Дети железной дороги Несбит Эдит

- Он мне сказал, что я не по-джентльменски себя веду... Я ведь ему не говорила, что он ведет себя не по-ледински! Даже когда он мою Клоринду, мою лучшую куклу привязал к столбу и сжег на костре, я не говорила ему...

В самом деле, Питер, год или два назад учинил это злодеяние.

- Но ведь, если честно, то ты его допекла своими разговорами про уголь и про все это... Пусть лучше каждый из вас признает свою неправоту и простит другому обиды, - предложила Бобби.

- Если Питер готов, то и я готова, - согласилась Филлис.

- Хорошо, я удовлетворен. Вот, Филлис, возьми мой платок, я вижу, свой ты, как всегда, посеяла. И как это ты ухитряешься постоянно все терять?

- Сам же у меня взял платок и подвязал им дверцу в крольчатнике! - с возмущением выпалила Филлис. - Помнишь, в книжке для чтения есть стихи, что жестоко обижать беззубого младенца... Но когда автор стихов говорит про младенца «беззубый», это еще более жестоко. Нам мисс Лоу так говорила.

- Хорошо! - успокаивающим тоном проговорил Питер. - Вы правы, и пойдемте на станцию.

Они пришли на станцию и весело провели там два часа в обществе носильщика. Носильщик был человек покладистый и терпеливо отвечал на их бесконечные «почему», от которых «светские» люди так быстро уставали.

От него дети узнали много такого, о чем прежде понятия не имели, например, что штуки, при помощи которых сцепляются вагоны, называются муфтами, а трубки над муфтами, похожие на больших змей, существуют для того, чтобы останавливать поезд.

- Вот поезд мчится, а если дернуть за эту трубку, то он вздрогнет и остановится как вкопанный. А вы видели в вагонах такой кран, над которым написано, что если вы неправильно будете им пользоваться, то вас оштрафуют? Вот если вы им воспользуетесь неправильно, то поезд тоже остановится.

- А если правильно воспользовался?

- Все равно остановится. Но правильно, это только если вас убивают. Была одна старушка, над ней пошутили, сказали, что если сорвать этот кран, то откроется комната отдыха. И она воспользовалась им неправильно, потому что никакой угрозы ее жизни не было, а просто она была голодна. И вот когда поезд остановился и в вагон зашел полицейский, чтобы выяснить, по чьей вине все произошло, старушка подходит к нему и говорит: «Принесите мне крепкого портера и губку для мытья». В общем, из-за этого поезд опоздал на семь минут.

- А что ей ответил полицейский?

- Не знаю... Тут уж было не до того, чтобы помнить.

За этими увлекательными разговорами время промелькнуло незаметно. Хозяин станции дважды выходил из своей уютной комнаты, которая помещалась справа от отверстий с билетными кассами. Он присоединялся к общей беседе и веселился вместе со всеми.

- Как будто бы он нас и не засек тогда с углем, - шепнула на ухо сестре Филлис.

Хозяин угостил их апельсином и пообещал показать сигнальную коробку - в какой-нибудь из дней, когда он будет не очень занят.

Несколько поездов прошли мимо, не останавливаясь, и Питер заметил впервые, что у поездов, как у кэбов, тоже есть номера.

- Один мальчик, - припомнил носильщик, - утащил из оптового магазина зеленую тетрадь с серебряными уголками специально для того, чтобы записывать в ней номера поездов.

Питер тоже изъявил желание записывать номера поездов, но, к сожалению, его папа не владел оптовым магазином и ему неоткуда было взять тетрадь в зеленом кожаном переплете с серебряными уголками. Зато хозяин дал ему конверт, и Питер написал на нем:

379

663...

Он почувствовал, что это будет очень интересно - коллекционировать номера поездов.

Вечером во время чаепития он спросил у мамы, нет ли дома тетради в зеленом кожаном переплете с серебряными уголками. Мама сказал, что у нее нет такой тетради. Но узнав, зачем сыну понадобилась тетрадь, дала ему черную записную книжку.

- Отсюда несколько страниц вырвано, но все равно здесь поместится много номеров. А когда ты ее всю испишешь, я дам тебе другую. Я очень рада, что ты полюбил железную дорогу. Но только прошу тебя: ни в коем случае не ходи по шпалам.

- Ну, а когда поезд идет навстречу, но он еще очень далеко? - в голосе мальчика прозвучало почти отчаяние.

- Нет, нельзя выходить на пути.

- Мама, - спросила тогда Филлис, - а когда ты была маленькая, ты никогда не выходила на пути?

Поскольку мама была честной и правдивой, она ответила: «Да, было дело».

- Да, однажды я выбежала навстречу поезду... Но, дети, вы же знаете, как я люблю вас. А если вас покалечит, что я тогда буду делать?

- Значит, ты любишь нас больше, чем бабушка любила тебя? - допытывалась Филлис.

Бобби делала сестре знаки, чтобы та замолчала, но Филлис то ли не замечала их, то ли не придавала им значения.

Мама долго не отвечала. Она встала, пошла налить воду в чайник и, только вернувшись, сказала:

- Никто на свете никого так не любил, как любила меня моя мама.

Потом мама успокоилась, и Бобби под столом толкнула ногой младшую сестру. Старшая девочка поняла, что маму успокоили воспоминания о детстве, о той поре, когда она была маленькой и когда для бабушки, для ее мамы, весь мир заключался в ней одной.

Это понятно и естественно, что дети, чуть что не так, сразу бегут к маме, даже если они давно вышли из детского возраста. А когда становится не к кому бежать, от этого бывает очень грустно.

Филлис удивилась, когда Бобби толкнула ее ногой.

- Ты почему меня толкаешь, Боб?

И тогда мама слегка усмехнулась, вздохнула и сказала:

- Хорошо. Только я должна быть уверена, что вы точно знаете, на какой путь какой поезд приходит. И не выходите на рельсы близко от туннеля или там, где пути скрещиваются.

- Поезда, - начал рассуждать Питер, - они как повозки на улице - держатся левой стороны. Так что если встать справа, то видно, как они идут.

- Ну хорошо, - сказала мама.

Вас, может быть, удивило то, что она сказала «хорошо», вам кажется, что ей не следовало так быстро уступать. Но ведь мама вспомнила то время, когда сама была маленькой, и она сказала это, и ни ее дети, ни вы, дорогие читатели, и никакие другие дети не смогут оценить в полной мере, чего ей это стоило. Лишь очень немногие из вас, такие, как Бобби, смогли бы отчасти ее понять.

Через день или два после этого мама не вышла к завтраку, а осталась в постели, потому что у нее болела голова. Ноги у нее были горячие, как утюги, в горле першило, и она ничего не могла есть.

- Я, матушка, на вашем месте, - говорила миссис Вайни, - немедленно послала бы за доктором. С этими простудами не надо шутить. Моя старшая сестра перенесла грипп на ногах, и он такие дал осложнения... Она два года назад захворала, под Рождество, и до сих пор на себя не похожа.

Мама долго отнекивалась, но однажды вечером она почувствовала себя настолько плохо, что Питера послали в известный каждому в поселке дом, возле калитки которого росли три лавра, а на медной дощечке можно было прочесть:

В. В. ФОРРЕСТ

ПРАКТИКУЮЩИЙ ВРАЧ

Мистер Форрест сразу же отправился к маме. На обратном пути он разговорился с Питером. Доктор оказался человеком обаятельным и практичным. Его интересовало все: и железная дорога, и кролики, и всякие более важные вещи.

Осмотрев маму, он сразу понял, что у нее грипп.

- Положение угрожающее, - сказал он в прихожей Бобби, - вам придется взять на себя роль сестры милосердия.

- Да, конечно, - кивнула головой та.

- Хорошо. В скором времени я пришлю лекарства. Вы должны все время поддерживать в печи огонь. Приготовьте крепкий говяжий бульон, но пока не давайте ей - только когда начнет падать температура. Сейчас ей можно давать виноград, мясо, молоко с содой. И хорошо бы добыть где-нибудь бренди. Самого лучшего бренди. Потому что дешевый бренди - это хуже, чем отрава.

Девочка попросила доктора написать все, что он сказал.

Когда Бобби показала маме составленный доктором список, та рассмеялась. Смех ее был ненатуральный и слабый, но Бобби поняла, что мама смеется.

- Вздор! Какой вздор! - восклицала она, и глаза ее сверкали как яркие бусины. - Выбрось из головы всю эту чепуху. Пусть миссис Вайни поставит варить баранью шею. Мясо плохое, жилистое, но вам придется его съесть. А я выпью бульон. Мне, доченька, все время хочется пить. И еще неплохо было бы принести чан с водой и всю меня протереть губкой.

Роберта пообещала маме сделать все так, как она велит. Но как только девочка все это сделала, ей захотелось поскорее спуститься к брату и сестре. Щеки у нее горели, губы дрожали, а глаза были почти такие же сверкающие, как у мамы.

Она передала младшим детям, что велел доктор и что сказала мама.

- Теперь все зависит от нас. Мы должны сделать все возможное. Я тут отложила шиллинг на баранину.

- Обойдемся мы без этой чертовой баранины! - воскликнул Питер. - Будем есть бутерброды и проживем. Сколько времени люди жили на необитаемых островах - и ничего, не умирали.

- Конечно, - согласилась старшая сестра, после чего миссис Вайни дали шиллинг с тем, чтобы она купила бренди, содовой воды и бульона.

- Но даже если бы мы вообще решили голодать, - заметила Филлис, - нам все равно не купить того, что в списке, на обеденные деньги.

- Ты права, - морща лоб, ответила Бобби. - Нам надо найти какой-то другой выход. Давайте все напряжем мозги и подумаем, что делать.

Они думали. И понятно, что свои мысли они высказывали вслух. Потом, когда Бобби пошла сидеть с мамой, чтобы исполнять все ее просьбы, ее брат и сестра достали ножницы, лист белой бумаги, кисточку и черную краску, которой миссис Вайни пользовалась, чтобы красить печку и решетки. Первый лист они испортили и достали из матерчатой сумки новые листы. Они не боялись испортить бумагу, которая стоила денег, потому что верили: у них обязательно получится что-нибудь хорошее.

Кровать Бобби была перенесена в мамину комнату, и несколько раз в течение ночи она вставала, чтобы доложить в печку дров и напоить маму молоком с содовой водой. Часто мама начинала разговаривать сама с собой, и Бобби не могла понять смысла ее слов. А однажды мама, проснувшись, закричала: «Мама!» Это она звала бабушку, забыв в беспамятстве, что бабушка умерла и нет никакого смысла ее звать.

Рано утром мама позвала опять, и теперь Бобби услышала из ее уст свое имя. Бобби сбросила с себя одеяло и подбежала к кровати.

- Как? Я разве тебя звала?.. Это я спала. Господи, утенок ты мой, сколько же я тебе доставляю забот. Это ужасно.

- Мама! Какие же это заботы? - сквозь слезы воскликнула Бобби.

- Ничего, дня через два-три я уже буду на ногах. Ты только не плачь.

- Что ты, мама... - Бобби попыталась улыбнуться.

Когда человек привык спать десять часов кряду, пяти- или шестикратные пробуждения повергают его в такое же точно состояние, как если бы он совсем не ложился в постель. Бобби шатало, она чувствовала резь в глазах, но мужественно заставила себя убрать комнату и все приготовить к приходу доктора. Он пришел в половине девятого.

- Ну, как дела у маленькой няни? - спросил он, переступая порог. - Ты уже приготовила бренди?

- Да, вот он, во флаконе.

- Так, а где же виноград и бульон?

- Пока не купили, завтра будет... А для бульона мясо тушится в печке.

- Где же ты научилась готовить?

- Я видела, как мама это делала, когда у Филлис была свинка.

- Умница, - похвалил ее доктор. - А теперь пусть с мамой посидит ваша старушка, а ты позавтракай и ложись в постель. Тебе надо поспать до обеда. Если самая главная сестра милосердия заболеет, будет совсем плохо.

Он был замечательный доктор.

Когда поезд «девять пятнадцать» выехал из туннеля, старый джентльмен отложил в сторону свою газету и приготовился помахать рукой троим ребятам, вышедшим на путь. Но он увидел лишь одного из них. Это был Питер.

Однако мальчик не стоял теперь на рельсах соседнего пути, как бывало прежде. Он стоял в стороне, и поза у него была такая, как будто он служащий зверинца, показывающий животных, или актер, водящий указкой по стене и дающий пояснения к евангельским сценам, которые показывал волшебный фонарь.

И Питер тоже кое-что показывал. Рядом с ним был приклеен к стеклу большой лист бумаги. На листе был текст, написанный крупными жирными черными буквами.

Некоторые буквы разбегались, потому что Филлис еще не научилась владеть кисточкой, но прочесть написанное было нетрудно.

Старый джентльмен и еще несколько человек, ехавших в поезде, прочитали на большом белом листе следующее:

ПОСМОТРИТЕ

В СТОРОНУ СТАНЦИИ

Пассажиры сделали, как было написано, - посмотрели в указанную сторону, однако они были разочарованы, так как не увидели ничего необычного. Старый джентльмен тоже посмотрел в сторону станции и тоже поначалу не заметил ничего особенного - лишь гравий платформы, солнечный свет, вьющиеся растения на стене и незабудки по краям газона. И лишь когда паровоз закряхтел и вагоны качнулись, предвещая отправление, он увидел Филлис. Видно было, что она только что откуда-то прибежала и запыхалась.

- Ой! - проговорила Филлис. - Простите... Я думала уже, что вы уехали... У меня шнурки без конца развязывались, я из-за них два раза упала. Вот, прочтите, пожалуйста!

И она вложила ему в руку теплое, влажное письмо.

Старый джентльмен устроился поудобнее в своем уголке и стал читать.

«Дорогой господин,

мы не знаем, как вас зовут. Наша мама болеет, и доктор велит купить ей все то, что в списке после письма. Но она говорит, что это нам не по средствам. Она варит баранину и дает нам, а сама пьет бульон.

Мы здесь никого не знаем, кроме вас, потому что папа уехал далеко и мы давно не получали от него никаких вестей. Адреса папы у нас тоже нет. Папа расплатится с вами, как только ему вернут деньги, а если не вернут, то расплатится Питер, когда станет взрослым мужчиной.

Даем честное слово, что когда-нибудь Питер вам заплатит за все те вещи, которые сейчас нужны маме.

Если можно, оставьте пакет хозяину станции, потому что мы не знаем, когда вы поедете обратным поездом.

Попросите у него от имени Питера прощения, что украли уголь.

Роберта, Филлис, Питер».

Далее следовал список того, что рекомендовал доктор. Старый джентльмен прочитал его и удивленно поднял брови. Потом прочитал еще раз и слегка улыбнулся. Прочитал в третий раз, положил в карман - и вернулся к чтению утренней «Таймс».

Около шести вечера дети услышали стук в боковую дверь и бросились открывать. На пороге они увидели того самого носильщика, с которым они успели так подружиться и который рассказал им столько интересных вещей про железную дорогу.

Он поставил на кухонную дорожку большую корзину.

- Старый джентльмен, - сказал носильщик, - он велел скорее вам это занести.

Питер поблагодарил носильщика и, заметив, что тот не торопится уходить, добавил:

- Я бы дал вам два пенса, как папа это обычно делал, но...

- Еще чего! - с негодованием пробормотал носильщик. - Я и думать про это не думал. Я только хотел сказать, что мне очень жалко вашу матушку. Как она теперь? Я тут ей нарвал немного сладкого шиповника. Понюхайте, как вкусно пахнет! Два пенса, придумали тоже! - и он ловким движением достал из шляпы пучок шиповника. «Как фокусник!» - заметила потом Филлис.

- Большое вам спасибо, - пробормотал Питер, - и вы простите меня, что я это... про два пенса.

- Да, обидели вы старика! - ответил носильщик искренне, но дружелюбно.

Как только он ушел, дети сразу занялись корзиной. Сверху была солома, потом несколько слоев красивой оберточной бумаги, а под ней обнаружилось все то, о чем они просили, а в придачу множество таких вещей, о которых они и не просили. В числе прочего были тут и персики, и портвейн, и картонный ящичек с землей, в которой росли огромные красные розы на длинных стеблях, и длинная зеленая стеклянная бутылка с лавандовой водой, и маленькие пузатые пузырьки с одеколоном. Ко всему этому прилагалось письмо:

«Дорогие Роберта, Филлис и Питер,

здесь все то, что вам нужно. Ваша мама может спросить вас, откуда это. Скажите, что один ее друг услышал, что она заболела, и поторопился собрать посылку. Когда она поправится, вы, конечно, должны будете рассказать ей, как все было на самом деле. Если она скажет, что вы не должны были просить, передайте, что я считаю ваш поступок совершенно правильным. И пусть она простит мне, что я посмел доставить себе удовольствие».

Письмо было подписано инициалами Г. П., и была еще приписка, которой дети не смогли разобрать.

- Мы все-таки правильно поступили! - воскликнула Филлис.

- Я тоже так думаю, - поддержала ее Бобби.

- Но только не будем пока говорить маме всю правду, - заметил Питер, прохаживаясь взад и вперед по комнате с заложенными в карманы руками.

- Пока мама не выздоровеет, мы ей не скажем, от кого это. Нельзя, чтобы она волновалась... Какие чудесные розы! Я должна отнести их ей.

- Да, и душистый шиповник, - напомнила Филлис, глубоко вдохнув в себя приятный запах, - не забудь про душистый шиповник!

- Непременно! - улыбнулась Филлис. - Мама совсем недавно вспоминала, что там, где она жила в детстве, была живая изгородь из такого шиповника.

Глава IV

ВРЕДИТЕЛЬНИЦА

Вот что было написано на очередном белом листе бумаги, который надлежало выставить навстречу Зеленому Дракону:

ОНА ПОЧТИ ПОПРАВИЛАСЬ.

СПАСИБО.

Это случилось через две недели после получения чудесной корзины. Старый джентльмен увидел послание из своего вагона и приветливо помахал детям рукой в ответ. После того, как это произошло, ребята почувствовали, что уже пора рассказать маме о том, что они сделали, пока она была больна. Оказалось, что это не так просто, как думалось. Но это надо было сделать. И они сделали это.

Мама невероятно рассердилась. Пожалуй, еще никогда они не видели ее такой рассерженной. Это было ужасно. Но еще ужаснее, что она вдруг принялась горько рыдать. Плач в своем роде такая же заразная штука, как коклюш или корь. Они вдруг расплакались хором - все четверо.

- Вы меня простите, что я рассердилась, - проговорила мама, - ведь вы же не знали...

- Мы же хотели как лучше! - сказала Бобби, всхлипывая, а Питер и Филлис дружно засопели.

- Послушайте, - начала мама, - мы в самом деле сейчас очень бедные, но уж не настолько, чтобы нам не на что было жить. Прошу вас, никогда ничего больше не просите у посторонних людей. Никогда! Запомните: никогда.

Дети принялись обнимать ее, тереться щеками о ее щеки и обещать, что такое никогда больше не повторится.

- Надо будет мне написать письмо вашему старому джентльмену, что я не одобряю... То есть, нет, его я, конечно, должна поблагодарить за его доброту. Это вашего поступка я не одобряю... А он был ко мне необычайно добр. Отнесите это письмо хозяину станции, пусть он передаст... И больше мы не будет говорить об этом.

Когда дети остались одни, Бобби сказала:

- Какая все-таки прелесть у нас мама! Разве кто-нибудь еще из взрослых стал бы просить прощения у детей за то, что был на них сердит?

- Да, - подтвердил Питер, - мама у нас чудесная. Но тем более плохо, что она рассердилась.

- Но в то же время она бывает очень красивая, когда сердится, - сказала Филлис. - Если бы все было не так ужасно, мне было бы даже приятно, что она ругается.

Они пошли к хозяину станции, чтобы передать письмо.

- А вы ведь говорили, что у вас друзья только в Лондоне, - заметил он.

- Мы совсем недавно узнали этого человека, - ответил Питер.

- Он разве не здесь живет?

- Нет, мы с ним познакомились на железной дороге.

Затем хозяин станции удалился в свое святилище за окошечком, откуда продавали билеты, а дети пошли в комнату к носильщику. От него они в очередной раз узнали много интересного: что его зовут Перкс, что у него есть жена и двое детей, что огни впереди паровоза называются фарами, а огни позади последнего вагона тоже имеют свое название.

- Это значит, - шепотом проговорила Филлис, - что поезда на самом деле и есть драконы, с хвостами и головами.

Только сегодня дети заметили, что все локомотивы устроены по-разному.

- Знаете, юная мисс, - говорил, обращаясь к Филлис, носильщик по имени Перкс, - они не похожи друг на друга. Вот мы же с вами совсем разные, так и они разные. Видите, вот этот, маневренный, без тендера - он курсирует между нашей станцией и Мейдбриджем, - он в чем-то похож на вас, мисс. А вон те большие, добротные локомотивы - видите, у них с каждой стороны по три колеса, и колеса соединены стержнями, чтобы крепче держались, - они немного похожи на меня. А магистральные локомотивы - они мне напоминают вашего брата. Он чуть подрастет и будет побеждать школьных товарищей во всех забегах и кроссах. Самый быстрый и в то же время самый мощный из этих локомотивов - тот, который приходит в девять пятнадцать.

- Да, это Зеленый Дракон! - радостно воскликнула Филлис.

- А мы его в шутку называем улиткой, - улыбнулся носильщик, - потому что он очень скорый.

- Но локомотив же зеленого цвета.

- А вы заметили, что улитки иногда тоже бывают зеленого цвета?

Вернувшись домой, дети наперебой рассказывали маме, как они интересно провели время в обществе носильщика.

Следующий день был днем рождения Роберты. Она мягко, но очень твердо попросила, чтобы никто не ходил на дорогу и чтобы все оставались дома до чаепития.

- А мы просим, чтобы ты не подсматривала, что мы делаем. Мы тебе готовим замечательный сюрприз, - сказала Филлис.

И Роберта вышла в сад. Она не хотела огорчать брата и сестру, но до чего же скучно в день своего рождения бродить в одиночестве, какие бы замечательные сюрпризы ни ожидали тебя потом.

Девочка занялась своими мыслями, и среди прочего она подумала о тех словах, которые сказала мама, когда ночью у нее был жар, и руки были такими сухими, и глаза горели.

- Господи, сколько же нам придется уплатить по счету доктору? - спрашивала мама в полузабытьи.

Роберта несколько раз прошлась мимо розовых кустов, на которых еще не было роз, а только бутоны, мимо сирени, жасминов, смородины. Она все время думала про этот счет, и чем больше она про него думала, тем грустнее становилось у нее на душе.

Наконец Бобби поняла, что ей надо делать. Выйдя из боковой калитки на круто поднимавшееся вверх поле, она направилась к дороге, проходившей вдоль канала. Она дошла до моста через канал, по которому они ходили в деревню. В солнечные дни так приятно было облокачиваться на горячие каменные перила и смотреть вниз на голубую воду. Прежде Бобби видела только один канал - канал Регента в Лондоне, и вода в нем не была такого приятного цвета. И рек она других не видела, кроме Темзы, поверхность которой тоже смахивала на заспанное, неумытое лицо.

Возможно, дети любили бы мост не меньше, чем железную дорогу, но были две причины, почему дорогу они все-таки любили больше. Во-первых, ее они открыли для себя раньше, и это произошло прекрасным летним утром, когда и дом, и деревня, и стены, и камни, и высокие холмы - все казалось им новым. А с каналом они познакомились уже потом, несколько дней спустя. Другая причина заключалась в том, что на железной дороге все отнеслись к ним по-доброму: и хозяин станции, и носильщик, и старый джентльмен, который махал им из окна. А о людях на мосту нельзя было однозначно сказать, что они добры.

Главным образом это были шкиперы барж. Они медленно водили взад и вперед по каналу свои баржи или, выйдя на тропинку, ведущую к буксирам, осматривали лошадей, пасшихся там на длинных привязях.

Питер однажды о чем-то спросил шкипера, и тот в ответ накричал на него и велел убираться прочь. Это было так неожиданно, что Питер даже не сообразил, что надо было спросить, почему он не имеет такого же законного права гулять вдоль канала, как и этот шкипер.

В другой раз, когда дети пришли на канал порыбачить, мальчишки с баржи стали бросать в них большие куски угля, и один из них попал в затылок Филлис. От неожиданности и боли она сделала шаг назад и, поскольку у нее еще развязался шнурок, споткнулась и упала. Кроме того, что Филлис как следует ушиблась, у нее к тому же пропала охота ходить на рыбалку.

Но Роберта не боялась ходить по мосту, и если она чувствовала, что с баржи хотят в нее что-то бросить, она тут же пряталась за парапет.

И вот до ее слуха донесся звук колес - тех самых колес! Да, это был экипаж доктора, и доктор, разумеется, ехал в экипаже.

- А, самая главная сестра милосердия! Хочешь - полезай сюда! - сказал доктор, останавливаясь.

- Я хочу с вами поговорить, - уклончиво ответила Роберта.

- Неужели маме снова стало хуже? - с тревогой в голосе спросил доктор.

- Нет, но, понимаете...

- Так, садись ко мне, поговорим про все дорогой.

Роберта забралась в экипаж, и каурая*[10] лошадка развернулась в другую сторону. Надо сказать, что сделала она это неохотно, потому что уже предвкушала меру овса по возвращении домой.

- Вот это да! - воскликнула Роберта, когда лошадка понеслась во весь опор вдоль канала.

- Уже до «Трех Труб» рукой подать, - сказал доктор, когда они приблизились к дому.

- Да, так ведь и лошадка у вас быстрая, - заметила Бобби.

- Быстрая-то она быстрая... Но я чувствую, что у вас что-то случилось.

Доктор почувствовал, что девочка сильно волнуется.

- Ну, говори же, не бойся! - подбадривал он ее.

- Мне, доктор, тяжело это говорить... Потому что мама не велела.

- Что не велела?

- Она не велела рассказывать чужим людям, какие мы бедные... Но вы-то ведь не чужой человек!

- Да, я свой, поэтому не бойся.

- Я знаю, что лечение стоит дорого... И, говорят, это очень экстравагантно, то есть я имею в виду дорого - вызывать врачей на дом. Правда, миссис Вайни говорит, что ей лечение обходится дешево, всего два пенса в неделю, потому что она вступила в члены Клуба.

- Вот как?

- Она мне вас хвалила, говорила, что вы замечательный доктор... А я у нее спросила, как ей удается прожить на такие гроши... Она ведь еще беднее, чем мы. Я бывала у нее дома и знаю. И вот она мне сказала про Клуб... Доктор, скажите - я не хочу, чтобы мама огорчалась, - нельзя ли и нам стать членами этого Клуба?

Доктор молчал. Он ведь и сам был очень небогат. Он порадовался было тому, что новая семья стала пользоваться его услугами. И теперь он испытывал смешанные чувства.

- Вы ведь не сердитесь на меня, правда? - спросила Бобби упавшим голосом.

Услышав такие слова, доктор встрепенулся.

- Сержусь? Как это может быть? Ты очень чувствительная юная дама. Я все сделаю для вашей мамы, что от меня зависит, даже если придется открыть новый клуб ради нее одной... Посмотри! Вот уже и акведук.

- Акве - что? - переспросила Бобби.

- Мост над водой. Смотри!

Дорога стала подниматься к мосту, пересекавшему канал. Слева высилась крутая скала, в расселинах которой росли деревья и кустарник. Миновав холмы, они въехали затем на сам мост - огромный мост с его разбегом высоченных арок, покрывавших не только канал, но и значительную часть долины.

Бобби при виде этой картины глубоко вздохнула.

- Какое зрелище! Мне это напоминает иллюстрации в учебнике истории - это как было в Риме!

- Да, именно так, - согласился доктор. - Римляне ведь были помешаны на акведуках. Мосты - это чудо инженерной изобретательности.

- А разве инженеры - это не те, кто строит машины?

- Бывают разные инженеры. Одни строят мосты и туннели, другие - разные военные укрепления. Ну вот, теперь нам надо поворачивать назад. И помни, что ты не должна расстраиваться из-за всяких счетов, а то ты сама заболеешь, и я тогда пришлю тебе счет длинный-предлинный, как этот акведук!

На середине покатого луга, отделявшего дорогу от «Трех Труб», Бобби рассталась с доктором. У нее было чувство, что она поступила правильно. Она спускалась к дому в самом счастливом расположении духа.

Питер и Филлис ожидали ее на заднем крыльце. Вид у обоих был ухоженный и аккуратный, а у Филлис в волосах ярко краснел большой бант. Бобби подумала, что ей надо успеть убраться, причесаться и завязать себе голубой бант до того, как зазвонит колокольчик.

- Ну вот, - сказала Филлис, - теперь нам пора показывать тебе сюрпризы. Ты подожди, пока позвонят два раза, и тогда иди в столовую.

- Дзынь! Дзынь! - зазвенел колокольчик, и Бобби, слегка робея, подошла к обеденному столу. Она сразу оказалась в каком-то новом мире, полном света, цветов и музыки. Мама, Питер и Филлис стояли рядком в конце стола. Ставни были открыты, и на столе горели двенадцать свечек - по числу лет Роберты. Стол был накрыт цветастой скатертью, и там, где обычно сидела Бобби, лежал веночек из незабудок и несколько заманчивого вида пакетиков.

Мама, Питер и Филлис исполнили хором первую часть торжественного гимна, который поют обычно в день Святого Патрика. Но слова были другие, их сочинила мама. Она всегда делала так, когда был чей-нибудь день рождения. В первый раз она сочинила слова, когда Бобби исполнялось четыре года, а Филлис была еще грудным младенцем. Бобби вспомнила, как учила наизусть слова в день рождения папы. К своему удивлению она обнаружила, что мама тоже хранит эти стихи в памяти.

•                Мне четыре! Ты пришло,
•                     Лучшее мое число.
•             Два плюс два! Один плюс три!
•                    Годы, что ни говори!
•                   Только не хочу совсем
•             Праздновать ни пять, ни семь.
•            В году есть столько же времен!
•            В квадрате столько же сторон!
•                  Еще четыре есть стены
•              В столовой - все они равны!
•                 А посередочке опрятный
•          Стоит накрытый стол квадратный,
• А за ним еще «квадрат»: Папа, мама, я и брат!

- Трижды ура Бобби! - воскликнул Питер, когда кончили петь. Роберта боялась расплакаться: вам, наверное, знакомо это чувство, когда щекочет переносицу и покалывает веки. Но мама, брат и сестра принялись целовать и обнимать ее, и Бобби успокоилась.

- Ну, - сказала мама, - смотри теперь свои подарки!

Подарки были замечательные. Была тут красная в зеленую полоску игольница, которую тайком мастерила Филлис. Была и серебряная мамина брошка в форме лютика - Бобби всегда ею любовалась, но никогда ей не приходило в голову, что эта брошка станет ее вещью. А миссис Вайни подарила ей две вазы синего стекла, те самые, которыми она любовалась в витрине магазина. Еще были в числе подарков открытки с красивыми рисунками и добрыми пожеланиями. И, наконец, мама украсила русую головку дочки венком из незабудок.

- А посмотри теперь на стол! - сказала мама.

На столе был большой торт, на розовой поверхности которого было выведено сахаром: «Милой Бобби!», тут же стояли в вазочках варенье и конфеты. Но самым замечательным было то, что весь стол мама украсила цветами. Посередине стояли горшочки с геранью, а вокруг каждой тарелки лежал веночек из незабудок - такой же, как тот, что был на голове у виновницы торжества. На торте был венок из белой сирени, а внутри венка просматривалось что-то наподобие рисунка, выложенного из мелких цветков той же самой сирени, желтофиоли*[11] и золотого дождя**[12].

- А ты знаешь, что это такое? - спросил Питер. - Это карта железной дороги. Видишь, лиловые полоски - это рельсы, а квадрат из коричневой желтофиоли - это станция, а там - семафоры, дорожка, по которой мы к ним шли... А вот и мы - три яркие маргаритки. Мы стоим на путях и машем руками старому джентльмену. А вот и он - цветок анютиных глазок в поезде из цветков золотого дождя!

- А вон те фиолетовые первоцветы - знаешь, что это? - продолжила Филлис - Это «Три Трубы». А там, видишь, маленький розовый бутон. Это мама. Мы опаздываем к чаю, а она беспокоится, ждет нас. Это все Питер придумал, а цветы мы вместе принесли со станции. Он сказал, что тебе должно понравиться.

- Вот подарок от меня! - объявил Питер, ставя перед сестрой свой любимый локомотив, тендер которого был битком набит сладостями.

- Ох, как же замечательно! - воскликнула Бобби, потрясенная его щедростью. - Неужели ты даришь мне свой любимый локомотив?

- Локомотив - нет, только конфеты!

На лице у Бобби выразилась досада. Она так была очарована великодушием Питера, и, наверное, со стороны это выглядело смешно. Получается, что она жадина: ей мало конфет, нужен еще локомотив в подарок! Питер заметил, что она переменилась в лице, и сказал:

Страницы: «« « 12345678 » ... »»