Ветер с востока Михайловский Александр

Часть 3

Заря победы

5 марта 1942 года, вечер. Восточная Пруссия. Объект «Вольфшанце» Ставка фюрера на Восточном фронте

Присутствуют: рейхсканцлер Адольф Гитлер, рейхсмаршал Герман Геринг, глава ОКБ генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, рейхсфюрер СС и командующий группой армий «Центр» Генрих Гиммлер, министр пропаганды Йозеф Геббельс

– Мой фюрер, – дрожащим от волнения голосом сказал Кейтель, – сегодня днем была окончательно потеряна связь с двадцать восьмым армейским корпусом. Последнее сообщение, полученное нами в час дня, гласило, что со стороны Гатчины к Ульяновке подходят русские тяжелые танки. Потом связь прервалась. Мы предполагаем, что генерал артиллерии Херберт Лох и его штаб геройски пали в бою за рейх. Никаких достоверных данных о том, что командование корпуса попало в плен, у нас нет.

– Кейтель, что это! Разгромлена еще одна моя армия, а вы говорите об этом так, будто потеряли на улице ваш кошелек, в котором пусто, как и в вашей голове! – Гитлер орал и брызгал слюной. – Как вы вообще могли пропустить очередное успешное наступление большевиков?! Как вообще такое могло случиться?! Еще три дня назад вы уверяли меня, что в недельный срок восстановите положение под Псковом. А теперь сообщаете, что большевики не только сняли осаду с Ленинграда, но и уничтожили две наших армии! Две армии ветеранов, прошедших Польшу, Францию, летне-осеннюю кампанию в России! Вы понимаете, чем нам грозят такие невосполнимые потери в солдатах и офицерах, уже имеющих боевой опыт? Молчите, Кейтель?! Вам нечего сказать! Сколько мы уже безвозвратно потеряли наших солдат с начала русской кампании?

– Примерно около миллиона солдат и офицеров, мой фюрер, – заметил Гиммлер, мрачно нахохлившийся за столом, словно сыч, – причем большая часть этих потерь пришлась на период с декабря прошлого года по настоящий момент.

Гитлер резко обернулся.

– Да, Генрих, ты прав, мы действительно понесли большие потери. Необъяснимо большие. Ты можешь что-либо еще сказать по этому вопросу? Ведь мы не просто терпим поражения – каждое наступление русских стоит нам одной, а то и двух армий!

Гиммлер, как талантливый актер, немного помолчал, подчеркивая драматизм ситуации.

– Мой фюрер, с контрнаступлением русских под Москвой мне уже все понятно. Там мы просто зарвались, как наши генералы, шагавшие победным маршем на Париж в ту войну. Как и французы в четырнадцатом, русские подтянули последние резервы и начали контрнаступление, отбросив наши войска примерно на столько же – на сто километров. Не нужно было тогда рваться к Москве из последних сил, и все было бы нормально.

Мы, немцы, всегда побеждали, опираясь на тщательную подготовку и точный расчет. Войска в обороне в землянках и блиндажах куда лучше переносят холод, чем те же солдаты, находящиеся в чистом поле. Лично побывав на Восточном фронте, я понял, что такое Россия и как жестока и беспощадна к нам, немцам, эта суровая холодная земля. Немецкие солдаты, сражающиеся там за будущее нашего рейха – настоящие герои.

– Продолжайте, Генрих, – кивнул Гитлер, – а вы, Йозеф, слушайте внимательно. Ведь именно вам придется объяснять германскому народу, как и почему так обгадились их генералы.

– Мой фюрер, – сказал Гиммлер, – я не армейский офицер и не имею опыта командования войсками. Поэтому как только я был назначен командующим группой армий «Центр» то сразу начал подбирать себе нужных специалистов. Разумеется, мой фюрер, все офицеры, привлеченные мною для сотрудничества, являются стопроцентными арийцами и преданными идее национал-социализма членами партии. При этом все они начали свою службу с нижних чинов и понимали то, что не всегда понимали титулованные ничтожества, кичащиеся своим происхождением. Сказать честно, мне не хотелось разделить судьбу Манштейна, Клейста или несчастного Гота.

– Почему вы называете его несчастным, Генрих? – заинтересованно спросил Гитлер.

– Его нет ни у нас, ни у русских, это уже известно точно, – ответил Гиммлер. – Также известно, что штаб семнадцатой армии был застигнут врасплох и полностью уничтожен в скоротечном ночном бою механизированной бригадой генерала Бережного. У этого большевика просто безумная страсть к нашим генералам.

Начиная свои операции, он в первую очередь стремится тем или иным способом уничтожить или взять в плен наших командующих и тем самым нарушить управление войсками. Но сейчас разговор не об этом…

– А о чем же, Генрих? – нервно переспросил Гитлер.

– Мой фюрер, – сказал Гиммлер, – отчаявшись искать причину поражений в наших собственных генералах, я решил обратить внимание на русских. Конечно, следственная комиссия, выявляющая случаи измены, разгильдяйства, халатности и непрофессионализма в рядах нашего армейского командования, продолжает свою работу. Но этой рутиной я попросил заняться партайгеноссе Мюллера. Тем более что большая часть следственных бригад и так состоит из его людей.

Если заговор генералов существует, то люди Мюллера его выявят, по крупинкам просеяв ту кучу навоза, которую представляет собой наш прославленный генералитет. Меня же в первую очередь интересовал вопрос, который вы, мой фюрер, только что задали генерал-фельдмаршалу Кейтелю. Почему русские, совершенно не блиставшие в ходе летне-осенней кампании тысяча девятьсот сорок первого года, вдруг, совершенно неожиданно для нас, начали побеждать с таким разгромным счетом…

– Ну, и к чему пришли эти ваши расово чистые специалисты? – спросил Гитлер, нервно меряя шагами кабинет. – Генрих, вы же понимаете, что для рейха ответ на этот вопрос может быть жизненно важен.

– Поражение под Москвой было вполне объяснимо, – сказал Гиммлер, – как я уже говорил, моя следственная бригада сделала вывод, что мы просто зарвались. Но вот потом начались события, необъяснимые с точки зрения материалистических взглядов на окружающий мир.

– Что вы имеете в виду, Генрих? – встрепенулся Гитлер.

– Два месяца назад, вечером четвертого января, – мрачно начал Гиммлер, – наша воздушная разведка засекла в Черном море авианосец под Андреевским флагом. Связь с разведчиком почти немедленно прервалась. Все дальнейшие невероятные события, которые можно было задокументировать, детально изложены в докладе, находящемся этой папке.

Могу сказать лишь одно: ни один из кораблей так называемой эскадры Ларионова не был построен ни на одной верфи мира. Этого мира. Американская версия продержалась дольше всего, но совсем недавно и оттуда были получены совершенно достоверные сведения, что ничего подобного на верфях США не строилось.

Мой фюрер, невозможно скрыть постройку авианосца трехсотметровой длины, особенно в Америке, где из-за продажной и болтливой прессы все и все знают обо всех. Это было бы нонсенсом.

Но самое главное не в кораблях, а их боевых возможностях. Исходя из опыта летчиков люфтваффе, которые несколько раз пытались атаковать эту эскадру и в базе, и в походе, можно сказать, что если бы в Перл-Харборе седьмого января вместо эскадры Киммеля находилась бы эскадра Ларионова, то адмиралу Нагумо пришел бы конец. Американцы же таких сверхвозможностей не демонстрируют, даже когда речь идет об их жизни и смерти.

И так во всем, начиная с самолетов, демонстрирующих удивительную скорость, дальность полета и огневую мощь, и кончая неуязвимыми для нашего ПТО тяжелыми танками. Но это все, что называется, железо. Прошлым летом мы разгромили большевиков, даже несмотря на то, что в их распоряжении уже были тяжелые неуязвимые для нас танки типа КВ и Т-34, которые ведомство Канариса, между прочим, преступно прозевало.

На стороне вермахта были боевой опыт, тщательное планирование и организация операций, высокий воинский дух и уверенность в победе. В то время как противник был растерян, дезорганизован и откровенно слаб духом. Доказательством тому являлись миллионы русских, находящихся сейчас в нашем плену. Меня интересовало – стали ли русские после четвертого января воевать по-другому? Ответ, который дала моя комиссия, был однозначным: да, стали!

Гиммлер перевел дух.

– Мой фюрер, самые большие чудеса показывает все та же механизированная бригада Бережного. Их тактика не просто копирует немецкую, в ней есть нечто, что делает ее на голову лучше нас. Но дело не только в тактике, которой у большевиков не было еще совсем недавно, и даже не в начавшейся в самых верхах большевистского руководства перетасовке генералов.

Собрав воедино все факты, я обратился в Анненербе за разъяснением. Ответ был довольно пространным, но трактуемым однозначно. В данном случае мы имеем дело с пришельцами извне, не настолько чуждыми нам, как уэллсовские марсиане, но все-таки во многом иными, чем обыкновенные русские. Также есть сведения, что об этом факте кое-что знают и в Лондоне и в Вашингтоне. По нашим сведениям, британский Боров скончался от удара как раз в тот самый момент, когда начальник СИС делал ему доклад по все той же эскадре адмирала Ларионова…

– Говорите яснее, Генрих, – обеспокоенно сказал Гитлер, – я вас не понимаю.

– Мой фюрер, – бесстрастно сказал Гиммлер, – адмирал Ларионов, генерал Бережной, а также все их офицеры, солдаты, матросы, корабли, самолеты, танки, боевые машины для перевозки пехоты и все прочее – все они пришли в наш мир из будущего. В этом будущем нет Третьего рейха. Он был разгромлен, смят, уничтожен, повергнут в прах союзом Советской России, Великобритании и США, и русские считают себя главными победителями в той войне. Именно этот дух грядущей победы, который сейчас так стремительно утрачивает вермахт, есть у каждого русского, который хотя бы раз соприкоснулся с пришельцами. Не заметить это могут только слепцы. Мой фюрер, Сталин уже заранее знает, что победит, и теперь со всем своим азиатским коварством будет играть с нами, как кот с мышью. Жестоко и неумолимо он будет загонять нас в угол, из которого нам уже не будет выхода. Мой фюрер, мы должны или найти какое-то гениальное решение, или опять уйти в небытие…

Гиммлер закончил говорить, и наступила гробовая тишина. У всех присутствующих появилось чувство, что перед ними разверзлась бездонная пропасть. Путь, которым они так уверенно шли за фюрером, вел их прямиком в ад. За своим столиком тихонько попискивала стенографистка. Особенно неуютно было Кейтелю, который, в отличие от молодой девушки, понимал, что он-то совершенно точно может не дожить до конца Третьего рейха. Так сказать, в целях сохранения государственной тайны.

– Генрих, вы абсолютно уверены в том, что сейчас сказали? – нервно спросил Гитлер, когда прошел первый шок.

– Мой фюрер, – спокойно ответил Гиммлер, – стопроцентную гарантию дать невозможно. Но это единственная версия, более или менее разумно объясняющая все происходящее. В версию большевиков о том, что они втайне от всех обогнали все мировые державы по уровню техники, я просто не верю.

– Генрих, а как же их новые танки Т-34 и КВ? – взвился Гитлер. – Они тоже ведь были сделаны втайне от всего мира, и наша разведка их прозевала.

– Мой фюрер, – сказал Гиммлер, – эти танки – совершенно другой случай. В них гениальные технические находки сочетаются с низкой общей культурой проектирования и производства, что влечет за собой крайне низкую надежность и живучесть русской техники.

В начале кампании много новых русских танков оказались брошенными из-за массовых технических неисправностей и элементарных поломок, говорящих как о крайне низком техническом уровне производства, так и недостаточной грамотности механиков-водителей. По этому поводу у меня есть заключение инженеров фирмы Порше, исследовавших захваченные нами образцы.

С бригадой же генерала Бережного все совершенно иначе. Его совершенная с нашей точки зрения техника не ломается. По крайней мере, нами не были зафиксированы такие случаи. Хотя, по заключению комиссии, состоявшей из опытных офицеров панцерваффе, одна установка на средний танк длинноствольной пушки калибром в десять сантиметров должна была повлечь за собой множество пока еще не решенных проблем. А ведь в этой бригаде есть танки с пушкой калибром в двенадцать сантиметров. Такое для нас вообще удивительно! Непонятен и смысл такого авангардизма, когда, по мнению все тех же офицеров, для решения любых разумных задач в современных условиях хватило бы пушки калибром в семь с половиной сантиметров, или в крайнем случае – восемь-восемь.

– И к какому же выводу пришли эти ваши специалисты? – спросил Гитлер.

– Мой фюрер, – сказал Гиммлер, – вывод может быть только один – они там все такие. Наши офицеры опасаются, что это понимание войны пришельцы будут внушать местным большевикам. Это же касается авиации и флота, только в значительно большей степени. Например, конструкторы Вилли Мессершмитта, занимающиеся у нас в Германии реактивными истребителями, говорят, что самолеты пришельцев демонстрируют недоступный для нас сейчас технический уровень, примерно соответствующий будущему тысячелетию.

– Хорошо, Генрих, – Гитлер устало опустился в кресло, – вы меня убедили. Скажите, что мы должны сделать, чтобы победить в этой невыносимо тяжелой борьбе с большевизмом? То, что вам удалось узнать, только увеличивает нашу ответственность за будущее немецкого народа. Большевики, получившие в свои руки такую мощь, не остановятся ни перед чем, чтобы превратить в развалины всю Европу. Будущее цивилизации в наших руках.

Гитлер презрительно посмотрел на Кейтеля:

– Не стойте, как болван, фельдмаршал, партайгеноссе Гиммлер только что подтвердил вашу невиновность. Наконец выдохните и, будьте любезны, принесите мне воды.

– Ну, Генрих, – Гитлер снова посмотрел на Гиммлера, – скажи мне – мы можем что-нибудь предпринять, или сопротивление бессмысленно?

– Мой фюрер, – ответил Гиммлер, протирая платком пенсне, – как я уже говорил, у большевиков крайне слабая промышленная база и мало хороших инженеров. Поэтому мы надеемся, что они не сумеют в полной мере воспользоваться достижениями своих потомков. Для этого им понадобится не меньше десяти лет. Десятком танков и самолетов, какими бы совершенными они ни были, войну не выиграть…

– Генрих! – взвизгнул Гитлер. – Вы же сами сказали, что один раз они выиграли эту войну с Германией без всяких подсказок извне. Что может помешать проделать им это еще один раз?

– Мой фюрер, – ответил Гиммлер, – по некоторым имеющимся у нас сведениям, англосаксы ударили Германии в спину, высадив во Франции несметные армии с Британских островов. Германия, как и в ту войну, была вынуждена сражаться на два, или даже три фронта. В первую очередь мы любой ценой должны предотвратить такое развитие событий… Если мы будем уверены, что не получим удар в спину, то сможем, объединив против угрозы большевизма силы всей Европы, полностью сосредоточиться на борьбе с Советами.

– Что вы имеете в виду, Генрих? – встрепенулся Гитлер. – Вы же знаете, что у нас не хватит сил, сражаясь с большевиками на Востоке, одновременно провести десантную операцию против Англии.

– Мой фюрер, – ответил Гиммлер, – я думаю, что нам и не потребуется там высаживаться. После весьма своевременной смерти Черчилля британское правительство ослабло духом. Я предлагаю объявить англосаксов арийским народом и, используя влияние наших сторонников, вернуть на трон вашего доброго друга, бывшего короля Англии Эдуарда VIII, сделать премьером одного из наших многочисленных почитателей и, наконец, склонить Англию к выходу из войны и ее вступлению в Антикоминтерновский пакт. Еще раз повторяю, то, что было безумием в мае сорок первого года, становится абсолютно реальным сейчас, после смерти британского Борова. Мы же понимаем, что это настоящая трагедия, когда Германия и Великобритания, две арийские страны, вынуждены сражаться друг с другом за интересы московских жидобольшевиков и нью-йоркских плутократов.

– Хорошо, Генрих, – было видно, как Гитлер повеселел, – в какие сроки вы планируете осуществить эту… э-э-э-э… дипломатическую операцию?

– Поскольку определенные круги в Лондоне уже и так встревожены столь неожиданными успехами Сталина, то думаю, что к началу летней кампании на Восточном фронте нам уже нечего будет беспокоиться об ударе в спину и о бомбардировках наших промышленных центров. К тому моменту мы должны будем объединить вокруг себя всю Европу и, объявив священную войну против большевизма, погнать эти толпы недочеловеков в кровавую мясорубку Восточного фронта. В конце концов, у нас в лагерях сидит вся французская, голландская и бельгийская армии. Поставим их перед выбором – или расстрел, или Восточный фронт. В конце концов, даже такие солдаты лучше, чем никакие.

Гитлер пригладил растрепавшиеся волосы.

– Генрих, это замечательная идея! Возможно, что такой ход действительно спасет Германию. Дикие восточные варвары просто не выдержат натиска западной цивилизации и падут, несмотря на все их ужасные танки и самолеты. Но вот скажите, что нам делать с Америкой? Пока янки помогают русским, мы не можем спать спокойно.

Гиммлер вскинул голову блеснув стеклами пенсне.

– Мой фюрер, с Соединенными Штатами Америки все гораздо сложнее. Нападение Японии на Перл-Харбор привело их в такую ярость, что они не успокоятся, пока не вбомбят японцев обратно в средневековье. Франклин Делано Рузвельт, сильный духом, но слабый телом, за лишних десять лет жизни продаст душу самому дьяволу, или тому же Сталину, что в принципе одно и то же.

По нашим данным, у пришельцев очень хорошая медицина, и старина Фрэнки уже получил предложение, от которого нельзя отказаться. Увы, нам нечего предложить ему, а посему Америка для нас пока недосягаема. Мы, конечно, будем стараться решить и эту задачу, но не ждите скорого успеха. Скорее уж наши солдаты встретятся с японской армией где-нибудь на Урале. Без плацдарма и непотопляемого авианосца в виде Британских островов Америка нам не опасна. И эту проблему вполне можно пока отложить на будущее.

– Очень хорошо! – воскликнул Гитлер. – Я утверждаю ваш план, Генрих, приступайте!

Гиммлер кивнул, и фюрер повернулся к Геббельсу:

– Йозеф, вы все слышали. Немедленно разверните самую активную пропаганду по вопросу принадлежности британцев к арийской расе, о едином европейском рейхе и о кровавой сущности жидобольшевиков и плутократов. При этом не жалейте ни елея, ни дерьма. Ну, вы поняли.

– Да, мой фюрер, – кивнул Геббельс. – Министерство пропаганды сделает все так, как вы сказали.

– Ну, а вы, Кейтель, – сказал Гитлер, недовольно посмотрев на генерал-фельдмаршала, – должны через неделю положить мне на стол план летней кампании. Удара второй танковой армии на Дно я пока не отменял. Мы должны попытаться спасти все, что возможно. Весь мир должен увидеть, что немцы своих не бросают. Всем войскам, находящимся в окружении, приказ держаться до последнего солдата и ждать, когда их деблокируют.

Вы, Герман, назначаетесь ответственным за скорейший ввод в строй реактивных истребителей. Делайте, что хотите, но у Германии должна быть своя скоростная авиация. На этом пока все, господа. Я верю в нашу победу!

5 марта 1942 года, поздний вечер. Деревня Раковно в десяти километрах восточнее города Луга Майор осназа Сергей Александрович Рагуленко

Почти сутки испанская «Голубая дивизия» она же 250-я пехотная дивизия вермахта, подобно упорному дятлу, долбилась в оборонительные позиции нашего батальона. Дорога от Новгорода до деревни Раковно, находящейся примерно в девяти километрах от центра Луги, стала для благородных донов настоящей дорогой смерти. Выбитая в предыдущих боях до примерно трети полного состава, испанская дивизия растянулась на марше в длинную нитку. Когда первые испанские части уже уперлись в наши передовые позиции на правом берегу одноименной речки, последние подразделения только-только покидали Новгород. Ориентиром им служила узкая накатанная лента дороги, сойдя с которой, человек проваливался в снег по пояс, а то и по уши.

Зима 1941/42 годов была особенно сурова и безжалостна к пришельцам с теплого Иберийского полуострова. Метели, морозы, глубокие снега. А в общем-то, их сюда никто и не звал.

Позицию у деревни Раковно я выбрал для главного оборонительного рубежа потому что здесь, пересекая одноименную речушку почти в одной точке сходились шоссейная и железная дороги из Новгорода в Лугу Правый фланг позиции у меня упирался в слияние речки Раковны и реки Луги, а левый фланг упирался в деревню Сырец, через которую проходила объездная проселочная дорога. Вот, собственно, опорный пункт на левом фланге и был главной фишкой позиции. Для того чтобы просто пройти к мостам, испанцам понадобилось бы примерно два – два с половиной километра идти по совершенно открытой местности на расстоянии около восьмисот метров от наших позиций у Сырца. При том количестве пулеметов, которое имелось у нас на вооружении, это было самоубийством.

Там же, у Сырца, были сосредоточены и шесть из десяти имевшихся в наличии БМП-3 моего батальона. Еще три боевые машины занимали временную передовую позицию, выдвинутую примерно на полтора километра от мостов прямо по главной дороге, там, где у озера Гольтяево входит в лес шоссе Новгород – Луга. В случае же если противник начнет выдвигаться к мостам по линии железной дороги, то гарнизон временной позиции должен был быстро отступить к Раковно, предварительно поставив на боевой взвод несколько размещенных вдоль дороги МОНок.

Если же испанцев не удастся удержать на основной позиции, примерно в полутора километрах позади Раковно протекала еще одна похожая речка со странным названием Удрайка. В случае чего, там у нас с генералом Августином Муньос Грандесом ожидался второй раунд «корриды»

В принципе, несмотря на почти пятнадцатикратное численное превосходство, я испанцам не завидовал.

Вступать в бой их дивизия будет вынуждена по частям, прямо с марша по зимней дороге без возможности отдохнуть и обогреться. А с левого фланга их колонны уже начали беспокоить конники генерала Белова на маленьких лохматых монгольских лошадках. Ну, и партизаны, само собой.

Сами по себе эти небольшие отряды из десятипятнадцати человек, вооруженные в основном дедовскими охотничьими ружьями и трехлинейками, регулярным частям испанцев большой угрозы не представляли. Их роль заключалась в другом.

Взаимодействуя с нашим батальоном, беловскими кавалеристами или севшими испанцам на хвост частями 52-й армии, местные лесовики, знающие каждую просеку, каждый ручей и даже пень, становились глазами и ушами регулярной Красной армии. Так что испанским фашистам надо было поторапливаться, пока их прямо на дороге не начали рвать на части.

Один такой отряд вышел и в наше расположение. Командовал им некто с никнеймом Дед Семен. Угу, если я не буду бриться полгода и отпущу такую же рыжую бороду лопатой, то тоже стану «дедом» без каких-либо дополнительных усилий. На двадцать четыре бойца и Фросю-повариху в отряде имелось восемь винтовок Мосина, две СВТ-40, дюжина гладкоствольных охотничьих двустволок и однозарядных берданок и четыре револьвера системы Нагана. Кроме того, имелся один пулемет «Максим» без щитка, установленный на сани со смирной рыжей лошадкой. Такая вот северная «тачанка» в зимнем варианте.

Судя по отсутствию в отряде трофейного оружия, даже завалящего «вальтера» или винтовок Каг 98, которых вокруг как грязи, никаких особых героических подвигов отряд не совершал, а лишь занимался вопросами собственного выживания.

И что мне прикажете с ними делать? Ни от его «максима» ни от бойцов с допотопным оружием в предполагаемом бою толку никакого не предвиделось… Разве что заманить в засаду головной кавалерийский дозор испанской колонны. Правда, для этого дела весь отряд был не нужен, хватало и саней с пулеметом, а также троих-четверых самых бедовых из этих горе-партизан.

Пойти вызвались сам Дед Семен, один из молодых партизан по прозвищу Васька-балалаечник и, что самое удивительное, Фрося-повариха. Дед у пулемета, Василий – второй номер, а Фрося за ездового. Была там еще лошадь с незатейливым именем Рыжуха, но ее согласия, разумеется, никто не спрашивал. А вот Фросю я бы не пускал – хватает там здоровых лбов и без нее. Но не моя епархия, там свой командир есть, и похоже, этот командир – предмет Фросиного сердца. Ах, скажете вы, военная мелодрама. Они любили друг друга так сильно, что умерли в один день и час. И так бывает, но только нам этого совсем не надо.

– Сделаем как надо, товарищ майор, – хмуро сказал Дед Семен, выслушав мои детальные указания, – не беспокойтесь, выполним ваш приказ в лучшем виде. Самое главное, что по целине им нас не обойти, а в остальном – лишь бы патронов хватило.

Дальше дело было так. Еще с вечера четвертого числа партизаны на санях с пулеметом отправились в деревню Жегжичино, что стоит у дороги на выезде со станции Батецкая. От нашей позиции до деревни километров десять-одиннадцать. Час рысью на лошадях или полтора часа на санях. Примерно через полчаса после того, как рассвело, в утренней тишине раздалось едва слышное татакание пулемета. Игра на выживание началась.

Время от времени «максим» замолкал, и были слышны резкие, как щелчок кнута, винтовочные выстрелы. Это Дед Семен делал вид, что в пулемете закончились патроны, и они с Василием брались за свои СВТ. Горячие испанские кабальеро, настегивая лошадей, пытались сблизиться накоротко, и тут снова оживал пулемет, роняя в придорожные сугробы самых дерзких. На самом деле стреляя из карабина со спины скачущего коня, ну метров с двухсот, попасть во что-то можно только в американском вестерне. Карабины даны кавалеристам в основном для того, чтобы они могли спешиться и после этого вести бой.

Пулемет «максим» на тех же двухстах метрах действует, как фирменная газонокосилка, особенно если догоняющий противник ограничен в маневре глубоким снегом по обочинам дороги. Тут главный вопрос, что кончится быстрее – преследователи или патроны у преследуемых. И хоть патронов у Деда Семена должно быть вполне достаточно, но червячок беспокойства меня все равно точил. А вдруг?

Но обошлось. Примерно через час после первого выстрела из-за поворота дороги показались наши герои, мужественно отстреливающиеся от изрядно прореженного разведывательного эскадрона испанцев. То есть эскадроном это подразделение было в момент формирования, в настоящий же момент сани Деда Семена преследовало чуть более двух десятков всадников, то есть менее взвода. Если хотя бы часть этих потерь на совести сегодняшнего дня, то горячие испанские парни сейчас не думают ни о чем, кроме как о «догнать и отомстить» ненавистным русским бородачам. Я бы на их месте отстал, но я не они, и этим все сказано.

Уже на наших глазах Дед Семен срезал еще двух преследователей, один из которых мешком свалился наземь, а второй рухнул в снег вместе с конем. Развязка первого акта приближалась, мои парни в засаде, прикрывшись маскировочными сетями, затихли, как мыши под веником. Сани, вроде бы и не спеша, проехали мимо нас и скрылись от взглядов испанцев за опушкой леса. Успел заметить, что у Василия левый рукав в крови, рука висит плетью, но он по-прежнему продолжает подавать ленту в пулемет. Остальные вроде целы.

Вроде и знаю их меньше суток, и совсем это не мои люди, а вот дал им задание и теперь переживаю, как за родных. Нам с тобой, Дед Семен, еще Берлин брать и Европу от фашизма освобождать. Придем еще в эту Испанию и спросим – чего им понадобилось на чужой для них войне.

Испанцы, не глядя по сторонам и поддавшись азарту, нахлестывают коней, пытаясь сблизиться с ускользающими санями. Еще минута, другая, третья, и они на полном скаку влетают в лес, где для них приготовлен особый сюрприз, на русском языке именуемый «спотыкач» В один момент перед скачущими во весь опор всадниками как бы сами собой возникают несколько веревок, туго натянутых на высоте тридцати-сорока сантиметров. Избежать такой ловушки невозможно, и из преследователей с их конями в один момент образуется куча-мала. Выживших и сохранивших возможность сопротивляться мои ребята взяли в ножи.

По замыслу операции не должно было прозвучать ни одного лишнего выстрела, и они не прозвучали. Для командования пешей передовой испанской колонны, слышащего звучащие в отдалении короткие пулеметные очереди из «максима» и одиночные выстрелы из немецких винтовок, передовой кавалерийский дозор по-прежнему продолжал преследовать наглых русских партизан, не встречая при этом советских войск. Никакого лишнего шума, все тихо и спокойно.

А у нас уже все было готово ко второму акту драмы испанской «Голубой дивизии» который должен был наступить примерно через час с небольшим. Ничего не подозревая, испанский авангард шел прямо в ловушку.

Минут через сорок после того, как мы уничтожили головной дозор, из-за поворота дороги показалась походная колонна пехотного полка: три батальонные коробки, возглавляемые восседающими на лошадях командирами, и конные упряжки, волокущие за собой четыре 75-мм легкие полевые пушки с зарядными ящиками.

Походный порядок был довольно плотным, испанцы на ходу не растягивались, но боже мой, что это было за воинство! Когда колонна немного приблизилась, в бинокль стало хорошо видно, что солдаты, что называется, «утеплены по возможности» и больше напоминают толпу уже сдавшихся пленных, чем доблестную испано-германскую армию. Разномастные немецкие и русские шинели, гражданские пальто и ватники придавали испанцам вид какого-то сброда. Мне вспомнилась фраза генерала Гальдера, сказанная им про бойцов «Голубой дивизии» «Если вы увидите немецкого солдата небритого, с расстегнутой гимнастеркой и выпившего, не торопитесь его арестовывать – скорее всего, это испанский герой»

Только не стоит забывать, что эти «герои» были одеты в штатскую одежду, которая была не пожертвована сердобольными бабушками, а насильно отнята у наших женщин и стариков, обрекая их на смерть от холода. Мародеры, одним словом.

Шаг за шагом голова испанской колонны приближалась к нашей засаде. Мы все напряглись, стараясь не выдать себя. А за спинами испанцев в серое зимнее небо поднимались дымные столбы от горящих деревень. До конквистадоров XX века осталось триста метров, двести, сто… Уже слышен скрип снега под множеством ног, передние ряды испанцев слились в одну сплошную серую массу на фоне проходящей через заснеженное поле дороги, белые пятна лиц, закинутые башлыками, поднимающийся вверх пар от дыхания. Приказ открыть огонь по головному батальону я дал, когда было уже можно разглядеть поблескивающие стеклышки на носу у офицера, восседающего на худой, как «конь блед» лошади.

Огневой удар механизированной роты осназа страшен, особенно если он ведется в упор. Три 30-мм автоматические пушки БМП, один 12,7-мм пулемет «Утес» один 30-мм АГС-30, три 7,62-мм пулемета «Печенег» и столько же трофейных 7,92-мм МГ – и все это, не считая трех десятков автоматов Калашникова, полусотни симоновских самозарядок и двух десятков ППД, ударило в упор по головному батальону.

Благородные идальго, по-моему, даже удивиться не успели. Наши тоже. Впервые они вели огонь не по развернутым для атаки цепям, а брали в огневой мешок походную колонну, идущую плотным строем.

Две-три минуты сплошного ураганного огня, и батальон, покрошенный в фарш, лег на месте. С дороги на обочину почти никто не успел отбежать. Не буду вам рассказывать, что способен сделать при прямом попадании с человеком 30-мм осколочный снаряд из автоматической пушки или такая же граната из АГС-30. Результат же больше напоминал не верещагинское поле сражения с грудами мертвецов, а мясную лавку.

Секунду спустя после первого нашего выстрела, по соблюдающим при движении положенные интервалы второму и третьему батальонам испанского головного полка, ударили наши бойцы с фланговой позиции под Сырцом. Дистанция у них была от километра и более, поэтому Сырец работал только из тяжелого вооружения. Зато им можно было применять главный калибр БМП 100-мм орудие 2А70, чем они и воспользовались, с первой же минуты боя превратив всю испанскую артиллерию в груду исковерканного железа. Досталось и пехоте, по которой прошлись крест-накрест очередями из автоматических пушек, крупнокалиберных пулеметов и станковых гранатометов.

Правда, стопроцентных потерь нанести противнику не удалось – расстояние было побольше, да и отсутствие в «концерте» стрелкового вооружения сказалось. Понеся потери примерно на треть от первоначальной численности личного состава и до ста процентов техники, испанцы храбро залегли в придорожных канавах. Пушки и пулеметы свой огонь прекратили, и одни лишь агээсы упрямо пытались нащупать навесным огнем испанцев, чтобы отсыпать прячущимся донам дополнительную порцию русских пряников.

И вот после примерно десяти минут обстрела, когда одна особо удачная очередь, – бах, бах, бах, бах, бах, бах – все же легла прямо по испанской пехоте, у какого-то храброго идальго из Ла-Манчи все-таки что-то, похоже, перемкнуло в заднице, и он решил повоевать со зловредными ветряными мельницами.

Уцелевших от первого обстрела испанцев он поднял в лобовую атаку на Сырец. Степень идиотизма такого решения зашкаливала. Атакующим нужно было пройти тысячу – тысячу двести метров по слегка пересеченной открытой местности, покрытой примерно метровым снежным покровом, под перекрестным огнем хорошо вооруженного противника, сидящего в окопах полного профиля.

Ну, сперва было даже интересно посмотреть, как, повинуясь команде, испанские солдаты встали и пошли в направлении Сырца, выставив перед собой ножевидные штыки немецких винтовок. Рассредоточенные цепи – это не плотные походные колонны, и пулеметы с автоматическими пушками не могли снимать такую же богатую жатву, как и в первые минуты боя. Конечно, ребятам в Сырце было неудобно вести огонь по развернутым к ним фронтом испанским цепям. Зато наша позиция оказалась у противника точно на фланге, и мы сумели вволю пострелять из автоматических пушек и АГС, вправляя мозги пришельцам с Пиренеев.

Тут уж прямых попаданий почти не было, так что количество раненых у испанцев резко превысило количество убитых. А раненый, как известно, не только сам выбывает из боя, но требует для своей транспортировки в тыл еще двух здоровых солдат. Короче, лишь когда испанцы прошли полпути до Сырца, они поняли всю глубину своих заблуждений. Дело в том, что с дистанции в полкилометра ребята, сидящие у Сырца, прицельным огнем подключили к делу все свои СВТ и АКС.

От такого афронта, а они, наверное, думали, что в Сырцах вообще нет пехоты, испанские вояки тут же залегли. В снег. Что называется, с головой. А в их обмундировании на «рыбьем меху» да еще без какого-нибудь завалящего коврика долго не полежишь – верная смерть от холода. Кто на ноги поднялся, того – цвик-цвик, цвик-чпок – тут же подстреливают.

Бойцы наши, кроме тех, что пришли из XXI века, были в основном из морской пехоты Черноморского флота. Тактически грамотные, обстрелянные, мотивированные, имеющие солидный боевой опыт по обороне Одессы и Севастополя. В смысле выдержки в бою и отсутствия пощады к врагу будут они куда жестче наших современников. Конечно, не боевые терминаторы, но все же. Мы дали им броню, огневую мощь и тактические схемы XXI века. Получившийся сплав, скорее всего, загрузит военную науку напряженным трудом примерно так лет на пятьдесят.

Но это все лирические отступления. Немного полежав на холодке пусть под редким, но дьявольски точным огнем, испанские герои начали потихоньку пятиться. В бинокль было хорошо видно, что отступающие почти не выносят раненых, предпочитают спасаться сами. Судьба тех, кто потерял подвижность и не может идти или хотя бы ползти, была незавидна. В ближайшие два-три часа они должны истечь кровью или замерзнуть насмерть. И мне их ничуть не жалко, сюда их никто не звал.

Отползали уцелевшие не обратно к дороге, а почти параллельно ей, к опушке леса, где они, скорее всего, планировали закрепиться и попросить помощи. Ну а мы прекратили огонь. Из примерно тысячи двухсот человек пехоты при четырех легких орудиях, вышедших на наши позиции утром, к полудню боеспособными оставалось не более трех сотен испанцев.

Примерно в три часа дня к противнику подошел еще один пехотный полк. Наученный горьким опытом своих предшественников, его командир попробовал устроить с нами артиллерийские пострелушки.

Результат был понятен сразу Дистанция в две тысячи метров для немецкой пехотной пушки, имеющей ствол длиной в одиннадцать калибров, была почти на пределе прицельной дальности. Нет, максимальная дальность пехотного орудия составляла три с половиной километра, но тут уж, как говорится, на кого бог пошлет. Дозвуковой снаряд, на максимальном заряде вылетающий из ствола со скоростью двести двадцать метров в секунду, сносится ветром так, что мама не горюй.

Короче, несколько пристрелочных выстрелов с опушки леса вынудили нас всерьез заняться этими пушечками и ответить им из 100-мм орудий БМП. В результате одно уцелевшее орудие испанцы откатили вглубь леса и примерно через час попробовали примерно одним батальоном атаковать Сырец по обходной дороге.

Результат был известен заранее. Примерно полчаса активной перестрелки, и испанцы снова откатились на ту же самую опушку, откуда пришли. Наступила мрачная тишина, прерываемая лишь одиночными выстрелами полевой пушечки противника, которая на максимальной дальности пыталась нащупать наши позиции.

Первый день обороны подступов к Луге прошел довольно удачно. Но я помнил, что в составе «Голубой дивизии» был и артполк полного штата характерного для вермахта состава – сорок восемь 105-мм легких полевых гаубиц и тридцать шесть 150-мм тяжелых полевых гаубиц. Когда дон Августин Муньос Грандес подтянет их в окрестности деревни Ташино, нам реально станет не до смеха. Поэтому каждую свободную минуту бойцы занимались тем, что совершенствовали оборону. Чем глубже и извилистее окоп, тем длиннее жизнь – можете мне поверить.

Испанская артиллерия подтянулась незадолго до заката. Пока не спеша, через пень-колоду, враги оборудовали позиции, окончательно стемнело. Наказывать нас благородные идальго, не приученные воевать ночью, видимо, решили уже с утра. Я знал, что отправиться на ночевку они могли только в одно место – стоящую прямо у дороги деревню Ташино. И тут у меня возник план…

06 марта 1942 года, 03:30. Деревня Раковно в десяти километрах восточнее города Луга

Майор осназа Сергей Александрович Рагуленко

Еще с вечера прошлого дня два десятка моих орлов из батальонного разведвзвода встали на лыжи и в сопровождении местных партизан отправились в поиск на Ташино в гости к испанцам. Задача, которая перед ними была поставлена, заключалась в изучении системы охраны места расквартирования испанских частей и выяснении возможности нанесения по ним внезапного ночного удара. Еще одна разведгруппа отправилась из Сырца прощупать испанские позиции на опушке леса. В случае успеха они должны были дойти до деревни Щепы, расположенной в том самом месте, где объездная дорога на Сырец отходит от трассы Новгород – Луга.

На стороне наших разведчиков были опыт, ночь, приборы ночного видения, индивидуальная радиосвязь, бесшумное оружие, а также то, что, по воспоминаниям немецких очевидцев, испанские солдаты относились к караульной службе, мягко выражаясь, формально, а если быть более точным, то просто наплевательски. И у нас, и у немцев солдат, который ушел с поста, моментально загремел бы под трибунал, а вот у испанцев это было в порядке вещей.

Из-за того, что на главном направлении соприкосновения с противником напуганные нами испанцы все время кидали в небо осветительные ракеты, разведгруппа, вышедшая из Раковно, обошла испанские позиции с юга по опушке леса, а группа, вышедшая из Сырцов, взяла по полям далеко к северу, чтобы потом войти в лес за пределами контролируемой испанцами зоны.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Разведгруппы идут на лыжах, а не летят на крыльях. Был бы я интеллигентом, давно бы ногти сгрыз до локтей, но простите, невместно сие гвардии майору осназа по прозвищу Слон. Командир должен быть невозмутим, спокоен и уверен в окончательной и бесповоротной победе. Ведь если мы сами не предпримем что-нибудь этакое, то завтра с утра нас начнут давить мясом при поддержке стоящего на закрытых позициях гаубичного артполка. А это совсем не тот вид боя, который мне нравится.

Наши пушки с БМП-3 для контрбатарейной борьбы не предназначены. Бригадная артиллерия сейчас вся под Ленинградом, у станции Ульяновка вместе с основными силами добивает 28-й армейский корпус, и будет здесь не раньше чем три-четыре дня. На 52-ю армию рассчитывать сложно. В ее составе нет ни лыжных, ни аэросанных батальонов, а ее командарм генерал-лейтенант Яковлев Всеволод Федорович проходит у нас по статье учета как ни рыба ни мясо.

По данным нашей разведки, задержка с форсированием Волхова после оставления испанцами своих позиций, а также крайне вялое продвижение вперед стрелковых дивизий позволили «Голубой дивизии» оторваться от преследования со стороны 52-й армии на целых двадцать-тридцать километров. Такими темпами – это сутки или двое ленивого продвижения измотанной предыдущими боями советской пехоты. Кавалеристы Белова, конечно, охватили южный фланг испанской дивизии, но никакой серьезной помощи нам они оказать не смогут в силу своей малочисленности и отсутствия тяжелого вооружения. Пока что они зачищают район южнее дороги Новгород – Луга, уничтожая и выдавливая на север полицейские гарнизоны, зондеркоманды, фуражиров и прочую оккупационную шушеру. С другой стороны, представляю, сколько этого дерьма прибилось бы сейчас к испанцам.

Вывод из всего этого один – наши проблемы нам придется решать самим, без всякой поддержки извне. Постараемся сделать все по суворовским заветам – не числом, а умением. Ну, еще кое-где внезапностью, огневой мощью, опытом и техническим превосходством.

Около часу ночи пришло сообщение от южной группы: младший лейтенант, в прошлом прапорщик, Селиверстов, позывной «Гроза» сообщал, что обходу испанских позиций бронетехникой с юга препятствует глубокий овраг, проходящий параллельно реке Удрайке. Поскольку перекинутый местными через препятствие мостик не вызвал доверия у командира, то группа выдвигается на север, для того чтобы форсировать овраг под прикрытием лесного массива. Овраг ломал все мои планы обходного удара бронетехникой. Нужно было снова на ходу изобретать велосипед.

Минут через десять после Грозы на связь вышел командир северной группы старшина Кафтанов с позывным «Ветер» и доложил, что пересек речку Черную и вошел в лесной массив примерно на полкилометра севернее испанского блокпоста.

Еще полчаса спустя Гроза сообщил, что форсировал овраг в лесном массиве, прямо напротив Ташино, обнаружены позиции вражеской артиллерии на поле за лесом. Судя по силуэтам, это 105-мм легкие пехотные гаубицы. Орудия частично окопаны и приведены в боевое положение. От окраины деревни до огневых примерно метров сто. Ящики с боеприпасами складированы прямо у орудий. Охраняется позиция четырьмя часовыми, больше на огневых никого нет. Дисциплина у часовых низкая, собрались вместе, курят и болтают.

Передал Грозе, чтобы он пока не трогал артиллеристов, а выдвинул бы группу к главной дороге. Необходимо выявить расположенные в том районе испанские позиции. То, что они там есть, было понятно по постоянно взлетающим в небо осветительным ракетам. Там же должны находиться и уцелевшие в дневном бою пехотные орудия, которые испанцы могли использовать в качестве ПТО.

Почти сразу же как Гроза ушел с канала, на связь вышел Ветер. Они тоже вышли в тыл передовой испанской позиции и обнаружили дивизион 150-мм тяжелых полевых гаубиц, стоящий на поле напротив деревни Щепы. Отдал Ветру приказ – разведать ПТО и охранение испанцев по дороге на Сырец. Если разведчики и там и там смогут снять посты и обезвредить пехотные пушки, то задуманная мною авантюра вполне может и прокатить.

Ожидание – нервотрепка страшная. Лучше бы пошел сам, причем в оба места сразу. Почти ровно в три связь, сначала с Ветром, потом с Грозой. Не обманула меня чуйка. Вся испанская, с позволения сказать, «оборона» была сосредоточена у дорог. Там были кое-как отрытые пулеметные гнезда и даже не окопанные, а просто замаскированные еловыми ветвями пехотные пушки. Поля и леса из-за глубокого снежного покрова испанцы явно считали непроходимыми.

У обеих наших групп были при себе тепловизоры, а с ними зимой, а особенно ночью, искать вражеские посты и секреты – одно удовольствие. И там и там солдаты, чуть отойдя от дороги в лес, развели небольшие костерки и грелись у них. Причем не только у огня, но и, судя по всему, местным самогоном, который они называли «русским газолином» Партизаны рассказывали, что поначалу испанцы не могли поверить, что это можно пить. А потом ничего, втянулись, акклиматизировались.

На переднем крае оставалось по два-три сменяемых солдата-наблюдателя, время от времени пускавших в небо осветительные ракеты. Перерезать этих баранов моим разведчикам было ну как два пальца об асфальт.

Ровно в три двадцать команда:

– Батальон, подъем, механикам – запустить печки и начать прогревать движки.

Не лето, чай. Только, запустив дизель, сразу вперед не двинешься. На позициях началась та сдержанная суета, которая обычно предшествует началу любого большого дела.

Механики-водители полезли на свои места, и на БМП приглушенно заурчали печки. Столбы сконденсировавшегося от выхлопов пара белыми струйками поднялись над машинами. Но те испанцы, которые могли бы их увидеть, были в тот момент уже мертвы. Здесь к такому бесшумному ночному бою еще не привыкли. Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп, и хрип из перерезанного от уха до уха горла – все произошло так быстро, что испанцы даже и не поняли, что их убивают. А тот, кто понял, не успел скинуть с плеча винтовку.

Дальше все понеслось в темпе вальса – на раз, два, три. Оставив по одному человеку пуляться ракетами вместо покойников, чтобы расквартированные в деревнях испанцы ничего не заподозрили, разведчики обеих групп подхватили трофейные МГ с запасом патронов, попутно выматерив испанцев за ржавое оружие, и бегом помчались к расположению испанских артдивизионов. А БМП уже выруливали из своих капониров с десантом на броне, готовясь совершить рывок вперед.

Дальше все происходило на автомате. Когда БМП уже вышли на дорогу, вдали раздался винтовочный выстрел, потом один за другим гулко заработали пулеметы. Наши успели, почти успели. Один из часовых на артиллерийских позициях у Ташино заметил непонятное шевеление и успел поднять тревогу. Он даже выстрелил вверх из винтовки. Но было уже поздно.

Набегающая волна испанских артиллеристов огнем трофейных пулеметов в упор была остановлена и опрокинута обратно. На вторую атаку времени у них уже не было, поскольку по дороге уже мчались наши БМП с десантом, за которыми кое-как ковыляли немецкие трофейные полугусеничники. Еще несколько минут, и так и не начавшийся ночной бой перешел в беспорядочный разгром не успевшего очухаться противника.

Выгнанные из домов в чем были, дезориентированные и частично безоружные испанцы с первых же минут ночного боя сначала по одному, а потом пачками начали сдаваться в плен. До последнего отстреливались только члены испанской Фаланги, пошедшие на войну против СССР из идейных соображений, да и некоторые ухари, которым сам черт был не брат.

А в одном из домов деревни Щепы отчаянное сопротивление нам оказали приставшие к испанцам части добровольческой эстонской полиции. Выяснив у пленных, кто это там такой храбрый, и убедившись, что выгнанные ночевать в хлев хозяева дома огородами покинули опасное место, я, не желая зря терять своих людей, приказал расстрелять бревенчатую избу из 100-мм пушек БМП. Ну, а если кто выживет – в плен не брать. Ибо нефиг ходить потом маршами ветеранов СС. Собакам – собачья смерть.

В результате этого боя мы взяли в плен больше тысячи испанцев, в том числе и командиров 263-го пехотного и артиллерийского полков «Голубой дивизии»

Выделив для конвоирования одну роту – ох, как бы сейчас пригодились мне здесь кавалеристы Белова! – я приказал гнать это стадо в Лугу. Сто метров быстрым шагом, сто метров бегом. Тут всего десять километров, доберутся за полтора часа и не замерзнут. Бежать им некуда, безоружного, да еще в немецкой форме, в любой деревне мужики моментом на вилы поднимут. Евроинтеграция тут нынче не в моде, народ отсталый и дремучий. А всех бойцов и командиров моего батальона ждал рывок на Батецкую. Пора бы познакомиться поближе и с героем испанской Гражданской войны генералом доном Грандесом.

6 марта 1942 года, вечер. Ленинградский фронт, станция Ульяновка

Фельдмаршал Кейтель отчасти ошибался, докладывая пятого марта фюреру о предполагаемой гибели командующего и штаба 28-го армейского корпуса.

Внезапный артиллерийский налет полностью уничтожил корпусной узел связи. Большие потери были и среди штабных офицеров. Но командующий корпусом генерал артиллерии Герберт Лох в этот момент выезжал на позиции 122-й пехотной дивизии, а потому уцелел вместе с частью своего штаба.

После перехода 2-й ударной армии в наступление утром пятого марта от Любани общим направлением на Тосно положение 28-го армейского корпуса стало просто безнадежным. Остатки частей корпуса оказались сжатыми со всех сторон на насквозь простреливаемой советской артиллерией территории, напоминающей по форме бублик. Восемнадцать километров с юго-запада на северо-восток от Форносова до Войтолова и двенадцать километров с юго-востока на северо-запад от Тосно до Феклистово. И все.

Центром же позиции была все та же станция Ульяновка, которая к утру 6 марта уже находилась под круговым артиллерийским обстрелом.

Самым страшным врагом немецких тылов оказалась сосредоточенная в районе станции Горы и подчиненная 54-й армии Мгинская сводная артгруппа PB ГК. Сначала ее целью была оборона Мгинского выступа, потом непосредственное обеспечение прорыва блокады. Ну, а далее – поддержка артогнем штурма Синявинских высот. С каждым днем мощность сосредоточенного там артиллерийского кулака только увеличивалась. Бригады РВГК, вооруженные семьюдесятью двумя 122-мм гаубицами М-30 каждая, сейчас вели огонь по передовым позициям германских войск, поскольку их максимальная дальнобойность не превышала одиннадцати километров.

В то же время артиллерийские полки РВГК, вооруженные 152-мм пушками-гаубицами МЛ-20, были уже по-настоящему «длинной рукой» советского командования, так как были способны поражать цели, пусть и не особо точно, на дистанции до двадцати километров. Кроме того, обстрел Ульяновки и немецких оборонительных позиций со стороны Колпино вела артиллерия 55-й армии, а со стороны Тосно били тяжелые орудия артгруппы РВГК, подчиненные 2-й ударной армии.

Эта изматывающая и изнуряющая душу артиллерийская канонада длилась уже сутки, и немецким солдатам казалось, что ей не будет конца. Время от времени по особо важным целям на переднем крае отрабатывали полки гвардейских реактивных минометов, вооруженные установками БМ-8 и БМ-13. Именно так, удар полком, а то и двумя.

Наиболее опасным для командования окруженной германской группировки был открытый левый фланг в районе станции Форносово. Именно там сосредотачивались для удара на Ульяновку тяжелая механизированная бригада осназа и 157-я стрелковая дивизия, только что выполнившие задачу по очистке Гатчины от остатков немецко-фашистских оккупантов.

Генерал Лох не зря выезжал в район Форносово. Спешно создаваемый там шверпункт был еще слабо укреплен и имел малочисленный гарнизон. А сосредоточенная напротив него группировка русских выглядела более чем внушительной.

В тот самый момент, когда залп «Смерчей» множил на ноль штаб корпуса и узел связи, генерал наблюдал в бинокль несколько русских танков, покрытых белозеленым зимним камуфляжем. На этот раз русский генерал, уже прославившийся своими стремительными действиями, чего-то выжидал и не рвался в бой с ходу, вместо этого подвергая и так плохо оборудованные немецкие позиции прицельному обстрелу из минометов, танковых орудий и гаубиц. Причем ночью огонь был не менее прицельным, чем днем. Командир сводной кампфгруппы, оборонявшей шверпункт, оберстлейтенант Ганс Шойбле, доложил генералу, что когда ночью немецкие саперы произвели несколько взрывов с целью закладки котлованов под дзоты и блиндажи, то места работ были незамедлительно обстреляны из русских крупнокалиберных минометов.

Самое ужасное было в том, что как только немецкие солдаты возобновляли земляные работы, так тотчас с русской стороны возобновлялся прицельный минометный огонь. И так всю ночь, ни минуты покоя. Кроме того, абсолютно не установлена точная численность противостоящей русской группировки. Две группы опытных разведчиков, посланные ночью в тыл к большевикам, сгинули бесследно. Зато русским в своем поиске удалось уничтожить пост передового охранения и утащить к себе командовавшего им фельдфебеля. Про тела убитых солдат вермахта заминированные гранатами с мгновенными взрывателями оберстлейтенант и вовсе не знал, что сказать. А еще снайперы, стреляющие ночью на огонек зажженной спички или тлеющей сигареты. Варварская страна, господин генерал.

Тогда, уезжая назад в избиваемую артиллерией Ульяновку, генерал Герберт Лох на мгновение вдруг ощутил на левой стороне шеи неприятный холодок. Будто подул прохладный сквознячок, или кожи невзначай коснулось отточенное до бритвенной остроты лезвие меча. Генерал Бережной за большое количество плененных и уничтоженных немецких генералов получил прозвище Охотник за головами. Достоверно известно то, что это его люди похитили и отправили в Москву главу РСХА Гейдриха и генерала Клейста. Когда этот русский головорез поблизости, ни один немецкий генерал не может спать спокойно, ибо может проснуться или в подвале Лубянки, или в аду.

Вернувшись в Ульяновку, генерал Лох узнал об уничтожении штаба корпуса и центра связи и понял, что чудом избежал очной встречи с апостолом Петром. Кроме того, была утрачена связь не только с Берлином, но и с обороняющимися на фронте дивизиями. Уцелевшие радиостанции не могли никуда пробиться, на всех каналах стоял оглушительный вой, а проводную связь регулярно повреждали русские снаряды.

На самом деле задача, поставленная Верховным Главнокомандующим командующему Ленинградским фронтом генералу Говорову, а также взаимодействующим с ним командармам Федюнинскому, Черняховскому и командиру мехбригады осназа Бережному, была проста, как коровье мычание. В кратчайшие сроки, при минимальных потерях личного состава и материальной части подавить организованное сопротивление остатков 18-й армии и приступить к переброске высвободившихся сил в район Псков – Дно – Старая Русса для отражения ожидающегося контрнаступления 2-й танковой группы.

Переброска на север частей германских 24-го и 47-го моторизованных и 53-го армейского корпуса была подтверждена как данными воздушной разведки, так и немецкими офицерами, взятыми в плен партизанами и советскими РДГ.

Путем расшифровки радиоперехвата, а также при помощи данных, полученных оперативным путем, советскому командованию стало известно, что 2-я танковая армия должна завершить сосредоточение на исходных позициях к двадцатому марта. Двадцать четвертому моторизованному корпусу назначена станция выгрузки Дедовичи. Перед командиром корпуса, генерал-лейтенантом бароном Вилибальдом фон Лангерманом унд Эрленкампом была поставлена задача нанесения таранного удара в направлении станции Дно; 47-му моторизованному корпусу под командованием генерала танковых войск Иоахима Лемельзена было назначено выгружаться на станции Остров с последующим ударом на Псков.

Там же, в Острове, должен был выгрузиться из эшелонов и 53-й армейский корпус под командованием генерала пехоты Хайнриха Клёсснера, которому была поставлена задача наступать в направлении Порхова. Операция «Медвежий лес» должна была начаться не позднее 21 марта, поскольку в случае наступления весны немецкие танки утонут в тамошних болотах по самые башни, а может, еще и глубже.

Не зря же летом сорок первого года немецкие офицеры назвали район между Псковом и Старой Руссой «медвежьим углом, где Господь позабыл разделить землю и воду» По обе стороны фронта верховное командование понимало, что любая задержка с передислокацией ставит операцию на грань срыва. И если в ОКХ надеялись на немецкую пунктуальность и отлаженную логистику, то в Ставке В ГК рассчитывали на действия партизан, разведывательно-диверсионных групп и массированные удары с воздуха.

Кроме того, советское командование заставлял торопиться тот факт, что мелкие группы немецких окруженцев части НКВД и истребительные батальоны – в прошлом партизанские отряды – могут вылавливать по лесам хоть до весны, но движение по основным железным дорогам из Ленинграда в направлении Москвы должно быть восстановлено как можно скорее. Город Ленина, колыбель Октябрьской революции, должен был в ближайшие сроки полностью восстановить свой научный и промышленный потенциал. Война была далеко еще не закончена, и многочисленные заводы и институты помогут приблизить ее окончание.