Изгородь Буторин Андрей

Бледная Тень

Впервые я заметил ее полгода назад. Почувствовал за спиной, обернулся… Она мне не понравилась: тусклые волосы, широкие скулы, фигурка – тоже не ах. Я дал ей определение «бледная». А через пару дней добавил еще одно: «тень». Потому что, куда я ни шел, она шла за мной следом. На ней почти всегда была гарнитура: наушники с микрофоном. И почти всегда она что-то нашептывала. Возможно, зубрила какой-то язык, а скорее всего сочиняла стихи. О своей любви ко мне. Еще лишь второй день видя этот свой «хвостик», я спросил ее прямо, зачем она ходит за мной.

– Потому что люблю тебя, – сказала она обыденно-просто. – Не могу без тебя жить.

– Отвянь, – попросил я. – Ты совсем не в моем вкусе.

– Я знаю, – ничуть не смутилась она. – Но разве я тебе мешаю? Пристаю к тебе? Путаюсь под ногами? Я просто иду сзади.

– Ты дура?

– А ты видел умных влюбленных?

И она продолжала ходить за мной всюду, внезапно появляясь, когда я выходил из подъезда, и так же внезапно пропадая, когда я куда-нибудь заходил. Еще она исчезала, если я был не один. Быть еще чьей-то тенью она, видимо, не желала.

Первую неделю я злился.

– Уходи! – останавливался я. – Пошла прочь, дура!

– Ты купил этот город? – стягивала она наушники. – Эту улицу, воздух?..

Я скрипел зубами и шел дальше.

Через пару недель я привык к своей Бледной Тени. Через месяц перестал обращать внимание, как не придают значения обычным теням.

А вчера она не появилась. Я не сразу понял, отчего мне так неуютно. Завертел головой – и не нашел Бледной Тени. Я удивился, но подумал, что моя Тень – все-таки человек. Она может заболеть, у нее может быть неотложное дело… Но весь день я постоянно оглядывался. Мне явно не хватало моей Бледной Тени.

Сегодня ее не было тоже. Может, с ней что-то случилось? А ведь я не знаю ни ее адреса, ни имени, ни кто она такая вообще! Где мне ее искать?

Светило солнце. Позади, дразнясь, бежала настоящая тень – бледное подобие моей Бледной Тени. Я понял, что не могу без нее.

Если она не появится завтра, нужно будет выключить солнце.

Бой без правил

Доктор стоял в одном углу ринга, морская свинка – в другом. Доктор был стар и лыс, свинка – молода и волосата. Доктор любил лечить переломы, свинка любила море. Никто из них не любил драться. Но рефери махнул рукой, бросил короткое: «Бокс!» и резво отпрыгнул, дабы не быть смятым ураганом боя.

Морская свинка рванулась к сопернику. Соперник захромал навстречу свинке. Да, доктор был хром. Он хорошо лечил переломы другим, но другие плохо вылечили перелом ему. Но это было так давно, что он их давно простил. Он даже забыл, кто это такие.

Напрасно. Потому что они-то помнили все хорошо. Ведь это они сломали доктору ногу – давно, когда тот еще не был доктором. Он работал охранником в банке, а они промышляли грабежами. При очередном налете они и сломали ему ногу. Точнее, он сломал ногу об них. И уж лечить тот перелом они, конечно, не стали. Хотя бы потому, что в тюремной камере не было нужных инструментов, и уж тем более в ней не было сломанной ноги будущего доктора, которым тот как раз и стал, учась лечить свою ногу. А им не оставалось ничего другого, как вынашивать планы мести.

Они получили большой срок, которого хватило, чтобы составить суперплан. Он мог бы войти в учебники, если бы они посвятили в него их писателей. Они решили выдрессировать морскую свинку. Бойцовую морскую свинку! Поскольку лишь свинку им разрешили держать в камере.

Прошло сорок лет после тех драматичных событий. Они бы откинулись раньше, но свинки дохли, а им не удавалось добиться требуемого, поэтому срок приходилось подматывать.

Но вот свинка-боец была создана! Чтобы не получить еще один срок, они пошли на хитрость и вместо драки в подворотне устроили врагу формально честный спортивный бой.

Они сказали ему: «Надо!», а это слово было для доктора свято.

Но они просчитались. Свинка была гораздо меньше, чем доктор, и ее убойные удары не достигали цели. Мало того, на нее случайно наступил доктор той самой хромой ногой…

Так и не увидела свинка море, которое она любила и в честь которого была названа.

Отвергнутая жертва

– Доктор! Вы такой молодой, только-только получили диплом. Ну зачем вам я?

– Потому что вы…

– Я уже почти старая, посмотрите, какая у меня грубая кожа! А она – очень молоденькая, совсем еще юная.

– Но она…

– Вы только гляньте на ее тонкую кожицу: она почти что прозрачная! Коснитесь ее: это же чистый бархат! Только представьте, как вам с ней будет легко!

– Ну, как же вы…

– А как она смотрит на вас, вы заметили? Она готова на все!

– Но мне нужны вы!..

– Да почему обязательно я? Подумайте хорошенько, ведь я могу испортить вам жизнь, разрушить карьеру, покалечить вашу судьбу! С ней же вы не получите никаких проблем, вы и сами это прекрасно понимаете.

– Я понимаю, но…

– Вы не понимаете. Вы даже не можете понять на что я пошла. Ведь она – моя лучшая подруга! А я отдаю ее вам. Возможно, навсегда… А вы совсем не цените мою жертву!

– Я ценю, но мне нужна не она, а вы!

– Но почему? Почему именно я? Что во мне особенного?

– Вы знаете сами.

– Да, знаю. И соглашусь, что у нее этого нет. Но разве это так важно? Когда-нибудь потом у вас будут и такие, как я, и даже еще… интересней. Но сейчас… Поверьте, я желаю вам добра. Сейчас вам нужна только она.

– Перестаньте, прошу вас! Я устал повторять: мне нужны именно вы. Тем более, и я нужен вам. Очень нужен! Поверьте, я знаю, что говорю.

– Ну… хорошо. Вы умеете быть настойчивым, я вас зауважала. Но все-таки пусть она будет у вас первой. А я посмотрю. И, если у вас все получится, возможно, я и отвечу вам «да».

– Но в направлении на операцию стоит ваше, а не ее имя!.. Я против морской свинки! Как хотите, но моей первой пациенткой станете именно вы.

«Бла-бла-бла»

Парк, поздний вечер. Со светлого еще, июньского неба таращится пустыми глазницами прозрачная луна. Лениво чирикают птички. Красота! Сонная сказка.

Но Мите и Мане отнюдь не до сна. Они хотят целоваться.

– Бла-бла-бла… – озирается на фланирующие парочки юная и стеснительная Маня.

Митя более опытен в жизни, на его темени плешь.

– Бла-бла-бла! – берет он Маню за руку и решительно ведет в сторону темной боковой аллеи.

В глухой части парка Митя и Маня находят пустую лавочку.

– Бла-бла-бла, – бархатисто воркует Митя, привлекая к себе Маню за плечи.

– Бла-бла-бла… – закрывает та глаза и подставляет для поцелуя губы.

– Бла-бла-бла!.. – задыхаясь от страсти, жадно тянется к ним Митя…

– Бла-бла-бла! – вырастает перед влюбленными грозный силуэт хулигана. – Бла-бла-бла! – сплевывает он под ноги Мите, хватает за руку Маню и тащит ее в кусты.

– Бла-бла-бла!!! – истошно кричит Маня, умоляюще оглядываясь на Митю.

– Бла-бла-бла!.. – затихает вдали успокаивающий Митин голос.

– Бла-бла-бла!!! – выбегает Митя на центральную аллею.

– Бла-бла-бла… – испуганно обходят его гуляющие парочки.

– Бла-бла-бла! – радуется, увидев милиционера, Митя.

– Бла-бла-бла… – расстегивает пустую кобуру милиционер.

– Бла-бла-бла! – прижимает Митя к сердцу руки.

– Бла-бла-бла!.. – показывает милиционер фото двух милых карапузов.

– Бла-бла-бла… – протягивает Митя стольник.

– Бла-бла-бла, – морщится и уходит милиционер.

Митя бредет назад к темной аллее. «Бла-бла-бла?..» – с надеждой думает он.

И впрямь, хулигана уже нет. На лавочке рыдает Маня. Одной рукой она закрывает лицо, другой пытается застегнуть порванную кофточку.

– Бла-бла-бла!.. – кидается к ней Митя, но, наткнувшись на пустой Манин взгляд, замирает: – Бла-бла-бла?!..

– Бла-бла-бла… – беззвучно шевелит вспухшими губами Маня.

– Бла-бла-бла! – презрительно бросает Митя. Он гордо поворачивается и уходит.

– Бла-бла-бла!.. – чирикает взлетевшая с ветки птичка и, набирая высоту, какает на Митину плешь.

Сказка кончается. Небо темнеет. Слепая луна наливается желтизной.

Уда и Кич

Зимним морозным днем философы Уда и Кич ехали в метро. Путь предстоял долгий, и друзья уютно расположились на сиденье, благо как раз пустовали два места. Кич сразу задремал. Уда вначале сопел, но вскоре стал тихо похрапывать.

На следующей станции освободилось место справа от Кича. Туда сразу плюхнулся невзрачный мужчина, от которого резко пахло спиртным.

– Подвинься! – пихнул он в бок Кича.

Философ подвинулся, прижав Уду к поручню. Сон разом оставил друзей.

Зато в плен к Морфею попал их новый попутчик. Да так основательно, что развалился на сиденье, закинув ноги на колени к философам.

– Что-то мне надоело сидеть, – подскочил Уда.

– Я постою с тобой, – встал рядом Кич, – а то тебе будет скучно.

– Тем более, все равно бессонница… – зевнул Уда.

– Потому что день, – согласился Кич и тоже зевнул.

– И зима. Недаром поэт сказал…

– «Мороз и солнце, день чудесный!» И что-то вроде «не фиг спать».

– Вот именно! Нелепо спорить с классиком.

«А еще нелепей – с пьяным быдлом», – подумали оба, но озвучивать режущую ухо сентенцию не стали.

Друзья долго стояли молча. Уда стал переминаться с ноги на ногу. Кич обеими руками повис на верхнем поручне.

– Снимает нагрузку с межпозвонковых дисков, – пояснил он свою позу.

– И ногам так гораздо легче! – «подвесился» рядышком Уда.

– Зато тяжелей рукам… – запыхтел вскоре Кич.

– Все относительно, мой друг, – сказал Уда, руки которого тоже быстро устали. – Добро и зло извечно ходят парой.

– Добро должно быть с кулаками! – внезапно послышалось сзади.

К сиденью протиснулся плечистый парень. Он сгреб за шиворот храпящего пьянчугу, сдернул того с сиденья и мощным толчком отбросил в проход. Сам же сел на освободившееся место и с доброй улыбкой посмотрел на философов.

– О, спасибо! – возликовали друзья, намереваясь занять прежние места.

– А как же классик? – жестом остановил их парень. – Мороз и солнце, и все такое?..

– В ногах правды нет, – буркнул кто-то из друзей. – Тоже, между прочим, классика.

– И то верно, – кивнул парень и вытянул через все сиденье ноги.

Удачная операция

Ольга давно не может взять в толк, почему она видит одно, а слышит другое? Получает зарплату и понимает, что денег хватает на то лишь, чтобы не протянуть ноги, а с экрана телевизора убеждают, что ее благосостояние о-го-го как растет! Да и вообще, то, что она видит и слышит по телевизору, почему-то сильно отличается от того, что она видит и слышит на улице, в транспорте, в магазинах, на работе…

Но самое ужасное – она замечает, как кривится, увидев ее, муж, а слышит от него, что она самая лучшая. И сердится ее вопросу о помаде на рубахе – советует выписать очки. Может, и правда пора?..

Окулист встречает ее очень радушно. Усаживает напротив таблицы, велит закрыть один глаз и читать буквы. Потом другой…

– Но у вас отличное зрение! – удивляется он.

Ольга рассказывает доктору о своей проблеме. Тот хмурится.

– Здесь может помочь только операция.

– Дорогая? – пугается Ольга.

– Я сделаю ее вам бесплатно, – торжественно говорит доктор.

– Почему?

– Потому что искренне сочувствую вам. Но бесплатно – не значит некачественно. Успех я гарантирую. Так вы согласны?

– Согласна, – шепчет побелевшими губами Ольга.

– Тогда приступим, – потирает ладони окулист.

– Что, прямо сейчас?

– А зачем тянуть? Ведь вы же мечтаете поскорей избавиться от вашей проблемы?

Ольга кивает.

Врач приглашает ее лечь на кушетку. Ольга ложится. Доктор накрывает ее до самой шеи белоснежной простыней, просит поднять голову, оборачивает ее марлей, аккуратно укладывает затылком на мягкое изголовье. Затем чем-то стеклянно позвякивает вне поля ее зрения:

– Вам оставить тот же цвет, или предпочитаете другой? Есть карие, голубые, зеленые…

– Нет-нет, пусть остаются серыми, – пугается Ольга.

Потом она чувствует резкий запах наркоза, а затем… очухивается от жгучей боли в глазницах и ощущения там чего-то инородно-твердого.

– Очнулись? – слышит она бодрый голос доктора. – Поздравляю! Операция прошла удачно.

– Но я ничего не вижу! – в ужасе кричит Ольга.

– Так и должно быть, – успокаивает ее окулист. – И покажитесь-ка еще лору.

Палыч, да не тот

– Слыхал, Палыч помер? – бросился к Петру друг Степа, размахивая руками, будто Икар на взлете.

– Слыхал. Царствие небесное…

– Да какое царствие!.. Он вчера пузырь где-то заныкал!

Петр мигом забыл о скорби и схватил кореша за лацканы пиджака:

– Откуда знаешь, едрить тя?

– Так он сам хвастался, – задергался, словно червяк на крючке, тщедушный, лысоватый Степа. – Стырил, грит, у Зинки стольник, отоварился, ну и…

– А чего ж прятать-то? Вчера бы и выпили.

– Да его Зинка куда-то припахала. Грит, если не пойду – убьет.

– Так и так помер! – сплюнул Петр и поставил друга на место. – Небось, Зинка и запахала до смерти.

– А нам что делать?

– Что теперь сделаешь? С того света не спросишь.

– Грят, можно… это… ну, духа вызвать… – поежился Степа. – Стол повращать…

– Ну, пошли вращать, – вновь сплюнул Петр. – Едрить тя!

Стол решили вращать дома у Степы. Темнело. В окно заглянула луна.

Друзья зажгли свечку и сели за маленький журнальный столик.

– А как звали-то Палыча? – спросил Петр.

– Да кто его знает. Палыч и Палыч.

– И как же мы его позовем без имени, без фамилии?

– А чего? Там анкеты не требуют. – Степа положил руки на столик и прошептал в пустоту: – Эй, Палыч, явись, типа…

– Палыч! – подхватил Петр и тоже взялся за столик. – Явись, едрить тя!..

Но внезапно его охватил страх, и Петр отдернул руки.

– Ты чего? – двинул к нему столик Степа. – Бери!

– Я… – начал Петр, но глянул на кореша и осекся. Степа вдруг стал напыщенно важным, провел рукой по лысине и заговорил с явным грузинским акцентом:

– Акултызмом нэ прыстало заныматся савэтскым лудям. За эта паложын срок. Впрочэм, ви давно нэ савэтский, а патаму вас нада проста расстрэлят.

– Степ, ты чего?.. – залепетал Петр. – Где Палыч? Он был?..

– Палыч здэс, – услышал он в ответ. – Палыч биль, ест, и тэпэр будэт всэгда.

Тот, кто это сказал, резко отодвинул столик и встал. Пламя свечи дрогнуло и погасло. Петр съежился. Он затравленно глянул на бывшего Степу, и ему показалось, что в лунном свете блеснули стекла пенсне.

Срезал

«Кризис среднего возраста» вылился у Юрия в приступ ностальгии. Внезапно ему захотелось поехать в родную деревню, где он не был лет двадцать. Там давно никто не жил, вряд ли уцелел и дом, но прихоть – страшная сила, и он ей поддался.

Самолетом – до областного центра, автобусом – до районного, а вот дальше… Дальше петляла по лесам и лугам разбитая грунтовка, на которой и в прежние годы можно было прождать попутку не один час. Теперь в ту сторону, похоже, вообще никто не ездил. И Юрий решился идти пешком. Сил и здоровья ему хватало, светило солнышко, пели птички, а сердце само готово было упорхнуть к родному очагу.

Юрий решил схитрить. В одном месте дорога делала крюк – шла вдоль реки до моста, а потом возвращалась по другому берегу. Он прикинул, что если срежет путь, то выиграет километров пять.

Река сильно обмелела, и ему легко удалось перебрести ее. К дороге нужно было пройти по лесу совсем немного. Однако найти ее Юрию было не суждено, он заблудился. Внезапно набежали тучи, подул сильный ветер. Зашумели кроны берез, заскрипели сосны. В лицо Юрию бросило пригоршню старой хвои. Он протер глаза, но правому все равно что-то мешало. Юрий раздраженно стал тереть его, пока не вскрикнул от острой боли. Впрочем, отняв от лица руку, он тут же забыл и о боли, и обо всем остальном – за деревьями справа что-то мелькнуло. Юрий устремил туда слезящийся взгляд, но никого не увидел. Зато теперь неясная тень мелькнула гораздо правее того места. Юрий похолодел. Так быстро никто бегать не мог – ни волк, ни заяц. А загадочное нечто пронеслось между тем снова. И опять с правой стороны.

«Обходит!» – понял Юрий и сорвался с места. Он бежал, словно раненный зверь, не разбирая дороги. Падал, вскакивал и снова мчался вперед. А справа от него неутомимой тенью летел его преследователь.

Обезумевшего Юрия подобрали через неделю охотники. Сначала они приняли его за нежить из-за кровавого правого глаза. Но скоро поняли, что причиной красноты была сосновая игла, застрявшая под нижним веком.

Уж замуж невтерпеж

Потягивая через розовую соломинку коктейль, Вера глядела на сидящих в баре мужчин.

Коктейль был крепким и выглядел очень красиво. Сначала бармен налил в стакан молоко, затем по лезвию ножа добавил туда спирта. Молоко тотчас свернулось, и брошенная в стакан маслина опустилась сквозь прозрачный слой алкоголя до синеватой взвеси сыворотки над белым желеобразным сгустком, где и зависла. Стало казаться, что стакан заключил в себя огромный, внимательный глаз. В завершение бармен кинул туда веточку укропа. На взгляд Веры, это испортило вид напитка. Она извлекла из стакана укроп и быстро его съела.

Мужчины, по ее мнению, были здесь куда менее крепкими и красивыми, нежели коктейль. Почти всех она видела раньше и была вынуждена признать, что ни один из них не годился на роль ее мужа. А замуж очень хотелось. Да и пора бы, двадцать пять лет – уже почти старость.

Вера втянула в себя жгучую струйку, закурила и в очередной раз обвела взглядом мужчин. Нет, достойных кандидатов среди них не было. Взять хотя бы то, что все они ошиваются в баре. Зачем ей муж-пьяница? Да и красавцы – те еще! Кто с лысиной, кто с брюшком, а кто с полным комплектом плюс ростом чуть выше стола.

Вот разве что Игорь… Вера прищурилась на рослого парня лет тридцати, только что вошедшего в дверь на пару с лощеным боровом. Она знала, что Игорь работает в банке начальником отдела; почти не пьет, посещая бар, лишь чтобы задобрить нужного клиента. К тому же, он был очень красив. И все бы хорошо, если бы не одно «но» – Игорь сильно хромал. Вера узнала, что раньше он играл в футбол, пока не получил серьезную травму. Уже то, что он занимался такими глупостями, принижало его в Вериных глазах. Да еще инвалид… Нет, этот вариант ей тоже не подходил.

Тяжело вздохнув, Вера отбросила соломинку и одним глотком осушила стакан. Потом взяла прислоненные к стойке костыли, грузно сползла со стула и заскрипела протезами к выходу.

Ноги она потеряла два года назад, когда, занимаясь паркуром, сорвалась с крыши дома.

Вершитель Добра

Юрка сидел у обрыва и ревел. Слезы застили взгляд, и он не мог разобрать в мрачной озерной дали – то ли мелькнул там сделанный из пакета парус, то ли мигнула бликом волна…

– Что плачешь, мой юный друг? – раздалось вдруг сзади.

Юрка обернулся. Позади стоял мужчина в длинном, сером плаще. На груди белел вензель – сплетенные «В» и «Д».

– Кто вы?..

– Я – Вершитель Добра! – гордо выпятил вензель мужчина и повторил: – Что ты плачешь?

– Колумб!.. – всхлипнул Юрка. – Мальчишки сделали плотик и посадили туда Колумба. Он же еще маленький, он утонет!

– Ты ошибаешься, мой друг. Колумб – отважный мореплаватель, для него это озеро – лужа! И он вовсе не маленький, он взрослый настолько, что давно уже умер.

– Да нет же! – Юрка даже перестал плакать. – Колумб – это не тот, кто умер, это котенок! Но он теперь тоже умрет… – Слезы полились вновь.

– Не плачь! Неужто ты не понял, что я Вершитель Добра? Скажи мне: ты хочешь снова увидеть своего котенка?

Юрка отчаянно закивал.

– Тогда сиди и не подглядывай, – сказал мужчина. – Я начинаю вершить Добро!

Спрыгнув с обрыва, он исчез из виду. Вскоре послышалось визжание пилы, стук топора… Очень хотелось посмотреть, что же делает добрый Вершитель? Но тот просил не подглядывать, и Юрка решил быть честным.

Наконец мужчина взобрался к нему и протянул руку:

– Ты готов?

– Да! – вцепился в его ладонь мальчик.

– Зажмурься и не открывай глаза, пока я не скажу.

Юрка сжал веки. Вершитель Добра подхватил его и, судя по длинным прыжкам, понес вниз. Затем сильные руки разжались и слегка подтолкнули в спину. Мальчик шагнул и почувствовал, что его закачало. Ему стало не по себе, но Вершитель не разрешал открывать глаза, и он изо всех сил терпел. Наконец откуда-то издали донеслось:

– Открывай!..

Юрка распахнул веки и увидел… серый плащ с вензелем «ВД», распахнутый парусом над сколоченным из узких бревнышек плотиком.

Мальчик в ужасе оглянулся. Берег был уже далеко. Вместе с ним стремительно удалялся гордый силуэт со скрещенными на груди руками.

Автостоп

Сокращать не всегда полезно. Я решил срезать – и машина перемещений стала кварковой пылью, а сам я оказался на незнакомой планете.