Великий посев Михановский Владимир

– Заинтересовало меня, что ему понадобилось в середине старого оазиса? – вел рассказ мальчик, пропуская реплику старика мимо ушей. – Стал наблюдать. Гляжу, он приблизился к центральному стволу, зачем-то обошел вокруг него раза два-три. Потом достал из кармана какой-то продолговатый предмет – сквозь листья я не разобрал, что это было.

Но тут под ногой у меня хрустнул пересохший ствол стебля. Анартай вздрогнул и сунул предмет в карман. И здесь я догадался, что счастливый случай привел меня сюда, в глубину оазиса, вовремя: видимо, Анартай хотел ножом срезать самый старый стебель.

Курбан пришел в раздражение.

– Никак не избавишься от своих фантазий, – проворчал он. – Дался тебе этот самый стебель! Ну и что было дальше?

– Я ему говорю: «Не трогай ствол! Предупреждал ведь…» А он: «Не твое дело». Ну, и ругается. «Отдай дедушкин нож». – «А ты его видел у меня?» – «Не видел, но знаю – он у тебя». – «Слишком много знаешь», – ухмыльнулся Анартай.

– А ты на самом деле знаешь, что мой нож у него? – оживился Курбан. – Откуда?

– Понимаешь, дедушка, я не знаю, как объяснить… – Атагельды запнулся. – Мне как бы снилось это… снилось наяву… Словно Анартай подобрал нож, который ты обронил, когда копал колодец.

– Опять твои сны, – покачал головой кузнец. – Это я же тебе и рассказывал, что, по всей вероятности, потерял нож в ту ночь. Неважно у тебя с головой, Ата.

– Слово за слово, и мы подрались…

– Как всегда.

– Мне, честно говоря, досталось…

– Я не слепой, – вставил Курбан и погладил его по непокорным волосам.

– Но и ему досталось, – закончил Атагельды.

К этому времени ливень иссяк, прекратившись так же внезапно, как начался. Края облака истончились, и оно начало быстро таять.

– Непонятно, откуда взялся этот дождь, – заметил старик. – И продолжался-то он всего ничего – по-моему, несколько минуток, не больше. Знать бы заранее, что он будет, я бы приготовил посудину, собрал хоть немного воды.

– Зачем тебе?

– Та, что мы пьем, сладковатая, уже начала надоедать, – признался Курбан.

Атагельды хотел сообщить, что и облака снятся ему накануне появления. Видится в полусне, возникающем наяву, как из самого старого стебля, расположенного в середине оазиса, устремляется ввысь невидимая струйка мельчайших частичек, будто это пылинки, но во много раз меньше. И каждая, поднявшись в небо, становится центром, вокруг которого собирается капля воды. Множество капель, словно пасущиеся овцы в отару, собираются в облако.

Ну разве такое расскажешь дедушке, который и так считает, что ты немного не в своем уме? Атагельды подумал и промолчал.

– И так Ахметхан на нас косится, – вздохнул старик после продолжительного молчания. – А тут еще сегодняшняя твоя драка с Анартаем… ну, срезал бы он старый ствол, подумаешь! И вообще, с чего ты взял, что его нельзя касаться? Тоже приснилось, что ли?

– Не могу тебе ответить, дедушка, – пожал плечами Атагельды. – Знаю только одно: если срезать или повредить самый первый стебель, будет плохо.

– Кому?

– Всем. Всем, кто живет в кишлаке, кто нашел здесь дом и пищу, – ответил Атагельды.

– Чудишь, Ата, – вздохнул Курбан. – А я вот кузницу надумал открыть. В кишлаке у нас всем заправляет Ахметхан. Как я теперь пойду к нему?

Атагельды оживился. При слове «кузница» ему живо припомнились и звонкая наковальня, на которой дед ловко отковывал подковы, гвозди, задвижки и прочие нужные вещи, и весело пылающий в печи огонь, и горн с мехами, которые жалобно вздыхали, когда Атагельды принимался раздувать пламя.

– Откроешь кузницу?

– Хорошо бы, – сказал Курбан. – Но для этого много вещей нужно, а где их взять?

В свободное время Зерен решил подвести итоги своего пребывания на планете, на которую забросила его судьба.

Что ж, результаты неплохие. Покрыта растительностью поверхность пустыни площадью в несколько сот квадратных аррабегов. Обнаружено несколько видов, пусть немного, живых существ, в том числе и разумные. Последние несколько забавно перемещаются на двух задних конечностях, освободив передние для работы. Кстати, умственный коэффициент двуногих оказался гораздо выше, чем Зерен поначалу предполагал. Что ж, ошибка в подобную сторону всегда приятна. В биоконтакт, правда, удалось вступить только с одной особью, но, может, это только начало?

Отверстие в почве для воды двуногие проделали удачно. Эксперимент Зерена с внушением получился на славу. И теперь он с помощью капиллярной системы поддерживает в колодце воду на одном уровне.

С помощью корневой системы, которую специально пришлось туда подводить, питает он влагой и грядки, на которых двуногие посадили семена. Честно говоря, то, что они умеют культивировать зеленые насаждения, потрясло его. Значит, потенциал у них – ого-го! Что ж, тем больше оснований помочь им, сделать пустыню пригодной для жизни, преобразовать планету, выполнить то, что называется двумя величественными словами – Великий Посев.

Да, двуногие существа с начатками разума оказались совсем не простыми. Запросы их иногда ставили Зерена в тупик. С их недугами, связанными с нарушениями органики, он разобрался относительно легко, и ненужные вещества, добавленные к воде, сделали свое дело: среди двуногих больных больше не было.

Но вот последний биосеанс с молодой особью Атагельды доставил ряд загадок, и теперь Зерен размышлял, как действовать дальше.

Снова и снова прокручивал он перед мысленным взором образы, переданные ему мозгом Атагельды.

…Сводчатая печь, в которой судорожно пляшут языки огня. Мальчик подбрасывает туда куски черного, жирно лоснящегося угля, который тут же подвергается реакции интенсивного окисления.

Ну, огонь двуногие знают, в этом Зерен убедился давно, еще когда дед и внук, изнемогая от жажды, добрались до оазиса – нескольких стеблей с цветочной чашей, чудом произросших в пустыне. Тогда же, вечером, Курбан и Атагельды развели неподалеку от Зерена костер, и он боялся получить ожог. Итак, уголь? Возможно, здесь есть в почве и уголь, во всяком случае, он поможет им добыть его, как помог добыть из-под земли воду для питья и прочих нужд.

Что еще? Пламя, без устали танцующее в печи, освещает сумрачное прямоугольное помещение, выхватывая из полутьмы то бороду Курбана, то его сильные жилистые руки, то оживленное лицо Атагельды, то кусок мазаной стены с висящим на ней инструментом.

Какие выводы можно сделать из картин, расшифрованных в эти мгновения Зереном?

Двуногие существа, оказывается, уже знакомы с металлом, научились обрабатывать его. Быть может, они успели пройти в своем развитии железный век. Популяция их достаточно велика, в пустыне оказалось только несколько особей. А может, на планете произошла неведомая катастрофа и эти особи – все, что осталось от рода?..

Зерен обязан их спасти, не дать погибнуть в пустыне… И он снова вернулся к образам, которые вспыхивали в мозгу молодой человеческой особи.

…Снова помещение кузницы. Здесь пахнет угольной пылью, железной окалиной, овечьей шерстью. Это сложный клубок запахов, в котором Зерен сумел разобраться только с помощью памяти Атагельды, которая служила ему путеводной нитью.

Проникать в чужую мыслительную сферу было трудно, порой даже мучительно, но Зерен понимал, что это необходимо для того, чтобы спасти двуногих.

…Посреди помещения – массивный предмет, похожий на пень дерева, ровно срезанного стреловидной молнией. Предмет темный, закопченный. Интересно, из какого он вещества? неужели это древесина, покрытая слоем копоти? Очень хочется потрогать предмет, но сделать это невозможно. Хотя бы потому, что он существует только в воображении Атагельды. И потому остается только вслушиваться, вглядываться, внюхиваться в его память.

– Атагельды, подай-ка мотыгу! – раздается глуховатый, как у всех сердечников, голос Курбана.

Мальчик хватает в углу инструмент, подбегает к деду.

– Бросай на наковальню!

При ударе раздается характерный звук. Железо! Так он, Зерен, и предполагал.

Курбан начал возиться с мотыгой. В углу громоздилась еще куча всякого инструмента. И мысль, уже некоторое время подспудно беспокоившая Зерена, заполонила его. Не предназначены ли все эти изделия из металла для войны? Не являются ли они холодным оружием?

Если это так – ситуация коренным образом меняется. Цивилизация Зерена прошла через эпоху опустошительных войн и на собственном горьком опыте постигла, к каким страшным последствиям они приводят. Потому Зерен и его бесчисленные собратья поклялись уничтожать войны в самом зародыше, на какой бы планете, в какой бы галактике ни встречались угрожающие признаки междоусобиц. И тут… Длинное древко, на нем изогнутое металлическое лезвие. Если его наточить – им вполне можно снести голову, отсечь конечность, как-то иначе нанести рану.

«Мо-ты-га», – повторяет Зерен, фиксируя и этот термин в своем запоминающем устройстве. Словарный запас его неуклонно растет. Итак, для чего же она, мотыга, служит двуногим? Зерен вышел на главную мысль: теперь от этого зависит все. Другие предметы, лежащие в углу, едва ли могут служить для военных целей: полукруглые предметы – подковы, их двуногие набивают на копыта лошадей, верблюдов и других вьючных животных. Ку-мга-ны, котелки, казаны – их используют как емкости для влаги и жидкой пищи. И на других, хоть и неизвестных Зерену изделиях, явно лежит печать мирных занятий. Но вот мотыга… Мотыга вызвала у него подозрения. И он снова и снова возвращается к ней, терзая память Атагельды во время каждого сеанса биосвязи.

…А мальчик измучился, спал с лица, его терзала бессонница. Обеспокоенный Курбан расспрашивал, что с ним происходит, но Атагельды не мог ответить ничего вразумительного. Тревожные, сумбурные сны донимали его, какие-то липкие тонкие корешки проникали словно щупальца в мозг, обжигая его нездешним огнем, – но как об этом расскажешь деду?

Ну а если окажется, что мотыга – орудие войны? О, тогда Зерен знает, как поступить. Он снова соберет в себя жизненосную силу, которая растеклась по тысячам и тысячам капилляров, добывающих из глубин почвы драгоценную влагу, силу, которая гонит вверх растения, заставляет их выбрасывать листья и плоды. Плоды дают людям пищу, зеленые листья – тень. Опавшие листья они использовали для самана, из которого сооружены хижины кишлака.

Достаточно Зерену отдать команду – и капилляры отомрут, плоды увянут, листья пожухнут. Стебли пожелтеют, утратят прозрачность, их сломит и свалит на песок самый слабый порыв ветра. И строения двуногих станут хрупкими и начнут разваливаться без всякой видимой причины. Просто саман начнет крошиться, словно слеплен он из влажного песка, и хижина за хижиной будет рушиться, пока люди не останутся без крова над головой. И они погибнут здесь, в пустыне, от голода и жажды, если только не сумеют выбраться из раскинувшихся окрест песков, если вообще на этой планете кроме песков есть и другая, плодородная почва.

Вот Атагельды кладет на наковальню очередную мотыгу – их больше всего в куче предметов, сваленных в углу кузницы.

Курбан снимает мотыгу с древка, оглядывает железное лезвие, трогает его пальцем, хмурится. Затем подходит к печи и бросает его на раскаленные уголья, источающие нестерпимый жар.

– Поддай жару! – говорит кузнец.

Атагельды еще больше раздувает горн. Мехи надсадно скрипят, как легкие астматика.

Но вот мотыга раскалилась докрасна, Курбан натягивает рукавицы, щипцами достает ее и кладет на наковальню. Податливое железо легко изгибается под тяжелым молотом, которым орудует кузнец. Звонкие удары металла о металл разносятся по кузнице. Красными звездочками разлетается во все стороны окалина.

Дело сделано.

Курбан, захватив мотыгу щипцами, несколько мгновений любуется делом своих рук, затем бросает ее в бочку с водой, откуда с шипением поднимается белый султан пара.

Дав время остыть, Атагельды достал мотыгу из воды, потрогал пальцем закраину:

– Острей, чем твой нож, – сказал он деду.

– Все равно, – кивнул Курбан. – Думаешь, легко дехканину взрыхлять поле? Ведь в засуху оно бывает потверже камня.

«Взрыхлять поле!» Словно удар молнии осветил сознание Зерена. Будь речь о человеке, можно было бы сказать, что он перевел дух. Если бы Атагельды не произнес свою фразу, вся правдивая история, которая здесь рассказывается, могла бы повернуться по-другому.

Так или иначе, мальчик эти слова произнес, вернее, Зерен их вытащил из его одурманенного сном мозга.

Итак, единственное подозрительное по форме орудие двуногих носит, оказывается, мирный характер, значит, военные устремления им чужды.

Теперь можно выяснить, чем он, Зерен, в силах им помочь. Мечты Атагельды ясны – это, очевидно, и мечты старого Курбана: воссоздать здесь, в кишлаке, кузницу, которая была у них где-то далеко, за пределами оазиса.

Зерен погрузился в глубокое раздумье, воспроизведя образы предметов, которые для этого необходимы.

Прежде всего – помещение. Это не сложно. Кузница, которой грезил Атагельды, сложена из такого же самана, что и все дома кишлака. Ну, без примеси опавших листьев, но это не существенно. Наоборот, с листьями строение будет еще прочнее.

Что там еще? В сознании всплыли молот, мехи, горн, наковальня, щипцы. Вещество, из которого их следует сделать, Зерен примерно представлял. Но как выполнить эти вещи!..

И Зерен погрузился в раздумье.

Уже не рощицу, а целый лес представлял собой оазис, некогда приютивший и спасший двух умиравших от жажды путников. Разрастаясь, стебли захватывали все большую территорию. И песок отступал, не в силах ничего поделать с могучей зеленью.

Жизнь в кишлаке потекла размеренно, как полноводный арык в привычном русле. Босоногие детишки, с утра оглашавшие криками единственную улицу поселка, окрепли, да и взрослые на здоровье не жаловались: многочисленные хвори и болячки куда-то отступили, исчезли.

Женщины научились шить одежду из привядших листьев взамен поистрепавшейся, и получалось совсем неплохо.

Однажды Атагельды шел в сумерках к самому толстому и старому стеблю, который, подобно патриарху, возвышался среди своих собратьев.

С некоторых пор мальчик чувствовал необъяснимую тягу время от времени приходить в глубину оазиса, постоять здесь немного, послушать таинственный шум листьев, прислониться щекой к шершавому стволу, вглядеться в подвижные трубки и жилки, в которых пульсирует чужая жизнь. Он давно уже, как и остальные жители оазиса, перестал считать необычным эти растения: разве привычное может оставаться странным?

Он шел по тропинке, которую успел протоптать, хотя ходил сюда один. Остальных сюда не влекло, или, может, чего-то они побаивались. В кишлаке ходили глухие слухи, что прежде, бывало, захочешь дотронуться до растения, а оно как шибанет тебя – ого-го, только держись!

Раскаленный краешек солнца еще висел над горизонтом. «Точно серп, который только что вытащили из печи», – подумал Атагельды. Под влиянием разговоров деда он часто вспоминал кузницу, которую им пришлось бросить в городе, и думал о том, как построить новую здесь, в кишлаке, заказов бы им хватило, да и руки, честно говоря, истосковались по работе – и у Курбана, и у внука.

В пустыне темнеет быстро. Солнце не успело скрыться, а тени от стеблей уже поползли через тропинку, стараясь густо заштриховать ее поперечными полосами.

Атагельды показалось, что вдали, близ главного ствола, что-то блеснуло. Он замедлил шаг, пригляделся, но мешала зелень, особенно густая здесь, в середине оазиса. Почва, усыпанная прелым листом, сплошь покрывавшим песок, мягко пружинила под ногами. От стволов шел какой-то чуть сладковатый пряный запах, отдаленно напоминавший вкус воды.

Стараясь не шуршать, Атагельды выглянул из-за ствола, ближайшего к центральному. В этот момент он не думал о собственной безопасности.

Тьма сгустилась еще больше, на небосклоне прорезались первые звезды.

У старого ствола маячила какая-то фигура, которая показалась Атагельды знакомой. Фигура опустилась на корточки. Снова блеснуло, и послышался глухой удар о ствол. В то же мгновение тело Атагельды пронзила такая боль, что он, не удержавшись, вскрикнул. Фигура обернулась, поднялась и отпрянула от ствола.

– Анартай! – изумился Атагельды. – Что ты здесь делаешь?

Его постоянный соперник молчал, ковыряя почву босой ногой. Глаза Атагельды, привыкшие к темноте, различили смущение на его лице.

– Я-то по делу, – поднял голову Анартай, – а вот тебе что здесь надо?

Вопрос застал мальчика врасплох. И впрямь, что ему тут нужно в этот поздний час? Какая необходимость привела его в самую таинственную середку оазиса?

Он сделал шаг к Анартаю:

– Скажи, не бойся.

– Вот еще, бояться! – презрительно усмехнулся Анартай. – Вы с дедом не мерзнете в хижине по ночам?

– Бывает, – ответил Атагельды, сбитый с толку неожиданным вопросом.

– И что тогда делаете?

– Печку топим… – Атагельды все еще не понимал, куда клонит собеседник.

– А чем?

Ата пожал плечами:

– Листьями, как все.

– Вот именно, как все, – повторил Анартай. – А мне надоело совать в печь эту труху, которая не дает никакого жара. – С этими словами он ткнул ногой кучу листьев. – Мы с отцом мерзнем, мне это надоело, и я решил пустить на дрова это ствол! – Он ударил по растению кулаком, и в тот же момент Атагельды ощутил болезненный толчок в грудь.

– Растения нельзя рубить, они дают нам все.

– Подумаешь! Вон их сколько, – повел рукой Анартай. – Одно срубишь – два новых вырастет.

– Нет, так дело не пойдет, – решительно произнес Атагельды. – Ступай домой.

– Ты мне не указ.

– Зачем тебе понадобился именно этот ствол?

– Он самый толстый и высокий. Посмотри, верхушка с чашей упирается в небо. Ну, чаша нам не нужна, в колодце всегда достаточно воды. Слушай, а ты поможешь дотащить его до нашей хижины?

Произнеся эту тираду, Анартай с ножом в руке снова нагнулся к основанию растения.

Не помня себя, Атагельды ринулся на противника. Их тела сплелись, словно две песчаные змеи в смертельном соперничестве.

Анартай был старше и сильней, и поначалу он одолевал. Атагельды рухнул на колени, потом на спину. Враг занес руку, чтобы пырнуть его ножом, в котором Ата узнал давно пропавший нож деда. Но не о ноже думал в эти секунды Атагельды. И не о себе. Изловчившись, он вцепился зубами в правую руку противника, тот завопил от боли и выпустил нож. Атагельды подхватил его на лету и, не раздумывая, отбросил как можно дальше. Нож, описав дугу, с легким шумком нырнул в кучу зарослей, казавшихся черными.

– С ума сошел, щенок, – прошипел Анартай. – Дамасская работа. Попробуй его теперь найти.

– Не найдешь, – спокойно подтвердил Атагельды. Анартай набросился на него с удвоенной яростью. Однако главная опасность была устранена…

Они катались по слежавшимся листьям, и, когда вблизи оказывалось растение, Анартай бил его о корни головой.

Треск они подняли немалый, но кишлак был отсюда далеко, и шум битвы никто не слышал.

Наконец Анартай поднялся с земли, очищая запачканные колени.

– Это тебе хороший урок, – обратился он к Атагельды, который остался лежать.

Когда шум шагов затих вдали, жестоко избитый мальчик попытался встать, но это ему не удалось. Голова гудела, во рту он почувствовал солоноватый привкус. Провел рукой по губам, ладонь стала мокрой: он догадался, что это кровь. Анартай в драке разорвал ему уголок рта. Боль становилась все сильнее, затопляя сознание.

Не будучи в силах подняться, он пополз в сторону центрального ствола. От прелых листьев шел дурманящий запах, который шибал в нос.

Мальчик добрался до старого ствола, обхватил его руками. Ему почудилось, что поверхность ствола мелко дрожит. А может, это дрожат руки?

От растения исходила какая-то успокаивающая сила. Она утишала боль, проясняла голову.

Через несколько минут Атагельды сумел стать на ноги, придерживаясь за ствол. Стала таять и саднящая боль в порванном уголке рта. Он потрогал рукой: кровь перестала идти. Радость от того, что спас растение, переполняла душу.

Через непродолжительное время Атагельды окончательно пришел в себя. Он попробовал сделать несколько шагов. Боль окончательно прошла. Тронул рот – раны в углу губ как не бывало.

Подойдя к месту схватки, Атагельды на глазок определил, куда мог упасть дедов нож, и попытался нашарить его, но вскоре убедился, что это безнадежное дело. Жаль, хотелось порадовать старого кузнеца. Но ничего не поделаешь!

И он отправился домой, чувствуя странную, какую-то звенящую легкость во всем теле. Словно напился бодрящего напитка из неведомого источника.

Курбан не спал, поджидая внука. Когда появился Атагельды, он не стал расспрашивать, где тот так долго ходил, а только проворчал:

– Ложись поскорее, завтра рано вставать.

– Почему? – поинтересовался Атагельды.

– Я приготовил яму, пока ты неведомо где носился, – ответил старик, поглаживая бороду. – Будем замешивать глину для самана.

– Дом расширять?

– Дом нас устраивает. Вон там, в углу двора, я решил сложить помещение для кузницы.

– Здорово! – хлопнул в ладоши Атагельды.

– У вьючных животных сменим подковы, которые стерлись. Потом, я давно мечтаю подковать скакуна, который мне понравился в первый день, когда пришел караван. Ну и вообще, внучек, работы нам с тобой хватит.

– А где ты, дед, возьмешь оборудование для кузницы? – спохватился Атагельды. – Наковальню, горн, мехи, щипцы и все остальное?

– Спи, разболтался, – неизвестно почему обиделся старик. – Неужели ты думаешь, что аллах оставит нас в беде?

«…До сих пор не могу прийти в себя. Для исполнения своего замысла пришлось снять защитное поле вокруг центрального ствола, и в результате один из аборигенов едва не уничтожил его, попытавшись срубить под корень. Хорошо, что дело спас Атагельды, приглашенный мной для очередного сеанса биоконтакта.

Молодая особь вступила в борьбу со злоумышленником, рискуя собственным существованием. К сожалению, ничем не мог помочь ей, ведь моя корневая система слишком малоподвижна по сравнению с быстрыми перемещениями двуногих».

«Теперь, когда снова все спокойно, я могу вернуться к своему замыслу.

Постановка задачи выглядит незамысловато. Я представляю себе предметы, которые нужны для оборудования кузницы. Знаю и материал, из которого они сделаны. Остается получить их. Но как?»

«Попытка прозондировать мозг Атагельды. Результаты малоутешительны. Аборигены используют слишком сложный путь для получения железа: это связано с добыванием руды, переплавкой ее в печах и так далее, что мне в данных условиях осуществить затруднительно. К тому же представления мальчика нечетки, расплывчаты, видимо, получение железа он представляет смутно».

«Тупик?

Нет, так просто я не сдамся. Думаю, думаю, использую для мышления всю резервную энергию, в том числе и защитных силовых полей, но придумать ничего не могу. Идея бродит где-то рядом, но все время ускользает…»

«Пока решил, воспользовавшись случаем, взять образчиком изделие из металла, который обронили аборигены во время единоборства…»

Помещение для кузницы получилось на славу. Весь кишлак приходил на него полюбоваться.

– Нам нужен кузнец, – произнес Ахметхан. – Не только подковы – копыта животных стерлись от долгого пути. И потом, не вечно же нам торчать здесь?! А для дальнего пути караван надлежит привести сначала в порядок… Но чем же ты собираешься работать? – воскликнул он, не в силах скрыть удивления, когда убедился, что помещение пусто.

– Не беспокойся, караванбаши, – ответил Курбан. – Все будет в свое время.

– Откуда возьмешь оборудование? – сощурился Ахметхан. – Может, оно у тебя припрятано?

Курбан сжал бороду в кулак:

– Это мое дело.

– Темнишь, ох, темнишь ты, старик, – сказал Ахметхан и удалился, поигрывая плеткой, которой пользовался для наведения порядка среди населения кишлака.

Дед и Атагельды переглянулись.

Нож, брошенный Атагельды, упал в зарослях молодых растений. Пронзив лезвием слой листьев, он воткнулся в песок. Так лежал он несколько суток, то покрываясь ночной росой, то слабо нагреваясь под солнечным лучом, случайно прорвавшимся сквозь завесу листьев и ветвей.

Никто из людей не видел, как вокруг открытого пятачка, на который попал нож, вдруг начали прорастать тонкие и бледные усики ростков. Они тянулись вверх медленно, словно часовые стрелки. Но для скорости роста ветки это, по земным понятиям, была, конечно, величина огромная.

Все прутья обладали одной особенностью – каждый из них склонялся к ножу, словно хотел получше рассмотреть его. Вскоре верхушки прутьев переплелись наверху, образовав над ножом подобие маленького ребристого шатра. Затем купол шатра с той же скоростью начал опускаться на нож.

И вот уже только небольшая вмятина в почве напоминала о том, что здесь недавно торчало лезвие. Гибкие и прочные щупальца, послушные воле Зерена, утащили металлический предмет, принадлежащий землянам, под песок, чтобы исследовать его. Это могло помочь реализации плана, который смутно созревал в сознании Зерена.

Между тем нож все глубже погружался в землю. Некоторые щупальца, попадавшие на остро заточенное лезвие, перехватывались и погибали, но другие занимали их место, и движение не прекращалось. Через какое-то время, правда, щупальца перестроили свои действия. Человек сказал бы, что они набрались опыта. Теперь тонкие упругие нити избегали лезвия, предпочитая навиваться на рукоятку.

Погрузившись на достаточное расстояние, нож двинулся в горизонтальном направлении в сторону мощной корневой системы, над которой возвышался центральный ствол, самый старый в оазисе. Перемещался нож с той же самой, почти не ощутимой человеком, скоростью.

…Исследование металлической пластинки еще более подняло интеллект местных существ во мнении Зерена. Он долго осмысливал продолговатый стальной предмет, которым был нанесен такой болезненный удар по стеблю. Рана оказалась столь глубокой, что ее пришлось врачевать с помощью активных биологических соединений, подобно тому как он исцелял болезни и увечья самих этих непонятных существ.

Сталь была неожиданно высокой пробы, мало на каких планетах, кроме его собственной, могли изготовлять такую. Вещество – высокочистое, почти без молекулярных вкраплений. Как могли эти неуклюжие, примитивные существа получить такой совершенный предмет? Может, он попал сюда из космоса? Нет, не следует спешить с выводами. К этой мудрости старый Зерен пришел давно.

Он поместил нож в мощное силовое поле, которое, подобно ножнам, окутало его. Затем последовала подземная вспышка, и прекрасный нож Курбана, украшенный восточными письменами, перестал существовать. Он рассыпался в пыль, на кусочки, обломки вещества.

Вспышка в глубине оазиса, глубоко под землей, сопровождалась легким гулом, который был слышен даже в кишлаке. Люди с недоумением поглядывали то в сторону горизонта, то на небо. Но даль была безмятежной – не было ничего, что напоминало бы внезапный самум или надвигающийся смерч.

Спокойным было и небо – на этот раз в нем не было облаков, которые время от времени сгущались над оазисом, изредка проливаясь долгожданным дождем.

И люди постепенно успокоились, возвратившись к прерванным делам.

…Зерен напряженно размышлял, пока его не осенила ослепительная мысль. Снова и снова возвращался он к ней, обдумывая детали.

Да, он, пожалуй, сумеет осуществить то, о чем мечтают старый Курбан и Атагельды, он выполнит для них те предметы, которые видит мальчик в своем воображении. Правда, на это уйдут остатки силовой энергии, в том числе и защитной.

Форма предметов была ясна, как и вещество, из которого их надлежит делать. Не ясно только, какой величины должны они быть, эти предметы, которые необходимы для кузницы.

С чего начать?

Зерен припомнил молот, которым в многокрасочном сне мальчика орудовал старый кузнец, и принялся за дело.

Пустое помещение для кузницы угнетало Курбана. Он с грустью поглядывал на приземистые саманные стены, на плоскую крышу, сложенную из опавших листьев. Столько усилий затрачено, и все впустую.

– А на что ты, дед, надеялся? – как-то спросил его Атагельды, когда они сидели вечером на крылечке хижины.

Дед вздохнул.

– Сам не знаю, – уныло развел он руками. – Очень по работе соскучился. Думал, может, у Ахметхана найдется для нас какое-нибудь оборудование. Вон сколько груза всякого тащил караван…

– Если что у него и есть, он не даст, – задумчиво произнес Атагельды, глядя в одну точку. – Не такой человек.

– Сам знаю, – согласился Курбан. – Да что теперь делать, кто скажет?

Помолчали.

– Печку мы сложим, – начал старик, прерывая паузу. – Мехи, как-нибудь исхитримся, из листьев сошьем. Но железа где взять нам! Хоть кусочек для начала…

Атагельды посмотрел на него отрешенным взглядом.

– Да и нож, как на грех, пропал, – с досадой добавил кузнец.

– Нож твой я недавно видел.

– Это где же? – встрепенулся Курбан. Атагельды рассказал о недавнем происшествии в зарослях оазиса.

– Я спас самый старый стебель, – заключил он свой рассказ.

– Стебель меня не интересует, – отмахнулся старик. – Что же ты сразу не рассказал?

– Не хотел волновать.

– А место, где вы подрались с Анартаем, найдешь? – Глаза Курбана заблестели.

– Найду.

– И местечко, куда нож кинул?

– Конечно.

– Может, Анартай туда потом смотался и нож подобрал? – озабоченно сказал кузнец.

– Он туда не ходил.

– Откуда знаешь?

– Я наблюдаю за ним все эти дни, – пояснил Атагельды. – Опасаюсь за старый ствол.

– А сам-то зачем туда ходишь?

– Дед, я ведь объяснял тебе много раз, – сделал мальчик нетерпеливое движение. – Возникает у меня тяга – вот и иду туда…

– Ладно, ладно, разберемся еще с твоей тягой. Не вековать нам здесь, в пустыне. Уж не знаю как, но когда-нибудь выберемся отсюда, и я поведу тебя к лучшему целителю. Говорят, он ученик самого Абу Али ибн Сины… А теперь вставай! – Старик вскочил со ступеньки, схватил за руку и поднял легонькое тело Атагельды.

– Что случилось?

– Пойдем в оазис!

– Ночь на дворе.

– Луна полная. Светло, как днем! – возбужденно проговорил старик, не выпуская руку мальчика.

– Что за спешка?

– Тяга у меня, понимаешь? – улыбнулся Курбан. – Тяга отыскать свой нож.

Атагельды пошел, хотя и с неохотой. Улица была пустынна. Кишлак спал. Спали и хижины, отгородившись от пешеходной части глухими глинобитными дувалами. Калитка в дом караванбаши была приоткрыта, и Курбан заглянул туда, но никого не увидел.

Вдоль улицы росли редкие стебли растения, сразу за околицей они шли погуще. Успевшие опасть листья образовали слой, который начисто скрыл песок.

Впереди шел Атагельды, за ним, отставая на несколько шагов, Курбан. Вслед за ними тащились огромные четкие тени. Под ногами слабо шуршали мягкие листья.

– Удивительный оазис, – заметил Курбан, – да благословит его аллах! Он все время наступает на пустыню и, видишь, побеждает ее. Спас нас от смерти, а потом дал приют и пищу целому кишлаку. Знаешь, мне даже временами и покидать его не хочется. Так и жил бы здесь всю жизнь.

– Ну и живи.