Кристина Кинг Стивен

18. НА ТРИБУНАХ

Минули две недели октября. Я не видел Кристины с того дня, когда мы победили команду из Хидден-Хиллз. Она явно вернулась в гараж Дарнелла для продолжения работы над ней, — может быть, на таком условии Дарнелл дал Эрни незаконную наклейку и табличку торгового агента. Я не видел «фурию», но часто видел Эрни и Ли… и многое слышал о них. Они были горячей темой школьных сплетен. Девочки, взывая к небу, хотели выяснить, что она нашла в нем; мальчики, как всегда, более практичные и прозаичные, хотели только знать, сумел ли мой юный друг залезть к ней в трусики. Ни то, ни другое меня не волновало, но время от времени мне было любопытно, что Регина и Майкл думали о таком экстраординарном событии, как первая любовь их сына.

В один из октябрьских понедельников мы с Эрни уплетали ленч на трибунах возле футбольного поля, как планировали в день встречи с Реппертоном — его и вправду исключили из школы за то, что он хотел пустить в дело нож. Шатун и Дон оба получили трехдневные каникулы. Сейчас они вели себя паиньками. Наша команда успела проиграть еще раз, и тренер Пуффер погрузился в скорбное молчание.

Мы ели вареные яйца и сидели рядом, а я думал о том, как отдалялся от Эрни: у меня были футбол, студенческие консультации, новая подружка, с которой были связаны определенные надежды. На большее я не надеялся; она была слишком увлечена собой. И все же было забавно попробовать.

Что бы ни происходило, я упускал Эрни. Сначала была Кристина, теперь были Ли и Кристина. Я надеялся, что именно в таком порядке.

— А где сегодня Ли? — как бы невзначай поинтересовался я.

— Болеет, — ответил он. — У нее месячные, а она их плохо переносит.

Я мысленно поднял брови. Если она обсуждала с ним свои женские проблемы, то они действительно далеко зашли.

— Как тебе удалось упросить ее поехать на футбольный матч? — спросил я. — В тот день, когда мы играли с Хидден-Хиллз?

Он улыбнулся.

— Единственная футбольная игра, на которой я присутствовал с начала этого года. Мы принесли тебе удачу, Дэннис.

— Просто позвонил и попросил приехать?

— Почти не просил. Это было мое первое свидание. — Он застенчиво взглянул на меня. — Не думаю, что в предыдущую ночь я спал больше двух часов. Когда я позвонил и она согласилась, я до смерти испугался, что покажу себя полным кретином, или появится Бадди Реппертон и захочет драться, или еще что-нибудь случится.

— Ты прекрасно держался.

— Да? — Он казался польщенным. — Ну, это хорошо. Но я испугался. До той поры мы разговаривали в холле, она вступила в шахматный клуб, хотя не очень-то разбирается в шахматах… но она делает некоторые успехи. Я учу ее.

«Не сомневаюсь, сукин ты сын», — подумал я. Мне вспомнилось, как он «отчитал» меня в тот самый день в Хидден-Хиллз.

— Немного погодя я начал думать, что она, возможно, интересуется мной, — продолжил Эрни. — Наверно, до меня это дошло не так быстро, как если бы на моем месте был какой-нибудь другой парень — вроде тебя, Дэннис.

— Еще бы, я ведь секс-машина, — сказал я. — То, что Джеймс Браун называл секс-машиной.

— Нет, ты не секс-машина, но ты знаешь о девочках, — серьезно проговорил он. — Ты понимаешь их. А я всегда их боялся. Не знал, что сказать. Думаю, сейчас тоже не знаю. Просто Ли не похожа на остальных. — Он помолчал, а потом добавил:

— Я боялся попросить ее… Она красивая, очень красивая. Тебе так не кажется, Дэннис?

— Кажется. Насколько я могу судить, она лучшая из всех в нашей школе.

Он удовлетворенно улыбнулся:

— Мне тоже так кажется… но я думал, это потому, что я люблю ее.

Я взглянул на своего друга, надеясь, что он не собирался взвалить на себя больше проблем, чем ему было по плечу. Тогда я еще не знал, что такое настоящие проблемы.

— Однажды в химической лаборатории я услышал разговор Ленни Бэйронга и Нэда Строгмена. Нэд рассказывал Ленни, как предложил Ли пойти погулять и она отказалась, но так нерешительно… словно если бы он попросил еще раз, то могла бы согласиться. Я представил, как она с готовностью берет Нэда под руку, и чуть не сошел с ума от ревности. Смешно, да? Смешно, что она отказала ему, а я стал ревновать?

Я улыбнулся и кивнул. На поле болельщики нашей команды разучивали какой-то новый концертный номер. Я не думал, что они могли помочь нам, но смотреть на них было приятно. Их фигуры отбрасывали четкие тени на зеленую траву.

— Еще меня беспокоило то, что Нэд выглядел каким-то подавленным… или пристыженным, не знаю. Он попросил о свидании и получил от ворот поворот, вот и все. Поэтому я решил, что тоже могу попробовать, но когда позвонил, то у меня рубашка была мокрой от пота. Мне было плохо, Дэннис. Я все время воображал себе, как она рассмеется и скажет что-нибудь вроде: «Мне пойти с тобой, маленький уродец? У тебя что, бред? Я еще не свихнулась».

— Да, — заметил я. — Странно, что она так не сказала.

Он ударил меня по животу.

— Дэннис!

— Что? — спросил я и добавил:

— Что было дальше?

Он пожал плечами:

— Ничего особенного. К телефону подошла ее мама, и я попросил позвать Ли. Я услышал, как она положила трубку на стол, и уже готов был разъединиться. — Эрни щелкнул пальцами. — Я уже почти повесил трубку. Я чуть не обделался от страха.

— Понимаю тебя, — сказал я.

Мне было знакомо такое чувство — оно не зависит от того, ходишь ли ты в майке капитана футбольной команды или носишь очки с толстыми стеклами, — но я не думаю, что мог понять степень, с которой Эрни переживал его. То, что он сделал, потребовало поистине героической храбрости. На такой пустяк, как свидание, в нашем обществе смотрят как на нечто совсем неординарное — я подозреваю, что в нашей школе были ребята, у которых за все четыре года ни разу не хватило смелости назначить какой-нибудь девочке свидание. И было очень много грустных девочек, которых ни разу не просили о свидании. Я едва ли мог вообразить, какой ледяной ужас должен был испытывать Эрни, ожидая, пока Ли шла к телефону; он знал, что будет звать с собой не просто любую девочку, но самую красивую девочку в школе.

— Она ответила, — продолжал Эрни. — Она сказала «Алло?», а я сразу забыл все слова. Потом она сказала «Алло, кто это?» — я поздоровался и замолчал. Я вдруг сообразил, что не имею понятия, куда бы мог предложить ей пойти со мной. Первым, что пришло мне на память, был субботний футбольный матч. Я что-то промямлил про него, а она сразу согласилась, как будто ждала, что я попрошу ее, понимаешь?

— Вероятно, она и в самом деле ждала.

— Да? Может быть. — Эрни поражение уставился на меня.

Прозвучал звонок. До конца пятой перемены оставалось пять минут. Эрни и я поднялись. Болельщики потянулись к выходу с поля.

Мы спустились с трибун, бросили пакеты из-под ленча в мусорный ящик и пошли в сторону школы.

Эрни все еще улыбался, вспоминая, как в первый раз попросил Ли о свидании.

— Позвать ее на игру было довольно рискованным предложением.

— Спасибо, — сказал я. — Вот и все, что я получаю, когда выкладываюсь во время игры.

— Ты знаешь, что я имею в виду. После того как она согласилась, меня ужаснула одна маленькая мыслишка, и я позвонил тебе. Помнишь?

Внезапно я вспомнил. Он позвонил мне, спросил, на чьем поле будет игра, и казался абсолютно огорошенным тем, что она должна была состояться в Хидден-Хиллз.

— Ситуация была и в самом деле не из лучших. Я добился свидания у самой красивой девочки в школе, я без ума от нее, и оказывается, что игра будет выездной, а моя машина стоит в гараже Уилла.

— Ты мог поехать на автобусе.

— Теперь-то я это знаю, но тогда так не думал. Обычно все места в автобусе были заняты за неделю до игры. Я не знал, как много людей перестают ходить на матч, когда команда проигрывает.

— Не напоминай мне об этом, — сказал я.

— Поэтому я пошел к Дарнеллу. Я был уверен в Кристине, но у нее не было официального разрешения на езду по улицам. Я был в отчаянии.

«В отчаянии от чего?» — внезапно и холодно подумал я.

— Он выслушал меня. Сказал, что понимает, как это для меня важно, и если… — Эрни замялся; казалось, он о чем-то размышлял. — Ну вот и вся история о первом свидании.

И если…

Но это было не мое дело.

«Будь его глазами», — сказал мой отец.

Но я отмел и его слова.

Мы проходили мимо места для курения, где сейчас почти никого не было, если не считать троих ребят и двух девочек, торопливо тушивших сигареты. На асфальте валялось множество окурков.

— Где-нибудь видел Бадди Реппертона?

— Нет, — ответил он. — И не хотел видеть. А ты? Я видел его однажды, стоявшего возле небольшой заправочной станции в Монроэвилле. Эта станция принадлежала отцу Дона Ванденберга. Бадди не видел меня; я просто проезжал мимо.

— Видел, но не говорил.

— Думаешь, он умеет говорить? — бросил Эрни с презрением, которое было несвойственно ему. — Что за говнюк!

Я вздрогнул. Опять это слово. Я вспомнил кое-что о нем и спросил Эрни, где он нашел такой термин.

Он задумчиво посмотрел на меня. Вдруг из здания донесся второй звонок. Мы могли опоздать в класс, но в тот момент меня волновало совсем другое.

— Помнишь тот день, когда я купил машину? — ответил он. — Не тот, когда оставил залог, а тот, когда действительно купил ее?

— Конечно.

— Я пошел к Лебэю, а ты остался снаружи. У него была такая крохотная кухонька с красной скатертью на столе. Мы сели, и он предложил пива. Я не отказался, потому что очень хотел купить машину и боялся обидеть его. Поэтому я выпил пива вместе с ним, и он начал нести всякую… как бы ты это назвал? Наверное, ты бы сказал «околесицу». Всякую чушь о том, как все говнюки были против него. Так вот, это его слово, Дэннис. Говнюки. Он говорил, что если бы не они, то он бы не продал машины.

— Что он имел в виду?

— Наверное, то, что был слишком стар для вождения машины, но он так не сказал. Это они во всем были виноваты. Говнюки. Говнюки хотели, чтобы он проходил медицинское обследование каждый год, и без заключения окулистов не продлевали его водительских прав. Еще он сказал, что они не хотели разрешать ему ездить по улице — никто не разрешал. И кто-то бросил камень в его машину.

Все это я понимаю. Но я не понимаю, почему… — Эрни остановился у самой двери, когда мы опаздывали в класс. Он засунул руки в задние карманы джинсов и нахмурился. — Я не понимаю, почему он позволил Кристине дойти до такого состояния, Дэннис. До такого состояния, в котором я купил ее. Он говорил о ней так, как будто действительно любил ее. Я знаю, ты думаешь, что он просто набивал ей цену, но ты ошибаешься. А потом, когда он стал пересчитывать деньги, то неожиданно разворчался: «Эта дерьмовая машина, пусть меня вздрючат, если я знаю, зачем она нужна тебе. Это пиковый туз». Я спросил его, что он этим хотел сказать, а он ответил: «Все, что хотел сказать, и даже больше того. Остальное пусть объяснят говнюки».

Мы вошли в школу. Мистер Леруа, учитель французского языка, спешно убегал вверх по лестнице. Оглянувшись, он торопливо бросил нам: «Мальчики, вы опаздываете», — чем напомнил белого кролика из «Алисы в Стране чудес». Мы ускорили шаг, а когда он скрылся из виду, снова пошли медленно.

Эрни произнес:

— Когда Бадди Реппертон хотел пустить в дело свой нож, я здорово перепугался. — Он понизил голос и проговорил серьезно, хотя и улыбнулся:

— Я почти наложил в штаны, если хочешь знать правду… Во всяком случае, я употребил слово Лебэя, даже не задумываясь о нем. Реппертону оно подходит, тебе не кажется?

— Вполне подходит.

— Мне нужно идти, — сказал Эрни. — Дифференциальные исчисления, потом автомеханические курсы, третья степень. По-моему, я его за два месяца изучил на Кристине.

Он поспешил в класс, а я на минуту задержался в холле, глядя ему вслед. У меня было назначено свидание с моей новой подругой, и я думал, что смогу незаметно проскочить в одну из комнат в дальнем крыле… я уже раз проводил там время уроков. В старших классах это было не самым большим преступлением, если уж иногда дела грозили обернуться убийством, как я быстро понял.

Я стоял там и старался избавиться от страха, который уже не был таким смутным и неопределенным, как прежде. Что-то было не так, что-то было не на месте, не как обычно. Был какой-то холод, и это был не октябрьский ветер, дувший в школьные окна, как я хотел думать. Все было почти так же, как и раньше, но все было готово измениться — я это чувствовал.

Я стоял, пытаясь собраться с мыслями и убедить себя в том, что мне было не по себе из-за страха перед собственным будущим. Может быть, отчасти все так и было. Но только отчасти. Эта дерьмовая машина, пусть меня вздрючат, если я знаю, зачем она нужна тебе. Я увидел мистера Леруа, спускавшегося по лестнице, и поспешил отойти в другую сторону.

Я думаю, у каждого или у каждой есть что-то вроде навозной лопаты, которой в моменты стрессов и неприятностей вы начинаете копаться в себе, в своих мыслях и чувствах. Избавьтесь от нее. Сожгите ее. Иначе вырытая вами яма достигнет глубин подсознания, и тогда по ночам из нее будут выходить мертвецы. Я вновь и вновь видел во сне Кристину, Эрни, сидевшего за ее рулем, полуразложившийся труп Лебэя, подскакивавшего на пассажирском сиденье в тот момент, когда машина с ревом вылетала из гаража и мчалась на меня, пронзая яростными лучами своих передних фар.

Я просыпался с зажатой подушкой в зубах, и она приглушала мои вопли.

19. НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

После того ленча я вплоть до Дня Благодарения не говорил — по-настоящему не говорил — с Эрни, потому что в следующую субботу получил травму. В тот день мы вновь встречались с «Медведями Ридж-Рока» и проиграли с поистине зрелищным счетом 46:3. Однако конца матча я не застал. На седьмой минуте третьей четверти я оказался открытым, получил пас и уже приготовился бежать, когда был сбит с ног сразу тремя защитниками «Медведей». Было мгновение ужасной боли — яркая вспышка, как будто надо мной разорвался ядерный заряд. Затем наступила кромешная темнота.

Во тьме все оставалось довольно долго, хотя мне так не казалось. Я не приходил в сознание почти пятьдесят часов, а когда очнулся в понедельник двадцать третьего октября, то находился в городской больнице Либертивилла. Рядом были мои папа и мама. Вместе с ними была Элли, выглядевшая бледной и напряженной. Помню, что меня особенно тронули темные круги под ее глазами; я даже не заметил, что плакали все трое. Эрни с ними не было, но вскоре он присоединился к моей семье; он и Ли встречали моих родителей в приемной. В тот вечер к нам приехали мои тетя и дядя, и в течение всей недели не кончался парад родственников и друзей — меня навестила вся футбольная команда, включая тренера Пуффера, который выглядел постаревшим на двадцать лет. По-моему, он понял, что есть вещи похуже, чем проигрышный сезон. Тренер был первым, кто сказал мне, что я уже никогда не буду снова играть в футбол. Не знаю, чего он ожидал от меня — слез счастья или истерики, — такое у него было напряженное, натянутое выражение лица. Но я вообще никак не прореагировал на это известие. Я радовался тому, что остался жив, и знал, что постепенно начну ходить.

Если бы меня ударили только один раз, то я, вероятно, смог бы поправиться и вернуться к тренировкам. Но человеческое тело не создано для того, чтобы его превращали в кашу одновременно с трех сторон. Обе мои ноги были переломаны, левая в двух местах. Правая рука оказалась вывернутой из сустава. Но все это было только лишь верхушкой айсберга. Я получил травму черепа и то, что мой врач назвал «слабым повреждением спинного мозга», а это означало, что в момент падения я был в сантиметре от того, чтобы всю оставшуюся жизнь провести в паралитическом состоянии.

У меня было много гостей, много цветов и много открыток и писем.

Но еще у меня было много бессонных ночей, когда я не мог заснуть от боли. Мои загипсованные и перебинтованные рука и ноги лежали на специальных подвешенных шинах, а на пояс был положен гипсовый слепок, который все время давил на живот и спину. Еще я, конечно, получил перспективу длительного пребывания в больнице и бесконечных поездок в комнату ужасов, невинно именуемую Отделением Терапии.

Ох, и еще одна вещь — я получил много времени.

Я читал газеты, я задавал вопросы своим посетителям, и очень часто, когда события стали развиваться дальше и у меня начали складываться кое-какие подозрения, я спрашивал себя, не мог ли я потерять рассудок.

В больнице я находился вплоть до Рождества, и к тому времени, когда вновь очутился дома, мои подозрения почти обрели свою окончательную форму. Мне было все труднее отрицать их чудовищный смысл, и я дьявольски хорошо понимал, что не потерял рассудок. В некоторых отношениях мне было бы гораздо лучше — гораздо спокойнее и удобнее, — если бы я мог поверить в это. К тому времени я был больше чем испуган и больше чем влюблен в девушку моего лучшего друга.

У меня было время, чтобы думать… слишком много времени.

Времени, чтобы найти себе сотни имен за то, что думал о Ли. Времени смотреть в потолок моей комнаты и желать, чтобы я никогда в жизни не слышал об Эрни Каннингейме… или о Ли Кэйбот… или о Кристине.