Среда обитания Абдуллаев Чингиз
Он встал, сложил ладони перед грудью и поклонился.
– Еще раз спасибо, дем Арташат. Ваши советы для меня бесценны… Как мне вас отблагодарить?
– Вы платите налоги. Я делаю свою работу, – произнес Арташат и растаял в воздухе. Женская головка с гривой светлых волос снова выступила из стены.
– Хорошие у вас врачи, даже на лапу не берут, – поделился он с нею. – Хотя насчет спиртного этот доктор решительно не прав. В мои времена… – Взгляд его на мгновение затуманился. – С другой стороны, зачем вам спиртное, если имеются безвредные наркотики? Может, и не наркотики вовсе, а что-то другое, с прежним названием, но действующее иначе? Химический регулятор эмоций… Чудеса!
Сделав несколько шагов, он прикоснулся к горизонтальной панели в стене, пробормотал: «А вот еще одно чудо…» – и положил ладонь на крышку саркофага. Создание, спавшее в нем, не пробудилось – видимо, Эри что-то сделала с механизмами, инициирующими процесс, – но и во сне оно было прекрасным. Фея, королева эльфов, спящая принцесса… В этом состоянии она казалась человеком, но человеком, конечно, не была.
Он вздохнул – изяществом и хрупкостью она напомнила ему жену. С женой он прожил тридцать четыре года и видел ее как бы вторым зрением, глазами памяти; несмотря на возраст, в ней совмещались юная девушка и женщины разных лет – совсем молодая, зрелая, не очень молодая, пожилая… Снова вздохнув, он задвинул в стену саркофаг и произнес:
– Что же мне делать с тобою, чудо? Подарить Парагваю? Жалко! Сомлеешь от его стихов… Хоть бессловесная тварь, а живая!
Так ничего и не решив, он подошел к рабочему столу, встал на диск и прикоснулся к рукоятям. Невозмутимое лицо синтета будто бы сделалось плотней, вещественней, яркие губы шевельнулись:
– Будем работать, дем Дакар?
– Будем. Если ты скажешь как.
– Как обычно. Вы надеваете контактный шлем и думаете.
– Всего-то? Где этот шлем?
Крышка стола раздалась, и он увидел в углублении тонкую сеточку с двумя овальными пластинами. Вынул ее, осмотрел, приладил на голове. Пластины легли на виски, сетка плотно охватила череп; сзади от нее тянулся гибкий, не стеснявший движений проводок.
– Что теперь?
– Представьте желаемую сцену. Запись включена.
Он представил. Стена перед ним внезапно исчезла, сменившись верандой и примыкавшей к ней кухонькой с плитой. На плите – кастрюлька с вареньем; он ощутимо представил его, и привычный запах тут же защекотал ноздри. Будто возникнув из воздуха, небытия, пустоты либо из измерения снов, явились другие запахи, звуки, вещи, фигуры: смолистый сосновый аромат, шум листвы и птичий щебет, силуэт жены, склонившейся над плитой, сын и его девушка Катя – посмеиваются, перебирают ягоды, складывают из корзинки в таз. Сын поднялся… Нет, он должен подняться иначе – чуть согнувшись, не выпуская из рук Катиных пальцев… вот так… – теперь повернуться к нему, раскрыть глаза пошире и сказать: «Отец! Куда ты пропал, отец? Мы тебя ждали, ждали…»
При звуках знакомого голоса он вздрогнул и отпустил рукояти. Веранда пропала вместе со всем, что он вообразил; фигуры растаяли, исчезли запахи и звуки, и перед ним опять возникло бесстрастное лицо синтета.
– Запись произведена, дем Дакар.
– Уничтожь ее! Уничтожь! – Он отчаянно замотал головой. – Это… это личное!
– Выполняю.
В горле у него пересохло, воздух с хрипом вырвался из груди. «Дьявольская машина!» – подумалось ему. Дьявольская, но изумительная – мечта писателя, творца миров. Писатель прежде всего демиург, но слишком мелкого калибра, чтобы тягаться с богом; в его распоряжении слова, и все, что он может создать, лишь отзвук реальности, запутавшейся в паутине слов. Ему не подвластны ни звуки, ни запахи, ни зримые образы и картины – тем более вещественное, плотское… То, что зримо, то, что говорит, звучит, поет и дышит, – прерогатива сфер искусства, отчасти связанных с писательством, но в главном – все-таки с людьми, с актерами, художниками, музыкантами. Они преломляют, интерпретируют, добавляют – и неизбежно искажают… Магия слов бессильна перед натиском жизни, которая ею же сотворена.
Но это устройство!.. Этот волшебный механизм, что позволял коснуться всех красок на палитре бытия, всех струн и клавиш в его оркестре!.. Создать не отзвуки реальности, а нечто более весомое – не только паутину слов, но звуки, ароматы и пейзажи, города и замки, любые сцены и людей… Главное – людей! Он был потрясен явившимся из прошлого видением и одновременно очарован; сознание власти – почти божественной власти! – опьянило его.
– Попробуем еще раз?
– Да, дем Дакар. Включить запись?
Секунду он колебался, потом приказал:
– Включи.
Среди написанных им в прошлой жизни книг было повествование не фантастическое, а несколько иного сорта – история из древнеегипетских времен, дань увлечения эпохой Тутмосов и Рамсесов, когда страна Та-Кем достигла невиданных размеров и могущества. Власть фараонов простиралась от Нубии до Сирии и Палестины, они сражались в Малой Азии и на берегах Евфрата, захватывали, уничтожали, разрушали, воздвигали крепости и города, переселяли народы и отправляли корабли в места столь отдаленные, что грекам и римлянам, пришедшим им на смену, эти деяния казались сказкой. Но самым удивительным – и, как мнилось ему, не объясненным историками – было правление царицы Хатшепсут, женщины-фараона, жены, сестры и дочери великих владык, более прекрасной, чем Нефертити и Клеопатра. Двадцать лет Та-Кем был под ее властью, и в эти годы войны не велись, но умножались богатства и знания, строились храмы, каналы, дворцы, свершались походы в далекий Пунт, пустыня отступала, сменяясь полями, рощами пальм, селениями, водоемами… Как объяснить все это? Как понять? Придумав свою версию, он написал роман. И, пока трудился над ним, жил не в Петербурге, а в Уасете, в Фивах Египетских, где-то между Луксором и Карнаком.
Их соединяла Царская Дорога, и по обеим ее сторонам выстроились сотни сфинксов…
Он вообразил эту картину, и она возникла в яви: шеренги каменных львов с человечьими лицами, растрепанные кроны пальм, бездонное синее небо, могучая река, пышная и многолюдная процессия, что направляется в храм Ипет-сут, святилище Амона-Ра, ныне известное под именем Карнак… Жрецы в белых одеждах и леопардовых шкурах, огромная статуя божества, отряды воинов в полосатых платках, с копьями, луками и секирами, толпы народа, паланкины, колесницы… Зной, пыль, грохот; в раскаленном воздухе – запахи воды, земли и зелени, нагретого солнцем камня, звон оружия, ржание лошадей, гул людских голосов, торжественный гимн, который поют жрецы… И вдруг – тишина, благоговейное молчание! Она явилась на встречу с богом… Не в одеянии фараона, не в короне Верхних и Нижних Земель, но в женском своем величии и прелести. Ее лицо прекрасно: прядь темных, с медным отливом волос падает на грудь, огромные глаза сверкают, трепещут розовые ноздри, и тонкие пальцы у щеки – словно раковина из перламутра…
Раздался тихий перезвон, видение процессии исчезло, а вместо него явилась бледная губастая физиономия, черт знает чья и столь же неуместная, как игральный автомат в святилище Амона-Ра.
– Что? Кто? – прорычал он. – Какого дьявола?
– Онтарио из Лиги Развлечений, – доложил ровный голос синтета. – Ваш куратор.
– Издатель? То есть я хочу сказать – заказчик?
– Да.
– Что ему нужно, притырку губастому?
На это Онтарио, расплывшись в улыбке, ответил сам:
– Прошу простить, партнер Дакар… взываю к вашему великодушию… простите еще раз и еще раз… Кажется, я не вовремя? Нарушил творческий процесс? Но если он идет, я счастлив и спокоен. Мы очень тревожились после вашего визита в Пэрз и всех последующих… гмм… событий и мелких неприятностей. Не забывайте, партнер: ваше здоровье для нас драгоценно! Ваш врач из Медконтроля говорит…
Он раздраженно переступил с ноги на ногу. Этот Онтарио ему не нравился – слишком лебезит и во всех отношениях не похож на Андрея, его московского издателя.
– Ну, вы справились о моем здоровье… Что еще?
– Главное – ваше самочувствие, партнер, и ваш неподражаемый талант, ибо от них зависит все остальное – воображение, интуиция, блеск и мощь фантазии… О, я понимаю! – Куратор выкатил глаза и сочно шлепнул губами. – Я понимаю, сколько энергии требует каждая сцена, каждый образ, каждый диалог! Сколько душевных сил вы тратите, как горите, как пылаете, чтобы порадовать нас новым клипом! Гениальным, как всегда! Какая для этого нужна потенция!
«Скользкий, гад, словно обмылок», – подумал он, а вслух произнес:
– С потенцией все в порядке. До хрена потенции… то есть до купола.
– Рад за вас… просто переполнен счастьем, дорогой партнер! Вчера вас видели в «Подвале танкиста» с очень интересной женщиной – золотые волосы, синие глаза и соблазнительные формы… Новый источник вдохновенияя, достопочтенный?
– Старые пока не пересохли. Чего вы хотите, Онтарио?
– О, сущую мелочь! Если вы здоровы и благополучны, то вопрос один: когда?
Вопрос пояснений не требовал, и ответ на него был отработан многолетним общением с издателями:
– Ну-у… скоро. Совсем скоро.
– Как скоро?
– Творчество не терпит суеты, мой дорогой. Все надо вылепить, как положено: героев – мускулистыми, девок – сексапильными, сцены с эротикой – чтоб слюнки текли, драки – чтоб хруст за ушами стоял. Вылепить, отшлифовать, лачком покрыть и марафет навести. В общем, орешки должны быть солеными, а пиво – холодным.
Куратор открыл рот – видно, не разобрался с последней загадочной фразой, – потом захлопнул его и деловым тоном спросил:
– Можно ознакомиться с фрагментами? После того эпизода, в котором ваш герой насилует самку манки? Эту сцену вы показывали в прошлый раз, и я ее отлично помню. Сколько экспрессии! Какой натурализм! Какая за…
– Я начал другую работу, – оборвал он. – Без изнасилованных манки.
Онтарио выкатил глаза и чуть не подавился.
– К-как другую? Вы же обещали, мой драгоценный дем…
– Другую. Фантазию из древних времен. Действие разворачивается на Поверхности до Эпохи Взлета. Сюжет… Не будем пока о сюжете. – Он сделал несколько шагов к камину, опустился в кресло и взмахнул рукой: – Синтет! Запись!
Солнце брызнуло в глаза, зашелестели листья пальм, загрохотали колесницы, шеренга сфинксов с застывшими улыбками поднялась над берегом реки, двинулись к воротам святилища смуглые суровые пророки, вздымая статую Амона-Ра. Гомон тысяч людей, смех, мольбы, неясное бормотание сгустились в воздухе, будто аккомпанируя торжественному гимну, что плыл над дворцами и храмами, над золочеными пиками обелисков, над пыльными улицами и площадями, над всем огромным древним Уасетом, над полями, пустыней и Городом Мертвых на левом нильском берегу. Пахло остро и пряно – человеческим потом, илом, едой и вином, лошадьми, дымком благовоний. Промаршировал отряд бронзовокожих лучников, за ним – черные воины с дубинками и секирами, ливийцы-копьеносцы в страусиных перьях, гиксосы с хищными, будто клюв орла, носами. Воины теснили толпу, освобождая пространство перед вратами, огораживая его стеной щитов, решеткой копий; жрецы неторопливо приближались, покачивая божественное изваяние, и на губах их трепетала песня. Потом на Царскую Дорогу пала тишина; все на мгновение замерло, будто в зачарованном сне, и между двух пилонов явилась женская фигурка. Ближе… ближе… еще ближе… Лицо – как вспышка пламени… завиток волос… губы, ресницы, влажный блеск зрачков… ладонь у щеки – пронизанный солнцем перламутр…
Трансляцию завершил звенящий гром литавр. Царица Хатшепсут исчезла, и на него уставился Онтарио – глаза выпучены, рот раскрыт, губа свисает ниже подбородка.
– Это… это изумительно, партнер Дакар! Свежая оригинальная идея, невиданное зрелище, невероятная фантазия, великолепный антураж! Как вы додумались, как?! Ни Фиджи, ни Тамуэрт, ни Каппамалла… Да что там Каппамалла – сам великий Гибралтар из Боста на этакое не способен! Колорит… ка-акой колорит! Ка-акая женщина! И эти четырехногие твари в тележках… и каменные рожи… те, что рядом с дорогой… и люди, черные люди… Ка-акой полет воображения!
– Новый период в моем творчестве, – скромно заметил он. – А новое, оригинальное и свежее не рождается впопыхах.
– Тогда не стану вам мешать и торопить со сроками. – Онтарио хитро прищурился и сообщил: – Но если закончите в шесть пятидневок, мы удвоим плату. Одиннадцать тысяч монет, партнер Дакар! Подумайте!
Нежно улыбнувшись ему, куратор растворился.
– Мы богатеем, – заметил он, подмигивая изображению Эри. – Но в этом ли счастье, солнышко? Меня другое радует, совсем другое. Ты видела, как он отреагировал на эти египетские прибамбасы? А если Шекспира представить с Вальтером Скоттом и Фенимором Купером? Дюма, Жюль Верна, Стивенсона или Валентинова с Олди на худой конец? Я, разумеется, не плагиатор, но цель грандиозна… – Он с задумчивым видом почесал в затылке. – Может, в самом деле показать? Посмотрят, выстроятся в очередь и побегут на Поверхность…
– Дакар? – послышалось за скрывавшей вход вуалью. – Чем занимаешься, Дакар?
Завеса дрогнула, затем сомкнулась за спиною Эри. Ее наряд был выдержан в строгих тонах: серая туника, черный широкий пояс, серые сапожки до колен. Она подошла к дивану, села, и платье вдруг переменило цвет, став фиолетовым – того глубокого оттенка, какой бывает у граненых аметистов.
– Работаю, – сказал он, искоса поглядывая на девушку. Ее туника начала зеленеть.
– Есть другая работа. Крит связался со мной.
– И что?
Она уставилась на свое изображение, застывшее в воздухе над столом-терминалом.
– У него контракт. Что-то очень важное и необычное… думаю, опасное. Вчера, во время заварушки в Бирюзовом секторе, его пытались прикончить. Сожгли его биота, сам он свалился в сеть… Не знаю, где он был, расставшись с нами, – не признается, даже словом не обмолвился. Сказал, что завтра спустится в Отвалы – может быть, уже сегодня, в последней четверти. Еще сказал, что должен поспешить: или они до него доберутся, или он до них.
– До кого до них?
– Он ищет какую-то фирму, видимо, тайную – ее в реестре нет. Фирму, которая поставляет сырье, взятое не из Хранилищ.
– Это запрещается? – спросил он, любуясь изумрудным цветом ее платья.
– Нет, инвертор, это не запрещается. Черные Диггеры иногда находят всякие штуки… Но Крит сказал, что пачкуны здесь ни при чем, слишком велик масштаб, и это кое-кого беспокоит. Откуда все берется, непонятно, не знает ни он, ни его наниматели. А раз не знает, будет искать. В Отвалах, в Старых Штреках, за Ледяными Ключами… – Сделав паузу, девушка добавила: – Если нужно, поднимется на Поверхность.
– Вот как? – Он почувствовал, как сердце вдруг застучало чаще. – Ты говоришь об этом потому, что мы обсуждали нечто подобное с Мадейрой?
– Не только. – Эри с сосредоточенным видом уставилась на носки своих сапожек. Ткань ее туники теперь отливала пурпуром. – Не только поэтому, Дакар, хотя с Критом все много надежнее, чем с Мадейрой. Крит не из тех, кого легко убить, он Охотник, не блюбразер… Но есть еще одна причина, более важная: он предлагает нам партнерство. Тебе и мне.
– Я не совсем понимаю…
Она нетерпеливо взмахнула рукой.
– Ты ему нужен как эксперт, знающий Поверхность, а я – я была его партнером, и он мне доверяет. Мне и еще двоим. Он возьмет Дамаска и Хингана, может быть, кого-нибудь еще. Он хочет, чтобы ты спустился с ним в Отвалы.
– Отвалы – это полость, которую мы видели в клипе? В том клипе о Черном Диггере Дуэро?
– Не совсем, но похожая. Видишь ли, ты… то есть прежний Дакар… он никогда не спускался в Отвалы и Штреки и знал о них лишь то, что я ему рассказывала. Я была у него…
– …консультантом, – подсказал он. – Значит, милая, ты побывала там?
– Да. Не раз. Неприятное место, но с Критом, Дамаском и Хинганом я тебя отпущу.
– А сама?
Она замялась, поерзала на диване, разгладила подол туники, снова принявшей серый цвет.
– Я… у меня есть кое-какие дела, Дакар, и мне придется остаться в куполе. Кроме того, Охотники в поиске ходят парами: Хинган с Дамаском, Крит – с тобой.
– А почему не Эри с Дакаром, Крит с Дамаском, а Хинган отдыхает?
– Потому, что я не Крит. Он быстрее, сильнее и много-много опытнее. Чтоб тебя купол придавил, Дакар! Эти вечные твои вопросы…
Он сел с ней рядом, обнял, прижал к себе.
– Не сердись, девочка, я только хочу разобраться. Зачем, например, лезть в Отвалы? Не проще ли сразу подняться на Поверхность?
– Как? Ты уже нашел дорогу?
– А разве ее нет?
– Возможно, была в Эпоху Взлета, но о ней давно забыли. Засыпали или замуровали… Теперь нас с Поверхностью связывают только воздуховоды. Десяток крупных воздуховодов, которые делятся на сотни мелких.
– Разве нельзя их использовать для подъема?
Эри усмехнулась.
– Это воздуховоды, а не лифты, инвертор! Воздух движется в них с огромной скоростью, а закачивает его станция на Поверхности. Есть основная станция и две резервные, все полностью автоматические, и ремонтировать их не нужно. Там не вентиляторы стоят, Дакар, там что-то похитрее! Ничего не крутится, но воздух идет.
– Любопытно, как… – пробормотал он. – Искусственная зона низкого давления? Даже вакуума? Или осмотический принцип? Или…
– Очнись, инвертор! – Эри дернула его за рукав. – Мы не о станции говорим, а про Отвалы! Крит думает, что там есть ход наверх – не из Отвалов, конечно, а из Старых Штреков. Если он найдет тоннель, или колодец, или что-то в этом роде, вы вернетесь, и в следующий раз я пойду с вами.
– Вернемся? Зачем?
– За снаряжением. Представь, что вы найдете шахту с гладкими стенами… И как по ней забраться? С помощью присосок, десять километров вверх?
– Да, понимаю. – Он встал, шагнул к рабочему столу и произнес: – Отключайся, моя синтетическая подружка. Отдохни, поспи… Дем Дакар уходит в катакомбы навстречу приключениям. Онтарио подождет, а с ним – пирамиды и сфинксы.
Лицо синтета подернулось цветными сполохами, дрогнуло и исчезло.
«Я начинаю тут обживаться, – подумал он. – Дела возникают, знакомства, проблемы… Целая куча дел – с Онтарио этим, с Мадейрой, с Критом и его Отвалами… Проблема, правда, одна: Эри».
Он повернулся и заглянул в синие глаза девушки.
– Что такое сфинксы, инвертор? – спросила она. – Ты мне расскажешь?
Глава 12
Крит
Второе. Контроль за членами общества, их идентификация и наблюдение за их перемещениями должны быть достаточно надежными и эффективными. Вероятно, эти процедуры следует осуществлять как с использованием традиционных электронных средств наблюдения, так и при помощи вживляемых в плоть биоэлектронных датчиков или их более совершенного аналога, который, без сомнения, разработают в недалеком будущем.
«Меморандум» Поля Брессона,Доктрина Шестая, Пункт Второй
– Рассчитаемся, – сказал Хинган.
Я пожал плечами.
– Для чего? Разве не ясно?
– У нас новичок, – усмехнулся он, и Дамаск тоже что-то просипел о новичках: «Хрр… брр… дрр… трр…» Понять его с этой дешевой искусственной глоткой непросто, а на дорогую он не заработал. Дорогая сравнительно с моим протезом потянет вчетверо, тысяч семь монет. У Дамаска такой суммы сроду не водилось.
– Хорошо, рассчитаемся. Первый, второй, третий, четвертый. – Я прикоснулся к нагрудному щитку, затем показал на Хингана, Дамаска и Дакара. Инвертор тут же сунулся с вопросами, зачем да почему.
– Порядок старшинства, – объяснил Хинган. – Если Крита сожрут, главный я, если нас обоих – Дамаск. Он тебя выведет… Если останется, что выводить.
– Сожрет? Кто сожрет?
– Увв-хидешшь, – хрипло выдавил Дамаск, и мы направились к откосу с темневшими проемами древних тоннелей. Шагали в вольном строю – трем Охотникам в Отвалах опасаться нечего. К тому же Конго расщедрился, и снаряжение у моей команды было такое, что лучше не придумаешь: все – в капюшонах и броне, в тепловых очках-бинокулярах и с кучей всяких смертоубийственных штуковин. У меня и Хингана – огнеметы с реактантами, у каждого – ножи, гранаты, дротики, а у Дамаска и Дакара – излучатели. Впрочем, на инвертора как на боевую единицу я полагался в самой малой степени – не лез бы под огнемет, и ладно.
Но взять его все-таки пришлось. Пользы от него в Отвалах ноль, однако лезть на Поверхность с незнакомцем – слишком рискованное предприятие. А я его не знал! Я выслушал его истории, но разговоры – это одно, а человек – совсем другое. Тем более такой, который считает себя пришельцем из прошлого, и что в его байках правда, а что – белиберда, не разберешь. Мадейра, кажется, ему поверил… Но я – не Мадейра, я должен точно знать, что рядом со мной не идиот и не хронический неврастеник. И лучше это выяснить, пока мы не отправились наверх.
Пейзаж, лежавший перед нами, был безрадостным, окрашенным бинокулярами в серо-зеленые тона: вверху – свод, заросший клочьями слабо светящихся мхов и лишайников, внизу – камни и обломки тетрашлака, наваленные огромными грудами. Между ними – траншеи, ямы и колодцы, уходившие кое-где на сотни метров в почву. В Отвалах копаются не первый век и Черные Диггеры-пачкуны, и дилетанты-любители, так что в верхних слоях тут ничего не найдешь, приходится камень ломать и шахты бить, и в каждой шахте тут как минимум по десять трупов. Кого завалило, кого друзья-приятели пришибли, кто задохнулся или достался манки на зубок… Манки в Отвалах бывают набегами – выберутся тихо из тоннелей, подползут – и кучей на одного. Диггеры тоже, конечно, не промах, живо распотрошат кирками… А диггеров тут изрядно! Вроде тишина кругом, но это – для непривычного человека, а опытного не обманешь. Сидят по шахтам и канавам, роются в хламе и мусоре да поглядывают: кто идет? Четверо в броне? Значит, Охотники, не конкуренты из Службы. С Охотниками не потягаешься!
Впрочем, после недавних событий, истории с рыжим легатом Сеулом и дракой у «Тригоны», я бы на это не рассчитывал. Может, и найдется в этих ямах и траншеях кто-нибудь с разрядником и при контракте на голову легата Крита… Вряд ли пачкун или подданный, но наемник из Свободных – запросто! А наемников в Мобурге тысяч сто, есть из кого выбирать…
– Воздух… – произнес Дакар.
– Что – воздух?
– Затхлый. И вонь какая-то…
– Затхлый потому, что тут воздуховодов нет, – пояснил Хинган. – Воздух сюда просачивается через ходы и полости в ярусе коммуникаций. А вонь – от лишайника. Отмирает, падает со стен и сводов и гниет. А если сильная вонь, так это пачкун или манки. Но сильной вони я не чую.
– Дрргим крграем хдем, – добавил Дамаск.
Шли действительно другим краем. Диггеры обычно лезут через люки на окружной магистрали и сливные коллекторы, спускаются мимо Пятой Энергостанции и выходят в Нишу Анголы – был такой пачкун лет двести назад. Это в другой стороне, намного дальше от Старых Штреков. Мы прошли самой удобной дорогой, от базы Ремонтной Службы, что в Зеленом секторе, до скоростного служебного лифта, спустившего нас в Бункера, к воротам, что километрах в трех от Штреков. Этот путь не для диггеров, а для избранной публики – для тех, к примеру, кто обладает полномочиями легата.
Хинган и Дамаск шагали спокойно, а инвертор все оглядывался да крутил головой. Наконец полюбопытствовал:
– Это и есть Отвалы?
– Кажется, они, – сказал Хинган и тоже огляделся. – Точно, они, корм крысиный!
– Откуда взялась эта пещера?
– Технологическая полость, которую отрыли при строительстве купола, чтобы сбрасывать всякий хлам – камни, обломки тетрашлака, мусор, битое стекло, металл, – пояснил я. – Что-то проржавело и в прах рассыпалось, а что-то осталось… Ну, ходит народ, копается.
– Черные Диггеры?
– В основном.
– А диггеры из Службы? Они отличаются от Черных?
Хинган издал странный звук, Дамаск что-то каркнул – видно, удивились нелепости вопроса. Я не раскрывал им тайн инвертора, и поэтому они не знали, из каких времен он вылез и почему-то очутился в теле Дакара. Похоже, думали, что парень чуть придурковат, а еще гадали, на кой он мне сдался.
– Черные Диггеры, или пачкуны, – одна из групп Свободных, такая же, как Охотники, наемники, бойцы, капсули и остальные, – пояснил я. – Черные шарят в Штреках и Отвалах на собственный страх и риск, ищут реликты минувшего, что завалялись с Эпохи Взлета, сбывают найденное перекупщикам и тем живут. Диггеры из Службы – совсем другое. Это большей частью подданные ОБР, хотя есть и наемники, и занимаются они очисткой тоннелей и труб на ярусе коммуникаций. Вот он над нами, этот ярус. – Я ткнул пальцем в потолок. – Чистят его, а хлам, что на компост не годится, сбрасывают в Бункера. Ну, тоже копают понемногу… в свободные часы не возбраняется.
– Спасибо, Крит. Давно хочу спросить… – начал инвертор, но Дамаск заклекотал, выхватил разрядник и повернулся к ближней шахте под рваной плитой тетрашлака. Уши у него получше глотки – разберет, как червяки скребутся под землей.
– Что? – спросил Дакар, недоуменно озираясь.
– Нора Волги-Корсики, – буркнул Хинган. – Были две такие бабы в Черных Диггерах, выкопали ямку, что-то нашли да вот попались крысам. Давно, лет семьдесят назад… Теперь тут другие стараются.
Над краем шахты появился световой шар, за ним – присыпанная пылью башка.
– Охотники, что ли? Эй, Охотники! Оттопыриться есть?
– Есть, – сказал Хинган и хлопнул по баллону с горючей смесью. – Лихая оттопыровка! До селезенки прожжет!
Диггер злобно оскалился.
– Смеешься, хвост крысиный? Мы тут шестую пятидневку роем, без «веселухи», без жратвы, а ты смеешься? Гнида компостная, червяк…
Молния из разрядника Дамаска ударила в плиту, выбив фонтан осколков, зашипел огнемет, осколки вспыхнули и превратились в пар. Диггер с воплем юркнул в свою нору. Дамаск и Хинган захохотали.
– Чувствую, вам нравится работа с людьми, – неодобрительно промолвил Дакар. – А если пониже взять? Еще веселее будет, так?
– Понн-жже этт-жже слышш-ком.
– Пониже – это уже слишком, – перевел Хинган и добавил: – Ты, парень, нам не указывай, как честь Охотника блюсти. Сейчас ты партнер, а можешь из партнера сделаться трупом.
Инвертор набычился, но промолчал. Вопросы тоже прекратились.
В тишине и спокойствии мы добрались до откоса, рассеченного Штреками, и постояли там несколько минут, прислушиваясь, нюхая затхлый воздух, всматриваясь в темные пасти проходов. В Киве, помнится, их шестнадцать, а у нас побольше двадцати; часть ведет к лабиринту под городскими секторами, а часть уходит еще дальше, к промышленным зонам и латифундиям. Главные Штреки все одинаковы, конфигурацией и величиной походят на трейн-тоннели: овал три метра в высоту, пять – в ширину. Но трейн-тоннели облицованы армстеклом, а в Штреках потолок и стены заросли светящимися мхами и лишайниками и кое-где осыпались, так что в одних местах они расширяются, а в других сужаются. Кроме главных, есть боковые ходы и ответвления, шурфы и колодцы разнообразных форм, где круглые, где прямоугольные, где узкие, как щели. Зачем их проложили, неизвестно. Урал, блюбразер, с которым я познакомился в Линне лет десять назад, считает, что это древние пути для вывоза мусора из промзон, а у Мадейры есть своя теория: дескать, предки прокопали их, чтоб расселить дикую флору и фауну. Природный заповедник, вместо охотничьих угодий на Поверхности… Я думаю, что прав Урал, а не Мадейра: как утверждают, из Старых Штреков есть выходы к любой плантации, любой промзоне. Только где они? Ни диггеры, ни Охотники не проходили лабиринтом до конца, и никто не знает, есть ли вообще у него конец.
– Тт-хо, – проскрипел Дамаск.
– Тихо, – согласился Хинган и покрутил головой. Дуло огнемета, закрепленное на плече, послушно двигалось вслед за его взглядом.
Я кивнул, и мы разошлись: Дамаск и Хинган – к ходам, ведущим под городские сектора, я и Дакар – к тем, что уходили к латифундиям. Выбранный мной тоннель обычно называют Светлым Штреком – здесь на стенах и потолке особенно много мха и видимость приличная даже без бинокуляров. Он тянется до Керуленовой Ямы, потом раздваивается, но оба коридора выходят к Ледяным Ключам, а это спокойное место – ни крыс, ни манки. Дальше Ключей я не ходил и сомневаюсь, что кто-то ухитрился в те края добраться, за исключением, может, Керулена. Но Керулен – персона легендарная, о коей в точности известно лишь одно: назад из Ямы он не выбрался.
Мы двигались в полном молчании, пока не дошли до расширения тоннеля и первых боковых ходов. Их три: два слева, один справа. Узкие щели, но все же крысы могут в них пробраться. Я остановился, принюхался – ничем неприятным не пахло – и сказал:
– Надеюсь, Эри тебя научила, как пользоваться разрядником. Стреляй только назад, иначе меня поджаришь. Передний сектор обстрела – за мной. Ясно?
– Ясно, – отозвался он. – А как…
– Вопросы потом. Если увидишь что-то подозрительное, стреляй без размышлений. Если я остановился, прижмись к стене, прикрой меня сзади. Если увидишь, что я оборачиваюсь, присядь или кидайся на пол. Огнемет у нас с реактантом, струя мощная, может раскалить броню. Пойдешь волдырями, Эри шкуру с меня спустит.
– С реактантом? Что это значит?
– Целиться не нужно – реактант поворачивает ствол в направлении взгляда. Пошли!
Мы прошагали метров двести, потом он кашлянул за моей спиной.
– Крит?
– Да?
– Тут водится что-то живое?
– В этом коридоре – мох, а в нем всякие мелкие твари обитают, не очень опасные. В боковых проходах есть мерзость покрупней, черви, тараканы, многоножки. Крысы, разумеется. Можем на манки наткнуться.
– Манки, – пробормотал инвертор, – манки… Обезьяны?
Незнакомое слово. Впрочем, такими словами он был набит до купола.
– Манки – это манки, – отозвался я. – Про обезьян не слышал.
– Тебе приходилось здесь бывать?
– Не раз.
– Зачем?
Я снова огляделся и принюхался. Коридор, широкий и прямой в этом месте, уходил вперед, в боковых ответвлениях вроде ничего не шевелилось и подозрительным не пахло. Раз так, можно и парой фраз перекинуться.
– Спрашиваешь, зачем? Ну, когда был диггером, лазал здесь из любопытства, думал отыскать сокровища. После ловил крыс для Лиги Развлечений и охранял всяких бизибоев – любят они на крыс поохотиться. Еще нанимали для спасательных акций.
– Кто такие бизибои? Деловые люди?
Я усмехнулся. Странное сочетание слов!
– Любой человек, кроме капсулей, занят делом. А бизибоями называют богатых, наследственных грандов, магистров, старших партнеров. Тех, кому по тысяче монет всякий день капает. Патменты у них в целый ярус, обертки сплошь из шелка и куча одалисок.
С минуту инвертор молчал, размышляя над сказанным, затем до меня донеслось:
– Ничего не меняется… Ни полдня в двадцать втором веке, ни тебе Туманности Андромеды… – Снова помолчал и произнес: – Я понимаю, зачем Лиге инверторы и разные танкисты с хоккеистами. А крысы для чего?
– На городских аренах еще не был? – поинтересовался я. – Ну, сходи, узнаешь.
Мы миновали очередной проход, занавешенный толстыми плетями лишайника. Из него тянуло крысиным пометом, но старым; вонь смешивалась с запахами гниющих растений и сырости. Возможно, здесь обитали червяки – не черви-ассенизаторы и, разумеется, не мясные, а дикие, которые жрут помет и сами становятся пищей для крыс. Но, судя по ароматам, крысы сюда давно не наведывались.
Я прошел мимо, и тут же за моей спиной раздался треск разрядника. Гниль подлесная, в кого он стрелял?! Ни крыс, ни манки в этой щели не было, разве только червяки…
Мгновенно повернувшись и отшвырнув Дакара к стене, я впился взглядом в темное жерло прохода: там среди рассеченных дымящихся мхов шелестела какая-то тварь, дергалась, изгибалась, сучила лапами в смертной агонии. Многоножка… Страшноватая на вид, но почти безобидная – на людей они не бросаются. Тем более на людей в броне.
Глаза у инвертора были размером с кулак.
– Я сделал что-то не то? – пробормотал он. – Ты сказал: увидишь подозрительное, стреляй без размышлений…
Я помог ему подняться.
– Все правильно, стреляй. Реакция у тебя хорошая.
– Не у меня, у Дакара. Но стрелять я умею, я служил в армии. Только лучеметов-бластеров у нас не было.
– Это называется разрядником, – поправил я. – Не лучемет, не бластер, а разрядник РИСМ.
– РИСМ?
– Ручной излучатель средней мощности. Обычное оружие Охотников и наемных бойцов.
Он молча кивнул, отряхивая с брони приставший мох. Мы двинулись дальше прежним порядком, я впереди, он сзади, и не успели сделать тридцать шагов, как за моей спиной снова раздалось покашливание.
– Крит?
– Да?
– Как становятся Охотником? Это наследственный статус? Как у этих… у бизибоев?
– Нет. Всякий Свободный может стать Охотником, если таланты позволяют. Можно, к примеру, пойти в обучение, или же в диггеры, или на войну завербоваться… Главное – природный дар и опыт! Ходишь в Отвалы и Штреки, лазаешь по Щелям, кого охраняешь, кого убиваешь, и лет через десять ты – Охотник. Конечно, если останешься жив.
– В мои времена тоже были Охотники, – сказал инвертор. – Назывались они по-разному, но суть была неизменной: люди, избавлявшие других людей от всяких проблем. За плату, разумеется. – Дакар вздохнул. – Сказать по правде, Крит, они мне никогда не нравились.
– Почему?
– Они продавали свое мастерство за деньги. Опасное мастерство! Мне представляется, лишь тот достоин им владеть, кем правят не деньги, а долг, справедливость и честь. В общем, благородные императивы.
Еще одно странное слово! Но смысл его был ясен – похоже, он имел в виду Догматы или нечто подобное.
– Мы думали, – снова начал Дакар, – мечтали и надеялись, что в будущем Охотников не станет. Ни Охотников, ни солдат, ни армий, ни денег, ни войн, ни насилия… Я мог бы назвать еще сотню вещей: голод, болезни, бедность, безумные авантюры, социальное неравенство и многое другое, – от чего, как нам казалась, грядущий светлый мир освободится раз и навсегда. И вроде бы, черт побери, мы двигались в нужном направлении! Прогресс в науке, прогресс в экономике, прогресс в политической сфере… Безусловный прогресс, что бы там ни говорили о терроризме и религиозных распрях! Как-никак многие страны избавились от тоталитарных режимов, даже мое богоспасаемое отечество… – Он горестно вздохнул. – Двигались, двигались – и к чему пришли?.. К живым фаллоимитаторам, к ублюдочному искусству, к жизни троглодитов в переполненных пещерах…
«Очень напоминает рассуждения блюбразеров», – подумал я, а вслух произнес:
– В наших пещерах голодных нет, и о болезнях я не слышал. Можно жить.
– Существовать, Крит, существовать! Жизнь и существование – разные понятия…
Читать бесплатно другие книги:
