Ловец снов Кинг Стивен

4

Мгновение-другое он так и стоял спиной к Генри, который, задыхаясь, упал на колени в снег. По красному лицу текли струи талой воды. Какой-то частью сознания он отметил, что царапина, в которой рос байрум, начала чесаться.

Наконец Андерхилл повернулся и пошел назад.

– Откуда вы знаете о Рейплоу? Телепатия слабеет. Проникнуть так далеко вы не могли.

– Я знаю многое, – сказал Генри, поднимаясь, но тут же схватился за грудь в очередном приступе кашля. – Потому что во мне многое заложено. Я другой. Я и мои друзья, мы другие. Нас было четверо. Двое мертвы. Я здесь. Четвертый… Мистер Андерхилл, четвертый – ваша проблема. Не я, не люди, которых вы содержите в коровнике, не ваша Блю-группа, не подручный Курца, не «Империэл Вэлли». Только он.

Генри боролся с собой, не желая произносить имя. Джоунси, самый близкий ему из всех. Бивер и Пит были чудесными парнями, но только с Джоунси они мыслили одними и теми же категориями. В одном направлении. Только с ним он мог беседовать без слов. Только Джоунси был способен видеть линию и одновременно уноситься мечтами за любые границы и пределы. Но Джоунси больше нет, так ведь? Генри был в этом твердо уверен. В тот момент, когда красно-черное облако промчалось мимо, он еще существовал, вернее, не он, а крохотная его частица, но сейчас старый друг уже съеден заживо. Пусть сердце его бьется, а глаза видят, но истинный Джоунси так же мертв, как Пит и Бив.

– Ваша проблема – Джоунси. Гэри Джоунс из Бруклина, штат Массачусетс.

– Не только моя, но и Курца. – Андерхилл говорил слишком тихо, чтобы его можно было расслышать сквозь вой ветра, но Генри все равно услышал… услышал мозгом. Головой.

Андерхилл огляделся. Генри последовал его примеру и увидел людей, бегущих по тропе между трейлерами и прицепами, довольно далеко от изгороди. Однако весь участок вокруг магазина и коровника был беспощадно освещен, и даже сквозь ветер доносились рев моторов, заикающийся гул генераторов и крики солдат. Кто-то отдавал приказы через мегафон. Общий эффект был жутковато-ирреальным, словно они оба были захвачены штормом в обиталище призраков. Бегущие люди в самом деле походили на привидения, исчезающие один за другим в колеблющихся простынях снега.

– Здесь нельзя говорить, – бросил Андерхилл. – Слушайте меня и не заставляйте повторять ни единого слова, дружище.

И в голове Генри, где от обилия информации и обрывков чужих суждений все смешалось, как разобранный паззл, откуда-то возникла мысль Оуэна Андерхилла, ясная и четкая: «Дружище». Его слово. Поверить невозможно, что я употребил его слово!

– Слушаю, – кивнул Генри.

5

Сарай был на противоположной от коровника стороне участка, и хотя за дверями было так же светло, как и везде в этом адском концлагере, внутри стоял полумрак и сладко пахло сеном. И чем-то еще, чуть более резким.

На другом конце, прислонясь спинами к стене, сидели четверо мужчин и женщина, все в оранжевых охотничьих жилетах, передавая друг другу косячок. В сарае было всего два окна: одно – выходившее на загон, другое – на изгородь и лес. Стекло, заплывшее грязью, немного смягчало режущий глаза свет. Лица обреченных казались серыми. Уже мертвыми.

– Хочешь затянуться? – напряженно, почти жалобно спросил тот, что держал косячок, и с готовностью протянул косячок. Ничего себе, не пожалел травки! Настоящая сигарета.

– Нет. Хочу, чтобы вы отсюда убрались, – сказал Генри.

Они непонимающе уставились на него. Женщина была замужем за тем, кто держал косячок. Малый, сидевший слева, был ее деверем. Остальным просто не терпелось раскумариться даровой травкой.

– Возвращайтесь в коровник, – повторил Генри.

– Не пойдет, – ответил кто-то. – Слишком много народа. Предпочитаем некоторые удобства. И поскольку мы заняли это местечко первыми, а вам, очевидно, не до вежливости, предлагаю…

– Понятно, – перебил Генри, хватаясь за повязку на ноге. – Байрум. То, что они именуют Рипли. Кое-кто из вас, возможно, уже подхватил его. Вот вы, Чарлз… – Он показал на пятого мужчину, грузного и лысого.

– Нет! – вскрикнул Чарлз, но остальные уже отодвигались от него. Тот, что с косячком (Даррен Чайлз из Ньютона, штат Массачусетс), судорожно вдохнул дым.

– Да, – кивнул Генри. – В полном расцвете. И у вас, Мона. Нет, Марша. Марша, вот как вас зовут.

– Ничего у меня нет, – охнула женщина и встала, прижимаясь спиной к стенке и глядя на Генри широко раскрытыми испуганными глазами. Глазами лани. Скоро все они будут мертвы, и Марша тоже. Оставалось надеяться, что она не прочтет именно эту мысль. – Я чистая, мистер. Мы все здесь чисты, кроме вас!

Она взглянула на мужа, не бог весть какого исполина, но все же поплотнее Генри. Впрочем, как и остальные. Не выше, а именно плотнее.

– Выброси его отсюда, Дейр.

– Есть два типа Рипли, – начал Генри, констатируя собственное предположение как факт… но чем больше он об этом думал, тем правдоподобнее казалась ему идея. – Назовем его Рипли первичный и Рипли вторичный. Я совершенно уверен, что если вы не получили дозу живых спор с пищей или воздухом и не имеете открытых ран, значит, повезло. Вы можете победить его.

Теперь они все пялились на него огромными оленьими глазами, и Генри ощутил мгновенное всесокрушающее отчаяние. Ну почему он не мог попросту покончить с собой, тихо и пристойно?

– У меня Рипли первичный, – объявил он, развязывая футболку. Никто не осмелился присмотреться к ране, и Генри сделал это за всех. Длинный порез зарос байрумом. Несколько прядей длиной дюйма в три слабо колебались, как бурая водоросль в приливном течении. Он чувствовал, как корни грибка проникают все глубже, вызывая зуд, разрушая его плоть. Пытаясь думать. И это было хуже всего: оно пыталось думать.

Они медленно крались к двери, очевидно, ожидая подходящего момента, чтобы рвануть отсюда со всех ног. Но вместо этого вдруг замерли.

– Мистер, вы можете помочь нам? – дрожащим детским голоском спросила Марша. Даррен, ее муж, обнял жену.

– Не знаю, – признался Генри. – Вероятно, нет, но… все может быть… А сейчас идите. Я уберусь отсюда через полчаса. Может, меньше, но вам лучше побыть в коровнике с остальными.

– Почему? – спросил Даррен Чайлз, мистер Убойный Косячок из Ньютона.

И Генри, у которого возник призрак идеи (ничего похожего на план), честно ответил:

– Понятия не имею. Просто чувствую.

Они вышли, оставив сарай во владение Генри.

6

Под окном, выходившим на изгородь, лежала связка полусгнившего сена, на которой сидел Даррен, когда вошел Генри (как владелец косячка он мог рассчитывать на самое удобное место), и теперь Генри пристроился на вязанке, безвольно бросив руки на колени. Ему ужасно хотелось спать, несмотря на хор голосов, гудевших в голове, и на сильный зуд в левой ноге (грибок появился и во рту, на месте выпавшего зуба).

Он почувствовал появление Андерхилла еще до того, как Андерхилл подошел к окну и заговорил.

– Я с подветренной стороны и в тени здания, – сказал Андерхилл. – Я курю. Если кто-то подойдет, тебя здесь нет.

– О’кей.

– Попробуй соврать, и я тут же уйду, и больше ты за всю свою короткую жизнь не скажешь мне ни слова… вслух или как-то иначе.

– О’кей.

– Как ты избавился от здешних обитателей?

– Какое тебе дело? – Минуту назад Генри был готов поклясться, что слишком устал, чтобы злиться. Но сейчас… – Это было что-то вроде чертова теста?

– Не валяй дурака.

– Я сказал, что у меня Рипли первичный, то есть чистую правду. Они немедленно смылись, – сказал Генри и, помедлив, добавил: – Ты тоже заразился, верно?

– Почему ты так считаешь?

Голос Андерхилла вроде бы не изменился: все такой же спокойный, ровный, и все же Генри как психиатр сумел распознать все признаки. Каким бы ни был Андерхилл, приходилось признать, что он человек невероятно трезвый и рассудительный. Что ж, он только что сделал первый шаг в нужном направлении. Кроме того, подумал он, не повредит, если Оуэн поймет, что терять ему, в сущности, нечего.

– Красные полоски на заусенцах, верно? И немного в одном ухе.

– Тебе бы сейчас в Лас-Вегас, приятель. Конец бы всем казино… – Генри увидел тлеющий глазок сигареты, поднесенной к губам Андерхилла. Как бы ветер ее не задул.

– Ты получил первичный непосредственно из источника заражения. Я совершенно уверен, что вторичный можно подхватить, коснувшись чего-то, на чем он растет: дерево, мох, олень, собака, другой человек. Все равно что дотронуться до ядовитого сумаха: сразу ожог. Не думай, что ваши медики этого не знают. Я получил информацию непосредственно от них. Моя голова все равно что чертова спутниковая антенна, которая ловит все передачи подряд. Понятия не имею, откуда берется половина всех сведений, но это не важно. Но кое-что медикам все же неизвестно. Серые называют красную растительность «байрум», слово, означающее «состав жизни». При определенных обстоятельствах первичный грибок может выращивать имплантаты.

– Срань-хорьков, иначе говоря.

– Срань-хорьки – это хорошо. Мне нравится. Они появляются из байрума, потом откладывают яйца, из которых появляются новые хорьки, и так далее, и тому подобное. По крайней мере мне так кажется. Правда, здесь большинство яиц погибает. Трудно сказать, в чем причина: холод ли, атмосфера или еще что-то. Но сейчас речь идет о байруме. Пока это все, чем располагают инопланетяне. То, что действительно срабатывает.

– Состав жизни.

– Угу, но послушай, серым здесь туго приходится, может, потому они и торчали здесь так долго, почти полвека, прежде чем сделать первый ход. Хорьки, например. Предполагалось, что они станут сапрофитами, знаешь, что это означает?

– Генри… тебя так зовут… верно? Генри?.. Генри, какое отношение это имеет к нашей нынешней…

– Самое прямое. И если не хочешь нести большую часть ответственности за гибель жизни на космическом корабле Земля, если, разумеется, не считать жизнью кучи межзвездных кудзу, советую заткнуться и слушать.

Пауза. А потом:

– Слушаю.

– Сапрофиты – доброкачественные бактерии-паразиты. Они живут в наших внутренностях, и мы каждый день глотаем их с молочными продуктами. Со сладким ацидофильным молоком, например, и с йогуртом. Мы даем им среду обитания, и они дают нам кое-что взамен. Лактобактерии, например, улучшают пищеварение. Хорьки – в обстоятельствах, обычных для каких-то иных миров, с совершенно иной, чем у нас, экологией – вырастают дюйма на два, не больше. Думаю, что, оказавшись в женском организме, они могут как-то влиять на воспроизведение, но не убивают. Никого. Просто живут в кишечнике. Мы даем им пищу, они пробуждают в нас телепатические способности. Честный обмен. Только они также превращают нас в телеканалы. Мы – ТВ серых человечков.

– И ты знаешь все это, потому что в тебе живет такая же тварь? – В голосе Андерхилла не было отвращения, но Генри ясно ощутил его в мозгу собеседника: жгучее, пульсирующее, как щупальца осьминога. – Один из так называемых нормальных хорьков?

– Нет. – Пока нет. Кажется.

– В таком случае, откуда ты взял все это? Или просто сочиняешь? Разыгравшееся воображение? Пытаешься выписать себе пропуск на волю?

– По-моему, совершенно не важно, откуда мне все это известно, Оуэн, но ты понимаешь, что я не лгу. Ты же читаешь мои мысли.

– Да, ты думаешь, что говоришь правду. Больше я ничего не знаю. Или воображаешь, что я херов ясновидящий? Всю жизнь читал ваши сраные мысли? Как глубоко я, по-твоему, могу проникнуть?

– Не знаю. Должно быть, немного глубже, если байрум распространится, но до меня тебе далеко.

– Потому что ты другой. – Скептицизм, не только в голосе, но и в мыслях Андерхилла.

– Приятель, до сегодняшнего дня я и понятия не имел, насколько другой. Но не обращай внимания. Я хочу, чтобы ты понял главное: серые опарафинились по самое некуда. Наверное, впервые в истории они вступили в настоящую битву за власть, прежде всего потому, что хорьки, попадая в человека, превращаются из сапрофитов в злокачественных паразитов. Не перестают есть и не перестают расти. Это рак, Андерхилл, особая форма рака. Во-вторых, байрум. Пока что он в отличие от иных планет с трудом выживает в нашем мире. Ученые и эксперты, которые правят этим родео, думают, что холод замедляет его развитие, но я так не считаю, вернее, считаю, что причина не только в этом. Не могу сказать с уверенностью, потому что они тоже ничего не понимают, но…

– Стоп, стоп… – В темноте мелькнула короткая вспышка: это Андерхилл зажег еще одну сигарету, которую тоже съест ветер. – Ты сейчас имел в виду не медиков, верно?

– Нет.

– Воображаешь, будто общаешься с серыми человечками. Телепатически.

– По-моему… с одним из них. Можно сказать, между нами налажена бесперебойная связь.

– С тем Джоунси, о котором ты говорил?

– Оуэн, я не уверен. Не до конца. Но главное, они проигрывают. Я, ты, люди, которые были с тобой у корабля, все мы, возможно, не встретим нынешнее Рождество. Не стану врать. Мы получили высокие концентрированные дозы. Но…

– Я-то уж точно, – перебил Оуэн. – И Эдвардс тоже, проявилось мгновенно, как на полароиде.

– Но даже если байрум в самом деле скрутит тебя, не думаю, что ты можешь разнести его так уж широко. Не настолько он опасен. В амбаре есть немало людей, которые так его и не подхватят, сколько бы зараженных там ни оказалось, а если и подхватят, то свалятся с байрумом вторичным, или Рипли, как тебе угодно.

– Лучше байрум.

– О’кей. Они смогут, в свою очередь, передать его кое-кому, но в очень слабой форме, которую можно назвать байрум-три. Вполне вероятно, что и этим дело не закончится, но уж для того, чтобы разглядеть байрум-четыре, понадобится микроскоп или анализ крови. Потом он исчезнет.

– Не забывай о мгновенном воспроизведении.

– Первое: серые – возможно, не что иное, как системы доставки байрума – уже уничтожены. Те, кого не убила среда, как микробы в конце концов прикончили марсиан в «Войне миров», расстреляны из пулеметов. Все, кроме одного… возможно, того, от которого я получаю информацию. Но в физическом смысле его тоже не существует. Второе: хорьки не сработали. Как любой рак, они в конце концов пожирают сами себя. Те же, которые прогрызают себе дорогу и выходят наружу из прямой кишки, быстро погибают в неблагоприятной для них внешней среде. Третье: байрум тоже не так действенен, но если ему дать время вырасти и найти места обитания, он может мутировать. Научится приспосабливаться. Может быть, править.

– Мы собираемся стереть это место с лица земли, – сказал Андерхилл. – Превратить весь Джефферсон-трект в выжженную зону.

Генри едва не завопил от бессильной злости, и, вероятно, что-то выплеснулось наружу. Послышался глухой стук. Андерхилла отшвырнуло к стене, ударило спиной о потемневшие доски.

– То, что вы здесь творите, не имеет смысла, – процедил Генри сквозь зубы. – Люди, которых вы заперли, не могут распространить грибок, хорьки не могут распространить грибок, и байрум тоже не может распространяться самостоятельно. Если ваши парни свернут палатки и просто уберутся отсюда, природа позаботится о себе и сотрет всю эту бессмыслицу как ошибочное уравнение. Думаю, серым пришлось показаться вам на глаза, потому что они на хрен не верят тому, что происходит. Похоже, это был просто акт самоубийства, вдохновляемый некоей серой версией мистера Курца. Они никак не могут осмыслить собственное поражение. Их девиз: «Мы всегда выигрываем». Или «побеждаем».

– Откуда ты…

– Но тут в последнюю минуту, Андерхилл, может, и в последнюю секунду, один из них нашел человека, поразительно отличающегося от остальных. Такого, с которым способны войти в контакт не только серые, но хорьки и даже байрум. Он ваша «Тифозная Мэри». И уже выбрался из секретной зоны, сводя все, что вы здесь сделали, к нулю.

– Гэри Джоунс.

– Совершенно верно.

– Что делает его не таким, как все?

Как ни больно было Генри касаться этой темы, все же приходилось кое-что открыть Андерхиллу.

– Он, я и еще двое друзей, теперь погибших, когда-то знали человека, который был абсолютно другим. Другим в корне. Настоящий телепат, без всякого байрума. Он каким-то образом повлиял на нас. Повстречай мы его, когда стали старше, вряд ли такое было бы возможно, но в том возрасте мы были особенно… уязвимы, так сказать, к тому, что он нам дал. Потом, годы спустя, кое-что случилось с Джоунси, правда, не имеющее отношения к этому необыкновенному мальчику.

Но последнее, как подозревал Генри, не было правдой: хотя Джоунси едва не погиб под колесами машины в Кембридже, а Даддитс, насколько знал Генри, в жизни не выезжал из штата Мэн, он каким-то образом причастен к последним роковым переменам в Джоунси. И ко всему происходящему. Он знал это.

– Прикажешь мне… что? Просто поверить в это? Проглотить, как микстуру от кашля?

Он не видел, как в душистом мраке сарая губы Генри растянулись в невеселой улыбке.

– Оуэн, – вздохнул он, – ты и так этому веришь. Я телепат, не забыл? Самый страшный в джунглях. Однако вопрос… вопрос… в том…

Генри задал вопрос мысленно.

7

Стоя за изгородью у задней стены старого сарая, терпеливо морозя яйца, опустив маску, чтобы иметь возможность курить сигареты, которых терпеть не мог (он раздобыл новую пачку в гарнизонной лавчонке), Оуэн растерянно озирался. Несмотря на то что ситуация весьма мало располагала к веселью, все же, когда человек в сарае в ответ на вполне резонный вопрос отрезал с нетерпеливой прямотой: «Ты и так этому веришь. Я телепат, не забыл», – с губ Оуэна сорвался короткий горький смешок. Курц сказал, что, если телепатия станет одним из постоянных свойств человеческого мозга, общество в его нынешнем виде ждет крах. Умом Оуэн понимал правоту Курца, но сейчас осознал ее на некоем глубинном, нутряном уровне.

– Однако вопрос… вопрос… в том…

Что мы собираемся предпринять?

У измученного Оуэна нашелся только один ответ:

– Думаю, нужно снаряжать погоню за Джоунсом. Но даст ли это что-нибудь? У нас есть время?

– Да, но очень мало.

Оуэн пытался понять, что кроется за ответом Генри, но его сил явно не хватало. Однако он был уверен, что почти все, сказанное этим человеком, – правда. Либо он свято верит в то, что говорит правду. Видит Бог, я тоже хочу верить, что это правда. И под любым предлогом убраться отсюда до начала бойни.

– Нет, – сказал Генри, и Оуэн впервые заметил, что голос у него не совсем твердый. Похоже, он чем-то расстроен. – Бойни не будет. Курцу не удастся прикончить почти триста человек. Людей, которые никак не могут повлиять на происходящее. Они всего лишь… О Господи, они всего лишь невинные жертвы! Случайные свидетели катастрофы!

Оуэн не удивился, обнаружив, что искренне наслаждается смущением Генри. Видит Бог, сам Генри немало потрудился над тем, чтобы лишить его душевного равновесия.

– Что вы предлагаете? Особенно если учесть, что сейчас главное – ваш приятель Джоунси.

– Да, но… – запнулся Генри. Теперь его внутренний голос звучал чуть громче, но ненамного. Я не думал, что мы уйдем и бросим их на съедение.

– Мы не уйдем. Сбежим, как пара крыс с горящими хвостами, – пояснил Оуэн и, затянувшись в последний раз, бросил третью сигарету. И долго смотрел, как ветер катит ее по снегу. К этому времени по обе стороны сарая возвышались гигантские сугробы. По опустевшему выгулу мела поземка, с неба продолжал валить снег. Ехать куда-то в такую погоду – чистое безумие.

Придется раздобыть хотя бы «сноу кэт», подумал Оуэн. К полуночи даже полноприводный грузовик не пробьется через такие заносы.

– Убей Курца, – тихо сказал Генри. – Это единственный выход. Будет легче ускользнуть, если некому отдавать приказы. Кроме того, биологическая… зачистка отложится на неопределенное время.

– Как все просто, – сухо рассмеялся Оуэн. – Андерхилл, агент 007 с лицензией на убийство.

Он раскурил четвертую сигарету, прикрывая зажигалку ладонями. Пальцы, даже в перчатках, успели онеметь. Если мы немедленно не договоримся, я здесь заледенею, подумал он.

– Подумаешь, что тут такого сложного? – удивился Генри, понимая, как тяжело Оуэну принять такое решение. Сам Оуэн чувствовал (и почти слышал), как мучительно пытается он ничего не видеть и не знать, не ухудшать и без того безнадежное положение вещей. – Просто войди и прихлопни его.

– Не выйдет. – Оуэн послал Генри мысленную картину: Фредди Джонсон и другие члены так называемой «Империэл Вэлли» следят за «виннебаго» Курца. – Кроме того, фургон оборудован системой динамиков. Если что-то случится, мигом нагрянут крутые парни. Но, может, я его достану. Скорее всего нет, потому что охрана у него, как у колумбийского кокаинового барона, особенно во время активных боевых операций. Но попробовать можно. Я и сам не так уж плох. Но это чистое самоубийство. Если в его распоряжении Фредди Джонсон, значит, поблизости вертятся Кейт Галлахер… Марвел Ричардсон… Карл Фридман… Джослин Макэвой. Крутые парни и девочки. Генри, я убью Курца, они убьют меня, шишки, которые стоят у руля этого шоу, пошлют нового чистильщика – какой-нибудь клон Курца, который подхватит поводья, выпавшие из рук мертвого единомышленника. А может, просто назначат на его место Кейт. Видит Бог, для этого она достаточно безумна. Заключенным дадут дополнительных двенадцать часов на то, чтобы хорошенько провариться в собственном соку, но в конце концов поджарят. Единственная разница в том, что вместо того, чтобы весело устремиться вместе со мной сквозь бурю и метель, красавчик, ты сгоришь вместе с остальными. А тем временем твой приятель Джоунси успеет добраться… куда?

– Думаю, пока благоразумнее всего держать место назначения в секрете.

Оуэн тем не менее попробовал применить все свои телепатические способности и на миг уловил размытое и странное изображение: высокое белое здание в снегу, цилиндрическое, как силосная башня… но все тут же пропало, сменившись изображением белой лошади – чем-то похожей на единорога, – бегущей мимо таблички, на которой красовалась стрелка и надпись красными буквами:

В БЕНБЕРРИ-КРОСС.

– Ты глушишь меня! – раздраженно проговорил он.

– Можешь считать, что так. А можешь рассматривать это как обучение методике, которую тебе лучше усвоить, если хочешь сохранить наш разговор в тайне.

– Угу. – На самом деле Оуэн ничуть не расстроился. И правда, совсем не плохо уметь вот так глушить всякого, кто бесцеремонно лезет в твои мысли. Кроме того, Генри все-таки знал, куда стремится его друг, Тифозный Джоунси. Недаром Оуэн видел неясные картины в голове Генри.

– Генри, выслушай меня.

– Валяй.

– Предлагаю простейший и самый безопасный план. Первое: если время не слишком поджимает, нам нужно поспать.

– Согласен. Непонятно, как я еще держусь на ногах.

– Часа в три ночи я начну действовать. Курц отдал приказ следить за любыми передвижениями, и охрана будет начеку, но если глаз Большого Брата немного прикроется, то не раньше четырех. Люди к тому времени устанут и потеряют бдительность. Мы должны уложиться в интервал от четырех до шести. Я отвлеку часовых и закорочу ток в изгороди: это легче всего. Минут через пять после того, как начнется переполох, я подведу сюда снегоход и… – Оуэн обнаружил, что телепатия имеет немалые преимущества по сравнению со словесным общением. Не переставая говорить, он послал Генри изображение горящего вертолета МН-6 «литл берд» и солдат, бегущих к нему, – …и в путь.

– Оставив на милость Курца беззащитных людей, которых он намеревается превратить в угольки? Не говоря уже о Блю-группе. Сколько там? Еще триста?

Оуэн, служивший в армии с девятнадцати лет и вот уже восемь как ставший одним из чистильщиков Курца, послал два жестких слова по ментальному каналу, установленному между ними: Допустимые потери.

Тень Генри Девлина за грязным стеклом шевельнулась и поднялась.

Нет, ответил он.

8

Нет? То есть как «нет»?

Нет. Я их не брошу.

Можешь предложить что-нибудь получше?

И тут Оуэн, к своему невероятному ужасу, осознал: Генри уверен в том, что может. Фрагменты и обрывки этой идеи (было бы чересчур великодушно назвать ее планом) пролетали через мозг Оуэна, подобно хвосту кометы. От неожиданности он задохнулся и даже не заметил, как сигарета выпала из пальцев и унеслась, подхваченная ветром.

Ты псих.

Ничего подобного. Нам нужно отвлечь их, чтобы смыться, ты уже это понял. Считай это отвлекающим фактором.

Их все равно убьют!

Некоторых. Может, большинство. Но это шанс. Какой шанс у них будет в горящем амбаре?

– И не забывай о Курце, – добавил Генри вслух. – Если его поставят перед фактом побега двухсот заключенных, многие из которых будут счастливы поведать первому попавшемуся репортеру о том, как наложившее в штаны от страха правительство США санкционировало массовые убийства здесь, на американской земле, поверь, ему будет не до нас. Поводов для волнений у него и без того появится достаточно.

Ты не знаешь Эйба Курца, подумал Оуэн. И ничего не знаешь о Черте Курца. Как и он сам. Почти ничего. До сегодняшнего дня.

Но в предложении Генри был некий безумный смысл. И некое зерно искупления. По мере того как этот бесконечный день четырнадцатого ноября катился к полуночи и шансы прожить хотя бы до конца недели увеличивались, Оуэн без особого удивления понял, что идея искупления не лишена привлекательности.

– Генри!

– Да, Оуэн, я тут.

– Знаешь, мне всегда становилось не по себе при мысли о том, что я натворил в доме Рейплоу.

– Знаю.

– И все же я бы сделал это еще раз. Что за чертовщина?

Генри, оставшийся прекрасным психиатром даже после того, как стал помышлять о самоубийстве, промолчал. Да и что скажешь? Некая извращенность всегда присутствует в человеческом характере. Нормальное поведение. Грустно, но правда.

– Ладно, – решил наконец Оуэн. – Ты покупаешь дом, я его обставляю. По рукам?

– По рукам, – мгновенно ответил Генри.

– Ты в самом деле можешь научить меня глушить непрошеных гостей? Думаю, мне это понадобится.

– Могу. Уверен.

– Ладно. Слушай.

Следующие три минуты говорил Оуэн, иногда вслух, иногда пускал в ход телепатию. Оба достигли той точки, когда различия между способами общения больше не существовало: слова и мысли стали одним.

Глава 16

Дерри