ИГ/РА Килина Диана
— Сними, — просипела она, с силой потянув ткань вверх.
Я послушно вскинул руки, крепко зажмурившись, опасаясь ощутить дикое разочарование, если это всего лишь галлюцинация, или сон. Но нет, одежда покинула моё тело, а когда я поднял веки, Ольга по–прежнему сидела передо мной, на светлом мраморе, широко раздвинув ноги.
Я снова обхватил её руками, сжал, проверяя — реальность ли это. Мои губы накрыли её, язык вторгся в рот, как будто это были последние минуты моей жизни на Земле. Тёплые ладони гуляли по моей спине, тонкие пальчики перебирали шрамы между лопаток. Выпитый алкоголь резко ударил в голову, так, что я едва устоял на ногах, а, может, то был её вкус? Ощущения её прикосновений?
— Наверх, — порывисто сказала Оля, и я замер, — Отнеси наверх.
Да я, мать твою, тебя отнесу куда угодно, только попроси.
И снова не теряя ни секунды, я подхватил её на руки. Стройные ноги обхватили меня за пояс, ладони переплелись на затылке, пока я перепрыгивал по лестнице через ступеньку.
Как я вошёл в спальню я смутно помню. Кажется, просто вышиб ногой дверь. Она покрывала короткими влажными поцелуями моё лицо, шею, плечи; я зарывался носом в её шелковистые волосы. Поставив Олю на пол, я отстранился и уставился на неё с немым вопросом: «Что дальше?».
Быстро поморгав, она облизнула припухшие раскрасневшиеся губы, и схватилась за край своего топа. Я уже был в курсе, что под ним ничего нет — видел очертания сосков под тканью, когда она стояла в кухне. Но всё равно, со свистом выдохнул, когда полные, тяжёлые груди с тёмными ареолами показались из–под ткани. На секунду даже захотелось зажмуриться, как ослепило яркой вспышкой.
Ей–Богу, как мальчишка, и это в тридцать–то шесть лет.
— Стой, — сказал я, когда она потянулась снимать шорты, — Можно я сам?
Застыв на секунду, Ольга положительно кивнула. Я присел перед ней на корточки, положил ладони на бёдра, и медленным движением начал стягивать остатки её одежды.
Переступив с ноги на ногу, она выбралась из того, что будоражило моё воображение все эти ночи (и дни, чего уж там) и осталась полностью обнажённой. Я погладил лодыжки, провёл руками вверх по ногам и остановился, сжав её бёдра ладонями. Уставившись глазами на гладкий, совершенно гладкий, без единого волоска, лобок.
Мои пальцы подрагивали, когда я дотронулся до нежной, горячей плоти. Сладкая напряглась, но не отступила. Я погладил шелковистую кожу. Сердце билось где–то на уровне горла, отбивая сумасшедший, бешеный ритм, я протолкнул пальцы глубже, внутрь, ощущая дикое ликование от того, что под моей рукой расползалась тёплая влага.
Никогда в жизни я так не хотел доставить женщине удовольствия.
— Встань, — послышался прохладный голос.
Странное ощущение — я поднялся на ноги, даже не осознавая это. Ольга прижалась губами к моему подбородку и мягко подтолкнула меня в грудь, в сторону кровати.
— Ложись, — снова как будто чужой голос, словно издалека и одновременно отовсюду, — Руки за голову.
Я выполнил команды, не в силах оторвать от неё глаз. Возвышаясь надо мной в приглушённом свете, Ольга расстегнула мои джинсы и потянула штанины вниз, оставляя меня голым. Оголённым.
Тёплое касание кожи, пальцы пробегаются вверх по моим ногам. Глаза исследуют, изучают, как будто впитывают каждую деталь моего тела.
— Держи руки за головой и не трогай меня, — тихо говорит она, усаживаясь верхом и медленно, мучительно медленно вбирая меня в себя.
Я закрыл глаза, протяжно застонал, она ответила таким же долгим стоном. Глубже, ещё глубже, а потом короткое движение вверх. И снова вниз, снова вверх.
Ладони зажгло огнём, захотелось сжать её, подмять под себя, распластать на кровати и держать всю жизнь, не отпуская из рук. Я сцепил пальцы на затылке до хруста, прикусил губу и сжал веки, чтобы не смотреть на неё. Не сдержался бы. Она двигалась медленно, словно смакуя ощущения, но постепенно её ритм стал сбиваться, дыхание стало прерывистым, громким и сиплым.
Ногти вонзились в мою грудь, короткий всхлип и хриплое:
— Я… Я не могу.
Чтобы понять, что она делает, мне понадобилась доля секунды. Вздрагивая от приближающегося оргазма, она начала слезать с меня. Мои руки резко дёрнулись вверх, я сжал её талию и насадил на свой член так сильно, что стало больно. Оля вскрикнула и начала упираться ладонями в мои плечи, но я потерял рассудок. Сев, я прижал её к себе и начал двигаться сам, порывисто и, наверное, слишком сильно, обхватив её затылок ладонью и не давая отстраниться.
— Нет, нет, нет, — шептала она в мои губы, но я не слышал.
Границы размылись: да, нет — какая разница? Вот он тот момент, когда мужчина превращается в насильника, желая обладать, подчинять себе.
Я чувствовал, что делаю, но не осознавал. Она царапалась и кусалась, била меня руками по лицу, пока я не скрутил её и не перевернул спиной на кровать, навалившись, как мешок картошки сверху. Отголоски разума возопили: «Остановись!», но я его уже не слышал. Её пронзительный визг в момент оргазма смыл все остатки человечности, а я начал вколачиваться в её тело с неистовой силой, до тех пор, пока мои кости не начали плавиться, обдаваемые жаром, и я не рухнул на неё сверху.
Уткнувшись носом в её шею, я разжал руки, которые сжимали её запястья над головой, медленно и глубоко выдохнул. Подо мной лежала не моя Сладкая, нет — кусок камня. И я боялся.
Впервые в жизни боялся поднять голову и заглянуть ей в глаза.
Что я наделал?
— Слезь с меня, — прозвучало тихо, почти мёртво.
— Оля, я… Прости, — я всё–таки решился посмотреть на неё.
По бледному, почти белому лицо градом катились слёзы.
— Прости, — я прикоснулся губами к её щеке, осушая солёную воду, — Прости, прости, прости, — затараторил я.
— Слезь с меня!!! — заорала она, отбрыкиваясь.
Я не знаю, у неё было столько сил, или я в этот момент стал тряпкой, но она толкнула меня так резко, что я свалился на пол. Стоя на коленях, я не дал ей отойти, просто схватил за ноги и уткнулся носом в живот, умоляя, как побитая собака:
— Оля, прости! Я не хотел, прости. Я больше пальцем тебя не трону.
— Отпусти меня, — снова крик, такой же пронзительный, как и тогда, пять лет назад.
Колено впечаталось в мой подбородок, я ощутил привкус крови на губах. Быстрое движение, она убежала в ванную, громкий хлопок двери — кажется, даже штукатурка со стен посыпалась. А потом они, стены, сотряслись от завывания.
Если бы я мог вырвать себе сердце голыми руками и преподнести ей на тарелочке с голубой каёмочкой, я бы это сделал. Но я просто тарабанил руками в дверь, что–то кричал, умолял открыть и поговорить.
Она просто выла. Надрывно, с яростью и болью. Выла так, что мне захотелось закрыть уши руками или вообще оглохнуть, только не слышать этих звуков.
По моему лицу текли молчаливые слёзы, жгучие и горькие. Я прислонился лбом к дереву, и начал царапать его, пытаясь прорыть дыру, чтобы войти в ванную, обнять её, успокоить, сделать хоть что–нибудь. Под ногти врезались щепки, но я не чувствовал боли.
Вой прекратился, и дом погрузился в тишину. Я медленно сполз на пол, оставляя кровавые следы пальцев на двери. Когда она открылась, я не смел поднять голову.
Пусть убивает. Пусть делает всё, что хочет. Я это заслужил.
— Прости, — прошептал я обречённо, перед тем, как на мою голову болезненно приземлилось что–то тяжёлое.
А затем меня накрыла темнота.
Лазарев рухнул на пол, как куль с мукой — глухо и в то же время громко. Я отбросила смеситель, благополучно открученный под собственные завывания, и предусмотрительно обмотанный полотенцем, на пол. Тихо чертыхнувшись, я перепрыгнула Игоря, и покачала головой.
Вещи я уже подготовила, поэтому быстро надев нижнее бельё и то самое алое платье, которое так ему понравилось в магазине, я убрала волосы в хвост и ухмыльнулась.
Думали, не замечу. Думали, не пойму, что в моих вещах кто–то копался. Думали, что я дура.
А вот хрен вам.
Конечно, я обратила внимание на то, что моя одежда сложена немного иначе. Я даже ощутила запах парфюма Агеева — кто же ещё помогал своему дружку — едва переступила порог дома после тира и обеда в городе. Галантный, обходительный Лазарев пытался просто притупить моё внимание. А я начала верить. Немного, всего крупицу — но начала.
Наивная.
Мой план почти дал трещину. Слава Богу, что ключи от машины были в куртке. Они могли бы узнать личность моего помощника, нашли бы пистолет, записи в блокноте…
Повезло. На этот раз повезло, но ждать больше нельзя.
Собравшись, я быстро спустилась вниз, окинув своё отражение беглым взглядом. Вытащив ключи из куртки, я хлопнула входной дверью и побежала босиком к своей машине. Быстро сорвавшись с места, я проехала пост охраны, снеся шлагбаум, для большей убедительности в своём безумии, и поехала прочь из города.
Лазарев меня найдёт, не сомневаюсь. Найдёт — и это будет последнее, что он сделает в своей жизни.
Конечно, я хотела всё немного иначе. Не так импульсивно и не так быстро, но они не оставили мне выбора. Они начали подбираться близко, слишком близко, а это не только моё дело. Я не хочу подставлять близкого человека, поэтому не могу позволить им копать дальше.
А говнюк хорошо держал себя в руках. Я надеялась, что он сорвётся ещё на кухне, но он держался. Сильный, ублюдок. Боялся причинить вред. Какой заботливый.
Тварь. Ненавижу… Сломал мне жизнь, а теперь нежничает. Глаза бы мои не видели, век бы не знать урода.
Дорога предстоит длинная, но я справлюсь. Перед смертью не надышишься, даже когда в открытое нараспашку окно врывается ледяной воздух, пропахший хвоей и листвой.
Съехав на Е105, я подержала мобильник включённым ещё с полчаса, а затем вырубила его, и выбросила в окно.
Он поймёт. Конечно, поймёт, куда я еду. Никто, кроме него не поймёт, потому что только он знает об этом месте. Все остальные уже мертвы.
Пульсирующая боль в висках привела меня в чувства. Веки, будто склеенные, тяжело поддавались, но всё–таки я смог их поднять и оглядеть освещённую утренними лучами спальню.
Медленно перевернувшись, я опёрся о пол руками и встал на ноги. Голова кружилась, как после хорошего похмелья, перед глазами плясали «кровавые мальчики». В доме — тишина.
Заглянув в ванную, я зажмурился от головной боли и облизнул пересохшие губы. На полу валялось полотенце, с торчащим из него куском смесителя. Вот чем она меня огрела.
Туго соображая, я поднял джинсы с пола и сел на кровать, потирая лоб ладонью. Осторожно просунув ноги в штанины, я снова поднялся на ноги, застегнулся и нащупал мобильник в заднем кармане.
— Стас, — хрипло начал я, — Номер Морозовой, вычисли, — отрывисто сказал я, с трудом ворочая языком.
— Секунду, Игорь Викторович, — послышался стук по клавиатуре.
— Быстрее, — прорычал я.
— Не могу проследить. Телефон исчез с карты где–то в Ульяновске.
— Твою мать… — голос хрипел.
— Судя по всему, она выехала из города по сто пятому.
— Я понял, спасибо.
«Я могу не вернуться…»
Пошатываясь, я встал на ноги и побрёл к лестнице. Глядя вниз по ступенькам, я ощутил головокружение и тошноту, быстро сглотнул, и, держась за перила, спустился вниз. Убийственно медленно.
Ключи от машины лежали в прихожей, я со второй попытки схватил их, и вышел из дома, даже не закрыв дверь. Забравшись в Гелик, я завёл мотор и поехал, жмурясь от боли, к выезду из посёлка. Охранник выскочил из сторожки, размахивая руками, и я был вынужден затормозить.
— Игорь Викторович! Ваша… — запыхавшись, начал он, — Снесла шлагбаум ночью!
— Я заплачу, — процедил я, сквозь зубы, — Отойди.
— Она как безумная была, даже не затормозила, — продолжал верещать он, — Наоборот, газу прибавила. У нас записи есть, если что…
— Отойди, — завопил я, — Убью нахер, если не отойдёшь!
Рот парнишки раскрылся в ужасе, и он отпрыгнул от моей машины метров на пятьдесят за раз. Я дал по газам, и взвыл в голос, выезжая на трассу.
До Москвы почти десять часов, без остановок.
Впервые в жизни я начал молиться Богу.
Только бы успеть…
Глава 24
И никто не хотел быть виноватым без вина,
И никто не хотел руками жар загребать,
А без музыки на миру смерть не красна,
А без музыки не хочется пропадать.
Но если есть в кармане пачка сигарет,
Значит всё не так уж плохо на сегодняшний день.
И билет на самолёт с серебристым крылом,
Что, взлетая, оставляет земле лишь тень.
Виктор Цой и Кино «Пачка сигарет»
Я сидела, как сомнамбула, глядя в одну точку перед собой и спала с открытыми глазами. По моим подсчётам, Лазарев проснулся через несколько часов после того, как я его огрела по голове, а значит, сейчас он должен быть на подъезде. Мозг закипал, от предвкушения и переутомления, но я упорно ждала, не давая себе даже секунды расслабиться.
Сигареты закончились, последние три часа именно они помогали держаться и не заснуть. Во рту стоял горький привкус табака. Желудок скрутило тугим узлом.
Вот и всё. Время пришло.
Постоянно казалось, что слышу шелест шин по асфальту, но это были простые галлюцинации. Игры разума. Такое бывает, если долго не спишь — не смертельно. Сторож, которого пришлось вырубить снотворным, лежал на топчане пузом к верху и сильно сопел. Наверное, переборщила с дозой…
«А если он не приедет?» — мелькнула пугающая мысль. «Что тогда?»
Нет, Лазарь приедет. Обязательно приедет. Не зря же я проверяла, давила на нужные кнопки, втиралась в доверие. Главное, чтоб приехал один. Тогда всё закончится.
Вода тихо плескалась, заставляя моргать медленнее. Машина Ольги стояла на углу, и ноги понесли меня туда. Кажется, инстинкт самосохранения отключился напрочь, потому что я распахнул дверь, даже не думая о том, что может меня поджидать.
В нос ударил сильный запах табака, перемешанный с её привычным ароматом и ветхостью старой сторожки. На старом, просевшем диване валялся мужик — видимо сторож. Опытный взгляд подсказал, что он дышит, значит живой.
— Оля, — выдохнул я, посмотрев на её спину.
При звуке моего голоса, плечи распрямились, вытянулась осанка, тёмные волосы качнулись от мимолётного движения.
— Оля, — дрогнувшим голосом повторил я, застыв в проёме, не решаясь подойти ближе.
Она сидела, не шелохнувшись. Натянутая, как струна, но живая.
Слава Богу, живая.
— Садись, — прозвучал в голове её голос, эхом отразившийся от стенок черепной коробки.
Странное, непонятное ощущение, ноги сами двинулись в её сторону. Подойдя чуть ближе, я увидел по другую сторону деревянного лакированного стола ещё один стул.
— Сядь, Лазарев, — снова прозвучал её голос отовсюду.
Я опустился на стул, уставился на револьвер и рублёвую монету, лежащие возле её руки. Пальцами она перебирала две пули.
— Ты не притронешься к оружию, пока я не скажу, — прошептала она — едва уловимое движение губ, но голос звучал громко, звонко и чётко.
Что за херня? Я попытался поднять руку, но она лежала мёртвым грузом на бедре. Со второй была та же история — как будто мои конечности существовали отдельно от головы.
— Я хочу рассказать тебе одну историю, Лазарь, — заговорила Ольга, на этот раз нормально — то есть звуки соответствовали движению губ.
— Что ты со мной сделала? — задал вопрос, даже не сомневаясь, что подозрительное состояние моего тела напрямую связано со сладкой.
— Ты что–нибудь слышал об НЛП? — она усмехнулась, злобно, язвительно, — Интересно, как можно влиять на восприятие реальности у человека путём простых, по сути, действий. Их называют ключами доступа. Самое любопытное, что у каждого индивида своя калибровка — совокупность ключей. У тебя, например, склонность к восприятию внемодальных речевых предикатов, — она фыркнула, — И типу дыхания, как это ни странно.
— Что это значит, что я — внушаем? — я прищурился, продолжая делать жалкие попытки пошевелить хоть чем–нибудь, хоть пальцем.
— Каждый внушаем. Просто нужно уметь распознавать ключи, — Ольга пожала плечами и почти ласково улыбнулась, — Я думала, с тобой будет сложнее всего, но ошибалась.
— Для чего ты это делаешь?
— Возмездие, помнишь? Теперь ты знаешь мой небольшой секрет, — она подмигнула мне, так непринуждённо и игриво, что в горле резко пересохло, — Итак — история. Хочу рассказать тебе историю. Как ты уже знаешь, Ратмир был сложным человеком. Со своими странностями и пристрастиями.
Я сглотнул, смотря в её холодные, опустевшие глаза. Как будто из неё высосали жизнь, и внутри не осталось ничего — только лёд и вакуум.
— Любимой его забавой была игра в русскую рулетку. Он часто развлекался так с новенькими охранниками, с должниками. Но ещё чаще — он играл со мной. Я ненавидела эту игру, старый потёртый револьвер, который он использовал для неё. Ненавидела щелчки затвора. И постоянно ждала выстрела. Я даже не знаю, чего я хотела больше — чтобы пуля попала в мою голову или в его.
Она замолчала и отвернулась. Дневной свет, бьющий из окна, ярко осветил её лицо и зеленоватый оттенок радужки.
— Он подбрасывал монетку в воздух, определяя — кто будет первым. Орёл всегда принадлежал Ратмиру, а решка — мне. Почему–то чаще всего и первый выстрел выпадал на меня, на решку. Я никогда его не боялась, напротив — он давался мне легко. А вот последующие — тяжелее. Обычно на втором–третьем я сдавалась, признавала своё поражение. Мне безумно хотелось жить, пусть вот так — пленницей, но жить хотелось, — она бросила на меня многозначительный взгляд, — Как ты сказал? Я люблю жизнь и ценю её.
Судорожно вздохнув, Ольга откинулась на спинку стула и аккуратно поставила на стол пули.
— В последний раз мы играли четыре часа и дошли до пятого щелчка. Я молчала, неотрывно смотря в чёрные глаза Ратмира и молилась, чтобы пистолет выстрелил. Когда и в пятый раз он тихо щёлкнул, единственная за всё то время слеза стекла по моей щеке и упала мне на руку, которая всё это время лежала на бедре, как у тебя сейчас, — кивнув на меня, она продолжила, — Я протянула ему револьвер, оставался последний, шестой выстрел. Мир тогда словно замер, остановился, будто Земля сошла со своей орбиты. Я смотрела и не верила своим глазам — всё. Вот она — свобода. Сейчас он выстрелит и всё это закончится. Знаешь, какими были его последние слова? — она изогнула бровь и снова ухмыльнулась.
— Ты была хорошей ученицей, — приглушённо сказал я.
— Верно, — Ольга кивнула, — У тебя отличная память, Лазарь. Ратмир всегда играл честно и давал людям выбор, а я была хорошей ученицей. Поэтому, — она взяла в руки револьвер, открыла барабан и опустила туда один патрон, — Ты можешь сдаться. Или играем.
— Что будет, если я сдамся? — недоверчиво прищурился я.
— Тогда я быстро и безболезненно пристрелю тебя, а потом пущу пулю себе в голову. Или играем, и один из нас выйдет отсюда живым.
— Зачем тебе убивать и меня, и себя? — голос дрогнул, я начал жевать нижнюю губу — дурацкая привычка, когда нервничаю.
— Не хочу гнить в тюрьме, — она пожала плечами и крутанула барабан, — Я половину жизни провела в клетке, — добавила Оля, поморщившись, — Итак: твой выбор?
— Играем, — приглушённо сказал я.
— Орёл или решка?
— Орёл.
Задумчиво хмыкнув, Ольга подняла монету со стола и подбросила её в воздух. Описав окружность в воздухе, та упала ребром на поверхность стола и начала вращаться вокруг своей оси, до тех пор, пока не упала.
Орлом вверх.
— Сегодня, похоже, не твой день, — усмехнулась Оля, толкая ко мне оружие, — Возьми пистолет.
Моя рука послушно поднялась и потянулась к револьверу. Ладонь накрыла холодный металл, пальцы обогнули рукоять.
— В меня ты не выстрелишь. Играем честно, — предостерегла Оля, — Давай, — кивнув, она вытянула спину и напряглась всем телом.
— А он? — моя голова качнулась в сторону мужика, храпящего на топчане.
— Он очень крепко спит, поверь мне. Давай, — нетерпеливо повторила она.
Я машинально поднял руку, в которой огромной тяжестью ощущался этот пистолет с всего одной пулей в барабане. Дуло охолодило висок, когда я вжал его в кожу. Палец резко опустился на спусковой крючок.
Раздался щелчок.
Только теперь я выдохнул и вернул револьвер на стол. Оля не стала терять времени, просто схватилась за рукоять, резко возвела руку.
Ещё один щелчок.
Снова толкнув револьвер ко мне, она положила локти на стол и потёрла дрожащими пальцами свои губы. Я, как робот, взял оружие и поднёс его к голове.
— Кто–нибудь отказывался играть? — спросил я, отвлекаясь от угнетающих мыслей и развеивая тишину в помещении.
— Никто, Игорь, никто, — Оля мягко улыбнулась, — Все хотят выжить.
Щелчок.
— А записка? Я не написал записку.
— Ты написал её. Просто не помнишь, — она едва заметно пожала плечами, — Тимур, конечно, не поверит в твоё самоубийство, но я хорошо умею скрываться. Сам знаешь.
Она тянет руку, дуло упирается ей в голову, чуть растрепав тёмные волосы у лица.
В комнатке громко тикают часы — странно, но именно сейчас, в особо напряжённый момент, я услышал эти звуки. Сопение сторожа раздражало, солнечные лучи, бьющие из окна, стали нещадно жарить половину моего лица. Дыхание Ольги спокойное, медленное и ровное, когда она опускает палец.
— Кто тебе помогал? — шепчу я, чтобы хоть как–то отвлечься в ожидании выстрела.
Оля молчит, держа пистолет и крепко сжимая его в руке. Кусает губы, а потом отвечает:
— Илона. Мы с ней сёстры.
Кирпичная кладка в моём подсознании дала трещину — как я этого не заметил раньше?
Щелчок. Я вздрогнул и судорожно сглотнул — моя очередь.
Револьвер с глухим звуком опустился на стол. Глаза сладкой расширились, когда она дрожащей рукой положила его и толкнула ко мне.
Кровь забурлила в жилах, пульс загрохотал в висках. Я ровной рукой поднял ствол и направил дуло к виску.
— Я люблю тебя, — говорю я на прощание, не отрывая взгляда от её глаз, почти драгоценных оттенков серебра и нефрита, — Всегда любил.
— Ложь, — прошипела она, — Такие, как ты, не умеют любить.
— Я тоже так думал, — тихо ответил я, закрывая глаза.
Задерживаю дыхание, чувствую, как по лбу стекает тонкая струйка пота. Нажимаю…
Щелчок.
Все звуки разом прекратились. Мёртвая тишина — ни тиканья часов, ни сопенья сторожа, ни вдохов и выдохов. Мои глаза распахнулись, в них заплескался ужас, от осознания, что остался только один выстрел и в барабане всего одна пуля.
— Всё–таки, сегодня твой день, — прошептала Оля, — Больше ты не выстрелишь, — снова голос прозвучал отовсюду, властно, так, что не повиноваться невозможно.
Медленно кладу револьвер на стол, задерживая свою руку, пытаясь хоть как–то сопротивляться.
— Отпусти, — шепчет она, накрывая своей ладонью мою, — Отпусти. Всё хорошо. Так и должно быть, — мягко улыбнувшись, она отдирает мои скрючившиеся пальцы со ствола и берёт его в руку, — Я в порядке.
— Оля, нет, — шепчут мои губы, — Не делай этого.
— Я в порядке, — улыбается, но крупная слеза стекает по её щеке, — Я в порядке, Лазарь.
Длинное тонкое дуло направлено в её голову. Палец медленно, мучительно медленно вжимается в изогнутый крючок. Сейчас он прозвучит, выстрел — ценой которому — её жизнь.
И моя, кажется, тоже.
— Нет, — беззвучно шепчу я, из глаз льются слёзы, грудь сдавливает, я пытаюсь дотянуться рукой до неё, но тело — предатель — застыло на месте и не двигается.
Внезапно она опускает револьвер, и я выдыхаю. Встав со стула, и наклонившись над столом, Ольга нежно прикасается к моим губам пальцами свободной руки, а потом так же мягко и нежно целует меня. На моих губах вкус соли — её и мои слёзы.
— Я хотела бы тебя не знать, — говорит она, выпрямляясь и поднимая руку к голове, — Но я знаю.
Раздался выстрел.
А после него наступила тишина, и женское тело глухо упало на пол.
Ощущение скованности резко отпустило. Я медленно поднялся, давясь слезами, и опёрся для равновесия о стол.
Только сейчас я заметил, что она надела то платье, которое я уговорил её купить. Ярко–красное, огненное, оттеняющее её светлую кожу. В голове пронеслись, как кадры тупого романтического фильма, воспоминания о ней. Её редкая, и от того ценная улыбка и хриплый смех. Её глаза, сверкающие серебром в моменты злости.
На столе осталась одна пуля. Я подхватил ее, сжав в ладони и обошёл деревянный стол. Опустившись на колени перед ней, я откинул слипшиеся от крови волосы с лица и судорожно вздохнул, увидев безжизненный взгляд — глаза стали практически серыми. Вытащил револьвер из ее руки, открыл барабан и вставил последнюю пулю. Лёг рядом, вытянув ноги — грудь затопила адская боль. Поднял руку, прислонил дуло к виску и зажмурился.
Как же страшно…
«Просто возьми и выстрели» — прозвучал ее голос в голове.
Последним что я услышал в своей жизни был оглушающий звук. Последним, что я почувствовал — резкий удар в голову. Последним, что увидел — ее глаза.
Драгоценных оттенков серебра и нефрита.
Глава 25
Жизнь — только слово.
Есть лишь любовь и есть смерть.
Виктор Цой
Крик, вырвавшийся из глотки, эхом разнёсся по спальне. Я подскочил на кровати и попытался отдышаться, но тщетно.
— Игорь? — хриплый женский голос раздался сбоку, — Опять?
Её рука мягко погладила меня по плечу, а потом она придвинулась ко мне и обняла сзади. Я вцепился в её пальцы и повернул голову, чтобы вдохнуть её запах.
— Да, — просипел я, — Опять кошмар.
— Что тебе снилось? — шёпотом спросила она, — Расскажи.
Застонав, я рухнул на кровать, увлекая её на себя. Она зарылась лицом в мою шею, поцеловала её и поморщилась от щекотки — почувствовал кожей.
— Всё тот же сон, — просипел я, — Всё тот же сон…
Она едва заметно напряглась, но быстро расслабилась и прижалась ко мне ещё сильнее. Я обхватил её руками — тёплая, мягкая. Моя.
— Это просто кошмар, — пробормотала она, — Хочешь, ущипну?
Я качнул головой, но она всё равно ущипнула меня своими острыми ноготками. Поморщившись, я резко перевернулся и подмял её под себя, утыкаясь носом в её волосы.
Как же быстро отросли. До сих пор вспоминаю её с этими дурацкими белыми дредами и пирсингом на лице — жуть. Под бровью, конечно, остался тонкий шрам на месте бывшего прокола, и на спине эта жуткая огромная татуировка, но Оля всё равно стала немного походить на человека.
Читать бесплатно другие книги:
