Пленница Седов Б.

Глава 12

КАК Я СТАЛА КИЛЛЕРШЕЙ

Двое секьюрити объявляются около меня довольно быстро. Я успела только три раза приложиться к бутылке «Мартини». И собиралась в четвертый, уже принялась отвинчивать пробку, когда в проеме кустов, представлявшем собой вход в беседку, неожиданно нарисовался силуэт добермана.

Сцена из мистического триллера: ночь, беззащитная девушка в маленькой круглой беседке и собака-убийца, перекрывающая несчастной единственный выход из западни.

Я осторожно, стараясь не делать резких движений, откладываю в сторону бутылку и как можно приветливее улыбаюсь собаке. Терпеть не могу этих тварей! Но ничего не попишешь, сейчас я должна быть дипломатичной.

— Соба-а-а-аченька, — как можно слащавее выдаю я вполголоса. — Какая хоро-о-ошая. Какая краси-и-ивая. — «До чего же я ненавижу всех вас, зубастых уродин!» — Ведь ты не укусишь бедную девочку? Иди ко мне, иди ко мне, милая, — продолжаю я. Доберман заходит внутрь беседки и с приличного расстояния недоверчиво обнюхивает мои босые ступни. Никакой агрессии этот монстр, слава Богу, не проявляет. — А где твой хозяин? Или ты здесь гуляешь один?

«Может, и правда, один? Может быть, его хозяева в это время оттягиваются в саду с прошмандовками, и им глубоко фиолетово, что их пес несет службу один?»

Переключив внимание на добермана, я до сих пор так и не обернулась, чтобы окинуть взглядом двор у себя за спиной, но все равно уверена, что там сейчас никого нет. Я не уловила никаких подозрительных звуков, хотя держу ушки на макушке. И если не сумела расслышать, как к беседке подкралась собака, так на то она и собака Но вряд ли телохраны смогли бы сделать то же самое.

«Так где же они все-таки, черт побери?!!»

И словно в ответ на этот немой крик души за спиной вдруг раздаются приглушенные голоса и скрип гравия под жесткими подошвами армейских ботинок. Доберман несколько раз радостно дергает обрубком хвоста и молча бросается из беседки навстречу хозяевам

Их двое. Не трое, как мы ожидали, а только двое. Оба в сером мусорском камуфляже. Оба далеко не богатырского телосложения. Обоих я раньше ни разу не видела. И оба, конечно, заметив меня, сразу взяли курс на беседку.

«А что я говорила Олегу!» — торжествую я и принимаю максимально беззаботную позу.

— Привет. — Стоит им появиться в беседке, как я здороваюсь первой, кокетливо поиграв пальчиками левой руки. В правой у меня бутылка — чтобы все видели, как я скучаю здесь в одиночестве и безуспешно пробую ханкой залить злодейку-тоску.

— Здорово, — отвечает один из стояков и тормозит прямо напротив меня. Похоже, он корчит из себя пахана. Но он всего лишь дешевая сявка. Я могла бы, не напрягаясь, убить его одним тычком пачьцев в область аорты.

— Здравствуй, красавица. — Его напарник более любезен. Он присаживается рядом со мной на скамейку и принимается пожирать жаждущим взором бутылку, которую я продолжаю держать в правой руке. У него стандартная рожа тульско-тамбовско-рязанской деревни, и ему невтерпеж догнаться моим драгоценным «Мартини».

«Перетопчется! — ухмыляюсь я про себя. — Потерпит немного Иванушка. Или как там его… Данила? Макарка?»

Оказывается, ни то, ни другое, ни третье. Тульско-тамбовско-рязанского фофана зовут Алексеем, а его напарника Колей. Притом на то, чтобы растопить лед в душе у последнего, требуется, как минимум, десять минут И все это время он аж до хруста в суставах гнет пальцы передо мной и напарником, изображая из себя этакого бдительного и исполнительного телохранителя, беззаветно преданного своему хозяину. А именно, зыкая на меня, как на палестинскую смертницу или, по меньшей мере, на киллершу, проникшую в этот дом завалить его дорогого босса («Ах, если б ты знал, дурачок!» — потухаю я про себя, сохраняя абсолютно невинное и удивленное таким обращением со мною, ангелом, личико), учиняет мне форменный допрос:

— Ты ведь из тех четверых, что сегодня доставили на «луноходе»?

— Да, я прибыла сюда с зоны. По вызову.

— Так тогда не пойму, а чего это ты здесь, а не там? — «Глеб Жеглов» тыкает пальцем на особняк. — В одиночку хлещешь винище и кормишь здесь комарье вместо того, чтобы валяться в постельке с клиентом?

— Клиент от меня свое получил, — начинаю завинчивать я. — Попарился в баньке. И еще раз получил. Потом залил шары и свалил к себе в комнату. А меня, чтобы не мешала ему отдыхать, отправил гулять. Так и сказал: «Возьми в баре бутылку и проваливай на хрен. Выйди на улицу, посиди на скамеечке, подыши свежим воздухом. Когда будет пора, Володя, ваш старший, меня позовет».

— Он что, в курсе, что ты здесь прохлаждаешься?

— Там, — небрежно киваю я в сторону дома, — все в курсе. Юрик звонил им по рации, предупредил, чтобы меня пропустили и чтобы не приставали. Вот они и пропустили. И даже не пристают, — глупо хихикаю я.

— На них не похоже, — впервые подает голос тульско-тамбовско-рязанский лапоть. До этого он лишь внимательно слушал наш разговор и гипнотизировал взглядом «Мартини». Даже не подумав кому-нибудь предложить, я делаю из горлышка приличный глоток…

При этом тульско-тамбовско-рязанского лаптя чуть не хватает удар. Но он все-таки держится! Он крепкий парниша, взращенный на парном молоке и овощах без нитратов.

А мой оппонент в это время выдает длинную тираду насчет дисциплины. Здесь только и делают, что нарушают инструкции («Велено ж не пускать никого из девок на улицу, так им начихать!») На этом объекте (насколько я понимаю, он имеет в виду особняк Юрия Ивановича) у семи нянек дитя (теперь он имеет в виду самого Юрия Ивановича) без глазу!

Речь «идеального телохрана» завершается тем, что он протягивает мне лопатообразную длань:

— Дай-ка хлебнуть. Тебя-то как кличут, подружка?

— Нарой, — представляюсь я и передаю бутылку.

— А я Колян. Вот этот — Леха. А собачка — Бастинда.

«Как там Диана? — тем временем думаю я и тихо радуюсь тому, что псина не имеет привычки шариться по кустам. — Наверно, лежит, вся израненная комарами, держит палец на спусковом крючке и, слушая наш базар, готова взорваться от злобы. И не может понять, почему я не отступаю с линии огня, чтобы дать ей возможность шмальнуть по этим недоделанным стоякам. Или понимает, что, пока не установлю с ними дипломатических отношений, я не могу даже встать со скамейки?»

Впрочем, отношения, вроде бы, установлены. За несколько мощных глотков, совершенных по очереди сначала Коляном, потом Алексеем, литровая бутылка «Мартини» опорожнена практически до дна. Впрочем, это меня колышет меньше всего. Меня волнует, куда подевался третий стояк.

Где нам его искать, когда замочим этих двоих?!! Но не задавать же им этот вопрос напрямую!.. …Левая рука Алексея уже у меня на плече, правая — где-то в районе колена. Он нашептывает мне, что, раз уж сегодня я осталась без мужика, он не прочь его подменить. Он знает отличное место. Там нам никто не помешает. Там даже нет комаров… Его рука передвигается по моему колену к шортикам.

Вот он, замечательный повод встать со скамейки и отойти немного в сторонку от этих двоих пассажиров, чтобы Дина-Ди наконец смогла пострелять!

— Погоди! Отвяжись! — Я стряхиваю с бедра блудливую руку и поднимаюсь. — Я устала! Дайте хотя бы полчасика передохнуть! — Я отхожу от скамейки, не переставая молотить языком. — И так уже в два глотка вылакали весь мой «Мартини»…

Все! Я ушла с директрисы огня! Путь маленьким пулькам из «Ингрема» открыт! Пассажиры готовы: один продолжает, развалясь, сидеть на скамеечке; второй стоит рядом с ним и жадно вылизывает из горлышка последние капли вина… последние в его жизни!

По моим прикидкам уже секунд пять, как Диана должна открыть огонь. Мишени перед ней как на ладошке. Но она какого-то лешего медлит!

«Да чего она там? Заело затвор? Заснула? Или за полчаса из нее высосали всю кровь комары?»

— …Могли бы оставить хотя бы глоток…

«Или она, слыша наш разговор, сообразила, что стояки так ни словом и не обмолвились о третьем, который был с ними! — вдруг приходит мне в голову логичное объяснение промедления Дины. — И отдает себе отчет в том, что со смертью только двоих главный вопрос так и не будет решен — место так и не будет зачищено до конца! Пока я каким-нибудь образом не выведаю у Лехи или Коляна, где их коллега, они должны оставаться живыми. Будем считать, что я ее поняла. Вот только не понимаю другого — что мне теперь делать? Торчать возле этой скамейки с парочкой алкашей, отбиваться от их приставаний и надеяться на то, что вскоре к ним присоединится третий алкаш? Или прямо сейчас попытаться задать какой-нибудь наводящий вопрос?»

Я так и не успеваю придумать, какой из вариантов мне выбрать, как с мысли меня сбивает Колян, который перестал корчить из себя строгого босса и теперь изображает этакого рубаху-парня.

— Лариска, вот что, — он по-свойски кладет ладонь мне на плечо. — Ты этого молодого не опасайся. Начнет еще приставать, получит в торец. Все слышал? — поворачивается Коля к напарнику, и тот испуганно кивает. — А касаемо выпивки вот что скажу тебе, девочка: никогда не жалей этой отравы. Выпили мы твою бормотуху, ну и лады. Сейчас еще найдем. Без проблем… Скажи, — он кивает на особняк, — ну как там оперативная обстановочка? Чем там охранники занимаются? Дуются в карты? Ну ты же, наверное, к ним заглянула, когда сюда шла?

— Нет, я не видела, — осторожно гоню я пургу. — Дверь в вашу дежурку была затворена. Я видела только Володю — вашего старшего и одного из тех, что приехали с нами. Не знаю, как его звать.

— Да и хрен с ним, как его звать, — хитренько улыбается Коля. — Ты лучше скажи мне, а что наверху? Там уже все расползлись?

— По комнатам? Спать? — продолжаю я играть дуру.

— Ну.

— Все… Вроде бы все.

— Вот что, Лариска, — еще хитрее лыбится Николай. — Как думаешь, если сейчас мы зашлем туда, где вы нынче гужбанили, Леху, он там ни на кого не нарвется?

«Нарвется, — думаю я. — На Олега. Прямо в прихожей. И сразу умрет».

— Не знаю. Наверное, ни на кого. Разве что только на ваших охранников.

— Ну, за это не беспокойся, с охраной мы как-нибудь все разрешим. Тут главное, чтоб молодой добрался до бара. И через десять минут мы тут будем с бухаловом.

— Можешь в бар не лазить, — зачем-то советую я намылившемуся на промысел Лехе. — Там всего полно на столе. Возле окна. Куча бутылок, и все почти непочатые.

Алексей решительно направляется к дому.

Я провожаю его безразличным взглядом: «Ты уже мертв, тульско-тамбовско-рязанский. А вот как бы мне теперь разобраться с Колей — расколоть его на информацию, где разыскать третьего члена их боевого дозора?»

Как только за Алексеем захлопываются двери, Коля от похлопываний по плечу сразу же переходит к более решительным действиям.

Я не успеваю и глазом моргнуть, как тут же оказываюсь в его «нежных» объятиях. Вот горилла. Я на полном серьезе задыхаюсь. И неясно, какую причину здесь стоит поставить на первое место. То ли этот тип так сильно сдавил мне грудь, то ли мне никак не вдохнуть из-за густого алкогольно-чесночного духа, которым меня обдает мой «любовничек». А эта сволочь упорно стремится найти мои губы.

Мне сейчас только до поцелуйчиков!!!

Ради великого дела свободы я сумела бы продержаться в таком положении — с выпученными глазами и трещащими ребрами — еще какое-то время. А если бы была точно уверена в том, что эта пытка поможет мне узнать, где искать третьего стояка, наверное, потерпела бы еще секунд тридцать.

Если бы не гнилые Колины зубы.

А вот это уже перебор!!!

Я поняла, что если немедленно не вдохну свежего воздуха, то до воли и не доживу. И приняла решение бороться за свою жизнь.

Такой прием я никогда не тренировала. Даже не слышала о нем. Но провела его на ура. И не уверена, что смогу его когда-нибудь повторить. Такое удается только раз в жизни. И только в экстремальных условиях.

Если бы этот гнилозубый был хоть немного повыше меня, я, не раздумывая, попыталась бы закатать лобешником ему в жало. Но… Лбом в переносицу я могла ударить лишь по касательной. А это вряд ли вправило бы этому примату мозги.

Можно было попробовать укусить его за губу или в щеку. Но этот собачий приемчик я оставила на крайняк — если не удастся другое.

Я решила работать ногами — единственной частью моего тела, которой могла сейчас двигать. Да и то — минимально. Двинуть Колю коленом по яйцам не хватало свободы. Лупить голыми пятками по армейским ботинкам все равно что погонять хворостиной слона. И тогда я, собрав остатки силенок, качнула правую ногу назад и сделала просто невероятный по резкости и высоте мах чуть вбок и вперед.

На такое способна разве что чемпионка по художественной гимнастике — предварительно не размявшись, продемонстрировать немыслимую растяжку. Впрочем, чемпионка никогда не стала бы этого делать, боясь повредить свои драгоценные связки. Итак…

Грудная клетка словно в тисках! Ни единого глотка воздуха уже на протяжении нескольких десятков секунд! Густой, вызывающий рвотные спазмы, алкогольно-чесночный духман.

Качнув правой ногой назад, я делаю мах и сверху вбиваю обнаженную голень в узенький промежуток между нашими головами — моей и Николая. Еще одно усилие, и я протискиваю ногу чуть дальше — так, что голень прочно ложится на правое плечо моего противника, а внутренняя сторона коленного сустава оказывается точно напротив его кадыкастого горла.

Я не помню, как сделала это, но мне удалось правой ногой взять в жесткий захват головушку этого крейзанутого стояка и, раскорячившись, словно мартышка на лиане, провести классический прием на удушение. Будь у меня побольше силенок, я, не задумываясь, свернула бы ему шею! Начихать! Но меня хватило только на то, чтобы пережать ему сонник. И ждать, когда у него нальется свинцом голова и он наконец тихонько потухнет.

Раз… два… три… Изыскать все резервы, сдавить ему жабры посильнее!.. Семь… Восемь… Девять… Кто кого? Кто сдастся первым?.. тринадцать… четырнадцать… Разрывается пах!!! У меня почти не осталось сил!.. шестнадцать… семнадцать… И сколько же этот мудак еще способен держаться?.. девятнадцать… двадцать…

Медвежья хватка слабеет, лапы наконец отлипают от моего хребта. Мне удается втянуть в себя воздух.

Николай опрокидывается на спину, и я, освободив из захвата его шею, тяжело опускаюсь на гравий рядом с ним. Мне нужна хотя бы минутка, чтобы оклематься. Николаю на то, чтобы очухаться, времени потребуется побольше. Ничего, подожду. А потом приступлю к допросу с пристрастием.

Я наклоняюсь к распластанному на земле стояку, нащупываю у него кобуру и извлекаю из нее пистолет.

Второе, что делаю, это обращаю взор на скамейку, возле которой, насколько я помню, валялась на травке Бастинда. Удивительно, но доберман, как ни в чем не бываю, выкусывает из задницы блох.

Странная собачонка. Произошедшее между мной и Коляном доберман должен был расценить как нападение на хозяина. И плакали бы тогда мои красивые точеные ножки, моя сексуальная круглая попка. Но Бастинде все параллельно. Главное — блохи! Что же, спасибо ей и на этом. Хотя все-таки странная собачонка. Она хоть умеет выполнять команду «сидеть»?

Я тяжело поднимаюсь с земли и враскорячку подхожу к нашей «огневой позиции».

— Ты как там, живая? — первой подает голос моя боевая подруга. — Что там у вас происходит? С чего это вы вдруг решили бороться? На хрена ты его отрубила?

— А ты разве не видела, что этот козел меня чуть не раздавил? У него руки как клешни. Я уж было решила: мне вешалка.

— Провернула ты это эффектно. Я наблюдала за тем, как ты это делаешь, и просто тащилась!

— Вместо того чтобы наблюдать, лучше бы вылезла и помогла, — сварливо бормочу я.

— Я знала, что ты справишься и без меня, — цинично замечает Диана. — Что теперь?

— А теперь лежи как лежала. Прикрывай меня. Сейчас этот мудак очухается, допрошу его, где последний охранник. Я у него отобрала волыну.

— Она без глушителя, — тут же напоминает Диана, — так что если придется стрелятъ, предоставь это мне.

— Не лишу тебя удовольствия… Как комары?

— !!!!

— Всё понятно.

Я возвращаюсь к охраннику, нежно похлопываю его по щекам. Он начинает приходить в себя, но еще не в состоянии сообразить, где находится и что с ним произошло.

Бастинда по-прежнему активно охотится за блохами.

Диану в кустах с аппетитом долбят комары.

Тульско-тамбовско-рязанский Алеша уже давно мертв, а Олег продолжает сидеть внутри дома и, конечно же, видит все, что здесь происходит. Видит, что пока я справляюсь сама, а потому на выручку не спешит.

Николай открывает глаза и резко садится. Зря это он так. Сейчас у него должна закружиться башка. Так и есть. Он опирается на локоть и пялится на меня еще мутными, бессмысленными бельмами.

— Лариска? — странно, но он узнает меня сразу. — Что случилось? Я отрубился?

— Тебя переклинило. Вбил себе в голову какую-то лабуду и нежданно-негаданно попер на меня. Пришлось немного тебя придушить, а то бы убил.

— В натуре?! — он растерян. — Ты хочешь сказать, что смогла со мной справиться?

— Почему нет? Я это умею.

— М-м-м-да-а-а… — смущенно мямлит Колян и, объясняет: — Со мной иногда такое случается. Это от недопития. А где Леха? Вернулся? Принес буха-нутъ?

— Нет. Не вернулся.

— А Глеб?

— Это кто? — изображаю я удивление, хотя отлично знаю, что Глеб как раз и есть тот третий стояк, местонахождение которого мы хотим установить. Более того, мне даже известно, как этот Глеб выглядит — это тот самый парнишка, что поднимался к нам за «продуктовой посылкой», которую стоякам приготовил Олег. Среди мертвяков я этого Глеба не видела, а значит, методом исключения можно определить.

— Один из наших, — морщится Николай. — Отправили дурака за территорию в ночной магазин, когда закончилось то, что вы нам прислали. Он и с концами. Нажрался, небось, в одиночку… Бли-и-ин! — Охранник обхватывает ладонями гудящую голову. — Ни на кого нельзя положиться. Что один козел сгинул куда-то, что другой.

— И когда этот Глеб должен вернуться? — с трудом сдерживая ликование в голосе, интересуюсь я.

— Да давно бы пора. Лариска, может, ты выручишь? Сходи на третий этаж, притащи похмелиться.

— Конечно.

— Поскорее, Ларис!

— Конечно. — Я разворачиваюсь к сидящему на земле Николаю спиной и резко провожу атаку «усира-гери». Точно в висок!