Дети железной дороги Несбит Эдит

Они оделись бесшумно и быстро. Воды у них в комнате, конечно, не было, пришлось спуститься во двор и умываться из шланга. Одна девочка держала шланг, а другая мылась. Это было не особенно удобно, но зато интересно.

- Это же лучше, чем в ванной купаться, - рассуждала Роберта, - погляди-ка, травка между камней прямо искрится на солнце, а какой мох на крыше и цветы...

Крыша кухни, расположенной в боковой части дома, покато спускалась к самой земле. Крыша была соломенная, и сквозь нее пробивались мох, ломи-камень*[5], лук-порей и мелкие цветочки.

- Тут гораздо, гораздо красивее, чем на вилле в Эджкомбе, - говорила Филлис. - Я бы еще хотела посмотреть, что тут за сад.

- Ни о каких садах нам пока думать не приходится! - категорично заявила Роберта. - Все в дом - и за дела!

Растопили печь, поставили чайник, расставили посуду к завтраку. Многих необходимых вещей пока не смогли найти, но папина стеклянная пепельница отлично послужила солонкой, а хозяйская медная форма для кексов - хлебницей.

Когда первоочередные дела были сделаны, они выбрались наконец на свежий воздух, на яркий утренний свет.

- Погуляем хоть в саду, - сказал Питер.

Но где же он, сад? Они дважды обошли дом. Задний двор весь был заставлен сараями и разными хозяйственными постройками. А с трех сторон дом окружали поля, и ни дворики, ни посадки не отделяли его от окружавшей болотистой, торфянистой равнины.

Это была сельская местность на возвышенности. За спуском виднелись рельсы железной дороги и зияющая пасть туннеля. Станция была скрыта за домами, зато виднелся огромный мост на краю долины, с высоченными арками.

- Что же делать? Нет сада - значит, нет! - вздохнул Питер. - Давайте спустимся к дороге. Там, наверное, поезда ходят.

- Поезда мы отсюда можем увидеть, - проговорила Роберта. - Дай посидеть хоть немного.

Они уселись на большом камне, который возвышался над травами, и когда мама в восемь часов вышла во двор, она увидела, что дети, сбившись в кучку, дружно спят крепким сном.

Они так замечательно растопили в половине пятого очаг, поставили чайник, но к восьми часам огонь успел потухнуть, вода выкипела, и дно чайника было прожжено чуть ли не насквозь. Уже не приходилось думать о мытье посуды.

- Оставим пока в покое чашки и блюдца, - сказала мама. - Я тут нашла еще комнату, она просто чудо. Я совсем забыла, что тут есть еще комната. И я уже вскипятила воду в кастрюле.

Дверь в забытую комнату открывалась тоже из кухни. В потемках и в суматохе они решили, что это ниша или буфет. А это была небольшая квадратная комнатка, и на столе, красиво обставленном, стояли остывший ростбиф, хлеб, масло, сыр и пирог.

- Пирог! - воскликнул Питер. - Вот это здорово!

- Да, представьте себе! Яблочный пирог. Это тот самый ужин, который мы должны были съесть вчера, - сказала мама. - А вот записка от миссис Вайни. Ее зять сломал руку, и бедной женщине пришлось уйти, не дождавшись нас. Она в десять придет.

Завтрак получился чудесный. Дети говорили, что утром гораздо приятнее есть яблочный пирог, пусть даже холодный, чем говядину.

- Но это больше похоже на обед, чем на завтрак, - заметил Питер, вылизывая свою тарелку, - потому что мы ведь так рано встали.

Весь день дети были заняты тем, что помогали маме распаковывать и раскладывать вещи. Шесть маленьких ног болели от непрерывной беготни, а их обладатели все переносили и переносили посуду и разные предметы на определенные для них места. Было еще не очень поздно, когда мама сказала:

- Мы что-то сегодня переработали. Я пойду на часок прилягу, чтобы к ужину быть свежей, как жаворонок.

Тогда дети переглянулись между собой. У всех были очень выразительные лица, хотя все они выражали одну и ту же мысль. Мысль эта, как рубрики в Путеводителе для детей, состояла из двух частей - из вопроса и ответа.

Вопрос: Куда мы пойдем?

Ответ: На железную дорогу.

И они отправились на станцию, а выходя, обнаружили сад: он находился за хозяйственными строениями и был окружен высокой стеной.

- Не будем отвлекаться, - объявил Питер. - Мне мама уже объяснила утром, где этот сад. Но мы пойдем туда завтра, а теперь - на железную дорогу.

Путь к железной дороге пролегал по покатому заболоченному участку, который весь был буквально утыкан кустами и желто-серыми скалами, напоминавшими свечи на именинном торте.

Под конец дети сбежали по круче к деревянному забору: за ним открывался вид на железную дорогу с ее сверкающими рельсами, телеграфными проводами, постами и семафорами.

Они влезли на забор, и тут раздался зловещий звук, заставивший их повернуть головы вправо. Там из массивной скалы смотрело на них черное жерло туннеля. В следующую секунду из туннеля с воплем и фырчанием вырвался поезд. Он на огромной скорости промчался мимо детей. Их словно обдало ветром, и галька запрыгала на насыпи.

- Ух! - выдохнула Роберта. - Это как будто был дракон. Он чуть не поймал нас и не унес на своих горячих крыльях!

- Да, и я представляла себе логовище дракона как раз таким, как этот туннель, - прибавила Филлис.

- Я не думал, - сказал Питер, - что мы окажемся так близко от поезда. Мне даже было страшно.

- Это тебе не игрушечный локомотив! - уязвила его Роберта.

(Между прочим, мне наскучило уже называть ее полным именем - Роберта. Брат и сестра называли ее Бобби, так почему бы и мне не последовать их примеру?)

- Это другое... Это не игрушка, а настоящий поезд. Какой же он длинный!

- Тот поезд, на котором мы сюда ехали, был в два раза короче, - заметила Филлис.

- И те поезда, что мы видели, были разрезаны пополам платформой, - добавила Бобби.

- А вдруг этот поезд едет в Лондон? - сказала Бобби. - Там папа...

- Давайте спустимся на станцию и там все разузнаем, - предложил Питер.

И они пошли.

Идти надо было все время вдоль линии, и они слышали над головой гудение проводов. Когда сидишь в вагоне, то кажется, что расстояние между столбами совсем небольшое. Но когда идешь своим ходом, то столбов как будто бы немного, а пространство от одного столба до другого совсем немалое.

Но вот, наконец, они пришли на станцию.

Прежде дети приходили на станцию, лишь когда надо было куда-то ехать поездом или кого-то встречать, и при этом они всегда отправлялись туда в сопровождении взрослых, которым вовсе не интересно было задерживаться на станциях и хотелось поскорее уйти.

Никогда раньше они не подходили к путям так близко, чтобы видеть провода, никогда не вслушивались, как загадочному «пинь... пинь...», доносящемуся с высоты, отвечает твердое и громкое постукивание машины.

Правда, дети обращали внимание на шпалы, подложенные под рельсы. Шпалы лежали на достаточном расстоянии друг от друга и походили в их представлении на камни в пенящемся потоке из игры, которую любил устраивать дома Питер.

И вот они впервые попали на станцию не через билетные кассы, а идя по покатой насыпи вдоль полотна. Разве уже одно это не радость?

Радостью было также попасть в служебную комнату, где висело на стене расписание поездов, горели лампы и носильщик клевал носом над газетами.

К станции сходились многочисленные колеи. Некоторые из них сразу убегали в депо, словно они очень устали и желали передохнуть. Тут стояли на рельсах платформы, и по одну сторону высилась угольная гора - не россыпь угля, как дома на чердаке, а как будто угольный дом, выстроенный из больших черных камней или кирпичей, - это напомнило им города в долине с картинок, помещенных в книге «Библейские рассказы для детей». Там, по верху этой махины, тянулось что-то напоминающее побеленную стену.

Когда носильщик вышел на двукратный удар гонга за дверью, Питер как ни в чем не бывало с ним поздоровался и тут же спросил, что обозначает эта белая метка на угольной куче.

- Она показывает, сколько должно быть угля, - ответил носильщик. - Чтобы никто ничего не стащил. Так что ничего не прячьте у себя в карманах, молодой человек!

Питеру подумалось, что носильщик шутит, стремясь выказать свою к нему симпатию. Но потом оказалось, что не все здесь было шуткой...

Случалось ли вам когда-нибудь оказаться в кухне у фермерши, когда опара в большой глиняной бадье стоит возле огня и поднимается на глазах? Если случалось и если вы были тогда так молоды, что все увиденное вызывало в вас интерес, то вы вспомните, как не смогли побороть искушения и проткнули пальцем эту округлую массу, похожую на гигантский гриб. И - помните - в тесте поначалу образовалась вмятина, а потом - не сразу, но постепенно - все стало опять как было. Правда, если у вас тогда были грязные руки, то на тесте должен был остаться темный след.

Что-то похожее происходило с чувствами детей. Папин отъезд и связанные с этим мучения мамы произвели на них глубокое впечатление, но нельзя сказать, что это оставило в полном смысле слова неизгладимый след у них в душах.

Они вскоре привыкли обходиться без папы, хоть и не забывали его ни на минуту. Точно также они привыкли к тому, что перестали ходить в школу, и очень мало стали общаться с мамой, которая почти на весь день запиралась у себя наверху и писала, писала, писала...

Лишь к вечеру мама обычно спускалась вниз и читала вслух написанные ею рассказы. Прелестные, удивительные рассказы!

А между тем скалы и холмы, долины и перелески, канал и железная дорога над ним - все это было так ново и доставляло такую бездну удовольствия, что начинало казаться: прежняя жизнь приснилась им во сне.

Мама то и дело повторяла, что они стали теперь бедными, как церковные мыши, но они воспринимали это как нечто сказанное к слову, оборот речи. Потому что еды у них всегда было достаточно, и одевались они так же красиво, как там, на вилле.

Но однажды в июне погода испортилась на целых три дня. Дождь полил как из ведра, и сделалось не по-летнему холодно. Никто не выходил наружу, но холод проник и в дом. Дети сидели по углам, и у них зуб на зуб не попадал. Наконец они поднялись наверх и постучались в дверь маминой комнаты.

- Да... Что? - спросил мамин голос.

- Мама, разреши мне затопить печь. Я знаю, как! - попросила Бобби.

Но мама сказала в ответ:

- Нет, доченька. Мы не должны топить в июне, потому что уголь стоит очень дорого. Если вы мерзнете, пойдите поиграйте, побегайте на мансарде - сразу согреетесь.

- Мама, но разве нужно много угля, чтобы протопить дом?

- Нет, не много, но мы и этого не можем себе позволить. Ну, бегите. Я сегодня безумно занята.

- Мама все время теперь занята, - шепнула Филлис на ухо Питеру. Питер ничего не ответил. Он пожал плечами и задумался. Ему приходили в голову разные мысли.

Мысли мыслями, но чердак зажил жизнью разбойничьего логова. Главарем разбойников был, конечно, Питер. Бобби исполняла роль его помощника, и в то же время она олицетворяла всю шайку головорезов. И еще, кроме всего этого, она была матерью и отцом Филлис, похищенной и взятой в плен, так что за нее надо было немедленно заплатить большой выкуп - целый табун лошадей.

К чаю они сбежали вниз такие растрепанные и разгоряченные, словно и впрямь были разбойниками из горного ущелья.

Филлис намазала хлеб толстым слоем масла и хотела еще поверх масла положить варенье, но мама ее остановила:

- Варенье и масло - это слишком. Выбирай: или масло, или варенье, одно из двух.

Филлис оставила на тарелке бутерброд с маслом и взяла хлеб, намазанный джемом. Питер задумчиво тянул из стакана пустой чай.

После чая они вернулись в мансарду. Питер вдруг объявил сестрам, что у него появилась хорошая идея. Но когда те попытались выспросить, ответил неожиданно резко:

- Я пока ничего вам не скажу!

- Нет - значит, нет, - кротко согласилась Бобби.

- Мы потерпим, подождем, - поддержала ее Филлис.

- Это вы на словах терпеливы, а на самом деле, что касается девчонок... - проворчал Питер.

- А что касается мальчишек, то они во всем безупречны, - вспылила Бобби. - Вовсе мы не хотим знать про твои секреты.

- Рано или поздно ты все узнаешь, - сказал Питер с неожиданным, поразившим сестер смирением. - Если бы ты не полезла в пререкания, я бы пока молчал, а теперь, пожалуй, все выложу.

Сделав продолжительную паузу, он сказал:

- Я, собственно, потому не хотел говорить, что это может оказаться плохая затея, и мне не надо втягивать вас в это дело...

- Если плохая, то не делай сам, а поручи мне, - ответила Бобби.

- Ну, если это плохо, а вы все-таки будете делать, тогда и я с вами, - сказала Филлис.

- Нет, - ласково пробормотал Питер, тронутый такими проявлениями преданности. - Это почти гиблое дело, но я все же рискну. А от вас требуется только одно - чтобы вы не проболтались маме, если она станет спрашивать, почему меня часто не бывает дома.

- Как же мы можем проболтаться о том, что нам не известно? - возмущенно спросила Бобби.

- Ладно! - вздохнул Питер, нервно перекладывая из одной руки в другую большой конский каштан. - Сейчас я доверю вам важную тайну. Я собираюсь пойти на такое дело... Все скажут, что зря, но вдруг выгорит! Так вот, если мама спросит, куда я хожу, скажите, что мне понравилось играть возле шахт.

- Каких шахт?

- Шахт, и все.

- Так нечестно, Пит! Ты нам обещал сказать.

- Хорошо, угольных шахт. Только клянитесь, что и под пыткой меня не выдадите.

- Ой, какие страсти!.. Но мы ведь должны тебе как-то помочь в том, что ты задумал, - говорила Бобби.

- Если я найду шахту, то вы будете помогать мне возить уголь, - снисходительно улыбнулся Питер.

- Можешь ничего не говорить, если боишься, - вступила Филлис.

- А сам-то ты сумеешь все сохранить в тайне? - спросила Бобби.

- Я-то уж как-нибудь! - вздохнул Питер.

Даже в самых педантичных семьях принято, чтобы между чаем и ужином был небольшой перерыв.

Обычно в это время мама писала, а миссис Вайни уходила к себе домой.

После того как Питера осенила новая идея, он два вечера подряд с таинственным видом в темноте подзывал к себе девочек.

- Пойдемте со мной, - говорил он. - Надо принести римскую колесницу.

Римской колесницей они называли детскую коляску, которая много лет валялась без надобности на чердаке над кухней. Ребята смазали ее, чтобы она могла двигаться бесшумно, как пневматический велосипед*[6], и была послушна управлению, хотя, кажется, и в старые добрые времена она была далека от совершенства.

- Теперь следуйте за своим бесстрашным командиром, - воскликнул Питер, и они стали спускаться по склону к станции.

Над станцией сгрудились на торфянике многочисленные валуны. Казалось, что они тоже, как дети, интересуются железной дорогой.

В небольшой впадине между тремя скалами были сложены горкой сухая ежевика и вереск.

Питер, торжественно улыбаясь, принялся складывать хворост в старый чехол.

- Вот первый уголь с шахты Святого Петра. Мы отвезем его домой в колеснице. С отправлением не опаздывать. Ожидать дальнейших распоряжений. Каждую заметную кучу укорачивать на благо потребителей.

Колесница была доверху загружена топливом. Но, нагрузив, они должны были снова ее разгружать, а потом нагружать заново...

Три ездки было осуществлено, прежде чем уголь из шахты Святого Петра пополнил мамину угольную кучу в подвале.

Потом Питер отлучился еще раз один и возвратился весь черный и очень радостный.

- Я был на моей шахте, - сообщил он. - Завтра вечером мы доставим сюда в колеснице черные бриллианты.

По прошествии недели миссис Вайни с удивлением заметила в разговоре с мамой, что угольная куча в подвале как будто даже подросла.

Ребята на лестнице бросились обнимать друга, едва сдерживая хохот, когда услышали это.

Они уже и думать забыли о том, что поначалу Питер с опаской относился к своей затее, но вот однажды ночью случилось ужасное. Хозяин станции надел сандалии, поистоптанные за лето, когда он отдыхал на океанском побережье, и прокрался неслышно на двор, где подобием Содома и Гоморры*[7] высилась черная куча, окантованная белой полосой. Он подобрался ближе и стал выжидать, как кот, засевший у мышиной норки. На самом верху что-то небольшое и темное копалось и шуршало украдкой среди угольной россыпи.

Хозяин станции отошел от кучи и затаился в тени отцепленного вагона, у которого была маленькая медная труба и на котором было написано:

«Г. Н. и С. Р., возвращайтесь немедленно к запасным путям, туда, где белый вереск...»

И в этом укрытии он выжидал, пока маленькое существо не перестало копаться и шуршать. Тогда он подошел к подножию горы, дал негоднику чуть-чуть спуститься, а потом сам стал подниматься навстречу. В конце концов, он схватил свою добычу за воротник. Добычей этой оказался Питер, у которого на боку болталась плотницкая сумка, полная угля.

- Наконец-то я тебя изловил, негодный воришка! - воскликнул хозяин станции.

- Я не воришка, - проговорил в ответ Питер настолько твердо, насколько это было возможно в его положении. - Я шахтер.

- Вот я тебя сдам морским пехотинцам, и ты им расскажешь, кто ты есть!

- Но я говорю правду, и я кому угодно это готов повторить.

- Правду! Заткнись, молокосос. Пошли на станцию, - скомандовал хозяин, продолжая держать своего пленника за воротник.

- Ах, нет! - раздался в темноте пронзительный детский голос, но это не был голос Питера.

- Только не в полицию! - послышался еще один голос.

- Пока идемте все на станцию, а там поглядим. Получается, у вас уже целая шайка сколотилась. Так. И много вас?

- Нет, только мы! - ответили в один голос Бобби и Филлис, выходя из укрытия в тени еще одного вагона, помеченного табличкой «Угольная шахта Стейвли», под которой еще приписано было мелком: «Требуется на путь № 1».

- Рады, что выследили, да? - сердито огрызнулся Питер.

- Не я, так кто-нибудь другой тебя бы сцапал, - ответил хозяин станции. - Пойдемте.

- Нет, прошу вас! - выступила вперед Бобби. - Не могли бы вы решить прямо сейчас, что вы будете с нами делать? Мы с сестрой точно так же виноваты, как и брат. Мы отвозили уголь - и мы знали, откуда он его берет.

- Ничего вы не знали! - пробурчал Питер.

- Мы все знали, - настаивала Бобби, - знали с самого начала. Мы только прикидывались, что не знаем, хотели над тобой посмеяться.

Чаша терпения Питера была переполнена. Он лазил по кручам, он рубил уголь, его поймали, и вот оказывается, что сестры над ним смеялись!

- Пустите, не держите меня, - обратился он к хозяину, - я никуда не уйду.

Хозяин отнял руку от воротника, потом чиркнул спичкой и при слабом свете попытался рассмотреть лица своих пленников.

- Вот оно что, - проговорил он наконец, - значит, вы сверху, из дома с тремя трубами. Одеты-то вы не как наши! Объясните же мне теперь, что вас заставило это сделать? Разве вы не ходите в церковь, не слушаете заповедей, или как это там называется, про то, что воровать - большой грех? - он говорил теперь гораздо мягче, и Питер стал отвечать ему.

- Я не думал, что это кража. Я почти убежден был, что нет. Я думал, что если бы я брал уголь с поверхности, то тогда это в самом деле была бы кража. А если я беру его из глубины, то я не краду, я добываю. Вам за тысячу лет не сжечь весь этот уголь, и вы бы никогда не добрались до глубины этой кучи!

- Положим, что так. Но зачем все-таки вы это делали, позабавиться, что ли, захотели?

- Хороша забава! Переть в гору такую тяжесть, - возмутился Петер.

- Тогда зачем же? - у хозяина был теперь такой приятный и ласковый голос, что Питер решил все сказать, как было на самом деле.

- Вы помните, недавно была плохая погода, холодно, дожди... И мама сказала, что нельзя нам затопить печку, потому что мы бедные. Там, в нашем другом доме, мы, чуть похолодает, сразу топили...

- Простите, не надо... - проговорила Бобби.

- Хорошо, - сказал хозяин станции, глубокомысленно почесывая щеку. - Я сейчас вам скажу, как я поступлю. Сейчас я ничего вам не сделаю. Но запомните, молодые люди, что кража все равно есть кража, и шахта эта вам не принадлежит, независимо от того, добываете вы уголь или собираете с поверхности. Чешите теперь домой - живо!

- Вы хотите сказать, что вы никак нас не накажете? Какой вы хороший! - порывисто воскликнул Питер.

- Вы самый лучший! - подхватила Бобби.

- Вы душка! - воскликнула Филлис.

- Ну, полно, все в порядке! - махнул рукой хозяин станции.

И с этим они расстались.

- Я с вами не разговариваю, - объявил Питер, когда они стали взбираться на холм, - вы обе вредины и предательницы.

Но девочки так были рады, что Питер с ними, невредимый и свободный, и что они держат путь к «Трем Трубам», а не в полицейский участок, что особенного значения его недобрым словам не придали.

- Мы же сказали, что мы так же виноваты, как и ты, - осторожно заметила Бобби.

- Сказали - и соврали.

- Мы и в суде, перед судьями, повторили бы то же самое! - проговорила Филлис. - Не надо так злиться. Мы же не виноваты, что твои секреты так легко раскрываются.

Она протянула брату руку, и тот ее пожал.

- Может быть, я и простофиля, и смешной, а зато подвал битком набит углем.

- Знаю, - пролепетала Филлис, - но только я не думаю, что мы должны этому радоваться.

- А я думаю, - ответил Питер, собравшись с духом, - что нам есть чему радоваться. И я все еще не уверен, что добывать уголь - это преступление.

Но Бобби и Филлис думали иначе. И при этом они еще полагали, что Питер и сам в душе совсем не чувствует себя правым.

Глава III

СТАРЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН

После этой истории с добычей угля Питер и его сестры решили, что от станции им пока следует держаться подальше. От станции, но не от железной дороги. Вся жизнь этих детей прошла на городских улицах под громыхание кэбов и омнибусов*[8], а также грозивших наехать на прохожих тележек. Это были тележки мясников, бакалейщиков и ремесленников, делающих подсвечники (вы видели, как ремесленник возит на тележке подсвечники? - я нет). А тут, среди сонного деревенского затишья, где ничто не двигалось и не шумело, - единственно поезда, приходившие и уходившие, вносили некоторое разнообразие. Детям казалось, что поезда как-то связывают их с той прежней жизнью, которую они когда-то вели. От ежедневных прогулок на склоне холма напротив «Трех Труб» наметилась тропинка, выбитая в сухом, хрустящем дерне. Дети уже знали время прибытия всех поездов и давали поездам имена. Поезд, шедший на юг и делавший остановку в четверть десятого утра, назывался у них «Зеленый Дракон». А чуть более ранний северный поезд (десять ноль семь) получил прозвище «Червяк Уонтли». Полуночный экспресс, своим надсадным свистом будивший их иногда от приятного сна, носил прозвище «Страшный Филин». Однажды Питер проснулся от этого свиста при холодном свете звезд, увидел сквозь прозрачные шторы мчащийся экспресс и сразу придумал ему такое название.

Поезд, на котором приезжал старый джентльмен, был Зеленый Дракон. У этого старого джентльмена было очень хорошее лицо, то есть одно из тех лиц, глядя на которые, можно подумать, что оно принадлежит хорошему человеку. Но не всегда хорошие лица принадлежат хорошим людям. У него был прекрасный цвет лица, гладко выбритые щеки, кипенная*[9] седина, он носил необычной формы воротнички, и цилиндр у него был такой, каких другие мужчины не носили. Конечно, дети ничего этого поначалу не замечали. Первое, на что они обратили внимание, была рука старого джентльмена.

Это было как-то утром, когда они все втроем сидели на подоконнике в ожидании Зеленого Дракона, который, судя по всему, опаздывал.

- Зеленый Дракон едет туда, где теперь папа, - сказала Филлис. - Если бы он вправду был дракон, то есть живой, настоящий дракон, мы бы его остановили и попросили, чтобы он передал папе, как мы его любим.

- Драконы ничего никогда не передают, - ухмыльнулся Питер, - они выше этого.

- Нет, почему же - если их сперва укротить, они нас слушаются, - возразила Филлис, - они слушаются команд «взять» и «принести», как спаниели. Они едят с ладони... Меня вот что беспокоит - почему папа нам не пишет?

- Мама говорит, что он сейчас очень занят, - стала успокаивать младшую сестру Бобби, - но она полагает, что скоро он нам напишет.

- Думаю, нам вот что надо сделать, - вступила в разговор Филлис, - надо нам всем пойти и помахать руками Дракону. Если он волшебный дракон, то обязательно передаст папе, как мы его любим. Ну, а если нет, то тоже не беда. Просто постоим и помашем.

Когда Дракон с криком вырвался из своего логовища, а точнее говоря, из туннеля, все трое детей стояли на соседнем пути и что было сил махали своими носовыми платками.

И вдруг из вагона первого класса один пассажир помахал им в ответ. У него была очень чистая рука, и в этой руке он держал газету. Этим пассажиром был старый джентльмен.

С тех пор у них вошло в обычай обмениваться приветствиями с поездом, проходившим в четверть десятого. И детям, в особенности девочкам, нравилось думать, что, возможно, старый джентльмен встречается с папой по делу (хотя это, может быть, какое-то не совсем приятное дело) и что он расскажет папе о том, что его трое детей стоят на рельсах и передают ему свои приветствия, и это происходит каждое утро, как в хорошую, так и в ненастную погоду.

Да, теперь они могли выходить из дому, не спрашивая разрешения, даже в такое ненастье, когда в городе им строго-настрого запретили бы выглядывать за порог. Теперь они с нежностью вспоминали о тете Эмме, которая хоть и не была из разряда привлекательных теть, но как же пригодились теперь купленные ею парусиновые чехлы и тяжеленные дождевики. А ведь еще недавно они высмеивали ее покупки!

Мама почти все время что-то писала. Свои рукописи она закладывала в длинные синие конверты. А с почты ей то и дело приносили большие пакеты другого формата и цвета. Порой она вздыхала, открыв такой пакет:

- Второй рассказ присылают на доработку. Просто беда!

И детям становилось очень жаль маму. Но бывало, что мама подпрыгивала, размахивала конвертом в воздухе и восклицала:

- Ура! Ура! Вот что значит чувствующий редактор. Он взял мой рассказ. Вот, прислал одобрение.

Сначала дети думали, что одобрение - это письмо, которое прислал маме «чувствующий редактор», но теперь они знали, что одобрение - это длинные бланки, на которых напечатаны мамины рассказы.

«Чувствующий редактор» - это значит, что к чаю будут сдобные булочки.

Однажды Питер отправился в деревню покупать булочки, чтобы вечером отпраздновать «чувствительность» редактора детского издательства «Глобулус», и на дороге ему повстречался хозяин станции.

Питер ощутил при этой встрече неловкость, потому что история на шахте ни на один день не выходила у него из головы. Когда на безлюдье встречаешь даже совсем незнакомого человека, обычно все равно здороваешься, но Питер опустил голову и готов был молча пройти мимо. У него даже уши покраснели при мысли, что хозяин не будет разговаривать с тем, кто совершил дурной поступок. Ведь он же воровал уголь. «Воровал» - ужасное, оскорбительное, унизительное слово. Но ведь это правда!

Хозяин первый сказал ему: «Доброе утро», и мальчик тоже произнес в ответ: «Доброе утро». Но Питеру при этом подумалось, что, наверное, хозяин просто не узнал его в темноте, потому что, если бы узнал, то ни за что бы не поздоровался.

Питеру стало так не по себе от этой мысли, что он, сам не отдавая себе отчета в том, что он делает, побежал за хозяином, который сразу остановился, услышав за спиной дробь мальчишеских башмаков.

- Вы напрасно вежливы... - пробормотал Питер. - Если бы вы меня узнали, вы не сказали бы мне «доброе утро».

- Э... - хозяин недоуменно пожал плечами.

- Вы меня не узнали... Я ведь тот самый... Ну, помните, уголь...

- Уголь... Ах, да, уголь... Ладно, что было, то было. А куда это ты так спешишь?

- Иду купить булочки к чаю, - отвечал Питер.

- Ага! - улыбнулся хозяин. - А я ведь поверил, что вы правда бедные.

- Мы и есть бедные... Но иногда мама стала давать нам полпенса... Когда у нее купят рассказ или стихотворение.

- Так, значит, твоя мама писательница?

- Да, я ни у кого больше не читал таких красивых рассказов, как мамины.

- Ну, ты должен гордиться, что она у вас такая умница.

- Когда она не была такая умница, она все время с нами играла, а теперь мы играем сами по себе...

- Вот что... Я очень сейчас спешу по делу, но когда у тебя с сестрами будет время и желание, непременно заглядывайте ко мне на станцию. А уголь - считайте, что я про него забыл, хорошо?

- Спасибо вам! - сказал Питер. - Я так рад, что между нами все разрешилось!

И Питер побежал вприпрыжку через мост, соединяющий берега канала, в деревенскую булочную. Сразу как рукой сняло то неприятное чувство, которым он мучился с той минуты, когда хозяин станции схватил его за ворот посреди черной угольной россыпи.

На следующий день, как только они послали свое троекратное приветствие Зеленому Дракону и старый джентльмен помахал им в ответ, Питер с гордым видом повел сестер на станцию.

- Ведь неудобно, - сказала Бобби.

- Она имеет в виду уголь, - пояснила Филлис.

- Я тут его встретил как-то, хозяина, - небрежно, как бы пропуская мимо ушей сказанное сестрами, сообщил Питер. - Он сказал, что мы можем приходить на станцию в любое время, когда нам захочется.

- После того? Неужели! - удивленно воскликнула Филлис. - Подождите минуточку, у меня шнурок развязался на башмаке.

- Он у тебя только и делает, что развязывается, - заворчал Питер. - А хозяин, представьте себе, настоящий джентльмен. Он выкинул давно из головы этот уголь, так что и вы его тоже выкиньте из головы.

Филлис управилась со своим шнурком и зашагала молча, но старшая сестра увидела, как вздрогнули ее плечи и как большая слеза, сорвавшись с ее щеки, разбилась о рельсу.

- Миленькая моя, ты что? - спрашивала Бобби, тормоша и обнимая ее.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»