Ветер с востока Михайловский Александр
– Да, товарищ Сталин, – кивнул полковник Хмелев, – можно сказать и так.
Верховный посмотрел сначала на генерал-майора Голованова, потом снова на полковника Хмелева.
– Тогда, товарищ Хмелев, к вам второй вопрос. Что именно надо менять в советских ВВС, чтобы они по эффективности хотя бы немного приблизились к вашей авиагруппе особого назначения?
Хмелев пристально посмотрел Сталину в желтые тигриные глаза и коротко сказал:
– Товарищ Сталин, за исключением пилотов, которых надо просто учить, в советских ВВС надо менять абсолютно всё.
– Поясните свою мысль, товарищ Хмелев, – с трудом сумев сдержать себя, сказал Сталин. – Неужели у нас так все плохо?
Полковник Хмелев кивнул.
– Можно и пояснить. Товарищ Сталин, давайте, так сказать, разбор полетов начнем с процесса управления ведением боевых действий в воздухе. В отличие от боевых действий на земле, ведущихся вдоль линии фронта, война в воздухе происходит не на плоскости, а в объеме, ограниченном от пяти до семи километров по вертикали и пятью-семью сотнями километров по обе стороны фронта.
Задача по своей сложности превосходит управление наземными войсками как минимум на порядок.
И, видимо, в силу этой же причины, вообще никак не решается. Вспомните недавний внезапный массированный налет немецких бомбардировщиков на Воронеж. Удался он противнику только в силу того, что, за исключением Москвы, Ленинграда и Баку, системная организация у советской ПВО отсутствует напрочь. В силу отсутствия достаточного количества радаров и постов ВНОС, а также нормальной связи между частями, не только каждый самолет оказывается предоставленным сам себе, но и командиры авиационных полков и дивизий не имеют никакого представления о том, что происходит в воздухе.
А вот немцы, развернув вдоль линии фронта сеть наземных наблюдательных пунктов и узлов управления, имеют довольно четкое представление о том, что творится в воздухе, и могут довольно уверенно маневрировать своими силами в воздухе. Но нам надо не просто скопировать готовую немецкую схему управления силами ВВС и ПВО…
– И что вы предлагаете? – спросил Сталин. – Только, пожалуйста, конкретно.
– Конкретно? – переспросил Хмелев. – Хорошо. Необходимо разбить все протяжение линии фронта на оперативные участки, подчиненные непосредственно главному штабу ВВС в Москве. Все посты ВНОС, пункты радарного обнаружения, силы зенитной артиллерии и истребительной авиации на оперативном участке подчинить оперативным дежурным, находящимся на специально оборудованных командных пунктах.
Если подходить к вопросу наблюдения за обстановкой в воздухе со всей серьезностью, то на линии фронта наблюдатель ВНОС вместе со своими средствами связи должен присутствовать на КП каждого стрелкового полка. При проведении наступательных операций то же самое должно касаться идущих в прорыв механизированных соединений.
Необходимо обеспечить связь фронтовых оперативных командных пунктов с постами ВНОС, истребительными авиаполками, между собой и тыловыми округами ПВО.
Связь, связь и еще раз связь, товарищ Сталин. Связь поста ВНОС с командным пунктом, связь командного пункта с аэродромами и командирами находящихся в воздухе авиагрупп. Связь тех же командиров авиагрупп с постами ВНОС. Если каждый самолет будет находиться строго на своем месте, где он больше всего необходим, то потребность в общем количестве этих самолетов сократится, а ситуации, когда «наши улетели, немцы прилетели» перестанут происходить. Ни один немецкий самолет не должен проскочить за линию фронта незамеченным. Как вы уже как-то раз говорили, у каждого такого случая обязательно должны быть фамилия, имя и отчество, поскольку оперативные дежурные обязательно должны нести персональную ответственность за все, что произошло в их зоне ответственности за время дежурства.
– Очень хорошо, товарищ Хмелев, – сказал Верховный, сделав в рабочем блокноте несколько пометок. – В общих чертах я вас понял. Пожалуйста, представьте мне все то же самое, только в письменном виде и более подробно, с обоснованием необходимых для исполнения вашего плана сил и средств. Особое внимание уделите потребному количеству радаров. Будем решать вопрос увеличения их выпуска на уровне ГКО. Сколько времени вам надо для составления такого доклада?
– Трое суток, товарищ Сталин, – немного подумав, ответил полковник Хмелев.
– Передадите бумаги через товарища Голованова, – кивнул Верховный. – Но, товарищ Хмелев, истребительная авиация и силы ПВО – это, так сказать, щит нашей Красной армии, оружие сугубо оборонительное. Теперь, что вы можете сказать о советской бомбардировочной и штурмовой авиации?
После некоторой паузы полковник Хмелев ответил:
– Товарищ Сталин, успешные действия фронтовой ударной авиации невозможны без предварительной разведки целей и своевременной постановки задачи. Как и что можно бомбить, если неизвестна дислокация частей противника?
Опять же вернемся к немцам. У них воздушная разведка поставлена на должный уровень, и если самолет-разведчик обнаружил что-то стоящее бомбежки, то «юнкерсы» и «хейнкели» появляются над целью через считаные минуты.
Наши же части, оказавшись без воздушного прикрытия, несут большие потери, что возвращает нас к тому, о чем мы с вами говорили только что. Когда немецкие бомбовозы были выбиты в ходе проведения нами операции «Длинная рука» то немецкий фронт рухнул при первом же серьезном натиске.
Кстати, товарищ Сталин, воздушная разведка в прифронтовой зоне может вестись не только в интересах бомбардировочной и штурмовой авиации, но для корректировки огня артиллерии. С этой целью было бы неплохо озаботить авиаконструктора Сухого проектированием советского аналога немецкого самолета-разведчика ФВ-189, иначе именуемого еще «рамой» или «совой» В нашем прошлом такая копия под названием Су-12 появилась в советских ВВС уже после войны, когда надобность в нем уже отпала. Желательно сделать так, чтобы из-за разных бюрократических проволочек процесс проектирования и испытания опять не затянулся бы до конца войны, как было с его же штурмовиком Су-6, который так и не стал конкурентом Ил-2.
Что же касается разведки во вражеских тылах на глубину до тысячи километров, то лучше всего для этого подходит переделанное под моторы воздушного охлаждения М-82 туполевское «изделие 103» будущий бомбардировщик Ту-2Р.
Полковник Хмелев сделал паузу, собираясь с мыслями.
– Товарищ Сталин, я должен особо обратить ваше внимание на то, что разработка многих типов нужных фронту самолетов неоправданно затянулась, или была прекращена из-за того, что авиаконструкторы неоправданно делали ставку на хотя и перспективные, но еще находящиеся в стадии разработки авиадвигатели. Ненадежная работа безредукторного мотора М-88 убила истребитель Поликарпова И-180, который должен был стать наследником знаменитого «ишака» По той же причине, из-за ненадежной работы двигателя М-71, который так и не смогли запустить в серию, не были завершены разработки истребителя И-185 и штурмовика Су-6. На Ту-2 двигатель М-120ТК после долгих мучений пришлось заменить на М-82ФН, из-за чего этот очень нужный нашим ВВС самолет попал на фронт только к концу войны. То же самое коснулось и дальнего бомбардировщика ТБ-7, он же Пе-8.
Первоначально на нем устанавливались самые разные двигатели водяного охлаждения, в основном АМ-35А. При установке на эту машину двигателя М-82, дальность полета с бомбовой нагрузкой в две тонны увеличилась с трех с половиной до почти шести тысяч километров, а максимальная высота полета с девяти до одиннадцати тысяч метров.
– Вы предлагаете переоборудовать все наши самолеты на эти радиальные двигатели воздушного охлаждения, спроектированные товарищем Шевцовым? – спросил Сталин. – А что мы тогда будем делать с моторами, сделанными в КБ товарищей Микулина и Климова?
– Выпуск двигателей КБ Микулина АМ-35А можно полностью прекратить, – ответил Хмелев, – поскольку с серийного производства снят их основной потребитель – истребитель МиГ-3. Вместо них на тех же предприятиях можно выпускать совместимые с ними на восемьдесят процентов двигатели АМ-38Ф, необходимые для производства штурмовиков Ил-2, о выпуске которых, как я знаю, докладывают вам ежедневно. Кроме того, товарищ Микулин доводит сейчас двигатель АМ-42, который в нашем прошлом применяли на штурмовике Ил-10.
Что же касается климовских двигателей М-105, то их устанавливают на пикирующие бомбардировщики Пе-2 и истребители КБ Яковлева, где они никоим образом не конкурируют с двигателями М-82.
Сталин постучал карандашом по столу.
– То есть, товарищ Хмелев, вы предлагаете заранее прекратить работы по проектам, оказавшимся неудачными в вашем времени, и сосредоточиться на тех направлениях, которые у вас оказались наиболее перспективными? Например, на реактивной авиации.
Хмелев задумался.
– Можно сказать и так, товарищ Сталин. Насколько я понимаю, существует физический предел для верхней границы мощности надежной работы поршневых авиационных двигателей, что воздушного, что водяного охлаждения, который составляет в номинальном режиме 1500–1700 лошадиных сил. В основном это связано с проблемами охлаждения поршневых моторов. Возможностей мотора М-82 хватило нашей военной авиации до самого конца поршневой эры, а потом он долго и непорочно служил самолетам «Аэрофлота»
– А американцы, – неожиданно спросил Голованов, – у них, как я слышал, есть авиационные двигатели мощнее двух тысяч лошадиных сил?
– Действительно, – хмыкнул Хмелев, – только американской фирме Pratt & Whitney на своем двигателе R-2800 удалось потеснить этот барьер до 2100 лошадиных сил за счет применения сверхтонкой фрезерованной рубашки охлаждения цилиндров, вместо обычной в таких случаях литой или штампованной…
– Мы можем сделать так же? – прервал Хмелева Сталин.
– Можем, – ответил полковник, – но из-за резко увеличившейся трудоемкости производства будем выпускать один двигатель вместо четырех.
– Один вместо четырех – это никуда не годится, – покачал головой делавший в блокноте какие-то пометки вождь. – Не будем изобретать велосипед. Если двигатель М-82 так хорошо показал себя в вашем прошлом, значит, так тому и быть. А работа на будущее… Кто у нас сейчас лучший специалист по реактивным моторам? Если я не ошибаюсь, кажется, это товарищ Люлька?
– Так точно, товарищ Сталин, – кивнул Хмелев, – именно Архип Люлька. Хотел бы добавить вот еще что – сейчас в академии имени Жуковского есть молодой кандидат наук Николай Кузнецов. В нашем прошлом он оказался очень талантливым и успешным конструктором именно турбореактивных и турбовинтовых двигателей.
– Хорошо, – сказал Верховный и написал в своем блокноте, подчеркнув два раза: «Арх. Люлька + ак. Жуков. Ник. Кузнецов = реакт. двиг.» потом перелистал заполненные пометками страницы, поднял голову и обвел взглядом присутствующих. – Ну, товарищи, есть мнение, что на этом у нас всё. Товарищ Хмелев, ваш доклад по системе управления фронтовой авиацией я жду, – Сталин бросил взгляд на часы, – не позднее чем утром шестнадцатого числа. На этом все свободны.
Полковник Хмелев вдруг вскинул голову:
– Товарищ Сталин, позвольте пять минут времени для обсуждения еще одного имеющего государственную важность вопроса.
– Пять минут? – Верховный усмехнулся в усы и чуть заметно пожал плечами. – Пять минут у нас с вами, пожалуй, еще есть…
– Товарищ Сталин, – начал Хмелев, – в сегодняшнем разговоре мы совершенно не затронули АДД – авиацию дальнего действия, которой в настоящий момент командует генерал-майор Голованов. Я понимаю, что ведущий тяжелую войну СССР не имеет возможности, подобно американцам, тысячами строить тяжелые бомбардировщики Пе-8, что совсем не отменяет необходимости воздействия по глубоким тылам противника. Ведь после всех изменений, произошедших в истории за последние два месяца, англоамериканских бомбежек немецкой промышленности может и не случиться…
– Допустим, что это так, – кивнул Сталин. – И что же из этого следует, товарищ Хмелев? Стоит помнить о том, что мы не имеем возможности построить одну-две тысячи этих самых Пе-8.
Полковник Хмелев вздохнул.
– Существует оружие, которое в наше время называли высокоточным. К примеру, Пе-8 способен поднять до пяти тонн бомбового груза, а для бомб такого калибра ошибка в десять-пятнадцать метров – это не промах.
Дело в том, что еще в 1937 году, в ГИРД, делась попытка создать управляемые зенитные ракеты. Причиной неудачи стали отказы системы управления ракетами, которая нормально работала на испытательном стенде, но выходила из строя в полете, не выдерживая перегрузок. Конструктор ракет Королев тогда был осужден как вредитель и растратчик именно по той причине, что проектировщик системы управления заранее предупредил о ее неработоспособности в условиях реального полета.
Но если сделать все наоборот и установить эту уже один раз сконструированную систему управления на тяжелую авиабомбу весом от двух до пяти тонн, то конструкция должна оказаться вполне работоспособной.
Сделав короткую паузу, Верховный переглянулся с чуть заметно кивнувшим ему генералом Головановым и спросил:
– Вы, товарищ Хмелев, предлагаете сбрасывать эдакие сверхточные супербомбы с дальних тяжелых бомбардировщиков на промышленные объекты на территории Германии? Рациональное зерно в этой идее, конечно, есть, поскольку в этом случае для решения стратегических задач действительно не нужно будет строить тысячи таких самолетов. Ведь даже относительно небольшое количество самолетов Пе-8 сумеет нанести германской промышленности тяжелейший ущерб, – Сталин повертел в руках трубку, – но в этом случае возникает еще один вопрос. Германия – это очень далеко, и свое истребительное сопровождение мы с бомбардировщиками послать не сможем. Истребителей, способных сопровождать Пе-8 до цели, у нас просто нет. Как нам в таком случае защищать наши дальние бомбардировщики от атак немецких перехватчиков?
Хмелев ответил:
– Для повышения потолка и грузоподъемности на Пе-8 можно установить уже упомянутые здесь двигатели М-82. Высота в одиннадцать километров – это уже почти безопасно. Если я не ошибаюсь, то первый сданный в этом году в войска авиационной промышленностью Пе-8 как раз должен был иметь именно такие моторы.
Генерал Голованов снова чуть заметно кивнул. Он уже понял, к чему клонит потомок. Если правильно использовать его идею, то АДД из бедного родственника может превратиться в один из инструментов победы.
Хмелев же продолжил свою мысль:
– Одиннадцать километров высоты – это не предел. Можно попробовать закупить в США те самые сверхмощные двигатели R-2800. Насколько я помню, оборудованные такими двигателями американские самолеты в горизонтальном полете могли забираться на неуязвимую для зенитной артиллерии и вражеских истребителей высоту в тринадцать километров.
Верховный не спеша встал из-за стола и, медленно прохаживаясь по кабинету, произнес:
– Мы думали, что на данном этапе развития техники невозможно было создать что-то подобное вашим управляемым бомбам. Но похоже, что мы ошибались. Что ж, у нас появилась возможность исправить эту ошибку. Разумеется, в случае успеха мы получим крайне точное и очень мощное оружие. – Немного помолчав, вождь спросил: – Кстати, товарищ Хмелев, скажите, каким образом в ваше время применяли оружие подобного типа? Как там у вас оценивали мысли итальянца Дуэ о тотальных бомбежках?
– Как показала практика, доктрина Дуэ годится только против итальянцев и прочих арабов, – ответил Хмелев, и его ответ вызвал у вождя улыбку. – У немцев не получилось таким способом победить Британию и СССР, у англичан и американцев не получилось сломить сопротивление немцев и японцев. Убийства беззащитного мирного населения обычно вызывают в обороняющейся стороне только одно желание – стоять до конца.
История Второй мировой войны доказала, что наибольший эффект при наименьших усилиях достигается при точечных бомбардировках крупных транспортных узлов, железнодорожных и шоссейных мостов, нефтеперегонных заводов и предприятий по производству синтетического горючего. В случае необходимости можно избрать в качестве целей и другие объекты: например, крупные боевые корабли – линкоры или авианосцы.
– Очень хорошо, – сказал вождь, сделав еще несколько пометок в блокноте. – Как только у Красной армии появится это новое мощное оружие, то мы найдем способ намекнуть кое-кому, что для советских летчиков нет ничего невозможного. А теперь, – сказал Сталин, подняв голову, – надеюсь, что это уже действительно все. До свиданья, товарищи.
Когда пилоты вышли из его кабинета, Верховный взглянул на часы и вздохнул – почти два часа ночи. Но стоит ли жалеть время, украденное у сна, когда у него не сделано еще столько дел! Сталин взял блокнот и начал намечать список неотложных дел.
– Сперва, необходимо позвонить в ГРУ Голикову, – подумал он, – пусть еще раз уточнит насчет обстановки вокруг Риги. Окончательное решение все равно принимать не Василевскому и не кому еще, а именно ему. Потом надо связаться с Лаврентием – управляемые бомбы – это по его ведомству. Пусть он выяснит, кто это такой у него умный работал с Королевым. Самого Королева тоже давно пора привлечь к работе по профилю.
Надо выяснить, что у потомков есть по ракетам, и пусть Королев потихоньку начинает с ними возиться. Туда же Люльку с Кузнецовым. Сегодня это детские игрушки, а завтра – вполне серьезное и грозное оружие.
Пе-8 с американскими моторами – это, пожалуй, тоже к Лаврентию. Хотя и Петлякову стоит тоже позвонить – обрадовать человека. Звонок Лавочкину – чтоб скорее вез свой будущий Ла-5 в Кратово. Да, кстати, заодно и Яковлеву, что он никакой теперь, к чертовой бабушке, не референт Сталина и не замнаркома авиапромышленности. Пусть проектирует свои самолеты и не лезет в промышленность. Интриговать он вздумал. Доиграется до Магадана.
Покрутив в пальцах карандаш, вождь решил:
– Ну, вот, кажется, вроде и все, – и протянул руку к телефонной трубке.
Часть 4
Операция «Аврора»
15 марта 1942 года, вечер. Восточная Пруссия. Объект «Вольфшанце» Ставка фюрера на Восточном фронте
Присутствуют: рейхсканцлер Адольф Гитлер, рейхсмаршал Герман Геринг, главнокомандующий кригсмарине гросс-адмирал Эрих Редер, командующий подводным флотом контр-адмирал Карл Дениц
Фюрер метался по кабинету, изрыгая проклятия и ругательства, словно пьяный фурман. Встревоженные секретарши испуганно жались по углам, а личный адъютант Гитлера очень жалел, что не способен, прижавшись к стене, сделаться невидимым, словно хамелеон. В последнее время поводов для подобных вспышек ярости появлялось все больше и больше, и подбрасывали их, как правило, русские. После Нового года положение на Восточном фронте с каждым днем становилось все хуже и хуже. На этот раз почти одновременно, хоть и в разных местах, по полной обделались летчики, моряки и подводники.
Подскочив к рейхсмаршалу, Гитлер фальцетом завизжал:
– Геринг, большевики опять оставили вас в дураках. Из-за вашего разгильдяйства сорвана важнейшая наступательная операция, и тысячи доблестных солдат вермахта погибли, даже не увидев врага. Из-за вас, Геринг, полностью уничтожена передовая кампф-группа 47-го моторизованного корпуса – единственное боеспособное соединение наших панцерваффе. Это триста шестьдесят танков и самоходных орудий, двести бронетранспортеров, две тысячи отборных панцергренадеров и почти тысяча лучших танкистов.
– Но, мой фюрер… – неуверенно промычал рейхсмаршал, – потери, которые понесло люфтваффе в последнее время…
– Молчите, Геринг, – в ярости прошипел Гитлер, – слушайте, что я вам говорю, и не смейте оправдываться… Я дал вам все, сделал вторым человеком в рейхе, а вы, вы, вы не оправдали моего доверия. Я дал вам прекрасные самолеты, сделанные руками трудолюбивых немецких рабочих на наших замечательных авиационных заводах. Я дал вам храбрых и дисциплинированных немецких летчиков, способных победить даже дьявола. Где все это, Геринг, скажите мне? Где обещанные вами великие победы? Сначала вы не смогли после Дюнкерка поставить на колени британцев, а теперь вот большевики делают с вами что хотят. Спрячьте ваш дурацкий жезл, Геринг, вы с ним выглядите словно шут со своей дурацкой погремушкой!
Выкрикнув эту фразу, Гитлер неожиданно закашлялся. Пересохшее горло запершило. Адъютант фюрера схватил со стола стакан с минеральной водой и поспешно, едва его не расплескав, подал Гитлеру…
Сделав несколько жадных глотков, фюрер вернул стакан и огляделся. Приступ ярости, которых так боялись его приближенные, прошел. Весь запас злобы, ненависти и разочарования он выплеснул на беднягу Геринга. Адмиралы, можно считать, отделались легким испугом, хотя в их епархии дела тоже обстояли, мягко говоря, неважно.
Но прорвавшийся в Мурманск конвой с ленд-лизовскими грузами и потеря нескольких эсминцев и подлодок были сущей мелочью по сравнению с тем, что большевики сумели отбросить немецкую армию от Москвы, снять блокаду Ленинграда и вернуть себе промышленные районы Донбасса. Плоды летних побед оказались в значительной степени утрачены, и все это из-за тупости, косности и предательства германских генералов. А может быть, все это действительно связано с тяжелыми потерями люфтваффе, фактически тащившим на себе львиную долю военных тягот? Но важно не это, важно то, что большевики быстро учатся воевать. И вот теперь…
Русский анекдот про «пойманного медведя» Гитлер не знал, но зато он четко понимал, что результатом затеянного им похода на Восток может быть только победа или смерть. Эта смерть грозила не только лично ему, но и построенному по его замыслам тысячелетнему рейху… Поражение – это крах всей его борьбы за власть, за первенство Германии в мире, которая, скорее всего, не переживет нашествия большевиков или второго Версаля.
Геринг, стоявший в двух шагах от фюрера и чувствовавший, как струйки пота текут по жирному загривку, думал сейчас совершенно о другом. Рейхсмаршал не был глупым человеком и прекрасно понимал, что изменить сложившуюся ситуацию будет крайне сложно. В отличие от частей вермахта, получивших фактически годовую передышку между французской и русской кампаниями, люфтваффе ни на минуту выходило из ожесточенных сражений. Смешно сказать, но несмотря на действующие с полной отдачей авиационные заводы, в мае-июне сорок первого года количество находящихся в строю боевых самолетов было меньше, чем годом ранее, перед началом операции против Франции.
Один только бог знает, сколько опытных летчиков довоенной закалки сожрал тот проклятый год. И если над Францией люфтваффе теряло в основном самолеты, то во время битвы за Британию, именуемой еще Днем Орла, несли огромные потери опытные пилоты, штурманы, стрелки-бомбардиры. Британия – это остров, и у немецких летчиков, выбросившихся над ней с парашютом, не было иного выхода, кроме как сдаться в плен. А сколько первоклассных асов утонуло в холодных водах проклятого Ла-Манша? Как их потом не хватало на Восточном фронте!
Сейчас авиационные заводы работают на полную мощность, с их конвейеров каждый день сходят новенькие, постоянно модернизируемые «Юнкерсы» «Хейнкели» «Мессершмитты» и «Фокке-Вульфы» С каждой новой моделью растет мощь двигателей, а следовательно, и скорость, высота полета, бомбовая нагрузка и огневая мощь.
Но опытных ветеранов польской, французской, норвежской и критской кампаний сменяют зеленые новички, которые ранее видели противника лишь на картинке. Да и большевики тоже не стоят на месте. Вместо старых и хорошо знакомых СБ-2, И-16 и Су-2 в небе России начинают появляться совершенно новые машины, большинство из которых способно драться с «мессершмиттами» на равных.
Но самая главная проблема – это появившиеся у большевиков крылатые машины, словно вырвавшиеся из преисподней. Везде, где они появляются, люфтваффе ждет немедленный разгром. Вот и при налете на Невель они тоже отметились, нанеся первый удар и выведя из строя ПВО. Счастье только в том, что таких машин у Сталина очень мало и используют их крайне ограниченно.
Вилли Мессершмитт обещает сделать свой реактивный истребитель только через год, и то абсолютно неизвестно, насколько его изделие сможет противостоять русским реактивным монстрам, которые, по данным абвера, способны вдвое превысить скорость звука и, забравшись на высоту семнадцати километров, чувствовать себя там как дома. Из-за этого потеряна уже почти половина высотных разведчиков Ю-86. Зато большевики ведут воздушную разведку совершенно безнаказанно.
Единственное, что можно сделать – это приказать избегать контакта и не вступать с русскими реактивными истребителями в открытый бой. Что же касается потерь люфтваффе прямо на аэродромах – явно ошибочным был приказ атаковать их базовые аэродромы в Крыму и под Москвой. Большевики не дураки, и во время этих бесплодных атак было потеряно немало немецких самолетов, а самое главное, опытных летчиков. Ведь покидать сбитые самолеты пилотам приходилось над контролируемой русскими территорией, попадая прямо в объятия кошмарного русского НКВД.
Вообще же, на тот период, пока люфтваффе ослаблено, необходимо временно перейти к стратегической обороне. Тяжесть основных операций желательно перенести на Средиземное море, против англичан, а на Восточном фронте оставить заслон из примерно тысячи опытных летчиков и на самых современных машинах. Гальдер и все ОКХ, конечно, будут недовольно вопить, что мы бросаем вермахт без поддержки. Но иначе нельзя – оставить все, как есть – значит погубить люфтваффе окончательно.
Пусть зеленые новички пока набираются опыта в бою с британцами для того, чтобы в решительный момент их можно было вернуть в Россию уже настоящими экспертами. И наращивать, наращивать выпуск пилотов в летных школах. Необходимо срочно увеличить количество учебных самолетов, выделить для этого дополнительное горючее, а также перевести инструкторами в школы наиболее опытных фронтовых пилотов. Судя по общему состоянию дел, Восточный фронт – это надолго.
Геринг вздохнул и поудобнее перехватил свой жезл рейхсмаршала. Мало выработать просто план, надо еще и убедить в его истинности фюрера, в такие моменты считающего себя непогрешимым. Попытка отразить тот налет не принесла бы люфтваффе ничего, кроме дополнительных потерь. Сухопутные генералы сами залезли в эту дурацкую ловушку, а теперь виноватым пытаются сделать его, Геринга. Нет уж, нет уж… Сами влипли, сами и отвечайте.
К счастью, ни одного из этих ослов сейчас здесь нет, так что разговор вполне может получиться. Надо только дождаться подходящего момента, когда с выпустившим пары фюрером можно будет поговорить спокойно. Правда здесь моряки, но и им тоже можно бросить кость, подсказав, что не обязательно лезть в Мурманск к черту в зубы. Пока британский флот ослаблен после Лиссабонской бойни, необходимо предпринять на Западе решительные действия. Главное, чтобы это было подальше от этих бешеных русских.
Захват Фарерских островов не потребует слишком много сил и позволит в дальнейшем предпринять наступательные действия против Исландии, являющейся главным транзитным пунктом между американскими плутократами и большевиками. Один или два аэродрома, база подлодок… Если они получат базы на Фарерах, то будет проще навредить Сталину и Рузвельту и склонить Британию к миру, а возможно, и к союзу. Эттли – это не Черчилль, он долго ломаться не будет. Если же нынешнее правительство не поймет своей выгоды, то в Британии есть и другие силы, вполне готовые к тому, чтобы присоединиться к антикоминтерновскому пакту. И это тоже серьезный фактор.
– Мой фюрер, – торжественно заявил Геринг, – у меня есть план… Для победы на Востоке нужно сперва вывести из игры Запад. А потому просто необходимо заставить запросить мира Британию, нанеся ей сокрушительный удар в том месте, в котором она этого меньше всего ожидает.
Услышав слово «Британия» Дениц с Редером насторожились. Эти джентльмены с Острова туманов были для них основным противником. Постулат «Британия – главный враг» помнил каждый немецкий моряк. И если армия, кайзеровская или гитлеровская, готовилась воевать в первую очередь с Францией и Россией, то флот – только и исключительно с Британией. Ну, и немножко с САСШ.
– Ну-ка, ну-ка, Герман, – оживился Гитлер, уже забывая о своей недавней вспышке ярости, – расскажите-ка, что вы там придумали? Эти англичане и в самом деле сидят у нас как кость в горле – ни выплюнуть, ни проглотить…
16 марта 1942 года, утро. Ленинградская область, станция Ульяновка
Генерал-майор осназа Вячеслав Николаевич Бережной
– Товарищи, – я обвел взглядом присутствующих на совещании командиров, – наше временное бездействие закончилось. Ставка поставила перед нашей бригадой новую боевую задачу…
После этой преамбулы в помещении чудом уцелевшего на станционных путях немецкого штабного вагона наступила, что называется, гробовая тишина. Бои за Ульяновку были действительно ожесточенные, и впервые за все наше пребывание в этом времени бригада понесла ощутимые потери. Последний узел немецкого сопротивления был подавлен только 9 марта, несмотря на то что еще 6 марта сама станция уже находилась под контролем бригады. После потери Мги Ульяновка, расположенная в ближних тылах XXVIII армейского корпуса вермахта, оказалась для осаждающих Ленинград немцев вторым по важности железнодорожным узлом после Гатчины. Слишком много различных запасов находилось на ее территории в импровизированных складах на колесах. Утрата этих запасов сразу же ставили остатки 122-й, 96-й, 29-й пехотных дивизий в положение безоружных и голодных оборванцев.
Первым же ударом, который, собственно, и решил судьбу операции, нам удалось захватить саму станцию вместе со всеми ее запасами. Немцы отчаянно сопротивлялись, как загнанные в угол крысы. Лишь только их командование опомнилось после нокдауна, тут же контратаки пошли одна за другой. В тот раз, на юге, кровавая каша боев за Сталино обошла нашу бригаду стороной. Отчаянно сопротивляющихся солдат Клейста добивали специально сформированные штурмовые батальоны.
Теперь же, под Ленинградом, штурмовиков под рукой не оказалось, и Ульяновку пришлось брать нашей бригаде как лучше всех вооруженной и обученной. По крайней мере, во время нашего краткого отдыха в Кубинке боевые действия в городских условиях и штурм укрепленных пунктов на занятиях все же отрабатывались, а мотострелковые подразделения были вооружены куда лучше, чем линейные стрелковые части Красной армии. Наш взвод, даже без учета включенной в его состав одной БМП-3, мог создать перед своим фронтом такую же примерно плотность огня, как и полнокровный стрелковый батальон РККА.
С самого же начала боев в Ульяновке подтвердилось то, что теоретически мне было известно и ранее. Еще на полях сражений русско-японской войны стало ясно, что трехдюймовое орудие обладает совершенно недостаточной мощностью снаряда для разрушения даже простейших полевых укреплений. Кроме того, пулемет в шаровой установке у стрелка-радиста Т-34 и КВ-1 обладает очень малым углом обстрела, а тот самый стрелок-радист, считай, совсем ничего не видит. Делали, короче, товарищи танкисты что могли – и за то спасибо.
Выручили нас только Т-72, почти неуязвимые для немецкого ПТО, а также вооруженные 100-мм пушкой БМП-3. И те, и другие были способны практически с одного снаряда уничтожить любую немецкую огневую точку. Но такое применение БМП-3 было делом вынужденным – они должны были держаться подальше от вражеских позиций и стрелять издали, ибо вблизи их броня пробивалась даже немецкими «колотушками» Были, знаете ли, прецеденты. О немецких полугусеничниках в этом смысле и вовсе нельзя было сказать доброго слова. Бронирования на них считай что и не было, а поддержать атакующую пехоту они могли максимум огнем установленного на вертлюге единого немецкого пулемета.
В этих боях мы потеряли до десяти процентов личного состава безвозвратно и примерно четверть с ранениями разной степени тяжести. При этом фактически до конца был расстрелян имевшийся запас гранат к подствольным и автоматическим гранатометам, выстрелов к РПГ, а также одноразовых «Мух» и «Шмелей» Надеюсь, товарищ Берия нас не подведет хотя бы в части самого простого – 40-мм гранат и выстрелов различного назначения к РПГ.
По бронетехнике, за исключением немецких полугусеничников, безвозвратных потерь, по счастью, у нас не было. Все остальные повреждения на местной бронетехнике устранялись ремонтными бригадами, присланными в Ульяновку с Кировского завода. Правда, случилось это только после того, как бывшего товарища Зальцмана увезли в направлении Полярной звезды добрые люди из НКВД и на заводе появился новый директор.
Как мне стало известно, сейчас такие же бригады рабочих с Кировского завода под Кингисеппом в срочном порядке помогают восстановить боеспособность понесшей тяжелые потери 1-й гвардейской танковой бригады генерал-майора Катукова. Потери танкистов Катукова были куда значительнее, чем у нас, – сказалось отсутствие в составе бригады мотострелковых подразделений, самоходных крупнокалиберных минометов и гаубичной артиллерии. Это еще один аргумент в пользу использования в глубоких операциях механизированных, а не чисто танковых ударных соединений.
Насколько я помню, в нашем прошлом в течение весны-лета 1942 года советское командование снова начало формирование крупных механизированных соединений взамен разгромленных в приграничных сражениях мехкорпусов. Увы, недостаток опыта у командиров, несбалансированный состав бронетанковых частей, не устраненные дефекты техники, а самое главное – авантюризм наступательных операций не позволили тогда добиться коренного перелома в ходе боевых действий на советско-германском фронте. Дела тогда, конечно, шли лучше, чем летом 1941 года, но… В результате летних поражений под Харьковом, в Крыму и у Ростова, в степях между Доном и Волгой разразилась катастрофа, которая еще раз поставила Советский Союз на грань выживания.
На этот раз все должно быть совершенно не так. Никаких сбитых набекрень шапок, а иначе все, что мы тут уже сделали, окажется напрасным. Надеюсь, что нам удалось внушить Сталину чувство осторожности по отношению к товарищам, которые одним махом семерых побивахом. По крайней мере, Верховный достаточно долго колебался перед тем, как дать свое разрешение на эту, последнюю в зимней кампании, наступательную операцию.
Пустота, образовавшаяся в Прибалтике в результате окружения и разгрома 18-й армии вермахта, была по своей природе сродни тому положению, которое сложилось под Москвой осенью 1941 года, когда войска Западного фронта попали в котел под Вязьмой. Только вот ни на резервные войска из Сибири, ни на дивизии народного ополчения немцы, по известным причинам, рассчитывать не могли. По нашим данным, имеющиеся в распоряжении командования вермахта полицейские формирования эстонских и латышских националистов малочисленны, плохо вооружены и недисциплинированны. А тыловые гарнизоны немцев большею частью состоят из нестроевых солдат старших возрастов. Дело дошло до того, что передовым подразделениям Северо-Западного фронта удалось блокировать немецкий гарнизон города Остров.
Но если дать немцам время, фюрер еще раз поскребет по сусекам, и через три-четыре недели мы получим против себя полноценный фронт, который снова придется прорывать с большим трудом и огромными потерями. А посему…
Я отвлекся от мыслей и еще раз посмотрел на сидящих передо мной людей. Моих людей. С ними мы прошли Крым, степи Донбасса, от Старой Руссы дошли сначала до Пскова, а потом вместе приняли участие в разрыве блокадного кольца, душившего Ленинград. Рядом сидят командиры, родившиеся и в самом начале XX века, и те, что увидели свет во второй его половине. Деды и внуки – поколение победителей фашизма и их прямые наследники.
Сдержанно-невозмутимый, непробиваемо спокойный, как Чингачгук, «недреманое государево око» в нашей беспокойной компании, старший майор госбезопасности Иса Санаев.
Импульсивный, храбрый, любящий выпить и побалагурить «дорогой Леонид Ильич» бригадный комиссар Леонид Брежнев.
Мое второе я, моя тень, мой начальник штаба, точный, как компьютер, гвардии полковник Николай Викторович Ильин.
Ужас всех механиков-водителей и гроза рембата, наш технический бог и неугомонный повелитель всего, что ездит на колесах или гусеницах, военинженер 2-го ранга (гвардии майор) Марат Искангалиев.
Чем-то похожий на старшего майора Санаева, такой же гордый, невозмутимый, как вождь апачей, мой ученик и начальник разведки нашей бригады гвардии капитан Николай Бесоев, по прозвищу Охотник за головами. Чести быть объявленным личным врагом Гитлера он пока не удостоился, но это только потому, что фюрер пока что плохо информирован.
Начальник артиллерии бригады и командир сводного самоходного артдивизиона, бог войны, гвардии полковник Иса Искалиев. Командир танкового батальона, такой же основательно непробиваемый, как и его Т-72, гвардии подполковник Николай Деревянко, тот еще хохол, себе на уме.
Командир первого мотострелкового батальона, коренастый, по-немецки пунктуальный и запасливый, гвардии майор Василий Франк. Пробовали тут некоторые комиссары выступать, что, мол, немец – и майор… Ну, и что, что немец? Послал я этих «некоторых» в пешее эротическое путешествие… к товарищу Санаеву. Недобитые троцкисты – это как раз по его части.
Второй мотострелковый батальон во главе с неугомонным гвардии майором Сергеем Рагуленко, по прозвищу Слон, находится сейчас в Луге и присоединится к нам по пути во Псков. Погеройствовали ребята из второго батальона преизрядно, и потерь у них не так много, как в других подразделениях.
Тут же и командир третьего мотострелкового батальона гвардии майор Борисов, а также «врун, болтун и хохотун» командир четвертого батальона гвардии капитан Борис Хон. Ах да, вот прибыл и последний персонаж. Рядом со старшим майором Санаевым командир комендантского батальона НКВД, капитан госбезопасности Алексей Петров. Если в рейде по вражеским тылам на марше разведчики гвардии капитана Бесоева всегда идут в авангарде, то арьергард – это всегда батальон НКВД, он же охрана штаба и последний резерв. После моих первых слов, как говорят моряки-подводники, тишина в отсеках – если бы не зима, то было бы слышно, как бьются о стекло случайные мухи.
– Итак, товарищи, – еще раз повторил я, – командованием перед нами поставлена задача немедленно сняться с места и, следуя своим ходом, скрытно, форсированным маршем к рассвету семнадцатого числа прибыть в район сосредоточения в районе города Псков. Бойцам и командирам вплоть до командиров рот настоящую цель маршрута не сообщать. Ложная цель маршрута для сообщения личному составу и местному населению – станция Дно. Порядок марша: разведрота, танковый батальон, мотострелковые батальоны, самоходный артдивизион, штаб, рембат, санбат, арьергардный батальон. Марш на триста километров, так что необходимо полностью заправить машины и иметь дополнительный запас топлива в канистрах. Выступаем ровно в четырнадцать ноль-ноль.
Я еще раз оглядел присутствующих.
– Вопросы есть? Если нет, то все свободны. Времени у нас почти нет, так что работы будет много.
Тишина тут же сменилась гулом голосов, народ начал расходиться по своим подразделениям, чтобы немедленно приступить к накручиванию хвостов. За примерно шесть часов, оставшихся до выступления, надо было дозаправить машины, еще раз все проверить, прогреть моторы, чтобы ровно в два пополудни все было готово к маршу. Ну, командиры у меня не маленькие, и эта операция у меня не первая и не последняя. Брежнев тоже куда-то намылился, причем так резко, что я едва успел прихватить его за локоть. Бойцы обойдутся сейчас и без его зажигательных речей, а вот у меня к Леониду Ильичу есть вполне конкретное дело, которое проще выполнить сейчас, чем потом.
– Леня, – сказал я, – погоди, у меня есть к тебе дело.
– Да? – ответил он, тормозя, как разогнавшийся по саванне носорог.
– Леня, – снова повторил я, – моя Алена беременна.
– А, что?! – даже невооруженным глазом было видно, как в голове у нашего бригадного комиссара сцепляются шестеренки. – Так это очень хорошо, поздравляю, – наш будущий генеральный секретарь потер руки. – Кстати, Слава, после того как все закончится, это дело надо будет обмыть!
Ну вот, кому что, а Леониду Ильичу – обмыть. Потом обмоем, когда отойдем на переформирование, ибо в боевой обстановке – чревато.
– Товарищ бригадный комиссар, – сказал я строго, – обмыть мы это дело всегда успеем. Сейчас разговор о другом…
– Да? – не понял Брежнев. – О чем же?
– Леня, – сказал я, – фронт не место для беременной женщины. Мы, мужики, каждый день можем ходить туда, а потом обратно. А вот нашим женщинам, какими бы крутыми они себя ни мнили, а тем более беременным быть там не положено.
Я огляделся вокруг. Пока мы болтали, помещение опустело, и я сказал вполголоса:
– Товарищ Брежнев, скажу тебе как комиссару. Это не просто марш. Там, под Псковом, уже сосредоточились наши старые приятели, 1-й и 2-й гвардейские кавкорпуса. Как только, так сразу… Ага, «гремя огнем, сверкая блеском стали»
– Понятно, – присвистнул Брежнев, – повеселимся. Кто еще знает?
– Я, Санаев, Ильин, а вот теперь и ты, – ответил я. – Комбаты узнают об операции за шесть часов, все остальные за час.
– Понятно, – еще раз повторил Брежнев, сдвигая на затылок шапку, – только я твою Алену хорошо знаю – она в тыл не поедет.
Я прищурился.
– Даже если ты как комиссар дашь ей партийное задание сопровождать наших раненых в наш бригадный госпиталь в Евпатории? Мы тут наломали столько дров, что командование позволило мне этот маленький каприз – лечить наших раненых в нашем же госпитале. Во избежание, так сказать, неконтролируемого расползания информации. Санитарный поезд уже ждет на станции Мга, заодно он прихватит самых тяжелых из бригады Катукова. И детишек из Вырицы. Не чужие, чай, люди.
– Ясно, – сказал «дорогой Леонид Ильич» – Удружил ты мне, Слава, удружил. Свалил на меня свои семейные проблемы.
– Леня, – ответил я, – комиссар – это звучит гордо. Семейная проблемы бойцов и командиров – это и есть главная забота комиссара. Чтобы ничто не отвлекало нас от подвигов во славу Родины.
– Хорошо, – кивнул товарищ Брежнев, – приказ написал?
– Вот, – я достал из планшета лист бумаги. – Все чин чинарем: «Откомандировать военврача 3-го ранга Лапину-Бережную…» Ага, «для сопровождения ранбольных в расположение спецгоспиталя № 1» Вот дата, подпись. Ставь свою визу, что не возражаешь, и вперед.
– Ясненько, – сказал комиссар, – Иса знает?
– Да, – ответил я, – и не возражает.
Брежнев вздохнул и забрал у меня приказ.
– Пойду, Слава, попробую решить твою проблему. Только жена у тебя упрямая. Угораздило же тебя…
– Я, знаешь, тоже не подарок, – ответил я комиссару, – так что можно сказать, что два сапога пара. Один – правый, другой – левый…
С Аленой мы увиделись уже перед самым ее отъездом. Леонид Ильич поработал на славу, все прошло тихо. Обнялись, ничего не говоря, постояли пару минут. Потом я ее поцеловал в лоб и отпустил – пусть живет. А наше дело будет трудное и кровавое.
18 марта 1942 года, утро. Аэродром ЛИИ ВВС в Кратово. База авиагруппы осназа РГК
Все произошло так внезапно, что и генеральный конструктор Семен Алексеевич Лавочкин, и вся его команда из ОКБ-21, работавшая по теме, условно именуемой «ЛаГГ-5» вот уже несколько дней были в шоке. Тихое и скрытое сопротивление, оказываемое в верхах НКАП созданию варианта истребителя ЛаГГ-3 с мотором М-82, постепенно переросло в неприкрытый прессинг, за которым стоял прямой конкурент Лавочкина, авиаконструктор Яковлев, бывший по совместительству замнаркома авиационной промышленности и референтом товарища Сталина по авиационным вопросам. Своим привилегированным положением Александр Сергеевич пользовался мастерски, и от рассказываемых им вождю сказок пострадал не один Лавочкин. Досталось от него всем конструкторам: и Петлякову, и Туполеву и Поликарпову Товарищ Яковлев, расчищая производственные мощности для своих детищ, не брезговал при этом никакими грязными приемами, используя административный ресурс.
Но вот однажды где-то высоко-высоко, куда залетает не каждая увешанная звездами или ромбами птица, вдруг прогремел нежданный гром, и положение непризнанных гениев из ОКБ-21 изменилось до неузнаваемости. Еще вчера гонимые и униженные, отлученные от аэродрома и готовящиеся отправиться в ссылку на Тбилисский авиазавод, сегодня они вместе со своим детищем вдруг оказались в святая святых советской авиационной науки – на летном поле аэродрома ЛИИ ВВС в Кратово.
Предвестником перемен стал капитан НКВД Давыдченко, прибывший сутки назад на Горьковский авиазавод № 21 во главе команды из двух десятков бойцов на трех тентованных грузовиках ЗиС-5 и трофейном штабном автобусе «Мерседес» Из бумаги, предъявленной директору завода и подписанной самим товарищем Сталиным, следовало, что инженерно-конструкторский и технический состав ОКБ-21 вместе с экспериментальным изделием ЛаГГ-5 должны немедленно отбыть из Горького, но не в Тбилиси, а совсем в другом направлении – в Кратово, в распоряжение ЛИИ ВВС.
Перепуганный директор завода Паншин, конечно, тут же попытался дозвониться в НКАП Шахурину и выяснить смысл всего происходящего. Пообщавшись с секретарем наркома, он вдруг неожиданно узнал, что Алексей Иванович к телефону подойти сейчас не может, ибо в настоящий момент беседует со следователем, а его заместитель, товарищ Яковлев, отстранен от должности в наркомате авиационной промышленности и вместе со всем своим КБ уже переведен на казарменное положение.
По тогдашним советским реалиям, такой исход посещения наркомата людьми из конторы на Лубянке считался «легким испугом» ибо следственная группа расследовала широкомасштабный обман высшего руководства страны, факты очковтирательства и многочисленных приписок.
Пока перепуганный насмерть директор нервно хлебал валерьянку и глотал валидол, с ужасом вспоминая, что в свое время по поручению того же Яковлева он прессовал истребитель И-180 конструктора Поликарпова, рабочие и техники ОКБ-21, действуя под присмотром бойцов из спецгруппы НКВД, приступили к частичной разборке опытного образца самолета.
После того как рабочие отстыковали плоскости и сняли винт, хвост истребителя был погружен в кузов одного из грузовиков и закреплен за стойку хвостового колеса. Еще полчаса, и только очень опытный глаз смог бы разглядеть боевой самолет под грудой брезента. В другую машину сложили отстыкованные плоскости, винт и весь необходимый техникам и рабочим инструмент, после чего конструктора-техники-рабочие погрузились в автобус, а бойцы НКВД заняли свое место на скамейках третьего ЗиС-5.
Небольшая автоколонна выехала с территории летно-испытательной станции авиазавода № 21 на закате. По трассе через Владимир до поселка Стаханово было примерно четыреста километров. Ехали всю ночь, три раза останавливаясь для дозаправок в Вязниках, Владимире и Ногино. В тускло освещенном и промерзшем насквозь салоне автобуса, откинувшись на спинки сидений и закутавшись в полушубки, дремали инженеры и техники. Среди всего этого сонного царства сон не шел лишь к одному человеку Им был сам генеральный конструктор Семен Лавочкин. Уж слишком неожиданными и энергичными были эти внезапные ночные сборы. И еще было непонятно – к добру ли они… А если учесть, что аэродром в Кратово был помечен на немецких картах как «осиное гнездо» поскольку там базировалась авиагруппа осназа, то мысли в голову товарищу Лавочкину приходили самые разные.
Капитан НКВД Давыдченко от вопросов Лавочкина решительно уклонялся, ссылаясь на то, что его задача – лишь как можно быстрее доставить его и членов его КБ вместе со всеми их причиндалами на аэродром в Кратово. А вот конкретную задачу им будут ставить совсем другие люди. Это и радовало, и пугало. Судя по тому, что происходило сейчас в наркомате, было ясно, что всесильный Яковлев вдруг стал одним из многих. А на него, на Лавочкина и на его истребитель с мотором воздушного охлаждения сделана какая-то весьма серьезная ставка. Большинство людей пугаются неизвестного. Семен Алексеевич отнюдь не был исключением из этого правила. Да, он верил в себя, своих помощников и в созданную им машину, но как говорится, кому много дано, с того много и спросится.
На аэродром ЛИИ ВВС колонна прибыла примерно через час после рассвета. Сам Лавочкин уже один раз был здесь, примерно месяц назад, и сразу узнал встречающих. Справа и слева само собой особисты. А чуть впереди собственной персоной генерал-майор Голованов, командующий авиацией дальнего действия, и командир авиагруппы осназа полковник Хмелев. Люди, понимающие в авиации и пользующиеся абсолютным доверием товарища Сталина. Чуть позади еще двое: известные всей стране гвардии капитан, пардон, уже майор Покрышкин и подполковник Железняк, про которого штатный летчик-испытатель ОКБ-21 Василий Мищенко, увидев портрет в газете, говорил, что это никакой не Железняк, а сам сын товарища Сталина – Василий.
«Приехали! – подумал Лавочкин. – Теперь понятно, откуда ветер дует»
– Доброе утро, товарищ Лавочкин, – генерал-майор Голованов приветствовал прибывшего авиаконструктора, – а мы вас тут заждались. Как добрались, надеюсь, все нормально?
– Спасибо, товарищ генерал-майор, – ответил Лавочкин, – добрались без приключений.
– Это хорошо, – сказал Голованов и посмотрел на своего соседа. – Сейчас полковник Хмелев объяснит стоящую перед вашим КБ боевую задачу…
– Семен Алексеевич, – полковник Хмелев начал говорить неожиданно тихо, но при этом не менее внушительно, чем громогласный генерал Голованов, – с прошлого вашего визита к нам вы уже знаете, кто мы и откуда, поэтому давайте обойдемся без лишних преамбул. Договорились?
– Хорошо, товарищ полковник, – кивнул Лавочкин, уже понимая, что сейчас ему скажут нечто такое, от чего в его жизни, возможно, многое изменится. Для того чтобы известить его, что он и его ОКБ-21 бездельники и неудачники, не надо было тащить их в Кратово. Достаточно было, как и планировалось, отправить их в Тбилиси, или еще куда подальше…
– Тогда начнем, Семен Алексеевич, – полковник Хмелев достал из планшета сложенный вчетверо лист бумаги. – Первое, что я хотел бы вам сказать, это то, что установив двигатель М-82 в фюзеляж истребителя ЛаГГ-3, вы как конструктор находитесь на правильном пути. Именно такой, чисто пушечный истребитель с мощным двигателем воздушного охлаждения и нужен сейчас позарез нашей авиации. Не скрою, что именно мы с товарищем Головановым порекомендовали товарищу Сталину обратить особое внимание на ваш самолет. Требования, можно сказать, взаимоисключающие. Машина должна пойти в серию как можно скорее, и производиться должна как можно более полная модификация истребителя, наилучшим образом приспособленная к боевому применению.
Полковник перевел дух.
– Поэтому в вашем распоряжении, – сказал он, – будут все ресурсы ЛИИ ВВС, аэродинамическая труба ЦАГИ и помощь наших технических специалистов. А это, поверьте мне, дорогого стоит. Параллельно товарищ Швецов, забросив все прочие дела, будет совершенствовать двигатель М-82. Для того чтобы избежать претензий боевых летчиков на неудобство в бою, вместе с вашими штатными летчиками-испытателями новую машину будут облетывать майор Покрышкин и подполковник Железняк. Поверьте мне, товарищ Лавочкин, это очень хорошие летчики. Вот, держите, – и полковник передал конструктору тот самый лист бумаги, который держал в руках, – тут все наши предложения и пожелания по тем изменениям, которые должны быть внесены на первом этапе в первоначальную конструкцию вашего истребителя.
Лавочкин развернул бумагу и впился в нее глазами. По мере прочтения морщины на его лбу постепенно разглаживались.
– Вы сказали, что это ваши пожелания на первом этапе? – спросил конструктор. – А что, будут еще какие-то этапы?
– Да, Семен Алексеевич, – коротко ответил полковник Хмелев, – чтобы напрасно не мучить вас, скажу, что ваш цельнодеревянный Ла-5, который мы имеем честь здесь наблюдать, впоследствии за восемь лет эволюционировал в цельнометаллический Ла-11, лучше вооруженный и оборудованный более совершенной модификацией мотора М-82. Но сейчас из-за дефицита авиационного алюминия об этом пока не может быть и речи. Составляя эти требования, мы, как я уже сказал ранее, исходили из параметров «как можно более совершенный самолет за минимальное время и максимальной партией» В настоящий момент люфтваффе находится, если так можно сказать, в контуженом состоянии. Но к лету немцы снова наберут силы, и мы ожидаем большую драку за господство в воздухе. К началу июня нам нужно суметь преподнести птенцам Геринга большой и весьма неприятный сюрприз.
– К началу июня? – с недоверием переспросил Лавочкин.
– Именно так, сроки очень сжатые, – кивнул Хмелев, – но поскольку речь идет лишь о модификации уже готового истребителя, с нашими подсказками и поддержкой задание это считается вполне выполнимым. Вам все понятно, Семен Алексеевич?
– Понятно, – кивнул Лавочкин, пряча сложенный лист в карман. – Когда и где можно приступать к работе?
– Приступать к делу надо немедленно, – вместо полковника Хмелева ответил генерал-майор Голованов, – к вашему рабочему ангару вас сейчас проводят. Там уже все оборудовано. В случае каких-либо проблем или задержек обращайтесь прямо ко мне, в любое время дня и ночи. К первому апреля ваша новая машина должна уже пойти в серию.
19 марта 1942 года, полдень. Мурманск, Полярное (Североморск), лидер «Ташкент»
Командир корабля, капитан 2-го ранга Василий Николаевич Ерошенко
Да, Север – это не наше Черное море. Тут, говорят, лето точь-в-точь как наша крымская зима. Ну, почти точь-в-точь. И море тут седое, суровое, и все не как у нас. А вот Кольский залив Северную бухту в Севастополе напоминает один в один. Разве что размером побольше, и такой совсем закрытой со стороны моря якорной стоянки, как в Ваенге, в Севастополе нет. Сейчас, правда, Ваенга отдана под стоянку англичанам. После прихода конвоя там творятся самые настоящие Содом и Гоморра, а наш Северный флот теперь базируется в Полярном.
Мы теперь тоже североморцы. По крайней мере до конца войны лидеры «Ташкент» и «Харьков» получили прописку на Северном флоте. За прорыв из Черного моря на Север через Атлантику команды наших кораблей были представлены к правительственным наградам. Командиры кораблей и комиссары будут награждены орденами Ленина, прочий командный состав орденами Красной Звезды, а рядовые краснофлотцы медалями «За отвагу» И правильно. И переход через Атлантику был совсем не легким, и важная стратегическая задача усиления нашего Северного флота была решена практически без потерь.
Как и чем наградили товарищей потомков – нам неизвестно. Общаемся мы с ними в неслужебной обстановке мало. И это понятно – секретность. Находясь в оперативном подчинении командующего Северным флотом контр-адмирала Головко, по большому счету эти корабли из будущего считаются резервом Главного Командования, и решение по ним принимает лично товарищ Сталин. Таким вот особым решением были задержаны в портах Исландии и прямой конвой PQ-13, и обратный – QP-9. Метеорологи предрекают грандиозный шторм, с которым, как известно, шутки плохи и воевать бессмысленно.
Вчера вечером на борт был доставлен пакет из штаба флота. Командованием нам поручено задание особой важности. В течение ночи с 18 на 19 марта мы должны принять на борт груз специального назначения вместе с его сопровождающими, после чего доставить все в Нью-Йорк. Ну, нам не впервой, задача понятная, наш «Ташкент» в том числе и под огнем противника уже возил боеприпасы и людей и в Одессу, и в Севастополь.
Погрузка шла всю ночь. Грузом оказались небольшие, но очень уж тяжелые ящики, похожие на ящики из-под боеприпасов. Двести пятьдесят тонн всего. И мне, и моему комиссару товарищу Коновалову было очевидно – что именно грузится на борт в такой спешке и в обстановке чрезвычайной секретности. В противном случае просто не было бы смысла гонять через океан не пароход с его необъятными трюмами, а быстроходный и хорошо вооруженный военный корабль. Не все то, что нам нужно для войны с фашистами, американские буржуи готовы поставлять по так называемому ленд-лизу. Самые ценные и необходимые материалы и оборудование по-прежнему продаются Советскому Союзу исключительно за золото. Как говорил в свое время товарищ Ленин, «если мы предложим буржуям достаточно денег, то они продадут нам даже веревку, на которой мы их потом повесим»
Никаких других особых причин для нашего похода в Нью-Йорк и обратно просто нет. Наш корабль – самый современный, быстроходный и хорошо вооруженный в своем классе во всем Рабоче-Крестьянском Красном флоте, за исключением, может быть, крейсера «Молотов» на котором даже имеется своя радиолокационная станция ПВО «Редут-К» Но мы не крейсер, а всего лишь лидер эсминцев, хотя нам радар бы тоже не помешал. У потомков, говорят, мол, эти самые радары только посуду на камбузе не моют, чуть ли не у каждого орудия там своя отдельная система управления.
Именно по причине несовершенства систем управления нашей зенитной артиллерии в этот поход мы идем не в полном одиночестве. Как следует из того же пакета, с целью обеспечения нашей противовоздушной и противолодочной обороны до острова Ян-Майен нас будут сопровождать сторожевые корабли потомков «Сметливый» и «Ярослав Мудрый» Защита вполне серьезная и к тому же необходимая, ведь люфты, как выражаются потомки, тут на Севере хоть и сильно потрепаны, но до конца не уничтожены. А мы уже не раз видели эти корабли в деле. Эффект применения зенитных ракет и наводящихся радаром пушек впечатлял до глубины души и запомнился надолго, если не навсегда.
Вот и сейчас на «Сметливом» и «Ярославе Мудром» кипит такой же предпоходный аврал, как и у нас. Надо обогнать шторм, да так, чтобы корабли потомков сумели вернуться до его начала. А потому покинуть Кольский залив мы должны как можно быстрее. Девятьсот миль туда, девятьсот обратно на крейсерской скорости в восемнадцать узлов. За четверо суток с небольшим потомки должны успеть обернуться. Мы же на «Ташкенте» к двадцать четвертому марта планируем быть уже у берегов Ньюфаундленда.
Да, и еще одно событие. Ночью с места стоянки тихо и незаметно исчезла большая подводная лодка потомков «Северодвинск» Мы даже не знаем, связано ли это как-то с нашим рейсом в Америку. Секретность высочайшая, у нас эту лодку даже называют «Летучим голландцем» В штабе флота говорят, что кап-раз Верещагин получает приказы напрямую от товарища Сталина, а контр-адмирала Головко ставят в известность лишь о самом факте получения этого приказа. Правильно: чем меньше знаешь – тем крепче спишь. Да и лучший способ сохранить тайну – сократить до минимума круг лиц, ее знающих. Да и бывает этот странный подводный корабль здесь крайне редко, тихо приходит, берет на борт снабжение и так же тихо уходит. Действительно, самый настоящий «Летучий голландец»
Тогда же. Баренцево море, тридцать миль к северу от Кольского залива, АПЛ «Северодвинск»
Командир корабля капитан 1-го ранга Владимир Анатольевич Верещагин
Приказ Сталина прост и однозначен. Лидер «Ташкент» должен дойти до Нью-Йорка, несмотря ни на что. По данным разведки, не исключены вооруженные провокации со стороны американцев, и особенно англичан. Без Черчилля британскую политику ломает и колбасит. Есть даже подозрение, что во внутриполитической лондонской грызне верх смогут взять прогерманские круги, готовые заключить союз с Гитлером.
Даже сейчас, когда Британия по-прежнему считается членом антигитлеровской коалиции, не исключены приказы английским подлодкам атаковать корабли, идущие под советскими флагами. Если в нашем прошлом американцы топили советские транспорты на Тихом океане, сваливая все на японцев, то почему в Атлантике то же самое не могут проделать британцы? Ведь все будет списано на «пиратствующие в Атлантике волчьи стаи адмирала Деница»
В связи с этим мы должны обеспечить «Ташкенту» скрытное сопровождение до самой гавани Нью-Йорка и топить любую подводную лодку или надводный корабль, пытающиеся занять по отношению к «Ташкенту» позицию, выгодную для атаки. Ну, и шальные немецкие субмарины тоже нельзя снимать со счетов. Именно так, нарвавшись на торпедный залп U-456, в нашем прошлом 2 мая этого года и погиб перевозивший золото британский крейсер «Эдинбург» Сейчас количество золота на борту «Ташкента» во много раз больше, а политические риски и возможная цена неоплаты заказов значительно выше.
После того как будет выполнена задача по сопровождению «Ташкента» мы скрытно высадим на американском берегу находящуюся у нас на борту «группу бойцов невидимого фронта» и тихо удалимся на другую сторону Атлантики по направлению к Бискайскому заливу. В прибрежной зоне Европы у нас есть еще и другие, не менее секретные и ответственные с политической точки зрения задания. Причем я даже еще и не знаю, какие. В моем сейфе запечатанные сургучом пакеты лежат отдельной стопочкой, и разрешение на их вскрытие должен давать лично Сталин.
Потом, по пути домой, когда основные миссии будут выполнены, мы немножечко «похулиганим» на немецких коммуникациях у берегов Норвегии. Главное, чтобы цель стоила потраченных на нее боеприпасов. А то стоящие у нас на вооружении тепловые торпеды «Физик» и в наше время стоили бешеных денег и выпускались малыми сериями. Отчетность по расходу боеприпасов у нас строжайшая.
В нашем случае использование торпед из будущего оправдано только для выполнения основных миссий, или для потопления подвернувшегося крупного боевого корабля, большого транспорта с боеприпасами или войсками, а также груженного бензином танкера. Но, так сказать, официально мы имеем право топить немецкие корабли не далее тысячи морских миль от Мурманска, поскольку в любой другой точке Мирового океана нас никогда не было и быть не могло.
Такая вот у нас насквозь секретная жизнь, тайна, завернутая в секрет, с грифом «Перед прочтеньем сжечь» Если все остальное новоприобретенное богатство, включая танки, реактивные самолеты, дизельную подлодку и авианесущий крейсер, Сталин не стесняется показывать во время боевых действий, то атомная подлодка пока не засвечена и остается козырным тузом в рукаве… Пока «Алроса» водит за собой эскадру крейсерских лодок СФ, рвет немецкие морские коммуникации и увеличивает свой личный счет, участь «Северодвинска» – оставаться в тени. Наградами нас, конечно, тоже не обходят, но вряд ли мы когда-то сможем рассказать своим внукам, как именно и где их дедушки заработали свой «иконостас» Ибо, как я уже говорил, нас там никогда не было и быть не могло.
Хоть мы еще ни разу по-настоящему не сходили на берег, могу сказать, что дети и внуки у нас тут будут – это само собой разумеется. Вот только свернем окончательно шею германскому фашизму и сделаем так, чтобы его место потом не смог занять американский империализм. А иначе вся наша работа будет насмарку.
Все, акустики докладывают, со стороны Кольского залива шум винтов. Судя по сигнатуре, это «Ташкент» в сопровождении двух наших СКР. Началось.