Анна Шелкова Владыкин Владимир
– Люда, не перебивай, дай выскажусь в последний раз! – оборвала окриком Галина Егоровна. – Да, я подлая, но я женщина. Отец этого не понимает, он привык мной помыкать и командовать… Всё лучшее я отдавала вам! А вы этого не оценили. Вам всего дороже авторитет отца, а я уже не нужна? – она заплакала.
– Мама, не путай одно с другим. Ты себе отчёта не отдаёшь, что сделала, какой моральный урон отцу нанесла…
– Это всё красивые слова. Что ты, Люда, знаешь? На его худосочной честности счастье не построишь! Ну чего ты за его авторитет вшивый ухватилась, как за манну небесную. Ты ещё жизни не видела…
Людмила молча смотрела на мать и поняла, что у неё, наверное, была всегда такая позиция. В душе она соглашалась с матерью, что так сейчас думают большинство. Но только некоторые притворяются, с трибун говорят правильные слова о справедливости и заботе о народе, а на деле поступают совсем наоборот. Но таких, как отец, раз-два и обчёлся, они истинные фанаты своего дела. В современной жизни, наверное, как никогда в большом ходу высокая приспособляемость во всех слоях общества. Поэтому всем не нужны идеалы Бобровых, так как поражены микробом коллективного эгоизма. Негласная двойная мораль правит обществом, исповедуемая двурушниками, приспособленцами и карьеристами, которые только прикрываются добропорядочностью. А сами жульничают и воруют.
– Хватит, мама, зато я уверена, что так, как делаешь ты, порядочные женщины с ангельской душой не поступают, – тоном отповеди проговорила Людмила.
Галина Егоровна, чтобы вызвать у родных к себе жалость, заплакала навзрыд, закрыв ладонями лицо.
– Ты жестокая, как и отец, из всего делаешь проблему, а на чувства мои тебе наплевать! – сквозь рыдания прорывались слова, полные скорби, обиды и безудержного страдания.
Мама, если ты уверена, что пить начала по вине отца, то ещё не поздно вам восстановить добрые прежние отношения.
Галина Егоровна, опустила голову, и в досаде медленно ею покачала.
– Видишь, как далеко зашло, ты его люто ненавидишь, мстишь ему. Тогда легче всего начинать жить заново, но уже отдельно ему и тебе. Докажи отцу, что он тиранил и сковал твои возможности?..
– У меня для этого нет профессии? Зато я могу налаживать деловые связи. Но тебе не жалко, что я уйду? – спросила она, немного успокоившись.
– Другого выхода просто нет. Сейчас браков много распадается. Вы будете не исключение, мама…
– Наташа тоже так считает? – жалобно спросила Галина Егоровнами. – И, конечно, вы останетесь не со мной, – обречённо махнула она рукой, при этом в её ожидающем взгляде, полном мольбы и скорби, блеснул испуг, что от неё немилосердно отрекаются дочери, как от прокажённой.
– Мама, извини, но нам за тебя стыдно. Тебе достаточно этого? Но мы от тебя не отказываемся, мы тебя по-прежнему любим…
– Да? Спасибо, хоть на этом. Куда же я должна уйти, неужели не претендую на часть этой квартиры?
– Разумеется, но бабушка живёт одна, а ты о ней совсем забыла…
– Я забыла, а вы на что же? Хорошо придумали! Не боитесь, что люди станут думать: мать изгнали из дому? Ещё камнями забейте, как библейскую грешницу?
– Мама, это ничуть не хуже того, что сейчас говорят о вас с отцом разные небылицы и были…
– Меня бесполезно обсуждать. Отсюда я не уйду пока отец не предоставит мне жилплощадь… – крикнула она.
– Ты хорошо знаешь, что на такое условие он не пойдёт!
– А почему я должна терять то, что здесь мне по праву принадлежит? – возмущённо крикнула Галина Егоровна. – Просто вы алчные, готовы меня лишить последнего…
– Да нет же, но у бабушки, живущей в старинном доме, большая двухкомнатная квартира.
– Ну так что же, завтра отец приведёт женщину. Как это будет называться, он правильно поступит?
– Ему, наверное, тоже нелегко ломать устоявшийся семейный уклад, но коли так получилось ты уж не обижайся. В том, как вы жили – хорошего тоже мало, сплошной кошмар…
– Почему он ни разу не поговорил со мной нормально и в душу не заглянул? Не растрогал так, чтобы всё внутри затрепетало и вызвало бы воспоминание о самых лучших наших днях? Вместо душевного участия – одни упрёки, на какие и вы мастерицы, как тут не запить? Но ведь я вовсе не беспутная! – с душевной болью вырвалось у неё и слёзы снова потекли. – Если очень захочу, то и пить брошу… Ах, никому я не нужна, и друзья тоже пока друзья, пока отец у власти, а как уйдёт – все его оставят, знаю я это, знаю! – покачала сокрушённо она головой.
– Мама, понимаю твои чаяния, что мы не умеем общаться, это, к сожалению, верно. Но у отца такая ответственная работа, такая огромная моральная, психологическая нагрузка! Естественно, с него вина не снимается, он жестковатый. Наверное, мужчины все такие… в любом возрасте. Редко встретишь по-настоящему сильных и душевных, принципиальных и нежных.
– Слава Богу, ты ещё не хлебнула такого липового счастья. Зато сердцем понимаешь. Я же скажу от себя. Избегай мужчин похожих на отца. Хотя все они эгоисты. – Галина Егоровна отвернулась, махнула рукой, вспомнив непристойную выходку знакомого мужчины, потом в досаде рукой взялась за лоб.
– Мама, возможно, ты по-своему права. Но мне пора в институт…
Галина Егоровна подняла руку, слабым движением отмахнулась, дескать, ступай, не держу. Потом она только слышала, как за дочерью тихо притворилась дверь. Сейчас она пыталась восстановить в памяти весь разговор, а именно что говорила Людмила относительно того ближайшего события, которому они были готовы её подвергнуть. Всё уже заранее решено, как по приговору суда, не подлежащему отмене. Людмила защищала отца, вот что ясно, как горькое вино. Галина Егоровна с трудом припомнила слова дочери: «Сейчас много расходятся, или распадается браков и вы с отцом не исключение. Ты отца ненавидишь, ты ему мстила». Выходило, что дочери давно всё обдумали и обсудили, они дорожат репутацией отца, а то, что мать гибнет по его вине, это они отвергают, как недоразумение. Им легко отказаться от матери, чем признать отца виновным во всех её несчастьях. Людмила старалась её уговаривать, с холодным расчётом выпроваживала к бабушке, будто у неё уже больше нет никаких прав в этой квартире. И хоть не сказала, что таким конченым пьяницам, как она, мать, лучше не жить.
От сознания этой горькой мысли, Галина Егоровна машинально закурила и сокрушённо покачала головой, поднося сигарету к губам в такт своему степенному покачиванию. Вот и дожилась, что отныне дочери не хотят видеть рядом мать. На душе было бесконечно тяжело. Однако оправдывать себя не хотела, видно, такая у неё несчастливая судьба, поделом ей досталось. А ведь всё в руках самого человека. Он только и может влиять на свою судьбу. Но как это делалось, она совершенно не ведала. Ведь хорошо понимала, что взялись за неё дочери – вершители её дальнейшей судьбы? Конечно, зачем им увядшая мать, главное, они молоды, вступили во взрослую самостоятельную жизнь, им пора обзаводиться кавалерами, у Люды, наверное, уже имеется кто-то, потому не стала терпеть пьяницу мать, ей стыдно за неё перед женихом. Наташа всегда больше к отцу тянулась, а чем же он таким к себе притягивал её, ведь он с обеими мало общался? Разве что иногда помогал уроки делать, они считали его большим человеком. Но вырастила дочерей она, мать, за что вот такая «награда», такое неблагодарное отношение, словно к скотине какой. Будь они все неладны! «Господи, прости, не хочу проклинать моих девочек. Но чего же ты меня от погибели и растления не уберёг, вверг, как в пучину огненную – печально, покаянно, с мягкой укоризной роняла она слова, отчего глаза вновь наливались слезами…
Галина Егоровна глубоко вздохнула, затянулась сигаретой жадно раз три и вдавила её в пепельницу. Ей самой до чёртиков в глазах опротивела такая несобранная, расхристанная жизнь, какую она безвольно, но с радостью ложного обновления впечатлений вела несколько лет. К тому же на ней лежала несмываемая вина того, что уже была не раз грешна перед мужем не только телом, но и душой, потому как узнавала от него некоторые сведения по его работе, так и передавала теневым дельцам. Все они были руководители предприятий, промторгов и продторгов, частные торговцы на рынках, строители-шибаи, и такие люди, о которых мало что знала и чем они конкретно занимались. Собственно, говоря, от мужа она редко что могла добиться. К примеру, выбить разрешение на право работы по договору шибаям. Зато в её распоряжении были его деловые бумаги, которыми набит портфель. Но иногда Николай Сергеевич подвергался её расспросам…
При швейной фабрике открывались цеха по новым технологиям пошива ширпотреба, экспериментальная лаборатория, изучавшая спрос покупателей на ту или иную модель и шила пробные модели. Тогда это было новинкой. В районе открывались дополнительные автоматизированные линии по розливу вина, пива и водки. Благоустройством дорог занимались самостийные бригады шибаёв, равно как и в строительных отраслях. И на всё надо было заполучить разрешение через председателя райисполкома или его помощников. На рынке заезжие торговцы просили постоянно закреплённые за ними места, а кто-то просил место под строительство пивбара, небольшого кафе, забегаловки просто установить бочку для продажи пива или кваса…
Всех этих деловых людей с замами связывала незаконная нажива. Галина Егоровна зная превосходства супруга, что он органически не терпел протекционизма, прозрачно его замам намекала, что Николай Сергеевич сильно загружен работой, поэтому должны выполнять его прямые обязанности, как того велят обстоятельства. Больше всего она обращалась к заму по благоустройству и торговле, к которому быстро подобрала ключик, что бы Никита Олегович понимал её буквально с полуслова. Сначала, конечно, у него срабатывала защитная реакция, а что если Галина Егоровна просто вздумала прозондировать помощника мужа на предмет, так сказать, личной преданности шефу?
Но в то же время он был немало наслышан о жене Боброва, участвовавшей в тайных банкетах всей городской верхушки, которую, некоторые полагали, она ловко использовала с каким-то своим дальновидным прицелом. Причём её присутствие на гульбищах держали в секрете, чтобы Бобров не прослышал о супруге пикантные выходки. Впрочем, иные дельцы воспринимали её даже как полпреда, представлявшего мужа, нарочно избегавшего шумные сборища, придерживаясь какой-то допотопной морали, и при этом сознательно нарушал партийную этику, то есть кастовость…
Итак, Никита Олегович, рассеяв подозрения относительно деловых качеств Галины Егоровны, брался пробивать её предложения, полученные ещё от кого-то. Если бы кто другой просил, то он бы ещё подумал, надо ли рисковать ради сомнительного дела. Он побаивался сурового преда райисполкома. Ведь сама жена шефа просила об услуге, тогда надо непременно уважить. Она, похоже, знает что делает. Только непонятно, зачем за спиною мужа затеяла порулить районом?
Но потом ему позвонили, чтобы неукоснительно выполнял все её поручения. Причём ему перепадали вознаграждения. И Никита Сергеевич догадался о затеянной игре Галины Егоровны против своего мужа, сумевшей для этого опасного дела втянуть в него с расчётом зама. Затем тонко намекнула, что Бобров скоро уйдёт, а его место непременно займёт он, Никита Олегович. Перспектива была соблазнительна, а жена шефа душа, а не человек.
Глава 10
Хотя Наташа Боброва и жалела мать, но вместе с тем она понимала, что больше не могло так продолжаться. Необходимо предпринять срочные меры по удалению матери от отца. И она поехала к бабушке Антонине Алексеевне, работавшей когда-то учительницей математики. Но теперь она была давно на пенсии и жила в одиночестве. Иногда её навещали дети: сын и дочь, хотя со временем это делали всё реже. Зятя она не любила, как большинство тёщ, считая его замкнутым и высокомерным. К дочери со временем тоже потеряла уважение за приобретённую порочную наклонность. На внучек обижалась, что редко приезжали в гости. Когда их долго не было, ездила сама. Хотя понимала, что наступило такое время – повсеместного отчуждения людей, прерывающих родственные узы, когда все поглощены своими нескончаемыми делами, обрывающими старые привязанности к родным очагам и предкам…
Наташа позвонила в дверь квартиры на втором этаже. Вскоре послышались шелестящие звуки за дверью. Антонина Алексеевна впустила внучку, взглянув удивлённо на Наташу.
– Не волнуйся, бабушка, ничего трагического не случилось… – с ходу соврала она. – Просто я приехала тебя проведать, – поспешила она успокоить её, хотя сама вместе с тем прятала виновато глаза. И только сейчас Наташа почувствовала в душе безотчётную вину, что приехала не просто так.
– Ну, тогда проходи, да, чувствую, по делу примчалась. На Восьмое марта никто не соизволил показаться, открыточками отделались. А как на носу экзамены, так, пожалуйста? – в шутку и всерьёз произнесла Антонина Алексеевна. – Может быть, я ошибаюсь? —лукаво посмотрела на внучку.
– Бабушка, с экзаменами я сама сплавлюсь. Я хочу поговорить о маме…
– Продолжает куролесить, а говоришь, ничего не случилось? Или это уже в привычку вошло? Как в порядке вещей…
– Ты уже знаешь? А мы не знаем, что делать, как ещё влиять на неё. Отец переживает, а на лечение отправить – не хочет…
– Как же не знать, когда слушаю сарафанное радио! Значит, я должна поговорить с матерью? Почему отец раньше на работу не отпускал? Ты этого не ведаешь? Он поломал ей жизнь, а я была вынуждена молча смотреть на его причуду! Она вас воспитала, а теперь осталась не у дел. Вот и взбунтовалась так…
– Бабушка, мы это уже слыхали… отец хотел как лучше, он же не нарочно? – оправдывала она родителя.
– Наташенька, что ты знаешь о нём, кроме того, что он ваш отец? – подумав, категорично изрекла старая женщина, махнув при этом сердито рукой.
– Он начальник всего района, а мама подрывает…
– Только и всего, а дома порядка нет! – резко перебила Антонина Алексеевна, зорко глядя на внучку. – Кого же она подрывает, не взрывник же она?.. – прибавила она насмешливо.
– Бабушка, речь совсем о другом подрыве, подрыве авторитета. Мама сама виновата, что спуталась с какими-то людьми. А недавно у неё был приступ… белой горячки, таблеток наглоталась. Но ты не волнуйся, пожалуйста, всё обошлось благополучно… Она сейчас в больнице.
– Вот так ничего не случилось? – всплеснула она руками. – А чего же ты сразу не сказала? – округлила в изумлении серые глаза. – Что же на неё нашло? Белая горячка, говоришь, или тут всё намного сложней? – пытливо спросила старая женщина.
– Жить надоело. Ей самой очень плохо… а у отца свои неприятности…
– Завтра я приеду и увезу её к себе. Вы этого от меня хотите услышать? – проницательно вопросила она. – Я знаю, ваш отец, хоть и порядочный человек, но мать от дурного влияния не уберёг. И мне сдаётся, очень давно она ему мешает. А вы тоже смотрите на неё, как на поломойку…
– Ой, ошибаешься, бабушка! Просто она слабовольная. Отец тоже стал, глядя на неё, много выпивать. Мы с Людой боимся, чтобы он тоже, как она, не спился…
– Наверное, ему влетело по партийной линии, что жена пьянствует, портит его репутацию? Это мне не ново, Наташенька, – махнула она рукой. – Договорим после, а теперь пообедаешь со мной, у меня борщ только что сварился.
– Да, запах вкусный, у тебя уютно, тепло, хорошо, а у нас в квартире сплошной кавардак и нам некогда – сдаём экзамены…
…Галина Егоровна в тот же день, после длинного разговора со старшей дочерью Людмилой, проанализировала всесторонне свои поступки, отношения к ней мужа и дочерей, они её ненавидят, все стали ею тяготиться, в её судьбе никому недосуг участвовать. Все ждут, когда она примет сама выгодное им решение, это было смертельно и страшно сознавать, как вокруг неё образовалась отвратительная и смердящая пустота, которая всё расширялась, поглощая предметы и людей, как в кошмарном сне…
По-видимому, другого выхода у неё просто не было, как уйти вслед исчезающему пространству. Добровольно отправиться в наркологический кабинет она не хотела. И отказаться от спиртного уже не видела никакого смысла, чем тогда заполнять свободное время? И это лечение способно освободить от алкогольной зависимости только на короткий срок. А что дальше: темнота, беспросветность, беспутность, добровольный ад?
Галина Егоровна достала из тумбочки упаковку сильно действующих таблеток против бессонницы, выдавила все на ладонь и одним махом проглотила целую горсть.
Через десять минут она почувствовала в голове свинцовую тяжесть, глаза набрякли, непроизвольно закрывались. И скоро началось головокружение, в желудке приятно припекало, словно к нему приложили горючую грелку, но никакой боли, никакого страха, она вовсе не испытывала, напротив, сознание погружалось как в туман, как заворачивалось в пушистый кокон. На душе становилось очень легко, безмятежно, как в невесомости, казалось, она куда-то погружалась, как в тёмный непроницаемый тоннель. И вот она стремительно скользит по нему, как по зеркально блестевшему паркету. Больше она ничего не ощущала, сознание её покинуло…
Очнулась в больничной палате и долго не могла понять, а что же с ней приключилось, и как она здесь очутилась? Галина Егоровна увидела дочь Людмилу, но какое-то время почему-то её не узнавала. А потом вдруг ей стало себя очень жалко. Она не хотела встречаться глазами с дочерью.
– Мама, как ты себя чувствуешь? – спросила Людмила, испытывая перед ней свою вину, что в тот день была к матери неоправданно жестока.
– Зачем всё это? – почти сквозь слёзы выдавила Галина Егоровна. – Ах, лучше ничего у меня не спрашивай!..
– Была бабушка, она согласна взять к себе, – сказала дочь, понимая, что пока этого, наверное, не следовало бы говорить.
– Зачем умереть помешали? – плача спрашивала она, потому что действительность её уже не радовала, побывав в спокойствии там…
– Да о чём ты говоришь, мама? – испугалась Людмила, глядя на её абсолютно отрешённый, безразличный вид…
– Так для вас и для меня это было бы самым лучшим выходом, – пролепетала Галина Егоровна.
Глава 11
Анна Севостьяновна тогда ещё не подозревала, что скоро в её судьбе произойдёт важное событие, которое изменит всю её дальнейшую жизнь. Хотя была весьма далека от той мысли, что ею всерьёз увлёкся председатель райисполкома Бобров, о котором лишь знала то, что его младшая дочь работала учительницей начальных классов. И вдруг от Натальи Николаевны последовало неожиданное приглашение на день рождения её отца, чему она была немало удивлена. Ведь с Бобровым она даже хорошо не знакома. Разве что во время ремонта школы он приезжал, и они коротко пересматривались, как это делают только одинокие люди. В тот же раз Наташа постаралась объяснить, что она очень уважает её и считает самой порядочной, поэтому хочет, чтобы Анна Севостьяновна познакомилась близко с их семьёй. Она растерянно пожала плечами и пообещала Наташе подумать.
Когда Анна Севостьяновна поделилась ошеломительной новостью с Валерией Александровной, подруга просияла, не скрывая своего радостного удивления.
– Вот и отлично, Аня! Вспомни, как Бобров зачастил приезжать в школу по твою душу? Так что тебе нечего теряться и что гадать – просто, думаю, он полюбил тебя!
– Ты серьёзно так думаешь? – сдержанно спросила Шелкова, полная сомнений.
– Конечно, тут и рассуждать нечего, ведь меня он тоже видел, а пригласил одну тебя! – вселяла уверенность подруга.
– Но что же мне делать? – улыбнулась сдержанно она.
– Ты ещё спрашиваешь? – качнула подруга головой. – Ступай смело! Хороший шанс судьба вручает, так что не упускай, – воскликнула несколько наигранно Валерия. – Я бы на твоём месте от него ни за что не отказалась!
– От Боброва? – поразилась та.
– А что, крепкий мужик! Голова района. Давно холост, ты же слыхала его историю?
– Но не с должностью ведь жить, а с человеком, который старше меня, наверное, лет на пятнадцать или больше? Да и что я знаю о нём, может, ты меня просветишь?..
– Вот сходи и раскуси, с чем его едят! – весело засмеялась Валерия, вся светясь игривыми глазами.
Шелкова уже привыкла к своему положению матери одиночки и перестала ждать от судьбы милостыню. В тот день, как Наташа пригласила к ним в гости, она долго размышляла, прилично ли войти в дом к малознакомым людям?
Анна Севостьяновна не страдала комплексами, и всё же опасалась попасть в смешное положение. Даже после того, как подруга развеяла все её сомнения, она даже и представить не могла, что её там ждало, и какой интерес она вызывала у Боброва. Но то, что это был не простой интерес районного чиновника, в этом можно было не сомневаться. Шелкова старалась не думать о том, что между Бобровым и ею была огромная разница в возрасте. И нечего заранее волноваться, может, на этот раз он ей разонравится. И она себя уверяла, что поедет к Бобровым из уважения к Наташе. И она перестала беспокоиться…
Накануне поездки в город Шелкова припомнила, как директор Шпалин познакомил её с Николаем Сергеевичем, и теперь была убеждена, что это знакомство носило не случайный характер. В тот раз она посмотрела на Боброва несколько отстранённо, занятая своей работой. Он не произвёл на неё особенного впечатления, если бы она знала, как будут дальше развиваться их отношения, она бы к нему присмотрелась, что он из себя представляет. Хотя и так было ясно, что Николай Сергеевич, как её бывший муж, не отличался внешними данными. Она запомнила напряжённое лицо, плотно сжатые губы, и как в голубых глазах вспыхнул огонёк, робкого к ней любопытства? И она думала, что его пугала её молодость…
На второй день, как её пригласили на день рождения, она обещала Наталье Николаевне приехать. Отказываться, говорят, нельзя, этого требуют правила учтивости. Хотя её всё ещё одолевали сомнения, верно ли она поступит, если придёт туда, где её ожидали смотрины? Для этой же цели он затеял свой день рождения. Так прошла неделя. И она решилась…
В субботу с дочерью Милой Анна Севостьяновна поехала к Бобровым.
В большом зале за накрытым белой скатертью большим банкетным столом уже сидели именитые гости. Застолье, видимо, только началось. Шелкову гостям представляла Наташа, очень нарядная. Среди пожилых гостей был единственный молодой человек в светлом костюме, с хорошими, приятными манерами. Наташа села рядом с ним. Застольем стал распоряжаться грузный мужчина в тёмном костюме с седеющей шевелюрой. Кроме него было ещё трое не менее представительных чиновников со своими чопорными жёнами, смотревшими на всех этак нарочито свысока.
Бобров, как виновник торжества, сидел во главе стола, его суховатые щёки заалели, как только Анна Севостьяновна в шёлковом платье села на указанное Наташей место ближе к самому имениннику. Но у неё и самой, оттого, что пришла к ним старшая коллега, слегка покраснели щёки и заблестели глаза. Шелкова испытывала на себе взгляды нарядных с высокими причёсками женщин, и учтиво им поклонилась. Те сдержанно заулыбались и смотрели на дочь Милу, которая рассматривала всех украдкой, боясь пошевелиться. Затем перевела взгляд на мать, желая спросить, есть ли тут её ровесники, поскольку среди взрослых ей будет скоро скучно находиться? Но та пожала плечами, улыбнулась дочери, подав ей яблоко…
Мила была прелестной девочкой: светловолосая, рослая, она почти ничем не повторяла свою мать, разве что во взгляде, таком же умном и умевшем наблюдать, угадывалось несколько её черт…
В таких случаях праздничное застолье начиналось с поздравительных тостов в честь именинника, затем гости пили спиртные напитки, которые красивыми этикетками украшали стол, уставленный закусками и яствами, и угощали ими друг друга. Оказывается, они ждали её и только теперь приступили к приятной трапезе, перебрасываясь шутками. Бобров увидел тайный знак дочери, и он быстро поднялся, чтобы поухаживать за Шелковой. Ведь на это ему намекала дочь. И Николай Сергеевич, улыбаясь широко, говоря комплименты, стал предлагать закуски, и первой положил салат оливье Миле, затем Анне Севостьяновне, которая благодарила и говорила, что справится сама…
Когда выпили и закусили по второму разу, женщины и мужчины затянули всем известные песни тех лет. Наташа включила магнитофон, желающие выходили не столько танцевать, а сколько размяться и покурить. И она пошла со своим кавалером, и мужчины со своими жёнами. И Николай Сергеевич, осмелев, приглашал Анну Севостьяновну. Лишь одна Мила сидела одиноко, повернувшись лицом к танцующим, наблюдала за ними, аккуратно кусая большое краснобокое яблоко и переводила взгляд на стену, где висели картины, которые изображали лесные пейзажи, речку и лужайки…
После танцев снова усаживались за стол, наполнялись рюмки, произносились шутливые слова, раздавался весёлый смех то мужской, то женский. И казалось, время тянулось бесконечно, от выпитой водки у Анны Севостьяновны слегка кружилась голова. Хотя она пила после каждого тоста понемногу. Среди незнакомых людей она чувствовала себя не очень уютно, потому приходила неожиданно странная мысль, зачем она сюда пришла? Когда танцевали, Бобров почти молчал, лишь похвалил её платье светло-лилового тона, как оно замечательно ей подходило, и похвалил дочь. А под конец сказал, что счастлив, судьба окружила его дома одними женщинами. Но этим обстоятельством он не тяготился, хотя казалось, он что-то недоговаривал. Конечно, Анна Севостьяновна уже была наслышана от Валерии о том, что Бобров с женой давно в разводе, что он снискал в районе репутацию честного порядочного человека.
Чем дольше продолжалось застолье, тем больше она укреплялась в мнении, что день рождения походил на смотрины, от благоприятного исхода которых сейчас зависела вся их дальнейшая судьба. И, казалось, что и все гости думают почти так же, как она, а иначе не бросали бы на неё красноречивые взгляды, наполненные показным дружелюбием и душевностью, что отныне судьба хозяина зависит от того решения, какое сегодня примет она. Временами она чувствовала себя как бы запятнанной взглядами и залапанной руками. Николай Сергеевич старался ухаживать за ней и дочерью с подчёркнутым душевным вниманием, выказывая своё щедрое гостеприимство добрейшего хозяина, предлагая то одно блюдо, то другое. В свою очередь Анна Севостьяновна отнюдь не скупилась на радушные улыбки, а подобострастные знаки внимания со стороны хозяина, конечно, ей очень льстили, чего в её жизни давно уже не было, если не считать школьных застолий по случаю того или иного праздника или юбилея. Но там были исключительно свои люди, а здесь – чужие, правда, не считая Наташи. По всей видимости, они неплохие люди, и никакие-то там обыкновенные работяги. Один был полковник, второй – начальник цеха, третий – мастер на стройке, четвёртый – врач, а их жёны занимали тоже какие-то мелкие должности в учреждениях и организациях. Мужчины охотно рассказывали смешные байки, анекдоты, женщины тянули задушевные песни.
Наташа, на правах хозяйки, со своим кавалером уходила на кухню, подносила свежие закуски, ставила напитки и уносила пустые тарелки и бутылки. Её лицо неизменно светилось всегда готовной улыбкой и добросердечием.
Николай Сергеевич, наклонялся в сторону Анны Севостьяновны и рассказывал ей о своих боевых товарищах, как в годы войны они вместе партизанили. В свой черёд она тоже упомянула про своего отца, который воевал, имел много боевых наград. К её изумлению, Бобров немного его знал, он был в другом отряде и боевые пути их пересекались…
Веселье продолжалось, разбавляясь умными разговорами, далёкими от повседневных забот, что создавалось впечатление, будто гости достигли редкого взаимопонимания, потому всем было жалко расставаться.
Но вот наступало время, когда иссякали улыбки, уставали признательные взоры. Всё было рассказано и выслушано, когда уже все были сыты, под лёгким приятным хмелем, добродушны и довольны друг другом. И за всем этим просматривалась усталость, и крепнущее желание удалиться восвояси от глаз посторонних. Это же самое чувство испытывала и Анна Севостьяновна, а дочь откровенно маялась. Милу уже никто и ничто не интересовало, а только хотелось поскорее уехать домой. Вот и гости стали прощаться с хозяевами, все друг друга благодарили за доставленное обоюдное удовольствие и после рукопожатий потянулись к выходу.
Читать бесплатно другие книги:
