Ловец снов Кинг Стивен

Джоунси покачал головой. Очень медленно.

– Кое-что забывалось, кое-что мы переросли, но мы навек отравлены той историей с Ричи Гренадо. Она разъедала нас, совсем как Оуэна Андерхилла – тот случай с разбитым блюдом Рейплоу.

Джоунси не нужно было спрашивать, что за случай: в Вайоминге у них было бесконечно много времени, чтобы рассказать друг другу недостающие части истории.

– Знаешь, есть старое стихотворение о человеке, пытавшемся обогнать самого Бога, – задумчиво протянул Генри. – «Небесная гончая». Даддитс, конечно, не был Богом, упаси Господь, но он был нашей гончей. Мы бежали быстро, как могли, но…

– Так и не смогли вырваться из Ловца снов, верно? – договорил Джоунси. – Никто из нас так и не сумел. А потом пришли они. Байрум. Безмозглые споры в космических кораблях, созданных другой расой. Это все, чем они были? Все, чем были?

– Думаю, мы никогда не узнаем. Прошлой осенью мы нашли ответ только на один вопрос. Веками мы смотрели на звезды и спрашивали себя, одни ли мы во вселенной. Что ж, теперь мы знаем, что не одни. Большая радость, ничего не скажешь! Джерритсен… помнишь Джерритсена?

Джоунси кивнул. Разумеется, он помнил Терри Джерритсена, флотского психолога, из той команды, что допрашивала их в Вайоминге. Он еще любил подшучивать над тем, как типично для дядюшки Сэмми засунуть его в такую глушь, где ближайшая вода – коровий пруд Ларса Килборна. Джерритсен и Генри стали близкими – если и не друзьями, то лишь потому, что не позволяла ситуация. Пусть с Джоунси и Генри хорошо обращались, все же в Вайоминге они не просто гостили. Зато Генри Девлин и Терри Джерритсен были коллегами, а подобные вещи всегда имеют значение.

– Джерритсен с самого начала предполагал, что ответы получены на два вопроса: мы не одни во вселенной и не единственные разумные существа во вселенной. Я всячески старался убедить его, что второй постулат основан на ложном посыле, все равно что дом, построенный на песке. Не думаю, что до него дошло, но мне, похоже, удалось посеять в его душе зерно сомнения. Чем или кем ни были байрумы, они не кораблестроители, а раса, построившая корабль, вполне могла исчезнуть. Или превратиться в байрумов.

– Мистера Грея глупым не назовешь.

– Нет, он удивительно поумнел с той минуты, как пробрался в твою голову, с этим нельзя не согласиться. Мистер Грей был тобой, Джоунси. Украл твои эмоции, твою память, твою любовь к бекону.

– Я теперь его в рот не беру.

– Почему-то это меня не удивляет. Он похитил твою индивидуальность, а это включало и вывихи подсознания. Все, что ты любил в ужастиках Марио Бейвы и вестернах Серджио Леоне, все, что питается страхом и насилием… старина, мистер Грей обожал это дерьмо. И почему бы нет? Все это примитивные орудия выживания. И как оставшийся последним из своего вида во враждебной среде, он хватался за любое орудие, до которого мог дотянуться.

– Дерьмо собачье, – бросил Джоунси. На лице явственно отразилось отвращение, которое он питал к этой мысли.

– Ничего подобного. В «Дыре в стене» ты видел то, что и ожидал увидеть, все, что вбил себе в голову, – пришельца из «Секретных материалов» – тире – «Близких контактов третьего рода». Ты вдохнул байрум… Вне всяких сомнений, это и было единственным физическим контактом. Но ты оказался полностью невосприимчив к нему. Как, насколько нам теперь известно, не менее пятидесяти процентов представителей человеческой расы. Подхватил ты нечто вроде намерения – направленной вслепую директивы. Блин, для этого нет слова, потому что не существует слова для них. Но, думаю, он проник в тебя, потому что ты поверил, будто он там был.

– Хочешь сказать, – начал Джоунси, глядя поверх головки спящего сына, – что я едва не уничтожил человечество из-за типичного случая истерической беременности?

– Нет, конечно же, нет, – помотал головой Генри. – Будь это так, все прошло бы бесследно, не тяжелее, чем… чем… простуда. Но мысль о мистере Грее застряла в тебе, как муха в паутине.

– Вернее, в Ловце снов.

– Да.

Оба замолчали. Скоро Карла позовет их есть сосиски и гамбургеры, картофельный салат и арбуз, под голубым щитом бесконечно проницаемого неба.

– Скажешь, все это совпадение? – не выдержал Джоунси. – Что они случайно очутились в Джефферсон-трект, как раз в то время, когда там был я? И не только я! Ты и Пит с Бивом. Плюс Даддитс всего в паре сотен миль к югу, не забывай. Потому что Даддитс связывал нас. Удерживал вместе.

– Даддитс всегда был обоюдоострым мечом. С одной стороны – Джози Ринкенхауэр, Даддитс-спаситель, Даддитс-герой. С другой – Ричи Гренадо – Даддитс-убийца. Только Даддитсу требовались мы. Чтобы помочь найти. Чтобы помочь убить. Я в этом уверен. Мы обладали более глубоким подсознанием. Питали его ненавистью и страхом, боязнью, что Ричи Гренадо действительно достанет нас, как обещал. В нас всегда было больше тьмы, чем в Даддитсе. Злости в нем было ровно настолько, чтобы поставить колышек на несколько цифр назад, и то, больше чтобы позабавиться. Все же… помнишь тот случай, когда Пит нахлобучил Даддитсу кепку на глаза, и тот влепился в стену?

Джоунси что-то припоминал… весьма смутно. Кажется, дело было в торговом центре. В далекой молодости, когда слоняться по магазинам считалось развлечением. День другой, дерьмо все то же.

– С тех пор, когда бы мы ни играли в игру Даддитса, Пит неизменно проигрывал. Даддитс всегда уменьшал его очки, и никто ничего не заподозрил. Наверное, считали это простым совпадением, но в свете всего случившегося я склонен в этом усомниться.

– Думаешь, даже Даддитс знал, что платить по счетам – самая сволочная штука на свете?

– Он научился этому у нас, Джоунси.

– Даддитс дал мистеру Грею точку опоры. Точку умственной опоры. Не забывай этого.

Нет, подумал Джоунси, он никогда этого не забудет.

– На нашем конце все началось с Даддитса, – продолжал Генри. – Мы стали не такими, как все, с той минуты, как встретили его. Пойми, это правда. Такие истории, как с Ричи Гренадо, бросались в глаза, слишком уж выделялись в нашем сознании. Но были и другие, поменьше, и я уверен, что стоит хорошенько подумать, как ты со мной согласишься.

– Дефаньяк, – тихо сказал Джоунси.

– Это еще кто?

– Тот мальчишка, которого я поймал на вранье, перед самым несчастным случаем. Представляешь, узнал, что он шпаргалил, хотя меня даже на экзамене не было.

– Видишь? Но все-таки именно Даддитс сломал серого сукина сына. Скажу больше, похоже, именно Даддитс спас мне жизнь на Ист-стрит. Вполне возможно, что когда подельник Курца заглянул в «хамви», чтобы проверить, как обстоят дела с нами, в голове у него сидел маленький Даддитс, повторявший: «Не волнуйтесь, старина босс, идите по своим делам, они мертвы».

Но Джоунси не хотел расставаться с прежней мыслью.

– Хочешь сказать, то, что байрум установил связь с нами, именно нами обоими, из всего остального – просто произвольный выбор? Совпадение? Именно так считал Джерритсен, хотя никогда не говорил вслух. Но его позиция была и без того достаточно ясна.

– Почему нет? Немало ученых, блестящих умов вроде Стивена Джея Гулда, уверены, что жизнь на земле сохранилась благодаря цепи невероятных совпадений.

– А ты? Ты тоже так думаешь?

Генри поднял руки. Трудно ответить, не воззвав к Господу, который вновь прокрался в его жизнь за последние несколько месяцев. С черного хода, как оказалось, и в тишине многих бессонных ночей. Но разве обязательно призывать этого древнего бога из машины, чтобы хоть как-то объяснить случившееся?

– Я верю в то, что Даддитс, – это мы, Джоунси. L’infant c’est moi… toi… tout le monde…[82] Раса, вид, ген; игра, сет, матч. Мы все, в сумме своей, Даддитсы, и наши благороднейшие устремления сводятся не более чем к попыткам знать, где лежит желтая коробка для завтрака, и умению завязывать шнурки на кроссовках: «ока? Уда?» Самые грешные желания, самые злые поступки в космическом масштабе выглядят не более чем подтасовка карт. Воткнуть колышки на несколько цифр назад и притвориться наивным, ничего не понимающим дурачком. И это верх всего!

Джоунси с интересом уставился на него.

– Все это либо поразительно, либо ужасно. Не могу сказать, что именно.

– Это и не важно.

Немного подумав, Джоунси снова пошел в наступление:

– Если все мы Даддитсы, кто поет нам? Кто нам поет колыбельную, помогает нам уснуть, убаюкивает, когда нам грустно и страшно?

– О, Господь все еще не оставляет нас, – ответил Генри и тут же прикусил язык, но было уже поздно! Несмотря на все свои искренние намерения, все же проговорился! Так бы и удавил себя!

– Так это Господь не дал последнему хорьку провалиться в шахту опоры? Потому что, попади эта тварь в воду…

Строго говоря, последним был хорек, выведенный Перлмуттером, но это хороший довод, достойный меткого ответа.

– Не спорю, неприятностей было бы хоть отбавляй, по крайней мере на следующие два года. Думаю, дело не ограничилось бы массовым бегством из центра Бостона. Но уничтожить человечество? Вряд ли. Мы для них – неосвоенная территория. Мистер Грей знал это, твои записи под гипнозом…

– Не упоминай об этом.

Джоунси прослушал парочку и решил, что сделал самую большую ошибку из тех, что натворил в Вайоминге. Слушать себя в образе мистера Грея, а под глубоким гипнозом он действительно становился мистером Греем, – было все равно что внимать злобному привидению. Временами он думал, что оказался единственным человеком на свете, по-настоящему понимавшим, что значит быть изнасилованным. Некоторые вещи лучше забыть сразу. И больше не вспоминать.

– Прости.

Джоунси отмахнулся – мол, все в порядке – но все же сильно побледнел.

– Просто я хочу сказать, что все мы в большей или меньшей степени чувственные представления, умственные образы, живущие в Ловце снов. Мне самому неприятно, как это звучит, дешевый трансцендентализм, оловянные кольца в ушах, но правильного слова и для этого явления не подберешь. Когда-нибудь, конечно, найдется нужное определение, ну а пока сойдет и Ловец снов.

Генри грузно повернулся. Джоунси сделал то же самое, уложив поудобнее Ноэла. Над дверью коттеджа висел Ловец снов, привезенный в подарок Генри. Джоунси немедленно прибил его к притолоке, как крестьянин-католик, распятием отгоняющий вампиров от жилья.

– Может, их просто тянуло к тебе, – предположил Генри. – К нам. Поворачиваются же к солнцу цветы, липнут к магниту железные опилки. Наверняка, впрочем, трудно сказать: слишком отличен от нас байрум.

– Они вернутся?

– О да, – кивнул Генри. – Они или другие. – Он поднял голову к темно-голубому небу. Небу позднего лета. Откуда-то со стороны водохранилища донесся крик орла. – Думаю, над этим стоит подумать. Но не сегодня.

– Мальчики! – крикнула Карла. – Обед готов!

Генри взял малыша у Джоунси. На секунду их руки соприкоснулись, соприкоснулись взгляды, соприкоснулись мысли. Генри улыбнулся. Джоунси ответил улыбкой. Они дружно спустились по ступенькам и пошли по газону: Джоунси чуть прихрамывая, Генри – со спящим ребенком на руках, и в этот момент единственной тьмой, крадущейся по пятам, были их тени, ползущие за ними по траве.

Ловелл, Мэн.29 мая 2000 года