Ловец снов Кинг Стивен
Разумеется, ни тот, ни другой даже не подозревали, что костлявый парень в старомодных роговых очках и есть настоящий шринк.
– Ни за… – начал Оуэн, но прежде чем успел договорить, из «виннебаго» Курца раздался выстрел, сопровождаемый отчаянным воплем.
– Босс? – прошептал Бродски. Оуэн разобрал это слово за ревом моторов. Вернее, прочитал по губам. И еще три: – О, мать твою…
– Иди, Дог, – сказал Оуэн. – Тебя это не касается.
Бродски продолжал смотреть на него, нервно облизывая губы. Оуэн кивнул, пытаясь казаться уверенным, властным, настоящим командиром-у-которого-все-схвачено, все-под-контролем. Может, это и сработало, потому что Бродски повернулся и отошел.
Из «виннебаго» с написанной от руки табличкой на двери (БЕЗ ВЫЗОВА НЕ ВХОДИТЬ) все еще неслись крики. Оуэн повернул было туда, но парень, стоящий в стороне от других заключенных, окликнул его:
– Эй! Эй вы! Постойте, мне нужно поговорить с вами!
Еще бы, подумал Андерхилл, не замедлив шага. Бьюсь об заклад, у тебя уже готова трогательная сказочка и тысяча причин, почему тебя нужно немедленно выпустить отсюда.
– Оверхилл? Нет, Андерхилл. Вас ведь так зовут, верно? Конечно, так. Мне нужно поговорить с вами: это важно для нас обоих.
Оуэн вдруг перестал внимать воплям из «виннебаго», постепенно перешедшим в рыдания, и остановился. Там, конечно, далеко не все в порядке, но по крайней мере хоть не убили никого, и то хорошо. На этот раз он пристальнее пригляделся к парню в очках. Тощий как палка и трясется от холода, несмотря на пуховик.
– Это важно для Риты. – Тощий говорил громко, перекрикивая шум. – И для Катрины тоже.
Выдав эти имена, парень бессильно обмяк, словно тащил их, как тяжелые булыжники из глубокого колодца, но Оуэн, потрясенный упоминанием о жене и дочери, едва это заметил. Откуда совершенно чужому человеку знать такое?
Первым порывом было броситься к незнакомцу и спросить, откуда ему все это известно, но он и так опаздывал… на встречу с Курцем. И если до сих пор никого не убили, возможно, все еще впереди.
Оуэн в последний раз вгляделся в человека за проволокой, запоминая его лицо, и поспешил к «виннебаго» с табличкой на двери.
3
Перлмуттер читал «Сердце тьмы», смотрел «Новый Апокалипсис» и много раз думал о том, что имя «Курц» словно нарочно подобрано для подобных обстоятельств. Он готов был поставить сотню долларов (немалая сумма для нищей артистической натуры вроде него), что это не настоящее имя босса: по-настоящему его могли звать Артуром Хользэпплом, или Дагвудом Элгартом, а может, и Пэдди Мэлони. Курц? Сомнительно. Почти наверняка псевдоним, такой же театральный реквизит, как отделанный перламутром револьвер сорок пятого калибра у Джорджа Паттона. Некоторые солдаты, бывшие с Курцем еще со времен «Бури в пустыне» (самому Арчи Перлмуттеру и близко не довелось стоять), считали его спятившим сукиным сыном. Арчи придерживался того же мнения. Иными словами, крыша у него давно уже съехала. Совсем как у старика Паттона. Не исключено, что бреясь по утрам и глядя на себя в зеркало, он повторял: «О ужас, ужас, ужас» – драматическим шепотом Марлона Брандо.
Поэтому Арчи испытывал нечто вроде нервной дрожи, впрочем, вполне привычной, провожая Третьего Помощника Повара Мелроуза в жаркую духоту командирского трейлера. Курц выглядел совсем неплохо. Восседал в плетеной качалке того пятачка, что считается гостиной. Он снял комбинезон, висящий теперь на двери, через которую вошли Перлмуттер и Мелроуз, и принимал их в кальсонах. Со спинки качалки свисала кобура с пистолетом, не отделанным перламутром сорок пятого калибра, а девятимиллиметровым автоматическим.
Всю электронику уже установили. На столе Курца бурчал факс, выплевывая нескончаемую бумажную ленту. Каждые пятнадцать секунд компьютер восклицал жизнерадостным механическим голосом: «Почта!»
Три радиоприемника – звук одного приглушен – трещали, перескакивая с одной частоты на другую. На искусственной сосне позади стола висели два снимка. Как и табличка на двери, они всегда были вместе с Курцем. На том, что слева, с подписью ИНВЕСТИЦИИ, был изображен ангелоподобный мальчик. Правая рука поднята в скаутском приветствии. На том, что справа, помеченном ДИВИДЕНДЫ, – вид Берлина с воздуха, снятый в сорок пятом. Два здания уцелели, но кругом одни развалины.
Курц помахал рукой из-за стола.
– Не берите в голову, мальчики, это просто шум. Я поручил Фредди Джонсону с этим разобраться, но сейчас отослал его в столовую перехватить чего-нибудь. Велел ему не торопиться… пусть спокойно лопает все четыре блюда, потому что… ситуация… ситуация, мальчики… ситуация здесь… почти… СТАБИЛИЗИРОВАЛАСЬ! – Он ощерился в свирепой ухмылке ФДР[54] и стал раскачиваться на стуле. Вместе с ним, как чудовищный кулон, моталась кобура.
Мелроуз нерешительно улыбнулся в ответ. Перлмуттер улыбнулся тоже, но менее сдержанно. Похоже, он наконец сообразил, что собой представляет Курц: босс попросту экзистенциальный тип личности, одержимой честолюбием, стремлением подражать сильным личностям… и приходится надеяться, что последнее его заявление – хороший знак. Чудесный знак. Гуманитарное образование не такое уж великое преимущество в военной карьере, но все же кое-чему помогает. Например, вовремя ввернуть подходящую фразу.
– Единственный мой приказ лейтенанту Джонсону… опаньки, никаких чинов, я хотел сказать, моему старому приятелю Фредди Джонсону – помолиться, перед тем как он возьмет в руки ложку. А вы молитесь, парни?
Мелроуз кивнул все так же смущенно. Перлмуттер – снисходительно, в полной уверенности, что подчеркнутая набожность Курца показная. Такой же блеф, как его имя.
Курц продолжал раскачиваться, радостно взирая на мужчин, стоящих в лужах от стаявшего с сапог снега.
– Лучше молитвы – детские молитвы, – сказал Курц. – Сами понимаете, простота. «Бог – великий, Бог – добрый, давайте скажем ему спасибо за нашу пищу». Ну разве не чистосердечно? Разве не прекрасно?
– Да, но… – начал Перли.
– Заткнись на хрен, щенок, – весело сказал Курц, по-прежнему раскачиваясь. Пистолет все так же болтается взад и вперед на конце портупеи. Курц перевел взгляд на Мелроуза: – А ты что думаешь, малыш-рядовой? Это прекрасная маленькая молитва или прекрасная маленькая молитва?
– Да, с…
– Или «Аллах акбар», как говорят наши друзья арабы, «Нет Бога, кроме Бога». Что может быть проще? Режет пиццу прямо до середки, если понимаете, о чем я.
Они не ответили. Курц раскачивался все быстрее, и пистолет тоже раскачивался все быстрее, и у Перлмуттера все поплыло перед глазами, совсем как утром, до того, как прибыл Андерхилл и немного охладил Курца. Возможно, все это очередной спектакль, но…
– Или Моисей перед горящим терновником! – закричал Курц. Длинное лошадиное лицо озарилось идиотской улыбкой. – «С кем говорю я?» – спрашивает Моисей, а Бог ему в ответ: «Я – то, что Я, и все, что Я, ку-ку». Что за весельчак этот Господь, а, мистер Мелроуз? Кстати, вы действительно называли посланцев из Великого Потустороннего «космическими ниггерами»?
У Мелроуза отвисла челюсть.
– Отвечай, рядовой.
– Сэр, я…
– Назови меня еще раз «сэром», когда группа на задании, Мелроуз, и следующие два дня рождения отпразднуешь в каторжной тюрьме, понятно? Усек, о чем я?
– Да, босс! – Мелроуз выпрямился по стойке «смирно». Лицо было смертельно бледным, если не считать красных от холода пятен на щеках, пятен, аккуратно разрезанных пополам тесемками маски.
– Так как же? Называл ты наших гостей космическими ниггерами или нет?
– Сэр, может, я и сболтнул чего-то…
Перлмуттер ни за что не поверил бы, что Курц способен действовать с такой быстротой (не будь он свидетелем, наверняка решил бы, что это специальный эффект, как в фильме Джеймса Камерона). Повернувшись, он выхватил из кобуры свой девятый калибр и, даже вроде бы не целясь, молниеносно спустил курок. Верхняя часть левой тапочки Мелроуза взорвалась. Во все стороны полетели клочья парусины. Кровь и частички кожи брызнули на штанину Перлмуттера.
Я этого не видел, подумал Перли. Этого просто не было.
Но Мелроуз дико взвыл, неверяще глядя на искалеченную ногу, и, похоже, окончательно потерял способность соображать. Перлмуттер увидел торчащую кость, и все внутренности у него перевернулись.
Курц вскочил, хотя и не с такой быстротой, как выхватил пистолет, но все же быстро, пугающе быстро, и, схватив Мелроуза за плечо, впился взглядом в его искаженную физиономию.
– Заткни фонтан, малыш-рядовой.
Но Мелроуз уже ничего не слышал. Он истекал кровью, и Перли казалось, что верхняя часть стопы отстрелена начисто. Мир перед глазами Перли катастрофически серел и расплывался. Пришлось призвать всю силу воли, чтобы сосредоточиться. Если он сейчас отключится, один Бог знает, что Курцу взбредет в голову сотворить с ним. Перлмуттер слышал немало подобных историй, но решительно отметал девяносто процентов, считая их либо враньем, либо сплетнями, распущенными самим Курцем в назидание и устрашение.
Так все это правда? – думал Перлмуттер. Это не мифотворчество, это миф.
Курц четко, почти с хирургической точностью, прижал дуло пистолета к самому центру мелово-белого лба Мелроуза.
– Прекрати этот бабий визг, рядовой, или я сам его прекращу. Есть моменты, которые, думаю, следует знать даже тому, у кого чердак слабо освещен. Такому, как ты.
Мелроузу каким-то образом удалось загнать вой обратно в глотку, превратив его в тихие жалобны всхлипы. Это, похоже, удовлетворило Курца.
– А теперь послушай меня, рядовой. Ты должен выслушать, хотя бы для того, чтобы передать другим. Думаю, твоя нога, вернее, то, что от нее осталось, послужит достаточно убедительным аргументом, но твоим священным губам придется поведать подробности. Так ты слушаешь, парень? Слушаешь эти самые подробности?
Все еще рыдая, выкатив глаза, два голубых стеклянных шара, Мелроуз кивнул.
Голова Курца быстро, словно у готовящейся ударить гадюки, метнулась вбок, и Перлмуттер разглядел лицо босса. Безумие было впечатано в каждую черту так же отчетливо, как боевая раскраска индейца. В этот момент все, что прежде Перлмуттер думал о своем командире, развеялось прахом.
– А ты, малыш? Слушаешь? Потому что ты тоже вестник. Вы оба вестники.
Перли кивнул. Дверь открылась, и он с непередаваемым облегчением увидел Оуэна Андерхилла. Взгляд Курца метнулся к нему.
– Оуэн! Дружище! Еще один свидетель! Еще один, благодарение Богу, еще один вестник! Ты слушаешь? Понесешь ли слово дальше из этого счастливого места?
Бесстрастный, как игрок в покер на высокие ставки, Андерхилл кивнул.
– Прекрасно! Прекрасно!
Курц вновь обратил внимание на Мелроуза.
– Цитирую из Военного устава, третий помощник повара. Часть 16, раздел 4, параграф 3. «Использование неуместных эпитетов, направленных на оскорбление по признаку всякого рода различий, как-то: расовых, этнических, а также по половому признаку, противоречат морали и правилам поведения военнослужащих. Если таковой проступок доказан, виновный наказывается военным трибуналом или полевым судом в лице соответствующего командного состава», конец цитаты. Соответствующий командный состав – то есть я, нарушитель устава, использующий неуместные эпитеты, – то есть ты. Все налицо. Понятно, Мелроуз? Сечешь фишку?
Мелроуз что-то забормотал, но Курц оборвал его. Оуэн Андерхилл стоял в дверях, не двигаясь с места, не замечая, как на волосах тает снег и сбегает по прозрачной маске как пот. Стоял и сверлил Курца взглядом.
– А теперь, третий помощник повара Мелроуз, должен добавить: то, что я процитировал здесь, в присутствии свидетелей, хвала Господу, называется «правила поведения», что означает: никакой трепотни о лягушатниках, фрицах, макаронниках и краснозадых. Сюда же, применительно к данной ситуации, можно отнести и космических ниггеров. Без всяких оскорблений, надеюсь, ты это понял?
Мелроуз попытался было кивнуть, но, теряя сознание, пошатнулся. Перли схватил его за плечи и выпрямил, моля Бога, чтобы Мелроуз не грохнулся навзничь, прежде чем все это кончится, и Господу одному известно, что Курцу взбредет сотворить с Мелроузом, если у того хватит наглости отключиться, прежде чем босс дочитает проповедь.
– Мы собираемся стереть с лица земли этих вторгшихся сюда незваными мудозвонов, и если они когда-нибудь попробуют вернуться на Терра Фирма, оторвем их коллективную серую голову и отсечем коллективную серую шею, если же они станут упорствовать, применим их собственную методику, которую уже почти освоили, обрушившись на место их обитания в их же кораблях или подобных, созданных «Дженерал электрик» или «Дюпон», и хвала Господу «Майкрософту», оказавшись там, сожжем их города или ульи, или чертовы муравейники, где там они живут, польем напалмом их янтарные волны пшеницы, сровняем с землей величие их пурпурных гор, хвала Господу, Аллах акбар, мы наполним огненной мочой Америки их озера и океаны… Но мы проделаем все это самым пристойным и приличным образом, без оскорблений по признаку различий пола, религиозных, расовых или этнических. Мы сделаем это, потому что они имели дерзость явиться не к тем соседям и сунулись не в ту дверь. Это не Германия тридцать восьмого и не Оксфорд, штат Миссисипи, шестьдесят третьего. Ну как, мистер Мелроуз, сумеете передать мои слова остальным?
Глаза Мелроуза закатились так, что из глазниц устрашающе слепо смотрели белки, колени подогнулись. Перлмуттер снова вцепился ему в плечо, в надежде удержать, но на этот раз фокус не удался. Мелроуз рухнул, как подрезанный колос.
– Перли, – прошептал Курц, и когда эти прожигающие насквозь глаза обратились на него, Перлмуттер самым позорным образом струсил. Как никогда в жизни. Мочевой пузырь казался раскаленным переполненным мешком, который вот-вот лопнет и брызнет содержимым прямо в комбинезон. Он мучительно ощущал, что если Курц увидит темное пятно, расплывающееся в паху адъютанта, пристрелит без всякой пощады, особенно в нынешнем настроении… но все эти соображения мало помогали. Наоборот, только хуже становилось. Еще немного, и…
– Да, с… босс?
– Как, по-вашему, он донесет весть? Сумеет передать мои слова? Достаточно ли он впитал открытую ему мудрость или слишком озабочен своей проклятой старой ногой?!
– Я… я… – Но тут Андерхилл кивнул, едва заметно, и Перли мигом воспрял духом. – Да, босс, думаю, он слушал внимательно.
Курц, сначала несколько удивленный пылом адъютанта, все же слегка отмяк и обратился к Андерхиллу:
– Как насчет вас, Андерхилл? Считаете, он передаст весть?
– Угу, – пробурчал Андерхилл. – Если дотащить его до лазарета, прежде чем он истечет кровью на вашем ковре.
Уголки губ Курца чуть поднялись:
– Позаботься о нем, Перли, ладно?
– Немедленно, – сказал Перлмуттер, устремляясь к двери и награждая Андерхилла взглядом, исполненным бесконечной благодарности, который тот, в свою очередь, то ли проигнорировал, то ли просто не заметил.
– Бегом, мистер Перлмуттер. Оуэн, я хочу потолковать с вами голова к голове, как говорят ирландцы. – Он, не глядя, переступил через тело Мелроуза и резво направился в кухоньку. – Кофе? Фредди успел сварить, но не могу поручиться, что он пригоден для питья, нет, поручиться никак нельзя, но…
– Согласен на кофе, – сказал Оуэн. – Наливайте, а я попытаюсь остановить парню кровь.
Курц, уже схватившийся за кофейник, уставился на Андерхилла, обдавая его кипятком поистине великолепного сомнения:
– Вы в самом деле считаете это необходимым?
На этом месте разговора Перлмуттер как раз добрался до выхода. Никогда еще метель не казалась ему столь приветливой. Все что угодно, лишь бы поскорее бежать!
4
Генри стоял у изгороди (стараясь не коснуться проволоки – он уже успел увидеть, что бывает с неосторожными), ожидая, пока Андерхилл – да, именно так его звали – возвратится с командного поста, но из открывшейся двери выскочил один из тех, кто вошел туда раньше. Скатившись по ступенькам, парень куда-то помчался. Высокий, неуклюжий, с серьезным лицом, типичным, по мнению Генри, для менеджеров среднего уровня. Сейчас вид у него был насмерть перепуганный. Несколько раз он спотыкался и едва не падал. Генри проводил его взглядом.
Менеджер среднего уровня сумел удержаться на ногах, но на полпути к двум составленным вместе полутрейлерам все же поскользнулся и покатился кубарем. Планшетка выпала из рук и лихо покатилась по дорожке, как маленькие санки для гномов.
Генри громко зааплодировал, но сообразив, что его вряд ли слышно за оглушительным грохотом, приложил ладони рупором ко рту и прокричал:
– Подстава! Фаворит сбился с круга! Фотофиниш! Требуем фотофиниш!
Менеджер поднялся, не глядя на него, подхватил планшетку и в том же темпе потрусил к трейлерам.
Ярдах в двадцати от Генри стояла компания из восьми-девяти человек. Один из них, тучный малый в оранжевом пуховике, делавшем его похожим на тестяного человечка «Пилзбери»[55], направился к нему.
– По-моему, вам не стоило этого делать, приятель. – Он помолчал и понизил голос. – Они пристрелили моего зятя.
Да. Генри прочел его мысли. Зять толстяка, тоже не худышка, визгливо рассуждавший об адвокате, о своих правах, работе в бостонской инвестиционной компании. Солдаты кивали, объясняя ему, что это временно, ситуация нормализуется, к вечеру все выяснится, и одновременно споро подталкивали двух ожиревших охотников к амбару, где уже томилась захваченная добыча, и вдруг зять неожиданно вырвался и метнулся к автопарку. Бум-бум, и свет померк.
Дородный мужчина с бледным искаженным лицом пересказывал все это Генри, но тот перебил его:
– Как считаете, что они намереваются сделать с остальными?
Шокированный собеседник вытаращился на Генри и отпрянул, словно боясь заразиться. Подумать только, ну не забавно ли? Да ведь все они, все подцепили какую-то инфекцию, по крайней мере чистильщики, нанятые правительством, в этом уверены, и конец их ждет все тот же.
– Вы ведь это не всерьез? – спросил толстяк. И добавил, почти просительно: – Слава Богу, мы в Америке.
– Неужели? И с вами, разумеется, поступают по закону?
– Они просто… Уверен, они просто… – Генри с видимым интересом ждал продолжения, но его не последовало. То есть не в этом ключе. – Мы ведь слышали выстрел, правда? – спросил толстяк. – И какие-то крики.
Из составленных вместе трейлеров появились двое санитаров с носилками. За ними с видимой неохотой следовал менеджер среднего уровня, крепко зажав под мышкой неизменную планшетку.
– Похоже, вы все правильно поняли. – Генри вместе с толстяком наблюдал, как люди с носилками поднимаются по ступенькам «виннебаго». Едва мистер Менеджер Среднего Уровня приблизился к изгороди, Генри громко окликнул: – Ну как делишки, надувала? Здорово повеселился?
Толстяк съежился. Малый с планшеткой наградил Генри взглядом, от которого скисло бы даже парное молоко, и поплелся к «виннебаго».
– Это… Это что-то вроде чрезвычайной ситуации, – сказал толстяк. – К завтрашнему утру все уладится, даю голову на отсечение.
– А вот у вашего зятя головы уже нет, – напомнил Генри.
У толстяка слегка задрожали губы. Ничего не ответив, он вернулся к прежней компании, мнение которой, очевидно, больше соответствовало его собственному. Генри вновь уставился на «виннебаго», дожидаясь появления Андерхилла. Ему почему-то казалось, что Андерхилл – его единственная надежда… но как бы ни велики были сомнения Андерхилла относительно этой операции, надежда все же оставалась крайне слабой. У Генри же на руках была единственная карта. Карта звалась Джоунси. Они не знали о Джоунси.
Вопрос был в том, следует ли говорить про Джоунси Андерхиллу. Генри смертельно боялся, что из этого не выйдет ничего хорошего.
5
Минут через пять после того, как мистер Менеджер Среднего Уровня проследовал за санитарами в «баго», все трое снова показались на ступеньках, таща на носилках четвертого. В сверкающих огнях бледное до синевы лицо раненого казалось фиолетовым. Генри с облегчением увидел, что это не Андерхилл. Все-таки Андерхилл не такой, как все эти маньяки.
Прошло десять минут. Андерхилл не появлялся. Генри терпеливо ждал, утопая в снежных сугробах. По периметру изгороди были расставлены солдаты, сторожившие заключенных. Да-да, именно так, они заключенные и не надо подслащивать пилюлю. Один из них, вероятно, от нечего делать, подошел поближе. Те, кто перехватывал беглецов на перекрестке дорог Дип-кат и Суонни-пондс, ослепили его светом фонарей, и сейчас Генри не узнавал этого человека в лицо. Но как же был обрадован и вместе с тем потрясен, поняв, что разум тоже может обладать чертами, такими же характерными, как красивый рот, сломанный нос или косой глаз. Этот оказался одним из тех парней, которые сторожили на перекрестке. Тем самым, что врезал ему прикладом в зад, посчитав, что Генри недостаточно быстро шевелит ногами. С мозгами у Генри творилось что-то неладное: он никак не мог прочесть имя парня, хотя знал, что его брата зовут Френки и что еще в школе Френки арестовали и осудили за изнасилование. Правда, удалось выудить еще какие-то сведения, несвязные и отрывочные, как содержимое мусорной корзины. Генри понимал, что доискивается до потока сознания, до обломков и щепок, несущихся по реке. И самым унизительным было то, что все выловленное казалось таким тупо-прозаичным!
– Эй ты! – вполне дружелюбно окликнул солдат. – Да это наш хитрожопый друг! Хочешь сосиску, хитрожопый?
– Уже съел, – улыбнулся в ответ Генри. И тут Бивер, как всегда неожиданно, дернул его за язык: – Пошел на хер, Фредди.
Солдат перестал смеяться.
– Посмотрим, где будет твоя хитрая жопа через двенадцать часов, – прошипел он. Изображение, проплывшее по реке его сознания, было вполне отчетливым: грузовик, полный трупов с белыми, перепутавшимися конечностями. – Ты уже оброс Рипли, хитрожопый?
Байрум, подумал Генри. Байрум, вот как он называется. Джоунси знает.
Генри ничего не ответил, и солдат отошел с довольным видом человека, победившего в споре. Изнемогавший от любопытства, Генри сосредоточился и увидел ружье. И не просто ружье, а именно «гаранд» Джоунси. Увидел и подумал: У меня есть ружье. И я пристрелю тебя, как только повернешься спиной, мудак.
Солдат внезапно подскочил и, снова развернувшись, шагнул к изгороди. Веселая наглость сменилась мрачным сомнением.
– Что ты сказал, хитрожопый? Ты сказал что-то?
– Только хотел спросить, обломилась ли тебе та девчонка, которую вскрыл Френки? Он поделился с тобой?
Солдат с идиотским видом выпучил глаза. На мгновение все вокруг словно застыло. Потом ступор сменился неистовой яростью. Он вскинул автомат. Бездонная черная дыра на конце дула показалась Генри улыбкой. Расстегнув куртку, он подставил грудь.
– Ну же! – расхохотался он. – Давай Рэмбо, работай свой номер.
Брат Френки продержал его под прицелом еще минуты две, и тут Генри ощутил, как его отпустило. Злоба утихла. Он балансировал на грани: солдат уже пытался придумать какую-нибудь правдоподобную историю, что-то вроде попытки к бегству, но слишком промедлил, и рассудок возобладал над красным чудовищем. Все повторяется… Ричи Гренадо живет в каждом из них. Все они – драконьи зубы этого мира.
– Завтра, – бросил солдат. – До завтра осталось не так уж много, хитрожопый.
На этот раз Генри промолчал: не стоит дразнить красное чудовище, хотя, видит Бог, это совсем не сложно. Он кое-что узнал… вернее, нашел подтверждение своим подозрениям. Солдат услышал его мысли, но недостаточно отчетливо, в противном случае повернулся бы намного быстрее. Кроме того, он не спросил Генри, откуда тот знает о его брате Френки. Потому что на каком-то уровне солдат знал то, что и Генри: все они заражены телепатией, вся эта братия, они подхватили ее, как надоедливый вялотекущий вирус.
– Только у меня форма потяжелее, – пробормотал он, застегивая куртку. Как у Пита, Бивера и Джоунси. Но Пит и Бив мертвы, а Джоунси… Джоунси… – Джоунси пришлось хуже всех, – сказал Генри вслух.
И где сейчас Джоунси?
Юг… Джоунси отправился назад, к югу. Карантин, над которым так тряслись эти типы, прорван, но это их, по-видимому, не слишком беспокоило. Они наверняка предвидели, что так и будет. И посчитали, что один-два беглеца ничего не изменят.
Генри сомневался в их правоте.
6
Оуэн вертел в руках кружку с кофе, дожидаясь, пока санитары выволокут свою ношу. К счастью, под воздействием морфия всхлипы и рыдания Мелроуза наконец свелись к бормотанию и тихим стонам. Перли ушел вместе с санитарами, и Оуэн остался наедине с Курцем.
Курц сидел в качалке, глядя на Оуэна Андерхилла с насмешливым любопытством. Буйствующий безумец куда-то делся, убран на время, как карнавальная маска.
– Я думаю о цифре, – сказал Курц. – Сколько?
– Семнадцать, – ответил Оуэн. – Вы видите ее в красном цвете. Как на боку пожарной машины.
Курц удовлетворенно кивнул:
– Теперь вы попытайтесь передать мне сообщение.
Оуэн представил табличку с ограничением скорости:
60 миль в час.
– Шесть, – немного подумав, сказал Курц. – Черное на белом.
– Почти верно, босс.
Курц отхлебнул кофе из кружки с надписью ЛЮБЛЮ ДЕДУЛЮ. Оуэн с удовольствием последовал его примеру. Грязная ночь… грязная работа… а кофе Фредди совсем не плох.
Курц сунул руку в карман комбинезона и извлек большую косынку. Осмотрел со всех сторон, с гримасой боли опустился на колени (ни для кого не было секретом, что у старика артрит) и принялся вытирать брызги крови Мелроуза. Оуэн, который считал, что его уже ничто на свете потрясти не может, был потрясен.
– Сэр… – Вот, блин! – Босс…
– Заткнитесь, – бросил Курц, не поднимая головы и передвигаясь от пятна к пятну с аккуратностью заправской уборщицы. – Отец всегда говаривал, что каждый сам должен убирать за собой мусор, тогда в следующий раз, прежде чем что-то сделать, поневоле остановишься и подумаешь. Кстати, как звали моего отца, парень?
Оуэн сосредоточился и уловил лишь обрывок, словно случайно заглянул под взметенную ветром женскую юбку.
– Пол?
– На самом деле – Патрик… но близко, довольно близко. Андерсон полагает, что это волна, и она сейчас отдает свою энергию. Телепатическая волна. Не находите это достаточно логичной концепцией, Оуэн?
– Да.
Курц кивнул, не глядя, весь поглощенный уборкой.
– Куда более логична в теории, чем на практике, вы со мной согласны?
Оуэн рассмеялся. Старик еще не растерял способности удивлять. «Никогда не откроет карты» – говорят иногда о людях себе на уме. Но это еще не все. У Курца всегда припасено в рукаве несколько лишних тузов. И двоек тоже, а всем известно, что двойка – карта коварная.
– Садитесь, Оуэн. Пейте кофе сидя, как всякий нормальный человек, и не обращайте на меня внимания. Мне нужно доделать это.
Оуэн устроился на стуле и допил кофе. Минут через пять Курц с трудом поднялся, брезгливо ухватил косынку за самый кончик, отнес на кухню и, бросив в мусорное ведро, снова вернулся к качалке. Глотнул кофе, поморщился и отставил кружку.
– Остыл.
Оуэн поднялся:
– Сейчас принесу новый…
– Нет. Садитесь. Нам нужно поговорить.
Оуэн сел.
– Мы немного повздорили, там, у корабля, не так ли…
– Я не сказал бы…
– Знаю, что не сказали бы, но оба мы понимаем, что произошло. Мало ли что случается в горячке. Каждый может закусить удила. Но теперь нужно обо всем забыть. Придется. Потому что я командир, а вы мой заместитель, и впереди еще немало работы. Сумеем мы объединить свои усилия?
– Да, сэр. – Черт, опять! – То есть босс.
Курц удостоил его ледяной улыбкой.
– К сожалению, я потерял над собой контроль. – Очаровательный, откровенный, искренний и открытый. Столько лет дурачил Оуэна. Но больше ему этого не удастся. – Я собирался произнести речь в обычном образе – знаете, две части Паттона, одна часть Распутина, добавить воды, смешать и подать – и вдруг… фью! Сам не знаю, что это со мной стряслось. Подумали, что я спятил, а?
Осторожно, осторожно. Не забывать о телепатии, настоящей, не киношной телепатии, а Оуэн понятия не имел, насколько глубоко Курц способен проникнуть в его мысли.
– Да, сэр. Немного, сэр.
Курц деловито кивнул.
– Да. Немного. Весьма точное определение. Я уже давно такой: люди вроде меня необходимы, но крайне редки, найти их не просто, и нужно быть немного не в себе, чтобы выполнять подобные задания с честью, а не спустя рукава. Это тонкая грань, знаменитая тонкая грань, о которой так любят толковать кабинетные психологи, а ведь в мире еще не бывало такой грандиозной чистки… если, разумеется, предположить, что история о Геракле и Авгиевых конюшнях – всего лишь миф. Я прошу не сочувствия, а понимания. Если мы поймем друг друга, значит, сумеем завершить труднейшую в нашей карьере работу. Если же нет… – Курц пожал плечами. – Если нет, мне придется пройти через это без вас. Итак, вы со мной?
Оуэн отнюдь не был в этом уверен, но он знал, чего сейчас ждет Курц, и кивнул. Где-то он читал о птичке, живущей в пасти крокодила, с молчаливого согласия последнего. Теперь он сам себе казался такой птичкой. Курц уверяет, что простил его недавнюю выходку с радио. Пытается все свалить на стрессовую ситуацию. Якобы Оуэн сделал это в запале. Совсем как сам Курц искалечил Мелроуза. В запале. Потерял самообладание. Якобы. А что случилось шесть лет назад в Боснии? Но это уже давно не фактор. Может, Курц не лжет. А может, крокодил устал от надоедливого копошения птички в его зубах и собирается захлопнуть пасть? Как Оуэн ни копался в мозгу Курца, а до правды так и не добрался. Тем более нужно быть крайне осторожным. Осторожным и готовым каждую минуту вспорхнуть.
Курц снова полез в комбинезон и вынул карманные часы в помятом корпусе.
– Дедушкины, – сказал он. – До сих пор ходят, как новенькие. Потому что механические. Никакой электроники. Наручные скапутились.
– Мои тоже.
Губы Курца скривились в усмешке.
– Загляните к Перлмуттеру, если выпадет свободная минутка и при условии, что сможете вынести его присутствие. Обремененный кучей обязанностей и заданий, он все же нашел время доставить три сотни механических часов, как раз перед тем, как пошел снег и полеты накрылись. Перли чертовски исполнителен. Жаль только, никак не отделается от мысли, что живет на съемочной площадке.
– Возможно, сегодня он сделал первые шаги в нужном направлении, босс.
– Возможно, возможно.
Курц размышлял. Андерхилл ждал.
– Ах, дружище, нам следовало бы пить виски. Сегодня у нас, можно сказать, что-то вроде ирландского бдения у гроба.
– Разве?
– Точно. Моя возлюбленная паука вот-вот откинет копыта.
Оуэн поднял брови.
– Да. С минуты на минуту волшебный плащ-невидимка будет сорван. И останется всего лишь очередная дохлая лошадь на потеху черни. Особенно политикам, которые любят изощряться в подобного рода вещах.
– Не понимаю.
Курц снова посмотрел на потемневшие от времени часы, возможно, украденные в ломбарде или… снятые с трупа. Андерхилл ничуть не сомневался, что Курц способен на все.
– Сейчас семь. Примерно через сорок часов президент собирается держать речь перед Генеральной Ассамблеей ООН. Можно только представить, какое количество народу соберется у приемников и телевизоров. Это станет частью величайших событий в истории человечества и самым большим фуфлом, с тех пор как Бог Отец Всемогущий сотворил космос и запустил планеты, чтобы они все вращались и вращались вокруг кончика его пальца.
– Что есть фуфло?
– Прекрасная сказка, Оуэн, и как всякая гениальная ложь, перемежается большими вкраплениями истины. Как изюминки в черствой булке. Президент скажет завороженному миру, миру, впивающему каждое его слово, затаив дыхание, хвала Иисусу, что корабль пришельцев из другой галактики потерпел крушение в северной части штата Мэн, то ли шестого, то ли седьмого ноября этого года. Это правда. Он скажет, что мы не были сильно поражены случившимся, поскольку, как и главы других стран, входящих в Совет Безопасности ООН, уже лет десять знаем, что инопланетяне наведываются на Землю. Тоже правда, только немногие из нас здесь, в Америке, были осведомлены о визитах наших дружков из пустоты еще с конца тридцатых. Мы знаем также, что русские истребители сбили корабль серых человечков над Сибирью в семьдесят четвертом… хотя Россия по сей день не знает, что мы знаем. Тот корабль, вероятно, был беспилотным, что-то вроде пробного камня. С тех пор таких появлялось немало. Серые провели первые контакты с осторожностью, которая вполне логично предполагает, что мы сумели их запугать.
Оуэн слушал все это с почти болезненным напряжением, которое, как он надеялся, ничем не выражалось ни на лице, ни на верхнем уровне мыслей, куда Курц все еще мог иметь доступ.
На этот раз Курц извлек из кармана помятую пачку сигарет «Марлборо» и протянул Оуэну, который покачал было головой, но все же взял одну из оставшихся четырех. Курц тоже закурил.
– Я говорил о смеси истины и лжи, – продолжил Курц, глубоко затягиваясь и выпуская дым. – Возможно, это не самый лучший способ представить ситуацию. Будем придерживаться фуфла, договорились?
Оуэн не ответил. Последнее время он редко курил, и от первой затяжки голова закружилась. Зато вкус был великолепным.
– Президент скажет, что правительство США установило карантин на месте крушения и примыкающем к нему районе по трем причинам. Первая чисто практическая: ввиду отдаленности Джефферсон-трект и малочисленности населения стало возможным без особого труда выставить посты. Упади корабль в Бруклине или на Лонг-Айленде, мы столкнулись бы с огромными трудностями. Причина вторая: нам не ясны намерения пришельцев. Третья и самая убедительная: инопланетяне несут заразу, которую участники операции называют грибком Рипли. Страстно заверяя нас в отсутствии всякой инфекции, они на деле являются источниками смертельной опасности. Президент также поведает ужаснувшемуся миру, что грибок вполне может оказаться доминирующим разумом, а серые человечки – всего лишь питательная среда. Он покажет видеозапись, на которой серые взрываются фонтанами спор. Пленка слегка подправлена, чтобы улучшить четкость, но тоже не подделка… в основном.
Лжешь, подумал Оуэн. Запись – чистая фальшивка от начала и до конца, такая же, как то дерьмо, которое несут об аутопсии пришельцев. Но почему ты лжешь? Потому что способен лгать. Все очень просто: тебе куда легче врать, чем говорить правду.
– Ну да, лгу, – кивнул Курц, успевший прочитать мысли собеседника, и, коротко сверкнув глазами, сосредоточенно уставился на сигарету. – Но факты точны и проверены. Кое-кто из них действительно взрывается и тут же превращается в миллионы красных одуванчиков. И штука эта называется Рипли. Вдохни ее, и через некоторое время – трудно сказать, сколько именно, может, час, может, два дня – твои мозги и легкие – просто салат из Рипли. Выглядишь, как ходячий куст ядовитого сумаха. А потом умираешь. Итак, упоминания о нашем маленьком сегодняшнем приключении не будет. По версии президента, корабль, сильно поврежденный при крушении, был либо взорван командой, либо взорвался сам. Все серые человечки погибли. Рипли, сначала распространившийся на небольшом участке, теперь постепенно погибает, очевидно, под действием холода. Кстати, русские подтверждают это. Кроме того, пришлось уничтожить животных – разносчиков инфекции.
– А человеческое население Джефферсон-трект?
– Президент Соединенных Штатов намеревается объявить, что приблизительно триста человек, из которых семьдесят – местные жители, а остальные – охотники, проверяются на наличие грибка Рипли. Он сообщит также, что, хотя некоторые, похоже, заражены, инфекция легко побеждается такими антибиотиками, как цефтин и огментин.
– А теперь слово спонсору, – добавил Оуэн.
Курц довольно рассмеялся.
– Впоследствии придется объявить, что Рипли оказался немного более стойким к антибиотикам, чем считалось ранее, и что несколько пациентов погибли. В печать попадут имена тех, кто действительно умер, либо от Рипли, либо из-за хреновых имплантатов. Знаете, как их называют люди?
– Да, срань-хорьки. Президент упомянет о них?
– Ни в коем случае. Те, кто наверху, считают, что срань-хорьки могут расстроить простого Джона Зрителя. Как и информация о нашем способе решения проблем здесь, в магазине Госслина, этом древнем салоне красоты.
– Окончательного решения, как вы сказали бы, – уточнил Оуэн. Он докурил сигарету до самого фильтра и раздавил окурок о край пустой кружки. Курц, не мигая, встретил взгляд Андерхилла.
– Да, можно назвать его и окончательным. Мы собираемся ликидировать около трехсот пятидесяти человек, в основном мужчин, но не могу не отметить, что зачистка включает также какое-то количество женщин и детей. Таким, пусть и весьма прискорбным, но единственным способом мы сумеем оградить человечество не только от пандемии, но и возможного завоевания. Согласитесь, что это печальная необходимость.
Гитлеру наверняка пришлось бы по душе подобное фуфло… Оуэн не успел задавить смертельно опасную мысль. Да и кто бы смог на его месте?! Но он, как умел, замаскировал, спрятал ее за потоком бессвязной чуши. Перехватил ли ее Курц? Невозможно сказать: уж слишком он хитер.
– Сколько всего задержанных? – осведомился Курц.
– Около семидесяти. И вдвое больше везут из Кинео: они должны прибыть часам к девяти, если погода не ухудшится.
Ухудшение погоды прогнозировалось после полуночи.