Кот, который любил Брамса (сборник) Браун Лилиан
– Своеобразное чувство юмора. А что она говорит об убийстве Данфилда?
– О господи! Она яростно его ненавидела. Так разошлась, что я испугалась, как бы её не хватил удар.
– Бак оказался единственным, кем она не смогла манипулировать.
Розмари хмыкнула:
– Он обвинил её в том, что она выращивает у себя во дворе марихуану. Представляешь?
– Вполне.
– А об убийстве она сказала: тот, кто играет с огнём, рискует обжечься, а потом употребила очень грубое выражение. Я пришла в ужас.
Квиллер улыбнулся в усы. Он вспомнил, что Розмари очень легко «приходит в ужас».
– Такая милая старая дама, – продолжала Розмари. – Где она набралась подобных слов?
– Вероятно, в Нью-Джерси.
Рассказывать можно было ещё о многом: библиотека из четырёх тысяч переплетенных в кожу и непрочитанных томов; четыре шкафа с экзотическими нарядами тети Фанни; коллекция стаффордширской керамики в комнате для завтрака, предмет зависти трех крупнейших музеев; старинное серебро в столовой…
– Стоп! – воскликнула Розмари, когда они подъехали к индюшачьей ферме, – Пойду посмотрю, нет ли у них разделанной индейки. Тогда я тебе приготовлю её перед отъездом.
Квиллер въехал во двор, остановил машину рядом с неизбежным синим грузовиком.
– Только побыстрей. Уже скоро семь.
Возле рядов птичьих клеток стоял металлический сарай с табличкой на дверях: «Оптовая и розничная продажа». Внутри кто-то ходил.
Розмари влетела в сарай и ровно через две минуты выскочила обратно с объёмистым пакетом в пластиковом мешке. На ней, что называется, лица не было.
– Увези меня отсюда, пока меня не вырвало, – потребовала Розмари; бросив пакет на заднее сиденье, – Вонь там невероятная!
– А почему на индюшачьей ферме должно пахнуть как в розарии?
– Можешь не рассказывать мне о птичниках, – возмутилась Розмари. – Я выросла на ферме. Это что-то совсем другое.
До самого дома она была необычно молчалива.
– Я хочу переодеться до их приезда, – сказала она. – Такое ощущение, что на мне надето что-то красное.
Квиллер протянул ей ключ:
– Иди в дом и переодевайся. Я принесу птицу. Надеюсь, она влезет в холодильник.
Розмари поспешила к дому и вошла на веранду. Через мгновение раздался её отчаянный крик.
– Розмари! Что случилось? – бросился за ней Квиллер»
– Смотри! – показала она на запертую дверь.
С балки веранды свисала веревка, на которой болталось повешенное за шею маленькое животное…
– О боже! – простонал Квиллер. Он почувствовал приступ тошноты. – Это же дикий кролик! – изумлённо произнес он.
– Я сначала подумала, это Юм-Юм.
– Я тоже.
Кто-то застрелил маленького коричневого зверька, из тех, что грызли сосновые шишки около сарая, и сунул в петлю.
– Пройдись по пляжу и успокойся, Розмари, – велел Квиллер. – Я уберу его сам.
«Что это? Угроза? Предупреждение? – размышлял он. – Или просто чья-то дурацкая выходка?» Кто-то, пройдя лесом, поднялся на дюну и вышел на то место, за которым все время наблюдают кошки. Любой, кто захочет тайком подобраться к дому, изберёт именно этот путь.
Он оставил жалкий комочек меха висеть и вошёл в дом с другой стороны. Коко и Юм-Юм в чрезвычайном возбуждении выскочили ему навстречу, Коко рычал, Юм-Юм взвизгивала. Они видели злоумышленника со своего любимого подоконника. Слышали выстрел. Чувствовали присутствие мертвого животного.
– Если бы ты мог говорить! – воскликнул Квиллер, обращаясь к Коко.
Послышался шум приближающегося автомобиля, и Квиллер вышел встречать гостей. Выражение его лица было так серьёзно, что весёлая улыбка Ника тут же исчезла.
– Что-то случилось, мистер Квиллер? – Позвольте Показать вам кое-что, скажу прямо, весьма неприятное.
– Фу! Какая гадкая шутка! – воскликнул Ник. – Лори, иди сюда, посмотри!
Она ахнула:
– Бедный хвостишка! На мгновение мне показалось, что это одна из ваших кошек, мистер Квиллер.
Ник посоветовал позвонить шерифу.
– Где у вас телефон? Я позвоню ему сам. Не трогайте вещественное доказательство.
Пока Ник звонил. Лори, опустившись на четвереньки, мурлыкала над взволнованными сиамцами. Постепенно они стали откликаться на её успокаивающий голос и даже играть золотистыми волосами, которые она носила заплетёнными в две длинные косы и перевязывала синими ленточками.
Розмари подала на стол сырые овощи и йогурт, а Квиллер занялся напитками. Лори предпочла выпить виски.
– Осторожнее, малыш, – предупредил её муж, прикрыв рукой телефонную трубку. – Помни, что сказал тебе доктор.
– Я пытаюсь забеременеть, – объяснила она, – но пока у нас есть только котята.
Ник убрал телефон в кухонный шкаф.
– Всё в порядке. Шериф приедет. А я выпью бурбона, мистер Квиллер.
– Зовите меня Квилл.
Они сидели на веранде, наслаждаясь видом спокойного голубого озера. Коко, который вовсе не был склонен сидеть на руках, забрался к Лори на колени и уснул.
– После такой истории мне вовсе не хочется оставаться в Мусвилле, – вдруг заявил Квиллер. – Если я уйду из дома, а кошки останутся сидеть на окне, что помешает этому маньяку выстрелить через стекло? Случившееся может быть предупреждением. А вдруг он снова вернется?
– Или она, – тихо произнесла Лори,
Три удивлённых лица повернулись в её сторону, а Квиллер спросил:
– У вас есть какие-то основания заменить «он» на «она»?
– Я просто пытаюсь сообразить, кто это мог бы быть.
– Вы, вероятно, знаете всех в клубе «Дюны»?
– Моя жена знает всех клиентов своего почтового отделения, – гордо объявил Ник, – а также сколько марок они покупают и кто и откуда получает посылки.
– Я знаком с Хенстейблами и Данфилдами. А кто остальные?
Лори принялась считать по пальцам:
– Три пожилые пары. Адвокат из Центра. Дантист из Пикакса. Не ходите к нему: настоящий мясник. Два коттеджа продаются. Они стоят пустые. Ещё один сняли двое очень красивых мужчин. – Она бросила лукавый взгляд на мужа. – Кажется, это какие-то профессора, занимающиеся затонувшими кораблями. В доме, крытом кровельной дранкой, живёт школьный инспектор из Пикакса, а в том, что похож на лодку, – антиквар.
– Этот обманщик – перебил её Ник. – А как насчет владельцев «…ДА»?
– Этот дом выставлен на продажу. Они его потеряли. Теперь он принадлежит банку… Кстати, – повернулась она к Квиллеру, – владельцы домов на дюнах весьма обеспокоены их судьбой. Мисс Клингеншоен сказала, что, возможно, передаст эти земли в собственность округа для устройства парка. Для бизнеса Мусвилла это хорошо, а вот стоимость коттеджей на дюнах сразу упадет. Вы не знаете, что ваша тетушка собирается делать?
– Она мне не тетушка, – объяснил Квиллер, – я я понятия не имею, что написано в её завещании, но если вопрос когда-нибудь возникнет, я буду иметь в виду мнение здешней общественности. – Он налил всем по третьему бокалу. – По всей видимости, шериф так и не приедет. Он, наверное, думает, что я чокнутый. Прошлой ночью я звонил ему из-за совы, неделю назад сообщил о трупе в озере. Правда, все здесь, кажется, считают, что я принял за утопленника старую шину.
Ник резко повернулся к нему:
– Труп? Где вы…
– Я рыбачил, и он угодил мне на крючок. – И Квиллер, ободренный вниманием слушателей, подробно рассказал историю своих злоключений на «Минни К.».
– Какого числа это было? – спросил Ник. – Вы помните?
– В прошлый четверг.
– А голоса на другом судне… Вы отчетливо их слышали?
– Не каждое слово, но я слышал достаточно, чтобы разобраться, что там происходило. Мотор заглох, и они спорили, как его починить. У одного был высокий, резкий голос. У другого – его звали Джек – выговор, скажем так, типичный для британского рабочего.
Ник посмотрел на Лори. Та кивнула. Тогда он сказал:
– Англичан здесь всегда называют Джек. Так повелось ещё с тех времен, когда работали шахты. На прошлой неделе один из заключенных перелез через стену. Он говорит на кокни.9
Квиллер смотрел на него с изумлением и триумфом.
– Он пытался сбежать в Канаду! Кто-то перевозил его на другой берег – в тумане.
– Они всё пытаются убежать, – сообщил Ник. – Чистое самоубийство, но всё равно пытаются… Это между нами. Все знают об этом, но мы не хотим, чтобы такое попало в газеты. Вы же знаете, что такое пресса. Из каждой мухи делают слона.
– И часто у вас случаются побеги?
– Не чаше, чем в других местах. Бегут только на север, в Канаду. Такой бедолага платит местному морячку хорошие деньги, чтобы тот переправил его в Канаду, а когда судно отходит на несколько миль… плюх! Именно так, как вы рассказываете. Вода в озере ледяная, тело сразу идет на дно и уже никогда не всплывает.
– Невероятно, – отозвался Квиллер. – Это же убийства, поставленные на конвейер. И многие моряки этим промышляют?
– Судя по всему, только один, с хорошими связями внутри тюрьмы. Но пока его найти не удается.
– Или её, – тихо добавила Лори.
– Понятно. – Квиллер расправил усы. – Ни тел, ни улик, ни следов.
– Откровенно говоря, – вставила Лори, – не думаю, чтобы власти так уж сильно старались кого-нибудь поймать.
– Не говори лишнего, – оборвал её муж.
– А как в тюрьме с наркотиками? Употребляют? – поинтересовался Квиллер.
– Не больше обычного. Полностью это дело невозможно остановить.
– А и не хотят останавливать. – снова вмешалась Лори. – Заключенных, которые употребляют наркотики, легче контролировать. Вот с алкоголиками справляться непросто.
Стукнула дверца машины.
– Кто-то от шерифа, – вскочил Ник. Квиллер последовал за ним.
– Вам нравится кепи, которое носит помощник шерифа? – повернулась Лори к Розмари. – С двумя маленькими кисточками спереди? С удовольствием носила бы такое.
ТРИНАДЦАТЬ
Когда зазвонил телефон, Коко и Юм-Юм сидели на шкуре белого медведя и умывались, съев утреннюю банку крабов. Розмари на кухне собиралась поставить индейку в печь. Квиллер на веранде пил третью чашку кофе, и тут кухонный шкаф издал приглушенное «дзин-дзин-дзин».
Квиллер пытался собраться с мыслями. Мёртвый кролик был самой трудной частичкой мусвиллской головоломки. Зато слова Ника о сбежавшем заключенном успокоили журналиста, подтвердив, что он, Квиллер, всё ещё в состоянии отличить человеческое тело от автомобильной шины. Теперь было ясно, что именно эти тайные перевозки, а вовсе не поиски затонувших сокровищ побудили Бака затеять частное расследование и тайна его убийства будет раскрыта если отыскать хладнокровного перевозчика. Для него (или неё, как сказала Лори) убийство стало делом привычным.
У Квиллера не было возможности узнать, какие улики полиция отыскала в опилках или как продвигается следствие. Работая в «Дневном прибое», он мог рассчитывать на помощь полицейского репортёра, но здесь, в Мусвилле, он был чужаком, который поднимал шум из-за охотящейся совы, мёртвого кролика или попавшегося на рыболовный крючок трупа. В одном он не сомневался: в тумане звучал тот же голос, что и на кассете. Если бы он нашёл обладателя этого голоса в Мусвилле, следствие получило бы полезную информацию. Однако наговоренное на кассету не имело ничего общего с обдуманным намерением утопить человека.
На веранде появилась Розмари.
– Тебя к телефону, Квилл. Это мисс Гудвинтер.
Он тут же вспомнил о духах и ямочках, но приятные воспоминания улетучились, как только он услышал серьезный голос адвоката.
– Да, мисс Гудвинтер… Нет, радио у меня не включено… Нет! И как сильно?.. Ужасно! Не может быть… Что сделали? Я могу чем-нибудь помочь?.. Да, конечно. Немедленно. Где мы встретимся?.. Примерно через час.
– Что случилось? – спросила Розмари.
– Плохие новости. Тётя Фанни ночью упала с лестницы.
– О Квилл! Какой ужас! Она… Это же для неё смертельно! Она жива?
Он покачал головой:
– Том нашёл её утром у подножия лестницы. Мертвой. Бедная тётя Фанни! Она была такая энергичная, с молодой душой. Так любила жизнь. Никогда не жаловалась на возраст.
– И такая щедрая. Подумать только – подарила мне стаффордширский кувшин! Он, несомненно, очень ценный.
– Пенелопа просила, чтобы я встретился с ней как можно скорее в доме Фанни. Надо кое-что обсудить. Тебе нет нужды ехать со мной, но я буду очень благодарен, если ты поедешь.
– Конечно поеду. Только суну индейку обратно в холодильник.
Прежде чем уехать в Пикакс, Квиллер запер все окна, затворив внутренние ставни, чтобы никто не смог увидеть кошек, и закрыл обе двери, чтобы кошки не могли выбраться на веранду.
– Вы уж простите меня, ребятки, – сказал он, – но это единственный способ обеспечить вашу безопасность. Кто бы мог подумать, – обратился он к Розмари, – что в таком месте потребуются меры предосторожности? На следующей неделе уеду отсюда. Пожалуй, после смерти тети Фанни меня попросят освободить её домик. Об этом адвокат, наверное, и хочет поговорить со мной.
– Хорошо бы, если так.
– Да, прямо-таки идеально – никаких осложнений. Но простая жизнь на природе оказалась совсем не так проста. Ну и почешут об меня языки, когда я появлюсь в пресс-клубе. Дурацким шуткам не будет конца.
Когда они подъехали к каменному дому, Том работал во дворе, но даже не поднял головы и не помахал, как обычно, рукой.
Дверь открыла Пенелопа, и Квиллер представил ей свою спутницу:
– Это Розмари Уайтинг. Мы оба потрясены случившимся.
– Мы только вчера обедали с ней, – сказала Розмари, – и она была как огурчик.
– Никто бы не подумал, что ей через месяц девяносто, – согласилась мисс Гудвинтер.
– Это случилось здесь? – показал Квиллер на парадную лестницу.
Пенелопа кивнула:
– Да. Здесь, Она скатилась с самого верха, а при её хрупкости… У неё иногда случались обмороки, и мы с Алексом советовали ей перебраться в дом поменьше, одноэтажный, но убедить её было невозможно. – Она беспомощно пожала плечами. – Хотите чашку чаю? Я нашла в кухне пакетики с чаем.
– Давайте я займусь чаем, а вы поговорите, -предложила Розмари.
– Большое спасибо, мисс Уайтинг, – согласилась Пенелопа. – Мы будем в оранжерее.
Они прошли в комнату с высокими стеклянными дверями, где вдоль стен стояли кадки с каучуковыми деревьями и огромное кресло-качалка, которое так любила тётя Фанни.
– Она называла эту комнату солярием, – вспомнил Квиллер.
Пенелопа позволила себе сдержанную улыбку.
– Когда она вернулась сюда, прожив много лет на Восточном побережье, то изо всех сил старалась скрыть свою образованность и утонченность. Пыталась разговаривать как старенькая бабушка, хотя мы прекрасно знали, что она совсем не такая… Я утром позвонила Алексу в Вашингтон, и он велел связаться с вами как с ближайшим родственником. Он не сможет вернуться раньше субботы.
– Мы с Фанни не родственники. Она была близкой подругой моей матери, и всё.
– Но она называла вас племянником и относилась к вам с нескрываемой любовью и восхищением, мистер Квиллер. Других родственников у неё нет. – Юристка открыла свой портфель. – Наша фирма вела все её дела, даже занималась перепиской, чтобы оградить её от писем с оскорблениями и просьбами дать денег. Она вручила нам запечатанный конверт с последними распоряжениями. Никаких пышных похорон, никаких визитов и официальных церемоний, кремация. «Пустячок» готовит на завтра некролог на целую страницу, а в субботу по ней отслужат панихиду в церкви.
– Она принадлежала к какой-то церкви?
– Нет, но делала ежегодные взносы во все пять мусвиллских церквей; поминальная служба пройдёт, наверное, в самой большой. Её многие захотят проводить, люди соберутся со всего Мусвилла.
Во время разговора то и дело звонил телефон.
– Я не беру трубку, – пояснила Пенелопа. – Это просто любопытствующие. Все официальные звонки пойдут в контору.
– А как же местная «политика открытых дверей»? – поинтересовался Квиллер. – Разве вы не позволите желающим войти в дом?
– Тому приказано выпроваживать посетителей, Тут Розмари принесла чай, и разговор переключился на добрые воспоминания. Пенелопа показала любимую качалку Фанни. Квиллер помянул её склонность к экстравагантным нарядам. Наконец он проговорил;
– Кажется, вы обо всем позаботились, всё предусмотрели. Вы уверены, что мы ничем не можем помочь?
– Алекс сказал, я должна обсудить с вами ещё один маленький вопрос. – Она выдержала паузу. – У нас нет завещания Фанни.
– Что? Владея таким огромным состоянием, она не написала завещания? Быть этого не может!
– Мы уверены, что существует собственноручно написанное завещание. Она настаивала на том, чтобы оно оставалось у неё, хотела сохранить его в тайне.
– Такой документ имеет законную силу?
– В нашем штате – да… если он написан её собственной рукой, есть подпись и дата. Свидетелей не требуется. Она хотела, чтобы это было сделано именно так, и никто не осмеливался спорить с Фанни. Естественно, мы проконсультировали её, в какой форме составить документ, чтобы в дальнейшем избежать юридических осложнений. Местонахождение завещания она должна была указать в письме, но к сожалению…
– И что же теперь?
Пенелопа с надеждой взглянула на Квиллера:
– Нам ничего не остаётся, как найти её завещание.
– Найти? Так вот чего вы хотите от меня!
– А вы решительно против?
Квиллер посмотрел на Розмари, та энергично закивала:
– Фанни вчера показала мне весь дом, не думаю, что это будет очень трудно.
– Позвоните мне в контору, если возникнут какие-нибудь затруднении, – сказала Пенелопа. – И не подходите к телефону, от него одно беспокойство.
Когда Квиллер и Розмари остались одни, журналист повернулся к приятельнице:
– Ну хорошо! Если ты считаешь, что это так просто, с чего начнем?
– В библиотеке есть большой письменный стол, в гостиной на втором этаже – ещё один, маленький. Добавь старинный сундук в спальне.
– Ты потрясающая женщина! Всё замечаешь. Но тебе не приходило в голову, что они могут оказаться запертыми?
Она сбегала на кухню и вернулась с целой пригоршней маленьких ключей.
– Они лежали в фарфоровом чайнике, в котором я заваривала чай. Почему бы тебе не начать с библиотеки? А я тем временем пороюсь в сундуке.
Учитывая пристрастие Квиллера к печатному слову, это было явно ошибочное решение. Поднимавшиеся до самого потолка полки, уставленные переплетёнными в кожу книгами, вызвали у него огромный интерес. Он решил, что где-то на самом верху дедушка Клингеншоен припрятал несколько классических порнографических романов. На одной из полок и впрямь нашлось целое собрание пикантных повествований, написанных в двадцатые годы, с личным экслибрисом Фанни, и, когда Розмари влетела в библиотеку, он с увлечением читал «Пять легкомысленных красоток» Глэдис Гауди.
– Квилл! Я сделала потрясающее открытие!
– Завещание?
– Нет, не завещание. Пока нет. Но сундук набит дневниками Фанни и альбомами с вырезками – начиная с того времени, когда она училась в колледже. А ты знал, что твоя дорогая тётя Фанни была исполнительницей экзотических танцев в Нью-Джерси?
– Стриптиз? В весёлых домах?
– Она сохранила все афиши и несколько «художественных фотографий», – с наслаждением сообщала Розмари. – И ещё письма от самых страстных поклонников. Неудивительно, что она хотела, чтобы ты написал книгу! Идём наверх. Альбомы все датированы. Я только начала их разбирать.
Они изучали содержимое сундука несколько часов.
– У меня такое чувство, словно я подглядываю в замочную скважину. Когда она говорила, что была деятельным членом каких-то клубов, я представлял себе клуб любителей садоводства, помощь больницам или общество дам, увлеченных изучением того-сего.
Ничего подобного. Фанни Клингеншоен делала свою карьеру в ночных клубах Атлантик-Сити, сначала как танцовщица, потом как менеджер и, наконец, хозяйка. Пик её карьеры пришёлся на время сухого закона. В сундуке хранились вырезки из газет, фотографии «Клуба Франчески» и самой Франчески в обществе политиков, кинозвёзд, знаменитых бейсболистов и гангстеров. О замужестве нигде не упоминалось, но, судя по всему, у неё был сын. В одном из альбомов имелись его фотографии с младенчества до взрослого возраста, пока – согласно вырезке из газеты – он не был убит во время какого-то загадочного происшествия на набережной Нью-Йорка. Но завещания в сундуке не оказалось. Квиллер позвонил Пенелопе и пообещал, что поиски продолжатся на следующий день. Он постарался сделать вид. будто это занятие, скучное и однообразное, им претит. На самом деле интерес к прошлому Фанни смягчил печаль, вызванную её кончиной, и они с Розмари испытывали странное возбуждение.
– Давай сделаем что-нибудь такое-разэтакое. Например, по дороге домой завернем в «Гнусное меню».
Фургончик стоял у шоссе на пустоши, вокруг ни одного дома – только гниющие бревна, оставшиеся от входа в шахту « Димсдейл». На лужайке, служившей стоянкой для автомобилей, не было машин, но на дверях висела табличка ОТКРЫТО, противореча картонке, приклеенной на окне, – ЗАКРЫТО.
В боковой стенке фургончика были проделаны окошки самой разнообразной формы – надо думать, соответственно рамам, которые нашлись на местной свалке. Внутри стены покрывали пожелтевшие плакаты и выцветшие меню ещё тех времен, когда чашка кофе стоила пять центов, а сандвич – десять. Квиллер повёл чувствительным носом и принюхался.
– Вареная капуста, жареный лук и марихуана, – доложил он. – Что-то не видно здешнего метрдотеля. Куда бы ты хотела сесть?
Вдоль задней стены протянулась обшарпанная стойка и ряд высоких табуреток, из них несколько без сидений. Столы и стулья – времен Великой депрессии, скорее всего, они попали сюда из шахтерских кухонь. И никаких признаков жизни, разве только один-единственный, и тот весьма неопределенный: высокий мужчина, тощий и бледный, будто неделю не кормленный, словно лунатик вышел из тёмного угла в конце фургона.
– Симпатичное у вас заведеньице, – весело бросил Квиллер. – Есть какое-нибудь фирменное блюдо?
– Гуляш, – жестяным голосом ответил мужчина.
– А мы-то надеялись на телятину «Кордон-блю». Артишоки у вас есть?.. Нет?.. Розмари, у них нет артишоков. Может, поедем в другое место?
– Я бы хотела попробовать этот гуляш, – уперлась она. – Как ты думаешь, это настоящий венгерский гуляш?
– Леди хочет знать, настоящий ли это венгерский гуляш, – повторил Квиллер, обращаясь к официанту.
– Почём мне знать.
– Пожалуй, мы оба возьмём гуляш. Звучит великолепно. А салат «Паради» у вас есть?
– Только из капусты.
– Чудесно! Надо полагать, очень вкусный салат.
Розмари бросала на Квиллера настороженные, недовольные взгляды, как всегда, когда на него находило игривое настроение. Официант, он же повар, вылез из своей тёмной норы с солидными порциями чего-то наваленного на щербатые тарелки, и она с тем же выражением посмотрела на еду.
– Я думала, гуляш – это нарезанная кубиками говядина, тушённая в красном вине с луком и сладким перцем, – прошептала она Квиллеру. – А это макароны с консервированными помидорами и гамбургером.
– А это – Мусвилл, – ответил он. – Попробуй. Если не слишком задумываться, то не так уж и плохо.
Когда повар принёс помятый жестяной кофейник, Квиллер весело поинтересовался:
– Вы хозяин сего милого заведения?
– Вдвоём с приятелем.
– А не хотели бы его продать? Моя дама не прочь открыть тут чайную и небольшой магазинчик. – Он говорил, не решаясь взглянуть на Розмари.
– Не знаю, что и сказать. Его хочет купить старая леди из Пикакса. Она хорошо заплатит.
– Мисс Клингеншоен?
– Ей здесь очень нравится. Она приезжает сюда с этим тихим пареньком.
Квиллер и Розмари двинулись дальше.
– Вот тебе наглядный пример политики Фанни, -прокомментировала Розмари. – Она давала безответственные обещания бедняге. И ты ничуть не лучше с твоими шутками о чайных и артишоках.
– Мне нужно было сравнить его голос с тем, что на кассете, – объяснил Квиллер. – Нет, не подходит. Да и сам человек тоже не годится на роль опытного преступника… Хотя за такой гуляш он вполне заслуживает тюрьмы. Теперь мой главный подозреваемый – тот тип, что владеет «…ДА».
– Смотри! – воскликнула Розмари, когда они свернули на ведущую к коттеджу дорожку. – Балтиморский скворец. – Она глубоко вздохнула. – Какой чудесный озёрный воздух! И как чудесно эта дорожка сначала вьётся между деревьями, а потом вдруг выходит на открытое место… и открывается вид на озеро.
Квиллер резко остановил машину.
– Кошки на веранде! Как они выбрались? Я же запер их в доме!
Две коричневые голубоглазые мордочки смотрели на них через сетку и выли дуэтом.
Квиллер выскочил из машины, бросив через плечо:
– Дверь в доме нараспашку!
Он бросился внутрь, следом нерешительно двинулась Розмари.
– Здесь кто-то был! Табуретка возле бара перевернута… и кровь на медвежьей шкуре! Коко, что случилось? Кто здесь был?
Коко лёг на бок и принялся вылизывать лапы, далеко выпустив когти.
– Здесь открыто окно! – крикнула из своей комнаты Розмари. – Стекло на полу, и ставня держится на одной петле. Сетку разрезали!
Это было то самое окно, которое выходило на выгребную яму и поросшую лесом верхушку дюны.
– Кто-то вломился в дом, чтобы забрать кассету, – предположил Квиллер. – Видишь? Он подставил высокий табурет, чтобы добраться до лосиной головы, и упал или спрыгнул в панике, опрокинув табурет. Это Коко – руку дам на отсечение – сиганул на него с одной из балок. Восемнадцать сиамских когтей жалят как восемнадцать стилетов, а Коко не станет церемониться и специально выбирать, куда бы ударить. Крови много: должно быть, он вцепился негодяю в ухо.
– О боже! – Розмари даже передернуло.