Пленница Седов Б.

— Чего?

— Нет, сделаешь, Юрка?

— Ну, сделаю, — пьяно бубнит хозяин. — А чего?

— Помнишь, ты обещал, — ослепительно улыбается мачо Олег. — Угостим охрану? Пускай выпьют за наше здоровье.

— Нет, не положено.

— Юра! Пару флаконов! Мне же этих парней просто жалко. Торчат там в своей тесной дежурке. Без баб, без бухалова.

— Я им дам баб! — Резинка трусов опять звонко щелкает. У этого Юры просто какой-то бзик.

— Вызови кого-нибудь. Пусть подойдет. А я подготовлю скромную передачку. — Олег поднимается из кресла. Не пойму, то ли он выпивши, то ли не совсем дружит с башкой. Зачем ему эта охрана? Вызывай кого-нибудь, Юра. — Олег пьяной походкой направляется к бару.

А хозяин тянется к маленькой «Мотороле», валяющейся на краю стола.

— Володя, пришли кого-нибудь… Нет, все нормально, — кряхтит он в рацию, — просто кое-что надо забрать… Нет, всего лишь продуктовая передача, чтобы вы там не скучали… Я жду.

Олег уже гремит бутылками в баре.

— Юр, у тебя есть здесь пакет? Впрочем, не надо. Вот коробка.

Дима ухитряется просунуть клешню Диане под топик. Жадно лапает ее за грудь. Дина-Ди терпит.

Гудят комары.

Из сада одуряюще пахнет цветами…

Охранник, который появчяется буквально через десять секунд — наверное, поднимался бегом, — как и Володя, он тоже наряжен в серый костюм. Вот только в отличие от своего коренастого начальника, он высокий и худощавый. И совсем молодой.

Вытягивается около столика разве что не по стойке смирно, но хозяин не обращает на него никакого внимания. Он увлеченно мацает Таньку.

— Держи. — Олег протягивает стояку картонную коробку, в которой глухо позвякивают бутылки. — Выпьете за наше здоровье.

— Но… — Охранник послушно забирает «продуктовую передачу».

— И никаких «но». Сегодня позволено. Даже больше: это приказ. — Олег кажется весьма нагазованным. А ведь на моих глазах даже не допил до конца коктейль. — Если вдруг у Володи возникнут вопросы, пусть свяжется с Юриком. Все ясно?

— Так точно, — пытается сдержать улыбку стояк. Датый Олег в расстегнутой до пупа белой рубашке с толстенным золотым ланцугом на волосатой груди, действительно, смотрится прикольно.

— Что у вас? Все в порядке?

— Все в порядке, — не удержавшись, все-таки улыбается юный секьюрити.

— Службу несете?

— Так точно, несем.

— Доложи, как.

— Ну… — мнется охранник. Заметно, что Олег со своими понтами его уже достал. Но… хозяин барин. Пожелал дорогой гостюшка потрепать языком, изволь выслушать, изволь отвечать. — Двое с собакой обходят периметр, остальные в дежурке.

— Что, и много у вас собак?

— Целая свора, — на этот раз уже не скрываясь, широко лыбится парень

— Свора? Хм, много. Слышь, красивая? — Олег крепко хлопает Диану по узенькому плечу. От неожиданности та чуть не опрокидывается с подлокотника в кресло. Димина блудливая ручонка выскальзывает у нее из-под топика. — Целая свора! Если решите сдристнутъ отсюда, искусают вам задницы… Свободен, — небрежно бросает Олег охраннику и отправляется в свое кресло.

Я думаю о том, что собаки — это не есть хорошо. Конечно, не свора, но одна-две здесь имеются наверняка. А значит, дополнительные головняки. Распроклятье! Мало нам секьюрити!

— …У меня в бане и сауна, и парная. Даже небольшой бассейн. С джакузи, — завинчивает хозяин. — И в предбаннике тоже накрыт стол. Так что давайте перемещаться туда.

— Давайте! — радостно взвизгивает Гизель. Она уже успела догнаться коксом.

Я перехватываю многозначительный взгляд Дины-Ди.

Олег отставляет свой многострадальный коктейль, вылезает из кресла и неверной походкой огибает стол. Подходит ко мне и протягивает руку.

— Секундочку, господа, — объявляет он. — Попрошу предоставить мне еще пятнадцать минут. Нет, даже десять. Просто настал момент, когда надо снять напряжение. Пошли, Герда. — Олег тянет меня за руку на себя, и я против воли поднимаюсь с дивана. — Мы по-быстрому.

«Абзац! — ужасаюсь я. — Приплыла, балерина!»

— Ну, если так, то конечно, — одобрительно крякает Юрик. — Десять минут, Олежа, не больше.

«Только не это! Только не сейчас!»

— Пошли. — Олег настойчиво тянет меня за руку, и я обреченно, словно овца на заклание, плетусь следом за ним. Диана провожает меня сочувственным взглядом. Помочь мне она не в силах.

«Засада! Что делать? Как отмазаться от этого пьяного придурка, у которого вдруг засвербило в портках? — Ничего делового в голову не приходит. — Нет, так с ходу от него не отвять. И, хочешь не хочешь, играть роль придется до конца. Вынести всё! Ведь понимала, на что иду. Была абсолютно уверена, что готова к подобным натягам. Ан нет! Оказывается, все не так просто в этой анальной жизни, как порой кажется с расстояния».

…До комнаты, отведенной в этом доме Олегу, пройти всего ничего. Из залы белая дверца ведет в коротенький коридорчик, где, насколько я понимаю, расположены две гостевые спальни. В одну из них и распахивает дверь Олег, отступает в сторонку, приглашая меня войти.

Делать нечего. Надо так надо. Нельзя выпускать когти прямо сейчас. Еще не время. Все можно испортить, а ставки в сегодняшней акции чересчур велики. И я послушно переступаю порог. За спиной громко щелкает язычок замка.

Обычная комната. Совсем небольшая и скромная. Никакой роскоши — как в номере провинциальной гостиницы. Прикрытое вертикальными жалюзи окно, шифоньер, два простеньких кресла, журнальный столик, трюмо. Единственное, что здесь выделяется из серенького интерьера, так это огромная десятиспальная кровать — сексодром.

— Распрягайся, — бросает Олег и — куда вдруг девался его пьяный неуверенный походняк — направляется к трюмо, на котором лежит небольшой черный кейс.

— Совсем? — задаю я дурацкий вопрос.

— Дура! Достаточно только шортов и трусиков.

«Странно, — думаю я. — Почему только шорты и трусики? Он что, извращенец? Предпочитает пользовать полуодетых бабенок?

И тут в голове ослепительной вспышкой взрывается радостная догадка:

«У него и в мыслях сейчас нет меня трахать. Он и есть мостик! Тот самый мостик на волю, о котором меня предупреждали две недели назад».

Я замираю посреди комнаты, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой.

«Мостик?!! Неужели нам с Дианой на самом деле сегодня помогут сбежать?!!»

Олег, закончив возиться с кейсом, оборачивается ко мне.

— Ну? Что же ты, Герда? — Он абсолютно трезв. То, как он вел себя еще десять минут назад, было туфтой. — Делай, что тебе говорю! — У него в руке флакончик с какой-то жидкостью.

— Ты что, заставшиь меня это выпить? — испуганно спрашиваю я.

— Нет, хуже, Лариса, — неожиданно улыбается он. — Тебе придется сейчас это как следует спрятать. Догадываешься, куда?

У него просто ослепительная улыбка!

— Догадываюсь. Только ты отвернись. — Я расстегиваю пуговичку на шортах. И тут до меня вдруг доходит, что Диана сегодня назвала мое погоняло. Но ни разу не произносилось вслух мое имя — Лариса.

А Олег его знает!

ОН ЗНАЕТ!

Все-таки мостик!!!

— Считай, что ты родилась в рубашке. — Светлана Петровна примостилась рядом с кроватью на белом больничном стульчике с никелированными ножками, и стульчик, не привыкший к такой тяжести, иногда натужно кряхтел и поскрипывал. — Так шмякнуться на кирпичи и отделаться лишь сотрясением мозга и переломом лодыжки — это надо суметь. Скажи, о чем ты думала, когда отважилась спрыгнуть? Ты хоть понимала, что можешь разбиться насмерть?

«Да, понимала. А думала я о том, как ненавижу тебя! Интересно, ты хоть теперь сделала выводы, что подмять меня не выйдет? Может, изменишься? Не-е-ет… тебя, горбатую, исправит только могила. Что же, тогда считай, что война началась. Первая битва уже состоялась. Я в больнице. А ты, толстуха, надеюсь, хоть немного растеряна таким крутым поворотом событий. То ли еще будет!»

— Хорошо, что накануне приехали мы, — монотонно гудела над ухом домоправительница. — И что под боком оказалась машина, на которой тебя сразу доставили сюда…

— Плохо, что накануне приехали вы, — превозмогая тошноту и пульсирующую боль в висках, прошептала Тамара. — Если б не это, я спокойно бы посидела с Кириллом на скамеечке около дома и отправилась бы спать. И не пришлось бы никуда прыгать.

— …Ты была вроде в сознании, — фрекен Бок сделала вид, что пропустила Тамарин упрек мимо ушей, — но ничего не соображала. Все порывалась куда-то бежать, а сама и на ногах не стоишь. Глазки в кучку, вся голова в крови. Как мы перепугались!

«Враки! Уж вы-то перепугались?! Как бы не так!.. А ведь я, действительно, ничего не помню. Последнее воспоминание — то, как висела над пропастью, зацепившись за острый край шифера, и знала, что сейчас полечу вниз. Следующее — я уже в этой больнице. Нога в гипсе, башка забинтована. Убирайся отсюда! Хоть сегодня отвянь от меня со своими нравоучениями! Слышишь, проваливай!»

— Дядя Игнат уехал в Ленинград. У него там важная встреча, а ты ее чуть не сорвала своими художествами. И вместо того, чтобы спокойно вернуться домой на машине, нам теперь предстоит ехать на поезде. И не раньше чем через неделю, когда тебя выпишут. В результате подготовка к школе тобою полностью сорвана. А мне накануне учебного года придется брать несколько дней за свой счет. Ответственнее надо, Тамара, относиться к своим обязательствам перед нами…

«Я никаких обязательств перед вами не брала. А вот как вы относитесь к своим обязательствам передо мной? Да даже если бы я разбилась насмерть, дядюшка не отменил бы свою „важную встречу“! Уж в этом-то я уверена на все сто процентов!»

— Светлана Петровна, я очень устала, — взмолилась Тамара и, превозмогая боль, демонстративно развернулась к толстухе спиной.

— Да, да, конечно. Отдыхай, девочка. Пей сок, ешь абрикосы. Я навещу тебя завтра.

Светлана Петровна ушла, а Тамара достала из тумбочки литровую стеклянную бутылку, в которой домоправительница носила ей молоко, и поставила возле кровати так, чтобы в любой момент можно было легко до нее дотянуться рукой. И от души вмазать этой бутылкой по башне толстой паскуде, когда она вновь примется за свою излюбленную демагогию. И пусть потом хоть интернат, хоть психушка, хоть спецшкола…

«…Хоть что угодно! Зато рассчитаюсь со сволочугой за все».

«А рассчитаюсь ли? — призадумалась Тамара через пару часов, когда эмоции уступили место более или менее холодному расчету. — Ну ударю я ее. А что дальше? В лучшем случае проваляется, как и я, неделю в больнице, выпишется и примется за меня со свежими силами. И всё. Считай, я проиграла. Она даже обрадуется тому, что я предоставила ей очередной повод, куда можно будет тыкать меня носом всю жизнь. Из меня изобразят закоренелую преступницу. Ну не-е-ет! Перетопчется! Все будет с точностью до наоборот!

И не будет никакой бутылки. Никаких разборок. Никаких скандалов. Ничего!.. Я буду ласковой и предупредительной, послушной и исполнительной, беленькой и пушистой. Я не дам ни дяде, ни фрекен Бок ни единого повода быть недовольными моим поведением. Я буду отступать… отступать… отступать… Как мудрый Кутузов в войне с французами, пока не настал момент дать решительные, заведомо выигрышные сражения под Тарутином и Малоярославцем.

Когда наступит такой момент, я ударю лишь один раз. Но этот удар разобьет всю твою неуклюжую жизнь, толстая гадина. Всю твою карьеру в РОНО. Весь дядюшкин бизнес. Я рассчитаюсь и за баню, и за вашу двуличность, и за «предельную строгость» в моем «воспитании». Как — еще не знаю. Когда — покажет время. Но главное, я теперь точно определилась с тем, как должна вести себя». — Тамара наклонилась, взяла стоявшую возле кровати бутылку и переставила ее в тумбочку.

…В деревне Тамара со Светланой Петровной пробыли чуть более суток, и уже на следующий вечер Петр Тимофеевич отвез их на станцию. До 2 сентября, понедельника, оставалось ровно шесть дней. Шесть дней до очередной, третьей за последние месяцы школы. Шесть дней до седьмого класса, в который предстоит пойти в этом году.

За шесть дней, которые Тамара провела в дядюшкиной квартире, она лишь два раза вышла на улицу, да и то под конвоем домоправительницы. Первый — в травмопункт, где с ноги сняли гипс; второй — по магазинам за школьной формой и канцелярскими принадлежностями.

— Давайте доедем до Тярлева, — однажды предложила Тамара и тут же отметила, что этой совсем безобидной просьбой неожиданно насторожила толстуху.

— Это еще зачем?

— Я хочу забрать кое-какие вещи.

— Какие еще вещи? Кажется, мы с Игнатом привезли тебе все необходимое…

— Нет, — перебила Тамара.

— Что значит «нет»? — Я истратила на тебя полтысячи рублей, но ты все равно недовольна.

— Я всего лишь хотела забрать компьютер и магнитолу. И телевизор. И книги.

— Еще не хватало гробить зрение за этими дурацкими компьютерными играми! И крутить магнитолу, изводить нас целыми днями своей шизофренической… какофонией. Назвать музыкой истеричные вопли нечесаных психопатов у меня просто не поворачивается язык. А что касается телевизора и книг… Понимаешь, Тамара, — смягчив тон, толстуха положила ей на плечо массивную длань, — во-первых, я не могу позволить тебе сейчас, когда прошло всего три месяца после убийства, вновь оказаться в том доме. Не уверена, что это благотворно отразится на твоей и без того расшатанной психике. А во-вторых, дом опечатан, и так будет, пока не закончится следствие. Или пока не пройдет полгода после смерти родителей и ты не вступишь в права наследования. Даже для того, чтобы собрать твои вещи, нам с Игнатом пришлось оформлять разрешение и идти туда в сопровождении следователя. Так что, девочка, ничего не попишешь, с Тярлевом придется немного повременить. А насчет книг… Не беспокойся, я завтра же возьму список программной литературы для седьмого класса и зайду с ним в библиотеку.

И, действительно, уже на следующий день Светлана Петровна торжественно вручила Тамаре высокую стопку потрепанных библиотечных книг.

«Тьфу! — Тамара отбросила в сторону толстую „Хрестоматию по внеклассному чтению для детей среднего школьного возраста“ — Короленко, Пришвин, Гайдар, „Рассказы о Ленине“… — Дебилка всерьез считает, что я буду это читать?»

— Надеюсь, тебя устраивает все, что я принесла? — с вызовом поинтересовалась Светлана Петровна, когда Тамара, разобрав книги, заглянула на кухню.

Что оставалось на это ответить?

— Да, все. Спасибо. Можно мне включить телевизор?

— Нельзя. Сейчас придет дядя, он будет смотреть футбол.

— Тогда можно сходить погулять? — подавив ехидный смешок, спросила Тамара, хотя уже заранее знала, что услышит в ответ.

«Нельзя!» — «Почему?» — «Потому, что: во-первых, ты еще недостаточно окрепла после сотрясения мозга, и — кто знает? — вдруг грохнешься в обморок, а вокруг нет никого, кто мог бы помочь; во-вторых, послезавтра тебе идти в школу, вот и готовься; в-третьих, я принесла тебе книги, вот и читай.

— Нельзя.

— Почему?

— Потому, что…

Как все это ни грустно, но сейчас Тамара была готова расхохотаться.

— …я принесла тебе книги…

Как и раньше, Игнат племянницу совершенно не замечал. Впрочем, они почти и не виделись. Дядюшка целыми днями пропадал по каким-то сверхважным делам, а если и находился дома, то либо спал, либо не отлипал от телефона. Правда, иногда Тамара ощущала у себя на спине его липкий взгляд. Ненавидящий? похотливый? — разобраться она никак не могла.

Впрочем, никаких иллюзий насчет дяди Тамара не строила и в любой момент была готова к тому, что от взглядов озабоченный родственник перейдет к более решительным действиям.

Но сколь ни была омерзительной отравленная запретами и недоброжелательством атмосфера, в которую после деревни окунулась Тамара, был в ней один плюс. Стремление хоть на миг вырваться из этого дома практически сгладило чувство неловкости из-за перевода в новую школу. Как сложится на этот раз? Да уж во всяком случае, хуже, чем в обществе дяди и домоправительницы, быть просто не может. И впервые в жизни Тамара с удивлением отметила, что ждет не дождется, когда она наконец отправится в школу.

Она ожидала, чего угодно, но только не того удивительного радушия, с которым ее приняли в классе. Приученная настороженно коситься даже на собственную тень, Тамара первые дни провела в постоянном ожидании какого-нибудь подвоха, подленького тычка исподтишка, пока наконец не осознала, что ничего этого не будет. Доброжелательность одноклассников искренна. С первых же слов классной руководительницы, представившей тридцати двум пацанам и девчонкам новую ученицу, ее безоговорочно приняли за свою, относящуюся именно к их кругу.

— Я Настасья, — представилась чуть заметно подкрашенная девчонка с несколькими сережками в ухе, с которой Тамара оказалась за одной партой на первом уроке, отведенном под классный час. — А ты Тома, да? Классно! Том у нас еще не было. — Настасья придвинулась почти вплотную, дыхнула легким запахом никотина и зашептала на ухо: — Слы-ы-ышь, а пацаны тебя уже обсудили. Я подслушала. Пришли к выводу, что ты нормалек. Теперь начнут к тебе подкатывать. Но ты посылай их сразу же на хрен. Вообще-то, они все у нас ничего, но только трепачи. Скажем, посидишь с таким вечерок на скамеечке в парке, а назавтра уже по всей школе трезвон: типа, переспала и с ним, и с его старшим братом, и с его котом, и с его хомяком…

К концу недели Тамара уже запомнила имена и фамилии всех своих одноклассников, получила от пацанов несколько записок с двусмысленными намеками, не смогла вычислить ни одного отправителя и нажила себе первого врага в лице училки по «инглишу», которая была уязвлена тем, что новенькая владеет английским чуть ли не лучше ее, угробившей на изучение языка пять лет в Универе.

Хорошо, если бы неприязнь «англичанки» была единственным минусом. Но разве могла Светлана Петровна не испортить Тамаре удовольствие от нескольких часов свободы? Уже в понедельник она учинила ей основательный нагоняй:

— Во сколько сегодня закончился последний урок?

— Без пятнадцати два. — Вернувшись из школы в половине седьмого, Тамара с разочарованием обнаружила, что и толстуха, и дядюшка уже дома и оба, конечно же, с нетерпением ждут, когда объявится их подопечная и принесет с собой замечательный повод для того, чтобы чуть-чуть поразвлечься, устроив ей хорошую вздрючку.

— А сейчас без пятнадцати семь. И где же ты пять часов шлялась?

— Я не шлялась.

Тамара не собиралась извиняться за то, что в первый учебный день после школы какое-то время посвятила не тупому прозябанию в опостылевшей за неделю квартире, а завоеванию доброго к себе отношения одноклассников, в новой (третьей по счету за последние месяцы!) школе. Когда после уроков ее спросили: «Ты с нами?», она не могла ответить иначе, как «Да». В противном случае, что бы о ней подумали одноклассники?..

…Нет! Все, что угодно, но только не повторение бойкота, который ей довелось испытать полгода назад!

— Мы всем классом после уроков ходили в парк. Потом с девчонками посидели в кафе.

— В кафе?!! — округлила глаза Светлана Петровна. — А позволь поинтересоваться, на какие шиши? У тебя разве есть деньги?

«Как же! А то ты не знаешь, Толстая Задница, что у меня, как у Буратино, есть только азбука — тетрадки и ручки. И еще проездной на автобус, за который, в отличие от длинноносого разгильдяя, я не смогу выручить ни единого сольдо».

— Меня угостили.

— А ты, конечно, и не подумала отказаться, — ехидно заметила фрекен Бок и сокрушенно вздохнула: — Что же, достойное начало. Первый день в школе, и она уже начала побираться…

— Меня угостили! — на этот раз максимально четко отчеканила Тамара. — И отказаться было попросту неучтиво.

Домоправительница растерянно чмокнула губами, безуспешно пытаясь найти, что можно противопоставить железной логике девочки.

Из комнаты, наговорившись по телефону, выполз дядя Игнат и застыл посреди коридора, с интересом прислушиваясь к тому, как его половина воспитывает распущенную племянницу.

— И вообще, что это за походы в кафе? В тринадцать-то лет?! А в четырнадцать начнешь курить? В пятнадцать употреблять алкоголь? В шестнадцать принесешь нам в подоле?..

— Светлана Петровна! — Дядюшка довольно хихикнул. «А ты вообще заглохни! Вареный петух! Твой номер шестнадцатый, — Тамара обернулась к дяде, смерила его презрительным взглядом. И тут же, почувствовав, что начинает закипать, поспешила взять себя в руки. — Стоп! Ты отлично держалась с того дня, как в больнице зареклась вступать в бесполезные споры с толстухой и решила копить силы для решающего боя с ней и дядькой Игнатом. Так не срывайся, еще не время! Крепись! И ты победишь!»

— …Начинаются гулянки, мальчишки, кафе, дискотеки…

Тамара молчала.

— …Не удивлюсь, если скоро ты не придешь домой ночевать, а из квартиры начнут пропадать деньги и вещи…

Молчала!

— …Еще один такой поздний приход, и нам придется прибегнуть к решительным мерам…

Молчала, черт побери!!!

— …Чего молчишь?!!

— А что говорить? — безразлично пожала плечами Тамара. — Мне все понятно. Можно пойти к себе в комнату?

По прошлому опыту следовало ожидать в ответ «Нельзя!», но удивленная необычной покладистостью девочки, толстуха только и смогла, что пробормотать: «Иди», а дядюшка, осознав, что представление сегодня не состоится, разочарованно поплелся в комнату.

И в еще большее смятение фрекен Бок повергло поведение несносной девчонки в последующие дни. И во вторник, и в среду… и в пятницу на проверочный звонок домой в половине третьего Тамара подходила к телефону:

— Алло… Да, Светлана Петровна, я уже дома… «Толстая Задница, теперь будешь каждые полчаса обрывать телефон, чтобы убедиться, что я никуда не ушла?!! Что же, флаг тебе в жопу! Развлекись, если больше нечем заняться в твоем сраном РОНО!»

— …Да… Да, Светлана Петровна. Борщ в кастрюле, колбаса в холодильнике. Я все найду… До вечера…

За первую неделю Тамара не принесла из школы ни одной тройки, ни одного замечания. Возвращаясь с работы, толстуха находила в квартире идеальную чистоту и порядок. Придраться было не к чему. И с каждым днем фрекен Бок ощущала все большее беспокойство.

Ежедневно в четверть седьмого, стоило ей появиться в квартире, проклятая девка встречала ее у двери с умильным личиком олигофренки.

— Давайте я помогу, Светлана Петровна. — Она тащила сумку на кухню, и уже оттуда, разбирая продукты, кричала: — Все уроки я уже выучила. Потом почитала… А сегодня получила пятерку по литературе. Вам показать дневник?

— Не надо.

— Тогда мне можно сейчас сходить погулять?

— Нельзя.

— А можно включить телевизор?

— Нельзя.

— А можно пойти в свою комнату?

— Иди.

В среду:

— …Все уроки я уже выучила. Потом почитала… А сегодня получила пятерку по физике. Вам показать дневник?

— Не надо.

— Тогда мне можно сейчас сходить погулять?

— Нельзя.

— А можно включить телевизор?

— Нельзя.

— А можно пойти в свою комнату?

— Иди.

В четверг:

— …Все уроки я уже выучила. Потом почитала… А сегодня получила четверку по инглишу. Вам показать дневник?

— Не надо!

— Тогда мне можно сейчас сходить погулять?

— Нельзя!

— А можно включить телевизор?

— Нельзя!

— А можно пойти в свою комнату?

— Убирайся!

В пятницу:

— …Все уроки я уже выучила. Потом почитала… На уроках сегодня меня не спрашивали. Оценок не получала. Вам показать дневник?

— Не надо!!!

— Тогда мне можно сейчас сходить погулять?

— Нельзя!!!

— А можно включить телевизор?

— Ты что, издеваешься?!!!!!!!

— Нет, Светлана Петровна.

— Тогда иди к себе в комнату!!! Дай мне спокойно переодеться!!! И поесть!!!

— Уже иду. Приятного аппетита, Светлана Петровна…

— У девчонки, похоже, после падения со второго этажа съехала крыша, — в пятницу вечером, когда Тамара отправилась спать, сообщила мужу толстуха.

— Оно и к лучшему. — С полным безразличием Игнат выковырнул из пачки сигарету, пододвинул к себе заполненную окурками пепельницу.

— Н-не знаю, к лучшему ли. У меня подозрение, что эта мелкая тварь просто придуривается.

— Придуривается? — Дядюшка щелкнул дорогой зажигалкой и, сложив трубочкой губы, принялся увлеченно пускать кольца табачного дыма.

— Да, придуривается. Вот только никак не пойму, чего она хочет этим добиться.

— А по-моему, Света, ты все чересчур усложняешь. Не ты ли сама стремилась так ее выдрессировать, чтобы она и перднуть не смела без твоего разрешения?

— Вот и выдрессировала. Чем ты еще недовольна?

— Тем, что слишком уж подозрительно резко эта паршивка перекроила свое поведение.

— Но ты же сама говоришь, что у нее съехала крыша.

— Может быть… Может… — задумчиво проговорила Светлана Петровна. — Не мешает это проверить. На следующей неделе отведу девчонку к психиатру.