, что его выбор пал именно на немого, очень примечателен. Мне даже кажется, что нанятый им слуга был не только нем, но и неграмотен. Таким образом, фон Шернер предпринял все меры к тому, чтобы полностью исключить какую-либо утечку информации в дальнейшем. Хотя, впрочем, какую информацию мог дать неграмотный и немой татарин, побывавший в компании немца и китайца, изъясняющихся между собой на ломаном английском? Нет, майор, это какой-то бред.
– Бред-то, может быть, и бред, – сказал Илья, – но уж очень все подходит одно к другому. Но я, с вашего разрешения, продолжу. В июле 1894-го Алоиз со своим спутником покинули пределы России. А уже в мае 1897-го в Мюнхене выходит из печати поэтический сборник с пространной поэмой некоего Алоиза Шмультке. В ней автор в поэтической форме точно описывает путь, который три года назад действительно проделал исчезнувший Алоиз Шернер. И кстати, в поэме тоже упоминается какой-то спутник, причем в выражениях не самых благожелательных. Видимо, уйгур сумел в дороге здорово «достать» своего покровителя.
– Стоп, – перебил его генерал, – ничего не пойму. Что еще за поэма, откуда взялась?
– Эту поэму, товарищ генерал, отыскали те же самые люди, которые вытащили броневик из реки. Я уже говорил вам, что кроме чемоданчика в сейфе машины было найдено и золотое кольцо. Единственно возможная версия о его принадлежности связана с перевозимым в «мерседесе» диверсантом по кличке «Хромой призрак». Так вот, оказалось, что кольцо разъемное. На внутренней части его были выгравированы слова «Нетленный пасынок богов». А поэма привлекла их внимание только потому, что заключительные слова ее с точностью до буквы повторяли фразу из кольца.
Илья перелистал свою записную книжку и прочитал:
- Под посвист труб незримой силы,
- Под гром вселенских каблуков,
- Восстанет заревом облитый
- Нетленный пасынок богов!
– Так ты считаешь, что есть несомненная связь между событиями конца XIX века, в которых участвовал фон Шернер, и тем, что случилось в 1943 году под Курском? – спросил генерал.
– Абсолютно верно. Я рассматриваю их как звенья одной цепи событий, протянувшейся во времени на сорок девять лет. Считаю, что загадочную миссию, которую начал, но не смог завершить молодой Шернер, попытался закончить агент Рансен, он же «призрак», в 1943-м. Но, как мы теперь знаем, тоже неудачно. Я даже провел небольшое расследование для установления фамилий альпинистов, которые участвовали в последней предвоенной экспедиции. Предположив, что они были известными в свое время спортсменами, я внимательно просмотрел компьютерные данные по спортивной немецкой периодике за соответствующий период. Вначале я составил список из двенадцати немецких альпинистов, пропавших со спортивного горизонта до апреля 1939 года. Постепенно я отсеивал их одного за другим, пока наконец у меня не осталась четверка действительно сильных горных путешественников, которые как бы ушли в тень до 12 августа 1938 года и более никогда не упоминались на страницах печати и вообще где– либо. Вот их имена: Хейнц Андаймер, Гейне фон Пешке, Фриц Анстайнгель и Вальтер фон Кнаппке. Хотя дневник говорит о шести участниках экспедиции, псевдонимы имели только четверо. Отсюда я сделал вывод, что именно эти четверо немецких спортсменов высокого класса и составили костяк трагически закончившейся экспедиции. Остальные двое были наверняка местными горцами, нанятыми в качестве проводников. Решив, что состав группы установлен мною достаточно точно, я постарался заодно выяснить и местоположение района, вокруг которого они с таким упорством кружили. Причем слово «кружили» я употребляю вовсе не случайно. Я восстановил пройденный ими маршрут, и оказалось, что они описали довольно большой круг в Северном Тибете. Сделать точную географическую привязку мне не удалось, но я выяснил, что он располагается ориентировочно между тридцать третьим и тридцать четвертым градусами северной широты и на восьмидесятом градусе восточной долготы.
– Выходит, Илья Федорович, – серьезно сказал генерал, – доводить дело об утопленном «призраке» до логического конца придется нам с вами. Но хотелось бы знать, что еще, кроме опубликованной поэмы, связывает фон Шернера и «призрака».
– А этим мостиком между годами и людьми могут быть только те предметы, что были найдены в дюралевом чемодане, – ответил Хромов. – У меня есть некоторые соображения на эту тему. Поскольку все найденные вещи разрознены, то либо они являются частями какого-то очень крупного объекта и были собраны вместе господином Шернером в качестве доказательства того, что он выполнил свою задачу, либо все они были собраны кем-то до него, заранее. И первичный анализ подтверждает именно вторую версию. Каждый экспонат так или иначе, но упакован. Каждый снабжен соответствующим описанием. И пусть описания составлены так, что понять их непросто, но сам факт того, что они есть везде, говорит о том, что вещи где-то хранились, возможно, с незапамятных времен и наверняка имели важное культовое значение.
– А что дала изотопная датировка? – спросил генерал.
– Датировки на удивление сильно разнятся. Некоторые из них, как, например, шкатулка для «перстня» и два кожаных мешочка, датируются примерно первым тысячелетием новой эры. Два других мешочка и коврик с узором примерно на пятьсот лет старше. Шкатулка из-под «броши» и большой свиток созданы за триста-четыреста лет до Рождества Христова. Но мне кажется, что у всех предметов неорганического свойства более древняя история. Судя по сделанной на большом свитке приписке, последний вариант является шестой копией исходного текста. Следовательно, и возраст собранных в чемоданчике вещей наверняка многократно превышает возраст упаковок.
– Выходит, что оказавшиеся на дне реки вещички находились под чьим-то постоянным присмотром не менее десяти-двенадцати тысяч лет? – мгновенно прикинул генерал.
– Похоже на то, – согласился Илья, – но тогда непонятно, кто же этим мог в те времена заниматься? Кажется, не только письменности не было, но даже и бронзовый век еще не начинался.
– Значит, была письменность, – похлопал генерал по стопке отчета, – просто не у всех и не везде! Лично меня гораздо больше интересует, кто эти вещи создал, а не кто сохранил.
Глава десятая
Рассуждения досужих дилетантов
Мы с Михаилом никак не могли забыть наше летнее приключение и то и дело возвращались к нему в наших чуть ли не ежедневных телефонных разговорах. Тем более что Илья Хромов сдержал свое обещание и передал мне при встрече у станции метро «Дзержинская» тоненькую папку с предварительными результатами переводов загадочных текстов. В тот же вечер мы собрались на кухне у Михаила и принялись строить свою версию тех давних событий.
– Смотри, Миш, что у нас получается, – рассуждал я. – Как мне представляется, в конце XIX века некий немец, «старинным таинством влекомый», в сопровождении одного или даже нескольких спутников пускается в невообразимо дальний путь, направляясь через всю Россию и Среднюю Азию в не известный нам район Гималаев. Пустынный этот район расположен где-то на стыке Китая и Индии. Проведя там какое-то время в поисках неизвестных нам фактов, или, скажем, неких загадочных предметов, он, не имея возможности выбраться оттуда, с оказией передает о себе весточку в фатерланд. Причем передает ее не просто так, а в виде мистической поэмы. Можно только предположить, что миссию по ее доставке взял на себя один из его спутников. Добравшись примерно через год до Германии, он издает поэму, после чего с нетерпением ожидает отклика на это необычное сообщение.
– А уж не самому ли будущему фюреру Великой Германии она предназначалась? – предположил Михаил.
– Вряд ли. Скорее всего, она предназначалась кому-то из тех, кто через несколько десятилетий в результате стечения обстоятельств оказался рядом с фюрером. Давай сравним некоторые известные нам даты. Поэма, как следует из анонса на обложке, была издана в 1897 году. Предположим, что пока она двигалась с Тибета в Германию да пока ее набирали и печатали, прошло как минимум два года. Стало быть, она была написана никак не ранее 1895 года. Будущий же фюрер родился в 1889 году. Следовательно, полагать, что письмо с поэмой было адресовано шестилетнему мальчику, наивно. Но то, что оно было прочитано и воспринято со всей серьезностью людьми, весьма к нему близкими, несомненно! Смотри. Как только Гитлер пришел к власти в Германии, он оперативно организовал три грандиозные, якобы научные экспедиции в Тибет. Зачем? Да ты только взгляни на карту, Миша, – потянул я к себе лежащий на столе атлас, – где Германия и где Тибет! Что он мог там забыть? Зачем ему понадобилось столь тщательно «исследовать» Богом забытый горный массив, где практически никто не живет и, по-моему, никогда не было необходимого в то время для Германии стратегически важного сырья? А раз так, то, следовательно, миллионы марок были вбуханы в некий совершенно необъяснимый, с моей точки зрения, псевдонаучный проект.
– Верно, очень подозрительно, – согласился Михаил.
– Как-то не вяжется вся эта возня с теми колоссальными проблемами, что стояли в то время перед Германией. Короче говоря, этнографические исследования Тибета могли интересовать немецких руководителей только в последнюю очередь. Но почему-то именно этот вопрос попал в пятерку важнейших государственных дел. Скорее всего, дело обстояло следующим образом. Некто в 1897 или 1898 году получил своеобразным образом зашифрованное послание от несколько лет назад отправившегося на Восток и, видимо, хорошо знакомого ему путешественника. Назовем его Алоизом. Имея точные данные о некотором «таинстве», тот отправился на длительные поиски какого-то очень важного предмета или предметов, укрытых где-то в северном Тибете. Добравшись до нужного места, он, судя по тексту поэмы, в конце концов находит сокровище. Но серьезная травма или иная причина не позволяет ему с триумфом вернуться обратно. Тогда он посылает отчет о своей экспедиции на родину, ожидая, видимо, что ему помогут с возвращением. Но ситуация в Германии за эти годы очень изменилась, и вытащить своего соотечественника из горного захолустья те, кто его туда посылал, уже не могли или не захотели. Но о том, что где-то на Тибете пребывает отыскавший некоторые интересные вещички немец, они явно не забыли. И вдруг, когда в 1933 году, неожиданно для многих, Гитлер пришел к власти, один из тех, кто владел тайной Алоиза, оказался у государственного кормила. Ты посмотри, судя по размаху предпринятых усилий, речь шла отнюдь не о спасении попавшего почти сорок лет назад в беду соплеменника. Нет, речь шла только об отыскании его последнего пристанища и препровождении на родину найденных им раритетов. Но отыскать багаж пропавшего много лет назад соотечественника оказалось непросто. Будем считать, что поиски завершились только в 1941-м или в начале 1942 года.
– Так ведь в 1941-м же и началась война!
– Нет, Вторая мировая война началась в сентябре 1939-го. И в ходе ее, а именно в сорок первом году, Гитлер напал на СССР и… – я замолк на полуслове. – Ты хочешь сказать, что все эти события как-то связаны?
– Не знаю, не уверен, Сань. Но сам посуди, какое странное совпадение. Вполне возможно, что некий немецкий разведчик, скорее всего агент абвера, в начале 1940-х годов добирается до того, что было некогда найдено герром Алоизом. Он каким-то образом сообщает об удаче в Берлин своим шефам, и через какое-то время его докладная попадает на стол Гитлеру. И с определенными натяжками можно предположить, что эта новость столь воодушевляет фюрера, что он, не откладывая дела в долгий ящик, начинает войну с СССР.
– Стоп, – перебил я его, – а войну-то начинать зачем? Разве не мог абверовец доставить найденное в Берлин безо всякой войны, потихонечку?
– Хорошо, Сань. Предположим, что он нес с собой не то, что обнаружил Алоиз, а только весть о том, что искомое наконец-то найдено.
– Допустим. А как же быть с теми вещичками из заминированного чемоданчика? Их-то куда в таком случае приклеить?
– Да при чем здесь эти погремушки? – вспылил Михаил. – Или ты намекаешь на то, что я и в самом деле думаю, что война началась только из-за той требухи, что лежала вместе с останками «призрака» в броневике? Да это же смеху подобно! Чтобы из-за какого-то старья погибло более тридцати миллионов человек? Нет, скорее он прихватил эти вещички как вещественные доказательства того, что он побывал именно в том месте, где за сорок пять или сорок шесть лет до него потерпел неудачу на обратном пути его предшественник.
– Тогда давай повнимательнее рассмотрим описания этих самых предметов, – предложил я.
Но не успел я разложить на столе полученные от Хромова документы, как Михаил вдруг вскочил с места и хлопнул меня по спине.
– Саня, – вскричал он, – я, кажется, понял, в чем тут дело! Предположим, что ты, по заданию третьего лица, ищешь в топком болоте посреди дремучего леса что-то очень большое, ну, допустим, танк. Допустим, что ты его отыскал. Но, понятно, унести с собой такую тяжесть ты не в состоянии. Как же в таком случае ты докажешь по возвращении из леса, что ты его действительно нашел?
– Фотографию покажу, – сказал я после некоторого размышления.
– А если у тебя нет фотоаппарата?
– В таком случае я оторву от него на память табличку какую-нибудь. Номерок с двигателя сниму или какой-либо специфический приборчик отвинчу, небольшой, естественно.
– Вот оно! Теперь допер наконец?
– Ты хочешь сказать, Миш, что та, условно говоря, «вещь», которую вначале нашел Алоиз, а затем хромой, но очень шустрый «призрак», была столь значительна по размерам, что им удалось вынести оттуда только «таблички и приборчики»!
– Точно, – кивнул он. – Смотри, Саня, дальше. Овладев, как ты предполагаешь, в 1940 году этими предметами, «призрак» отправляется в обратный путь, но с ним внезапно происходит несчастный случай.
– Например, он ломает ногу, – вставил я.
– Да, в таких горах, как Тибет, такое возможно. Понятно, что на одной ноге далеко не ускачешь, и матерый абверовский агент вынужден задержаться. Итак, он лежит в каком-то горном селении, а в это время начинается война между Германией и СССР. От тибетских предгорий до берлинских предместий путь не близкий. И он теперь должен очень тщательно выбирать маршрут, по которому после выздоровления будет вынужден возвращаться на родину. Ты посмотри на карту, – он положил передо мной открытый на тридцать пятой странице потрепанный томик карманного атласа, изданного ленинградским Главным управлением по геодезии и картографии при Совете народных комиссаров СССР в 1940 году. – На юг дорога ему закрыта, так как Англия и соответственно подвластная ей Индия находятся с Германией в состоянии войны. А ты понимаешь, как трудно человеку с европейской внешностью, не привлекая внимания, добраться хотя бы до ближайшего порта на побережье Индийского океана? Пришлось бы идти через громадную страну, населенную людьми иной расы. Далее. Идти на восток через Китай, чтобы окольным морским путем добраться до своей страны по морю, он тоже не мог по той же причине. К тому же в Китае тогда хозяйничали японцы. Поэтому наиболее реальным маршрутом являлся только один, пусть и наиболее опасный, но и наиболее короткий путь к своим, а именно – через Россию. Но кроме того, что между СССР и Германией шла война и всякие передвижения по воюющей стране были затруднены, для него существовала и еще одна проблема.
– Языковая, – подхватил я его мысль.
– Точно! С одной стороны, внешне он не очень-то отличался от среднестатистического русского человека, но нашего языка он, вероятнее всего, не знал.
– Отсюда мы можем сделать вывод, – продолжил я, – что ему так или иначе, но пришлось пробираться на северо-восток Китая, где со времен Гражданской войны осело множество русских. Там он какое-то время усиленно практиковался в разговорном русском, нащупывая попутно связи с местными преступниками, которые бы посодействовали ему в переходе границы. Теперь понятно, почему он оказался именно в районе Сковородино, на нашем Дальнем Востоке, – припомнил я рассказ Хромова. – Только к февралю 1943 года «призрак» был готов перейти границу, поскольку достаточно изучил наш язык, нашел проводников и дождался того времени, когда замерзнет Амур. Но с самого начала все у него пошло наперекосяк. Неудачный переход границы, отрыв от погони и многомесячное путешествие к линии фронта – это наверняка не все мытарства, которые ему пришлось претерпеть. Вполне естественно предположить, что еще на подходе к театру военных действий, может быть, даже еще в Заволжье, «призрак» умудрился где-то захватить или просто использовать коротковолновую радиостанцию и сообщить своим начальникам о том, что он находится в непосредственной близости от линии фронта. И те начали готовить операцию по переправке своего агента на захваченную ими территорию. Судя по тщательности подготовки акции, сведения, которые нес «призрак», имели столь важное значение для Германии, а может быть, и лично для фюрера, что успешному возвращению его придавалось поистине государственное значение.
– Саня, меня вдруг осенила одна мысль. А вдруг вся эта наступательная операция под Курском и была затеяна немцами только для того, чтобы вытащить этого человека с его чемоданом к себе, а?
– Да что ты такое говоришь? Ты что, военных мемуаров совсем не читал?
– Читать-то я их читал, но мемуаристы не всегда знают об истинных причинах тех или иных исторических событий. Ты лучше мне объясни, почему немецкие войска, уже полностью подготовившись к наступлению на Курской дуге, столько времени стояли неподвижно, словно чего-то ждали. Или ты думаешь, что они просто давали нашим войскам возможность получше подготовиться к отражению их наступления? Почему к разработке и осуществлению чисто фронтовой операции было привлечено столько высших чинов германской стратегической разведки, а приказ о наступлении был отдан только после визита к Гитлеру небезызвестного шефа абвера Канариса? Чего же они столько времени тянули? Отчего столько времени стояли танковые соединения Хауссера, Манштейна и Готта? А может быть, все они ожидали еще одного сигнала от «призрака»? Но агент никак не мог выйти на связь из-за тотальной операции по «зачистке» местности, в которой участвовал тот самый чекист, который рассказал всю эту историю твоему приятелю из КГБ. И, наконец, обрати внимание на то, что никем не замеченный в начале прорыв немецкой бронированной автоколонны едва не произошел в самом тихом и глухом участке многосоткилометровой границы соприкосновения наших и германских войск под Курском.
– Ты, пожалуй, прав, – согласился я. – Если же еще учесть, что среди остатков в сейфе были найдены металлические знаки различия, принятые в наших военно-воздушных силах, то конец этой истории восстановить несложно. Раз на «призраке» была летная офицерская форма, то логично предположить, что он снял ее либо с бесследно исчезнувшего капитана Синицына, либо с его адъютанта. Поскольку пропавший капитан наших ВВС был командиром отдельного подвижного пункта наведения, то у него имелась при себе и достаточно мощная радиостанция. Поэтому можно с полной уверенностью утверждать, что, завладев после двойного убийства военной формой, мотоциклом, документами и радиостанцией, «призрак» на время обосновался в покинутом хуторе и тут же с помощью захваченной радиостанции дал сигнал о том, где он сейчас находится и что готов к переброске. Давно ожидавшая приказа военная машина Германии рванулась вперед на флангах Курской дуги, а эсэсовское подразделение одного из отделений «Анненэрбе», скорее всего, по подготовленной заранее полупритопленной переправе через Псел перебросило на нашу сторону три бронемашины и полуроту вооруженных до зубов мотоциклистов.
– Давай-ка теперь, Сань, посмотрим перевод текстов, которые принес Хромов. Может быть, они дадут нам еще одну ниточку.
Тексты оказались мудреными.
– Давай попытаемся перевести эту белиберду на русский язык, очистив и ужав тексты до сухого остатка, иначе мы и дальше будем блуждать в потемках, – предложил я.
Михаил положил передо мной несколько листов чистой бумаги и карандаш и сказал:
– Давай независимо друг от друга обрабатывать каждый текст, а затем сравним их.
Примерно через час напряженных трудов мы подвели первые итоги.
– Итак, документ первый, – взял один из листков Михаил. – Тот, который относится к коврику с кольцевыми рисунками, – уточнил он. – Читаем исходный материал. «Рукописное воплощение божественного “символа неодолимой силы”. Возникающий в “животе” драконоподобного божества, хранящийся малыми частями в недрах “небесного скорпиона” и способный своим суставчатым телом переломить оковы земной тверди. Сияющий огненным блеском символ неодолимой силы столь ужасен в своей неукротимой ярости, что способен во мгновение ока испепелить народы и государства всей “Срединной империи”. Заклинаю всех от соблазна приближаться к хранилищу «cимвола неодолимой силы», возданной нам посредством «небесного скорпиона». Да падет проклятье трех поколений на весь род отступников внутреннего храма Сверкающего мрака». Ох, еле выговорил, – перевел он дух. – Давай теперь почитаем наш объединенный перевод с русского на русский.
«Графическое изображение сущности какого-то вещества или материала, который создается внутри некоего аппарата. Материал необходимо хранить обязательно отдельно от всего живого и небольшими порциями, ибо в собранном состоянии он способен нанести крупные разрушения в окружающей среде. Удивительное вещество способно ослеплять и сжигать все вокруг. Он крайне опасен, даже в неактивированном состоянии, для тех, кто находится рядом».
– Чем-то напоминает инструкцию по хранению взрывчатых веществ, – прокомментировал я, – причем ядовитых.
– Меня несколько смущает выражение «графическое изображение», – сказал Михаил, водя пальцем по тексту. – Если следовать нашему толкованию буквально, то глубинная суть этого вещества изображена на самом коврике. Или я не так что-то понял?
– Да нет, вроде все так.
Мы посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, принялись отыскивать среди разложенных на столе бумаг ксерокопию с фотографии коврика. Найдя ее, мы вперились в нее глазами, пытаясь понять, что же на нем изображено.
– Предположим на минутку, – рассуждал я, – что вся хитрость данной графической головоломки каким-то образом зашифрована в количестве черных шариков, находящихся на колечках, расположенных вокруг центрального пятна. Подсчитаем для интереса, сколько же их на каждом таком колечке? Итак, на первом от центра их только два. На втором – восемь. На третьем – восемнадцать.
Я записал эти цифры и повернулся к Михаилу:
– Миш, а Миш, тебе, случайно, ни о чем не говорит такая числовая последовательность: 2, 8, 18, 32, 24, 8, 2?
– Почти симметрично получилось, – проговорил он. – Вот только 24 здесь не к месту, по идее, должно быть 18. Ты, Сань, позвони лучше кому-нибудь из своих старых друзей по институту, кто-то из них наверняка работает по специальности.
– Неплохая идея, – согласился я. – Был же у меня приятель в Курчатовском институте. Он и сейчас, кажется, большая шишка в Минсредмаше.
– Вот и позвони ему, не откладывая дело в долгий ящик, – подтолкнул меня под локоть Михаил.
Я вышел в коридор и набрал номер Кудрявцева. Трубку взял он сам.
– Жень, ты? Привет! Косарев беспокоит. Ты еще не спишь?
– Не-а, – отвечал тот, явно что-то жуя, – недавно с работы пришел, ужинаю.
– Я тебя долго не задержу. Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Говорит ли тебе что-либо такая последовательность цифр? Два, восемь, восемнадцать… – принялся перечислять я.
– А к этим цифрам что-нибудь еще прилагается? – спросил Кудрявцев.
– Да, тут у меня есть не очень понятный рисунок. Правда, он выцвел от старости, но суть его такова. Рисунок состоит из нескольких вписанных друг в друга кружочков, их семь штук. А в центре нарисовано что-то, отдаленно напоминающее спелую ягоду ежевики или малины. На сами же кружочки как бы нанизаны соответствующие количества более мелких шариков черного цвета. И вся комбинация чем-то смахивает на обычную стрелковую мишень…
– А, все понял, подожди минутку, – перебил меня Кудрявцев. Минуты через две я услышал насмешливый голос моего знакомого: – И чему только тебя в институте учили? Твоя не шибко сложная загадка для мало-мальски образованного человека не стоит и выеденного яйца. Если бы ты чуть-чуть напряг мозговые извилины, то понял бы, что держишь в руках схематичное изображение атома плутония.
– Неужели плутония? – недоверчиво переспросил я.
– Точно, плутония, – отрезал он. – Строение атомарных уровней для каждого элемента, как ты и сам знаешь, строго индивидуально. Цифровой ряд, что ты мне только что продиктовал, относится к количеству электронов на каждом таком уровне. И если ты ничего в цифрах не напутал, то это, несомненно, плутоний.
– Жень, ты расскажи мне что-нибудь о нем. Хотя бы в общих чертах.
– Ладно, только очень коротко. Итак, получают его исключительно искусственным путем, пережигая двести тридцать пятый уран в специальных атомных реакторах-размножителях. Выделяется из кислотных растворов на специальных радиохимических заводах. Крайне ядовит.
– Как мышьяк?
– В тысячу раз ядовитее! Кроме того, он еще и сильный альфа-излучатель. Если подержишь небольшой кусочек в руках несколько минут, то кожа слезет через неделю, как шкурка со змеи по весне. Тускло-серый. Ковкость плохая. Критическая масса у него весьма небольшая. Достаточно собрать вместе две горсти, как произойдет атомный взрыв.
– Все, Жень, все, достаточно, спасибо тебе огромное. Будь здоров.
Как только я положил трубку, меня сразу атаковал изнывающий от любопытства Михаил.
– И что же тебе такое сказал твой ленинский стипендиат? – тормошил он меня.
– Миша, – собрался я с духом, – он говорит, что на нашем коврике схематически изображен атом плутония. Плутония, ты понял?! Да и все остальные приметы со старинного описания сходятся. Смотри. Производится он в реакторе, крайне ядовит, требует хранения небольшими порциями, а уж когда происходит ядерный взрыв, то можешь себе представить, какой силы получается вспышка и какие возникают при этом разрушения.
– Да что ты несешь! – рассмеялся Михаил. – Какой там плутоний! Лично я вижу здесь только дурацкие кружочки с шариками и ничего более.
Мне пришлось повторить все, что сказал Евгений. Когда я закончил, мой друг впал в глубокую задумчивость.
– Слушай, – очнулся он через некоторое время, – в таком случае получается полная ерунда. Насколько я знаю, какая-либо атомная деятельность началась только после Второй мировой войны.
– Тут ты ошибаешься, – возразил я. – Американцы, мы, да и немцы проводили такие исследования и до, и во время войны, и, естественно, позже. Вспомни про бомбы, сброшенные 6 и 9 сентября 1945 года на Хиросиму и Нагасаки.
– Но то были, наверное, урановые бомбы, а не плутониевые?
– Урановые, совершенно точно. До плутония физики добрались только через несколько лет. Но возможно, что какие-то минимальные количества плутония у них имелись и ранее.
– Ничего не понимаю. Ты ведь помнишь тот коврик, Сань? Он аж поседел от старости. Ты взгляни, взгляни, – сунул он мне ксерокопию в руки, – да ему же тысяча лет, если не больше! Знаешь что? Звони Хромову, срочно.
– Да ты что, Миш, неудобно. Да и спит он, наверное.
– А ты ему задай только один вопрос, про коврик, – убеждал меня он.
Набрав его номер, я услышал заспанный и недовольный голос Ильи:
– Хромов слушает.
– Илья, извини за беспокойство, но у меня совершенно неотложный вопрос, ответ на который я хотел бы получить от тебя прямо сейчас.
– Что еще за вопрос такой? – спросил он сурово.
– Да, можно сказать, элементарный. Ты не знаешь, случайно, что изображено на том стареньком коврике, а? На том, что с кружочками?
В трубке наступило молчание. Наконец, когда я уже подумал, что связь прервалась, до меня донеслось:
– Да, знаю!
Собственно, именно в тот вечер, после столь веского хромовского «знаю», наше с Михаилом участие в деле затонувшего броневика почти что закончилось. Но дней через десять-двенадцать Илья позвонил мне и, намекнув, что хочет сделать мне выгодное предложение, пригласил на встречу. Состоялась она на следующий же день, недалеко от памятника героям Плевны. Мы уселись на скамеечку в центре скверика.
– Все хочу спросить тебя, Александр, – заговорил он, укладывая на колени набитую чем-то кожаную папку, – сколько вы заработали на операции по подъему автомобиля? Если, конечно, не секрет. И пойми меня правильно, я интересуюсь этим не из досужего любопытства.
Я почесал макушку.
– Понятно, – промямлил я, – но похвалиться мне нечем. И если посчитать на круг, то, думаю, выйдет… долларов четыреста пятьдесят, не больше.
– На двоих? – почему-то обрадовался Илья. – За неделю каторжных-то трудов?
– Так мы же больше рассчитывали на содержимое машины, а не на гонорар за ее подъем, – пояснил я. – Да и эти-то доллары мы, грубо говоря, «сэкономили».
– А тебе, случайно, не известно, за сколько ваш наниматель загнал «мерседес»? Нет? За четыреста тысяч дойче марок!
– Сколько-сколько? – невольно привстал я со скамейки.
– Но и это еще не все, – не моргнув глазом, продолжал Илья. – Он за такую сумму продал ее литовцам. Те же, в свою очередь, перепродали авто немцам и отхватили за него семьсот тридцать тысяч.
Я не смог сдержать стон.
– Ну, ну, брат, не расстраивайся так, – похлопал он меня по плечу, – не все еще потеряно!
Он расстегнул молнию на своей папке и повернул ее ко мне.
Я обомлел. В большом отделении ее помимо канцелярской мелочи лежали несколько пачек двадцатидолларовых купюр в банковских упаковках.
– Можешь получить, – взглянул на меня Илья, – прямо сейчас, – добавил он, подвигая папку ко мне.
В горле у меня сразу же пересохло.
– И что же от меня требуется? – прохрипел я.
– Да почти что ничего, только подписать купчую.
Илья расстегнул боковое отделение папки и извлек сложенный вчетверо лист бумаги.
– Взгляни для начала на небольшой контракт. Совершенно неожиданно нашелся один богатенький покупатель на те штучки, что вы с приятелем обнаружили в сейфе машины. Вот я и подумал, что ты захочешь подзаработать.
Я торопливо развернул бумагу. На ней было написано.
«Я, Косарев А.Г., добровольно уступаю права собственности на следующие принадлежащие лично мне предметы: Контейнер алюминиевого сплава – одна штука. Свиток с письменами – одна штука. Кольцо со сдвоенными ободками…»
Короче говоря, в списке перечислялись абсолютно все найденные нами предметы. Далее говорилось, что к купчей прилагаются и фотографии всех покупаемых у меня предметов из чемоданчика. Последнее предложение звучало таким образом.
«В качестве компенсации за все выше перечисленные предметы я получил согласованную с покупателем оплату. Претензий по расчетам не имею. В дальнейшем я никогда не буду предъявлять претензии на проданные мной предметы».
Дата. Подпись.
– И что дальше? – спросил я.
– Дальше, – развел руками Илья, – как пожелаешь. Или ставишь свою подпись и мгновенно получаешь двенадцать тысяч долларов, либо не ставишь…
– Либо – не надо, – перебил я его, – давай авторучку.
Хромов будто только и ожидал моего согласия. С ловкостью фокусника он выхватил из внутреннего кармана своего черного кожаного плаща гелиевую ручку и вложил ее мне в руку.
– Двенадцать тысяч, – шептал я, торопливо ставя в нужном месте дату и расписываясь, – как с куста! Ну, брат, с меня коньяк. Нет, ящик коньяка! – сказал я, распихивая пачки денег по карманам.
– Да нет, Саня, спасибо тебе, я ведь на службе. – Застегнув молнию, он встал и протянул мне ладонь. – Будь здоров. Найдешь еще что-нибудь такое же редкостное – звони.
На том мы с ним и расстались. Он, не оборачиваясь, двинулся в сторону Лубянки, я же, не теряя ни минуты, помчался к Михаилу, чтобы по-братски поделить с ним так неожиданно свалившееся на нас богатство.
Как впоследствии оказалось, с той ночи, когда мы с Михаилом из любопытства вытащили своим звонком Илью из кровати, собственно, и закрутилась вся дальнейшая драматическая и кровавая история, о которой я и хочу вам поведать в последующих главах.
После встречи у памятника я несколько раз звонил Хромову домой, желая отблагодарить его за организованную им сделку, но подходившая к телефону жена каждый раз говорила мне, что он в командировке. Потом на мои звонки вообще перестали отвечать, и я догадался, что с моим приятелем что-то случилось. Но поскольку иного канала связи у меня не было, я счел за лучшее дожидаться, пока он сам не выйдет на меня. Но случилось это не скоро. Так не скоро, что я почти позабыл всю эту историю с утонувшим броневиком, «хромым призраком» из Китая и удивительными предметами из дюралевого чемоданчика.
Но все тайное рано или поздно становится явным, и о том, что в дальнейшем произошло с проданными мною предметами из чемоданчика, я все же узнал. Но случилось это только через два долгих года.
Глава одиннадцатая
Излом судьбы
Длинно зазвонил один из телефонов на приставном столике. Генерал снял трубку и, выслушав чью-то длинную тираду, задал собеседнику удививший Илью вопрос:
– А откопать их никак нельзя?
Мембрана трубки так завибрировала, что генерал даже отодвинул ее от уха.
– Действуй так, – приказал он. – Подгони к полигону десятка два бетоновозов и залей все сверху цементом. А вокруг колючку пусти. Да, в три ряда, не меньше! Понял? Делай что хочешь, но действуй быстро. Завтра доложишь.
Положив трубку, генерал несколько секунд смотрел на Хромова с таким выражением, будто видел его впервые.
– М-да, майор, – наконец произнес он, – проблемы у нас нежданные возникли. Серьезные проблемы.
Затем генерал встал и долгим взглядом посмотрел на стоящие в углу часы, беззвучно шевеля губами. Видимо, приняв какое-то решение, он поднял трубку внутреннего телефона и, дождавшись ответа, приказал подать машину к четырнадцатому подъезду.
– Вставай, Илья Федорович, одевайся. Обстановка столь круто изменилась, что мне необходимо срочно свозить тебя в одно интересное местечко.
Уже в машине, когда они проезжали мимо центрального входа в Парк культуры, он добавил:
– Ты, майор, ей-Богу, не представляешь, во что ввязался, но, видно, судьба у тебя такая.
Потом генерал отвернулся к окну и мрачно молчал, пока машина не затормозила у металлических ворот неприметной, казенного вида постройки, расположенной неподалеку от метро «Добрынинская». Через несколько секунд створки дрогнули и не спеша разошлись в разные стороны. «Волга» газанула, свернула по узкой дорожке налево и тут же затормозила у ведущих в цокольный этаж ступенек.
– Пойдем-ка со мной, Илья Федорович, – сказал генерал, – времени у нас с тобой в обрез.
Они вошли в здание. За первой дверью оказалась тесная комнатушка, в которой, кроме нескольких стоявших вдоль стен стульев да небольшого зарешеченного окошечка, не было ничего. Генерал вынул служебное удостоверение и просунул его в окошечко. Хромов сделал то же. Его сильно подмывало задать вопрос, что же это за учреждение, где даже генерал ФСБ должен предъявлять документы на компьютерное опознание, но сдержался. Неожиданно часть стены сдвинулась в сторону, открывая довольно широкий проход. Борис Евсеевич махнул рукой Хромову, и они двинулись по неожиданно открывшемуся коридору. Дойдя до двери лифта, они зашли в кабину, и генерал привычно ткнул пальцем в кнопку с цифрой «4». Кабина двинулась вниз, заставив Хромова ухватиться за поручни. Выйдя из кабины, они оказались перед дверью, сильно смахивающей на увеличенную дверцу сейфа. Генерал нажал на кнопку звонка. Спустя несколько секунд раздалось слабое жужжание электромотора и дверь, словно нехотя, распахнулась. Из-за нее быстрым шагом выскочил невысокий, бледный мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти.
– О! Борис Евсеевич, – протянул он руку генералу, – давненько нас не навещали, батенька, давненько. С вами, я смотрю, новый сотрудник, – повернулся мужчина к Хромову.
– Да нет, Вася, – по-простецки ответил генерал, – сотрудник-то он старый, да обстоятельства новые.
Втроем они вошли в довольно большое помещение, где Хромов краем глаза уловил тусклый блеск на стволах автоматов нескольких солдат в форме внутренних войск, переминавшихся в отдалении за небольшой из армированной стали стойкой.
«Что же они здесь охраняют?» – подумал он, озираясь по сторонам.
Но осмотреться ему не дали. Тот, кого генерал называл Васей, открыл еще одну дверь, снабженную электронным кодовым замком, пропустил их вперед и тщательно захлопнул ее, едва идущий последним Илья переступил стальной порог.
Помещение, в котором они оказались, напоминало регистратуру небольшой библиотеки. Те же казенные шкафы, стеллажи с пеналами картотек, ряд не очень новых желтых столов, темные мягкие стулья. Удивляла только глухая давящая тишина, царящая здесь. Генерал по-хозяйски бросил пальто на стоящее в углу кресло и двинулся к одному из стеллажей. Порывшись в разложенных на нем бумагах, Борис Евсеевич удовлетворенно хмыкнул и повернулся к хозяину подземелья, но тот куда-то исчез.
– Василий Никифорович, – озадаченно пробасил генерал, – вы куда делись, уважаемый?
– Я здесь, в операторской, – донеслось из-за перегородок.
– Вася, будь другом, – повысил голос генерал, – принеси, пожалуйста, нам с майором три-четыре единицы хранения.
– Какие номера вы на сегодня выбрали?
– Сорок третий экспонат, шестьдесят шестой, одна тысяча двенадцатый и девятый.
– Проходите в третью кабинку, – крикнул им Василий Никифорович, – я сейчас.
Читать бесплатно другие книги:
