Дети железной дороги Несбит Эдит
- А у вас ничего не случилось? - спросил Питер, крайне встревоженный поведением своего друга.
- Нет. Ничего не случилось - ни у меня, ни у кого другого... Если вам нравится иметь свои секреты, то на здоровье. Никто вам не запрещает.
Каждый стал мучительно припоминать, что же за секреты могли у него или у нее быть от мистера Перкса. Наконец все помотали головами.
- У нас не может быть от вас никаких секретов! - воскликнула Бобби.
- Не может, и отлично. Желаю вам хорошего дня, - ответил носильщик, отгораживаясь от ребят газетой.
- Как это все ужасно! - недоумевала Филлис. - Наверное, что-то произошло. Пожалуйста, расскажите нам.
- Если мы что-то сделали не так, то это не умышленно, - прибавил Питер.
Носильщик как будто и не слышал их слов. Он перевернул газету и погрузился в чтение очередного столбца.
- Послушайте! - не выдержал Питер. - Это просто некрасиво. Даже преступников выслушивают перед тем, как осудить. Даже в России есть суды.
- Я ничего не знаю ни о какой России!
- Так вот сейчас наша мама пришла, чтобы рассказать вам и мистеру Джиллсу все про нашего русского гостя.
- Что вы мне голову морочите? - с негодованием спросил Перкс. - Вы что, не видели, как он просил меня зайти к нему в комнату, взять стул и выслушать все, что будет говорить госпожа.
- Вы хотите сказать, что не слышали?
- Ровным счетом ничего. Стоило мне попытаться задать вопрос, как меня выставили за дверь... А я подумал, что вы сюда явились затем, чтобы от меня что-то выведать. - Филлис при этих его словах густо покраснела. - Я имею в виду разные сведения - о локомотивах, семафорах и тому подобное...
- Мы же не знали, что вы не знаете...
- Мы думали, что мама вам все рассказала...
- Мы-ду-что-ма-ска-ла-русский-который-пишет! - в один голос зашумели все трое.
Перкс, похоже, был удовлетворен объяснением и свернул свою газету. Филлис подскочила к нему и обняла за шею.
- Давайте поцелуемся и будем снова дружить! Я бы вам сказала «простите», но мы же не знали, что вы ничего не знаете.
- Все равно - простите нас! - воскликнула Бобби.
И Перкс наконец согласился принять их извинения.
Тогда они уговорили его выйти из дома на солнышко и посидеть с ними на зеленой станционной скамейке, в окружении нагретой солнцем травы, и вот они, то по очереди, то наперебой, то хором стали рассказывать ему историю русского пленника.
- Мне нужно сказать... - начал носильщик, но недоговорил фразу.
- Правда ведь, все это ужасно? Вам, наверное, любопытно побольше про него узнать? - спросил Питер.
- Не то что любопытно, но интересно, - отозвался Перкс.
- Да, мы, честное слово, не знали, что он вам не сказал. Это нам неприятно, что он от вас утаил, - повторяла Бобби.
- Я, маленькая мисс, не держу на него зла. У него есть основания. Ему приятно быть первым, кто расскажет людям такую историю. Человек есть человек. А что он хотел его арестовать... Наверное, будь, скажем, на месте этого длинноволосого парня какой-нибудь японец...
- Ну а если этот японец не сделал ничего плохого?
- Все они друг друга стоят, эти иностранцы.
- Но вот если бы перед вами были японец и русский, то кого бы вы предпочли?
- Трудно сказать... Но кого-то всегда надо предпочесть. Это как с либералами и консерваторами. Надо выбрать одну партию из двух и уже потом всю жизнь держаться той, которую выбрал... Что бы ни случилось, нельзя изменять своему выбору.
В это мгновение прозвучал гудок.
- Поезд «три четырнадцать» прибывает, - пояснил Перкс. - Сидите пока тут, а как он тронется, так мы сходим на огород, там должна уже поспеть клубника. Помните, я вам обещал?
- А если она поспела и вы нас угостите, - обратилась к нему Филлис, - вы не будете возражать, если мы поделимся ею с бедным русским?
Перкс нахмурился, и брови его взметнулись.
- Так, значит, это вы за клубникой сюда пришли?
Филлис при этих словах почувствовала неловкость. Сказать «да» - значит изобличить себя в жадности. А если она скажет «нет», то потом ей будет неприятно и стыдно. Филлис сказала «да».
- Ты умница! Всегда надо говорить только правду, и никогда...
- Но мы пришли бы в другой день, - поспешила прибавить Филлис, - если бы мы знали, что вы не слышали историю.
- Я тебе верю, малышка! - усмехнулся Перкс, и в следующую секунду он перемахнул через рельсы в шести футах*[18] от прибывающего поезда.
Девочек ужаснул его поступок, но Питеру оказалась очень даже по душе такая храбрость.
Русский господин очень был доволен принесенной ему клубникой, а наша тройка уже ломала себе головы над тем, чем бы еще порадовать гостя. Однако они не смогли придумать ничего другого, как на следующий день доставить ему ягоды дикой вишни. Весной дети заметили, где цвела вишня. У гладкой стены утеса, в которой был прорублен туннель, рос целый лес из разных деревьев: кленов, берез, карликовых дубов, орешника. И среди этих зарослей выделялись серебристо-белые цветы вишни. Теперь надо было найти эти деревья и нарвать ягод.
Жерло туннеля находилось в некотором отдалении от «Трех Труб», и мама дала детям с собой корзину с едой. Они решили, что съедят по пути свой обед, а корзину наполнят вишнями. Еще мама дала им с собой часы, чтобы они не опоздали к чаю. (У Питера, правда, были и свои часы фирмы «Уотербери», но они не ходили с тех пор, как попали в воду.)
Ребята двинулись в путь. Поднявшись в гору, они влезли на забор и стали смотреть оттуда вниз, где, словно на дне горного ущелья, скрещивались железнодорожные колеи.
- Если бы не рельсы, - сказала Филлис, - можно было бы подумать, что там никогда не ступала нога человека.
Края тропы, по которой двигались любители дикой вишни, были словно высечены из грубого серого камня. Они шли речной долиной, приближаясь постепенно к отверстию туннеля. Среди скал росли травы и цветы. Семена, оброненные птицами в трещины камней, прорастали, пускали корни и превращались со временем в кусты и деревья, затенившие собою склон. От туннеля к линии вел переход - несколько грубо вколоченных в землю брусков. Этот крутой и узкий путь скорее был похож на навесную лестницу, чем на череду пологих ступенек.
- Давайте спустимся, - посоветовал Питер, - с этих ступенек удобнее всего будет рвать вишни. Помните, как мы тут рвали вишневые ветки на могилку кролика?
Дети прошли вдоль изгороди к старой, разболтанной калитке, находившейся над ступеньками. Они хотели уже открыть калитку, как вдруг Бобби прошептала:
- Тсс! Послушайте! Что это?
До них доносился необычный шум - мягкий шум, едва слышный сквозь шелест ветвей и треск проводов над линией. Он напоминал не то шелест, не то шепот. На какое-то время он прекратился, но вскоре стал доноситься снова.
Он уже больше не прерывался, становясь все громче. Это мог быть либо шум чьей-то возни, либо урчание.
- Видите! - воскликнул вдруг Питер. - Тут над нами дерево.
Дерево было одним из тех, которые имели грубые листья и белые цветы. На дереве были ягоды, но ребята решили их не рвать. Они были ярко-красными, но когда их срывали, почти тут же чернели. Девочки посмотрели в сторону, куда показывал Питер, и заметили, что дерево зашевелилось, но зашевелилось не так, как если бы ветер прошел сквозь листву, а совсем иначе - так, как если бы оно было великаном, спускающимся вниз по склону.
- Деревья идут! Это как в «Макбете»*[19]! - прошептала Бобби.
- Это не просто так - это колдовство, - бормотала Филлис. - Я всегда знала, что железная дорога - заколдованное место.
Зрелище было и в самом деле сказочное. Казалось, что цепь деревьев протяженностью в двадцать ярдов**[20] медленно спускается вниз, к железнодорожной линии, и дерево с грубой серой листвой замыкало процессию, как будто старый пастух гнал стадо зеленых овец.
- Что же это? Что? - восклицала Филлис. - Это уже какое-то очень злое колдовство. Пойдемте скорее домой.
Но Питер и Бобби, пробравшись ближе к дороге, стояли, затаив дыхание и вслушиваясь. Филлис не решилась возвращаться домой одна и тоже стала слушать и наблюдать.
Деревья продолжали спуск. Камни и комья земли вырывались из-под корней и разбивались о рельсы и шпалы.
- Они сейчас все попадают на дорогу, - проговорил Питер и замолчал, понимая, что голос его все равно утонет в шуме. И в это мгновение вершина огромной скалы, с которой спускались деревья, стала медленно наклоняться. Деревья сразу прекратили шествие и, вздрогнув, застыли в неподвижности. Какое-то время они стояли точно в ожидании, а потом скала вместе с деревьями, кустами, травами и цветами опрокинулась прямо на железную дорогу. В воздухе стоял страшный грохот, слышный, наверное, за несколько миль от склона. А потом ничего не стало видно от поднявшейся пыли.
- Как будто уголь в глазах! - с ужасом пробормотал Питер.
- Целую гору насыпало! - воскликнула Филлис.
- Да, - медленно говорил Питер, перегибаясь через забор, - вот это да!
Вдруг он отпрянул от забора и застыл в неподвижности.
- Слушайте! Ведь «одиннадцать двадцать девять» еще не отправлялся. Нам надо скорее бежать и предупредить, а то будет очень большая авария.
- Так побежали скорее! - сказала Бобби, срываясь с места.
- Нет! Назад! - закричал Питер, доставая из кармана мамины часы. Он был страшно взволнован, и никогда сестры не видели его таким бледным.
- У нас нет времени. До станции две мили, а времени уже половина двенадцатого.
- А нельзя, - проговорила срывающимся голосом Филлис, - чтобы ты забрался на телеграфный столб и что-то сделал с проводами?
- Если бы я знал, как...
- А во время войны как-то останавливали поезда... Я слышала.
- Можно только перерезать провода. А мы не сможем это сделать, даже если мы до них дотянемся. Но как нам дотянуться? Хоть бы нашлось что-нибудь красное - тогда можно было бы выбежать на линию и помахать.
- Но пока поезд не повернет, машинист нас не увидит, - возразила Филлис. - А за поворотом он скорее увидит всю эту кучу, чем нас. Она ведь гораздо больше, чем мы.
- Если бы было что-то красное, - повторил Питер, - мы бы тогда успели добежать до поворота и помахать.
- Мы и без красного обойдемся - просто помашем. Они уже знают нас - мы ведь столько раз им махали. Пойдемте вниз, - убеждала Бобби.
Дети стали спускаться вниз по ступенькам. Бобби была бледной и вся дрожала. Лицо Питера казалось страшно осунувшимся. А Филлис вся покраснела, и капельки пота выступили у нее на лбу.
- Фу, как я запарилась, - говорила она. - Мама думала, что похолодает, и заставила нас надеть фланелевые нижние юбки.
И тут она круто развернулась на ступеньках:
- Слушайте! Они же красные!
Филлис и Бобби сняли нижние юбки и, зажав их под мышками, побежали вдоль линии.
Питер взял юбку Бобби, которая была больше, и надорвал.
- Нет, не надо! - воскликнула Филлис.
- А люди? - гневно спросил Питер.
- В самом деле... Можешь порвать хоть на мелкие кусочки - только бы спасти людей.
Бобби отобрала юбку у Питера и оторвала от нее поясок. Точно так же она поступила и с другой юбкой.
- Нет, это не дело, - сказал Питер, в свою очередь отнимая юбки у сестры и разрывая каждую из них на три части. - Итак, у нас есть шесть флажков. - Он посмотрел на часы: - И семь минут в запасе.
У перочинных ножиков, которые дарят мальчишкам, редко бывают острые лезвия. Для скорости Питер стал руками ломать молодые деревца и обдирать с них листву.
- Теперь нам надо сделать прорези в лоскутках и надеть их на палки.
Поезд уже приближался - с грохотом и на большой скорости.
- Они нас не видят! Не видят! Что делать? - восклицала Филлис.
Два флажка на линии покачнулись, когда поезд зацепил кучу рассыпанных камней. Один флажок упал на шпалы. И Бобби вдруг поняла, что надо делать. Она прыгнула на рельсы, схватила упавший флажок и принялась им махать. И боязнь мгновенно прошла.
Ей казалось, что они целую вечность стояли на пути, держа в руках эти маленькие смешные фланелевые флажочки.
А поезд по-прежнему двигался на огромной скорости.
- Глупая! Уходи прочь с линии! - кричал Питер.
- Стоять! Стоять! - кричала Бобби, но даже брат и сестра не могли слышать ее голоса из-за шума надвигающегося поезда. Но вдруг она с удивлением подумала, что машинист, наверное, все-таки ее услышал. Локомотив быстро стал сбавлять скорость и, наконец, остановился, не доезжая двадцати ярдов до того места, где стояла Бобби и размахивала флажками.
Девочка увидела, что поезд застыл как вкопанный, но продолжала махать. Потом машинист и кочегар выскочили из локомотива, и Питер и Филлис ринулись им навстречу, рассказывая взахлеб, какой ужасный завал образовался за поворотом. А Бобби все еще продолжала махать флажками, но уже вяло и по инерции.
Когда Питер оглянулся в поисках Бобби, она неподвижно лежала на шпалах, прижимая к груди два красных флажка.
Машинист поднял девочку, подхватил на руки и понес к поезду. В вагоне первого класса нашлось пустое купе, там и устроили Бобби.
- Бедняжка. Она в обмороке. Неудивительно, еще бы... Сейчас я пойду гляну, что за куча, а потом мы отвезем вас на станцию, и девочку там осмотрят.
На Бобби было страшно смотреть - она лежала неподвижная, бледная, с посиневшими губами.
- Как все ужасно, - говорила Филлис, - она как будто мертвая.
- Перестань! - оборвал ее Питер.
Брат и сестра сидели напротив Бобби на голубых полках, и поезд вез их в обратном направлении. Они еще не доехали до станции, как вдруг Бобби открыла глаза, повернулась и начала плакать. Питер и Филлис облегченно вздохнули. Они и раньше видели, как Бобби плачет, а вот наблюдать ее в обмороке - этого им никогда прежде не приходилось. Пока она была без сознания, брат и сестра не знали, что делать, а теперь, когда Бобби плакала, они понимали, что надо ее просто успокоить. И вот Бобби успокоилась, и теперь Питер и Филлис стали над ней смеяться, что она такая трусиха и упала в обморок.
На станции уже собралась толпа в ожидании троих героев. Все наперебой хвалили их мужество, смекалку и здравый смысл.
Филлис впервые довелось побывать в роли героини, и ей это было приятно. Питер покраснел до ушей, но тоже с удовольствием выслушивал похвалы. Одной Бобби было не по себе. «Скорее бы все разошлись и все кончилось», - думала она.
- Вас еще будут благодарить от имени компании, - сказал хозяин станции.
Бобби не хотелось слышать больше никаких слов благодарности. Она стала тянуть Питера за куртку:
- Нам пора. Я хочу домой...
Дети отправились домой, а хозяин станции, носильщик, охранники, машинист, кочегар и пассажиры - все говорили им вслед разные приветственные слова.
- Слышите? Это про нас, - сказала Филлис.
- А все же хорошо, что мне это пришло в голову - найти что-нибудь красное и размахивать им, - заметил Питер.
- Да, и какое счастье, что мы надели эти фланелевые нижние юбки! - прибавила Филлис.
Только Бобби молчала. Она думала про ужасную кучу на железнодорожном полотне и вспоминала, как этот доверчивый поезд мчался, чтобы разбиться об нее.
- Ведь это мы их спасли! - воскликнул Питер.
- А как было бы ужасно, если бы они все погибли! - проговорила Филлис. - Правда, Бобби?
- И мы возвращаемся домой без вишен, - с грустной улыбкой ответила старшая сестра.
Младшей сестре и брату показались довольно бессердечными эти ее слова.
Глава VII
ЗА ДОБЛЕСТЬ
Вы, надеюсь, не возражаете, что я так много рассказываю вам о Роберте? Я с каждой главой все больше люблю ее. Чем пристальнее я за нею наблюдаю, тем больше она мне нравится. Самые разнообразные вещи, которые я ценю в людях, я нахожу у Роберты.
Например, она всегда думала о том, чтобы помочь своим близким. Она умела хранить чужие секреты, а для такого не у всех хватает терпения. Кроме того, ей был присущ дар молчаливого сострадания. Я знаю, что это звучит заумно, но на самом деле это вещь вовсе не такая уж скучная. Это значит, что если у вас неприятности или горе, человек старается дать вам как можно больше любви, при этом не повторяя на каждом шагу, как ему вас жаль. И так вела себя Бобби. Она знала, что мама переживает несчастливые дни и не говорит детям, почему она несчастлива. И Бобби теперь любила маму еще больше, чем прежде, и ни единым словом она не выдала, что ей хотелось бы знать, почему мама так страдает. Чтобы вести себя так, как Бобби, нужен известный жизненный опыт. Это далеко не так просто, как вам может показаться.
Происходило много всяких обыкновенных и приятных вещей: пикники, игры, чаепития с булочками, но у Бобби не выходила из головы одна мысль: «У мамы какие-то неприятности. В чем дело? Она мне не говорит. Допытываться я не хочу. Но что-то не так». Это повторялось в ее уме, как привязывается какой-нибудь музыкальный мотив, - и попробуй его отгони!
Русский джентльмен по-прежнему оставался предметом семейных забот. Чиновники, их секретари и члены парламента по-прежнему отвечали на мамины письма настолько вежливо, насколько им это удавалось, но никто не мог даже приблизительно подсказать ей что-либо относительно местонахождения жены и детей господина Шеранского (да, такая несколько необычная фамилия была у писателя).
У Бобби было еще одно качество - разные люди называют его по-разному и, соответственно, по-разному к нему относятся. Одни называют это «путаться в чужие дела», другие «совать во все свой нос», третьи «иметь любвеобильное сердце». Словом, она всегда стремилась помочь людям.
Девочка изо всех сил старалась изобрести что-то, чтобы помочь русскому господину найти жену и детей. Он стал немного говорить по-английски: уже мог сказать «доброе утро», «спокойной ночи», «спасибо», «пожалуйста». Когда девочки приносили ему цветы, он говорил: «Ошень красиво!». А когда дети спрашивали, как он спал, то слышали в ответ: «Карашо».
«Я уже лучше сказаю английский?» - как-то спросил он у Бобби. Она кивнула ему. Говоря с ним, девочка все время думала о том, нет ли чего-то такого в его внешности, манере общения, что поможет отыскать его родных. Но пока ничего не приходило ей в голову. Вместе с тем ей не хотелось, чтобы писатель уехал, потому что его присутствие в доме поднимало мамино настроение.
Бобби чувствовала: маме нужно, чтобы кроме детей в доме находился еще кто-нибудь. Маме причиняло страдание то, что она отдает русскому папину одежду, но она изо всех сил старалась не показать виду.
С того дня, как Бобби, Питер и Филлис, выйдя на путь с красными фланелевыми флажками, спасли от крушения поезд, прошло уже много дней. Но Бобби часто просыпалась по ночам с криком и дрожью в теле, потому что представляла себе эту ужасную кучу и как бедный, милый, доверчивый поезд летит навстречу своей гибели. Страшно было подумать о том, сколько могло погибнуть людей. Но когда Бобби думала, сколько людей спаслось и продолжает жить, она уже радовалась тому, что они пошли в тот день за вишнями и что на ней и Филлис были фланелевые нижние юбки.
Однажды дети получили письмо. Они обрадовались тому, что им кто-то написал, и стали рвать друг у друга из рук конверт - ведь письма приходили так редко. На конверте стояли их имена - Роберта, Питер и Филлис. А текст письма был следующий:
«Дорогие господин и леди!
Предполагается вручить вам небольшие вознаграждения в знак уважения к вашему достойному и мужественному поведению. Вы предупредили машиниста поезда, и, не сделай вы этого, произошла бы ужасная трагедия. Церемония награждения состоится на станции такого-то числа в три часа дня, если это время устраивает вас.
Джейвез Инглвуд,
секретарь Главной железнодорожной компании Севера и Юга».
Это был высший момент гордости в жизни троих ребят. Они побежали со всех ног к маме показывать письмо. Еще никогда они не чувствовали себя такими счастливыми.
- Но только, - сказала мама, - если вознаграждение окажется денежное, вы должны будете поблагодарить и категорически отказаться его принять. А мне, девочки, надо будет выстирать ваши муслиновые платья, потому что вы должны по такому поводу выглядеть очень аккуратно.
- Нет, мама, - перебила ее Роберта, - постирать мы с Фил и сами можем, а вот если бы ты их отутюжила...
Стирать - это ведь для девочек просто развлечение. Скажите мне, юные читательницы, когда вы в последний раз занимались стиркой?
В «Трех Трубах» стирали обычно в кухне, где был каменный пол и под окном стояла большая каменная раковина.
- Давайте сюда, в раковину, поставим ванну, - предложила Филлис, - и представим себе, что мы приходящие прачки. Помнишь, мама, ты видела таких прачек, когда жила во Франции?
- Нет, - проговорил Питер, закладывая руки в карманы, - там прачки стирали в холодной реке, а не в горячей воде.
- Считай, что это горячая река, - засмеялась Бобби. - Окуни руку в ванну.
- Вот еще! - фыркнул Питер, но руку все же окунул.
- Будем стирать, оттирать, отдирать! - восклицала Филлис, вертясь вокруг Бобби, которая несла от огня к столу тяжелый чайник.
- Ты с ума сошла! - ужаснулась Бобби. - Это же тебе не рогожа, а муслин! Надо растворить мыло в теплой воде, а потом осторожно расправлять платья - и сжимать, расправлять и сжимать. И они превосходно отстираются. Вся грязь быстро сойдет. Это только большие вещи положено тереть - скатерти, простыни.
А в это время за окном ветерок раскачивал сирень и гордость сада - розы «Слава Дижона».
- А какие дни стоят... Какие дни! - со взрослой интонацией повторила Бобби. - До чего же хорошо будет идти на станцию в муслиновом платье.
- Да, замечательно! - поддержала ее Филлис, встряхивая и отжимая муслин уже вполне профессиональными движениями.
- Так, теперь надо слить воду, - наставляла Бобби, -только ни в коем случае не выжимай. Будем отполаскивать. Я буду держать платья, а вы с Питером выливайте мыльную воду и наливайте чистую.
- Небольшое вознаграждение, - вслух рассуждал Питер, пока сестры деловито подтирали пол и расправляли на веревке платья. - Я все же думаю, что это будут подарки.
- Что-то там точно будет, - вздохнула Филлис. - Мне больше всего хочется слоника, но ведь они же не прочитают мои мысли.
- А мне кажется, что Питеру подарят золотую модель локомотива, - вставила Бобби.
- Или большую модель места происшествия, - увлеченно стал фантазировать Питер. - Где и обвал, и паровоз, и люди, похожие на нас, машиниста, кочегара и пассажиров.
- А тебе приятно, - спросила Бобби, вытирая руки о грубое полотенце, висевшее на вешалке возле того места, где мыли посуду, - что нас будут награждать за спасение поезда?
- Да, разумеется, - без тени смущения отозвался Питер, - и не пытайся нас убедить, что тебе это неприятно. Тебе это так же приятно, как и нам с Филлис.
- Что ж, пожалуй, ты прав. Я тоже рада. Но, понимаешь, я немного боюсь: а вдруг мы решим, что мы такие молодцы, и уже не будем делать других хороших дел?
- Солдаты ведь радуются, когда им дают награды. Но после этого они снова идут в бой, - ответил Питер. - А что если нас тоже наградят медалями? Когда я буду старый, то покажу их своим внукам и скажу: «Вот, мы выполнили свой долг». И они будут нами гордиться.
- Ты женись сначала, - проговорила с усмешкой Филлис, - а то не будет у тебя никаких внуков.
- Хорошо бы мне жениться, - вздохнул Питер, - только боюсь, что жена будет мне постоянно мешать. Мне надо жениться на спящей красавице. Чтобы она просыпалась два раза в год, а потом опять засыпала.
- Полюбовалась денек на милого мужа - и полно, бай-бай! Хитро придумал, - иронизировала Бобби.
- А я бы хотела выйти замуж за такого человека, который бы меня постоянно будил и говорил, какая я хорошая, - поделилась мечтами Филлис.
- А мне кажется, - высказала свои мысли Бобби, - что лучше быть женой бедного человека, чтобы самой делать всю работу по дому. Так приятно себе представить: он после трудного дня идет домой и видит голубой дымок из трубы - это я топлю ему печку... Между прочим, нам надо написать ответ на письмо, что нас устраивает и день, и час, и место. Питер, возьми мыло и вымой руки - мы уже и так чистые. А ты, Фил, принеси розовый ящичек с писчей бумагой, который тебе подарили на день рождения.
Прошло немало времени, прежде чем они смогли осуществить задуманное. Мама удалилась к себе, чтобы писать, и дети испортили несколько розовых листов с зубчатыми золотыми краями и четырехлепестковыми цветками на углах, прежде чем сочинили такой ответ, который всех устроил. Потом каждый снял для себя копию и поставил в нижней части листа свою подпись.
Во всех трех копиях повторялось следующее:
«Дорогой господин Джейвез Инглвуд,
большое вам спасибо. Мы не думали о вознаграждении, мы просто хотели спасти поезд. Но мы рады, что Вы придумали это. Время и место меня вполне устраивает, и большое Вам спасибо.
Ваш преданный друг».
Дальше стояла подпись, а под ней:
«P.S. И еще раз большое Вам спасибо!»
- Стирать ведь нетрудно. Гладить трудно, а стирать нет, - сказала Бобби, унося в дом высохшие платья. - Так приятно делать вещи чистыми! Хоть бы у нас хватило терпения дождаться этого дня, чтобы узнать, что нам за награды приготовили.
Время тянулось для детей мучительно долго, и вот настал желанный день, когда они пришли на станцию. Все, что там произошло, оказалось до того необычно, что походило скорее на сон.
Хозяин станции сам вышел им навстречу. Он был одет, как заметил Питер, в свой самый лучший костюм. И он отвел детей в тот самый зал ожидания, где они когда-то играли в афиши. Но теперь все здесь выглядело по-другому. Пол был устлан половиками, и горшочки с розами красовались на каминной доске и подоконниках, подобно зелени, которую выставляли под Новый год рядом с рекламой конторы Кука и рейсов «Париж - Лион». За дверью, где сидел носильщик, собралась небольшая группа людей - аккуратно одетые женщины и мужчины в цилиндрах и фраках. Видимо, это были работники станции и их жены. Потом ребята узнали нескольких пассажиров поезда, которых видели тогда, в день красных фланелевых нижних юбок.
Но больше всего они обрадовались, когда увидели старого джентльмена. На нем были шляпа и пальто, не похожие на те, что носили другие мужчины. Старый джентльмен пожал каждому из них руку, а потом они сели на стулья, и человек в пенсне (как потом выяснилось, это был суперинтендант округа*[21]) произнес речь.
Говорил он несколько длинно, но очень умно. Я не собираюсь приводить здесь полный текст его речи. Во-первых, потому что она покажется вам скучной; во-вторых, потому что дети, слушая ее, испытывали неловкость и мне не хочется, чтобы и читателю передались их чувства; а в-третьих, потому что суперинтендант так сыпал словами, что я многого просто не успела запомнить. Снова повторялись слова об отваге и присутствии духа, и когда, наконец, он сел на место, все захлопали. А потом вышел старый джентльмен и тоже стал говорить. И все дальнейшее походило на церемонию присуждения премий. Детей вызывали по именам, одного за другим, и каждому были подарены великолепные золотые часы на цепочке. У каждых часов с внутренней стороны было выгравировано имя владельца, а под именем - следующие слова:
«От директоров Северной и Южной железных дорогс благодарной признательностью за своевременныеи мужественные действия, предотвратившиекрушение поезда.... 1905 г.»
Часы были так хороши, что ничего лучше просто невозможно себе представить. И у каждых часов было свое «место жительства» - кожаный голубой футляр.
- Ты должен теперь произнести ответную речь, - шепнул хозяин станции на ухо Питеру и подтолкнул мальчика вперед. - Не забудь обращение: «Леди и джентльмены», - добавил он.
Но ведь они уже всех поблагодарили и письменно, и устно, - может быть, уже достаточно?
- Так обязательно надо? - спросил было Питер, но хозяин посмотрел на него уже строго, и мальчик не мог ослушаться.
- Леди и джентльмены, - проговорил Питер хрипловатым голосом, после чего наступила пауза, в продолжение которой он слышал биение своего сердца. - Это совершение замечательно с вашей стороны, леди и джентльмены, и эти часы - мы будем беречь как сокровище... Но, честное слово, мы их не заслужили, потому что мы же не сделали ничего такого особенного... Это было как вдохновение... Ну, словом, большое, большое вам всем спасибо!
Люди хлопали Питеру больше, чем суперинтенданту, потом все подходили и пожимали ребятам руки. И вот, вежливо простившись со всеми, они побежали в гору, держа в руках подаренные часы.
Это был чудесный день. Мало у кого из людей, в том числе и у нас с вами, были в жизни подобные дни.
- Мне хотелось еще кое о чем поговорить со старым джентльменом, - сказала Бобби, - но было так многолюдно - как в церкви.
- А что ты хотела ему сказать? - спросил Питер.
- Мне надо еще немного об этом поразмыслить, тогда я тебе скажу.
Поразмыслив, она решила написать письмо.
«Мой дорогой старый джентльмен, - так начиналось ее письмо, - мне очень нужно кое о чем Вас спросить. Может быть, когда Вы в следующий раз приедете тем же самым поездом, нам удастся с Вами поговорить. Я не буду обращаться к Вам с просьбами. Во-первых, мама нам это запретила. А потом, нам ничего и не нужно сейчас. Речь идет об одном человеке, который находился в заключении и в плену.
Ваш младший друг Бобби».
Она попросила хозяина станции передать старому джентльмену ее письмо, а на следующий день уговорила Питера и Филлис пойти вместе с ней на станцию к тому времени, когда старый джентльмен приезжал проходящим поездом. Бобби разъяснила им, какая у нее возникла мысль, и брат и сестра всецело это приняли.
Они умылись, причесались - одним словом, выглядели как подобает. Но, к несчастью, за завтраком Филлис пролила на платье целую чашку лимонада. Переодеваться ей было уже некогда, и когда подул ветер, угольная пыль налипла на подол ее платья. «Как из сточной канавы вылезла!» - сокрушался Питер. Решили, что Бобби и Питер будут говорить, а Филлис будет стоять у них за спиной и молчать.
- А вообще-то, - сказала Филлис, - он, скорее всего, ничего и не заметит. У стариков обычно бывает слабое зрение.
Старый джентльмен уже стоял на платформе и оглядывался по сторонам. Как-то не чувствовалось, что у него может быть слабое зрение или слабость в чем-то другом. При виде его дети почувствовали приступ застенчивости, им казалось, что уши у них стали красные, как маки, руки мокрые и горячие, а кончики носов - розовые и блестят.
- У меня как будто паровоз пыхтит под пояском, - пробормотала Филлис.
- Чепуха! Сердце не может быть под пояском, - ухмыльнулся Питер.
- А у меня оно там!
- Ну, тогда у меня сердце во рту, - сказал Питер.
- А у меня - в ногах, - тут же отозвалась Роберта. - Ну, пойдемте же, а то он решит, что мы идиоты какие-то.
- И правильно решит! - съязвил Питер. - И будет, между прочим, не далек от истины.
Они ринулись навстречу старому джентльмену.
- Добрый день! - говорил старик, пожимая руки всем по очереди. - Очень рад вас видеть.
- Как замечательно, что вы отозвались и сошли с поезда! - срывающимся от возбуждения голосом говорила Бобби.
Читать бесплатно другие книги:
