Простые смертные Митчелл Дэвид

Рукопожатие Сеймура настолько затянулось, что превзошло все возможные пределы. На лбу у него от усердия возникли какие-то сердитые морщины, походившие то ли на букву W, то ли на созвездие Кассиопеи, и мне спьяну показалось, что я когда-то уже был свидетелем или участником подобной сцены – возможно, мне это снилось, а может, просто казалось, что снится.

– Я большой поклонник вашего творчества, мистер Брубек.

– Ах, даже так? – Мальчик, мечтающий стать новостной ищейкой и соблазненный сказками об отчаянной храбрости репортеров и о сексе с датскими фотожурналистками в восточных государствах, название которых кончается на «-стан».

– Вы мне обещали, что поделитесь с мальчиком некоторыми своими секретами, – сказала Полин Уэббер.

Правда? Неужели обещал?

– Какими секретами я обещал поделиться, Полин?

– Ах вы, чертенок! – Она слегка стукнула по гвоздике у меня в петлице. – Не старайтесь от меня отделаться – мы теперь с вами одна семья.

Мне нужно было во что бы то ни стало добраться до Холли, и я спросил:

– Итак, Сеймур, что вы хотели узнать?

Сеймур, не мигая, уставился на меня, точно змея или чревовещатель; на губах у него играла странная кривоватая улыбка, но спросить он ничего не успел: голос Полин Уэббер буквально оглушил меня, затмив даже царивший вокруг гул толпы:

– Что делает великого журналиста великим журналистом?

О господи! Мне были просто жизненно необходимы таблетка от головной боли, естественный свет и свежий воздух!

– Я процитирую моего давнишнего наставника, – сказал я, обращаясь к парнишке: – «Журналисту нужны крысиная хитрость, любезные манеры и некоторые литературные способности». Ну как, сойдет?

– Но что все-таки делает его великим? – снова обжег меня голос Полин Уэббер.

– Великим? Ну, каждый великий должен обладать тем качеством, которое Наполеон более всего ценил в своих генералах: удачливостью. Оказаться на Манхэттене 11 сентября. Находиться в Париже в ту ночь, когда водитель принцессы Дианы совершил свой фатальный маневр. – Я вздрогнул, когда за окнами что-то взорвалось, но нет, это произошло десять дней назад, а не сейчас. – Журналист женится на новостях, Сеймур. И эта жена капризна, жестока и ревнива. Она постоянно требует, чтобы ты следовал за ней туда, где на земле жизнь практически ничего не стоит; но и там эта особа задерживается всего на день-два, а потом садится на самолет и летит в другое место. Ты сам, твоя безопасность, твоя семья – все это для нее ничто… – И я сделал вид, будто выпускаю изо рта колечко дыма. – Ты ласково убеждаешь себя, что со временем привыкнешь и выработаешь некий modus operandi, который позволит тебе быть и хорошим журналистом, и хорошим человеком, но нет. Это несовместимо. Потому что тебя заставляют привыкнуть к таким вещам, к которым способны привыкнуть только врачи и солдаты, но если врачи в результате такого «привыкания» зарабатывают нимб святого, а солдатам ставят памятники, то ты, Сеймур, будучи журналистом, заработаешь только педикулез, обморожения, диарею, малярию и «отдых» в многочисленных тюремных камерах. На твои проблемы будут плевать, считая тебя паразитом, твои расходы и твои гонорары будут постоянно ставить под вопрос. Если ты хочешь счастливой жизни, Сеймур, то стань лучше кем-нибудь другим. А впрочем, всем нам в итоге придет конец.

Чувствуя себя выпотрошенным, я ринулся мимо Сеймура и Полин прямо к проклятой чаше с пуншем…

…но, увы, от Холли там уже не осталось и следа. В кармане завибрировал телефон – эсэмэс-сообщение от Олив Сан. Я быстро пробежал текст глазами:

Привет, эд, надеюсь, свадьба прошла хорошо, с Дюфресне все ОК, согласен на интервью 22-го в четверг. Ты сможешь вылететь к пирамидам в среду 21-го? Тетушка Доул Фрутс заедет за тобой прямо в отель. Ответь как можно скорей, всего наилучшего, о.с.

Моей первой мыслью было: вот он, результат! Имея полные основания полагать, что вся корреспонденция «Spyglass» находится «под присмотром» сразу нескольких государственных агентств, Олив Сан воспользовалась придуманной нами шифровкой: Дюфресне – это нечто вроде nom de texte или псевдонима, позаимствованного из фильма «Побег из Шоушенка»; мы обозначали им нашего главного палестинского «ходока по туннелям» на границе сектора Газа и Египта; «пирамиды» – это, естественно, Каир; Доул Фрутс – это ливанская «Хезболла», а «тетушка» – посредник. В общем, с первого взгляда это в точности та самая эскапада в духе Джеймса Бонда, какие мы, по мнению ребятишек вроде Сеймура, совершаем каждый день; вот только когда тебя задерживают агенты египетской службы безопасности и семьдесят два часа держат в бункере в центре Каира, пока туда наконец не явится раздраженный следователь и не начнет у тебя выяснять, как и зачем ты там оказался, «бондианой» и не пахнет. Идею с Дюфресне я подкинул Олив еще прошлой осенью, и ей пришлось потянуть бог знает за сколько нитей, чтобы все это организовать. Пресловутый Дюфресне – если, конечно, это один человек, а не десять – обладал поистине мифическим статусом и в Египте, и в секторе Газа, и в Иордании. Интервью с ним стало бы настоящей «бомбой» и повысило бы рейтинг нашего журнала в арабоговорящих странах примерно раз в десять. Блокады и санкции не приносят особых новостей: о них мало что можно сказать, а уж смотреть там и вовсе не на что. Кому какое дело, что Израиль запретил импорт порошкового молока в сектор Газа? А вот истории о туннелях под тюремными стенами – совсем другое дело. Это что-то вроде «Бегства из Колдица» или «Графа Монте-Кристо». Такую шнягу люди готовы лопать полной ложкой. Я был уже готов ответить Олив «да», но вдруг вспомнил об одной весьма важной вещи, и это меня остановило: в семь часов вечера в следующую среду мисс Аоифе Брубек выступит в роли Трусливого Льва в спектакле по книге Баума «Волшебник страны Оз»; причем этот спектакль, поставленный учениками начальных классов школы «Сент-Джудас», будет показан лишь однажды, и Аоифе, разумеется, ожидает, что ее любимый папочка будет на нем присутствовать.

Неужели я такой эгоцентричный ублюдок, что смогу пропустить звездный час в судьбе родной дочери? Почем я должен заботиться о чужих шестилетних детях, которые никогда не будут участвовать ни в каком спектакле, потому что погибли, когда израильские бульдозеры или ракеты «Хезболлы» уничтожили их дома? Это же не наши дети. Мы проявили достаточно ума, чтобы родиться там, где такие вещи не происходят.

Понимаешь, в чем тут проблема, Сеймур?

Охранники, дежурившие у входа в отель «Сафир», узнали машину Насера, подняли шлагбаум и помахали нам. С хрустом притормозив на гравиевой дорожке, Насер сказал мне:

– Значит так, Эд: завтра мы с Азизом приходим к десяти утра; мы с тобой расшифруем магнитофонные записи, а Азиз принесет фотографии. Удивительная будет история – на радость Олив.

– Ладно, увидимся завтра в десять.

Не вылезая из машины, я вручил Насеру конверт с полученными в «Spyglass» долларами в качестве гонорара за проделанную сегодня работу. Затем мы пожали друг другу руки, Азиз вылез и выпустил меня из полу-«Короллы» через свою дверцу. Они проехали всего несколько метров и остановились. Я решил, что опять что-то неладно с зажиганием, но Насер, высунувшись из окошка, чем-то помахал мне и крикнул:

– Эд, возьми!

Я подошел, и он сунул мне свой маленький диктофон.

– С чего это вдруг? Ты же завтра приедешь.

Насер скорчил рожу.

– Пусть лучше у тебя будет, оно надежней. Там много хороших записей.

И с этими словами он развернул машину и по площади с круговым движением снова двинулся к пропускному пункту. А я стал медленно подниматься на крыльцо отеля. Окна в нем были как черные прямоугольники. Даже если случайно давали электричество, то постояльцев все равно предупреждали, чтобы в ночное время они выключали свет и старались зря не подвергать себя риску снайперских выстрелов. У окованных металлом дверей меня встретил Тарик, дежурный сотрудник службы безопасности, вооруженный снайперской винтовкой «Драгунов».

– Как дела, мистер Эд? Нигде сегодня не зависли? – Тарик всегда с удовольствием употреблял сленг.

– Не могу пожаловаться, Тарик. А у вас сегодня тихо?

– Да, сегодня тихо. И слава богу.

– Биг Мак уже вернулся?

– Да, да. Этот ваш пижон уже в баре.

Я щедро платил Тарику и его коллегам за то, чтобы они сообщали мне, если кто-то из аутсайдеров начнет обо мне расспрашивать, а сами отвечали подобным типам весьма туманно. Не то чтобы я был полностью уверен, что Тарик не берет «гонорары» у обеих сторон, но до сих пор он вроде бы соблюдал принцип, что не стоит резать курицу, несущую золотые яйца. Миновав стеклянные двери, я оказался в круглом вестибюле, где у конторки консьержа слабо светилась энергосберегающая лампочка. Под потолком в лобби висела огромная люстра, но я ни разу не видел ее зажженной; люстра была вся опутана клочьями паутины, и я каждый раз, стоило мне ее увидеть, представлял себе, как она с грохотом падает на пол. Мистер Куфаджи, менеджер отеля, помогал какому-то парню грузить отслужившие свое автомобильные аккумуляторы в прицеп грузовика. Сдохшие аккумуляторы меняли на живые каждое утро, как у нас в Англии бутылки молока. Постояльцы использовали аккумуляторы для подзарядки своих лэптопов и мобильников.

– Добрый вечер, мистер Брубек, – сказал менеджер, промокая носовым платком взмокший лоб. – Вам, наверное, нужен ключ?

– Добрый вечер, мистер Куфаджи. – Я подождал, пока он достанет из шкафчика ключ. – Пожалуйста, выделите и мне один из аккумуляторов, если можно.

– Конечно! Я пошлю этого парня к вам наверх, как только он вернется.

– Буду очень вам благодарен. – Мы с ним придерживались старой школы, несмотря на то что весь Багдад уже разбомбили к чертям собачьим, а «Сафир» больше никак не мог считаться пятизвездочным и куда больше походил на военный лагерь, обслуживаемый сотрудниками умершего отеля.

– Мне показалось, я слышу твой нежный голосок. – В дверях полутемного бара возник Биг Мак с гондурасской сигарой в руке, бар служил и общей гостиной, и мельницей слухов, и местом обмена всевозможными услугами. – Как, по-твоему, который сейчас час?

– Я пришел позже тебя, а значит, за пиво сегодня платишь ты.

– Нет-нет-нет, мы договаривались, что за пиво платит тот, кто придет последним!

– Это бесстыдная ложь, мистер Маккензи, и вы это знаете.

– Между прочим, бесстыдная ложь ускоряет войны и дает работу голодным репортерам. Заснял какую-нибудь уличную акцию в Фаллудже?

– Кордоны слишком плотные. А как твои дневные прогулки?

– Пустая трата времени. – Биг Мак с наслаждением наполнил легкие сигарным дымом. – Ездил в лагерь наших победоносных сил Camp Victory, и там мне заявили, что в связи с активизацией военных действий полагается действовать более осмотрительно – то есть в настоящий момент корпус морской пехоты слишком занят, чтобы заботиться о таких жирных задницах, как мы. В общем, мы в очередной раз пожевали всякое дерьмо с военными пресс-атташе, а потом нас втиснули в конвой с припасами и отправили обратно в Багдад. Но, естественно, не в ту его часть, которая вдребезги разнесена минометным огнем. А у тебя что-нибудь вышло?

– У меня получше. Мы нашли передвижную больницу для беженцев из Фаллуджи, а потом наткнулись на сбитый вертолет «Kiowa». Азиз даже успел сделать несколько снимков, прежде чем один твой соотечественник в военной форме очень вежливо попросил нас убраться к чертовой матери.

– Неплохо, но… – Биг Мак подошел ближе и даже понизил голос, хотя мистер Куфаджи давно уже убрался восвояси, – один из «хорошо информированных источников» Винсента Агриппы двадцать минут назад прислал ему эсэмэс насчет приказа об «одностороннем прекращении огня»; приказ якобы вступает в силу с завтрашнего дня.

Я тут же в этом усомнился.

– Мак, милиция Фаллуджи не отдаст завоеванное просто так! Возможно, для осуществления перегруппировки это…

– Нет, речь не о повстанцах. Это морпехи отступают.

– Ничего себе! Откуда, черт возьми, такие сведения? Из офиса генерала Санчеса?

– Ни фига. Наша армия наверняка на говно изойдет от злости.

– Ты думаешь, это все Бремер состряпал?

– Друг мой: наш великий посланник не способен состряпать даже яичницу из собственных яиц в джакузи, полном кипящей лавы.

– Тогда сдаюсь; ну что, скажешь, в чем тут разгадка?

– Если ты платишь за пиво, то я, так и быть, предложу целых три разгадки. – Биг Мак секунд на пять перестал втягивать в себя сигарный дым и сообщил: – Cи Ай Эй. Наше дорогое ЦРУ. Прямой приказ из конторы Дика Чейни[151].

– У Винсента Агриппы есть источник в ЦРУ? Но он же француз! Он же сторонник капитуляции, этот любитель сыра!

– У Винсента Агриппы есть свой источник даже в Чистилище, он все сведения имеет, так сказать, с пылу с жару. Чейни боится, что Фаллуджа расколет коалицию – хотя этот сброд и коалицией-то не назовешь. Но хватит. Слушай, давай пообедаем вместе, когда ты немного освежишься. Догадайся, что у нас сегодня в меню?

– Неужели курица с рисом? – В официальном меню отеля «Сафир» числилось полсотни блюд, но подавали всегда только курицу с рисом.

– Да ты, черт побери, настоящий телепат!

– Я скоро спущусь. Только накину что-нибудь более удобное.

– Обещаешь, обещаешь, ты, педрила-мученик!

Биг Мак вернулся в бар, а я поднялся на второй этаж – лифты не работали с 2001 года, – потом на третий и на четвертый. За окном моего номера был виден черный, как нефть, Тигр, протекавший по «Зеленой зоне» и освещенный точно в Диснейленде. Я вспомнил роман Джеймса Балларда «Небоскреб»[152], где великолепное лондонское строение, предназначенное для жизни в высшей степени комфортной, представляет собой как бы вертикальный срез развития цивилизации, которая в итоге настолько сбрасывает с себя всю шелуху своих роскошных «одежд», что становится видна ее основа – примитивное насилие. Я заметил, что какой-то вертолет приземлился за Дворцом Республики, где только сегодня утром Майк Климт рассказывал о позитивных сдвигах в Фаллудже и вообще повсеместно. Что думают сами иракцы, когда видят этот сияющий анклав изобилия в самом сердце своей столицы? Я-то знаю, потому что Насер, мистер Куфаджи и многие другие мне об этом рассказывали. Иракцы думают, что хорошо освещенная, имеющая значительный военный контингент и хорошо охраняемая «Зеленая зона» – это доказательство того, что американцы действительно владеют неким магическим веером, и стоит только взмахнуть этим веером, и порядок в иракских городах тут же будет восстановлен; однако анархия, царящая в стране, как бы создает плотную дымовую завесу, прячась за которой американцы могут сколько угодно качать и присваивать иракскую нефть. Иракцы, конечно, заблуждаются, но разве их представления более абсурдны, чем представления восьмидесяти одного процента американцев, которые верят в ангелов?

Я услышал рядом громкое «мяу», вылез на балкон и увидел светло-серого, прямо-таки лунного цвета, кота, который почти растворялся в голубых сумерках. Я наклонился, чтобы с ним поздороваться, и лишь по этой причине с меня не был снят скальп, как скорлупа с вареного яйца: возле гостиницы прогремел мощный взрыв, выбив все окна в западном крыле и наполнив грохотом и пылью темные коридоры. От взрывной волны тут же заложило уши – казалось, чудовищный грохот разрушил даже связи между атомами тела…

Я принял еще таблетку ибупрофена и вздохнул, глядя на экран лэптопа. Я написал отчет о взрыве еще во время вчерашнего рейса из Стамбула, хотя на душе у меня было на редкость паршиво, да и голова после бессонной ночи работала плохо. Я боялся, что это будет чувствоваться: рассказ о реальных фактах, который попахивает выдумкой, – это ни то ни се. Рамсфелд должен был сделать заявление по Ираку в одиннадцать утра по восточному времени, но до этого у меня оставалось еще минут пятьдесят. Я включил по телевизору Си-эн-эн, но убрал звук – там всего лишь какой-то репортер из Белого дома вещал о том, что думает «источник, близкий к министру обороны», насчет грядущего выступления Рамсфелда. Аоифе, валявшаяся на кровати, зевнула и отложила свой любимый журнал «Спасение диких животных» за 2004 год.

– Пап, можешь включить мне «Дору-исследовательницу»?

– Нет, малышка. Мне сейчас как раз нужно кое-что проверить для работы.

– А этот большой белый дом находится в Bad Dad’е?

– Нет, это настоящий Белый дом. В Вашингтоне.

– А почему он белый? В нем что, только белые люди живут?

– Э-э… Да. – Я выключил телевизор. – Пора спать, Аоифе.

– А прямо над нами номер дедушки Дэйва и бабушки Кэт?

Ей-богу, надо было мне все-таки ей почитать – Холли всегда ей читает, – но я должен был закончить статью.

– Да, они этажом выше, но не прямо над нами.

За окном слышались крики чаек. Сетчатая занавеска покачивалась на ветру. Аоифе притихла, потом вдруг спросила:

– Пап, а мы можем снова сходить к Дуайту Силвервинду, когда я посплю?

– Давай не будем начинать все сначала. А теперь закрывай глазки и засыпай.

– Ты сказал маме, что тоже собираешься спать.

– Да, я сейчас тоже лягу. Ты засыпай первая, а мне еще нужно закончить статью и сегодня же отправить ее по электронной почте в Нью-Йорк. – А потом признаться Холли и Аоифе, что в четверг на спектакле «Волшебник из страны Оз» я быть не смогу. Скорее всего.

– Зачем?

– Это моя работа. Как ты думаешь, откуда берутся денежки, чтобы мы могли покупать еду, одежду и книжки про спасение диких животных?

– Из твоего кармана. И из маминого.

– А как они туда попадают?

– От Денежной феи, – не сдавалась наша сообразительная дочь.

– Ну, хорошо, тогда я и есть Денежная фея.

– Но мама тоже зарабатывает на своей работе денежки!

– Верно, но Лондон – очень дорогой город, так что зарабатывать приходится нам обоим.

Я все думал, как бы получше заменить чересчур цветистое выражение «связь между атомами», но тут блямкнул сигнал электронной почты. Это было всего лишь сообщение из «Air France», но когда я снова вернулся к статье, все выдуманные мной варианты замены из памяти уже испарились.

– А почему Лондон – такой дорогой город, пап?

– Аоифе, пожалуйста! Мне надо еще немножко поработать. Закрой глазки.

– Ладно.

Она презрительно фыркнула, легла и даже сделала вид, что храпит, как телепузик. Мне это здорово действовало на нервы, но я не мог придумать никаких весомых аргументов, чтобы заставить Аоифе заткнуться и при этом не довести ее до слез. Лучше подождать.

Моя первая мысль была, напечатал я, что я жив. Моя вторая…

– Пап, а почему я не могу сама пойти повидаться с Дуайтом Силвервиндом?

Только не ори на нее! – скомандовал я себе.

– Потому что тебе всего шесть лет, Аоифе.

– Но я же знаю дорогу до Дуайта Силвервинда! Выйти из отеля, перейти по «зебре» улицу, потом пройти по пирсу – и все.

Вы только посмотрите на эту мини-Холли!

– Будущее ты создашь себе сама. И оно будет таким, каким ты сама захочешь, а не таким, какое выдумает для тебя какой-то незнакомец с фальшивым именем. А теперь, пожалуйста, дай мне поработать.

Она уютно устроилась, обняв игрушечного песца. Я вернулся к статье: Моя первая мысль была: я жив! А вторая – только не вставай. Если это минометная атака, то взрывы могут повториться. Моя…

– Пап, а ты разве не хочешь узнать, что у тебя случится в будущем?

Я заставил себя пару секунд помолчать, потом довольно сердито ответил:

– Нет.

– А почему нет?

– Потому что…

Я задумался о том мистическом Сценарии, который упоминала двоюродная бабушка Айлиш; я думал о семье Насера, и о майоре «Хакенсаке», и о том, как жарким летним днем в 1984 году я ехал на велосипеде по узкой тропке в устье Темзы и вдруг узнал девушку, что лежала на галечном пляже в майке с надписью «Qiadrophenia» и в черных джинсах, таких же черных, как ее коротко остриженные волосы; девушка спала, положив голову на рюкзак, и внутренний голос твердил мне: проезжай мимо, проезжай мимо…Но я не проехал, а свернул к ней.

Я закрыл лэптоп, подошел к кроватке Аоифе, сбросил с ног туфли, прилег рядом с дочкой и сказал:

– А если бы я узнал, что со мной или, еще хуже, с мамой или с тобой должно случиться что-то плохое, но был бы не в силах это изменить? Нет уж, я был бы счастливее, ничего этого заранее не зная, и просто… наслаждался бы каждым солнечным деньком как последним.

Глаза Аоифе стали очень большими и очень серьезными.

– А что, если бы ты был в силах это изменить?

Я собрал в пучок волосы у нее на макушке, так что она стала похожа на самурая.

– Ну, а если бы все-таки нет, маленькая мисс Ананас?

– Эй, я не… – она сладко зевнула, – …ананас! – Я тоже невольно зевнул, и она засмеялась: – Ага! Я и тебя заразила зевотой.

– Вот и прекрасно. Тогда я тоже немножко вздремну вместе с тобой. – Это, кстати, было бы совсем неплохо: Аоифе могла проспать по крайней мере час, а я минут через двадцать встал бы вполне освежившимся, поймал бы по телевизору последнее опровержение Рамсфелда, дописал бы статью и прикинул, как сказать Холли и Трусливому Льву, что уже в среду я должен оказаться в Каире. – Спи крепко, – сказал я Аоифе, как всегда говорила ей Холли, – и не позволяй клопам кусать тебя.

– Эд! Эд!

Мне снилось, что Холли будит меня в каком-то странном гостиничном номере, и глаза у нее ужасно испуганные и косят, как у лошади, понимающей, что ее ведут на убой. И почему-то Холли все повторяла «А где же Аоифе?», что было очень странно, потому что Аоифе совершенно точно спала рядом со мной. А еще что-то такое случилось с силой притяжения, потому что мои ноги казались пустыми и непослушными, и я все пытался спросить: «В чем дело?» у той, ненастоящей, Холли, которая была больше похожа на человека, крайне неудачно пытающегося изобразить настоящую Холли.

– Эд, где Аоифе?

– Здесь. – Я приподнял одеяло.

Но там оказался только игрушечный песец.

Меня словно ударило разрядом в двадцать тысяч вольт, и разом вернулась вся моя супербдительность.

Впрочем, паниковать пока не было необходимости.

– В ванной смотрела?

– Да, только что! Эд! Где она?

– Аоифе? Выходи! Аоифе, это уже не смешно!

Я встал и поскользнулся о книжку – ежегодник «Спасение диких животных» за 2004 год, валявшийся на полу. Я заглянул в шкафы; в узкую, дюйма два, щель под кроватью; в туалет; в ванную комнату. Мне стало жарко. Она пропала.

– Она все время была здесь, – сказал я Холли. – Мы с ней вместе уснули, и она была рядом буквально минуту назад.

Я посмотрел на электронные часы, встроенные в переднюю панель телевизора: 16:20! Черт, черт, черт! Я бросился к окну, словно… словно надеялся оттуда увидеть, как она стоит внизу, в густой воскресной толпе на променаде, и машет мне рукой. Я обо что-то ударился большим пальцем ноги и вспомнил: Аоифе спрашивала, где номер Дэйва и Кэт, а потом еще – почему она одна не может сходить к Дуайту Силвервинду. Я поискал сандалии Аиофе. Исчезли. Холли что-то говорила мне, но я, похоже, напрочь забыл родной язык: мне слышался только невразумительный набор каких-то слогов. Потом Холли умолкла, видимо, ждала ответа. И я сказал:

– Я думаю, она либо пошла искать тебя, либо номер дедушки с бабушкой, либо же… она все-таки направилась на пирс, к этому предсказателю будущего. Значит, так: ты сходи в номер к своим родителям, а также скажи дежурному у стойки регистрации, чтобы они ни в коем случае не выпускали из здания шестилетнюю девочку в… в… (черт, во что же она была одета?..) в майке с зеброй. А я пока сбегаю на пирс и поищу ее у этого предсказателя.

Я сунул ноги в туфли и уже выбегал из комнаты, когда Холли крикнула мне: «У тебя телефон с собой?» Проверив, я крикнул: «Да!», а потом опрометью бросился по коридору к лифтам. Там уже ждали две старые дамы в цветастых платьях, словно сошедшие со страниц Агаты Кристи. Они пристроились у огромного бронзового горшка с аспидистрой поистине доисторических размеров и ждали, похоже, уже давно, но ни один лифт не приходил; я лихорадочно нажимал и нажимал на кнопку, как-то не сразу заметив, что все время бормочу: «Черт черт черт черт черт!»; дамы гневно посматривали на меня, и тут наконец пришел лифт, дверцы открылись, и натуральный Дарт Вейдер из «Звездных войн», указывая вверх своим световым мечом, спросил с явным акцентом Белфаста: «Вам наверх?». И меня точно по башке ударили, когда я представил себе Аоифе там, на крыше, так что я кивнул и вошел. Одна из престарелых «мисс Марпл» сказала лифтеру: «Нет, нам нужно вниз, но я должна сказать, что костюм у вас просто прелестный!» Нет, подумал я, что за чушь мне лезет в голову? Ведь все выходы на крышу наверняка заперты, это просто глупо предполагать, что она может быть там, здесь заботятся о здоровье и безопасности постояльцев. Аоифе, конечно же, пошла на пирс. Я ринулся вон из кабины, хотя дверцы уже закрывались, и ободрал себе голень, пинком заставив дверцы снова открыться. Дарт Вейдер сказал мне в спину: «Вы бы сразу решили, что вам нужно, приятель». Мне нужно было к лестнице, и я пошел туда, куда указывала стрелка с надписью «Лестница», проследовал по этой стрелке до следующего такого же указателя, затем еще до следующего, затем еще… Ковер заглушал шаги. Наконец впереди я увидел, как те две престарелые дамы садятся в лифт, заорал: «ЗАДЕРЖИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ЛИФТ! ПОДОЖДИТЕ МЕНЯ!» и прыгнул, как Майкл Джордан, но наступил на свои незавязанные шнурки и, поскользнувшись, пролетел метров десять и больно ударился кадыком о двери лифта, которые с грохотом захлопнулись у меня перед носом; возможно, те две «мисс Марпл» просто не успели удержать лифт, а может, и не захотели – вот суки! – и я все жал и жал на кнопку вызова большим пальцем, но этот ублюдочный лифт безвозвратно уехал, а моя маленькая доверчивая невинная девочка все ближе и ближе подходила к сомнительному типу, у которого на пирсе собственная запирающаяся будка и который небось не носит под своими одеждами Мерлина подштанников. Я завязал шнурки на туфлях, на шаг отступил от лифта и увидел, что кабина остановилась на седьмом этаже, потом минут – часов, лет? – через десять она переместилась на шестой этаж, где простояла еще минут – часов, лет? – десять; из горла моего уже рвался крик отчаяния, и тут прямо за аспидистрой я заметил стеклянную дверь, ведущую на лестницу. Черт побери! Я загремел вниз по лестнице, сопровождаемый гулким эхом, точно ловкий и изворотливый герой боевика, но вряд ли даже герой боевика способен думать о чем-то другом, когда речь идет о жизни его единственной дочери, его единственной, очаровательной, смешной, идеальной и такой хрупкой девочки! Я птицей слетел вниз, не замечая, как мелькает этаж за этажом, казалось, устремляясь прямо к центру Земли; запах краски становился все сильней, я чуть не налетел на маляра, стоявшего на стремянке и проворчавшего мне вслед: «Черт побери, полегче, приятель, не то поскользнешься и все мозги себе вышибешь!» Наконец я оказался перед какой-то дверью, на которой было написано: «Аварийный выход»; в двери было крошечное окошечко, и сквозь него я разглядел подземный погрузочный зал и понял: это зады гостиницы, тогда как мне нужен фасад; впрочем, дверь все равно была заперта. Господи, ну почему я просто не подождал этого проклятого лифта? Я вихрем пронесся по служебному коридору, заметив на бегу надпись «Проход на нулевой уровень», и у меня отчего-то возникла мучительная уверенность, что я попал в лабиринт, причем состоящий не только из коридоров, поворотов и дверей, но и из решений и предпочтений, и в этом лабиринте я нахожусь не одну или две минуты, а долгие годы, столетия, потому что однажды, много лет назад, несколько раз свернул куда-то не туда и теперь уже не могу вернуться в исходную точку; тогда я решил пройти в дверь с надписью «Проход на нулевой уровень» и повернул ручку, потом потянул за нее, но дверь не открывалась… и я решил, что нужно не тянуть, а толкнуть, и толкнул дверь…

Что это? Передо мной оказалась выставочная площадь просто невероятной глубины и ширины, и я, потрясенный, подумал, как это удивительно, что отель «Маритим» способен скрывать под собой такое неохватное пространство, простирающееся – наверняка! – и под фундаментами соседних домов, и под променадом, и, возможно, даже под Английским каналом. Тысячи людей бродили там, внимательно рассматривая ряды лавок и киосков, и надо всей этой толпой висел прямо-таки океанический гул. Некоторые были в нормальной одежде, но большинство напялили маскарадные костюмы: там было полно Суперменов и Бэтменов; там были Доктор Спок, Доктор Икс[153] и Доктор Зло; парочка клингонов и похожий на ящерицу силурианец; вереница китаянок из «Гарри Поттера», щетинистая Женщина-кошка, то и дело поправлявшая узенькую полоску лифчика, и пара обезьян из «Планеты обезьян»; целый выводок агентов Смитов из «Матрицы»; ходячая Тардис[154]; изрешеченный пулями Шварценеггер с остатками эндоскелета Т-800, просвечивающими сквозь дыры в его плоти и одежде; и надо всем этим витали болтовня, смех и задушевные разговоры. А что, если Аоифе тоже угодила в этот резервуар с чудаками, гиками и сказочными персонажами? Разве она сможет отсюда выбраться? Да и как я сам выберусь отсюда? Конечно, вон через те большие двери на дальнем конце зала, где висит плакат «Планета Брайтон 2004». Я поспешил туда сквозь неторопливый поток героев манга, триблов[155], фанатов «Стартрека», членов команды космолета «Enterprises» и любителей сборных моделей звездного крейсера «Галактика»; я миновал киборга Далека из «Доктора Кто», громко вещавшего: «И юность с прелестью в чертах, и трубочист – один все прах![156]»; я налетел на Человека-невидимку, проскользнул за спиной у Минга Беспощадного, протиснулся между несколькими урук-хаями и теперь окончательно потерял путь наружу, потерял Аоифе, забыл, где север, юг, запад и восток, и в отчаянии спросил дорогу у подвернувшегося мне магистра Йоды, и тот ответил: «Рядом с болотом, парень», и ткнул в ту сторону пальцем, и я наконец оказался в вестибюле гостиницы, прошел между каким-то неопытным мальчишкой-репортером и Судьей Дредом…

И вывалился наружу…

…в пахнущий тростниками и морской солью полдень. Лавируя между машинами на променаде, я ринулся к пирсу. Мне гудели, но на сегодня я освободил себя от правил движения. Теплая погода принесла сюда дьявольское количество семей, которые не теряли своих шестилетних девочек из-за собственной небрежности или нехватки любви, и я бы сейчас душу продал, лишь бы вернуться на час назад в наш номер. Тогда я бы обращался с Аоифе совсем не так; я бы сказал ей: «Извини, я что-то разворчался сегодня. Давай вместе сходим к твоему мистеру Силвервинду». Ах, если б только я мог вернуть Аоифе назад, я бы отдал этому таинственному старому ублюдку свою карточку ATM и вытирал бы ему задницу в течение целого года и еще одного дня. Или если бы можно было прыгнуть на час вперед, когда Аоифе уже нашлась бы живой и невредимой, то я бы первым делом позвонил бы Олив Сан и сказал: «Извини, Олив, пошли на интервью с Дюфресне лучше Гэри. Или, скажем, Джен». Боже, Боже, Боже, великий Боже! Сделай так, чтобы Аоифе сейчас выбежала из этой толпы и прыгнула в мои объятья! Сделай так, чтобы ни один гнусный тип не затащил ее в свой вагончик – Не ходи туда, девочка моя, просто не ходи туда! Меня толкали со всех сторон; людская река текла и текла на пирс и обратно, и я рысью ринулся наперерез течению, но потом немного замедлил ход: я ни в коем случае не должен был ее пропустить. Вдруг она уже идет обратно и ищет в толпе своего папочку? Продолжай быстро идти, но внимательно вглядывайся в лица, смотри в оба, ищи Аоифе и не думай о газетных заголовках, вопящих «Пропала дочь военного корреспондента», или о слезных призывах найти ребенка с телевизионных экранов, или о заявлениях адвокатов от лица Сайксов, «тех самых Сайксов», которые уже однажды пережили подобный кошмар, – «ТРАГЕДИЯ ВНОВЬ ОБРУШИЛАСЬ НА СЕМЬЮ МАЛЕНЬКОГО ЖАКО САЙКСА». Я хорошо помнил те долгие недели в 1984 году, когда «Капитан Марло» был закрыт «по семейным обстоятельствам», как было написано на объявлении, прилепленном к запертой двери; а вскоре в газетах появились сообщения о двух найденных мальчиках, каждый из которых мог бы оказаться Жако, но, увы, этого не случилось; и Кэт каждый раз говорила мне: «Извини, Эд, но Холли сегодня не в состоянии кого бы то ни было видеть»; и в итоге я так и не купил билет на «ИнтерРейл», а все лето проработал в садовом центре на Кольцевой А-2. Я тоже чувствовал себя ответственным за случившееся: ведь если бы тем субботним вечером я уговорил Холли пойти домой, а не ломал вместе с ней замок на церковных дверях, Жако, возможно, никуда бы и не ушел; но Холли очень мне нравилась, и я надеялся, что, может быть, между нами что-нибудь произойдет… Вдруг в кармане у меня зазвонил телефон, и я взмолился, зная, что это Холли, жесткая, как кожа на солдатских сапогах: Пожалуйста, Господи, прекрати это! Пожалуйста, пожалуйста, сделай так, чтобы это были хорошие новости!

– Новости есть? – спросил я, достав телефон.

– Нет. Мама и папа ее не видели. А ты?

– Я все еще иду по пирсу.

– Я сказала менеджеру. Они сделали объявление через пресс-агентство. Брендан сидит на ресепшн и следит за дверью. В полиции сказали, что пока никого посылать на поиски не будут, но Рут на них уже насела.

– Я позвоню, как только доберусь до этого предсказателя.

– Ладно. – И Холли отключилась.

Я был уже возле пассажа – смотри смотри смотри смотри смотри! Маленькая черноволосая девочка в майке с зеброй и в зеленых леггинсах проскользнула в открытую дверь. Господи, это же она! Это наверняка она! Мне показалось, что внутри у меня взорвалась ручная граната, с такой силой всплеснулась в душе надежда, и я заорал:

– АОИФЕ!

Люди оглядывались, озирались, пытаясь понять, кто это орет как сумасшедший, но Аоифе даже не обернулась.

Я бросился за ней, проталкиваясь между загорелыми плечами, мороженым и какими-то пьяными молокососами.

Что-то темное, страшное, царапало мою душу изнутри.

– Аоифе!

Визг циркулярной пилы – это мчались наперегонки несколько «Формул-А», трещали лазерные бластеры двадцать второго века, с грохотом рушились здания под падавшими с неба бомбами, и…

Вот же она! Аоифе! Благодарю Тебя, Господи, благодарю, благодарю, благодарю, благодарю… Она во все глаза смотрела на другую девочку, постарше, в коротеньком топе и браслетах на запястьях в стиле «Dance Dance Revolution»[157]. Я бросился к ним и упал возле нее на колени:

– Аоифе, дорогая моя, ты не должна вот так уходить от нас! Мы с мамой чуть инфаркт не получили! Идем. – Я положил руку ей на плечо. – Аоифе, давай поскорей пойдем домой.

Но когда Аоифе повернулась ко мне, у нее оказались совсем не те глаза, и не тот нос, и не то лицо, а потом чья-то могучая рука схватила меня за плечо и отшвырнула от нее – рука крепкого мужчины лет пятидесяти в жуткой рубашке акриловой расцветки.

– Какого хрена тебе нужно от моей дочери? Ты что это творишь, а?

Да, все стало только хуже. Действительно намного хуже.

– Я…я… я думал, что это моя дочь, я ее потерял, она была… Но она… она…

Этому типу явно хотелось четвертовать меня прямо тут же, на месте.

– Ну так это не она! Надо следить за собой, приятель, а то люди бог знает что подумают, а может, и правильно подумают, а? Ты понял, о чем я?

– Извините, но я… я…

Я выкатился из пассажа на солнце, точно Иона, исторгнутый из темного вонючего чрева кита.

Это тебе наказание за Азиза и Насера.

Итак, моей единственной надеждой оставался Дуайт Силвервинд. И до него было всего шестьдесят секунд ходу.

Вряд ли он осмелился что-то с ней сделать. Здесь слишком много народа.

Может быть, он скажет ей, чтобы она подождала, пока придет папа?

И Аоифе будет сидеть там, словно все это просто забавная шутка.

А знает ли она номер мобильника Холли? Не уверен. Я бросился бежать.

Мимо киоска с бургерами; мимо затянутой сеткой площадки для баскетбола.

Мимо гигантского плюшевого медведя, внутри которого находился обливающийся потом человек.

Мимо маленькой девочки, которая смотрела вниз, на море, словно поющее ей колыбельную…

Домик Дуайта Силвервинда приближался ко мне какими-то скачками. Пирс сам собой раскачивался. Дышать было все тяжелей. Возле «Святилища» сидела и вязала какая-то женщина; вывеска над ней призывала: «Развивающее чтение». Я ворвался туда, в эту темную нору, и увидел стол, два мягких стула, три свечи, от которых тянуло какими-то благовониями, разложенные на столе карты Таро, удивленного Дуайта Силвервинда и какую-то чернокожую даму, упакованную в обтягивающее платье… Но никакой Аоифе там не было!

– Э-э-э… может быть, вы позволите нам закончить? – спросила клиентка Силвервинда.

– Моя дочь здесь была? – спросил я, не обращая на нее внимания.

Женщина встала.

– Вы не имеете права вот так сюда врываться!

Силвервинд нахмурился, внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Я вас помню. Вы отец Аоифе.

– Она убежала. Из нашего номера. Мы остановились в отеле «Маритим». Я… я… мне казалось, что она… – Они оба смотрели на меня так, словно я спятил. Меня чуть не вырвало. – …Она вполне могла прийти сюда.

– Мне очень жаль, мистер Брубек, – сказал Дуайт Силвервинд таким тоном, словно Аоифе скончалась у него на глазах, – но мы не видели ни ее саму, ни даже ее волоска.

Я обеими руками стиснул череп, чтобы он не взорвался. Пол подо мной качался, накреняясь в обе стороны под углом в сорок пять градусов, так что устоять на ногах оказалось ужасно трудно, и если бы та чернокожая женщина меня не подхватила и не усадила на стул, я бы, наверное, грохнулся в обморок и разбил себе об пол башку.

– Давайте разберемся в ситуации, – спокойно сказала она. У нее был типичный акцент жительницы Бирмингема. – Итак, у нас пропал ребенок. Девочка. Так?

– Да, – сказал я жалким голосом. – Пропала.

Она продолжала строгим, не допускающим никаких глупостей тоном:

– Имя и возраст?

Пропала.

– Эдмунд Брубек, мне… тридцать пять…

– Нет, Эдмунд. Имя и возраст ребенка.

– Ох, извините. Аоифе Брубек. Ей шесть. Всего шесть!

– Хорошо-хорошо. А что на Аоифе надето?

– Майка с зеброй. Сандалии.

– Хорошо, главное в этой игре – как можно быстрее ответить. Я сейчас вызову охрану пирса и попрошу дежурных организовать поиски вашей дочери, а вы напишите вот здесь номер вашего телефона. – Она подала мне ручку и свою визитную карточку, и я нацарапал на ней свой номер. – Дуайт, вы вместе с Эдом идите по пирсу в сторону набережной и вдвоем прочесывайте толпу. Я останусь здесь. Если на пирсе вы ее не обнаружите, возвращайтесь в отель «Маритим», и там мы снова все обсудим. Обещаю вам, Эд: если Аоифе здесь объявится, я сразу же вам позвоню. А теперь идите. Идите, идите, идите!

Стоило нам выйти, как зазвонил мой телефон. Холли спросила только:

– Она там?

Мне страшно не хотелось говорить «нет», и она это явно почувствовала.

– Нет.

– Ладно. Шэрон рассылает эсэмэски всем приехавшим на свадьбу гостям, чтобы осмотрели весь отель. Двигай обратно. Я буду в вестибюле с Бренданом.

– Ладно: я скоро вер… – Но она уже отключилась.

Из развлекательного комплекса доносилась ярмарочная музыка. Может быть, Аоифе там?

– Туда не пускают детей младше десяти лет, тем более без сопровождения взрослых. – Дуайт Силвервинд был по-прежнему в своем расшитом самоцветами жилете. – Идемте. Нам нужно прочесать весь пирс. Там осталась мисс Николс… – он мотнул головой в сторону своего святилища, – …не беспокойтесь. Она будет держать оборону крепости. Она из дорожной полиции.

– А как же вы… – Я махнул рукой в сторону его будки. – Вы же работаете.

– Ваша дочь хотела видеть меня сегодня утром не без причины, и я полагаю, что дело именно в этом. – Мы с ним шли по пирсу в обратную сторону, вглядываясь в каждое лицо. Мы даже в галерею заглянули. Безрезультатно. Там, где пирс кончался, а может, начинался, я ухитрился поблагодарить Дуайта Силвервинда за помощь, но он сказал: – Нет, нет. Я чувствую, что в соответствии со Сценарием мне следует остаться с вами до конца.

– С каким Сценарием? – спросил я.

Но мы уже перешли через улицу и входили в прохладный вестибюль отеля «Маритим», где я смог предъявить Холли после своего безумного бега по пирсу только этого умудренного «друида» в веселеньком прикиде, который, впрочем, в фантастической толпе отдыхающих отнюдь не выглядел таким уж нелепым. На ресепшене был создан оперативный штаб. Встревоженный управляющий, локтем прижимавший к уху телефон, был со всех сторон окружен Сайксами и Уэбберами, и теперь все они дружно уставились на меня, никуда не годного папашу, который и являлся причиной этого кошмара: Шэрон и Питер, Рут и Брендан, Дэйв и Кэт, Полин и Остин.