Великий посев Михановский Владимир

Кто-то добавил:

– Такие большие тучи, а дождя нет.

К стоящим присоединились и Курбан с внуком.

– Курбан, у тебя есть рифмованные строчки про всякий случай, – дружелюбно обратился старик к безработному кузнецу. – Прочитай что-нибудь про дождь!

– А дашь коня?.. – вырвалось у Курбана.

– Скорее жизнь отдам.

– Мне только прокатиться, – сжал Курбан в кулак свою бороду.

– Катайся сколько хочешь, – улыбнулся старик. – Я ведь не слепой, вижу, какие взгляды ты бросаешь на него. А стихи нам все-таки прочитай. Так редко видно тебя, живешь отшельником…

Анартай исподтишка ущипнул Атагельды, но тот не дал сдачи, засмотревшись на деда. Тот нахмурился, посмотрел в грозовое небо и негромко прочел, ни на кого не глядя:

– Мне кажется, Курбан, прежние стихи, об арабском скакуне, который роднее сына, получились лучше, чем эти, – сказал осторожно старик, нарушив неприязненное молчание.

– Да? А что в них плохо? – оживился Курбан.

– Ну, Во-первых, ты говоришь – осень, – загнул старик грязный палец. – А у нас здесь осени вообще не бывает, сплошное лето. Во-вторых, – загнул он следующий палец, – тучи у тебя волочатся. Но посмотри на небо: когда тучи возникают, они неподвижно висят над кишлаком…

Кузнец хотел что-то сказать, но промолчал.

– Не стыдно тебе, Курбан, чепухой заниматься? – вступил в разговор кто-то из дехкан. – Словами играешься, словно мальчишка камешками. А тут нельзя верблюда подковать, кетмень отбить… Одна слава, что кузнец, – заключил он и сплюнул.

– У нас же кузница пустая, – воскликнул Атагельды, потрясенный несправедливостью обвинения. – Нет ничего – ни молота, ни наковальни.

– Молчи, внук, – оборвал его Курбан. – Мудрец сказал: кто не хочет видеть, тот не видит.

– У нас даже кусочка железа нет! – не унимался Атагельды.

– Молчи, щенок! – ударил его кто-то по затылку. – Как ты смеешь вмешиваться в разговоры почтенных людей?

Мальчик умолк, глотая слезы обиды. Курбан положил ему руку на плечо.

– Гордецы! – сказала какая-то женщина. – Никогда в общих работах не участвуете.

– Как плоды собирать, камыш сухой или листья – так вас нет! – добавил стоящий рядом с ней верзила.

– Но ведь каждый в кишлаке собирает для себя, – начал слабо оправдываться Курбан, ошеломленный этим внезапным взрывом ненависти, но только подлил масла в огонь.

– Колдуны!

– С шайтаном знаетесь.

– А зачем ходите в гущу оазиса? – разобрал Атагельды голос Анартая. – Почему от всех таитесь?

– С нечистой силой знаетесь! – завопил истошный голос. – Всех старый ствол бьет, а вас не бьет!

Общий шум покрыл эти слова. Только когда упали первые капли, страсти немного приутихли. Взоры людей обратились на небо – дождь был для них желанным и редким гостем.

Прежде слегка ущербный, круг, образованный облаками, приобрел теперь идеальную форму. По краешку обода он розовато просвечивался, а посреди был черным, как безлунная ночь. Такого облачного круга отродясь еще никто не видел.

– Дедушка, он вращается! – воскликнул Атагельды, внимательно присмотревшись.

И впрямь, черный с розовым подбоем диск медленно кружился, словно колесо едущей арбы.

– Разогнали дождь! – взвизгнула женщина. – Сами наколдовали, а теперь удивляетесь.

– Чем же я наколдовал, почтенная? – поинтересовался Курбан, продолжавший сохранять спокойствие.

– Чем? Да стихами своими проклятыми, – сверкнула глазами женщина. – Думаешь, мы не знаем, что это не стихи, а заговоры? И теперь вот, как про дождь прочитал, так облака и закружились…

Облачный круг вращался все быстрее, а начавшийся было дождь прекратился.

После слов женщины толпа вокруг Курбана и Атагельды угрожающе сдвинулась, снова посыпались угрозы.

– Почтенные, стихи не могут влиять на погоду, – сказал Курбан. – Так могут думать только темные люди. А что касается общих работ, то мы с внуком готовы принять в них участие, если нас пригласят.

– Ждите, пригласим! – произнесла женщина. – Чтобы вы всех нас погубили.

Атагельды с дедом медленно отступали вдоль улицы, увертываясь от затрещин, которые сыпались со всех сторон.

Как на грех, круг облаков, вращаясь, светлел и уменьшался в размерах, так что надежды на дождь не было.

– Верни дождь, кузнец, – с угрозой в голосе произнесла женщина. – Верни по-хорошему, иначе тебе несдобровать, слышишь?..

Курбан вздознул:

– Это не в моих силах.

В то же мгновение просветлевший диск, который висел над кишлаком, двинулся в сторону. Удаляясь, он истончался, как бы таял в ослепительном синем небе.

Солнце, до этого скрытое облачным кругом, принялось жечь с удвоенной яростью.

Ахметхан до поры до времени молчал, не вмешиваясь в свару, хотя одного слова его было достаточно, чтобы утихомирить страсти. Когда облачный диск превратился в белое пятнышко, караванбаши щелкнул камчой и произнес, обращаясь к кузнецу с внуком:

– Вы прогнали тучи. А мы прогоним вас. Ступайте прочь, вам нет места в кишлаке. – И он хлопнул плетью у самых их ног.

Следующий удар пришелся по изгоям. Атагельды схватился за щеку, которую обожгла резкая боль. Курбан взял его за руку и сказал:

– Пойдем.

Перед ними нехотя расступились.

– Убирайтесь, колдуны, – неслось вслед.

Каждый считал своим долгом толкнуть их или ударить. Исключение составлял только старик – владелец коня. Он подошел к ним и что-то хотел сказать Курбану, но только скорбно улыбнулся. Кое-кто отводил глаза, предпочитая не смотреть на деда и внука, медленно бредущих в сторону оазиса.

Анартай догнал идущих. Он хотел ударить на прощанье Атагельды, но натолкнулся на его колючий взгляд и ограничился тем, что крикнул:

– Берегись! Я сделаю такое… такое… что все твои чары развеются!

Когда они вошли в заросли оазиса, облачный круг полностью растаял над горизонтом.

Они шли долго, не чувствуя усталости. Этому способствовало нервное возбуждение. Уже давно скрылись хижины кишлака, их обступали все более высокие стебли, покачивая листвой.

– Чем тебе угрожал этот негодный мальчишка? – спросил Курбан.

Атагельды пожал плечами:

– Не знаю.

– Не бойся. Мы заберемся в такую чащу, что нас не найдут, – сказал кузнец.

– Дедушка, почему они такие злые? – спросил мальчик. На глазах его показались слезы.

– Не злые они, а темные, – покачал головой Курбан. – Это разные вещи. Когда-нибудь поймешь.

– Пить хочу, – произнес Атагельды через некоторое время, замедляя шаг.

– Придется потерпеть. Моя баклажка осталась в хижине, как и все остальные вещи.

– Давай я ночью проберусь туда, возьму что нужно, – предложил Атагельды.

– Не нужно, – решил старик – я боюсь за тебя. Ладно, не впервой нам начинать на голом месте. А к колодцу попробуем пробраться, когда там никого не будет. Там и напьемся.

Задача Великого Посева, которую Зерен поставил перед собой, разрешалась успешно.

Стебли с листьями, его настойчивые посланцы, шаг за шагом обживали пустыню, делая ее пригодной для жизни разумных существ. Немногочисленная популяция выстроила собственные жилища, хотя и примитивные, но спасающие от холода и всяких неожиданностей. Колодец, ежесуточно пополняемый влагой до уровня, намеченного Зереном, давал двуногим достаточно воды для питья и прочих нужд.

У некоторых существ оказались болезни, вызванные несовершенством их биологической природы. Зерену удалось их исцелить, хотя это оказалось совсем непросто и в отдельных случаях отняло много времени и усилий.

Организм двуногих оказался не таким примитивным, как могло показаться с первого взгляда. Он состоял из клеток, количество которых, по прикидкам Зерена, превышало пятьдесят триллионов. Клетки были нестабильны: каждая представляла сложную структуру, нечто вроде комбината, в котором каждую секунду происходило две тысячи биохимических реакций.

Как определить, что для организма двуногого норма, а что – отклонение? Задача усугублялась тем, что ни на одной из планет Зерен подобных существ прежде не встречал. Изучать их, подвергая вивисекции, гуманный инопланетянин, ясное дело, не мог. Значит, необходим был другой путь.

Зерен, используя свой опыт, решил исходить из того, что органы любого существа связаны между собой. Это явилось путеводной нитью в изучении странных двуногих.

В первом приближении Зерен решил рассматривать человеческий организм как совокупность компьютеров. Какой же из них является самым главным, на который выводятся результаты жизнедеятельности всех остальных?

Поначалу Зерен обратил внимание на головной мозг человека: судя по всему, именно он управлял действиями организма, а значит, к нему стекались сведения от всех остальных органов. Значит, если какой-то орган болен, это найдет отражение в головном мозге.

Как, однако, добраться до мозга? Ведь он упрятан в черепную коробку. Нарушать целостность организма двуногих, разрушать его, как уже говорилось, не входило в задачу Зерена. Значит, нужно было искать другой путь определения болезни.

Занимаясь этими поисками, Зерен обратил внимание на необычайно выразительные органы зрения двуногих. Первые существа, попавшие в его поле зрения, вернее, в зону действия анализаторов, были молодая и пожилая особь. Пожилое существо шло медленно, часто останавливалось: у него со здоровьем явно было не в порядке.

Глаза… Глаза пожилого были необычайно выразительны. Зерену чудилось, что в них затаилось страдание. Почему? Он и сам не сумел бы объяснить. Черные, подвижные, они блестели, как два искусно ограненных минерала.

Глаза молодой особи казались такими же, – видимо, они были родственниками. И в то же время они чем-то неуловимым отличались. Чем именно – предстояло выяснить.

Зерен обратил внимание на то, что молодой прыгал и бегал, глаза его жизнерадостно блестели. Это говорило о том, что со здоровьем у него все в порядке.

Пожилой, останавливаясь, издавал жалобный звук и хватался за левую половину груди. Там, Зерен знал уже, находился мышечный орган, который, ритмично сокращаясь, заставлял питательную жидкость циркулировать по сосудам тела. Это был некий аналог мощного и гибкого насоса.

Логично было предположить, что у пожилой особи этот самый мышечный насос не в порядке.

Если считать, как решил Зерен, что глаза являются как бы экраном, на который головной мозг подает всю информацию об организме, то оставалось тщательно исследовать выражение глаз пожилой особи.

…Могли ли думать дед и внук, бродящие среди чахлых оазисных зарослей странного тростника с разлапистыми листьями, что эти самые листья – не что иное, как чуткие анализаторы, проще говоря, глаза и уши Зерена, которые сообщают нужные сведения центральному стволу?..

Зерен долго рассматривал глаза Курбана и Атагельды, сравнивая их, пока обнаружил на радужной оболочке Курбана крохотную, еле заметную дужку. Видимо, именно она и говорила о пороке сердечной мышцы.

Теперь оставалось насытить воду, которую пьют существа, нужными соединениями и солями, которые Зерен умел синтезировать.

Когда появился караван, листья обследовали – один за одним – всех прибывших, от караванбаши до последнего погонщика. У многих органика была нарушена: у того язва, у этого – рана, полученная в течение долгого пути.

Зерен всех излечил, раз за разом меняя состав воды, которую пили люди.

Но вот все язвы зарубцевались, все раны затянулись. В термоионной памяти Зерена накопился длинный список изменений в глазах, в их радужной оболочке, отвечающих различным заболеваниям и дефектам двуногих.

Как передать людям этот бесценный опыт? Поначалу Зерен пытался сообщить его по биосвязи маленькому Атагельды. Но из этого ничего не получилось. Видимо, информация для внука Курбана оказалась слишком сложной. Мальчик плохо спал, кричал по ночам, но усвоить того, что передавал Зерен, не сумел.

Тогда иногалактический мозг нашел другой выход. После того как была использована для задуманного им эксперимента сферическая полость, он решил использовать ее стены как площадку для живописи…

Тончайшие кисти, по капиллярам которых подавалась разноцветная краска, выводили крупным масштабом глаза. Кисти – верхушки растений – двигались медленно, со скоростью вращения часовой стрелки, так что человек, каким-то чудом окажись он здесь, посчитал бы их неподвижными.

Человеку, впрочем, суждено было попасть сюда только спустя несколько долгих столетий. И образцы наскальной живописи даже тогда так и не были полностью разгаданы. Но это уже другая история…

Рядом с глазом, изображенным разными красками, схематически изображался человек, и соответствующая линия показывала связь между больным органом и изменением в глазном дне.

Нужно сказать, что рисунки на стенах пещеры – не единственное послание Зерена, дошедшее до нас сквозь толщу времен. Осталось еще нечто, чего не сумел размыть поток бурливых лет.

Но если рисунки на стенах Зерен оставил сознательно, то другое получилось у него непроизвольно.

Дело в том, что с изменением климата у Зерена не ладилось. Тучи, которые он вызвал над кишлаком, затрачивая на это немалую энергию радиации, не давали нужного эффекта. Дождя получалось мало, облака, вызванные ионизацией воздуха, быстро расходились, таяли в бездонном небе без следа. Видимо, слишком мало было влаги над пустыней.

Зерен так и этак варьировал интенсивность лучей, но толку было мало. Тогда Зерен решил несколько мощных корней, залегающих близко к поверхности, использовать в качестве проводников электрического тока, кратковременного и сильного. Корни расположились по кругу, и движение тока должно было вызвать над почвой круглый столб ионизированного воздуха.

…Над кишлаком зависли тучи, которые образовали круг. Тучи росли, набухали, казалось, вот-вот хлынет дождь, разразится гроза неслыханной силы. Этого, однако, не произошло. Кольцо облаков каким-то образом превратилось в гигантский аккумулятор, который без конца поглощал энергию, не торопясь собирать влагу.

Почуяв неладное, Зерен прекратил подачу энергии наверх, но было поздно: облачный диск превратился в самостоятельную, саморегулирующуюся систему. Слишком много энергии накопилось в нем.

Диск начал вращаться, сначала медленно, потом все быстрее, что придало ему устойчивость. И затем, уже не связанный никакими нитями с оазисом, не спеша двинулся прочь от того места, которое его породило. В пути он сжимался, уплотнялся, перестраивая пространственные структуры.

Много-много времени спустя люди будут наблюдать его в разных частях планеты, именуя по-всякому – летающее блюдце, корабль пришельцев, неопознанный летающий объект и прочее в том же духе. Но до этого протечет не одно столетие.

После изгнания из кишлака Курбан и Атагельды очутились в незавидном положении. Конечно, пока они оставались в оазисе, гибель им не грозила – здесь было достаточно и воды, и пищи в виде плодов.

Однако все вещи остались в хижине, а без них дед и внук чувствовали себя неуютно. Все их перемещения были ограничены оазисом: как пустишься в путь через пустыню без всякого снаряжения?

Да и куда идти?

В первый вечер они выбрали в оазисе местечко, где растительность погуще, перевязали между собой верхушки растений – получилось некое подобие шалаша. На пол нагребли опавших листьев.

– Что ты все оглядываешься? – спросил Курбан. – Не думаю, чтобы за нами пустились в погоню.

– Мне все время кажется, что за мной наблюдают, – пожаловался Атагельды.

– Слишком много тебе кажется… – проворчал дед. – Ладно, довольно об этом.

Они съели по плоду, прилегли на листья. Сквозь ветки просвечивало звездное небо.

– Дедушка, это правда, что я умру? – неожиданно спросил мальчик.

– Правда.

– Я не хочу умирать!

– Все люди смертны, – вздохнув, погладил бороду Курбан. – Тут уж ничего не поделаешь.

– А звезды?

– Что звезды? – не понял старый кузнец.

– Звезды тоже умирают?

– Да.

– Я так люблю смотреть на звезды… И гадать, где среди них моя звездочка.

Они помолчали.

– Скажи, а как звезды разделились на созвездия? – нарушил паузу Атагельды.

– Это сделали не звезды, а люди.

– Для чего?

– Чтобы лучше ориентироваться в безбрежном звездном океане, – сказал Курбан.

– Когда вырасту, я стану астрономом и пересчитаю все звезды на небе!

– Всех звезд не перечесть, – задумчиво произнес кузнец, глядя вверх сквозь переплетения стеблей. – Люди будут открывать все новые и новые небесные светила.

Атагельды прошуршал листьями, укладываясь поудобнее.

– Дедушка, а правда, что звезды влияют на судьбу? – уже сонным голосом спросил он.

– Святая правда, – откликнулся Курбан. – Да и как может быть иначе? Ведь звезды – это очи Вселенной, ее сущность и душа. А человек? Разве он сам по себе? Нет, и он тоже – частичка космоса. Вот и выходит, что человек связан со звездами кровными, неразрывными нитями.

– И моя судьба зависит от звезд? – Атагельды приподнялся на локте, пораженный этой мыслью.

– И твоя.

– А как узнать ее, мою судьбу? – Голос мальчика зазвенел от волнения.

– Что тебя волнует?

– Мое будущее!

– Этого я, к сожалению, не знаю, – тяжело вздохнул старый Курбан.

– А кто может узнать?

– Ученые люди, астрологи.

– Как они это делают?

– Им открыта книга судеб, – уважительно произнес кузнец. – А я знаю только то, что всех созвездий на небе – 88. Но не все они влияют на человеческую судьбу. Солнце в течение года проходит через двенадцать созвездий, которые называются зодиакальными.

– Зодиакальный? – повторил Атагельды незнакомое слово.

– Зодиак в переводе означает животный круг, – пояснил Курбан. – Кроме зодиакальных созвездий существует еще семь главных светил: Солнце, Луна, Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн… Светила эти обладают большой властью. Так, например, им подчиняются земные металлы. Луне – серебро, Меркурию – ртуть, Венере – олово, – Юпитеру – медь…

Как зачарованный слушал Атагельды рассказ деда, сон улетел от него. Подумать только, далекие светила, которые по ночам равнодушно сияют на небе, оказывают влияние на земные дела, на судьбы людей!

– А какой металл подчиняется Солнцу? – спросил Атагельды.

– Золото, конечно, тут никаких сомнений нет: достаточно взглянуть в полдень на это ярчайшее светило, чтобы понять, что оно – родной брат благородного металла.

– Золото… – задумчиво повторил мальчик. – Оно приснилось мне недавно.

– И верно, нам с тобой оно может только сниться, – заметил старый кузнец.

– Ну, а каким металлом распоряжается Марс? – продолжал расспросы Атагельды.

– Железо.

– Железо! – повторил внук. – Ведь все оборудование для кузницы делают из железа.

– И что?

– Давай помолимся Марсу, попросим его помочь нам.

– Не так все просто, мой милый. Когда и как обращаться к Марсу, знают только астрологи.

– Ты не назвал еще Сатурн, – напомнил Атагельды,

– Сатурну подчиняется свинец.

– Но ведь это все металлы, – заметил Атагельды. – А причем здесь судьбы людей?

– Семь главных светил управляют не только металлами. Им подчиняется еще многое. Кое-что я позабыл, стар стал… Но помню, например, что Сатурн управляет жизнью, а кроме того, знаниями и наукой. Юпитер – честью, желаниями, богатством. Марсу – войны, браки, еще что-то… Солнцу подчиняются счастье, надежда, доходы и наследство. Венера – это дружба и…

– Любовь.

– И любовь, – подтвердил старик. – Что касается Меркурия, то в его ведении находится, прежде всего, торговля, затем болезни и долги.

– Болезни? – перебил Атагельды.

– Ну да.

– Выходит, дедушка, это Меркурий вылечил твое сердце? – Ты еще о Луне не сказал.

– У Луны тоже дел хватает, – произнес Курбан. – Она отвечает за сны, грабежи и раны.

– Раны! – воскликнул мальчик. – Но это значит, что…

– Ладно, хватит. Пора спать, – перебил его старик.

– Дедушка, миленький, но ты еще ни слова не сказал о созвездиях Зодиака, – взмолился Атагельды.

– Тут мне и самому мало что известно. Ученые люди полагают, что каждое зодиакальное созвездие служит пристанищем для определенной планеты. Скажем, Козерога и Водолея – для Сатурна, Тельца – для Венеры, Овна и Скорпиона – для Марса. А больше не помню. Когда планета находится в своем прибежище, ее влияние на человека усиливается.

– Погоди, дед, у меня голова пухнет, – пожаловался Атагельды. – Ты мне скажи в двух словах, как узнать судьбу человека?..

– Для астролога нет ничего проще, дружочек. Для этого нужно только знать точную дату рождения человека, а затем записать расположение светил на этот момент. Это и будет, как его… гороскоп.

– А если…

– А теперь спать. И никаких разговоров! – С этими словами Курбан демонстративно захрапел, отвернувшись к зыбкой стенке импровизированного шалаша.

Анартай проснулся на рассвете. В окошке саманной хижины еле брезжил рассвет. Бросил взгляд на старика: тот спал сторожко, мог проснуться от любого шороха. Ему почудилось, что Ахметхан шевельнулся, и Анартай замер, вглядываясь в лежащую фигуру. Нет, обошлось.

Он опустил босые ноги на пол, искусно устланный листьями. Женщины из каравана трудились над ними несколько дней, сшивая бархатистые края.

В это утро он решил прогуляться в середину оазиса. Широкая дверь, сделанная из переплетенных стеблей, отворилась без скрипа, выпустив его.

На единственной улице было пустынно.

Проходя мимо убогой хижины Курбана, он вспомнил вчерашнюю сцену, закончившуюся изгнанием деда и внука. Люди каравана давно поговаривали, что они знаются с нечистой силой. И все-таки какое-то щемящее чувство не оставляло Анартая.

Зачем он шел в заросли? Спроси его – Анартай и сам, пожалуй, не сумел бы ответить. Его влекло туда какое-то смутное чувство, то ли ожидание неведомого чуда, то ли вина перед изгнанными.

Чем дальше, однако, он углублялся в заросли, тем больший страх и неуверенность охватывали его. Припомнились рассказы о таинственных ударах, которые наносила невидимая сила, когда человек пытался прикоснуться к центральному стволу или к другим, расположенным неподалеку. Срубить бы этот проклятый ствол, чтобы не мог приносить людям вреда. Но чем? Хорошо бы отыскать нож, оброненный когда-то в драке с Атагельды. Место он запомнил.

Анартай пробирался медленно, часто останавливался, прислушивался. Не обнаружив ничего подозрительного, двигался дальше.

Странное дело: ему казалось, что листья как бы оборачиваются ему вслед, словно следя за идущим. Но Анартай счел это игрой расстроенного воображения.

В зарослях было сумрачно, солнечные лучи сюда пробивались с трудом. Но глаза Анартая привыкли, и он ориентировался неплохо.

Вот оно, место, где у них произошла баталия с Атагельды. Вот сюда его противник, исхитрившись, отбросил нож, отменный нож из стали, которая не тупится.

Анартай опустился на колени и приступил к поискам. Нож, однако, не находился. Он обследовал пядь за пядью, перевернул каждый лист. Странно, ведь нож не иголка. Или, может, Атагельды вернулся и забрал его?

Отчаявшись в поисках, Анартай отломил острый кусок засохшего стебля и принялся копать почву: вдруг нож воткнулся острием в землю? И снова странность: в некоторых местах стебель натыкался на что-то твердое, пока в конце концов не сломался. «Видимо, глина слежалась и закаменела», – подумал Анартай. Он отбросил сломанный стебель и зашагал прочь.

Вдали замаячил главный стебель, окруженный густым подростом молодых растений. С шумом их раздвигая, Анартай сделал несколько шагов. В первое мгновение он не поверил своим глазам – настолько толще стал ствол. А верхушка его уходила высоко в небо. Старый стебель походил теперь на стройное дерево средней толщины.

Мальчик подошел к нему вплотную. Если раньше растение было полупрозрачным и можно было наблюдать токи, которые пульсировали внутри, то теперь внутреннюю жизнь растения скрывала гладкая глянцевитая кора красноватого оттенка.

Несколько раз Анартай протягивал руку и тут же отдергивал ее, боясь коснуться. Наконец, решившись, потрогал кору. Ничего не произошло. Зловредное растение утратило свою силу!

Осмелев, Анартай похлопал его, затем изо всей силы ударил кулаком. Потом попытался потрясти, но ствол не шелохнулся.

Только тут он обратил внимание, что растение под руками слегка вибрирует. Он приник к нему ухом – от ствола исходило еле слышное гудение. Скверное растение! Ясно же, что дело здесь нечисто.

Он посмотрел вверх. Небо, еще недавно ясное, начало хмуриться. Прямо над головой появилось белое облачко, оно росло, увеличивалось на глазах.

Попасть в грозу совсем не улыбалось Анартаю. Ударив напоследок ногой в ствол, он повернул обратно, к кишлаку.

Ясно, что свалить старое растение без какого-либо орудия нечего и думать.

– Я еще вернусь сюда, – проговорил Анартай, раздвигая листья, заслоняющие дорогу.

Ветка царапнула щеку, он машинально отломил ее. Рука коснулась легкого шрама, который остался после страшной язвы, столько лет мучившей его.

Когда он вернулся в кишлак, жизнь здесь была в разгаре. По распоряжению Ахметхана люди очищали новые участки под посев, обрабатывали их. Освобождали от листьев, убирали засохшие стебли. Перепревшие листья успели образовать слой перегноя, скрывший песок пустыни.

Не было, увы, почти никаких земледельческих орудий, без них приходилось трудно.

– Зря кузнеца прогнали, караванбаши, – осмелился бросить старик, когда Ахметхан проходил мимо участков, поигрывая плеткой.

– А от него толк? – презрительно усмехнулся караванбаши, замедляя шаг.

– Кузнец есть кузнец.

– Кузнец без кузни! – махнул камчой Ахметхан, снова пускаясь в путь.

– А надо – так отыщем его в два счета, – угодливо заметил кто-то. – Никуда он из оазиса не денется.

– Оазис так разросся, что его не обойдешь, – возразил старик и, кряхтя, поднял с земли охапку листьев.

Курбан и Атагельды жили, скитаясь среди зарослей оазиса, благо проблем с едой и питьем не было. Ночевали, где их застигала ночь, на скорую руку соорудив шалаш с крышей из связанных верхушек растений. Наутро Атагельды их развязывал, бережно расправляя стебли.