Багдадская встреча. Смерть приходит в конце (сборник) Кристи Агата

Глава 11

Утро разбудило Викторию ярким солнечным светом. Одевшись, она вышла на широкий балкон за окном. Неподалеку в кресле, спиной к ней, сидел мужчина с вьющимися седыми волосами, спускавшимися на крепкую, прокаленную загаром шею. Когда он слегка повернул голову, Виктория с изумлением узнала в незнакомце своего недавнего попутчика, сэра Руперта Крофтона Ли. Она и сама не знала, почему так удивилась. Может быть, потому, что важные особы, такие как сэр Руперт, обычно останавливались не в отеле, а в посольстве. Однако ж он был здесь, сидел в кресле, напряженно глядя в сторону Тигра. С подлокотника кресла свешивался полевой бинокль. Может, наблюдает за птицами?

Один молодой человек, которого Виктория какое-то время даже находила симпатичным, тоже увлекался птицами, и она несколько раз сопровождала его по выходным в поездках за город, где часами приходилось стоять, словно парализованной, в мокром лесу, под колючим ветром, после чего в конце концов энтузиаст-орнитолог восторженным шепотом предлагал посмотреть в бинокль на какую-нибудь невзрачную птаху на далекой ветке, уступавшую, по меркам птичьей привлекательности, самой обыкновенной малиновке или зяблику.

Спускаясь вниз, Виктория встретила на террасе между двумя корпусами отеля жизнерадостного Маркуса Тио.

– Вижу, у вас остановился сам сэр Руперт Крофтон Ли, – сказала она.

– О да, – расцвел Маркус. – Приятный человек. Очень-очень приятный.

– Вы хорошо его знаете?

– Нет, впервые вижу. Прошлым вечером его привез сюда мистер Шрайвенхэм из британского посольства. Тоже очень приятный господин. Вот его я знаю очень-очень хорошо.

Интересно, подумала Виктория, отправляясь на завтрак, есть ли на свете человек, которого Маркус не считал приятным и чудесным. Его благоволение распространялось, похоже, на всех.

После завтрака она отправилась на розыски «Оливковой ветви».

Выросшая в небогатом лондонском районе, Виктория понятия не имела о тех трудностях, с которыми сопряжены поиски определенного места в таком городе, как Багдад, пока сама не взялась за дело.

Снова наткнувшись на выходе из отеля на Маркуса, она спросила, как пройти к музею.

– Очень-очень чудесный музей, – заулыбался Маркус. – Да. Много интересного, много очень-очень старинных вещей. Хотя сам я там не был, но у меня есть друзья, археологи, которые всегда останавливаются в моем отеле, когда приезжают в Багдад. Мистер Бейкер… Вы ведь знаете мистера Ричарда Бейкера? А профессора Кальцмана? Доктор Понсфут Джонс, мистер и миссис Макинтайр – они все приходят к Тио. Все мои очень добрые друзья. Вот они и рассказывают мне о музее. Очень-очень интересно.

– И где же он находится? Как мне попасть туда?

– Идите прямо по улице Рашида. Долго. Пройдете поворот на мост Фейсала, мимо Банковской улицы… Вы знаете Банковскую улицу?

– Я ничего не знаю.

– Потом будет еще одна улица, она тоже идет к мосту. Идите по ней, по правой стороне. Спросите мистера Бетуна Эванса, он консультант и очень приятный господин. И жена его тоже приятная госпожа. Во время войны приехала сюда сержантом по транспорту. Очень-очень приятная женщина.

– Вообще-то, мне не музей нужен, – сказала Виктория. – Хочу найти одно место… общество… что-то вроде клуба. Называется «Оливковая ветвь».

– Если вам нужны оливки, я предложу самые прекрасные. Очень-очень высокого качества. Их придерживают специально для меня, для отеля «Тио». Вот увидите – я пришлю их вечером к вашему столу.

– Спасибо, вы очень добры, – поблагодарила Виктория и поспешила в сторону улицы Рашида.

– Налево, – крикнул ей вслед Маркус. – Не направо – налево. Но до музея путь далекий. Вам лучше взять такси.

– А таксист знает, где находится «Оливковая ветвь»?

– Таксисты ничего не знают! Вы садитесь и говорите шоферу, куда ехать – налево, направо, прямо. Куда хотите, туда и говорите.

– Раз так, то я лучше пройдусь пешком.

Достигнув улицы Рашида, Виктория повернула налево.

Багдад совершенно не соответствовал ее представлениям о нем. Главная улица кишела людьми, машины изо всех сил трубили в клаксоны, пешеходы кричали, в витринах лежали европейские товары, и все вокруг смачно сплевывали, предварительно прочистив горло. Никаких загадочных восточных личностей – большинство в потрепанных западных одеждах, старых армейских или летчицких мундирах, а мелькавшие кое-где закутанные в черное, с занавешенными лицами фигуры почти терялись в разношерстном обилии европейских стилей. Тротуар под ногами отличался неровностями и даже отдельными провалами.

Следуя своим путем, Виктория в какой-то момент ощутила себя оторванной от дома, чужой и одинокой в незнакомой стране. Никакого очарования, только смятение и растерянность.

Достигнув наконец моста Фейсала, она прошла по нему и зашагала дальше. Мало-помалу ее внимание стали привлекать выставленные в витринах вещи: детская обувь и вязаные свитера, зубная паста и косметика, электрические фонарики и фарфоровые чашки и блюдца – все свалено вместе, без разбору. И в этом смешении разносортных товаров, привезенных со всего света и собранных здесь для удовлетворения причудливых и многообразных желаний пестрого, разнородного населения, была какая-то особенная, чарующая прелесть.

Музей Виктория скоро нашла, но с «Оливковой ветвью» ей повезло куда меньше. Привыкшая ориентироваться в Лондоне, она с удивлением обнаружила, что обратиться за помощью практически не к кому. Арабского Виктория не знала. Те торговцы, которые зазывали ее на английском, чтобы всучить свой товар, только бессмысленно моргали, когда она спрашивала про «Оливковую ветвь».

В Англии в таких случаях обращаются к полисмену, но, глядя на местных стражей порядка, размахивающих руками и дующих в свисток, Виктория понимала, что здесь такое решение невозможно.

Она попытала счастья в магазине с выставленными в витрине английскими книгами, но и там при упоминании «Оливковой ветви» продавцы только вежливо пожали плечами. Увы, они тоже ничего не знали.

Виктория снова брела по улице, когда из длинного сумрачного переулка долетел металлический стук и лязганье. Тут-то она и вспомнила, что миссис Кардью-Тренч упоминала базар медников, рядом с которым и находится «Оливковая ветвь». Что ж, базар, по крайней мере, отыскался.

Она свернула в переулок и на следующие три четверти часа совершенно позабыла об «Оливковой ветви». Базар медников очаровал ее. Пламя паяльных ламп, жар расплавленного металла… весь, от начала до конца, процесс ремесла стал настоящим откровением для юной англичанки, привыкшей иметь дело только с готовыми, предназначенными для продажи продуктами. Пройдя базар наугад, Виктория засмотрелась на яркие полосатые попоны и стеганые покрывала. Здесь, под арками, в прохладной полутьме, европейские товары выглядели совершенно иначе, превратившись в экзотические диковинки, редкостные и чудные, доставленные из-за далеких морей. Даже яркие тюки дешевой хлопчатобумажной ткани радовали глаз.

Время от времени, под крики «балек, балек», мимо проходил осел или груженый мул, а то и носильщик, согнувшийся под тяжестью громоздкой ноши. Со всех сторон ее осаждали мальчишки с висящими на шее лотками.

– Смотрите, госпожа, резинка! Хорошая английская резинка. Гребень, английский гребень…

Настойчивые продавцы совали товар ей под нос. Виктория шла, словно попав в счастливый сон. Это и было настоящее открытие. За каждым поворотом этого сумрачного, крытого мира таилось что-то совершенно неведомое – переулок портных, орудующих иголкой перед красивыми картинками европейских нарядов; линия часовщиков и мелких ювелиров. Кипы бархата и расшитой металлическими нитями парчи – и тут же, рядом, кучи дешевого, второсортного европейского ширпотреба, жалкие линялые кофточки и растянутые телогрейки.

А потом – просвет между рядами, и за ним, под открытым небом, – широкий и тихий дворик.

Перед нею протянулся длинный ряд палаток, торгующих мужскими брюками; горделивые продавцы в тюрбанах важно, скрестив ноги, восседали в середине своих крохотных ниш.

– Балек!

Виктория обернулась и, увидев идущего по проходу тяжело груженного осла, торопливо отступила в петляющий между высокими зданиями узкий, открытый переулок. Идя по нему, она совершенно случайно обнаружила объект своих поисков. В проеме мелькнул двор, а на дальней его стороне распахнутая дверь под огромной доской с надписью «ОЛИВКОВАЯ ВЕТВЬ» и плакат с изображением птицы, держащей в клюве нечто, отдаленно напоминающее веточку.

Обрадованная, Виктория пробежала через двор и нырнула в открытую дверь. Она оказалась в тускло освещенной комнате со столами, на которых лежали книги и журналы. Книги стояли и на полках. Помещение напоминало бы книжный магазин, если бы не расставленные тут и там стулья.

Из полумрака навстречу ей выступила молодая женщина.

– Я могу вам чем-то помочь? – осторожно спросила она по-английски.

Виктория окинула незнакомку цепким взглядом – вельветовые брюки, оранжевая фланелевая рубашка, влажные черные волосы с полукруглой челкой. Куда более естественно она смотрелась бы где-нибудь в Блумсбери, вот только лицо, меланхоличное, с темными печальными глазами и тяжелым носом, выдавало левантийку.

– Это… э… доктор Рэтбоун здесь?

С ума сойти! Она до сих пор не знает фамилии Эдварда! Даже миссис Кардью-Тренч называла его Эдвардом Что-то там.

– Да. Доктор Рэтбоун. «Оливковая ветвь». Хотите присоединиться? Да? Очень хорошо.

– Ну, вообще-то… Может быть. А можно увидеть доктора Рэтбоуна? Пожалуйста…

Незнакомка устало улыбнулась:

– Его нельзя беспокоить. У меня есть бланк. Я все вам расскажу. Потом вы распишетесь. И с вас два динара.

– Я пока еще не решила окончательно, хочу ли вступать в вашу организацию, – торопливо сказала Виктория, обеспокоенная названной суммой. – Мне хотелось бы встретиться с доктором Рэтбоуном… или его секретарем. Да, меня бы это вполне устроило.

– Я объясню. Я все вам объясню. Мы здесь все друзья. Друзья ради будущего. Читаем очень хорошие образовательные книги, декламируем стихи…

– Мне нужен секретарь доктора Рэтбоуна, – громко и четко заявила Виктория. – Он сказал, что я должна спросить именно его.

На лице незнакомки проступило упрямо-недовольное выражение.

– Не сегодня. Я объясню…

– Почему не сегодня? Его здесь нет? И доктора Рэтбоуна нет?

– Доктор Рэтбоун здесь. Наверху. Нам велено его не беспокоить.

В душе Виктории вдруг проснулась свойственная англосаксам нетерпимость в отношении иностранцев. К сожалению, «Оливковая ветвь», созданная для распространения дружественных интернациональных чувств, оказывала на нее прямо противоположный эффект.

– Я только что прибыла из Англии, – сказала она, и в ее голосе зазвучали нотки, свойственные скорее самой миссис Кардью-Тренч, – и у меня важное сообщение, передать которое надлежит лично доктору Рэтбоуну. Пожалуйста, проводите меня к нему! Я бы не хотела беспокоить доктора, но должна его увидеть. – И безапелляционно добавила: – Незамедлительно!

Пред властным бриттом, твердо вознамерившимся добиться своего, рушатся любые препятствия. Упрямая охранительница повернулась и направилась в дальнюю половину комнаты. Там они поднялись по лестнице, прошли по выходящей во двор галерее и остановились у двери в конце ее. Левантийка постучала.

– Войдите, – ответил мужской голос.

Девушка открыла дверь и, отступив, кивнула Виктории – проходите.

– К вам леди из Англии.

Виктория шагнула через порог.

Из-за заваленного бумагами письменного стола навстречу ей поднялся мужчина – представительный, лет шестидесяти, с высоким, открытым лбом и седыми волосами. Доброжелательный, мягкий, обаятельный; эти свойства натуры проступали буквально во всем. Любой режиссер без малейших колебаний выбрал бы его на роль великого филантропа, благодетеля человечества.

Викторию он приветствовал теплой улыбкой и дружески протянутой рукой.

– Так вы только что из Англии? Впервые на Востоке?

– Да.

– Интересно, что вы обо всем этом думаете. Вам нужно непременно поделиться со мною впечатлениями. А теперь позвольте… Мы уже встречались? Я близорук, а вы не представились.

– Вы меня не знаете, – сказала Виктория, – но я – друг Эдварда.

– Друг Эдварда, – повторил доктор Рэтбоун. – Но это же замечательно. Эдвард знает, что вы в Багдаде?

– Еще нет.

– Что ж, в таком случае по возвращении его будет ждать приятный сюрприз.

– По возвращении? – упавшим голосом откликнулась Виктория.

– Да. Эдвард сейчас в Басре. Я отправил его туда проследить за получением присланных нам ящиков с книгами. На таможне постоянно возникают досадные задержки – мы просто не смогли забрать их со склада. Приходится действовать посредством личного контакта, и в такого рода делах Эдвард особенно хорош. Знает, когда надо пустить в ход обаяние, а когда – надавить, и не отступится, пока не добьется результата. Упорство – прекрасное качество для молодого человека. Я о нем очень высокого мнения.

Глаза его блеснули.

– Впрочем, юная леди, мне, наверное, не стоит расхваливать Эдварда в вашем присутствии?

– А когда… когда он вернется из Басры? – пролепетала Виктория.

– Этого я вам сказать не могу. Эдвард не вернется, пока не выполнит поручение, а в этой стране дела, к сожалению, никогда не делаются быстро… Скажите, где вы остановились, и я позабочусь, чтобы он связался с вами сразу же по возвращении.

– Я думала… – в отчаянии заговорила Виктория, сознавая всю тяжесть своего финансового положения. – Я хотела спросить… не найдется ли у вас какой-либо работы для меня?

– Вот это я понимаю и ценю, – одобрительно сказал доктор Рэтбоун. – Разумеется, найдется. Нам нужны всякие работники, любая помощь, какую только можно получить. И в особенности помощь девушек-англичанок. У нас все идет прекрасно, просто замечательно, но дел невпроворот. Энтузиасты находятся. У меня уже сейчас тридцать добровольных помощников – тридцать! – и все горят желанием оказать содействие. Если вы настроены по-настоящему серьезно, то будете весьма кстати.

Словно «добровольных» неприятно резануло ее слух.

– Вообще-то, мне нужна оплачиваемая работа.

– Ох… – Энтузиазма в голосе доктора Рэтбоуна заметно поубавилось. – С этим намного труднее. Штат оплачиваемых работников у нас очень ограничен и на данный момент, с учетом помощи, которую мы получаем от волонтеров, совершенно адекватен ситуации.

– Я не могу позволить себе остаться без работы, – объяснила Виктория и, ничуть не смутившись, уверенно добавила: – Я – стенографистка-машинистка с большим опытом работы.

– Нисколько не сомневаюсь в вашей компетентности, моя дорогая, вы прямо-таки, если так можно сказать, излучаете компетентность. Но в данном случае все упирается в наши финансовые возможности. Тем не менее я надеюсь, что, даже найдя работу в другом месте, вы будете помогать нам в свободное время. Большинство наших волонтеров работают где-то еще. Уверен, помогая нам, вы по-настоящему проникнетесь благородными, возвышающими душу устремлениями. Дикость и невежество, войны, непонимание, подозрительность – со всем этим необходимо покончить. Нам всем нужна общая площадка. Театр, искусство, поэзия – великие творения духа, где нет места для мелочной зависти и ненависти.

– Нет, – с сомнением согласилась Виктория, припоминая знакомых актрис и художников, жизнь которых, похоже, определялась возникавшей по малейшим пустякам завистью и вспыхивавшей с угрожающей силой ненавистью.

– У меня здесь «Сон в летнюю ночь», переведенный на сорок языков, – продолжал доктор Рэтбоун. – И сорок разных групп молодежи, одинаково откликающихся на сей замечательный образчик литературы. Молодежь – в ней весь секрет. Только на нее я и рассчитываю. Когда ум и дух окрепли, тогда уже поздно. Нет, мы должны объединять, сводить вместе молодежь. Взять хотя бы ту девушку внизу, Катерину, которая привела вас сюда. Она – сирийка из Дамаска. Вы с нею примерно одного возраста. В обычных обстоятельствах вы никогда бы не встретились, и у вас не было бы ничего общего. Но в «Оливковой ветви» и вы с нею, и многие-многие другие девушки – русские, еврейки, армянки, турчанки, египтянки – встречаетесь, читаете одни и те же книги, обсуждаете картины и музыку; у нас бывают прекрасные лекторы. Вы проникаетесь взаимной симпатией, открываете для себя иные точки зрения – вот таким и должен быть мир.

Не слишком ли оптимистичен доктор Рэтбоун, невольно думала Виктория. Так ли уж он прав, полагая, что все эти столь непохожие друг на друга люди, собравшись вместе, обязательно проникнутся взаимной симпатией? Например, они с Катериной совсем друг дружке не понравились. Более того, она подозревала, что чем чаще они бы встречались, тем сильнее проникались бы неприязнью.

– Эдвард – большой молодец, – говорил доктор Рэтбоун. – Умеет ладить со всеми. И с девушками даже лучше, чем с юношами. С последними поначалу бывает трудно – они недоверчивы, почти враждебны. А вот девушки Эдварда обожают и готовы ради него на все. С Катериной он сработался особенно хорошо.

– Да уж, – холодно процедила Виктория, почти физически ощущая, как растет в ней антипатия к сирийке.

– Так что, – с улыбкой заключил доктор Рэтбоун, – приходите и помогите нам, когда только сможете.

Разговор окончен – ей ясно дали это понять. Доктор тепло пожал ей руку. Виктория вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Катерина разговаривала у дверей с какой-то девушкой, державшей в руке небольшой чемодан. Смуглая, симпатичная. В какой-то момент Виктории даже показалось, что она уже где-то видела незнакомку. Но девушка, взглянув на нее, не выказала ни малейших эмоций. Разговаривали они на каком-то незнакомом Виктории языке и, увидев ее, замолчали. Она прошла мимо, к двери, с трудом выдавив вежливое «до свидания».

Вернувшись по петляющему проулку на улицу Рашида, Виктория уныло поплелась в отель, глядя перед собой невидящими глазами и не замечая никого и ничего вокруг. Стараясь не думать о своем бедственном положении (одна в Багдаде и без денег), она сосредоточилась на докторе Рэтбоуне и общем впечатлении об «Оливковой ветви». Эдвард, отзываясь о своей работе, сказал, что там «что-то нечисто». Что нечисто? Имел ли он в виду доктора Рэтбоуна или саму «Оливковую ветвь»?

В отношении доктора никаких подозрений у нее не возникло: еще один заблудший энтузиаст, взирающий на мир через розовые очки идеализма и предпочитающий не замечать действительности.

Так что же имел в виду Эдвард? Ничего определенного он не сказал. Не потому ли, что и сам ничего конкретного не знал?

Возможно ли, что доктор Рэтбоун – жулик, организовавший грандиозное мошенничество?

Мягкое обаяние его манер еще не рассеялось, и Виктория покачала головой. Поведение доктора заметно изменилось, как только она заговорила об оплачиваемой работе. Он явно предпочитал, чтобы люди работали на него бесплатно. А это, по мнению Виктории, служило верным признаком здравомыслия.

Мистер Грингольц определенно был бы того же мнения.

Глава 12

Виктория вернулась в отель, изрядно стерев ноги. С травянистой террасы до нее донесся бодрый голос Маркуса, разговаривавшего там с худощавым, непрезентабельного вида мужчиной средних лет.

– Выпейте с нами, мисс Джонс! Почтите своим вниманием. Мартини? «Сайдкар»?[11] Позвольте представить – мистер Дэйкин. Мисс Джонс, из Англии. Итак, моя дорогая, что будете?

Виктория согласилась на «Сайдкар» и «вот те милые орешки», вспомнив, что именно орехи считаются питательным продуктом.

– Вам нравятся орехи! Иисус! – Маркус отдал какое-то распоряжение на арабском. Мистер Дэйкин печальным голосом сообщил, что будет лимонад.

– Это просто смешно, – заявил Маркус. – А вот и миссис Кардью-Тренч! Вы знакомы с мистером Дэйкином? Что вам предложить?

– Джин с лаймом. – Миссис Кардью-Тренч небрежно кивнула Дэйкину и, повернувшись к Виктории, добавила: – Вы раскраснелись.

– Много гуляла, осматривала достопримечательности.

Принесли напитки. Виктория налегла на фисташки и съела немного картофельных чипсов.

Между тем на террасу поднялся невысокий плотный мужчина, которого гостеприимный Маркус представил Виктории как капитана Кросби. Судя по тому, как вытаращился на нее новый знакомый, она решила, что он весьма подвержен женским чарам.

– Недавно прибыли? – поинтересовался капитан.

– Вчера.

– То-то я раньше вас не видел…

– Очень милая и красивая девушка, правда? – расточал похвалы Маркус. – Такая гостья – большая радость. Я устрою для нее пир, очень-очень хороший пир.

– И цыплята будут? – спросила с надеждой Виктория.

– Да-да. И цыплята, и фуа-гра – страсбургский паштет, и, может быть, икра, а потом у нас будет рыбное блюдо – очень вкусное! – с рыбой из Тигра, с соусом и грибами. А потом будет фаршированная индейка, приготовленная так, как готовят у нас дома, – с рисом, изюмом и специями. Очень-очень вкусно, но такое блюдо нужно есть много – не чуть-чуть. Или, если пожелаете, можно сделать стейк. Настоящий, большой и нежный стейк – я сам об этом позабочусь. У нас будет долгий-долгий обед. Все будет очень хорошо. Сам я не ем – только пью.

– Да, чудесно, – едва слышно произнесла Виктория. От живописного описания всех этих лакомств у нее закружилась голова. Неужели Маркус действительно устроит такой пир, а если да, как скоро это может случиться?

– Мне казалось, вы уехали в Басру, – заметила миссис Кардью-Тренч, обращаясь к Кросби.

– Вернулся вчера, – ответил капитан и посмотрел на балкон. – Что это там за разбойник? В чудном плаще и здоровущей шляпе.

– Так это же сэр Руперт Крофтон Ли, – отозвался Маркус. – Прошлым вечером его привез из посольства мистер Шрайвенхэм. Очень приятный господин, очень известный путешественник. Пересекает на верблюдах Сахару и совершает восхождения на вершины гор. Беспокойная и опасная жизнь. Мне такая не по вкусу.

– Так это он самый? – уточнил Кросби. – Читал его книгу.

– Я летела с ним в одном самолете, – вставила Виктория.

Оба англичанина – или ей это только показалось – посмотрели на нее с интересом.

– Ужасно заносчивый и самодовольный тип, – неодобрительно высказалась Виктория.

– Я знала его тетку в Симле, – сказала миссис Кардью-Тренч. – Вся их семья такая. Умные, этого у них не отнимешь, но и избытком скромности не страдают.

– Сидит там с самого утра и ничего не делает, – с оттенком неодобрения заметила Виктория.

– Это из-за желудка, – объяснил Маркус. – Ничего не принимает. Печально.

– А мне вот непонятно, – подала голос миссис Кардью-Тренч, – почему вы никак не худеете, хотя и никогда не едите.

– Все дело в питье. – Маркус глубоко вздохнул. – Я слишком много пью. Сегодня приезжает моя сестра с мужем, и я буду пить и пить, чуть ли не до самог утра. – Он снова вздохнул и, как всегда неожиданно, крикнул: – Иисус! Иисус! Принеси то же самое.

– Мне ничего не надо, – спохватилась Виктория.

Мистер Дэйкин тоже отказался и незаметно удалился, а Кросби поднялся в свой номер.

– Как обычно, лимонад? – Миссис Кардью-Тренч щелкнула ногтем по стакану Дэйкина. – Плохой знак.

Виктория спросила, почему это плохой знак.

– Когда мужчина только пьет, он одинок.

– Да, моя дорогая, – согласился Маркус. – Тут вы правы.

– А он действительно выпивает?

– Потому и повышения не получает, – сказала миссис Кардью-Тренч. – Держится за свое место, а на большее и не рассчитывает.

– Но он очень хороший человек, – великодушно отозвался Маркус.

– Какое там! – отмахнулась миссис Кардью-Тренч. – Ни рыба ни мясо. Работает спустя рукава, занимается пустяками, ни стойкости, ни хватки. Приехал на Восток и опустился. Не он первый, не он последний.

Поблагодарив Маркуса за угощение и отказавшись от предложенного второго коктейля, Виктория поднялась в свою комнату, разулась, легла на кровать и задумалась. Трех с небольшим фунтов, до которых сократился ее капитал, едва ли хватит на оплату номера и питания. Если и дальше держаться на коктейлях, орешках, оливках и картофельных чипсах, то можно, пользуясь расположением владельца отеля, протянуть еще несколько дней. Но рано или поздно он предъявит счет, и сколь долго тогда согласится ждать оплаты? Этого она не знала. Разумеется, Маркус не столь беспечен в денежных вопросах, как могло показаться на первый взгляд. Ей бы, конечно, следовало найти гостиницу подешевле. Однако где и как искать такую? В первую очередь и как можно скорее необходимо найти работу. Но, опять-таки, куда здесь обращаются за работой? И за какой работой? У кого можно спросить совета? Как это унизительно – оказаться практически без гроша в чужом городе, где ты никого и ничего не знаешь… Виктория не сомневалась: ей бы только освоиться немного, понять, что и как, и тогда бы уж она своего не упустила. Знать бы, когда Эдвард вернется из Басры… А вдруг (вот ужас!) он совсем ее забыл? И какого черта она вот так, не подумав, сорвалась с места и понеслась в Багдад? В конце концов, кто такой Эдвард и чем он занимается? Всего-навсего обычный молодой человек с обворожительной улыбкой. И как его фамилия? Знала б – могла бы, по крайней мере, телеграмму отправить. Хотя нет, не могла бы – она ведь даже не знает, где он живет… Она ничего не знает – вот в чем проблема. Отсюда и отсутствие простора для маневра.

А еще плохо то, что ей не к кому обратиться за советом. Маркус – добрый, но выслушать толком не может. К миссис Кардью-Тренч нельзя – та с самого начала приняла ее с недоверием. Миссис Гамильтон Клипп уехала в Киркук. И к доктору Рэтбоуну не пойдешь…

Надо раздобыть денег или найти работу. Любую работу. Присматривать за детьми, наклеивать марки в конторе, прислуживать в ресторане… Иначе ее отправят к консулу и вышлют в Англию, и она уже никогда больше не увидит Эдварда…

На этом месте Виктория, совершенно вымотанная переживаниями, и уснула.

Проснувшись через несколько часов, она, решив, что, как говорится, если суждено быть повешенным за ягненка, почему бы не украсть овцу, спустилась в ресторан и не отказала себе в удовольствии отведать всего, что привлекло ее в отнюдь не скудном меню. Закончив, она почувствовала себя слегка отяжелевшим удавом, но определенно пришла в гораздо лучшее расположение духа.

«Что толку изводить себя беспокойством, – решила Виктория, – отложу-ка я все до завтра. Может, что-нибудь подвернется, или я что-то придумаю, или, наконец, Эдвард вернется…»

Прежде чем ложиться спать, она отправилась прогуляться у реки. Поскольку в городе, по ощущениям жителей Багдада, стояла арктическая зима, других гуляющих не было. Лишь один официант стоял у перил и смотрел на воду внизу, да и тот при появлении Виктории виновато подхватился и поспешил в отель через служебную дверь.

– По крайней мере, я сюда добралась, – подбодрила себя Виктория, – и дальше тоже как-нибудь справлюсь. Что-нибудь обязательно подвернется.

Укрепив себя таким утверждением в духе небезызвестного мистера Микобера[12], она и отправилась в постель, а официант снова выскользнул наружу и продолжил начатое дело, заключавшееся в спуске к реке длинной узловатой веревки.

Немного погодя к нему присоединился некто, таившийся дотоле в тени.

– Всё в порядке? – спросил, понизив голос, мистер Дэйкин.

– Да, сэр. Ничего подозрительного не отмечено.

Завершив, к полному своему удовольствию, начатое, мистер Дэйкин отступил в тень, сменил белую курточку официанта на свой неприметный синий, в мелкую полоску, пиджак и, пройдя неслышно по террасе, остановился у края воды, там, куда выходили поднимавшиеся с улицы ступени.

– Холодает вечерами, – заметил, спускаясь к нему, капитан Кросби, находившийся до сего времени в баре. – Вам-то, после Тегерана, это, должно быть, не так заметно.

Некоторое время они молча курили. Если не разговаривать в полный голос, подслушать их никто не мог.

– Кто эта девчонка? – спросил негромко Кросби.

– Похоже, племянница археолога, Понсфута Джонса.

– Ну, тогда ладно. Но прилететь на одном самолете с Крофтоном Ли…

– И все же на веру ничего принимать нельзя, – сказал Дэйкин.

Снова молчание. Мужчины курили.

– Вы действительно полагаете целесообразным переезд из посольства в отель? – спросил Кросби.

– Да. Думаю, решение правильное.

– Даже несмотря на то, что все уже было проработано до мельчайших деталей?

– В Басре тоже все было проработано до мельчайших деталей, и тем не менее дело сорвалось.

– Да, знаю. Между прочим, Салаха Хасана отравили.

– Да, как и следовало ожидать. В консульстве ничего не пытались предпринять?

– Подозреваю, что пытались, но как-то невнятно. Какой-то парень достал револьвер… – Кросби помолчал, потом добавил: – Ему помешал Ричард Бейкер. Выбил оружие.

– Ричард Бейкер, – задумчиво повторил Дэйкин.

– Знаете его? Он…

– Да, знаю.

Снова пауза.

– Импровизация, – первым заговорил Дэйкин. – Вот на что я полагаюсь. Если, как вы говорите, мы все проработали и противник узнал наши планы, ему ничего не стоит принять соответствующие меры. Сильно сомневаюсь, что Кармайклу удастся приблизиться к посольству, а если даже и удастся… – Он покачал головой.

– Послушайте, только мы с вами и Крофтон Ли в курсе того, что на самом деле происходит.

– Они узнают, что Крофтон Ли перебрался сюда из посольства.

– Конечно, узнают. Иначе и быть не может. Но в том-то и дело, Кросби, что в ответ на нашу импровизацию им тоже придется импровизировать. Быстро думать, быстро реагировать, в спешке принимать решения… Действовать, так сказать, снаружи. Они не могли внедрить в «Тио» своего человека в расчете на шестимесячное ожидание. До последнего времени отель вообще не фигурировал ни в каких расчетах. Использовать «Тио» как место встречи – об этом никто не думал, и никто этого не предлагал.

Он посмотрел на часы.

– Мне пора. Надо повидаться с Крофтоном Ли.

Стучать в дверь сэра Руперта Ли Дэйкину не пришлось – ему открыли.

В комнате путешественника горела лишь одна лампа для чтения. Рядом стоял стул. Закрыв дверь, сэр Руперт снова сел и положил на стол небольшой автоматический пистолет.

– Ну что, Дэйкин? Думаете, придет?

– Думаю, придет. Вы ведь с ним ни разу не встречались?

Путешественник покачал головой:

– Нет. Очень рассчитываю познакомиться сегодня. Мужественный, должно быть, молодой человек.

– О да, – согласился Дэйкин, но в его бесстрастном голосе прозвучала легкая нотка удивления тем, что этот всем известный факт еще требует подтверждения. – Мужественный.