Зиккурат Максимов Юрий

Встреча

Вторая часть

Тот, кто верит

Первые дни заточения тюрьма казалась необъятной.

Но по мере знакомства с ней пространство сужалось в уме, обретая четкие очертания. Узкий серый коридор, куда выходила дверь его камеры, в оба конца расходился другими рукавами-коридорами. В них были дома тюремщиков, по три с каждой стороны. Затем «рукава» вливались в еще один коридор, где были двери в нужник, потом в комнату-с-дождем и еще в длинный зал с диковинными растениями. Тут Магану нравилось больше всего. Единственное место, которое напоминало о доме, душистых деревьях и травах в садах. Единственное место, где здешний мертвый запах почти не ощущался.

На второй день его пытали. Заставили влезть на высокую постель. Как только он влез, сверху захлопнулась крышка. Постель превратилась в ящик. А потом все загудело, затряслось, и дышать стало тяжело. Магану стучал по стенкам, плакал, умолял выпустить, но тщетно. Мучение продолжалось много ушев. Когда же наконец утихло, и крышка открылась, он свалился на пол и задрожал.

Энмеркар говорил, что с ним делали то же самое.

Потом их познакомили с тюремщиками. Все они были ужасно уродливы и вид имели самый злобный.

Длинный белый тюремщик с огненной шерстью источал ядовитый, удушающий запах. Магану называл его про себя Бледной Вонючкой. Был еще один белый, но пониже, жирнее, и шерсть у него росла не только вверху головы, но почти по всему лицу, как у дваров. Прозвище для него подвернулось быстро – Волосатое Пузо. Глаза и уши у тюремщиков были безобразно маленькие – глазенки и ушки. Но у третьего, желтолицего, глаза оказались вдобавок вытянутыми! А при встрече он всегда кривил губы в ухмылке… Желтая Рожа!

А четвертого, самого главного тюремщика, Магану почему-то отчаянно боялся. Красный, высокий, с длинной черной гривой и уверенными движениями воина… Он пока еще не сделал Магану ничего плохого, но было ясно: если захочет сделать – мало не покажется. Даже в мыслях мальчик опасался дать ему кличку и постарался честно запомнить настоящее имя – Тесипу. И впредь избегал попадаться красному на глаза.

Из тюремщиков только Волосатое Пузо мог худо-бедно изъясняться на нормальном языке. Желтая Рожа говорил при встрече лишь одно слово: «Засуй!». Полоумный. Остальные хрюкали на своем варварском наречии.

Кроме этих «землян», как их называл Энмеркар, в тюрьме был еще кто-то. Магану заметил однажды на другом конце коридора промелькнувший силуэт тонкого существа с руками и ногами, как палки.

Но выходить наружу удавалось нечасто, только когда Волосатое Пузо позволял. Остальное время приходилось сидеть взаперти. Этот же тюремщик приносил еду, довольно мерзкого вида, как и все здесь. Почти всегда она была мокрая, намоченная или политая какой-то гадостью. Никогда не бывало лепешек или броженого молока, да хотя бы горстки фиников.

С Энмеркаром они виделись редко, а поговорить удавалось еще реже. Почти всегда рядом стоял Волосатое Пузо, а при тюремщике какой разговор? Как ни странно, Энмеркару здесь нравилось. Поначалу Магану был уверен, что друг говорит это, чтобы задобрить Волосатое Пузо, иногда и сам поддакивал – кто знает, каким издевательствам их могли бы подвергнуть без таких речей? Но однажды им случилось остаться наедине, и Магану опять услышал от Энмеркара, как тут интересно и здорово.

– Ты шутишь? – изумился Магану.

– Нет. – Друг выглядел столь же удивленным. – Ты разве ничего не помнишь?

А что помнить?

Был Зов. И страх. Обреченность. Отчаянная попытка оттянуть неизбежное. Сколько он выдержал без сна? Три, четыре дня? А затем вязкая дрема взяла свое и Магану погрузился в тесное, сумрачное место с гнилым воздухом и серыми, злыми пятнами. Пятна мучили нестерпимо. От него чего-то требовали, он уже не помнил, что именно… Казалось, это не кончится никогда. А потом – вспышка. Он открыл глаза в саду под старым деревом. Стояло утро. Рядом сидел Энмеркар, держал его за руку и улыбался, а справа нависал Волосатое Пузо с бутылкой в руках.

Сначала-то он, дурак, радовался. Пока бежал домой между огромных семиярусных башен, даже не обращал внимания на косые взгляды прохожих. Но дома, от отца и матери… Они смотрели на него, как на чужого! Ничего не отвечали. Потом пришел командир Нарам-суэн. Только тогда отец протянул статуэтку Гун и сказал наставление. Всего три слова:

– Храни нашу веру.

Командир увел мальчика из родительского дома. Вдвоем они вышли на улицу. Летатель Нарам-суэна поднял их в воздух, открывая привычную панораму города. Только в этот раз что-то было не так. В городской стене зияли две безобразные дыры. На желтых плитах перед ними темнели пятна. Внешнее поле было изуродовано черными рытвинами, всюду валялись рваные металлические листы. А вдалеке синела вытянутая коробка.

– Что это? – Магану стало не по себе. – Что случилось?

– Машины пришельцев напали на нас, – ответил командир. – Не сами они. Машины, как у дваров. Бросали огонь. Был бой.

– Бой? Мы победили?

– Мы проиграли.

– Почему?

– Они несут с собой то, что сломает нашу жизнь. То, после чего мы уже не будем такими, как теперь. Мы попросили их улететь обратно. И никогда не возвращаться. Скоро они покинут нас.

Стены города остались позади. Внизу потянулось обожженное поле. Огромная темно-синяя коробка впереди росла все больше.

– Зачем мы туда летим?

– Ты отправишься вместе с ними.

– Как? Почему? Я не хочу!

– Ты не можешь больше находиться здесь после того, что они сделали с тобой.

– Что? Что они сделали?

Нарам-суэн не ответил. Больше он вообще не сказал мальчику ни слова.

Перепрыгнув через труп, выбегаю в коридор. По правую руку – золотые шары-светильники на узорчатых обоях, по левую – коричневые двери с номерками. Топот снизу, от лестницы. Ну конечно, выстрелы услышали… Поднимаю руку с зажатой «береттой», тычу промасленным стволом перед собой. Сейчас, да. Секунда.

Из-за угла выныривает «хран» со стволом на изготовку, оборачивается, тянет руку – нет, опоздал ты, парень. Дважды жму на спусковой крючок. Рукоятка дважды отдается в стиснутой ладони.

Мотнув головой, легавый валится навзничь. По голубой рубашке на груди расплываются два пятна. Топот с лестницы сильнее. Крики снизу.

Ввалились сразу трое в голубых рубашках. Загрохотали выстрелы – палят на бегу. Справа от меня плафон разлетелся вдребезги. Двигаю стволом, жму на спуск. Дуфф! – седой споткнулся, поймав пулю брюхом. Дуфф-дуфф! – голова брюнета взрывается красным облаком, тело, крутанувшись, валится на бок. Третий, скуластый, уже близко… Дуфф! Мимо! Отскочил, собака… вскинул руку, шмальнул… Удар! Левое плечо обожгло, делаю шаг назад. Дергаю стволом, направляя в корпус… Дуфф! Вот и все, отпрыгался, скуластый. Сползает по стене, замазывая кровью изумрудные обои.

Ну надо же, зацепил! Осматриваю плечо. По рукаву стекает кровь, капая на гостиничный ковер. Щиплет, зараза. Придется таблетку глотать. Но сначала обойму заменю. Левая рука слабеет, еле хватило сил подцепить непослушными пальцами рычажок, и готово: пустая обойма послушно ухнула под ноги. Теперь той же левой надо нащупать в кармане новую, вытащить брусок и вставить, прихлопнув ладонью. Порядок! Эге, что это у нас тут? Старичок легавый шевелится, одной пятерней брюхо пробитое держит, второй по ковру шарит, ствол оброненный ищет. Шагаю к нему, прищурившись. Ноздри щекочет резкий запах пороха. Ну и кровищи же от этих ребят натекло… Как бы не поскользнуться!

Седой «хран» почти достал до рукоятки, но – не повезло. Я поднял раньше, сунул себе в карман. Не помешает, а то уже последняя обойма осталась. А в здании еще с десяток легавых будет. Старик, корчась у моих ног, трясет искаженным от боли лицом…

Сзади скрипнула дверь. Оборачиваюсь, поднимая пистолет. Тетка из номера выбежала. Несется, как полоумная, к двери, голые плечи блестят, выступая из вечернего платья. Да, в таком не шибко побегаешь. Дуфф! Красиво упала. Прям как в балете. Дура. Сидела бы себе в номере, жива б осталась. Гляди-ка, встает на четвереньки! Во сила! Дуфф! Так-то лучше. А ты что тут хрипишь, легавый? Ладно, старик, не мучайся. Дуфф!

Теперь таблетку надо. Весь рукав уже мокрый, пальцы на левой руке немеют. Где тут у нас пузырек? Нашел! Левую руку поднять не могу, приходится помогать правой, которая ствол держит. Глотаю, горькая пилюля еле пролезает в пересохшее горло. Эй, да что это? Опять ползет! Ну, тетка. Придется подойти. Пыхтит, хнычет, локотками в кровянке елозит… Кстати, молоденькая. Оставил бы тебя, шатеночка, да ведь не туда ты ползешь. Оставлял уже, знаю. За легавыми. В номере надо было сидеть, милая. Давай-ка свой затылочек… Дуфф!

Сзади, от лестницы, топот. Оборачиваюсь. Новый охранник. Успеваю увидеть вспышку из его ствола. Мир взрывается белым. Медленно, словно в рапиде, падает мое тело с дыркой во лбу. Удачный выстрел, каналья!

Стоп-кадр.

«Вы убиты».

Выползает меню: «подсчет тел», «новая миссия», «примерочная», «выход». Жму на «выход».

Надоело.

Картинка тускнеет, обращаясь в густую тьму, какая бывает, когда ночью плотно зажмуришься. Жжение в плече «отключается», вот уже совсем его нет. Теперь можно схватить нечувствующими руками щитки с обеих сторон от скул и стянуть виртошлем. Щурюсь на яркий свет, отраженный от бежевых стен каморки. Костюм дезактивирован, можно снимать. Черная пористая хламида в червях-проводках с шумом оседает у моих ног. Аккуратно складываю, застегиваю, вешаю на стену. Протираю изнутри шлем, прежде чем поставить на полочку. Пусть все равно кроме меня сюда больше никто не ходит после Агана, но порядок есть порядок.

Теперь можно влезть в свой комбинезон. Неторопливо застегнуться. Вид голых стен виртокамеры дает сильный контраст с богатством виртуальных интерьеров и пейзажей. Надо бы картинки, что ли, повесить какие-нибудь, а то совсем тоскливо. Раньше, при Мусе, о таком и думать было глупо. А теперь… посмотрим.

Открываю люк и вздрагиваю от неожиданности. Прямо у выхода стоит бритый лупоглазый пацаненок, из этих мелких, что мы забрали с Агана. Никак не научусь отличать их друг от друга. Один дикий, а второй вроде вменяемый, с ним все Вася возится… Даже имена не могу запомнить.

– Ну привет.

Молчит. И смотрит. Да не на меня, а мне за спину, в виртокамеру.

– Что, нравится? Хочешь попробовать, а? – смеюсь и показываю на костюм.

Мальчишка убегает. Да, дикарь. Не стоило бы Тези Ябубу разрешать ему бегать где вздумается. Сангнхит, он и есть сангнхит, хоть и мелкий. Им доверять нельзя. Впрочем, я никогда особенно хорошо с детьми не ладил. Даже с нашими, земными.

Верное решение пришло стремительно. А все благодаря оплошности Волосатого Пуза – тот забыл закрыть дверь, когда принес утреннюю еду.

Прежде чем уйти, тюремщик, как и прежде, пытался заговорить с ним, но Магану отмалчивался, сидя на полу, и даже не глядел на толстого уродца. Тот, кажется, звал его днем пообедать вместе с тюремщиками. Ага, нашел дурака.

Наконец толстяк ушел, Магану принялся за еду – на этот раз были противные зеленые стручки с бурой мокротой. Отведав, мальчик брезгливо отставил миску и с ненавистью посмотрел на закрытую дверь.

Тут он и заметил, что дверь в этот раз осталась открыта! Магану выглянул наружу. Коридор был пуст. Он осторожно выбрался, посмотрел в ту и другую сторону. Никого. Наверное, впервые с отлета мальчик улыбнулся, а глаза сверкнули хитринкой.

Магану юркнул обратно в комнату-«нору», схватил с пола одеяло, взвалил на плечи и, выйдя из камеры, потащил по коридору. Быстрее, пока не заметили!

В саду никого не было. Как и неделю назад, когда Волосатое Пузо показывал им это место. Мальчик сбросил одеяло на пол, а сам пролез через кусты, торчащие из темно-коричневых горшков. Внутри, в зарослях, действительно нашлось укромное местечко для «гнездышка». Всего делов-то вышло – протащить сюда одеяло и постелить с того краю, где горшки сходятся полукругом. Лучше и не придумаешь!

Магану был очень доволен собой. А потом вспомнил про миску с едой, оставленную в норе. Поразмыслив, решил вернуться за ней, хотя это и казалось опасным.

Когда он проходил по коридору, неожиданно приоткрылась часть стены в том месте, которое толстый тюремщик им раньше не показывал. Любопытство заставило остановиться.

Дверь отъехала в сторону и Магану увидел маленькую комнатку, и Бледного Вонючку, стоящего в проходе. За его спиной на стене висел диковинный черный костюм в рост человека. Долговязый тюремщик покачал головой и, вытянув губы, что-то угрожающе пророкотал.

Магану драпанул прямо в сад и забился в заросли. Оставалось только пожалеть еще раз о забытом в норе завтраке. Конечно, можно снова попытаться сходить за ним, но теперь это казалось втройне опасным. Наверняка Бледная Вонючка рассказал про него. И теперь тюремщики поджидают его снаружи, только высунешься – сразу схватят!

Поначалу мальчик решил не рисковать, однако несколько ушев спустя потягивание в желудке заставило колебаться, ну а когда живот тоскливо заурчал, пришлось все-таки выбраться из зарослей. Вкус недоеденных зеленых стручков казался теперь не просто приятным – манящим.

Однако – вот досада! – стоило выйти в проход между стенкой и кустами, как в сад из коридора вошел Волосатое Пузо. Он тут же заметил Магану, позвал по имени и двинулся к нему.

Мальчик побежал прочь, по проходу, и, обежав угол, остановился с той стороны, чтобы не видеть тюремщика. Тот, конечно же, зашаркал следом, не переставая бормотать свои глупости.

Но Магану не слушал и не отвечал, а просто переходил из конца в конец и обходил кусты, стараясь, чтобы заросли загораживали его. Так они играли в догонялки не меньше двух ушев, все это время Волосатое Пузо выкликал мальчика по имени и просил поговорить. Наконец, он устал и сдался.

– Хорошо. Я ухожу, – сообщил он с той стороны.

И ушел. На самом деле. Еще пару ушев Магану был настороже, вслушиваясь в тишину и ожидая подвоха. Тюремщик запросто мог вернуться со своими друзьями. Тогда пришлось бы туго. От четверых побегать будет непросто. Однако тюремщики не пришли.

Волосатое Пузо поступил хитрее.

Некто спросил авву Антония: что мне нужно соблюдать, чтобы угодить Богу? Старец сказал в ответ: соблюдай, что заповедаю тебе. Куда бы ты ни ходил, всегда имей Бога пред очами своими; что бы ты ни делал, имей на это основание в Божественном Писании, и в каком бы месте ни находился, не скоро отходи оттуда. Соблюдай сии три заповеди и спасешься.

Ну и что все это значит? Иметь Бога перед своими очами? Поди разбери. Вася-то, пожалуй, и сам не ответит. Откуда ему знать. Ну да, крестились мы тогда, по факту. Судорожно, ни о чем не размышляя, как тонущий в море хватается за первое попавшее бревно. Да, тогда это было нужно. Признаю. Помогло.

А теперь что? Оказались на этом бревне посреди бескрайнего моря. Что делать дальше – не знаем. Куда плыть, грести – тоже не знаем. Трепыхается каждый, как ему вздумается. Вася всех парит самообразованием. Читай, мол, читай. Ну и читаем помаленьку. Да толку мало. По крайней мере для меня. Начал Ветхий Завет – увяз в этих древнееврейских именах и списках. Местами интересно, а в толк не возьму – какое отношение это все имеет ко мне? Решил с другого конца подойти – откопал в литбазе катехизис, чтобы сразу разобраться что к чему. Вроде кое-что прояснилось, но, Боже, как все сухо, дебри силлогизмов, удушье схоластики. По полочкам разложено, как в препараторской. Подробно и бездушно.

Подозреваю, что эти общие схемы и формулировки имеют к настоящему христианству такое же отношение, как карта морского побережья – к самому морю. Немудрено остаться равнодушным, глядя на карту. На карте море – просто пятно, закрашенное синим. Зрелище, скажем прямо, мало впечатляющее. А вот если созерцать море, стоя на берегу… А если еще искупаться… Эх!

Но совсем погрузиться в духовную жизнь, как она описана, – это мне пока рановато. Однако ощутить, что такая жизнь действительно есть, все-таки удалось. Благодаря «Патерику». Эта книга стала для меня окном в тот особый мир, где слова и схемы христианства обретают плоть и кровь, становятся жизнью…

С потолка, из динамиков загудели органные переливы. Токката. Творение покойного Мусы по-прежнему приглашает на обед. Надо, как обычно, выждать. Пять минут. Ровно. Тези Ябубу и Сунь смирились с тем, что Вася взял на себя роль жреца и теперь перед каждым завтраком, обедом и ужином торжественно бубнит «Отче наш» на славянском. А меня бесит от этой показухи. Раз уж на то пошло, почему я не могу сам прочитать «Vaterunser» про себя и на родном языке?

Больше пяти минут лучше не задерживаться. Иначе роботы притащат пищевой контейнер ко мне в каюту, а это уже последнее дело. Параноидальный сепаратизм. Муса с этого начал – и вот, теперь везем его домой в холодильной камере. Точнее, его тело. А сам Муса сейчас где-нибудь в потустороннем мире, жарится небось на сковородке, атеист несчастный. Кажется, так мне теперь полагается думать, да? Ох уж этот фанатизм…

Ладно, пора выходить. Как устал я от всего. Тошнотворно-серые стены, знакомые до боли, до смертной скуки повороты, трижды постылый интерьер… Кажется, я мог бы с закрытыми глазами обойти вдоль и поперек всю жилчасть, отведенную нам среди этой несущейся в межзвездной пустоте железяки.

Но отбиваться от коллектива нельзя, как бы ни обрыдли эти «родные лица». Вон, даже Сунь на обеды ходит, хотя и стал в последнее время жутко нелюдимым. Словно подменили его после Агана. Впрочем, то же можно и про всех сказать. И про меня. Да, это было действительно событие. То, что делит жизнь на «до» и «после». Выбило из колеи капитально. Так, что на старые рельсы уже не вернуться, а новых еще не нашел. Может, оттого у меня и депрессия? Точнее, уныние, так теперь нужно говорить?

Ладно, вот уже кают-компания. Толкаю люк. На стенах застыла еще с Агана старая вариация декоратора – кресты и полустертые очертания икон. Четыре фигуры за круглым столом – «родные лица» плюс сангнхитский детеныш. В кресле Мусы. Нашли, куда посадить!

Натягиваю улыбку, выдавливаю:

– Приветец!

Сунь улыбнулся и молча кивнул. Вася смерил учительским взглядом с толикой укоризны:

– Здравствуй, Зеберг!

– Привет. – Сосредоточенный Тези Ябубу даже не глянул на меня.

Сидят все вместе, но каждый погружен в себя. Мысленно каждый в своем мире.

Обойдя стол, я, как обычно, сел рядом с Сунем – он раздражает меньше всех. Один из пары механических болванов, дежуривших у двери, тут же, цокая, подошел и плюхнул передо мной пластиковую ванночку и квадратный пакет сока. Отогнув горячую фольгу, я уставился на темно-зеленую массу.

– Эй. А где мясо, которое я заказывал?

– Сегодня начался Рождественский пост, – сообщил Вася, он сидел как раз напротив меня. – Поэтому мы перешли на овощное меню.

– Это ты сам решил?

– Решение было принято единогласно на общем собрании команды и утверждено исполняющим обязанности капитана.

– Что-то я не помню никакого собрания.

– Ты не пришел. Обсуждение состоялось пять минут назад.

– Слушай, Вася, ты эти штучки брось! Собрания не устраиваются за пять минут до обеда. Ты знал, что я всегда прихожу позже, и намеренно проигнорировал меня. А Суня ты спрашивал? И он тебе ответил?

– Он не возражал.

– В самом деле? Сунь, старина, ты не возражаешь, если мы все будем есть мясо? Слышите – он не возражает! А не возражаешь, если мы обяжем Васю есть мясо круглые сутки? Опять не возражает! Итак, уже половина команды за мясо, Тези Ябубу, ты как?

– Клаус, прошу тебя, успокойся. Это моя вина, я должен был согласовать с тобой…

– Нет, это не твоя вина. Это вина кое-кого другого, кто в последнее время повадился все за всех решать. Хотя в отличие от тебя, он даже не исполняющий обязанности капитана.

– Зеберг, дело не во мне и не в том, что я хочу. Я тоже терпеть не могу овощей. Но мы вошли в определенную систему координат, если угодно. Все, кто здесь. И ты тоже. Нельзя только получать, надо и самому кое-что делать. Любишь кататься – люби и саночки возить. Раз мы вошли, то должны соблюдать все, что предписано правилами. Даже если пока что их не понимаем. Иначе то, что произошло на Агане, может повториться снова…

– Не надо меня шантажировать, Софронов! То, что случилось на Агане, не дает тебе права решать, что мне есть, а что нет. Ты слишком много на себя берешь. Возомнил себя пророком, патриархом, пастырем судеб… Навязываешь всем свои молитвы, книги, теперь пост… Позволь я кое-что напомню. Это не ты нас спас. Не ты нас вытащил оттуда. Ты послужил лишь орудием. И тебя самого вытащили вместе с нами.

– Зеберг, это просто пост. Ничего страшного в нем нет. Почему бы не поменять рацион, отказавшись на полтора месяца от пищи животного происхождения?

Я взревел:

– У нас нет пищи животного происхождения! Ты что, совсем зачитался? Здесь нет мяса, нет молока, нет яиц, а есть стандартная химическая биомасса, которую автоповар преобразует, используя красители, ароматизаторы и вкусовые добавки! Эти «овощи» сделаны из того же самого, что и «мясо»!

Он развел руками:

– Ну так тем более почему бы тогда не поесть овощей? К чему столько шума из-за конфигурации ароматизаторов?

Я вскочил и откинул пищевой контейнер, расплескав зеленую жижу по столу.

– Вася, ты никого не слышишь, кроме себя. Я буду есть только то, что я заказал из стандартного меню, и отныне – только у себя в каюте. Aufwiedersehen.

В сад пришел Энмеркар. Сначала Магану обрадовался другу. Показал «гнездышко» в зарослях, похвастался:

– Теперь я буду жить здесь.

– Почему?

– Тут растения живые. И воздух другой, с запахами. Ну, понюхай. Чуешь? А там все мертвое. И маленькое. И выйти нельзя никуда, только когда отопрут тюремщики.

– Да там все просто открывается. Давай я тебя научу!

– Не хочу. Все равно туда не вернусь. Буду здесь жить. И ты тоже оставайся. Тут интереснее.

– Да ну… – Энмеркар выпятил нижнюю губу, оглядываясь. – Земля какая-то повсюду, листья, грязь.

С потолка зазвучала музыка.

– Пора есть. Пойдем со мной!

– В их трапезную? Нетушки. Ни за что. Не буду есть с тюремщиками за одним столом!

– А где же ты возьмешь еду?

– Нигде! – Вообще-то Магану рассчитывал, что Энмеркар с ним будет делиться, и не на шутку обиделся, заметив, что другу даже не пришло это в голову.

– Не говори глупостей, они не злые, пойдем я тебя познакомлю с Васи-аном!

– Я уже знаком с ним. Он просто толстый дурак.

– Не обзывай его! Васи-ан классный и знает кучу интересных штук, а еще у него есть двигающиеся картинки, ты такого в жизни не видел!

Магану нахмурился, неожиданно догадавшись.

– Это он тебя ко мне прислал, верно?

– Не прислал, а попросил прийти и поговорить.

– Значит, ты теперь у него на побегушках?

– Ну хватит уже этой ерунды, – поморщился Энмеркар. – Я пришел потому, что хотел. Пойдем есть!

– Ах вот ты как, – хмуро покивал Магану. – Сам иди прислуживать своему господину Волосатое Пузо!

Энмеркар поджал губы и процедил:

– Между прочим, он не толще твоего отца.

– А ну повтори, что ты сказал про моего отца? – Магану сжал кулаки.

– То же, что ты сказал про моего спасителя! Нашего спасителя!

– Спаситель, который украл нас из дома!

– Никто нас не крал! Они сами сказали…

– Не хочу тебя слушать! Предатель!

– Мне надоело с тобой препираться. – Энмеркар отступил из зарослей, по пути чуть не споткнувшись о горшки. – Дурацкий горшок! Я иду на обед. Если хочешь быть дураком, оставайся здесь и злись, сколько влезет!

И мальчик решительно зашагал по проходу. А Магану проводил его хмурым взглядом. В дверях Энмеркар остановился и, повернувшись, крикнул:

– Голодным дураком!

И убежал в коридор. Магану плюнул ему вослед.

А потом забрался поглубже в куцые заросли, в свое «гнездышко».

Сидел и думал, каким же все-таки мерзким оказался Энмеркар. А еще друг, называется! Лучше уж без таких друзей!

Проходил уш за ушем и голод все сильнее давал о себе знать. В какой-то момент Магану стало так жалко себя, одинокого, заброшенного и голодного, от которого все отвернулись, что он чуть было не заплакал.

Но тут со стороны двери послышалось цоканье размеренных шагов. Мальчик насторожился и забрался глубже. Что-то необычное было в этих шагах. Магану осторожно выглянул наружу, к левому проходу. И увидел, как к нему направляется тонконогое, тонкорукое чудище с узкой неживой головой. Магану юркнул обратно. Шаги приближались. Когда они зазвучали совсем рядом, почти напротив, мальчик рванулся в противоположную сторону, стараясь не шуметь, раздвигая листья, что хлестали по рукам и щекам. Остановился, прислушиваясь. С той стороны чудище так же размеренно затопало к нему. Магану осторожно выбрался наружу. Теперь, когда оно сунется в заросли, его там не будет.

Но оно может догадаться пройти насквозь!

Мальчик осторожно, на цыпочках, засеменил к дальнему углу по проходу, прислушиваясь к шагам. Зашуршали листья – видно, и впрямь это чудище ищет его. Все ясно. Энмеркар наябедничал Волосатому Пузу и тот послал чудовище поймать его и… что? Запереть в «норе», конечно!

Вредный Энмеркар!

Придется опять побегать. Может, фокус с Волосатым Пузом удастся повторить, и узкоголовое существо тоже устанет за ним гоняться.

Пятясь и не спуская глаз с прохода (вот-вот из листьев выскочит этот тонконогий!), Магану отошел в угол и здесь наткнулся плечом на что-то горячее. Оглянувшись, вскрикнул и отпрянул к стене – прямо перед ним молча стояло чудище, державшее в руке горячий серый брусок.

Магану замер. Чудище тоже не двигалось. Потом заговорило с неприятным мертвым оттенком:

– Здравствуйте, господин Магану! Не бойтесь меня. Я слуга. Я принес вам еду. Пожалуйста, не забудьте съесть это. Питание необходимо для вас.

После этих слов чудище аккуратно поставило брусок на пол, подцепило посередине и раскрыло его, как маленькую шкатулку. Внутри оказались коричневые шарики в красном соусе. Ноздрей коснулся аппетитный запах. Узкий молча развернулся и вышел в левый проход, было слышно, как размеренно стучат шаги, все тише, пока совсем не затихли в коридоре.

Сначала Магану не решался брать еду из шкатулочки (мало ли какую хитрость задумали тюремщики!), но полтора уша спустя сдался. Уж слишком вкусно пахло, да и в животе урчало. Мясные шарики оказались очень вкусными и даже сладкий соус их не испортил. Мальчик с наслаждением дожевал последний, пожалел, что так мало принес этот странный раб, и вытер перепачканные в соусе пальцы о стену – что поделать, тюремщики настолько дикие, что не имеют даже умывальных шаров!

«Теперь мне Энмеркар и вовсе не нужен, – подумал Магану, усаживаясь между густыми пучками разлапистых листьев. – Пусть общается с этими волосатыми дураками!»

Зачем этот русский делает из меня какого-то бунтаря? Будто я все отвергаю, и специально всем перечу. Восстаю на «светлое, доброе, вечное». Нет! Это он меня ставит в такие условия! А на самом деле мне вполне интересно. Я чувствую в христианстве что-то настоящее. Поговорить бы с кем-нибудь по душам…

Но только не с этим самодовольным русским увальнем! Тези Ябубу тоже ничего не знает, а Сунь и вовсе молчит, будто камней в рот набрал.

Эх, вот если бы встретить человека вроде аввы Пимена или аввы Антония из древнего патерика… Но они все, наверное, остались в древности да в книгах.

На «Арксе»-то уж точно нет.

Заняться решительно нечем. Рифмоплетство опостылело. Промахнулся я с выбором хобби. А ведь Хорнекен еще на Земле предупреждал!

Предполагалось, что на обратном пути я буду выше крыши завален работой с данными, полученными на Агане. Да, насканировано там до кучи, комп до сих пор еще что-то обрабатывает… Даже не хочу знать что. Раз в неделю проверяю очередность заданий и корректирую, если в том есть нужда. Но вникать, копаться – увольте.

Как-то, разбирая материалы, наткнулся на детальное сканирование Дома Молчания. Проглядел его, ярус за ярусом, в трехмерной модели. Верхняя коробка, с двумя стелами повернутыми под прямым углом друг к другу. Дальше вниз – коридор с нишами и статуэтками. Еще ниже – жилые помещения, а посередине – большой бассейн. Следующий уровень – огромный зал, разделенный рядами колонн и столами. Видимо, общая трапезная. Под ней – тюремный ярус. Еще бы не узнать этот коридор с камерами!

Ну а в самом низу тянулись комнаты, разделенные стеллажами, на которых аккуратными рядами лежали трубочки, шарики. Что-то дернуло меня увеличить детализацию, и когда пропорции на экране выросли, до меня дошло, что шарики – это человеческие черепа, а палочки – кости.

Охватило чувство гадливости, страха и непонятного любопытства. Вспомнил, что где-то уже попадались на глаза такие палочки. Только что. Просмотрев чуть выше по ярусам, я нашел и… Решил позвать Софронова.

Когда он пришел, то важно кивал, глядя на монитор, и вещал про то, что человеческие жертвоприношения почти всегда сопровождаются каннибализмом в той или иной форме, да еще про смысл этой мерзости. Откуда только понабрался всего. Короче, сангнхиты оказались еще мерзее, чем я думал. Хотя вроде бы дальше уже некуда – ан нет! На тебе! Целый могильник! С запасами на кухне.

После того открытия, да еще и лекции Софронова, я зарекся влезать в материалы сканирования. Очередь буду проверять – и довольно. Неизвестно еще, какая гадость будет потом сниться. Вот вам и «развитая цивилизация». Больше и не сунусь. Мало ли?

Пусть земные ребятки пачкаются. А с меня хватит. И никто меня не заставит вернуться к этому. Хотя… Муса бы мог. Да и Тези Ябубу может. Но не хочет. Видимо, смиряется или думает, что не вправе, или… сам не хочет вспоминать об Агане.

Оттого вот уже месяц я только и делаю, что убиваю время в виртокамере. А безделье развращает, как совершенно верно подметил авва Иоанн или авва… не помню какой.

Но и виртуалка уже сидит в печенках. Как верно заметил Клапье, «праздность утомляет больше, нежели труд». До Агана еще можно было к девочкам ходить, в «веселый пражский дом», а после крещения как-то неловко… хоть виртуалка, а все равно. Гадость. Только раз я туда заглянул, с дробовиком в руках… навел, так сказать, нравственный порядок, хе-хе. Ну и визгу же было… А теперь и стрелять надоело, и рубиться…

Я вдруг поднялся и сел на койке, пораженный резким, как удар кнута, осознанием.