Зондеркоманда Х. Колдовской проект Гиммлера Васильченко Андрей

Глава 7. Как работала «Зондеркоманда Х»?

Возникнув в 1935 году, «Зондеркоманда Х» до весны 1936 года была тесно связана с эсэсовским книгохранилищем, расположенным в Лейпциге. В своей автобиографии унтерштурмфюрер СС Вильгельм Шпенглер так описал возникновение «Зондеркоманды» и книгохранилища: «Весной 1934 года я предложил использовать возможности всей немецкоязычной литературы в интересах СД, службы безопасности. Я продолжал развивать эту идею с июня 1934 года по март 1936 года. То есть до того времени, пока она не нашла свое воплощение в виде Лейпцигского книгохранилища СС. 1 апреля 1936 года в Берлине состоялось совместное заседание представителей этого учреждения и сотрудников, выполнявших особое “поручение Х”, отданное лично рейхсфюрером СС».

Первое задание, которое пришлось выполнять книгохранилищу СС, была подготовка при помощи некоторых академических структур (Лейпцигской библиотеки, ряда ВУЗов и т. д.) подробной «Библиографии национал-социалистического движения (1919–1933 гг.)». Тогда осуществление этого проекта было поручено местному руководителю СД, Лотарю Бойтелю, который запросил для его реализации «пять политических солдат» (так иногда называли служащих СС).

Сама «Зондеркоманда Х» никогда не имела четкого места обитания. Вначале она ютилась в берлинском отеле «Принц Альбрехт». Затем перебралась в Лейпциг. В годы войны она базировалась в конфискованном польском замке. Формально она числилась при СД, при главном управлении I/3, еще точное обозначение выглядело следующим образом – СД I/323 Х. Именно под этой сигнатурой она появлялась во всех официальных бумагах. Оказавшись в составе СС, все участники этого проекта получили не только эсэсовские звания, соответствующие служебные посты. Доктор Левин, к слову, занимал формально пост референта по вопросам образования и высшей школы при отделе «Жизненно важных сведений». После реорганизации СД в 1939 году Зикс стал непосредственно подчиняться шефу РСХА Рейнхарду Гейдриху. Теперь «Зондеркоманда Х» действовала при VII Управлении РСХА. Сам проект получил новое чиновничье наименование – РСХА VII C 3 – «Особые научные поручения».

Одновременно с «обработкой» фондов библиотек «Зондеркоманда Х» пыталась проложить путь в немецкие архивы. Это было не так просто, как казалось на первый взгляд. Первые неприятности ждали эсэсовцев в Штутгарте. 11 июня 1935 года государственный архив Штутгарта посетил унтерштурмфюрер Ганс-Петер Коудрес, который кроме работы на «Зондеркоманду Х» также занимался составлением библиотеки в замке Вевельсбург. Придя в архив, он запросил там подробную справку о документах периода Крестьянской войны, повествовавших о преследовании ведьм. Руководитель архива Герман Херинг, известный противник «нового язычества», порекомендовал для начала ознакомиться с литературой по этому вопросу. Но в ответ поступило не менее наглое требование – именем рейхсфюрера СС передать все интересующие документы в замок Вевельсбург. Естественно, последовал отказ.

Часть библиотеки, собранной Коудресом, которая была перевезена в замок Вевельсбург

История получила свое продолжение осенью 1937 года, когда упрямый архивариус отказался передавать документы, несмотря на сильное давление сверху. Более того, он отказался допускать до работы с документами одного из офицеров СД, мотивировав это низкой квалификацией специалиста. И лишь 15 августа 1938 года сопротивление Херинга было сломлено. Но и в этом случае речь шла не передаче документов, а всего лишь об их фотокопировании. Подобный инцидент был далеко не единичным. Работникам «проекта Х» постоянно приходилось сталкиваться с нежеланием передавать им исторические документы из архивов. Для преодоления столь неожиданных трудностей в «Зондеркоманде Х» пришлось даже создать специальный отдел, который бы занимался лишь получением необходимых согласований на работу в архивах и выемку документов. Если верить документам, то с бумажной волокитой эсэсовцы не столкнулись только в Баварском государственном архиве Нойбурга.

Надежды Гиммлера на скорейшую реализацию проекта не оправдывались. По задумке руководства СД архивы должны были присылать в «Зондеркоманду Х» все запрошенные документы. Но на деле немногочисленным участникам «Проекта Х» приходилось самим ездить по стране, неделями сидеть в архивах, делать выписки и зарисовки.

Но со временем эсэсовцы стали действовать более тонко и изысканно. Они перестали прибегать к прямым действиям. В отличие от случаев, когда эсэсовцев ждали неудачи, сотрудники «Зондеркоманды Х» стали расширять свои «частные» контакты с исследователями и учеными. Эти добровольные помощники очень искусно могли маскировать деятельность «проекта Х». Перед тем как направиться в тот или иной архив, велась долгая переписка якобы от лица студентов или докторантов Лейпцигского университета. Те, естественно, и не думали упоминать пресловутую «Зондеркоманду Х». Так, например, в 1941 году в Берлинский архив вначале пришел запрос о наличии литературы, посвященной средневековым процессам. В ходе переписки якобы соискатель на степень научной степени поинтересовался наличием документов, которые касались темы его диссертации «Процессы над ведьмами, волшебство и суеверия».

Другим приемом для получения документов являлось составление и уточнение данных по генеалогии семей, в которых числились ведьмы и колдуньи. Этим вопросом, как правило, занимался непосредственно Рудольф Левин. В этом направлении деятельности возникало гораздо меньше проблем, так как для составления родословной требовались в основном лишь выписки из церковно-приходских книг, а в некоторых случаях – городские хроники и летописи. За подобную деятельность полагалась небольшая оплата из фондов СД, от которой служащие небольших городов, само собой разумеется, не отказывались. Но по-настоящему в полную силу «Зондеркоманда Х» заработала, когда заручилась поддержкой «Семинара вспомогательных исторических наук исторического факультет Лейпцигского университета». Именно эта структура стала направлять запросы в различные архивы Германии. Для прикрытия Рудольф Левин был оформлен в этой структуре как внештатный сотрудник, который занимался написанием статьи о «духе позднего Средневековья». Подобное прикрытие не просто распахнуло двери почти всех немецких архивов, но даже в частных фондов, фактически контролировавшихся католической церковью. Попробуй эсэсовцы проникнуть в них в своей форме и со своими документами, они неминуемо получили бы от ворот поворот.

Но и здесь не обошлось без накладок. Например, в коммерческом отделе Лейпцигского университета вызвали если не переполох, то изрядное удивление огромные счета, предоставленные архивом г. Бамберг. Дело в том, что сам Райссман не являлся сотрудником университета, а лишь некоторое время учился в нем, так и не получив долгожданного диплома. Но скандал удалось вовремя замять, и ситуацию оперативно исправили.

Позиции «проекта Х» усилились, когда Франц Зикс стал не только учредителем, но и деканом зарубежного научного факультета в Берлинском университете. После этого документы и выписки из исторических актов направлялись к нему на кафедру. Их обработка была поручена специально выделенным офицерам СД. Подобная «конспирация» соблюдалась не только в рамках «проекта Х», но и при исследованиях масонства, которыми также занималось СД. Эсэсовская служба безопасности, учтя свои ранние ошибки, предпочитала вообще больше не использовать собственные бланки. Все письма, проходящие по этим делам, адресовались на частный адрес: Берлин, Вильмерсдорф, Эмсерштрассе, 12–13.

Кроме частных исследователей и научных структур СД использовала для прикрытия такую организацию, как Имперское студенческое руководство, главой которого 6 ноября 1936 года стал Густав Адольф Шеель, старый знакомый Зикса. Со временем «Зондеркоманда Х» стала прибегать к подобной маскировке только в тех случаях, когда могла столкнуться с бюрократическими препятствиями. С началом войны эсэсовским специалистам нередко удавалось заполучить желаемые документы, ссылаясь на воздушные налеты и необходимость эвакуации наиболее ценных исторических актов в более защищенные места, чем здания архивов. В ходе осуществления подобной эвакуации специалисты «Зондеркоманды Х» беспрепятственно знакомились с любыми интересующими их архивными фондами. Если же руководство архивов прознавало об этом, то получало ответ, что сотрудники СД использовали документы вовсе не для подготовки какой-то научной публикации, а лишь для составления статистики, необходимой руководству СС. Документы, как правило, тут же копировались либо переписывались.

Имитация колдовского обряда на горе Брокенберг

Время самой большой активности сотрудников «проекта Х» приходилось на 1935–1936 годы. Именно в этот период идет оживленная переписка со священниками, теологами, архивариусами, антикварами, преподавателями высшей школы. Интерес проявляется ко всем уголкам Германии. Как правило, сотрудники «проекта Х» направляли свои письма, не указывая, что заказчиком их «исследования» было руководство СС. Катажина Лещинская в своей книге «Ведьмы и германцы» указывала, что в настоящее время в Познаньском архиве сохранились многочисленные письма, в которых эсэсовские изыскатели просили предоставить им сведения о казни людей, которые были обвинены в колдовстве или чародействе. Кроме этого, поступали многочисленные запросы о предоставлении сведений об имеющихся материалах, которые касались процессов над ведьмами, в бытность происходившими в отдельных общинах. Еще имеется немало материалов, свидетельствующих о конфликтах, которые возникали, когда эсэсовцы пытались получить доступ к архивным материалам. Так, например, Лещинская на страницах своей книги рассказывает о секретном рапорте, датированном 25 марта 1936 года, в котором сообщалось, что начальник Рудольфа Левина Франц Зикс направился на остров Фемарн, расположенный близ Балтийского побережья. Там офицер СД планировал вести переговоры с Петером Випертом о возможности использования эсэсовскими структурами, в том числе «Зондеркомандой Х», результатов его исследований. Петер Виперт (1890–1980) занимался изучением обычаев и традиций острова Фемарн. Он был директором местного краеведческого музея. Кроме этого, Виперт был известен как писатель, который сотрудничал с «Наследием предков». Но гораздо больший интерес для нас должны представлять два других обстоятельства. Во-первых, Петер Виперт был кузеном супруги Лины Гейдрих, супруги шефа РСХА. Скорее всего, именно это обстоятельство позволило ему в свое время бросить фразу: «На острове Фемарн не имеется ни змей, ни кротов, ни евреев». Во-вторых, Петер Виперт написал рукопись, посвященную ведьмам. Как в большинстве случаев, любые исследователи, даже если они являлись частными лицами, начав сотрудничество с «Зондеркомандой Х», должны были соблюдать определенную конспирацию и секретность. Это не было перегибом, так как все сотрудники «проекта Х» имели доступ к многочисленным секретным документам, касавшимся не только процессов над ведьмами, но и деятельности СС и всей нацистской партии. Любые поездки по стране сопровождались мерами повышенной секретности. Например, для того, чтобы направиться в марте 1936 года к Петеру Виперту, проживавшему на одном из островов Балтийского моря, Франц Зикс получил в свое распоряжение автомобиль гестапо, что было нарушением служебной субординации. В обычных условиях это было бы достаточно серьезным нарушением. Но любые действия «Зондеркоманды Х» были окутаны завесой тайны и не разглашались. Кроме этого, в свое время Петер Виперт попытался опубликовать свою рукопись о «колдовских процессах» в издательстве Людендорфа, но книга попала под запрет. Скорее всего, интерес к этому произведению так никогда бы и не возник снова, если бы до руководства СД не дошли слухи о том, что в распоряжении Петера Виперта находились оригинальные документы процессов над 240 ведьмами. Не надеясь заполучить оригиналы, эсэсовское начальство очень рассчитывало снять с них фотокопии.

Разворот книги Энгельберда Кемпфера

Кроме этого в архивах сохранился протокол посещения Шмидтом и Рихтером (февраль 1937 года) директора архива Детмольда доктора Виганда, с которым они беседовали о возможности получения доступа к архивам города Лемго. Из документа следовало, что сотрудникам «проекта Х» было не очень просто добиться расположения Виганда, так как в протоколе имелись следующие строки: «Нам пришлось отказаться от маскировки и предъявить эсэсовские удостоверения, которые были предельно тщательно изучены Вигандом. Только после этого он заявил нам, что готов оказать необходимую поддержку». Два месяца спустя Шмидт и Рихтер вновь сообщат об очередных трудностях, с которыми они столкнулись при получении доступа к делам из Лемго. Это письмо было адресовано оберштурмфюреру СС, которым, скорее всего, являлся Рудольф Левин. Между тем ситуация стала накаляться, так как Гиммлер ожидал, что данные документы должны были быть обработаны со дня на день. В архивах также сохранились донесения о том, что бургомистр городка Лемго, с которым беседовал Ганс-Петер Коудрес, упомянул о разговоре с Розенбергом. После этого в «Зондеркоманде Х» стало понято, почему постоянно возникали технические сложности с предоставлением архивных дел. На тот момент Альфред Розенберг был едва ли не главным конкурентом Генриха Гиммлера, претендовавшим не только на исследование вопросов истории (он считал, что этим должны были заниматься только «его люди»), но и предпринимавшим попытки создания «немецкой религиозности», что не могло не раздражать главу СС. Также Альфред Розенберг проявлял особый интерес к городку Лемго. По большому счету городской архив получил оригинальные дела только потому, что так пожелал Розенберг. Кроме этого, Розенберг планировал регулярно проводить в Лемго праздник в честь Энгельберда Кемпфера (1651–1716), который был известным немецким путешественником и исследователем Японии.

Когда бургомистр Лемго отказался давать доступ в архивы, то Рихтеру вновь пришлось предъявить свои эсэсовские документы, чем, собственно, он разгласил «тайный характер своей миссии». В одном из отчетов говорилось: «Чтобы сделать возможной дальнейшую работу, Р[ихтер] принял решение назвать СС в качестве заказчика исследования. Он полагал, что это возымеет действие, так как: 1) доктор Виганд ручался за благонадежность бургомистра и местного государственного архивариуса; 2) упоминание Коудреса автоматически предполагало, что архив уже сотрудничал с другими эсэсовскими ведомствами».

В конце концов Рихтер все-таки получил разрешение использовать архивные дела для своих исследований, но только при условии, что он предоставит письменные гарантии от СД, что они (дела) будут вовремя возращены в архив. Подобное развитие событий еще раз указывает на то, что деятельность «проекта Х» носила секретный характер, а потому эсэсовское руководство пыталось не привлекать к нему лишнее внимание сторонних лиц, в том числе являвшихся протеже Розенберга. В большинстве случаев сотрудники «Зондеркоманды Х» предпочитали представляться частными лицами, которые якобы собирали сведения для составления свой родословной. От маскировки они отказывались только в единичных случаях, когда работники архивов оказывались «не слишком несговорчивыми». Но на самом деле проблемы возникали почти всегда – большинство директоров городских архивов весьма неохотно шли на то, чтобы выдавать дела незнакомым людям. На фоне этих конфликтов становится понятным, какое большое значение для «проекта Х» имели архивы, равно как и контроль над ними.

Листовка 1571 года, изобличающая «происки» ведьм

3 июня 1937 года Вильгельм Шпенглер направился в Берлин, чтобы обсудить программу деятельности «Зондеркоманды Х» с Эрнстом Меркелем и бароном Шренком фон Нотцингом. В ходе состоявшихся бесед были намечены контуры направления деятельности Меркеля и Шренка фон Нотцинга. Они хотели заниматься изучением роли судов, принимавших участие в процессах над ведьмами. Но в ходе разговора выяснилось, что данные исследования могли и не иметь никакой прикладной политической пользы. Судя по всему, роль судебных органов не очень интересовала руководство «Зондеркоманды Х», хотя упоминание подобных тем имелось в программе «проекта Х». Кроме этого, отказ заниматься проблемами, связанными с деятельностью светских органов власти, во многом мог быть связан с идеологическими установками. В данном случае осуществление «проекта Х» должно было быть направлено на дискредитацию церкви, а не светских учреждений. Развитие этой темы могло поставить под сомнение самую главную идею, заложенную в основу деятельности «Зондеркоманды Х», что главной виновницей преследования ведьм (уничтожения германских женщин) являлась католическая церковь. В итоге после проведения нескольких консультаций было решено, что Меркель и Шренк фон Нотцинг займутся поездками по местам, где осуществлялись казни колдуний, где они будут фотографировать «объекты». После этого им надлежало создать унифицированную фотографическую базу «Зондеркоманды Х».

С самого начала осуществления «проекта Х» было также решено, что его сотрудники не будут выезжать в зарубежные архивы. Вся территория рейха была поделена на сектора, за каждым из которых был закреплен один из сотрудников «Зондеркоманды Х». Подобная практика казалась эсэсовскому руководству перспективной хотя бы потому, что «позже она позволит написать, опираясь на местный материал, серию статей о преследовании ведьм, которые можно было бы публиковать в самых крупных ежедневных газетах». То есть антицерковную работу предполагалось вести под видом публикации краеведческих статей. По итогам сбора материала в архивах, библиотеках и написания статей должна была возникнуть толстенная книга, на которую руководство СС и Гиммлер лично возлагали очень большие надежды. Появление этого коллективного труда должно было дать старт новой пропагандистской кампании, направленной против церкви.

Во время обсуждения программы действий Меркель и Шренк фон Нотцинг предложили в качестве тем для написания будущих статей пытки, которые применялись во время «колдовских процессов», а также сюжеты, связанные с подлогами, которые совершили церковные деятели (то есть возвели на костер совершенно ни в чем не повинных женщин). В своем отчете о визите в Берлин Вильгельм Шпенглер указывал на необходимость «ни в коем случае не упускать из вида политическую значимость исследований». Указанная политическая значимость вообще должна была стать главным критерием в оценке предпринятых изысканий. Состоявшиеся же в июне 1937 года «берлинские беседы», судя по всему, были в основном посвящены тому, как можно было бы более эффективно использовать национал-социалистическое восприятие истории.

В любом случае 14 июля 1937 года на свет появился план работы «Зондеркоманды Х». Это был отдельный документ, который назывался «Обзор расовых и народно-исторических проблем деятельности». В качестве основных направлений указывались:

– влияние на немецкую народную жизнь через трактаты, проповеди, воззвания, в которых вводилось понятие «ведьмы»;

– преследование ведьм, как в католической, так и в протестантской Германии;

– история религиозных и антицерковных движений XV века;

– общественно-психологическое воздействие процессов по делам ведьм;

– сознательное формирование волны ведьмомании, которая привела к социальным потрясениям, разложению семьи, распаду сельских и городских общин.

В обоснование последнего тезиса говорилось: «Доносы на ведьм вынуждали многих женщин и их семьи покидать свои места жительства. Это доносительство привело к тому, что в деревнях и в небольших городах никто не был уверенным в том, что не предстанет перед судом в качестве ведьмы или колдуна. В доказательство этого можно привести массу документов». Описание разрушения общины, как одного из последствий преследования ведьм (в том числе из-за повального доносительства), использовалось сотрудниками «проекта Х», как правило, тогда, когда не имелось возможности доказать, что процессы над ведьмами привели хоть к каким-то расово-биологическим последствиям. Принимая во внимание обязательную критику в адрес католической церкви, подобного рода аргументы казались весьма рациональными. Однако в данном случае речь шла все-таки о политике, а не о научном исследовании исторического феномена массового доносительства на «ведьм». Если бы эсэсовские сотрудники всерьез занимались изучением доносов, то они бы неизбежно вышли на проблему учреждений, которые способствовали доносительству и нагнетанию истерии в средневековом обществе. В данном случае церковь никак не представала бы в качестве «главной виновницы». В этой ситуации идеализируемый национал-социалистами «немецкий народ» должен был стать опосредованным преступником, виновным в совершенных злодеяниях, так как большинство доносов совершали самые простые «люди из народа». То есть среди германцев имелось признание норм, согласно которым ведьм надлежало «исключать» из общины.

Не имея возможности отрицать эти факт, специалисты «проекта Х» решили обойти стороной эту «опасную» тему. Именно по этой причине сюжеты с доносительством на ведьм так и не были развиты. По данной теме не было написано ни одной более-менее законченной работы. «Зондеркоманда Х» вообще оказалась в сложной ситуации. Она была поставлена перед дилеммой: нельзя было вести последовательную идеологическую работу против церкви, не подвергнув критике принципы собственного (национал-социалистического) мировоззрения. Едва ли можно было говорить о прототипе гармоничного «народного сообщества», если в нем процветали повальное доносительство и ведьмомания.

Рудольф Левин

В проекте программы деятельности «Зондеркоманды Х», которая была составлена Рудольфом Левиным, говорилось также о намерении осуществлять количественный анализ. Этот анализ должен был быть направлен на то, чтобы «сравнить» количество погибших на кострах инквизиции людей с количеством умерших в результате стихийных бедствий, эпидемий и т. д. Конечно же, изначально была дана установка, что потери от «церковного террора» должны были быть не в пример выше, нежели количество жертв «разгула стихии». Кроме этого Рудольф Левин планировал «идеологически грамотно» объяснить, как церкви удалось распространить среди германцев пагубную веру в ведьм. При этом предполагалось описать, как «здоровые силы германского народа» пытались организовать сопротивление подобным устремлениям. Последний пункт программы деятельности «Зондеркоманды Х» касался расовых вопросов. Он должен был наглядно продемонстрировать, что сожжение ведьм было преступлением против всего «германского мира». А вот сделать это было весьма проблематично, хотя в силу отсутствия необходимых для подобного рода выводов источников. По этой причине Левин предпочитал говорить лишь о значении расовых теорий как основополагающего принципа при оценке исторических событий. Это позволяло ему уйти от конкретных выводов, сосредоточив свое внимание на уничтожении католичеством германских ценностей, которые были непосредственно связаны с существованием так называемой «германской расы». Само собой разумеется, увязка между собой расового вопроса и преследования ведьм, столкнулась с множеством самых различных трудностей. В первую очередь это было связано с тем, что не имелось никакой возможности однозначно установить национальное происхождение казненной ведьмы. В отчаянной попытке хоть как-то спасти положение Левин предложил сосредоточить внимание на поведении «ведьм» во время допросов и пыток, так как якобы во время них в наиболее ярко проявлялись «расовые черты характера жертв». Левин писал по этому поводу: «Физически истерзанные люди оставались цельными по складу своего характера. Эта духовная устойчивость не только к физическим, но и к психическим пыткам (чаще всего суды прибегали к банальному аргументу – забота о детях) является одной из лучше характеристик, которые народ почерпнул в своем расовом наследии». Как результат, «Зондеркоманда Х» должна была заняться разработкой и изучением такого понятия, как «расовый характер». Но даже эти отвлеченные изыскания оказалось не так уж просто соединить с преследованием ведьм. Вдобавок подобная постановка вопроса автоматически подразумевала, что католики изводили не только германцев (в противном случае надо ли было изучать характер жертв?). Как видим, каждая идеологическая уловка была чревата новыми «неудобными» вопросами.

Что касается качества самой работы сотрудников «проекта Х», как уже говорилось выше, почти все они имели высшее образование, но это еще не было залогом их высокой квалификации. Именно по этой причине руководство СД проводило для «Зондеркоманды Х» неоднократные курсы повышения квалификации. Первые курсы были начаты в октябре 1936 года и длились до мая следующего года. Интересно, на каких темах было решено сосредоточить внимание сотрудников «проекта Х». Кроме общих лекций по истории средневековой Германии эсэсовцам преподавались такие узко специфические дисциплины, как архивоведение, палеография и искусствоведение. И при этом ни одной политической лекции! Обучение должно было вестись силами специально созданного при СД «научного подразделения». Вторые курсы повышения квалификации начались во второй половине 1942 года. На этот раз лекции по вспомогательным историческим дисциплинами читали специалисты дирекции Центрального архива Пруссии. Скорее всего, поводом для проведения вторых курсов повышения квалификации стали ошибки и неточности, обнаруженные Эрнстом Мерклем в картотеке «Зондеркоманды Х». Во втором случае обучение носило не только теоретический характер – все обучающиеся должны были выполнять специальные палеографические упражнения и задания.

Глава 8. «Колдовская картотека»

В настоящий момент значительное количество документов, относящихся к деятельности «Зондеркоманды Х», находится в архиве города Познань (Польша). Среди прочих дел здесь пребывает в том числе так называемая «колдовская картотека» Генриха Гиммлера. В ней содержится более 30 тысяч формуляров, каждый из которых был заполнен на казненную и преследовавшуюся ведьму. Большинство из них были заполнены еще до начала Второй мировой войны. Если говорить о датах, которые были занесены в карточки, то они охватывают период с 899 по 1752 год. Из 3621 географических названий, записанных в формулярах, 3104 находятся на территории Германии. Эта картотека собиралась сотрудниками «проекта Х» в течение почти девяти лет. Для составления детальной «описи» ведьм специалисты эсэсовской исследовательской бригады посетили 12 архивов, 9 крупных библиотек и 2 музея. Здесь они либо фотокопировали документы, либо изымали на время дела, либо делали выписки.

Один из формуляров «колдовской картотеки»

Что же являли собой формуляры из «колдовской картотеки»? Образцы этих карточек были разработаны лично Вильгельмом Шпенглером. В каждой карточке, являвшейся белым бумажным листом формата А4, содержались 57 полей. Большая часть деятельности сотрудников «Зондеркоманды «состояла в том, что они, сидя за письменным столом, переносили добытые в архивах сведения в соответствующие графы «колдовских формуляров». Как правило, эти формуляры никогда не заполнялись полностью, так как сведения о ведьмах нередко носили куцый характер. До сих пор непонятно, чем руководствовался Шпенглер, когда составлял эти формуляры. Скорее всего, он опирался на «Атлас немецкой этнографии». Процесс заполнения формуляров не был простой формальностью. Он проходил в несколько этапов. На каждом этапе требовалось согласование соответствующего начальства. В итоге каждый из формуляров оказывался на столе у руководства «Зондеркоманды Х», где также визировался. Лишь после этого формуляр поступал в картотеку. В нем содержалось: имя колдуньи, место ее рождения, место казни, обвинение, выдвинутое против нее, литература или источник, в которой говорилось о ней. А так же малопонятные графы «Проблемы I —… VIII».

Современные польские и немецкие историки, которые занимались деятельностью «Зондеркоманды Х», проанализировали «колдовскую картотеку» Генриха Гиммлера. Это позволило им утверждать, что к ней надо относиться с предельной осторожностью, так как формуляры были заполнены не полностью, а часть из них – даже с фактическими ошибками. Один из авторов сборника статей «Колдовская картотека Гиммлера», Герхард Шорман, попытался объяснить, почему карточки были заполнены именно таким образом. С одной стороны, всего лишь нескольким людям была поручена титаническая по своим объемам работа. Кроме этого эсэсовские специалисты очень редко могли рассчитывать на помощь служащих архивов. Принимая во внимание, какое количество архивов было «обследовано», а также тот факт, что все эти архивы располагались в различных частях Германии, можно предположить, что работа велась в жуткой спешке. Вдобавок даже самим сотрудникам «проекта Х» оставались неясными критерии, по которым они отбирали жертв «колдовских процессов». Все эти недостатки привели к тому, что в формулярах царил хаос. Из них даже было затруднительно понять, шла ли речь о казненных ведьмах, самоубийцах, умерших в тюремном заключении или скрывшихся бегством. Это было отнюдь не единственным недостатком «колдовской картотеки». Например, в формулярах напрочь отсутствуют подробные сведения о личности ведьмы, равно как и о ее социальном происхождении. Это вдвойне удивительно – ведь сотрудники «Зондеркоманды Х» пытались переписывать любые упоминания о процессах над ведьмами. Возникает некий контраст между изобилием материала, который имелся в распоряжении эсэсовских изыскателей, и полупустыми формулярами из «колдовской картотеки».

Польские же исследователи «колдовской картотеки» Генриха Гиммлера считают, что многочисленнее погрешности и неточности были вызваны исключительно недостаточным образованием сотрудников «проекта Х». Но тут нельзя списывать со счетов и такие факторы, как сжатые сроки, отведенные руководством СС «Зондеркоманде Х» для выполнения ее задания, специфическая социальная обстановка и атмосфера, царившие в Третьем рейхе. К тому же не стоило забывать, что единственным критерием оценки деятельности «Зондеркоманды Х» был рост картотеки, куда заносились колдуньи и ведьмы, а вовсе не качество обработки материала. Гиммлера интересовали вовсе не научные открытия, а пропагандистские материалы и формирование «немецкой религиозности». А теперь к этому надо прибавить нежелание многих немецких архивов иметь хоть какие-то отношения с эсэсовскими службами. Так что ошибки совершались, как правило, отнюдь не из-за низкого уровня образованности эсэсовцев, а по ряду совершенно других субъективных причин. Один из авторов сборника «Колдовская картотека Гиммлера» Вольфганг Берингер, изучавший деятельность «Зондеркоманды Х» на территории Баварии, характеризовал ее работу как «собирательство материала». Он отмечает, что появляющиеся на полях некоторых формуляров отметки и записи говорят о том, что сотрудники «проекта Х» нередко были разочарованы явным недостаточным количеством жертв, равно как и недостаточно суровыми приговорами судов в отношении ведьм.

Нередко оценки «колдовской картотеки» современными исследователями являются диаметрально противоположными. Одни говорят о небрежности в ее ведении, когда эсэсовские искатели забывали указывать пол жертв, а сами жертвы путались с обвинителями. Другие полагают, что сотрудники «проекта Х» проявили в свое время поразительные способности в расшифровке старых документов. Те же, кто критикует «колдовскую картотеку» как научный проект, сходятся в двух вещах. Во-первых, они сосредотачивают свое внимание на том, что «Зондеркоманда Х» пыталась охватить максимальное количество материала, в том числе даже те документы, которые относились к случаям, которые нельзя было однозначно идентифицировать как судебное преследование ведьм. Во-вторых, их не устраивает минимальное отражение социального контекста этих судебных процессов. Однако некоторые из немецких исследователей обратили внимание на то, что для сотрудников «проекта Х» жертвы «колдовских процессов» не были простыми людьми, а «выражением таких ценностей, как героизм, семья, род, сообщество и связанные с ними обычаи». Пожалуй, из всех критиков «колдовской картотеки» внимание на ее исключительное пропагандистское значение обратил лишь Вальтер Руммель.

Изображение сделки с дьяволом (позднее Средневековье)

Архивы «особого проекта Х», в которые входила в том числе «колдовская картотека», с самого начала рассматривались эсэсовским руководством в качестве политического средства. Документы, которые ранее хранились во множестве разных архивов, копировались, после чего сортировались и упорядочивались в архиве «проекта Х». Скорее всего, в перспективе было запланировано создание специализированной библиотеки и собрания документов, которое было бы предназначено «для нужд широкой общественности». Заданием архива «особого проекта Х» являлось создание новой «правильной» реальности в вопросах преследования ведьм. Если допустить, что планы, которые вынашивало руководство «проекта Х» в 1941–1942 годах, были не просто идеологическими химерами, а программой действий на перспективу, то после ожидаемого окончания войны с «проекта Х», скорее всего, был бы снят гриф секретности. При этом сама «Зондеркоманда Х» превратилась бы в одно из весомых учреждений, которые бы определяли заново написанную историю Германии и Европы. Поскольку Гиммлер полагал, что после «окончательной победы в войне» были бы разрешены «еврейский вопрос» и «коммунистическая проблема», то имелась вероятность, что национал-социалистический режим мог начать самое активное преследование христианских церквей. В данном случае аргументы, которые были выявлены во время изучения «колдовских процессов», являлись «высокоэффективным оружием» в руках СС и национал-социалистов. Если допустить, что истинным предназначением «проекта Х», с одной стороны, являлось выявление остатков «германской религиозности», а с другой стороны, подготовка общественного мнения к гонениям на церковь, то составление «колдовской картотеки» не предполагало тщательного научного анализа и безупречного заполнения формуляров. Чем больше имен и случаев преследования германцев можно было бы назвать, тем проще было бы вызвать «общественное негодование» по поводу якобы имевшегося некогда геноцида «германской расы». В этих условиях было бы предельно просто сконструировать свою собственную, эсэсовскую историческую действительность.

Даже если формуляры картотеки были заполнены лишь отчасти и неправильно, то они все равно могли иметь большую ценность для журналистов и авторов популярной беллетристики. Предполагалось, что эти «работники пера» не будут иметь времени, возможности, да и желания рыскать по разбросанным по всей стране архивам в поисках материалов. Для написания антицерковных произведений им должно было предоставляться в распоряжение собрание документов и материалов «проекта Х», в том числе «колдовская картотека». Проведя некоторое время в архиве «проекта Х», журналист или писатель могли без лишних проблем найти достаточное количество исторического материала, что позволило бы им написать предвзятую статью или повесть. В формулярах «колдовской картотеки» можно было найти достаточное количество сведений, которые можно было бы облечь в публицистическую форму. Как уже говорилось выше, каждый из формуляров имел 57 граф, куда кроме стандартных сведений заносились данные о вероисповедании, расовой принадлежности, особенностях судебного процесса (церковный или светский), применении пыток, признаниях, сделанных под ними, способе казни, имена судей, священников, палачей, «охотников за ведьмами». К некоторым из карточек даже прикреплялись иллюстрации. Если бы все эти графы во всех формулярах были заполнены, то могла бы возникнуть одна из ценнейших в Европе научно-исследовательских коллекций. Однако эсэсовское руководство предпочитало придерживаться совершенно иных взглядов на перспективы «проекта Х».

Собрание фотокопий оригинальных архивных дел, выписок, многочисленные газетные статьи, большая библиотека с множеством книг, посвященных проблемам преследования ведьм, – все это должно было стать базой, которую можно было использовать как для написания научных работ, так и для создания журнальных статей. Агрессивная идеологическая публицистика вообще не нуждалась в объективных доказательствах, а потому национал-социалистических журналистов едва ли могли в перспективе волновать некоторые неточности и погрешности в заполнении формуляров. Надо сразу же обратить внимание на то, что в архиве «проекта Х» имелось достаточное количестве материалов, которые были посвящены «суевериям современности». Не надо иметь семи пядей во лбу, дабы понять, что при помощи итогов осуществления «проекта Х» планировалось обвинить церковь не только в «преступлениях прошлого», но также инкриминировать, что она даже в XX веке продолжала культивировать «нелепые суеверия». Можно привести несколько наиболее показательных примеров. В архивах имелась вырезка из «Франкфуртского народного вестника». В этой статье рассказывалось о линчеваниях ведьм, которые произошли в Индии в 1936 году. Имелись также статьи, в которых рассказывалось о том, что матери полагали, что на их детей навели порчу, и т. д. Борьбу планировалось вести не только при помощи пропагандистских средств. Так, например, 4 июня 1941 года в недрах СД был подготовлен документ, адресованный государственной и уголовной полиции. В нем предлагалось провести акции, направленные «против оккультизма и так называемых тайных наук». В нем говорилось: «В условиях судьбоносной борьбы современности, которую ведет немецкий народ, надо противодействовать оккультизму, который утверждает, что жизнь человека зависит от таинственных магических сил». На тот момент уже вносились поправки в немецкое законодательство, которые бы позволяли брать под арест «предсказателей». Комментируя этот сюжет, отечественные журналисты обычно говорят о том, что это было всего лишь способом маскировки того «оккультного влияния», которое испытали на себе как национал-социалистическая партия, так и СС. Попытка представить проекты «немецкой религиозности» как разновидность оккультизма являются грубейшей и непростительной ошибкой. Разрабатываемая в недрах СС «новая-старая» религия не имела ничего общего с оккультными практиками. Подобного рода заявления делаются из-за непонимания сути оккультизма и мистики. Чтобы в нескольких словах обозначить принципиальные отличия между ними, надо подчеркнуть, что может иметься (и имеется) мистика православия, но изначально не может быть православного оккультизма. В любом случае в Третьем рейхе вину за «до сих пор существовавшие суеверия» планировалось переложить на церковь. Еще в октябре 1936 года издание «Нордланд» возвещало со своих страниц: «Не надо недооценивать опасность! Дух религиозной нетерпимости еще теплится в нашем народе… Некогда обманутые священниками и подстрекателями, наши люди на протяжении веков позволяли уничтожать наше благородное расовое наследие. Теперь мы должны решительно выступить против всего того, что угрожает нашему национальному бытию. Каждый немец должен позаботиться о том, чтобы наши женщины и наши дети больше никогда не были принесены в жертву этой человеческой низости».

Журнал, посвященный проблеме преследования ведьм, с отметкой «Зондеркоманды Х»

В 1943 году в одном из выпусков эсэсовского журнала «Черный корпус» говорилось о том, что в годы войны суеверия набирали силу, а потому с ними надо было всячески бороться. «Есть люди, которые перепутали отвратные восточные заблуждения относительно ведьм с народной верой. Они перепутали ростки ядовитых посевов из Передней Азии с остатками почтеннейшей германской естественной религии».

Среди газетных вырезок и выписок из архивных дел в собрании документов «Зондеркоманды Х» можно было обнаружить также несколько литературных произведений, посвященных ведьмам. Речь идет преимущественно о текстах, которые не имели никакой литературной ценности. Это были брошюры, которые взывали к чувствам читателей. Подобного рода сочинения даже на фоне литературы Третьего рейха, которой в настоящее время отказывают в изысканности и оригинальности, выглядели откровенным китчем. В рамках данной книги не имеет никакого смысла заниматься литературным анализом этих историй. Нас должно интересовать, почему эти повестушки попали в архив «проекта Х». Скорее всего, их планировалось использовать в качестве образца для создания последующих пропагандистских рассказов, которые должны были подогревать антицерковные настроения в немецком обществе. Итак, что же из беллетристики оказалось в архиве «Зондеркоманды Х»?

Прежде всего надо упомянуть небольшую повесть Альберта Винтера «Ведьма герцога», в которой рассказывалось о мезальянсе, неравном браке князя Альбрехта из Мюнхена, взявшего в жены девушку по имени Агнесс. Сразу же после свадьбы девушка была похищена из родового имения князя. Ее обвинили в том, что она при помощи чар и колдовства вынудила князя вступить с ней в брак. Несмотря на допросы и пытки, она до самой смерти остается верной своему слову. Сам процесс над «ведьмой Агнесс» был изображен как результат придворной интриги, в которой заговорщики решили воспользоваться (и воспользовались) суевериями простых людей. Во многом аналогичный сюжет имел изданный отдельной брошюрой рассказ Эрнста Энгельбрехта и Йоханнеса Зиглойра «Суд над ведьмой Метой фон Церен». В подзаголовке говорилось, что эта история была основана на действительных событиях «времени преследования ведьм». Героиней рассказа является Мета фон Церен – уроженка благородного, но обедневшего рода. При странных обстоятельствах гибнет ее жених. Оказывается, что его смерть была элементом интриги, которую плел «охотник за ведьмами». Его зовут Пертль. Он являет собой полную противоположность красивой девушке. Пертль горбат и уродлив, что пробуждает в нем самые низменные женоненавистнические устремления. Он становится «охотником за ведьмами», чтобы иметь возможность истязать женщин. «Он был идеальным служителем для режима, который перепутал справедливость с садистской кровожадностью, а честь – с религиозными догмами». Чтобы уничтожить умную, красивую и сильную Мету, Пертль идет на очередное ухищрение. Он отравляет поросят одного из крестьян, у которого после смерти жениха работала Мета. Злодеяние свершилось – Мету обвиняют в колдовстве и она умирает под пытками. Этот сентиментальный по свой сути рассказ должен был произвести впечатление исторического произведения посредством обильного использования многочисленных цитат из «Молота ведьм», подробностей деятельности инквизиции и детального описания применяемых пыток. Изображаемые истязания беременных женщин и детей наводят на мысль о том, что авторы пытались не столько воззвать к чувствам читателей, сколько оных шокировать. В этом произведении все судьи, принимавшие участие в процессах над ведьмами, были изображены как извращенные садисты. Народ же предстает погрязшим в суевериях. Авторы как бы подводят читателя к мысли, что народ в глубине своей является хорошим, но нуждающимся в просвещении. Весь рассказ должен был наводить на мысль о том, что идея преследования ведьм не могла возникнуть на немецкой земле и в рамках германской культуры: «Изначальные представления о ведьмах крылись в мистических воззрениях, которые были отчасти занесены к нам с Востока. В Германии никогда не было бы возможно возникновение такого помешательства, если бы люди опирались только на родную культуру. Только неуклонно усиливающаяся власть сил, которые хотели получить контроль над европейским континентом, привела к формированию веры в ведьм».

Как бы повторяя основные доводы дискуссии, которая велась между церковью и национал-социалистами, авторы рассказа изображали Фридриха Шпее в качестве провозвестника просыпающегося германского духа. В данном случае Шпее представал человеком, который пытался объяснить немецкому народу, что преследование мнимых колдуний было позорным явлением. История процессов над ведьмами предлагалась читателям как предупреждение, адресованное всем немцам: отказ от собственной культуры мог привести к катастрофе. «Потоки слез, пролитых во время судов над ведьмами, иссякли, зияющие раны, которые насели эти живодеры народному организму, – зажили. Но даже сегодня, когда мы отреклись от нелепых предрассудков, мы не должны забывать о страшных столетиях преследования ведьм. Если народ остается верным своей культуре, то подобные ужасные потрясения не будут возможными в принципе. Если мы будем сохранять расовую чистоту и откажемся от нравственного рабства, то это больше никогда не повторится».

Колдовские обряды. Средневековый рисунок

В архиве также имелся один из сентябрьских номеров журнала «Иллюстрированный обозреватель» за 1936 год. В нем был напечатан рассказ Герберта Коха, который назывался «Священник и ведьма». В нем рассказывалась история прекрасной девушки Мариэтты, мать которой оставила семью. Из-за этого поступка матери девушку недолюбливают в городе. Здесь она остается изгоем. Ее красота подпитывает многочисленные слухи, которые распространяют завидующие ее внешности женщины. Когда девушка осознает, что может использовать свою красоту как силу, которая поможет ей забыть про бедственное положение, у нее возникают новые проблемы. Между тем в Мариэтту влюбляется молодой священник. Он дал обет безбрачия, а потому очень страдает от своих «запретных чувств». Он находит успокоение только тогда, когда жители города обвиняют прекрасную девушку в колдовстве. Это произошло после того, как город подвергся нашествию крыс, а затем среди домашних животных и скота началась эпидемия неизвестной болезни. Во всех этих напастях горожане и сельских жители винят Мариэтту. Ее арестовывают и отдают в руки палача. Автор рассказа пишет: «Для этого детины не представляло собой сложности за несколько часов выбить из Мариэтты признание, что она была ведьмой. Она оклеветала себя, наговорив каких-то глупостей, что участвовала в оргии с дьяволом и прислуживающими ему демонами». Осознав, что она обрекла себя смерть, Мариэтта была охвачена ужасом и отчаянием. Она умоляет молодого священника спасти ее и даже объясняется ему в любви. В этот момент в голове священнослужителя возникает мысль: «Как было бы прекрасно, ни о чем не заботясь, бродить с Мариэттой по летним полям». Он взглянул ей в глаза, в которых увидел только отчаяние и ужас. Священник понял, что признания девушки не были искренними. После этого он гонит от себя прочь эти «греховные помыслы» и становится еще более жестким. В отчаянии Мариэтта проклинает священника, после чего рушится весь его иллюзорный мир. Он медленно поворачивается и покидает клетку, в которой держали девушку. Он слышал ее крики, когда ее сжигали на костре. Священник пытается внушить себе, что не спас девушку, так как выполнял свой долг. Однако его не покидает предчувствие беды, которую ему должна была накликать казненная Мариэтта. «Священник посмотрел на небо, которое продолжало быть таким же бескрайне лазурным, как и ранее». Вдруг он признается самому себе, что Мариэтта не была ведьмой, что она погибла из-за глупых слухов и зависти. Не имея возможности вынести муки совести, священник покончил с собой. Но люди в городе решили, что просто-напросто сбылось проклятие ведьмы. В этом рассказе, с одной стороны, разоблачались механизмы возникновения заблуждений о ведьмах. С другой – было показано, как церковь превращала человеческую тягу к прекрасному в жажду разрушения и населяла прекрасный, наивный мир демонами.

Все рассказы, которые находились в архиве «особого проекта Х», взывали к эмоциям и чувствам. Данная эмоциональная форма делала их доступными для широкого круга читателей. Кроме этого апеллирование к чувственности способствовало складыванию «черно-белых» образов, в которых не имелось полутонов. В данном случае друг другу противопоставлялись германская красота и церковь, которая отравляла «народную душу» различными суевериями. На подобных же контрастах изображались и немецкие люди. С одной стороны находился «хороший» немецкий народ, на другой – заблудшие люди, которые позволяли собой манипулировать. Жертвами в рассказах неизменно выступали беспомощные женщины. Поскольку рассказы являлись отнюдь не высокохудожественным произведением, а кичем, то это делало их еще более убедительными. После их прочтения люди не должны были задаваться вопросами, а иметь четкие ответы.

В статьях, которые были написаны сотрудниками «Зондеркоманды Х», и в собранных документах превалирует тенденция к созданию новой, «расово-обусловленной» истории преследования ведьм, которая должна была стать инструментом идеологической борьбы с церковью. Частично сконструированное противопоставление христианства и «германской культуры» являлось базой для предстоящего создания (воссоздания, согласно Гиммлеру) «немецкой религиозности» или по меньшей мере представлений о «новых-старых» ценностях, мифологизированных праздниках, ритуалах и церемониях, которые должны были использоваться во имя укрепления «германского сообщества». Можно предположить, что для «немецкой религиозности» большое значение имела идея о несовместимости светлой, направленной на пользу сообщества германской мистики и индивидуалистичного, «одержимого демонами» христианства, уходившего своим корнями в восточную мистику.

Глава 9. Конфликт с «Наследием предков»

Вообще, если говорить об истории Третьего рейха вообще и истории СС в частности, то никак нельзя обойти стороной пресловутую «борьбу компетенций». Она бушевала на всех просторах Германии, между различными ведомствами, различными функционерами, всеми и вся. «Зондеркоманда Х» не была исключением. В 1938 году произошел бурный и скоротечный конфликт между «Зондеркомандой Х» и «Наследием предков», которое 13 июня 1938 года было введено Гиммлером в состав своего персонального штаба.

Остановимся на этих события поподробнее. Начало этого конфликта было заложено задолго до возникновения «Аненэрбэ» и «Зондеркоманды Х». Дело в том, что в 1934 году была опубликована книга «Тайные культовые мужские союзы германцев», автором которой был Отто Хёфлер, ученый, принадлежавший Венской школе Рудольфа Муха. В этой работе он изображал раннее германское общество как результат существования героически-демонического культа умерших, который был поставлен «мужскими союзами» в центр всей социальной жизни. По мнению ученого, именно этот культ был источником возникновения всех религиозных, этических и социально-политических представлений в германском обществе. Именно тайные «мужские союзы» древности послужили прототипами для государства и всех общественных институтов. В конце работы Хёфлер достаточно критически анализировал все идеалистические и романтические представления о древнем строе германцев.

Работа Хёфлера тут же подвергалась нападкам со стороны партийных догматиков и поборников расовых идей. Главным объектом для атак стал вывод ученого о том, что ведьмы изначально преследовались тайными «мужскими союзами». Действительно, при написании своей книги Хёфлер руководствовался научными, а не идеологическими соображениями. Он собирал этнографический материал, проводил параллели между различными народами, в том числе до сих пор пребывавшими на стадии первобытности. Отталкиваясь от средневековых европейских сюжетов об «ораве дикого охотника», «диких охотах», «набегах масок», он видел в этих мифологических событиях отголосок «террористических» действий тайных союзов, члены которых маскировались под мертвых, демонов и духов. Запуганное население воспринимало эти набеги вовсе не как действия замаскированных людей, а как акты реальных духов и демонов, которые требовали приношения жертв. Подобная трактовка прошлого никак не соответствовала нацистскому изображению древнего героического германца.

Хёфлер делал вывод почти еретический для нацистской науки – «мужские союзы» охотились в первую очередь на представительниц уходящего матриархального культа, которые впоследствии были изображены в качестве ведьм и колдуний. Таким образом, преследование ведьм было вовсе не этрусским пережитком, не преступлением католичества, а закономерной стадией в развитии общества. Более того, это было исконной функцией тайных «мужских союзов» германцев.

Предводитель «дикой охоты»

Хёфлер на многочисленных примерах показывал, что мотив охоты «диких охотников» за женщинами и ведьмами был общеевропейским. Если же говорить о скандинавских и германских сказаниях и сагах, то в них не прослеживалось ни малейшей симпатии к женщине, затравленной «дикой охотой». То есть в данной ситуации и речи не могло быть о том, что преследование ведьм было продиктовано азиатским влиянием на Европу. Во многих северных странах «охота» на женщину была чуть ли не обязательно процедурой, которая совершалась в соответствии с сакральными требованиями, а вовсе не из жадности или любви. В то же время древние саги и легенды передают образ ведьм и «колдовских аббатов», переполненных необузданной похотью. Проблема осложнялась тем, что почти все подразделения НСДАП – «Гитлерюгенд», штурмовые отряды, СС – идеально подходили под образ «мужского союза». Как ни странно, но защиту Хёфлер нашел там, где меньше всего ожидал, – в эсэсовском обществе «Наследие предков». Вальтер Вюст стал лично покровительствовать этому ученому, которого ввели в штат «Аненэрбэ». Поначалу он даже должен был представлять это общество в только что присоединенной к рейху Австрии.

Обложка Устава «Наследия предков»

Но не стоило также забывать, что идеи, высказываемые Хёфлером, полностью противоречили установке Гиммлера, что «немецкую кровь изводили церковь и евреи». И если Левин считал, что колдовство доказывало исполинские противоречия между христианской рассудительностью и народной душой, то Вальтер Вюст как научный куратор «Наследия предков» придерживался другой точки зрения. Он полагал, что «христианство стало духовной властью, которая изменила немцев, а потому глубокая духовность народных верований могла быть эффективной только в нетронутом христианством обществе».

В 1938 году Генрих Гиммлер получил от депутата рейхстага по избирательному округу № 17 (Вестфалия) архивные документы по делу «ведьмы» Ильзы Кронсхаген (1666 год). Депутат желал, чтобы оценку этим документам дали специалисты эсэсовского исследовательского общества «Наследие предков». В итоге поручение было дано молодому сотруднику «Аненэрбэ» Гансу Бауэру (1912–1941). Ганс Бауэр в свое время изучал медицину, философию, германистику и историю. В 1933 году он вступил в СС, а в 1936 году стал сотрудником «Наследия предков». Его статьи печатались в журнале «Германия», который издавался «Аненэрбэ». До 1940 года он был в «Германии» ответственным за рубрику «Исповедание». До вступления в СС Бауэр был католиком, однако затем принял «германскую религию» и стал обозначаться в эсэсовских документах как «верующий» – именно так характеризовались все эсэсовцы, которые придерживались принципов «немецкой религиозности». Его исследовательская деятельность в рамках «Наследия предков» во многом была спорадической и непоследовательной. Так, например, в 1938 году организационный руководитель «Аненэрбэ» Вольфрам Зиверс поручил ему заняться изучением приспособлений для котелков, использовавшихся племенами Нижней Саксонии. Бауэр пытался писать по этой теме диссертацию, однако в 1939 году по собственному желанию был переведен из персонального штаба рейхсфюрера СС в отдел «Наследия предков», который занимался изучением родовых знаков и династических эмблем. Скончался он от полученных ранений в военном госпитале 11 декабря 1941 года.

Фото Вольфрама Зиверса для личного дела в СС

Но вернемся в 1938 год, к новому заданию Ганса Бауэра. Именно выполнение поручения, которое он получил лично в мае 1938 года, положило конец затяжному конфликту, который возник в свое время между «Зондеркомандой Х» и «Наследием предков». В своей знаменитой (хотя и небесспорной) работе, посвященной «Наследию предков», германский исследователь Михаэль Катэр насмешливо называл «Аненэрбэ» «тайной колдовской кухней рейхсфюрера СС». «Наследие предков» появилось на свет тогда же, когда и «Зондеркоманда Х» – в 1935 году. Оно было создано по приказу Генриха Гиммлера в тесном сотрудничестве с частным исследователем Германом Виртом и теоретиком «аграрного расизма» Рихардом Вальтером Дарре, который на тот момент являлся и начальником Главного управления СС по вопросам расы поселений, также шефом Имперского продовольственного кабинета, по линии которого первоначально осуществлялось финансирование «Наследия предков». Появление на свет «Аненэрбэ» позволило Генриху Гиммлеру самостоятельно, независимо от структур, починенных Альфреду Розенбергу, заниматься осуществлением исторических исследовательских проектов. В некоторый степени дублируя функции ведомства Розенберга, «Наследие предков» должно было изучать историю и духовность древних германцев, к чему Гиммлер всегда проявлял повышенный интерес.

«Наследие предков» должно было выявлять «утраченные ценности» древней германской культуры и способствовать возвращению «вновь обретенного» наследия в идеологическую повседневность СС. Подобные целевые установки общества с самого начала ориентировали его на выполнение политических и мировоззренческих задач, что в определенной степени роднило «Аненэрбэ» и «Зондеркоманду Х». Кроме исследовательской деятельности по выявлению «германских ценностей», которые должны были быть положены в основу «немецкой религиозности» (некоторые исследователи предпочитают использовать такие понятия, как «эсэсовская эрзац-религия»), «Наследие предков» должно было заниматься мировоззренческим обучением эсэсовцев. Именно по этой причине в определенный момент «Аненэрбэ» было переименовано из «исследовательского общества» в «учебно-исследовательское общество». Однако не стоит полагать, что только оно занималось формированием «немецкой религиозности». Это был очень сложный процесс, к которому было подключено множество самых различных структур: «Наследие предков», СД («Зондеркоманда Х»), Главное управление СС по вопросам расы и поселений и т. д. Впрочем, это не помешало в 1937 году нескольким молодым исследователям из состава «Аненэрбэ» внедриться в большинство эсэсовских структур. Но данная инициатива не нашла понимания у Генриха Гиммлера, который всегда придерживался девиза: «Разделяй и властвуй». Рейхсфюрер СС не был склонен уступать желанию организационного руководителя «Наследия предков» Вольфрама Зиверса сосредоточить все культурные и исторические проекты в рамках одной организации.

В конце 1937 года Гиммлер однозначно заявил Вольфраму Зиверсу, что «не намеревается все [проекты. – А. В.] свести в рамках “Наследия предков”, чтобы не концентрировать слишком много важных и существенных дел в одном месте». Между тем в 1938 году произошел конфликт между учредителями «Аненэрбэ» – Генрихом Гиммлером и Рихардом Вальтером Дарре. После этого сотрудники эсэсовского исследовательского общества предприняли попытку придать «Наследию» более взвешенный, научный характер. Подобные устремления были связаны с ожиданиями, которые возлагались на «изгнание» Дарре, считавшегося в СС одним из главных поборников «расовой мистики». Именно в это время в «Аненэрбэ» было привлечено несколько исследователей, которые пользовались уважением в университетских кругах. Одновременно с этим происходит переименование некоторых из отделов «Наследия предков». Их названия меняют на более научные. Если в 1937 году тон в работе «Наследия предков» еще задавали исследователи в стиле фёлькише, например Герман Вирт, то к 1939 году эсэсовское общество смогло приобрести «академический лоск». Так, например, известный немецкий археолог Генрих Гармянц на конференции 1939 года, которая проводилась по инициативе «Наследия» в Киле, рассуждал о важности переведения научных открытий в политическую плоскость: «Она [этнография. – А. В.] должна выступать в качестве науки, служащей государственным интересам».

В 1938–1939 годах, то есть в тот момент, когда Ганс Бауэр приступил к выполнению своего задания, отношения между «Наследием предков» и отдельными эсэсовскими структурами, не готовыми уступать свои культурно-исторические проекты, были весьма натянутыми. Эсэсовское руководство понимало, что все исследования должны были нести в себе идеологическую составляющую. Именно по этой причине после 1939 года сфера деятельности «Наследия предков» была в некоторой мере размыта, хотя на первый взгляд могло показаться, что расширена. С этого момента в «Аненэрбэ» стали заниматься не только сугубо научными изысканиями, но и попытками обоснования принципов «германского мировосприятия», «немецкого вероисповедания», теориями происхождения арийцев, поисками рационального зерна в сказках и мифах, разработками проектов «грядущего эсэсовского государства».

В своей статье «О ведьмомании» Ганс Бауэр специально выделял две научные дисциплины. С одной стороны, он говорил о германоведении, которое позволяет изучать «германскую религию», с другой – о теологии, как, релевантной основе для исследования заблуждений о ведьмах. Бауэр подчеркивал, что знания о германцах не являлись уделом антикваров, а должны были служить делу «познания немецкой сущности». Он видел суть своих исследований в том, чтобы использовать их как формирующую общественное мнение силу, так как «научные представления в конце концов определяют мнение широкой общественности, равно как и той ее части, что активно интересуется историей». Хотя бы по этой причине Бауэр полагал, что не должно было иметься «запретных тем». Даже если их исследования были связаны с риском столкнуться с «неудобными материалами», то их нельзя было отдавать на «откуп противникам». Он предполагал, что тезис о том, что «ведьмомания была самым страшным явлением на германской земле», вызовет немалые возражения.

Бауэр подчеркивал: «Как бы то ни было, но заблуждения о ведьмах как явлении немецкого прошлого связаны с историей немецкого человека». Он говорил о том, что не стоило предавать забвению «эту мрачную страницу истории», а нужно было осознать ее. Бауэр исходил из того, что имелась возможность преодолеть представления о «всеобщей суеверности народа во времена темного Средневековья». Однако он не был готов в отличие от сотрудников «Зондеркоманды Х» провозгласить исключительную вину церкви и христианства, предполагая, что отдельные элементы ведьмомании имелись и в «германской религии». В предпринимаемых попытках квалифицировать различные формы этого феномена как «типично негерманские явления» он видел опасность упустить из виду некоторые важные аспекты. «С одной стороны, это было больше, чем единичные проявления, которые определяли в целом то время и тех людей». Бауэр пытался обойти трудности, связанные с запутанной схемой разнообразных влияний, приведших к формированию образа ведьмы, сконцентрировавшись на общем восприятии той эпохи и времени, ей предшествующем. «Отдельные напластования в рамках заблуждения о ведьмах должны отделяться друг от друга. Нас в первую очередь должны интересовать: народная вера и характер народа». Чтобы справиться с поставленными задачами, Бауэр хотел уточнить понятия волшебства и чародейства, присущие германцам, а затем проследить их развитие вплоть до времени, когда началось преследование ведьм. Эпоху ведьмомании он ограничивал XV–XVIII веками, то есть фактически соотносил ее с так называемым «новым временем». Под «новым временем» Бауэр подразумевал эпоху, которая, наступив сразу же после Средневековья, породила множество конфликтов и противоречий. К негативным проявлениям «нового времени» он относил не только преследование ведьм, но и «братоубийственную Тридцатилетнюю войну», которая нанесла нации непоправимый ущерб. В это время сопротивление национального характера против «сил вырождения» стало ослабевать. Суть «германской веры» Бауэр видел в обычаях, освященных традициях и свещеннодействиях, которые соблюдались на протяжении многих поколений германцев. По его мнению, в центре германского культа находился ритуал разжигания огня. Когда наступало время самых длинных ночей, тогда солнце как бы спускалось «в могильный дом подземного мира, от власти которого оно намеревалось избавиться, и, бушуя, атаковало все порядки, представая в виде “дикой армии”[8], духов подземельного мира, свиты божества из числа погибших в праведной борьбе героев». В этот момент во всех очагах гасился огонь, который торжественно зажигался вновь только тогда, когда всходило солнце. Поскольку огонь зажигался сразу во всех жилищах, то он как бы образовывал большую общность. Бауэр полагал, что сила этого обряда состояла как раз в его массовости, в его коллективности. Именно ощущение сообщества, по его мнению, было сутью «германской веры».

При этом Бауэр противопоставлял «живую германскую религиозность» «сухому теоретическому учению католической церкви». Он выводил германскую магию из убеждения, что имелась связь между миром живущих людей и космосом. В данном случае сила магических действий основывалась на их коллективном и символическом характере. Именно это отличало магию погоды, присущей германцам, от заклинания погоды, которым занимались ведьмы. Если германцы жили в гармонии с природными циклами, то ведьмы пытались оказывать непосредственное влияние на погоду, причем во многих случаях в своих собственных, эгоистических интересах. То есть религиозность (или магия) германцев была коллективной, а чародейство ведьм – индивидуальным. Бауэр не отрицал того факта, что в германских источниках упоминалась чародеи и волшебники. Однако он подчеркивал, что в большинстве случаев это были инородцы (финны, лапландцы и т. д.), то есть люди, не входившие в «народное сообщество», находившиеся за его пределами. Отношение к ним было презрительным, если же они решались нанести вред «сообществу», то их могли в наказание сжечь. Этим Бауэр как бы подтверждает, что сожжение за чародейство было присуще германским традициям, однако он отрицал факт того, что германцы могли вступать в союз со Злом. В противоположность этому датский исследователь Вильгельм Грёнбех, на которого ссылался Ганс Бауэр в своей работе, в своей книге «Культура и религия германцев» указывал на то, что занимавшиеся чародейством и колдовством могли быть изгнаны из «сообщества», то есть не были изначально «иностранцами». По мнению Грёнбеха, волшебники и чародеи были изначально членами «германского сообщества», но лишь после изгнания провозглашались «иностранцами». Он писал по этому поводу: «Если же член сообщества за свои духовные устремления был исключен своими братьями, то его присутствие должно было парализовать волю и силу. Его деяния и его мысли являлись огромной опасностью для процветания всех жителей… Его присутствие в сообществе воспринималось как нарушение порядка в космосе… Чтобы вновь обрести мир, люди должны были уничтожить всех колдунов с их жилищами и домашней утварью… Они были ненавидимы, так как обращали свои способности к духам тьмы… Они были иностранцами, которые должны были находиться за оградой мира».

Сожжение колдуньи

Грёнбех подчеркивал, что для германцев чародейство и колдовство было равносильно злобным и бессмысленным действиям за пределами общины, а потому жалобы на причиненный волшебниками и чародеями ущерб весьма напоминали обвинения, выдвигаемые в адрес ведьм. Борьба германцев против чародеев, по мнению Грёнбеха, была не менее радикальной, нежели преследование ведьм христианскими судьями. «Люди пытались их сжечь дотла, утопить в каменной ступе или же выслать подальше от границ общины». Грёнбех не боялся сравнивать германскую веру в волшебство с ее отголосками, которые проявились в виде веры в ведьм и колдуний. «Подобное проявление злости является типично германским волнением. Может быть, его симптомы у немецких крестьян удалось сдерживать только к XVII–XVIII векам, когда они стали христианами». Однако Бауэр, использовавший для написания своей работы книгу Грёнбеха, предпочел не опираться на подобные выводы. Он воспринял от датчанина только лишь идею коллективных священнодействий как важнейшей черты германской культуры. Но он не отрицал того факта, что германцы убивали волшебников и чародеев, или же могли изгнать из общины – исключить из «сообщества». Но тем не менее Бауэр настаивал, что большинство волшебников были инородцами, то есть изначально не могли входить в общину.

После того как Бауэр изобразил применение коллективной магии германцами, он начал сравнение христианства и «германской религии». Христианство он упрекал в том, что оно апеллировало к отдельно взятому человеку, которого оно стремилось лишить земных связей. По мнению Бауэра, в христианстве утверждалось существование только одной общности – надеющихся попасть в царство небесное, в иной мир, однако каждый должен был проложить туда свой собственный путь через личные стремления. Бауэр противопоставлял теоретическому и метафизическому характеру христианства естественность «германской религии», которая была укорененной в действительности. По его мысли, в «германской реальности» мистика и жизненный опыт были взаимосвязаны друг с другом, так как «они основывались на ответственности индивидуума перед всем миром, а всего мира – перед отдельным человеком». «Германская действительность была определенным круговоротом жизни общины». Христианство не смогло понять этого, оно не придавало никакого смысла «сообществу» и приравняло «мифическую реальность» германцев к материальной жизни. По мнению Бауэра, христианство повело себя подобно «негерманским чародеям». У германцев исключалась любая возможность заключения союза с демонами, так как живой человек не мог заключать пакт с враждебными для жизни силами. Рассуждая об этом, Бауэр отсылал читателя к работам Отто Хёфлера, в которых указывалось, что германцы все-таки не отрицали «демонов», что было введено в культовые обычаи, которые должны были сохранить равновесие в мире.

«Унхольде» на средневековой гравюре

Чтобы доказать этот тезис, Бауэр пытался прибегнуть к самым различным аргументам. Он разыскивал их и в теологии, и в народных сказках, но при этом никак не дифференцировал эти источники. Сказку он рекомендует в качестве примера инфантилизации теологически обоснованного в христианстве зла. В народных сказках черти (демоны) перестают быть неземной силой, в них даже отрицается потусторонняя суть этих существ. Не разобравшись с принципами «германского зла», христианская культура наделила этой функцией ведьм, которые нередко именовались – «унхольде» (нечистивые, злодейки).

Бауэр обращает внимание, что в древнем саксонском наречии это слово использовалось в магической формуле, когда приносилась клятва «темных духам»: Водану, Донару и Заксноту. Эта формула, датированная IX веком, звучала следующим образом: «Я присягаю всеми словами и делами черту, Тору, Водану и Заксноту и всем унхольде, которые являются их попутчиками». В нордической мифологии Тор защищал людей от сил хаоса. В германской версии мифов его нередко назвали Донаром. Германский Водан соответствовал скандинавскому Одину. Закснот в данном случае может рассматриваться как прародитель всех саксов. Бауэр предполагал, что большинство сказок с подобными сюжетами были основаны на реально имевшихся культурных обычаях. Их интерпретацией активно занимался Отто Хёфлер, тоже являвшийся сотрудником «Наследия предков». По версии Хёфлера, сказания о «дикой охоте» являлись отголоском ритуалов тайных «мужских союзов», в которых продолжали поклоняться «старым богам». Исходя из этого тезиса, Бауэр предполагал, что в обвинениях в колдовстве можно было обнаружить следы «старой веры». По его мнению, христианские миссионеры смогли «успешно» распространить веру в ведьм среди германцев, так как обращенный в христианство народ долгое время сохранял «старую веру». По этой причине отправление «старых культов» было ошибочно истолковано миссионерами как чародейство, что стало со временем восприниматься немцами как «ослабление общины». То есть «германская вера», которая преследовала чародейство, сама заняла его место. Бауэр приписывал подобное ложное понимание «германской религии» тому, что христианство не видело смысла в мифической реальности, так как в христианстве Бог был «чистым духом». Схоластика являлась завершенным пониманием Бога и одновременно максимальной оторванностью от практического человеческого опыта. Бауэр пытался показать, что в позднем Средневековье «германская религиозность» пыталась восстать против «чистой теории» как в слове (немецкие мистики), так и в образе (немецкое церковное искусство). Прибегая к подобным построениям, Бауэр фактически поддерживал концепцию «германской непрерывности». Он сравнивал подавление «живой германской веры» при помощи догм с тем, как греческая философия «своей болтовней окончательно осквернила мифы». Однако обвинения в адрес христианства были более серьезными.

Бауэр полагал, что во многом разложению германской культуры способствовало распространение печатного слова. Он вообще придерживался мысли, что письменность была разрушительной силой, и якобы поэтому имелось всего лишь несколько письменных германских преданий. Для Бауэра письменность была чем-то чуждым, не присущим собственным традициям: «Проще и легче было следовать за словом, нежели за живыми образцами, которые имелись в искусстве. Когда буква одержала победу, то Бог окончательно стал нереальным духом. В этом отношении христианство являлось разновидностью Просвещения, тем более что в нем встречаются такие же требования». Бауэр далеко не случайно сравнил христианство и Просвещение. По его мнению, оба они исходили из «достойного критики универсализма». Однако в отличие от церковных деятелей просветители делали ставку на наблюдения и на опыт. Библия, Отцы Церкви, различные направления греческой и арабской философии занимались проблемами проявления зла, которое вошло в христианство под видом «дьявола и его свиты». По мнению Бауэра, демонология схоластики базировалась на дословно понятых, но неверно истолкованных сюжетах классической мифологии. Для него обвинения в адрес ведьм имели ту же самую конструкцию, обладали теми же самыми элементами, что и народная вера. Он интерпретирует ведьмоманию, духовная основа которой базировалась на литературных сюжетах, посвященных ведьмам и чертям, как результат глубочайших противоречий, которые имелись между интеллектуализмом и народной душой. На одной стороне он видел непоколебимые качества абстрактной письменности и индивидуализм, на другой – культ и сообщество-общину. Появление книгопечатания только способствовало распространению заблуждений о ведьмах. Именно книгопечатание сделало возможным повсеместное распространение папских булл, в которых «подтверждался» факт существования ведьм. Именно книгопечатание распространило по всей Европе «Молот ведьм» и книги о христианских догмах. В этом месте Бауэр предпочел еще раз заявить о негативной роли церкви: «Христианство было властью над разумом, и как интеллектуальная власть она могла вызвать фанатизм у отдельно взятых личностей. В то же самое время глубинные духовные слои народной веры могли быть задействованы только через общину, через сообщество».

Когда протестантские священнослужители стали противодействовать распространению заблуждений о ведьмах, то для Бауэра это являлось очевидным доказательством того, что начатый католической церковью процесс обособился, то есть стал жить по собственным законам и правилам: «Впрочем, протестантские священники не смогли полностью изжить эти заблуждения, однако это было свидетельством того, что они (заблуждения) с этого момента распространялись в большей степени самостоятельно».

Массовое сожжение ведьм в протестантской Германии

Бауэр видел в преследовании ведьм отчасти продолжение процессов над европейскими еретиками. Он ссылался на работу Зигмунда фон Рицлера «История процессов над ведьмами в Баварии» (1896), в которой упоминалось, что в 1239 году вместе с 183 еретиками была сожжена женщина, обвиненная в колдовстве. По мнению Бауэра, это был первый случай того, когда на костер направили «ведьму». В последующем распространении процессов по делам колдуний Бауэр видел развитие законодательства, которое применялось в отношении еретиков. «Его создатели не смогли устоять перед искушением, чтобы отказаться от дальнейшего использования столь эффективного инструмента». С этого момента обвинения в ведовстве, колдовстве и чародействе становились составной частью общего обвинения в ереси, которое являлось согласно имевшемуся законодательству преступлением.

Кроме этого, повсеместному распространению ведьмомании помогла передача полномочий по преследованию ведьм светским судам. Бауэр полагал, что это было уловкой иезуитов, которые намеревались действовать более «эффективно» (то есть более радикально), скрываясь за кулисами происходивших событий. Это привело также к изменению немецкого права, в котором система доказательств вины заменялась пытками. В качестве источника, который должен был проиллюстрировать этот тезис, Ганс Бауэр использовал Фридриха Шпее, который в свое время заявил, что «если в руки инквизиции попал папа римский, то и он бы признался в чародействе и колдовстве».

После написания указанной статьи Ганс Бауэр занялся расшифровкой попавших к нему в руки архивных дел. Он решил прокомментировать их, желая показать в первую очередь сугубо негативную роль, которую сыграли пытки, а также заранее подготовленные свидетели, которые нередко использовались на процессах. Кроме этого он указывал, что светские власти были активно задействованы в этих процессах, поскольку были финансово заинтересованы в преследовании ведьм. Бауэр писал: «Определенно, что они [светские власти. – А. В.] казнили жестоким образом Ильзу Кронсхаген, вдову Йоста Шукенбомерса, так как ни у кого не было возможности противодействовать этому чудовищному судебному механизму, а господа из власти считали возможным его использовать, чтобы приобрести чужое имущество. Во времена Средневековья такое едва ли было возможно, так как в Средние века имелась религия. Так называемое “новое время” началось с религиозных заблуждений, а закончилось атеистическими и анархическими иллюзиями».

Бауэр вел речь о том, чтобы противопоставить «заблуждения христианства», атеизм и анархию культовому, «живому германскому сообществу-общине, которое собственно и являлась сутью германцев», и следы которого можно было обнаружить даже в эпоху Средневековья. В центр своего исторического анализа Бауэр поставил не человеческие жертвы, а общину, которая была разрушена ведьмоманией и процессами по делу колдуний. По сравнению с разработками, которые предпринимались в рамках «проекта Х», доводы Бауэра кажутся более убедительными. В своей статье он пытался избегать таких идеологических формулировок, как «утрата лучшей крови», «расовая прародительница», «силы вырождения» и т. д. Однако апология «германского сообщества», критика интеллектуализма и индивидуализма, неприятие письменности в пользу культа, а также призывы к «искоренению» всего, что угрожало общине, выдает в нем убежденного последователя расовых теорий. Однако это не значило, что Бауэр пытался написать работу, которая имела исключительно идеологическое значение и могла использоваться только лишь в партийной пропаганде, направленной против церкви. Признание того факта, что даже в германских культах имелись свои «темные стороны», попытки выявить в ведьмомании как «германские», так и «негерманские черты» однозначно указывают, что Ганс Бауэр находился под влиянием идей Отто Хёфлера, который несколько позже поставил под сомнение научную ценность работы, которая была написана Рудольфом Левиным. Все эти обстоятельства делали выводы, к которым пришел Ганс Бауэр, совершенно непригодными для того, чтобы они могли использоваться «Зондеркомандой Х». Не в последнюю очередь именно статья Ганса Бауэра подтолкнула Генриха Гиммлера к заключению о том, что исследованием «колдовских процессов» должна была заниматься только «Зондеркоманда Х», а «Наследие предков» должно было полностью отказаться от этой темы. Таким образом, Ганс Бауэр, сам того не желая, положил конец противостоянию между сотрудниками «проекта Х» и специалистами «Аненэрбэ». В данном случае речь шла не о примирении двух эсэсовских исследовательских структур, а о проведении четких границ в компетенции их деятельности.

Глава 10. Хёфлер против Куммера

Обсуждение проблем, связанных с ведьмами и их преследованием, было неотъемлемой частью общественных процессов, шедших в Третьем рейхе. Решение «ведовского вопроса» должно было узаконить использование в исторической науке такого национал-социалистического понятия, как «народное сообщество». Попытки предпринимались самыми различными партийными функционерами, но наибольшую активность в данном направлении развили Генрих Гиммлер и Альфред Розенберг. Оба они создали при своих ведомствах специальные исследовательские структуры, в которые намеревались прилечь немецких ученых. Альфред Розенберг основал «Рабочее сообщество немецкой этнографии», а Генрих Гиммлер – «Наследие предков» и «Зондеркоманду Х». С началом Второй мировой войны все эти структуры пытались получить статус «военнозначимых», что должно было обеспечить «бронь» их сотрудникам. Так на свет появилась концепция «военного использования гуманитарных наук», которая активнее всего использовалась в «Аненэрбэ». Как уже отмечалось выше, даже между сотрудниками эсэсовских исследовательских бригад не всегда имелось взаимопонимание. Несколько лет кряду «Наследие предков» пыталось конкурировать с «Зондеркомандой Х». Однако наиболее ожесточенная борьба шла между институтами, которые находились в подчинении различных бонз. По этой причине пресловутая «борьба компетенций» ярче всего проявлялась в попытках заполучить контроль над архивами, музеями, университетскими кафедрами. Нередко подобного рода столкновения приводили к межличностным конфликтам, на первый взгляд весьма напоминавшим научные дискуссии.

Спор, который велся между Бернхардтом Куммером и Отто Хёфлером, мог показаться парадоксальным и фактически лишенным всякого смысла. Речь идет даже не о том, что оба эти исследователя придерживались национал-социалистического мировоззрения. Проблема состояла в том, что покровителем Куммера был Альфред Розенберг, а Отто Хёфлера опекал Генрих Гиммлер. Еще раз напомним, что именно тезисы Хёфлера в немалой степени способствовали возникновению и развитию конфликта между «Наследием предков» и «Зондеркомандой Х». Кроме этого не надо было забывать, что идеи Отто Хёфлера мало напоминали установки, которые дал рейхсфюрер СС сотрудникам «особого проекта Х». Однако факт остается фактом. Хёфлер находился под защитой главы СС, а его оппонентом являлся исследователь, чьи идеи на первый взгляд должны были быть близки и понятны Генриху Гиммлеру. Хёфлер никогда не отказывался от своей идеи о том, что воинственные «мужские союзы», в которые входили взрослые германцы, занимались преследованием ведьм. В данном случае Хёфлер провозглашал преследование ведьм не только типично германским явлением, но представлял «преследователей ведьм» («мужские союзы») в качестве основателей всего германского общественного устройства. В то же самое время Бернхардт Куммер (о нем мы говорили в первых главах книги) исходил из того, что «германский образ жизни» был основан на «мирном порядке». Он был принципиально не согласен с тем, что германцы могли преследовать ведьм, равно как и верить в демонов. Эти не самые принципиальные на правый взгляд научные разногласия очень быстро сместились в идеологическую плоскость, а затем и вообще вышли на политический уровень. В данном случае ведьмы и их преследование играли второстепенную роль, были, так сказать, всего лишь поводом для конфликта. На самом деле спор велся о том, какая из идей будет положена в основу официальной концепции «мира древних германцев», то есть какой образец должен был быть взять в качестве модели для воссоздания «народного сообщества».

Казалось бы, у Куммера и Хёфлера было много общего, что должно было сделать их союзниками. Оба были выходцами из университетской среды. Оба имели ученые степени. Оба начали свою научную карьеру до того, как Гитлер пришел к власти. Оба активно поддерживали национал-социалистов. Оба после окончания Второй мировой войны остались в вышей школе, продолжая свои научные изыскания. Но имелись и различия. Отто Хёфлер был учеником Рудольфа Муха, которому он посвятил свою книгу (этому профессору симпатизировал и Гиммлер). Бернхардт Куммер, подобно Альфреду Розенбергу, придерживался воззрений венской мифологической школы, которая сложилась вокруг Леопольда фон Шрёдера.

Научные выводы, которые сделали Куммер и Хёфлер еще до прихода Гитлера к власти, играли большую роль во времена Третьего рейха. На работы Отто Хёфлера в своей статье ссылался сотрудник «Аненэрбэ» Ганс Бауэр, когда на основании нескольких примеров пытался доказать, что в преследовании ведьм имелись отзвуки «старой германской веры». На Хёфлера также ссылался близкий к «Зондеркоманде Х» Гюнтер Франц, который занимался не столько изучением «колдовских процессов», сколько восхвалением яростных «мужских союзов», которые он считал создателями германской культуры. Вместе с тем Хёфлер дал весьма негативный отзыв на диссертацию Рудольфа Левина, когда тот пытался получить доцентуру в Мюнхенском университете. В то же самое время сторонники Альфреда Розенберга предпочитали превозносить Куммера и не замечать Хёфлера. Как же получилось, что Гиммлер, который постоянно говорил об исключительной роли «здоровых» отношений полов, превозносил семью и немецкую женщину, мог поддерживать Отто Хёфлера и его идею «германских мужских союзов»? По каким причинам он содействовал карьере ученого, чьи идеи в лагере Розенберга оценивались как «женоненавистнические»? Как мог оказаться в окружении рейхсфюрера СС исследователь, который опровергал тот факт, что преследование ведьм было «негерманским» явлением?

Согласно теории Хёфлера, «демоническая боеготовность», присущая «мужским союзам», могла быть обнаружена во всех эпохах, что позволяло ему говорить, что именно это и было сутью германской культуры. Само понятие «мужской союз» впервые было употреблено в науке в 1902 году, когда Генрих Шурц описывал ритуалы инициации, которые практиковались у племен Восточной Африки. Этот исследователь говорил о юношеских коллективах, куда не допускались женщины. Оказавшись в таком сообществе, юноша должен было готовиться к прохождению обряда посвящения (инициации). Так впервые была высказана мысль о том, что именно «мужской союз», а не семья, являлся основой общественного развития. «Мужской союз» в начале XX века трактовался как сообщество мужчин, которые были объединены клятвой во имя единой цели. Жизнь в «мужском союзе», являвшемся строго иерархическим образованием, была тесно связана с множеством ритуалов. Его члены должны были придерживаться массы правил. Принадлежность к тому или иному «мужскому союзу» определялась на основании определенных внешних признаков (символы, одежда, прическа, татуировки т. д). Женщины были исключены из мужских союзов. Признаками «мужских союзов» обладали почти все подразделения национал-социалистической партии: СА, СА, гитлерюгенд, Имперская трудовая служба и т. д.

«Три старухи загоняют дьявола в землю»

Если же говорить о научных построениях Отто Хёфлера, то он полагал, что ядро «германской религиозности» было тесно связано с культами мертвых. Именно возможность связи с потусторонним миром являлась определяющей для формирования древней германской культуры. Носителями этой традиции, имеющими право соприкасаться с миром мертвых, являлись именно германские «мужские союзы». Первое принципиальное различие между идеями Куммера и Хёфлера заключалось в том, что первый провозглашал основой «германской религиозности» культ жизни, а второй – культ мертвых. Хёфлер писал: «Я вижу в предельно странном героико-демоническом культе мертвых, который отправляли в мужских коллективах, центр германской жизни, источник религиозных, этических и политических сил, обладавших немалой мощью».

Тот факт, что различные национал-социалистические структуры пытались использовать идеи Хефлера и Кум мера для обоснования «народного сообщества», показывает, на сколько разным было восприятие «непрерывности германской истории» в СС и в партийных структурах, представителем которых, собственно, и являлся Альфред Розенберг. Впрочем, Хёфлер пытался обосновать понятия «экстатический» и «демонический», которые являлись центральными в его теории, таким образом, чтобы они ни в коей мере не противоречили «антидемонизму» Розенберга. «Экстатическое» для Хёфлера вовсе не значило хаотическое наслаждение или опьянение жизнью. Он говорил об «экстазе» не как об освобождении человека от существующих преград, а как о вхождении в состояние, когда человек мог заключить сверхличностный союз с умершими. А потому «германский экстаз» должен был трактоваться не как скатывание в хаос, а как вхождение в обязательное соединение с умершими, что являлось «источником необычайных социально-государственных энергий». То есть Хёфлер приписывал «германскому экстазу» конструктивную и созидательную силу. «Демоническое» же исследователь понимал в духе Гёте, то есть как то, что «не нужно было постигать умом и рассудком». В полемике с Куммером, а также пытаясь ответить на шквал негодования, который вызвала его работа в националистических кругах, Хёфлер объяснял в своей книге «Проблемы германоведческих исследований нашего времени», что слово «демоническое» имеет по меньшей мере три исторических значения. Сам автор опирался на производное от древнегреческого слова, которое сначала использовалось Сократом и Платоном, а затем перешло в лексикон Гёте. Демон – это описание состояния, в котором все помыслы подчинены высшей, божественной силе. Именно в этом, положительном, значении слова Хёфлер описывал «демонизм» Гитлера, который он полагал «движущей силой истории».

Второе значение слова «демон» как раз использовалось во время процессов над ведьмами. Оно означало «потерявший человеческий облик», то есть под демоном подразумевался нечистый дух. Именно средневековая теология определила «демоническое» прежде всего как «дьявольское», «злое». Третье значение слова «демон» Хёфлер нашел в «современной теологии» и «религиозной психологии нордического релятивизма», согласно которым религия возникла из страха. В данном случае под демоном подразумевались пугающие духи. «Если главный инстинкт – это страх перед опасностью, то демоны – это духи, которые угрожали примитивному человеку. Он становится религиозным а) из страха или трусости б) из-за неосведомленности, почему те или иные вещи попадают в мир в виде духов. В данном случае можно указать на античный атеизм и конец XIX века». Но и это определение не подходило для Хёфлера, который не намеревался провозглашать религию бессмысленной. В своих построениях Хёфлер был ближе всего к греческому пониманию демонов, которые, однако, имели свои темные стороны. Демон мог быть не только творческим, но и опасным. Творческий демонизм для Отто Хёфлера воплотился в мифе о «дикой охоте» под предводительством Водана. Хёфлер говорил, что большинство его современников (Куммер в том числе) не желали смириться с темной и трагической стороной этого божества и обреченных на смерть героев.

Историк полагал, что существование «мужских союзов» было неизменно связано с поклонением Водану как наивысшей силе. Кроме этого «мужские союзы» должны были восприниматься как некие политические выразители воли Водана. Отдельное внимание Хёфлер уделял культовой практике «мужских союзов». «Эти союзы достигали своего апогея в культовом экстазе, который коренился в темных глубинах нерационального». Наибольшее беспокойство среди национал-социалистов вызвало то обстоятельство, что Хёфлер говорил о «мужских союзах» как тайных организациях. Естественно, они не имели ничего общего с масонами, но доказать это удавалось не всегда. Приставка «тайные» к «мужским союзам» использовалась Хёфлером для того, чтобы более наглядно показать, что эти организации производили «демоническое» впечатление, а также пытались скрыть свою деятельность от взоров «посторонних». Для Хёфлера история начиналась с того момента, когда мужчины стали вмешиваться в общественные события, что он характеризовал как «социальную демонию».

Так как Хёфлер в отличие от Куммера исключал возможность существования абстрактной «немецкой религиозности», то он определял суть германской религии как культовое действие, которое имело вполне конкретное воплощение. Хотя бы по этой причине религиозная идея у древних германцев была оформлена без участия слова. Культовые действа происходили в специальных местах, куда направлялись мужчины, чтобы впасть в состояние транса. Для этого использовались специальные вещества и музыкальные инструменты. Саги и сказания являлись, по мнению Хёфлера, всего лишь отражением этих ритуалов и культовых действий. Спроектированная Хёфлером германская религия была полностью мужской, поэтому даже культ плодородия был подчинен мужским эмоциям: «Они помогали пробудиться и усилиться силам природы, для чего в высшей степени напрягали свои силы. Жизнь пробуждала жизнь: даже примитивным людям не были чужды подобные чувства».

Хёфлер полагал, что к культовым действам «мужских союзов» германцев также относился ритуал обращения. То, что для Куммера являлось бессмысленным и деструктивным, то для Хёфлера было созидательным, выступая в качестве конструктивной силы германцев. Обращение было связано с культовым экстазом, во время которого и происходило это преображение. Участники ритуала должны были не столько изгнать демонов, сколько завладеть их силами и самим стать «демоническим воинами». «Мужские союзы» пытались черпать силу для преображения действительности в объединении с мертвыми предками и мифическими существами. В потустороннем мире германцев Хёфлер видел только мужчин, что было легко объяснимым. Именно мужчины преобразовали мир живущих людей, а потому после смерти он хотели иметь свой собственный мир. Согласно Хёфлеру, мир германцев (как земной, так и потусторонний) был исключительно мужским, то есть миром воина, в котором единственным двигателем истории являлись «мужские союзы». Семья, род, а также женщины не могли по собственной инициативе явить какую-либо творческую силу. «Столкновения между родом и союзом, представлявшими оседлость и воинские чувства, происходили на протяжении всей жизни. Генрих Шурц писал, что противопоставление родовых и союзных образований приводило к первоначальному возникновению человеческого общества». В итоге Хёфлер изображал «мужские союзы» и их экстатические ритуалы в качестве базы для возникновения германской, а затем и немецкой государственности. Тесно сплоченные, по-своему элитарные, объединенные общей верой и общением с миром мертвых, «мужские союзы» могли преобразовать мир живых людей. Только они были в состоянии установить политические порядки и заняться экспансией.

В отличие от Куммера Хёфлер фактически не придавал никакого значения комплексу тем, связанных с ведьмами и их преследованием. Единственная глава в работе Хёфлера «Германский культ мертвых и сказания о дикой охоте» (1936) называлась «Преследование демонов». Она была посвящена анализу мотивов «дикой охоты». Они сводились к следующей схеме: демоническое существо, предположительно женщина, преследовалась «диким охотником», то есть Воданом. При этом Хёфлер подчеркивал, что почти во всех сагах и сказаниях симпатии находились на стороне «дикого охотника», а не женщины, за которой гнались. По этой причине Хёфлер ставит под сомнение, что преследуемая женщина символизировала собой плодородие. Он вообще не был склонен видеть в сюжетах о «дикой охоте» хоть какой-то эротический подтекст. Во многих вариациях этого мифа «дикий охотник» не убивает свою «дичь», а связывает и бросает на лошадь. Вероятность эротических позывов в данном случае была сведена к нулю, так как преследуемые женщины должны были воплощать «плохих демонов», а потому на них охотились не из любви или жадности. «Грязные элементы», как характеризовал эротический подтекст многих мифов Отто Хёфлер, должны были полностью отсутствовать в сказаниях о «дикой охоте». Для охотников на первом месте находились не плотские желания, а воинственность. «Множество документов говорят об экстатической войне германцев, однако источники хранят гробовое молчание относительно древнегерманских праздников, которые можно было хоть в какой-то степени сравнить с южными оргиями». Экстаз «диких охотников» являлся не сексуальной энергией, а своеобразной аскезой, боевым бешенством, что являло полную противоположность ведьмам, которые в некоторых случаях упоминаются в сказаниях о «дикой охоте». «В сказаниях о колдовском аббате описывается необузданный разврат, что определенно является составной частью “культа ведьм”, который мог существовать в действительности». Хёфлер находил маловероятным, что только благочестивые церковники могли приписывать этим празднествам «похабное содержание». Сделав такой вывод, он фактически попытался опровергнуть все предположения относительно ведьм, сделанные как сотрудниками Розенберга, так и Гиммлера («Зондеркоманда Х»). Хёфлер однозначно говорил о том, что преследование ведьм не было «негерманским явлением», то есть вера в ведьм могла зародиться и среди германцев. Он предположил, что «охота на ведьм» была одним из германских обычаев: «Очевидно, что мы столкнулись со старым ритуалом. Магические “мужские союзы” враждебно относились к ведьмам и пытались извести их как демониц».

Однако исследователь не дал ясного ответа на вопрос, почему женщина должна была ассоциироваться со злом. По большому счету он даже не предположил, почему церковь стала полагать «демоническое», как «потерявшее человеческий облик». Хёфлер лишь сообщал читателю, что аналогичные «военно-культовые действия» он обнаружил в «мужских союзах» Прибалтики и Польши: «Преследование ведьмоподобных существ с заброшенными на спину грудями является сказанием, которое опирается на наши общие обычаи». Существенным для оценки социальной роли «мужских союзов», является ответ на вопрос: почему они, сами «демонические порождения», должны были защищать людей от демонов? Хёфлер предполагает, что речь шла о ритуалах, которые должны были символизировать борьбу с силами упадка. Он писал: «Так, например, мы находим, что пугающие демонические мужские союзы с изрядной регулярностью проводили культовую защиту всего племени от уничтожающих жизнь сил. Союз был самой жесткой частью племени, сплоченной командой воинов, оказывающей сопротивление всем врагам: как земным противникам, так и мистическим силам, противостоящим человеку». Хёфлер говорил о том, что в германских сагах был весьма популярен сюжет о преследовании женщин, что говорило о распространенности среди германцев обычая «охоты на ведьм». Она должна была трактоваться как мистический акт, совершаемый в реальности.

После того как были опубликованы первые работы Отто Хёфлера, себя не заставила ждать реакция Бернхарда Куммера. Куммер в резких выражениях критиковал работу Хёфлера, которая ставила под сомнение его собственные представления о нравственности и религиозности древних германцев. Куммер полагал, что отрицание факта происхождения государства из рода и семьи ослабляло позиции национал-социалистов в борьбе против христианства. В адрес Хёфлера прозвучали обвинения, что тот использовал для описания германцев явно «негерманские» явления, а именно «экстаз» и «демонизм». Ссылаясь на исландские саги, в которых чародеи не были положительными персонажами, Куммер говорил, что «ирония судьбы заключается в том, что сегодня в качестве основы германской государственности провозглашаются мужские союзы с их свирепыми войнами и танцорами в масках». В фигуре предводителя «диких охотников», бога умерших Водана, которого Хёфлер провозгласил наивысшей силой, вдохновлявшей «мужские союзы», Куммер видел всего лишь признаки упадка германского мира, который характеризовался смятением и демонизмом. Куммер отказывался видеть хоть какую-то причастность «живых мертвецов» из свиты Водана к истинной германской религии.

Генрикус Инститорис – один из авторов «Молота ведьм»

Рассуждая об экстатических «мужских союзах», Куммер обвинял Хёфлера в том, что тот подчинил «германскую жизнь тому магическому мировоззрению, которое Альфред Розенберг в своей книге “Мракобесы нашего времени” охарактеризовал как проявление негерманского духа». Во время заочной полемики с Отто Хёфлером Бернхардт Куммер не раз ссылался на Розенберга. Уже в подобном подходе видно желание перевести дискуссию в политическую плоскость. Так, например, в статье «Германоведение в культуркампфе», которая продолжала кампанию против католической церкви, организованную Розенбергом, книга Хёфлера описывалась как «малоаппетитное собрание фантазии о мнимой вере германцев в демонов, которое не содержит в себе никаких доказательств, а только голословные утверждения». Сторонников Розенберга не могло не возмущать, что Хёфлер описал «германский мир» как нечто запредельное, где правили «тайные союзы, при помощи террористических методов преследовавшие ведьм». Высказывалось мнение, что «мужские союзы» не могли быть частью народа, так как «их члены были олицетворением демонических, нередко звероголовых наездников, создателем которых был человек, иммигрировавший в нашу страну». Ортодоксальные национал-социалисты не раз вменяли в вину Хёфлеру, что он был не немцем, а австрийцем, которые до аншлюса 1938 года считались в Третьем рейхе иностранцами. Поскольку Хёфлер был иностранцем, то его можно было спокойно упрекнуть в отсутствии «расового чутья» и попытках «оскорбления германских женщин». В данном случае акцент на мнимом женоненавистничестве австрийского ученого был едва ли не основным. В качестве примера презрения к германским женщинам приводился один из отрывков работы Хёфлера, в котором говорилось, что юноши, которые не прошли инициацию, считались «женщинами», так как не могли называться «настоящими мужчинами». Куммер в ответ на эти утверждения приводил излюбленный аргумент большинства теоретиков фёлькише движения: «Германские женщины для мужчин являлись товарищами в войне и в мире».

По большому счету Куммер воспринимал нарисованную Хёфлером картину германского мира, как «типично христианское мировоззрение», которое ставило под сомнение ценности германской культуры: «Нам пытаются внушить, что мрачные стороны христианского времени были остатками германского язычества. Но необходимо освободить германское наследие от убийства ведьм, садизма инквизиторов, жестокости и безнравственности Меровингов». Для Куммера германцы, изображенные Хёфлером, не имели права на существование. Прибегая не столько к научным, сколько к политическим доводам, Куммер едва ли не провозглашал австрийца союзником «политического католицизма». К слову сказать, Хёфлер действительно был католиком, но это не мешало ему быть сотрудником «Наследия предков». Куммер подчеркивал, что если «мужские союзы», которые описывал Хёфлер, защищали древних германцев от ведьм, то это является оправданием «Молота ведьм». Более того, даже «Молот ведьм» можно было приписать «германской традиции», так как его авторы Шпренгер и Крамер были немцами по происхождению. Если признавать демонизм и веру в ведьм как типично германские явления, то получалось, что христианство намеревалось всего лишь укротить буйный нрав германцев, которые были повинны в убийстве своих же женщин.

Некоторые из доводов Куммера были совершенно далеки от науки. Так, например, он говорил, что в своей работе Хёфлер ставил под сомнение все достижения «национал-социалистической революции». «Вера фюрера в нашу “хорошую” природу породила национал-социализм. И эта вера одержала победу. Однако лживые католические измышления, в которых преподносятся наши ужасные качества, мешают этой национал-социалистической вере». В этом пассаже Кум-мер переплюнул многих национал-социалистических пропагандистов. Он фактически приравнял национал-социализм к религии, а любые сомнения в «хорошей природе германцев» едва ли не провозгласил святотатством. Предостережения от попыток поддержки «германофобских» теорий, в которых утверждалось, что христианизация германских варваров была исторической закономерностью, звучали в 1936 году не слишком безобидно.

В своих обвинениях Бернхардт Куммер явно переусердствовал. В принципе у Отто Хёфлера и без Генриха Гиммлера имелись высокопоставленные защитники. Например, поддержку Хёфлеру оказал один из ведущих национал-социалистических философов Альфред Боймлер. В своем знаменитом докладе «Академические мужские дома» он очень высоко оценил труды Отто Хёфлера. Более того, Боймлер с высокой трибуны заявил о ценности теории «мужских союзов» для национал-социалистического движения. Именно с борьбой «мужских союзов» он связывал возникновение идеи государственности как таковой: «Мужские союзы раннего времени, когда только возникло первоначальное государство, обладали огромной силой, которую обращали против мира врагов. Без победы над противником, без победы над хаосом не могло бы возникнуть никакого государства». В том же самом докладе были озвучены тезисы Хёфлера, которые Куммер посчитал проявлением «неуважения к роду и семье». Боймлер заявил буквально следующее: «Семья отнюдь не является зародышем государства. Государство исходит из принципов, которые изначально противопоставлены семье. Народ развивается естественным путем, но государство не может возникнуть таким же образом, то есть органически, – оно создается искусственно. И создается через деятельность объединенных и свободных мужчин». Кроме этого Боймлер, наверное, один из первых ведущих теоретиков национал-социализма, публично завил о необходимости исключения женщин из сферы политики. Подобных резких заявлений не мог себе позволить даже Генрих Гиммлер. Однако точку зрения Хёфлера разделяли не только Гиммлер и Боймлер. Как ни странно, но таких же взглядов придерживался Альфред Розенберг. В своем «Мифе XX века» он излагал концепцию возникновения государства именно на основе «мужских союзов». Возможно, именно по этой причине Розенберг сам никогда не критиковал Хёфлера. Более того, в одной из бесед он заявил, что нашел его работы «весьма примечательными». Категоричное неприятие идей Хёфлера в большинстве случае исходило от низших чинов ведомства Розенберга.

Шутовские обряды в Германии на Вальпургиеву ночь

В своей книге «Тайные культовые мужские союзы германцев», в главе, где идет речь о Водане и «мужских союзах», Хёфлер после рассуждений о демонической непредсказуемости, коварстве и дикости Водана приводит многостраничную ссылку, в которой излагается текст Куммера. В итоге он оценивал работы Куммера как «идеологическую диверсию». Хёфлер ставил Куммер в вину, что тот провозгласил Водана, наравне с христианской церковью, угрозой для мира людей: «В книге Куммера предпринимается попытка дать общую картину древней германской культуры. Однако то обстоятельство, что он на основании многочисленных средневековых источников, говорящих о “диком охотнике”, провозглашает Водана чертом, полностью уничтожает эту картину». Кроме обвинений в “очернительстве” главного божества германцев Хёфлер упрекал своего оппонента в том, что он существенно сократил германский мир, свел его к крестьянам, полностью проигнорировав, например, героизм эпохи викингов или эпохи «переселения народов». Он спокойно парировал выпады Куммера, который критиковал представление о Вальхалле как «мужском рае», после чего высмеял его представления о судьбе. Хёфлер писал: «Судьба – это душа германских сказаний о героях. В них не говорится об обильных урожаях, а только о трагедиях». Хёфлер никак не был готов согласиться с рационализмом Куммера, который пытался изобразить веру германцев как абстрактную религию, отвергая при этом наличие у германцев божеств и идолов, которым придавался вид животных. Хёфлер весьма язвительно замечал, что если какие-то культурные явления не были абстрактными, то Куммер сразу же провозглашал их либо итогом влияния христианства, либо признаками культурного упадка германцев. Делался вывод, что Куммер отказывался от всего, что было ему лично несимпатичным: «Почтение к действительности не мешало ему провозглашать неполноценными целые эпохи из нашей истории. Это – весьма странный патриотизм, который стремится унизить собственное прошлое». С упреком, что Куммер изуродовал и приуменьшил великий трагизм германского прошлого, Хефлер обвинил этого исследователя в неуважении к немецкой государственности, точнее, способностям германцев оную государственность создать. Действительно, почти вся история древних германцев изображалась Куммером как один сплошной, никогда не прекращающийся упадок и разложение.

Как видим, Отто Хёфлер в полемике с Куммером фактически не уделял внимание ведьмам, собственно как и «женскому вопросу» в целом. Он фактически ни разу не прореагировал на обвинения в том, что он занимался «саботажем» в пользу церкви. Казалось, что Хёфлер сознательно избегал тем, связанных с ведьмами и колдуньями, предпочитая сосредоточиться на «мужских союзах» как на силе, создавшей государство. В своей статье, посвященной знаменитому исследователю германской культуры Грёнбеху, которая была опубликована в 1937 году в журнале «Германия» (ведомственное издание «Наследие предков»), Хёфлер продолжил спор с Куммером. В частности, он указывал, что именно во время существования культа Вадана на территории Германии стали появляться зачатки государства. Следующий шаг в полемике Хефлер рассчитал с тактической точностью полководца. В 1937 году он издал книгу Грёнбеха «Культура и религия германцев». Дело в том, что для Куммера Грёнбех был одним из самых авторитетных исследователей. Однако Хёфлер не думал ограничиваться только научными доводами. После того как его обвинили в «пособничестве политическому католицизму», а затем намекнули на «негерманское происхождение», он решил принять ответные меры чисто политического характера.

19 июля 1937 года Отто Хёфлер направил письмо организационному руководителю «Наследия предков» Вольфраму Зиверсу. В нем содержались такие строки: «Если Куммер сможет закрепить свои позиции, то мы на десятилетия получим источник саботажа, интриг и мятежей, которые будут завернуты в “научную” упаковку». Одновременно с этим Хёфлер стал собирать сведения, которые бы могли скомпрометировать Куммера. Его поиски увенчались успехом. В Имперском министерстве науки был найден текст доклада, который Куммер сделал еще в годы Веймарской республики. С научной точки зрения доклад, может быть, был безобидным, чего нельзя было сказать про его политическую составляющую. Дело в том, что Куммер назвал в нем Гитлера «опасным субъектом, ориентированным на [папский] Рим».

Глава 11. Колдовские отголоски в контексте «борьбы компетенций»

Дискуссия между Куммером и Хёфлером очень быстро вышла за рамки сугубо научного диспута. Идеологические аргументы, которые использовались в этом споре, были не пустыми словами. Они учитывались в Главном управлении имперской безопасности, а также использовались для ведения внутрипартийной борьбы. Рядовые национал-социалисты должны были знать, какая из позиций являлась «правильной», по крайней мере на какое-то время. Проигравший в этом споре должен был заплатить за свои «заблуждения». Однако очень быстро выяснилось, что «приговор» мог быть и не окончательным.

Первые критические отзывы на труды Хёфлера стали приходить из кругов немецких фольклористов. Уже в декабре 1935 года Фридрих фон Лайен дал критический отзыв в «Вестнике немецкой древности и немецкой литературы». Его критика не была однозначно национал-социалистической. Этот исследователь, наверное, и не подозревал, что должен был учитывать позицию партии. Однако даже в этом отзыве отчетливо читалась идеологическая составляющая. В то время появление работ, посвященных культуре и истории древних германцев, так сказать, отвечало «духу времени». В том же самом году руководитель эсэсовской библиотеки Харальд Шпер написал отзыв на «Тайные культовые мужские союзы германцев». Некоторое время спустя в «Национал-социалистическом ежемесячнике» появилась статья Мартина Циглера, которая назвалась «Изучение религии в борьбе мировоззрений». Циглер являлся одним из сотрудников ведомства Розенберга, который принимал активное участие в антицерковной кампании, инициированной его шефом. В 1937 году также была издана «для служебного пользования» брошюра, которая назвалась «Положение в германоведческом споре (Хёфлер – Куммер) в настоящее время и его расово-мировоззренческое значение». Автором этого доклада был Герман Мандель, известный своими симпатиями к «Немецкому религиозному движению» («Немецкому вероисповеданию»). Этот профессор из Киля в основном занимался «духовной историей расы». В своем документе он даже не пытался скрыть своих симпатий к Куммеру. В ноябре 1937 года появился документ иного содержания. Это была докладная многостраничная записка «Рискованное и опасное от доктора Бернхарда Куммера с германской точки зрения, в особенности с учетом интересов СС». Автором этого документа был научный куратор «Наследия предков» Вальтер Вюст.

Большинство критиков работы Хёфлера в первую очередь обращали внимание на то, что исследователь превозносил «магическую» и в то же самое время «темную» сторону германского мира. Они указывали, что существует опасность использования подобного рода аргументов католиками или другими противниками национал-социализма в спорах о ведьмах. Циглер, например, не мог скрыть своего возмущения тем, что Хёфлер классифицировал некоторые негативные качества людей как «германские». Он указывал, что после прочтения «Мифа XX века» Альфреда Розенберга он не мог воспринять в качестве элементов германской религии демонию, экстаз и магию, которые автор «Мифа» назвал чуждыми нордической сути. Циглер указывал, что книга Хёфлера являлась опасной, так как могла вызвать нежелательные последствия, поскольку ставила под сомнение мир «порядка», «ясности» и «творческого духа», который «был убедительно изображен рейхсляйтером Розенбергом в книге “Миф XX века”». Циглер также предполагал, что критики германской культуры могут почерпнуть из книг Хёфлера мысль о творческой несостоятельности германцев. Кроме этого, он опасался, что книги являлись косвенным подтверждением католических тезисов, которые были изложены в «Штудиях». «Политический католицизм» якобы мог воспользоваться образами «тайных мужских союзов», практиковавших убийства, описанием экстаза, демонического бешенства, изображением оборотня как «типа германского существа». «Распространение подобных измышлений может быть вредным для Германии», – подводил итого Циглер. Однако чтобы избежать обвинений в пацифизме и недооценке политической самоорганизации германцев, Циглер заявлял, что в книге Куммера подчеркивался сильный характер германских племен, но при этом все-таки имелись различия между «бешеным экстазом тайных союзов Хёфлера» и «силой воодушевления и боевым мужеством», которые были описаны у Куммера. Впрочем, это не мешало отметить Циглеру, что Куммер в своих построениях все-таки был склонен идеализировать германцев, что, «возможно, являлось результатом недостаточного изучения героических саг». Несмотря на это, для Куммера не существовало никаких сомнений, что надо было верить в важнейший принцип германской религии: германцы, конечно же, признавали существование божеств и чудовищ, при всем том «законом жизни был закон порядка, а не хаоса». Они знали, что «разрушительные силы» никогда не могли одержать верх. Это акцент на «порядке» германского мира можно найти в текстах, в которых оспаривалось германское происхождение веры в ведьм при условии, что колдовство «христианских» ведьм не было упорядоченным, то есть было хаотичным. Только после окончательной христианизации Европы «не только чудовища, но и все конструктивные, созидательные силы германского мира были провозглашены утратившими человеческий облик, то есть демоническими». Подобная негативная трансформация была следствием отказа от германских обычаев, что, по мнению Циглера, произошло не без содействия со стороны церкви. Циглер предостерегал, что идеи, высказанные Хёфлером, прежде всего «его двусмысленный понятийный аппарат», могли иметь отрицательные мировоззренческие последствия: «Однако германоведение смогло извлечь уроки из отзывов, появившихся из конфессионального лагеря. Германская система мира являла собой картину порядка, а германский дух во все времена был духом ясности, так как германец не был ни священником, ни кочевником, ни грабителем, но творцом, крестьянином и воином».

Колдовские обряды. Средневековый рисунок

Харальд Шпер также упрекал Отто Хёфлера в том, что тот ставил под сомнение «ясные формы германского мира»: «Подобает ли напускной мистицизм предельно ясному, жесткому и трезвому нордическому характеру?» Аналогичные аргументы приводил и Герман Мандель. Он внушал, что предложенный Хёфлером образ германца были слишком противоречивым, и давал возможности для самых различных интерпретаций. На их основании можно было «ошибочно» предположить, что германцы были близки к заговорщицким тайным организациям, а важнейшими принципами германской государственности якобы являлись заблуждения, смерть и экстаз. Все же, по мнению Манделя, германцы не были такими. Он предпочитал опираться на «авторитет науки». Мандель специально подчеркивал, что наука давно уже отказалась от образа германца как воинственного завоевателя, который поклоняется погибшим предкам. Кроме этого якобы не имелось никаких убедительных доказательств, что германский мир был «экстатическим». По мнению Манделя, не смог этих доказательств привести и Отто Хёфлер.

Все критики Отто Хёфлера решительно отказывались от принципа экстатичности германского мира как «абсолютно ошибочного», но при этом почему-то никто не обращал внимания на то, что автор принципиально отвергал эротическую составляющую германских мифов. Хёфлера также критиковали за то, что он подверг германскую культуру «демонизации», а недопустимые научные выводы приписывались неверно выбранному научному методу. Отчасти эти доводы напоминали упреки, адресованные защитникам «германского происхождения веры в ведьм», которые пытались видеть в них отражение принципа расовой непрерывности. Однако мнимые женоненавистнические установки Хёфлера, отразившиеся в его работах, предметно не обсуждались в прозвучавшей в то время критике. Наверное, из всех только Циглер указал, что исключение семьи и рода из политического сообщества не позволяет применять предложенную Хёфлером теорию «мужских союзов» в отношении национал-социализма, так как «мужские союзы» в национал-социалистическом движении были ориентированы на «здоровые отношения в семье». Кроме этого, суть средневековых сообществ, например, гильдий или цехов, объяснялась критиками Хёфлера как производная от «германских обычаев», а не от «этнографического понятия мужских союзов». Если утверждать, что германцам был присущ «культово-демонический экстаз», то следующим шагом могли быть выводы о том, что «сексуальные оргии были одной из германских культовых форм». Критиков нисколько не волновало, что Хёфлер принципиально дистанцировался от оргиастических культов, не видя ни малейших их признаков в германской культуре. Однако Мандель в критике Хёфлера не раз подчеркивал, что у германцев не было и не могло быть «оргиастических обычаев, присущих тайным союзам», а «отказ от рода» всегда грозил бедами всему племени. Разрушение родовых отношений могло привести к тому, что ценная нордическая кровь могла быть использована иными народами.

Если в указанных отзывах работа Хёфлера представала исключительно в негативном свете, то в отношении Куммера обычно следовали положительные отзывы. Конечно, сразу обратили внимание, что Куммер сосредотачивал свое внимание на исключительном значении рода и «порядка» в германской культуре, которая в его изображении представала как расово детерминированное явление. Мандель называл основными чертами предложенной Куммером картины германского мира «связанные с родом крестьянские войны», «народный вождизм на крестьянской основе» и «принципиальное отрицание всего мистического и экстатического». Однако в книгах Куммера имелись и «слабые места»: например, изначально «мирное» германское крестьянство с политической точки зрения было весьма уязвимым. Национал-социализм предполагал наличие иных образов. В германцах надо было подчеркивать воинственный дух, стремление к вождизму и к экспансии. Однако с расовой точки зрения германцы Куммера почти не вызвали никаких вопросов: «Картина, нарисованная Куммером, полностью соответствует не только выводам германистов прошлых лет, но выводам специалистов, которые занимаются изучением арийского характера и нордической души (Розенберг, Дарре, Ганс Гюнтер, Людвиг Клаус). Однако предложенные Хёфлером выводы в недостаточной мере говорят о присущих германцам расовых инстинктах».

В большинстве отзывов методы исследований Куммера, выбор им древнескандинавских рукописей как исходного материала для научной интерпретации обозначались как «безупречные», так как это позволяло оценить «подлинные, независимые от христианского и средиземноморского влияния исторические свидетельства о жизни и сути мира древних германцев». Не скрывавший своих симпатий Мандель говорил о том, что научные построения Куммера полностью совпадали с выводами не только признанного датского исследователя Грёнбеха, но также с заключениями, сделанными Розенбергом, Дарре и Гюнтером. В качестве единственного недостатка работы Куммера указывалась некоторая односторонность в выборе источников, что отразилось на описании пантеона германских божеств: «В книге Один предстает как позднее божество, не связанное с историей древних викингов. Кроме этого вера в судьбу показана в ограниченном свете».

Вальтер Вюст выступаетна эсэсовском мероприятии

Мнение Манделя во многом опиралось на идеологические и мировоззренческие соображения о принципиальных различиях в научных конструкциях Куммера и Хёфлера. С определенными оговорками это можно понимать как присущие сторонникам Розенберга научно-политические установки. Картина, нарисованная в работе Куммера, полностью попадала в «органическое, имманентное, соответствующее действительности мировоззрение». Выводы Отто Хёфлера, напротив, «искажали наши мировоззренческие установки своим отрицанием естественной жизни и прославлением экстаза». По этой причине Куммер и его работы могли быть использованы для борьбы против Рима и «политического католицизма», а Хёфлер «дал противнику новое оружие», так как католические авторы могли противопоставить его книгу «Мифу XX века», говоря об имеющихся доказательствах магии, демонии и экстатичности культуры древних германцев. При этом Мандель ссылался на статью Циглера, в которой однозначно говорилось о «подобной угрозе». После этого Мандель говорил, что Хёфлером должны были заинтересоваться соответствующие органы, так как надо было объяснить исследователю, что его научные выводы приводили к идеологической разобщенности, что могло быть опасным для «национал-социалистического мировоззрения».

Пожелание Манделя было учтено. 14 марта 1937 года в главное управление СД был вызван унтерштурмфюрер СС Рампф, который был сотрудником «Наследия предков». С ним предполагалось обсудить проблему «Куммер – Хёфлер». Рампф объяснил, что «Германия», журнал который издавался в то время «Аненэрбэ», получил от рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера поручение начать подготовку кампании, направленной против Куммера. Кроме этого эсэсовские структуры должны были проверить правдивость заявлений, сделанных Куммером в одном из выпусков «Нордического голоса». Куммер утверждал в издаваемом им журнале, что с 1928 года состоял в СА. После этого сотрудник СД вновь указал на «ошибки», допущенные Хёфлером, а также на то, что он позволил себе сугубо личные нападки на Бернхарда Куммера. Затем у Рампфа поинтересовались, знает ли он, что Куммер работает в Йенском университете у профессора Аштеля, который курировал проекты, поддерживаемые рейхсфюрером СС. Рампф предпочел быть немногословным, а потому сослался на Генриха Гиммлера, который прекрасно был осведомлен обо всем, что происходило в журнале «Германия», и который был инициатором начала кампании против Куммера.

3 ноября 1937 года организационный руководитель «Наследия предков» Вольфрам Зиверс в своем письме, адресованном научному куратору «Аненэрбэ» профессору Вальтеру Вюсту, сообщал, что после разговора с Йозефом Плассманом (редактор «Германии» и начальник одного из отделов «Наследия предков») и Хёфлером им была собрана вся необходимая информация о Куммере. Теперь Вюсту предстояло заверить план предстоящей кампании. Зиверс подчеркивал, что в сложившейся ситуации не могло быть и речи о том, чтобы проявить в отношении Куммера хоть какую-то снисходительность, так как силы, «враждебно настроенные в отношении СС, могли бы воспринять это как нашу слабость». Некоторое время спустя Вальтер Вюст направил письмо Генриху Гиммлеру с пометкой «Рейхсфюреру СС лично в руки». В письме говорилось, что был разработан план мер, которые должны были нейтрализовать Куммера, позволившего себе «коварные нападки» на СС вообще и журнал «Германия» в частности. Показательно, что в письме ни словом не был упомянут Отто Хёфлер. Кроме конкретных политических обвинений в адрес Куммера ему также инкриминировалась «слепая ненависть в отношении сильных политических союзов и организаций», что нашло отражение в представленной им картине «германского мира». Этот упрек должен был являться главным аргументом в задуманной полемике с Куммером. По мнению руководства «Наследия предков», сплоченные и сильные мужские соединения были необходимой основой любой политической власти. При всем том они презирались и поносились «всеми пацифистскими, демократическими и эгалитаристскими группами». В Германии также имелось время, когда подобного рода мужские военизированные формирования рассматривались в качестве «нарушителей порядка», что было убеждением «близоруких и однобоких кругов, питавших уважение к ложно осознанному крестьянскому миру». В письме говорилось: «Они являются близорукими хотя бы потому, что крестьянство было обречено на гибель, если бы оно не защищалось военизированными формированиями, как от внешних, так и от внутренних политических врагов». Очевидно, что, говоря о «военизированных формированиях», подразумевались в первую очередь СС. Но все же этот «мужской союз» не был противопоставлен семье и крестьянам, что подчеркивалось отдельно. Он «органически дополнял их и политически обдуманно защищал»: «В Германии наряду с вермахтом существует тип политического мужского союза, который является и внешнеполитическим, и внутриполитическим фактором. Он укоренен в семье и политически дополняет отдельные семьи. Германская история свидетельствует, что речь идет не о произвольном новшестве революционного характера. Было доказано, что аналогичные боевые содружества имелись в германской древности (что отрицает Куммер), и что они повсеместно являлись важнейшими и решающими факторами, определявшими власть со времен древних германцев».

По сути, это было единственным упоминанием семьи. После этого про женщин было решено вообще забыть. Кум-меру инкриминировалось, что его представления об истории древних германцев могли нанести ущерб авторитету СС, а также поставить под сомнение «гениальные политические качества германских и индогерманских племен эпохи [арийского] завоевания мира». Утверждалось, что именно феномен «мужских союзов» являлся «самым мощным гарантом всемирно-политического будущего германцев».

От предложения к предложению обвинения в адрес Куммера становились все более резкими. Его обвиняли в пристрастии к аграрно-пацифистским фантазиям, которые могли лишить германскую историю ее истинного величия. Даже делались намеки о «покушении» на власть Гитлера. Как следовало из этого документа, СС в лице «Наследия предков» не намеревались идти на компромисс, будучи настроенными отстаивать интересы Отто Хёфлера, как говорится, «до последнего патрона». «Если рассматривать политические и организационные свершения германской истории только с точки зрения нарушения крестьянского спокойствия, то все многовековое прошлое Германии может восприниматься как одно сплошное бедствие. Именно эти идеи уже на протяжении десяти лет пропагандирует Бернхардт Куммер. Однако история Германия была не деревенской идиллией, а политической перекройкой Европы. Наш фюрер ясно дал понять, что он рассматривает появление власти в Германии не как бедствие, но как повод для гордости немецкого народ, что он ощущает себя преемником двух тысяч лет германской истории и наследником ее величия. Это самое большое возражение пацифизму, который исповедует Бернхардт Куммер, всячески принижая германскую политику, которая осуществлялась с позиции силы».

Якобы пропагандируемому Куммером статическому и пацифистскому восприятию германской истории приписывались такие качества, как «крестьянская безмятежность» и «сельская идиллия». Так как германская история на протяжении веков характеризовалась нарушением этих качеств, то Куммер видел в прошлом Германии одни только бедствия. При этом то, что для Куммера являлось бедствием (появление политической власти), то для Гитлера было поводом для гордости. Куммеру приписывалась клевета на германскую историю, которой нормальные немцы должны были гордиться. Жесткой критике также подвергались методы, к которым прибег в своем исследовании Куммер. Например, ему приписывалась мысль о том, что изначальное, «истинное», германство имелось только в Исландии, так как в других странах оно было испорчено культом Водана и воинственными «мужскими союзами». Руководство «Наследия предков» подчеркивало, что в германском мире Исландия являлась особым случаем, так сказать, исключением. Она фактически не имела внешнеполитических врагов, а потому и не смогла произвести на свет никаких военизированных формирований и не была в состоянии возвысить семью до уровня государства. Тут же использовался тезис Хёфлера о том, что многие славянские племена не создали никаких политических структур, так как не были в состоянии выйти за рамки «вегетативного цветения». Куммеру же ставилось в вину, что он в качестве германского идеала приводил Исландию, которая не только не имела государственности и военизированных формирований, но и за несколько веков оказалась растерзанной межродовыми распрями. «Тот, кто предлагает такие идеалы, тот ничего не понимает в нашей политической истории». Показательно, что сотрудники «Наследия предков», которые готовили этот «обвинительный вердикт», ни разу не упомянули обвинения в адрес Хёфлера: а именно прославление магии, демонии и сходство его тезисов с церковными представлениями об истории древних германцев.

Поскольку конфликт между Куммером и Хёфлером вышел на организационный уровень, то дело не обошлось установлением фактов политической благонадежности и «расовой сознательности», тем более что противники Хёфлера не раз намекали, что он являлся «иностранцем» (австрийцем).

В письме, которое датировалось 2 июля 1935 года, Рихард Зухенвирт, также австриец по происхождению, пытался дать идеологический портрет Отто Хёфлера. Он характеризовал исследователя не только как члена австрийского отделения НСДАП, но и как активиста СА. Он также указывал, что Хёфлер был главой группы «Венского союза германистов». Эта организация «была известна в Австрии благодаря своим радикальным антисемитским установкам и попыткам противодействия ожидовлению Венского университета. Члены союза не ограничивались пропагандистской работой, но пытались осуществлять деятельность по защите интересов немецких студентов». Далее Зухенвирт отмечал: «В 1928 году Хёфлер поступил на государственную службу в Швеции (Упсала), а потому не мог более заниматься политической деятельностью в НСДАП. Однако нет никаких поводов для сомнения в его национальном мышлении». Отсылки к попыткам противодействия «ожидовлению» должны были стать гарантом «расовой сознательности» Отто Хёфлера. Однако Куммер не раз пытался усомниться в этом. Он предполагал, что антисемитизм Хёфлера, который был обязательным качеством для всех членов НСДАП, на самом деле являлся всего лишь попыткой противодействия еврейским студентам и преподавателям, что было вызвано желанием сделать стремительную карьеру, а вовсе не «расовыми чувствами». В любом случае, когда в 1937 году Отто Хёфлер претендовал на получение профессорской кафедры в Мюнхенском университете, он указал в своей автобиографии: «С 1921 года я состоял в Венском академическом союзе германистов, руководство которого требовало для принятия в ряды организации клятвенных заявлений о немецко-арийском происхождении и немецко-национальном образе мышления».

Когда Мандель писал свой доклад, посвященный конфликту между Хёфлером и Куммером, то он подчеркивал, что во время «безмятежных лет приват-доцентства в Вене и Упсале» австрийский исследователь жил в шикарном доме. Поскольку политическая благонадежность Хёфлера была бесспорной, то критику было решено подкрепить жизнью в привилегированной обстановке. Не обошлось и без обсуждения семейного положения Хёфлера: «Он до настоящего времени не состоит в браке». Поскольку политика Третьего рейха было ориентирована на увеличение рождаемости, то подобное положение вещей можно было воспринять как мягкую форму обвинения. Кроме этого Хёфлеру ставили в вину панибратские отношения со студентами, что дополнялось критикой прочитанных лекций («не слишком четкая структура лекционного материла»). Кроме собственно доклада Манделя имелась еще одна не завизированная его версия, в которой говорилось, что Хёфлер «не отрицал своей приверженности католической вере». В связи с этим высказывалось опасение, что «в какой-то момент даст о себе знать южно-немецкое и католическое происхождение Хёфлера». Кроме этого, делались прозрачные намеки, что если даже его работа и не было написана по заказу «политического католицизма», то в любом случае она была весьма положительно встречена в церковных кругах.

Вопрос о конфессиональной принадлежности, а стало быть, и «идеологической устойчивости», был весьма актуальным и для СС, и для сторонников Розенберга. В Главном управлении имперской безопасности хотели быть уверены, что Хёфлер не был причастен к деятельности «противоположной стороны» (католиков), а потому было решено провести расследование. Агентам СД предстояло выяснить, можно ли было классифицировать его принадлежность к католической церкви как «безопасную», или же как «политически небезопасную». 3 апреля 1937 года в РСХА из Гамбурга (обер-абшнитт СД «Северо-запад») пришло письмо, в котором сообщалось, что «все имевшиеся ранее подозрения относительно политической неблагонадежности Отто Хёфлера могут быть сняты». Сотрудниками СД было установлено, что он не поддерживал никаких связей с католиками, а его воззрения не имели «церковно-политического характера». При этом подчеркивалось, что его восприятие нордической Скандинавии во многом противоречило идеям, которые высказывались в ведомстве Розенберга, однако это не являлось поводом, чтобы «считать их в корне неверными».

В случае с Куммером Мандель указывал на то, что тот жил «очень скромно», что, видимо, должно было подчеркнуть его полную противоположность Хёфлеру. Кроме этого указывалось, что Куммер заботился о жене и двоих детях, «был предан движению и смел». Мандель приходил к выводу, что Куммер являл собой тип «коренного нордида, который всегда склонен к скромному поведению». В местных национал-социалистических организациях Куммер характеризовался как надежный и послушный сторонник партии. Его несдержанность во время полемики с Хёфлером надо было извинить, так как, по мнению Менделя, «Куммер с давних пор вел борьбу за формирование в германистике расово обусловленной картины германского мира».

В то же самое время в докладной записке, которая была подготовлена в недрах «Наследия предков» и была подписана Вальтером Вюстом, говорилось, что с политической точки зрения Куммер был «весьма сомнительным типом». В частности, указывалось, что он 1 июля 1930 года добровольно покинул ряды НСДАП. Кроме этого его обвиняли в подготовке «идеологических диверсий», когда тот пытался навязать свое «частное» мнение национал-социалистическому движению. В документе говорилось: «С 1933 года он пытается протащить в национал-социалистический лагерь свое личное мнение, которое характеризуется сознательным принижением многовековой немецкой истории. Принимая во внимание, что наш фюрер Адольф Гитлер восхищается двумя тысячелетиями германской истории, то по это вопросу не может быть ни примирения, ни компромиссов». Если Куммер в свое время обвинил Хёфлера в том, что пытался представить свое личное мнение как истинную картину германского мира, так и Куммеру некоторое время спустя вменили в вину, что он пытался «принизить германскую историю».

Сразу же надо оговориться, что внутри СС не было единого мнения относительно разногласий между Хёфлером и Куммером. Но перепалка, вынесенная на суд общественности, очень быстро стала надоедать. 5 ноября 1937 года Вальтер Вюст беседовал с Генрихом Гиммлером. В ходе разговора рейхсфюрер СС заявил, что Куммеру надо было указать надлежащим образом на его ошибки. Кроме этого было предписано наложить дисциплинарное взыскание на представителей «дома СС», который имелся при Йенском университете. Именно там были очень сильны симпатии к идеям Куммера. Дело дошло до того, что некоторые из студентов-эсэсовцев в шутку спрашивали друг у друга: «Тебе кто ближе, Куммер или рейхсфюрер СС?»

28 декабря 1937 года из гамбургского подразделения СД в Главное управление имперской безопасности прибыл толстый пакет, в котором содержалась подборка документов, условно называвшаяся «Научный спор между Хёфлером и Куммером по вопросу постижения нордической сущности и нордической религии». Из этих документов следовало, что гамбургские служащие СД были весьма благосклонны к идеям Хёфлера. Однако это не мешало им сообщать, что «Хёфлер и Куммер представляют две позиции в германистике, разработав собственную концепцию германской жизни, а потому очень сложно найти для них общую основу». Вина же за начало спора, который превратился в конфликт интересов национал-социалистических структур, возлагалась на Кум-мера. Отдельно приводились сведения о том, что Гиммлер занял сторону Хёфлера и велел наложить взыскание на сторонников идей Куммера из Йенского университета: «Рейхсфюрер СС выразил немалое возмущение по поводу того, что эсэсовские руководители, поощряя подобный “мягкотелый пацифизм”, нанесли удар в спину ему лично и всем СС. Теории Куммера едва ли могут быть вредным для вермахта, который всегда оставался естественным воинским союзом. Однако они могут подорвать позиции СС».

Приложенная к документам пояснительная записка была подписана оберштурмфюрером СС Лёвом цу Штайнфуртом из Киля. Она датировалась 25 ноября 1937 года. В ней приводился анализ позиций «двух фронтов в германоведении». Первая группа, к которой принадлежали Мандель и Куммер, идентифицировалась с Альфредом Розенбергом. Выразителем идей другой группы был Отто Хёфлер, которого поддерживали редактор журнала «Германия», сотрудники «Наследия предков» и персональный штаб рейхсфюрера СС. В записке говорилось, что спор было очень острым, что в итоге привело к взаимной перепалке, а потому обе стороны «в настоящий момент готовят ответные шаги». Лёв цу Штайнфурт признавал исключительную важность преодоления христианства и формирования новой немецкой идентичности, что должно было способствовать складыванию военно-политического союза с «германцами», в первую очередь со скандинавами. По этой причине эсэсовский офицер лично встретился с Отто Хёфлером.

«Научная дискуссия, которая ведется между этими двумя группами, имеет большое внутриполитическое значение (в части преодоления христианства и влияния церквей) и внешнеполитическое значение (в части налаживания сотрудничества и взаимопонимания со скандинавскими и англосаксонскими странами)».

Лёв цу Штайнфурт обсудил с Отто Хёфлером все обвинения, которые были выдвинуты в адрес Куммера. Прежде всего, речь велась о сознательной минимизации сути германцев. Хёфлер подчеркнул, что Куммер до сих пор придерживался своей точки зрения: германцы являлись крестьянским народом, а потому их важнейшими задачами было приумножение рода и достижение высокого уровня жизни, то есть создание уюта. Хёфлер упрекнул Куммера в том, что тот проповедовал исторические идиллии в стиле пасторалей XVIII века. Находясь на позициях поверхностного рационализма, Кум-мер не был в состоянии постигнуть суть «изначальной силы германцев». По этой причине можно было говорить о том, что Куммер фальсифицировал германскую историю. Но действительная история «никак не вписывается в эту слащавую цивилизаторскую картинку». Вторым обвинением в адрес Куммера, которое выдвинул Хёфлер, была приверженность рационалистичному мышлению. По этой причине он отказывался от всего, что не был в состоянии объяснить, например, культ мертвых. Но, пожалуй, самым «тяжким проступком» Куммера была его фраза о том, что «стремление германцев к государству, как образованию, выходящему за рамки обособленных родов, и охватывающему народ в целом, было не изначальным, а привитым римлянами». Хёфлер придерживался диаметрально противоположного мнения: германские «мужские союзы» были воинскими формированиями, которые изначально тяготели к созданию государства. Носители этих устремлений почитали умерших и погибших, так как «через непосредственную связь с предками они пытались обрести силу». Однако в трудах Куммера германцы представали как носители «англосаксонского духа индивидуализма, присущего торговцам». В борьбе против христианства подобные картины и исторические образы могли оказать «медвежью услугу», так как при повальном отрицании всех христианских догм можно было «проиграть войну Ватикану». Этот аргумент должен был стать для Куммера, который сконцентрировался как раз на борьбе с церковью, очень большим «сюрпризом». К слову сказать, доводы Хёфлера до сих пор используются неоязыческими и мистическими группами правого толка. Австрийский исследователь говорил о «германской религиозности»: «Это направление является не чем иным, как христианством, только с противоположным знаком. Таким образом удалось бы преодолеть христианское разделение мира на этот мир и “тот”, потусторонний мир».

Не избежал Хёфлер и «неудобных» вопросов, например о его католических воззрениях. Он пояснил офицеру СД, что уже давно не имел с католической церковью никаких контактов. Он также был убежден, что надо было преодолеть христианство в немецком народе, но не путем отчуждения или его отрицания. Кроме этого, Хёфлеру был задан вопрос, не являются ли католические ордена и масонские ложи «мужскими союзами». Он дал отрицательный ответ, так как «мужские союзы» в отличие от орденов и масонов возникали в народе и служили интересам «народного сообщества». Тот факт, что «мужские союзы» были тайными, объясняется не их «заговорщицкой деятельностью», а давними традициями, когда вместо письменных документов использовались обычаи и обряды.

Обложка журнала «Германия» за апрель 1939 года

Между тем противники продолжали плести друг против друга очередные интриги. По ходу дела становилось заметно, что Розенберг и его сторонники сдавали свои позиции. Так, например, Куммеру приходилось уже оправдываться. Это касалось фразы из одной его статей, в которой он весьма пренебрежительно упомянул «облаченных в черные одежды». Заявления Куммера о том, что он подразумевал христианское духовенство, а не эсэсовцев, звучали скорее испуганными, нежели убедительными.

Как уже говорилось выше, затянувшая свара двух историков стала утомлять очень многих. По этой причине 31 декабря 1937 года Гиммлер отдал приказ организовать встречу Вюста и Куммера, а затем Куммера и Хёфлера. Однако конфликт, получивший огласку, на тот момент вызвал определенный общественный резонанс, а потому примирить стороны было не очень просто. Об этом говорило очень многое. Например, 7 марта 1938 года Раймар Шульц из Тюрингского расового управления направил в гамбургское СД письмо. В нем он жаловался на деятельность редактора журнала «Германия» Йозефа Плассмана, который «ранее являлся католиком» и «поддерживал связь с другим католиком – Отто Хёфлером». Они якобы составили заговор. «Прибегая к воистину иезуитским средствам и методам, они ведут борьбу против Бернхардта Куммера, дабы тот не смог получить университетскую кафедру». Кроме этого Шульц предлагал лишить влияния в СД некого Симсена, ученика Отто Хёфлера, который якобы использовал «каждый удобный повод, чтобы плести интриги против Куммера». В конце своего письма «бдительный партиец» задавался вопросом: «Неужели СД должно пропагандировать культовый экстаз и германских демонов?»

Конец открытому конфликту был все-таки положен в апреле 1938 года. Об этом можно судить по вышедшему тогда номеру журнала «Германия». Во время организованной Гиммлером встречи (4 апреля 1938 года) Куммер заявил Вальтеру Вюсту, что во время дискуссии с редакцией журнала «не в полной мере отдавал себя отчет, что это издание было связано непосредственно с СС». Куммер подчеркнул, что «у общественности сложилось искаженное мнение о моей позиции». И далее: «Я вовсе не намеревался производить впечатление, будто бы нападаю на рейхсфюрера и его СС, кроме этого я ни в коей мере не хотел принижать и оскорблять работу, которая ведется “Наследием предков”». После этого Куммер принес свои извинения, о чем опубликовал уведомление в собственном журнале «Нордический голос». Впрочем, несколько месяцев спустя Хёфлер в очередной раз пожаловался на Кум-мера, который продолжал «скрытным образом» интриговать на страницах своего издания. Подобные обвинения не были лишены основания. Не имея возможности открыто критиковать «Наследие предков» и Хёфлера, Куммер решил использовать искусство полунамеков. Так, например, 24 мая 1938 года он читал доклад в Йенском университете. В нем он заявил: «В германоведении имеются два направления, которые противостоят друг другу: националистическое и романтическое. Надеюсь, что правда все-таки победит».

Конфликт почти полностью затух к 1939 году. 27 августа 1939 года Куммера приняли в партию. Приблизительно в то же самое время Хёфлер, являвшийся сотрудником «Наследия предков», получил профессорскую кафедру в Мюнхенском университете, где работало и преподавало немалое количество людей, связанных с «Аненэрбэ». Несмотря на то что Гиммлер во время скандальной дискуссии явно покровительствовал Хёфлеру, это не значило, что позиции австрийского историка были исключительно крепкими. 4 марта 1939 года Хёфлер через Вольфрама Зиверса решил преподнести в подарок рейхсфюреру СС только что изданную книгу Вильгельма Грёнбеха «Культура и религия германцев». Во время встречи с организационным руководителем «Наследия предков» он с немалым удивлением для себя узнал, что Гиммлер привлек для работы в замке Вевельсбург немало людей, которые были близки к Куммеру. 1 февраля 1940 года Йозеф Плассман сделал запись, из которой следовало, что Куммер вновь «перешел в атаку», подыскивая новые аргументы против Водана. Однако далее следовало замечание, что «не имеется никаких причин до конца жизни считать его заклятым врагом». Некоторые реверансы в сторону Хёфлера были сделаны и из лагеря Альфреда Розенберга. 29 марта 1940 года из Культурно-политического архива ведомства Розенберга пришло письмо, в котором говорилось: «Несмотря на высказанное в свое время отрицательное мнение, в настоящей ситуации нет никаких сомнений в том, что Хёфлер является одним из лучших знатоков нордической культуры». В том же самом году Хёфлер избежал призыва в действующую армию, так как он оказался задействованным в «военнозначимом» проекте по использованию германистов (группа 2 – ранняя история германцев). В июле 1941 года Куммер пытался получить университетскую кафедру, однако столкнулся с множеством проблем. Желая помочь ему, 25 июня 1941 года Карл Астель, ректор Йенского университета, направил письмо Генриху Гиммлеру: «В итоге человек, чьи работы имеют научное и мировоззренческое значение и используются для победы над учением Христа, не может найти рабочего места». В 1942 году Куммер все-таки получил в свое распоряжение долгожданную кафедру в Йене. Год спустя он совместно с предводителем «Немецкого религиозного движения» («Немецкого вероисповедания») Якобом Вильгельмом Хауэром был привлечен к «военнозначимому» гуманитарному проекту: они должны были разрабатывать тему «Положение женщины у индогерманцев».

Очень сложно судить, кто вышел победителем из этого конфликта. Как Хёфлер, так и Куммер (с их диаметрально противоположными, почти взаимоисключающими трактовками ведьм и колдовства) выстроили научно-идеологические конструкции, каждая из которых могла быть использована для национал-социалистического мировоззрения. Первоначальная победа Куммера была лишь временным явлением, так как этого требовала тактика ведения внутрипартийной борьбы. Однако в итоге «пальма первенства» досталась демоническим «мужским союзам». Примечательным во всей этой истории является один момент, начавшийся с проблемы восприятия ведьм, – в споре очень быстро про них забыли. «Историческая миссия» женщины, которая в теории Хёфлера является ведьмой и противницей «мужских союзов», в какой-то момент стала мешающим фактором. Ее национальная или расовая принадлежность перестали играть хоть какую-то роль. Кроме этого стало расплывчатым и само понятие расы. Женщина как ведьма и как человек оказалась исключенной из «мужского сообщества». Превозносимая Хёфлером «германская непрерывность» в истории общества, которое развивалось от «мужских союзов» к государству, фактически не отводила женщине никакой роли. Даже в мифических построениях Хёфлера женщины находились где-то на периферии. Типично мужскому обществу должны было быть чужды сексуальные позывы и оргиастические черты. В данном случае оценка осуществляется не из принципа применения или неприменения магии и волшебства, а в четком соответствии с половым принципом деления общества. Колдующий Водан интерпретировался как выражение «германской религиозности», а ведьма могла быть только лишь злой демоницей. Во время, когда в Германии полным ходом шла милитаризация и наращивание вооружений, было удивительно, что идея «мужских союзов» сразу же не одержала верх. В известной степени теория Хёфлера была однобокой. Он почему-то не учитывал, что женщины нуждались в государстве в не меньшей степени, чем мужчины.