Кошки-мышки Рэнкин Иэн

— Проходите, пожалуйста

— Надеюсь, я не опоздал.

— Вовсе нет. Малькольм никогда не назначает времени, гости приходят и уходят, когда хотят. — Тон чуть холодноватый, но приятный.

Взглянув вперед, Ребус с облегчением увидел, что мужчины одеты в обычные пиджачные костюмы, а некоторые даже без галстуков. Личная помощница Лэньона (интересно, насколько личная, подумал Ребус) провела его в столовую, где за столом с бутылками и стаканами стоял бармен.

В дверь снова позвонили, и она коснулась пальцами плеча Ребуса.

— Вы извините меня?

— Конечно. Джин с тоником, — сказал он бармену и, обернувшись, посмотрел, как она идет по широкому коридору к входной двери.

— Привет, Джон.

На плечо ему легла более увесистая рука. Рука Томми Маккола.

Ребус взял стакан из рук бармена, Маккол протянул свой пустой.

— Рад, что ты все же выбрался. Конечно, сегодня не так весело, как обычно. Все немного подавлены.

— Разве?

В самом деле, гости разговаривали вполголоса. Он заметил несколько черных галстуков. Он совершенно забыл о самоубийстве Джеймса Карью! Когда это случилось? Неужели только сегодня утром? Все эти люди были его друзьями и знакомыми. Ноздри Ребуса вздрогнули.

— Он не выглядел подавленным в последнее время? — спросил он.

— Да нет. Вы же помните — только что купил эту машину! Не похоже на человека в депрессии.

— Пожалуй. Вы хорошо его знали?

— Вряд ли кто-нибудь из нас хорошо его знал. Довольно скрытный человек. И потом, его подолгу не бывало в городе — то в поездках, то у себя на острове.

— Он ведь не был женат?

Томми Маккол внимательно посмотрел на Ребуса, потом сделал большой глоток виски.

— Нет, — произнес он. — Думаю, никогда не был. Слава богу.

— Я понял, — ответил Ребус, чувствуя, как джин начинает согревать его. — Но я все равно не могу уяснить себе, почему он это сделал.

— Почему-то такие вещи всегда происходят с самыми тихими людьми, правда? Малькольм только что говорил об этом.

Ребус посмотрел по сторонам.

— А я еще не видел хозяина.

— Наверное, он в диванной. Показать вам дом?

— Почему бы нет?

— Это займет некоторое время. С чего начнем? С бильярдной наверху или с бассейна внизу?

Ребус засмеялся и тряхнул пустым стаканом.

— Если не возражаете, я начну с бара.

Дом был потрясающий, другого слова Ребус не находил.

На минутку он вспомнил о Холмсе и улыбнулся. Я недалеко ушел от тебя, мальчик. Гости также производили приятное впечатление. Одних он знал в лицо, других по именам, третьих по слухам, а многих — по названиям их компаний. Однако хозяина след простыл, хотя абсолютно все «недавно с ним разговаривали».

Позднее, когда Томми Маккол стал шумным и уже с трудом держался на ногах, Ребус решил обойти дом еще раз, пусть тоже не самой твердой своей походкой. Теперь один. На втором этаже имелась библиотека, в которую они с Макколом лишь бегло заглянули. В ней стоял письменный стол, и Ребусу очень хотелось взглянуть на него поближе. На лестничной площадке он оглянулся, но все как будто оставались внизу. Некоторые из гостей даже переоделись в купальные костюмы и отправились продолжать вечер в подвальное помещение, где находился двадцатифутовый бассейн.

Повернув тяжелую бронзовую ручку, он вошел в слабо освещенное помещение библиотеки. Пахло старой кожей, и Ребусу показалось, что он перенесся на несколько десятилетий назад — в двадцатые или тридцатые годы. Настольная лампа освещала какие-то бумаги. Только подойдя к столу, Ребус сообразил, что когда они заходили сюда в первый раз, лампа не горела.

Он обернулся и увидел Лэньона. Тот стоял, прислонившись к дальней стене, сложив руки на груди, и широко улыбался.

— Инспектор, — произнес он голосом таким же богатым, как его костюм, — какой у вас интересный пиджак. Сайко сказала мне, что вы пришли.

Лэньон медленно подошел, протянул руку, и они обменялись крепким рукопожатием.

— Я надеюсь, что я… — начал Ребус. — Это было так любезно с вашей стороны…

— Да что вы, в самом деле. Суперинтендант будет?

Ребус пожал плечами, чувствуя, как пиджак натягивается у него на спине.

— Ну, как ему угодно. Я вижу, вы, как и я, человек кабинетный. — Лэньон обвел глазами полки с книгами. — Это моя любимая комната в доме. Честно говоря, не знаю, зачем я приглашаю гостей. Наверное, потому, что так принято. И еще мне доставляет удовольствие наблюдать за людьми. Кто с кем беседует, кто пожал чью-то руку крепче обычного… Это меня занимает.

— Отсюда не очень хорошо видно, — заметил Ребус.

— Сайко мне все рассказывает. Она гений наблюдательности, обмануть ее никому не удается. Вот, например, ваш пиджак. Она сказала — бежевый, вельветовый, не подходящий ни к вашему остальному гардеробу, ни к фигуре. Значит — с чужого плеча. Я не прав?

Ребус сделал вид, что аплодирует.

— Браво, — ответил он. — Полагаю, это и делает вас прекрасным адвокатом.

— Нет, хорошим адвокатом меня сделали долгие годы работы. Но чтобы быть известным адвокатом, необходимы такие вечеринки и такие нехитрые фокусы.

Лэньон прошел мимо Ребуса и остановился у стола.

— Вас интересовало что-то конкретное?

— Нет, — ответил Ребус, — просто эта комната.

Лэньон улыбнулся и бросил на него недоверчивый взгляд.

— В этом доме есть более интересные комнаты, но я держу их на замке.

— О?

— Необязательно, чтобы все знали, например, какие картины вы собираете.

— Разумеется.

Лэньон присел к столу и надел очки со стеклами полумесяцем.

— Я — исполнитель завещания Джеймса Карью и работаю сейчас над вопросом о бенефициарах.

— Ужасная история.

Лэньон, казалось, не понял. Потом кивнул.

— Да, да. Трагическая.

— Вы ведь близко его знали?

Лэньон снова улыбнулся, словно не сомневаясь, что этот вопрос был уже задан нескольким гостям.

— Я неплохо знал его, — ответил он наконец.

— Вы знали, что он гомосексуалист?

Ребус надеялся услышать ответ. Но Лэньон молчал, и он проклял себя за то, что так быстро отдал свой козырь.

— Конечно, — сказал Лэньон своим ровным голосом. Он повернулся к Ребусу. — По-моему, это не преступление.

— Этот вопрос неоднозначен, сэр, как вам должно быть известно.

— Что вы хотите сказать?

— Как адвокат вы знаете, что существуют еще некоторые законы…

— Да, да, конечно. Но надеюсь, вы не предполагаете, что Джеймс занимался чем-то грязным?

— Почему, на ваш взгляд, он совершил самоубийство, мистер Лэньон? Я очень хотел бы услышать ваше мнение как профессионала.

— Он был мой друг. Профессионализм здесь ни при чем. — Лэньон посмотрел на тяжелые шторы перед столом. — Я не знаю, почему он покончил с собой. Думаю, мы никогда этого не узнаем.

— Я не был бы столь категоричен, сэр, — произнес Ребус, направляясь к двери. Взявшись за ручку, он остановился. — Мне было бы очень интересно узнать, кто действительно получит его состояние, — когда вы выясните это, разумеется.

Лэньон промолчал. Ребус открыл дверь, закрыл ее за собой и, дойдя до площадки, некоторое время постоял, глубоко дыша. Спектакль почти удался, подумал он. Он заслужил как минимум еще один стакан. И выпьет его в память о Джеймсе Карью.

Работа няньки не была его призванием, но, в сущности, с самого начала вечера он знал, что этим кончится.

Пока Ребус наспех прощался на пороге с Сайко, Томми Маккол уже распевал марш регбистов на заднем сиденье его машины. Хозяйка даже выдавила из себя улыбку. В конце концов, увозя разбушевавшегося пьяницу, он делал ей одолжение.

— Я арестован, Джон? — промычал Маккол, прервав пение.

— Нет, только, ради Христа, заткнитесь!

Ребус сел за руль и включил зажигание. Потом обернулся в последний раз и заметил, что к Сайко присоединился Лэньон. Она, вероятно, описывала ему события; он кивал головой. После их столкновения в библиотеке Ребус увидел его в первый раз за вечер. Он отпустил ручной тормоз и выехал со стоянки.

— Здесь налево, потом направо.

Томми Маккол выпил очень много, но ориентации как будто не потерял. У Ребуса было странное чувство…

— До самого конца улицы, последний дом на углу.

— Но ведь вы живете не здесь, — возразил Ребус.

— Совершенно верно, инспектор. Здесь живет мой брат Тони. Я думал, мы заглянем к нему на рюмочку.

— Послушайте, Томми, разве можно…

— Ерунда. Он будет счастлив меня видеть.

Остановившись перед домом, Ребус с облегчением увидел, что окна гостиной Тони Маккола еще горят.

Томми вдруг навалился сзади и нажал на клаксон. Тишину ночи прорезал пронзительный гудок. Ребус оттолкнул его руку, и Томми обвалился обратно на сиденье, но сигнал был послан. Шторы гостиной раздвинулись, и через минуту из боковой двери появился Тони Маккол, нервно оглядывающийся назад. Ребус опустил стекло.

— Джон? — встревожился Тони Маккол. — Что случилось?

Прежде чем Ребус успел объяснить, Томми уже вылез из машины и облапил брата.

— Это я виноват, Тони. Это все я. Я просто захотел тебя повидать, понимаешь? Прости нас, пожалуйста.

Тони Маккол все понял, бросил на Ребуса взгляд, говоривший «Я знаю, что ты ни при чем», и обернулся к брату.

— Я очень тронут, Томми. Сколько лет, сколько зим. Пойдем в дом.

Томми Маккол повернулся к Ребусу.

— Ну, что я говорил? В доме Тони мне всегда рады. Всег-да!

— Пойдем, Джон, — пригласил Тони.

Ребус неохотно кивнул.

Тони провел их через холл в гостиную. Мягкий пушистый ковер, мебель как на выставке. Ребус боялся садиться, опасаясь примять одну из взбитых подушечек. Зато Томми с ходу рухнул в кресло.

— А где же малыши? — прогремел он.

— В постели, — тихо ответил Тони.

— Ну так разбуди их. Скажи, приехал дядя Томми.

Тони не обращал внимания на брата.

— Пойду поставлю чайник, — сказал он.

Глаза у Томми уже слипались, руки бессильно лежали на подлокотниках кресла. Пока Тони хлопотал на кухне, Ребус осмотрел комнату.

На каминной полке, на открытых полочках мебельной стенки, на кофейном столике — маленькие гипсовые фигурки, стеклянные статуэтки, сувениры, привезенные из летних поездок. Спинка и ручки дивана и кресел закрыты чехлом. Комната производила впечатление загроможденной и неуютной, расслабиться здесь было невозможно. Он начинал понимать, почему Тони Маккол бродил в свой выходной день по Пилмьюиру.

В дверь просунулась голова женщины. Тонкие прямые губы, тревожные глаза. Она посмотрела на отяжелевшую фигуру Томми Маккола, потом заметила Ребуса и изобразила подобие улыбки. Дверь открылась немного шире. Рукой она придерживала воротник халата.

— Я Шейла, жена Тони.

— Здравствуйте. Джон Ребус.

Он хотел встать, но она остановила его нервным взмахом руки.

— Да-да, — проговорила она, — Тони рассказывал мне о вас. Вы ведь работаете вместе?

— Да.

Почти не обратив внимания на ответ, она снова перевела взгляд на Томми Маккола и заговорила глухим шепотом:

— Вы только посмотрите на этого преуспевающего братца. Свое дело, большой дом. Вы только посмотрите…

Она была готова начать гневную речь о социальной справедливости, но ее прервал муж, протиснувшийся мимо нее в дверь с подносом в руках.

— Напрасно ты встала, дорогая.

— Как же я могла спать, когда под окнами завыла эта машина? — Она взглянула на поднос. — Ты забыл сахар.

— Я пью без сахара, — пояснил Ребус.

Тони стал разливать чай по двум чашкам.

— Сначала льют молоко, Тони, а потом уже чай, — не унималась она, будто Ребуса здесь и не было.

— От перемены мест слагаемых сумма не меняется, Шейла.

Он протянул чашку Ребусу.

— Спасибо.

Она еще немного постояла, глядя на мужчин, потом провела рукой по халату.

— Ну, ладно. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — отозвался Ребус.

— Не сиди долго, Тони.

— Хорошо.

Отхлебывая чай, они послушали, как она поднялась к себе в спальню. Тони Маккол вздохнул.

— Извини, — сказал он.

— За что? — удивился Ребус. — Если бы двое пьяниц ввалились ко мне в такое время ночи, я встретил бы их такими словами, каких вам лучше не слышать. Она реагировала на редкость спокойно.

— Шейла всегда спокойна. Снаружи.

Ребус кивнул в сторону Томми.

— Что будешь с ним делать?

— Он отлично выспится в кресле.

— Ты в этом уверен? Я могу отвезти его домой, если ты…

— Нет, нет. В конце концов, он мой родной брат. Неужели я не пущу его переночевать в кресле? — Тони взглянул на Томми. — Посмотри на него. Ты не поверишь, какие штуки мы с ним откалывали в детстве. Всех соседей держали в страхе. Разводили костры, били окна футбольным мячом, стучали в двери и удирали… Отчаянной мы были парочкой. А теперь я вижу его, только когда он в таком состоянии.

— Ты хочешь сказать, это не первый раз?

— Да, второй или третий. Приезжает на такси, валится в кресло. А утром не понимает, куда попал. Завтракает, сует детям по нескольку фунтов, и исчезает. Никогда не звонит, не приходит в гости. А потом опять ночное такси и гудок под окнами.

— Я не знал.

— Да зря я тебе все это рассказываю. Мои проблемы…

— Почему же? Рассказывай, пожалуйста.

Но Тони Маккол не хотел продолжать тему.

— Как тебе эта комната? — спросил он.

— Красиво, — соврал Ребус. — Видно, что потрачено много усилий.

— Ну да, — недоверчиво отозвался Маккол. — И денег. Видишь эти стеклянные побрякушки? Ты представить себе не можешь, сколько они стоят.

— Неужели?

Теперь Маккол осматривал комнату так, словно гость был он.

— Добро пожаловать в мою жизнь. Только, кажется, я предпочел бы одну из наших камер.

Он встал, подошел к креслу Томми и опустился на корточки перед братом, один глаз которого остался приоткрыт.

— Скотина, — прошептал Тони Маккол. — Скотина, скотина.

И опустил голову, чтобы спрятать слезы.

Пока Ребус проехал четыре мили до Марчмонта, уже начало светать. Он остановился у круглосуточной булочной-пекарни и купил свежих булочек и охлажденного молока. В это время суток он любил город, его тихие улицы больше всего. Он не переставал удивляться, до чего люди не умеют быть довольными своей участью. «У меня есть все, о чем я мечтал, и этого мало». Сам он мечтал только о том, чтобы поспать, и на этот раз на кровати, а не в кресле. Он снова и снова вспоминал гостиную Маккола: отключившийся Томми Маккол со стекающей на подбородок слюной — и плачущий перед ним на корточках Тони Маккол. Наверное, это страшно — иметь брата. Он твой соперник на всю жизнь — и ты не можешь ненавидеть его, не ненавидя в то же время себя. Еще он вспоминал Малькольма Лэньона в его кабинете, Сайко у дверей, мертвого Джеймса Карью на кровати, забинтованное лицо Нелл Стэплтон, покрытую синяками грудь Ронни Макгрэта, старого Вандерхайда с его невидящими глазами, страх в глазах Кэлума Маккэлума, Трейси с маленькими сжатыми кулачками…

«Если мой грех велик, то столь же велики и мои страдания» [6] .

Карью ведь украл у кого-то эту строчку. У кого? Какая тебе разница, Джон? Хочешь нащупать еще одну ниточку? Те, что у тебя есть, и так уже сплелись в мертвый узел. Отдохни и забудь.

Одно он знал наверняка: ночью его ждут кошмары.