Африканский роман Соколова Марина

«У французов изменились пристрастия?»

«Вот именно. Вернее, у модельеров. Чует моё сердце: это до добра не доведёт».

«Девочки, спускайтесь с облаков, – зашикала Зоя Львовна. – Мы же на политзанятии».

Лариса обвела глазами вокруг: для полного состава миссии не хватало детей и Иван Иваныча.

«Он просил передать, что занят ремонтом телевизора», – извлекла из девичьей памяти рассеянная переводчица.

«Знаю», – отрубил шеф и призвал соблюдать тишину.

Когда все замолчали, Илья Борисович дал себе слово. Он выступил с короткой речью минут на двадцать, из которой Лариса и иже с ней усвоили, что за истекший период времени советская промышленность выпустила ещё больше товаров, сельское хозяйство тоже перевыполнило план, а благосостояние советских людей неуклонно возросло. Порадовав присутствующих успехами родной страны, шеф миссии передал слово Ларисе Николаевне Гончаровой, которая поведала собравшимся о проблемной внешней политике братского североафриканского государства. В свою очередь мастер телевизионной секции Андрей Владимирович Владимиров вкратце ознакомил советскую миссию со сложной внутренней политикой Алжира. Поскольку доклады были исчерпывающими, вопросов к докладчикам ни у кого не возникло, и все участники политзанятия благополучно разошлись по домам.

Дома выяснилось, что не очень дорогие гости отбыли по направлению к Бужи, оставив свою рухлядь на руках у Иван Иваныча. Кстати говоря, гости оказались даже не дешёвыми, а совершенно бесплатными, так как не заплатили русскому преподавателю ни единого сантима.

«Вам удалось доказать, что вы – запредельный альтруист», – подколола Иван Иваныча остроумная переводчица.

«Постарайтесь осмыслить исторический момент, – нудно затянул педагог. – Мы с вами находимся на переднем крае советской дипломатии…»

«Спокойной ночи, Иван Иваныч», – не дослушав, зевнула несознательная девушка – и окопалась в своём маленьком пристанище.

12

На следующее утро укрощённый будильник разбудил Ларису ровно в восемь часов, и через утро – тоже, и через два утра – ничего не изменилось. По зову часового механизма переводчица вскакивала с изрядно помятой постели, быстро закупоривала в одежду трепетное тело и, спрятав чувства под густой косметикой, застёгнутая на все пуговицы, спешила на работу. Там её ждал неизменный рабочий стол, а также постояный преподаватель и непостоянный практикант. Лариса расцветала под светлым взглядом Иван Иваныча, шарахалась от судорожного Мориса – и мышечным усилием прикрепляла своё тело к рабочему столу. «Давно бы так», – стимулировал девушку внутренний голос. «Пошёл вон», – гнала его переводчица и отгораживалась от внешнего мира кипой словарей и учебников.

Частенько заглядывал шеф с новостями о грядущей проверке сверху. Между тем ревизор не приехал ни через неделю, ни через две недели – он явился только через полтора месяца. Лариса узнала об этом от вытянутого в струнку Иван Иваныча. В последнее время потрясающий мужчина не уставал потрясать советскую миссию своей военной выправкой. Его коллеги выглядели более натурально и, судя по слухам, «смирно» стоять не собирались.

Илья Борисович, с тревогой поглядывая в сторону плодовитого «композитора», познакомил миссию с усатым кавказцем. Дородного красавца звали Гариком Александровичем Петросяном, он-то и был столичным начальником. Столоначальник, восседая за красным столом в образе «слуги народа», прежде всего вернул Иван Иваныча в положение «вольно». После того как в гостиной воцарился демократический дух, он предоставил слово шефу миссии. Илья Борисович поделился с товарищем Петросяном выдающимися достижениями своей «организованной команды». Гарик Александрович слушал не перебивая, с каменным выражением лица. Отбарабанив без запинки домашнюю заготовку, шеф задержал дыхание в ожидании своей участи. Гарик Александрович молча шевелил мозгами, а сиди-аишская миссия с закрытым ртом следила за выражением его квадратного лица. Переварив информацию, товарищ Петросян первым нарушил молчание. Он не стал скрывать своей радости от отчётного доклада. Вместе с тем он предостерёг товарищей от ошибок, которые допустили другие миссии. Гарик Александрович особо отметил, что советские специалисты вместе с семьями представляют в Алжире великое государство и несут всю меру ответственности. В другой стране советские люди обязаны жить так же благополучно, как в своей родной. В то время как некоторые, в погоне за автомобилями, не видят света белого и изнуряют себя голодом. Одна гражданка, вознамерившись скопить за полгода необходимую для машины сумму денег, села на бессрочную диету, за ненадобностью отключила холодильник – и кончила голодным обмороком.

«Вы, я вижу, ни в чём себе не отказываете?» – по-товарищески осведомился Гарик Александрович.

Миссия единодушно развеяла его ничтожные сомнения. Благодетельный ревизор был готов выслушать все вопросы и пожелания, но не тут-то было: миссия как воды в рот набрала. Пришлось за всех отдуваться шефу миссии:

«По контракту советские специалисты должны ездить на родину зимой, но этот пункт из года в год не соблюдается». «К сожалению, алжирская сторона не выполняет свои обязательства, – с достоинством оправдывался Гарик Александрович, – но мы, товарищи, делаем всё, что в наших силах. Сами понимаете: это политика». «Может быть, уже известно, когда в Центре начнутся занятия?» – задал актуальный вопрос Илья Борисович. «Приблизительно известно: через полтора-два месяца». Никаких других вопросов Илья Борисович выдумать не смог, так что отчётно-показательное собрание успешно завершилось.

«Ну, как вам понравился товарищ Петросян?» – с ядовитой миной поинтересовался Иван Иваныч, когда они с Ларисой почувствовали себя в безопасности. «Человек как человек», – вынесла вердикт объективная переводчица. «Вы не знаете, – брызнул слюной преподаватель. – Он тут письмецо неосторожное написал в Москву. Думаю, последуют надлежащие оргвыводы». «А вы откуда знаете?» – хотела спросить Лариса, но вместо этого убежала от гнусного стукача в своё испытанное убежище.

«Что-то давненько мне ничего не снилось», – засыпая, подумала девушка – и, конечно, накаркала, как ворона. На этот раз ей приснился Кремлёвский дворец съездов, битком набитый разнокалиберным народом. На большой сцене за длинным столом, покрытым красной скатертью, сидела одинокая Лариса и без остановки вздрагивала от всеобщего порицания, бившего по девушке прямой наводкой. На сцену вышел монументальный Илья Борисович и предложил народу изгнать провинившуюся гражданку отовсюду, откуда только можно изгнать живого человека. Зал устроил народному судье несмолкаемую овацию. «Я не виновата, он сам пришёл», – как в кино, извинялась аморальная гражданка, но её жалкие слова тонули в океане праведного гнева.

«Пора вставать, хотя ты и виновата», – перекричал толпу законопослушный будильник, выполняя свой гражданский долг. Лариса не осмелилась ослушаться и разлепила склеившиеся веки – всё-таки наяву было поспокойнее, чем во сне. Тишину нарушал только распоясавшийся будильник. Девушка кулачком привела его в норму и обыденно приступила к заученной, как дважды два, утренней процедуре. Однако подогнать рабочий процесс в прокрустово ложе переводчице удалось далеко не сразу. В самом начале сумбурный ритм задал шеф миссии, который сучил ногами на месте куда-то испарившегося преподавателя. Находясь под впечатлением сна и предыдущего визита неуравновешенного шефа, Лариса усердно держала вынужденную дистанцию. Илья Борисович, закусив удила, пошёл в наступление. «Как вёл себя после собрания ваш любимый наставник?!» – взревел отнюдь не монументальный мужчина. Лариса сочла разумным проигнорировать выпад шефа. «А где Иван Иваныч?» – вопросом на вопрос ответила переводчица. «Я их всех услал… куда подальше… – продолжал реветь Илья Борисович. – Вы что – не понимаете? Какую подлость вы с ним приготовили?» «Он ведь молчал на собрании», – сохраняя дистанцию, припомнила девушка. «А почему он, собственно, должен говорить? Ваш Иван Иваныч не говорит, он – пишет». «А если я вам ничего не скажу?» – откуда ни возьмись в переводчицу вселился сатана. «Скажете как миленькая! – зарычал начальник. – Вам же нужно закончить институт? А я, между прочим, тоже сочиняю!» Лариса вспомнила вещий сон – и её обуяло двойственное чувство. С одной стороны, девушку обуревал низменный страх, а с другой стороны – на него наступало непобедимое самоуважение. «Я ничего не боюсь», – пошла напролом мужественная девушка. «Да ну? – оскалилось ничтожество. – Откуда это ты такая взялась? Как будто живём в одном государстве. А я вот боюсь – представьте себе. Я всю жизнь ждал этой заграничной командировки. Нет, вру: не ждал, я на неё работал. На кой чёрт я торчу в этом богом забытом профтехобразовании? Я хочу машину, я хочу квартиру. А вы? Вы уже всего добились?» «Пока не всего, – Лариса инстинктивно увеличила дистанцию. – Но я не собираюсь унижаться. В Алжир я приехала, потому что меня рекомендовал мой замечательный институт. И ничего вы мне не сделаете. У вас ничего не выйдет».

«Мы уже можем войти?» – проник в аудиторию придушенный голос Иван Иваныча. «Да, входите», – милостиво разрешил шеф миссии. Дверь приоткрылась – и в образовавшийся проём пробрались преподаватель, мастер и два практиканта. «Сава, месье?» [103] – подладился Илья Борисович. Это птичье слово с орфографической ошибкой производило во франкоговорящем Алжире неотразимый эффект. Кабилы, а вслед за ними – и русские полезли к шефу с приветственными возгласами. «Я вижу, у вас был содержательный разговор», – нарушил идиллию прозорливый Иван Иваныч. «Да… – придумывал на ходу Илья Борисович. – Обсуждали предстоящие уроки французского языка». «Какие ещё уроки?» – сбычился устрашающий преподаватель. «Все наёмные работники, – подчеркнул «наёмных работников» осмелевший шеф, – обязаны изучать французский язык. А мадмуазель Лариса будет нам его преподавать». «Как??» – остолбенела переводчица. «Мне не нужен французский язык, я и так общаюсь с кабилами», – воспротивился Иван Иваныч. «Это несерь ёзный разговор, – стоял на своём шеф миссии. – Никто вас не обязывает знать язык на профессиональном уровне. Но мы не можем беспокоить переводчиц по пустякам. Лариса Николаевна даст нам французский в том объёме, который понадобится в той или иной ситуации. Я настоятельно советую всем явиться на занятия. Они, кстати, начнутся сегодня ровно в шесть в вашей гостиной, уважаемый Иван Иваныч… я думаю, так будет лучше для вашей переводчицы». Последнюю фразу задыхающийся шеф договаривал на пути к свежему воздуху и осенней прохладе. «Какая муха его укусила? – всполошился Иван Иваныч. – Вы о чём тут беседовали?

Случайно не обо мне?» «Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите в присутствии мастера и иностранцев?» – «с чувством, с толком, с расстановкой» произнесла Лариса. «Шут с ними, – пренебрёг этикетом Иван Иваныч. – Андрей ничего никому не скажет, а практиканты ни бельмеса не понимают. Так о чём вы тут без меня гутарили?»

«Я не доносчица, – съехидничала девушка. – Я не стучу и оперу не пишу».

Серые глаза преподавателя начали постепенно вылезать из орбит. Вероятно, Иван Иваныч остался бы без глаз, но, к счастью, трагедию предотвратил Андрей Владимирович: «Да бросьте вы! И что пристали к девчонке? Лучше пойдём поработаем в мастерской. А то без вас дело не ладится. И мусью с собой прихватим. Пусть поучатся». «Она дождётся, она у меня дождётся. Я ей в её институт напишу. Она у меня институт не закончит», – прошамкал ошарашенный мужчина и заковылял вслед за мастером и Смаилом. Последним Ларису покинул Морис, как капитан – тонущий корабль. Закрывая за собой дверь, он мучительно вздохнул, охватил девушку тоскующим взглядом и… надолго исчез из её жизни.

Между тем Лариса тонуть не собиралась, а собиралась произвести на учащихся наилучшее впечатление. Она с головой ушла в подготовку учебного материала – и застряла на работе, пожертвовав прогулкой в горах. Зато её желание реализовалось в полной мере.

На урок пришли все наёмные работники – за исключением Иван Иваныча (переводчицы не в счёт). Мужчины, как на подбор, красовались в шерстяных свитерах. Этой красотой они были обязаны вывезенным из Союза супругам, напавшим на алжирскую шерсть, как на золотую жилу. Даже заросший собственной шерстью Пётр Фомич, смахивавший на быка-производителя, не ударил в грязь лицом. Ему очень шёл и даже придавал интеллигентный вид голубой пуловер, связанный сострадательной Фатимой. Расторопная соседка по квартире вполне заменила жёнушку Агафью, оставленную на родине по причине непомерной жадности. «Смотрите-ка, Иван Иваныч прогуливает», – выдал коллегу простецкий мужчина. Вопреки ожиданию шеф к неявке преподавателя отнёсся с пониманием. «Иван Иваныч – взрослый человек, и, надо полагать, у него для отсутствия есть убедительные доводы», – ледяным тоном сказал Илья Борисович. Не встретив возражений, он открыл урок французского языка. Всё шло как по маслу: Лариса блистала эрудицией, а учащиеся учились изо всех сил. По ходу дела прояснилось, что шеф миссии предрасположен к языку и знания схватывает буквально на лету; остальные же, несмотря на потуги, не могут сдвинуться с мёртвой точки. «Я думаю, Илья Борисович, что нам не надо учить французский язык, – почесал в затылке автомобильный мастер Ибрагим. – У вас хорошо получается – вы и учите. Кто бы мог подумать, что этот язык – такой тяжёлый!» «Я не собираюсь никого принуждать», – выразил согласие шеф миссии. Таким образом, раздосадованной Ларисе пришлось ограничиться одним подопечным – в лице Ильи Борисовича.

Получив домашнее задание, шеф, в сопровождении несостоявшихся учеников, покинул классное помещение; зато на его место тут же заступил понурый Иван Иваныч. «Я вам наговорил с три короба, – потупил взор проштрафившийся мужчина. – В жизни всякое бывает. Нам с вами сам бог велел дружить». «Против кого?» – в упор спросила переводчица. Преподаватель впал в панику, но ненадолго. «Вы ещё очень молоды и не знаете жизни, – трогательно сказал Иван Иваныч. – За своё место под солнцем нужно бороться. Так давайте бороться вместе». «Я не хочу бороться», – прерывисто задышала потухшая девушка. Иван Иваныч заподозрил неладное и в пожарном порядке отскочил вместе со стулом. Однако сомнительная сексуальность предусмотрительного мужчины тут была ни при чём. У Ларисы заколотилось сердце и отнялись ноги. «Надо бы прилечь», – скорчилась невезучая девушка – и не смогла пошевельнуться. «Зоя!» – позвал на помощь Иван Иваныч. Повторять два раза не было необходимости. Видоизменённая женщина чуть ли не на себе доволокла Ларису до кровати и вставила ей под мышку согретый в ладонях градусник. Доползя до отметки «39», ртуть нехотя остановилась. Зоя Львовна посмотрела на градусник, беззвучно вскрикнула и принялась обихаживать больную. «Ох уж эти кафельные полы! – приговаривала сиделка. – Даже в Африке лето кончается. А за летом следует зима».

Проглотив таблетку, Лариса почувствовала некоторое облегчение – и забылась в болезненных мечтах.

13

Оправившись от болезнетворного ничегонеделания, Лариса возложила большие надежды на начало учебного года. Иван Иваныч не погрешил против истины: учащиеся телевизионной секции были самыми взрослыми. Младшему исполнилось девятнадцать лет – и звали его Нуридин, а старший Язид разменял четвёртый десяток. Среди стажёров было много красивых молодых людей – правда, их мужские достоинства Ларису никак не затронули. Её привлекали общечеловеческие качества, но они – увы! – оставляли желать лучшего. Благотворительность преподавателя, бесплатно чинившего радио-и телеаппаратуру, вызывала у учеников безграничное презрение, которое они не собирались ни от кого скрывать, в том числе – от самого Иван Иваныча. Пренебрежительное отношение учащихся выводило переводчицу из состояния равновесия. Она препиралась со злобными стажёрами – и усматривала непонимание на лице преподавателя. «Почему вы с ними конфликтуете?» – переживал Иван Иваныч. «Не конфликтую, а воспитываю, – втолковывала Лариса. – Они же смеются над вами. Как вы можете такое выносить?» «Вам показалось, девочка, – вразумлял переводчицу незлобивый преподаватель. – Равняйтесь на меня. Терпение и ещё раз – терпение. Пусть покуражатся – они же несмышлёныши. Осталось потерпеть совсем немного. В следующем году они нас здесь не увидят. Спросят: «А где Иван Иваныч с Ларисой?» А им ответят: «Их перевели в столицу». Вот тогда они поймут, что потеряли». «Я не собираюсь терпеть! – разбушевалась переводчица. – Я не допущу такого обращения». «А ведь допускала, – вспомнил вредный мужчина. – Ещё как допускала – и ничего, не растаяла». «Как у вас язык повернулся!» – разъярилась гордая девушка. «А ты как думала?! – раскипятился Иван Иваныч. – Я здесь карьеру делаю, а ты что? Ты мне мешаешь, детка. Смири свою гордыню… или мне придётся тебя усмирять». Девушка пыжилась что-нибудь возразить, но не нашла ни одного подходящего слова. Так и не смогла произнести ни звука, лишь тряхнула ржаной гривой, хлопнула дверью – и опять подорвала отношения с вредоносным преподавателем.

Что касается мастера, то с ним поругаться не удалось бы никому – даже взрывной переводчице. Андрей – слава богу! – успел доработать свою мастерскую – аккурат к приходу стажёров.

«Они говорят, что вы одеваетесь, как охламон», – приблизительно перевела переводчица мнение кабильских учащихся о русском мастере. «Не берите в голову, Ларисочка, – добродушно отозвался Андрей Владимирович. – Они мне тоже не очень нравятся. Но всё это – сущая ерунда. Мы приехали сюда работать – давайте будем работать, а не лясы точить». «Работать, но не пресмыкаться», – надула губки переводчица. «А кто собирается пресмыкаться? Не волнуйтесь вы так – никто не собирается». «Никто не собирается?» – у Ларисы отлегло от сердца. «Ну конечно, – лицо мастера озарилось радужной улыбкой. – Просто будем со всеми работать, хотя… по правде сказать, я бы оставил одного Нуридина. Хороший парень, не чета другим».

Действительно самый младший стажёр отличался от остальных не только возрастом. Он был самый способный, самый воспитанный, самый трудолюбивый и самый дисциплинированный. Когда все стажёры телевизионной секции били баклуши, он один продолжал возиться с проводами. О странном поведении учащихся мастер доложил шефу миссии, а тот – месье Мула. Надутый, как индюк, алжирский начальник самолично явился в мастерскую. «Qu’est-ce qui vous prend?» [104] – обрушился месье Мула на праздных стажёров. «Nous sommes saturs» [105] , – один за всех ответил дерзкий Фарид, метивший в неоспоримые лидеры. «Nous ne pouvons pas nous permettre le luxe de nous tourner les pouces» [106] , – затянул знакомую песню государственный муж. Месье Мула хватило получса, чтобы убедить Фарида в своей правоте, а тот повлиял на сотоварищей.

По мере того как рос авторитет лидера, престиж Ларисы неуклонно падал. Заметив, что Фарид возвышается в глазах учащихся за её счёт, переводчица решила положить этому конец. Она не пропускала ни единой враждебной вылазки и, учитывая интеллектуальное превосходство, без труда одерживала одну победу за другой. Сначала Фарид силился затмить однокашников запанибратским обращением с русской переводчицей – и потерпел сокрушительное фиаско. После этого стажёры в первый раз взглянули на Ларису с неподдельным любопытством. Между тем авторитет не оставил переводчицу в покое и подступил к ней с другой стороны. На каждом шагу он стремился уличить девушку в плохом переводе. Этот номер у Фарида тоже не прошёл, так как Лариса даром время не теряла и наторела в своём деле. Как утопающий за соломинку, скомпрометированный стажёр попытался ухватиться за ускользающую возможность. Фарид с помощью друзей задумал забить Ларису техническими вопросами. Разумеется, переводчица могла сослаться на гуманитарное образование, но – она пошла другим путём. Девушка ещё сильнее углубилась в телевизионную науку, которую со временем стала щёлкать как орешки. Глаза стажёров загорелись безоговорочным признанием, но больше всего блеска сосредоточилось под густыми ресницами Нуридина. На теоретических занятиях он садился напротив переводчицы и не спускал с неё лучистых глаз. Лариса была благодарна славному парню за моральную поддержку – но не более того. Ей по горло хватало воспоминаний о Морисе, тень которого промелькнула за спинами стажёров. Отрешившись от заклятой тени, девушка с головой ушла в изнурительную работу. На лекциях Иван Иваныча она изматывалась, как в горячем цеху. Масла в обжигающий огонь без устали подливал изобретательный преподаватель. Его усилиями обыкновенная работа переводчицы становилась всё более взрывоопасной, невыносимой – и постепенно превратилась в повседневную пытку. Вероятно, Иван Иваныч, видя в необузданной девушке препятствие на пути к открывшейся карьере, вознамерился укротить Ларису, как необъезженную лошадь. На работе он лично помогал Фариду травить переводчицу, а дома натаскал на неё свою бесноватую супругу. И даже ночью кто-то (не трудно догадаться – кто) отрывистым стуком в дверь лишал девушку животворного отдохновения.

Вследствие беспросветной жизни и каторжной работы у Ларисы опустились руки и повисли, как плети, вдоль стройного стана. Глядя на инквизитора красными от недосыпания глазами, девушка наотрез отказалась переводить. По всей видимости, Иван Иваныч только этого и ждал. Забыв про возраст и профессиональную принадлежность, он вприскочку поскакал за шефом миссии. «Excusez-moi» [107] , – извинилась перед стажёрами измотанная переводчица. «a va, Mademoiselle» [108] , – принял извинения неунывающий Фарид. Бессмысленный взгляд девушки скользнул по родным кабильским лицам и остановился на искажённом болью и сочувствием лице Нуридина.

«Что у вас здесь происходит?!» – взвыл ворвавшийся в аудиторию злой, как голодный волк, Илья Борисович.

«Ничего особенного», – натужно произнесла Лариса.

«Иван Иваныч сказал, что вы ленитесь и не хотите работать», – продолжал изрыгать шеф миссии.

«Правильно сказал, – не своим голосом подтвердила девушка. – В такой обстановке я отказываюсь переводить».

«Мы все работаем в той обстановке, которая имеется в наличии, – вне себя от гнева изрёк шеф миссии. – Если вам не нравятся эти условия, ищите более подходящие в другом месте».

«Где?» – всхлипнула Лариса.

«В Москве, например! – взбеленился начальник. – А я вам помогу – со всем моим удовольствием».

«Я хотела бы остаться, – переборола себя переводчица. – Хорошо. Я готова переводить».

«Вот это другой разговор, – Илья Борисович сменил гнев на милость. – Я надеюсь, вы с преподавателем сами во всём разберётесь? Иначе придётся разбираться на другом уровне – причём с обоими».

«Почему с обоими?» – схватился за сердце раздавленный Иван Иваныч.

Его протяжный стон остался без ответа, так как кровожадного шефа простыл кровавый след.

«На чём мы остановились, Ларисочка?» – спросил жалкий на вид преподаватель.

«Мы ещё не начинали», – устало ответила постаревшая девушка.

«Пардон, мусье [109] . Сами видите: дела», – извинился в свою очередь Иван Иваныч.

«a va, Monsieur Ivan» [110] , – от всего сердца простил подобревший Фарид. Учащиеся с влажными глазами расположились слушать, а девушка с ранними морщинками расположилась переводить.

Слова напрашивались сами собой, и речевой поток тёк плавно и беспрепятственно. Отдавшись воле течения, Лариса передвигалась от стажёра к стажёру – и глаз отдыхал на милых, добрых лицах. Она приблизилась к Нуридину – и ослепла от солнечного затмения его зрачков.

«Qu’est-ce qu’il y a, Monsieur?» [111] – дохнула хладом Снежная Королева.

«Je vous en supplie, Mademoiselle» [112] , – раздался в небесах божественный глас – и на перекрёсток ладони, как белый голубь, опустился мелко исписанный листок бумаги. Прозревшая Лариса, щурясь на солнце, сумела разобрать следующие строки:

CHANSON POUR LARISSA [113]

Dis-moi dis-moi Larissa

Dans la chaleur de la nuit

Il y a des mots d’amour

Que tu n’as jamais dits

Dis-moi dis-moi Larissa

L’enfer et le paradis

Se ressemblent si bien

Au bout de la nuit

Dis-moi dis-moi Larissa

Qu’est-ce que tu fais de tes nuits

Et tu danses Larissa

La musique aujourd’hui

Te fait penser moi

Quand tu rves Larissa

Quand tu planes Larissa

Quand je t’aime Larissa

Au bout de la nuit

Dis-moi dis-moi Larissa

Dans la chaleur de la nuit

Plus rien n’est interdit

Si tu en as envie

Dis-moi dis-moi Larissa

On peut traverser la nuit

Blottis l’un dans l’autre

Je suis ton Ami

Dis-moi dis-moi Larissa

Qu’est-ce que tu fais dans la nuit

Et tu danses Larissa

La musique aujourd’hui

Te fait penser qui

Quand tu rves Larissa

Quand tu planes Larissa

Quand je t’aime Larissa

Au bout de la nuit

Et je rve Larissa

Et je plane Larissa

Et je t’aime Larissa [114]

«A quoi bon, Monsieur? Sans aucun prtexte…» [115] – возмутилась оскорблённая невинность. «А если это любовь?» – нараспев произнёс проснувшийся внутренний голос. «Самым важным из искусств является кино», – жёлчно процитировала Лариса.

Она собралась с силами, чтобы объявить новоявленному Петрарке строгий выговор, но… певец любви куда-то пропал. Только самопроизвольно открылась дверь – и как будто пробежала призрачная тень… «Что это ещё за тень отца Гамлета?» – звонко рассмеялась Лариса – и снова ощутила себя молодой и эффектной. Она хотела выпустить на волю бумажного «голубя», но расхотела и устроила его в своей сумочке со всеми удобствами.

Гуляя в промозглых горах, девушка наизусть декламировала любовное послание, обливаясь слезами над вымыслом и даже над орфографическими ошибками.

«Не слишком ли смело для первого раза?» – меланхолично заметил внутренний голос. «Ты не понимаешь, – развеяла сомнения начитанная девушка. – Африка – не место для платонических чувств. В представлении туземцев любовь равнозначна постели».

Нагулявшись вволю, восставшая из пепла девушка вернулась к родным пенатам, а точнее – к переродившемуся Иван Иванычу. «Поговорим, Ларисочка?» – залебезил двуликий Янус. «Опять?» – безрадостно восприняла переводчица. «Только один вопрос: мы по-прежнему работаем в контакте?» – застыл в ожидании Иван Иваныч. Добившись положительного ответа, преподаватель оттаял и пошёл писать оперу, а Лариса, отделавшись от докучливого мужчины, на ночь глядя перечитала прелестный мадригал.

«Quand je t’aime, Larissa…» [116] – блаженствовала девушка.

И приснился Ларисе сон. Будто гуляет она среди багровых алжирских маков, а навстречу – весь в белом – идёт несравненный Нуридин. «Je t’aime» [117] , – говорит влюблённый юноша. «Demain je pars pour Moscou» [118] , – предупреждает девушка. «Attends-moi, attends-moi, attends-oi» [119] , – не устаёт повторять Нуридин, пока его не заглушает грохочущий будильник.

«Что бы это могло значить?» – задаётся вопросом Лариса, но, подгоняемая будильником, настраивает мысли на профессиональную волну.

14

В этот день Лариса не преуспела в профессионализме. Ей помешали стажёры, вернее – их массовое отсутствие. Вместо них предстал полузабытый Морис. Отвыкшая от любовника девушка перенесла сильное душевное потрясение. Восстановив спокойствие духа, Лариса покрыла грешника несмываемым позором.

«Un jour vous rpondrez de tout» [120] , – возвестила русская Кассандра.

«Le jour est arriv» [121] , – склонился герой-любовник.

«A cause de moi?» [122] – вырвалось у Ла рисы.

«Qui sait?» [123] – невразумительно ответил Морис.

«Его надо отшить», – надоумил внутренний голос.

«Без тебя знаю», – проявила характер девушка.

«Vous dites?» [124] – попросил перевода Морис.

«Прямо так и разбежалась переводить», – по-русски разозлилась переводчица, а по-французски спросила: «Voulez-vous me raconter quelque chose?» [125]

«J’ai vcu en France» [126] , – обречённо произнёс практикант и устремил на девушку пронзительный взгляд.

Лариса машинально прикрыла груди растопыренными пальцами.

«Je suis rentr dans ma patrie. Peut-tre j’ai commis une erreur. J’ai t tranger en France, maintenant je suis tranger en Algrie. Vous me croyez? On me prend pour un tranger» [127] .

«Je crois qu’on vous prend pour un espion» [128] , – отомстила девушка.

«Je brle d’envie, – сбросил маску алжирский ловелас. – Tu sais que Zmphira couche avec…» [129]

«a ne me regarde pas» [130] , – остановила девушка нечистоплотного соблазнителя.

Неизвестно, чем бы закончилась эта душещипательная сцена, если бы в действие не вмешался третий персонаж. Это был запыхавшийся Нуридин.

«Tout le monde manifeste. Et moi, je suis venu vous le dire» [131] , – открыто сообщил влюблённый.

«Je le souponnais, – выдохнул любовник. – On me prfre qui? ce petit?» [132]

Разоблачённый стажёр переводил заинтересованный взгляд с русской переводчицы на своего соотечественника. Под перекрёстными взглядами соперников Лариса укрепила самооборону.

«A qui veux-tu le dire?» [133] – Морис переключил всё внимание на стажёра.

«A Mademoiselle» [134] , – разоткровенничался поклонник.

«Et moi? Tu ne m’as pas remarqu?» [135] – зловеще произнёс раздираемый ревностью Морис.

«Je pensais que vous le savez…» [136] – неловко замялся стажёр.

«Tu aurais d me remarquer, moi, ton professeur, – авторитарно заявил практикант. – Tu es venu en retard. Ta dmarche peut avoir des consquences graves. Maintenant tu vas chercher une feuille de papier et un stylo pour crire la phrase suivante: «Je respecte les professeurs»… mille fois» [137] .

«Mille fois? Mais pourquoi? Personne ne vous a autoris exercer la justice avec rigueur» [138] , – вступилась поборница справедливости.

«Je connais mes droits, Mademoiselle, – злорадно засмеялся палач. – Mlez-vous de ce qui vous regarde» [139] .

Пряча затянутые пеленой глаза, Нуридин стал раскладывать на столе письменные принадлежности. Морис смотрел на него с высоты своего положения. Пока Лариса обдумывала предстоящие действия, в аудитории появился всклокоченный Иван Иваныч.

«Вы, конечно, в курсе?» – значительно произнёс преподаватель.

«В курсе чего ?» – с сильным ударением на слове «чего» спросила переводчица.

«Сегодня занятия отменяются по причине демонстраций», – скороговоркой объяснил Иван Иваныч.

«Каких демонстраций?» – Лариса затихла, припоминая алжирские государственные праздники.

«Так вы ничего не знаете? – Иван Иваныч намётанным глазом быстро оценил ситуацию. – Стажёры выступают за соблюдение прав кабильского народа. Я же вам рассказывал. Говорят, у кабилов нет ни своих школ, ни своей печати. Интересно, к чему всё это приведёт? Пардон, мусье [140] », – дипломатично завершил русский преподаватель.

Но ни Морис, ни Нуридин не обратили на его речь никакого внимания. Влюблённый с большим тщанием исполнял повинность, а любовник следил за ним недобрым взглядом.

«Так это – политика-а-а, – разочарованно протянула девушка – и перешла к насущному интересу. – Иван Иваныч, помогите. Он над ним измывается».

«Столкнулись всё-таки, – смекнул наблюдательный мужчина. – Тут я вам не помощник. И вам не советую портить государственные отношения».

«При чём тут государство? – топнула ножкой Лариса. – Один человек помыкает другим человеком. Мы не можем пройти мимо».

«Вы неизлечимы », – членораздельно сказал Иван Иваныч – и впал в непозволительную крайность:

«Земфира Наумовна права: ты – сумасшедшая девка».

У Ларисы закатились глаза и отвисла челюсть.

«Maurice, – прохрипела оплёванная девушка, ища поддержки у низверженного любовника, – il dit que je suis folle» [141] .

«Il a raison» [142] , – диагностировал мужчина – и опрометью выбежал из аудитории.

«Et moi?» [143] – приподнялся наказанный стажёр, но раздумал и вернулся к контрольной работе.

«Что за шум, а драки нет?» – по долгу службы спросил светозарный начальник, уступая дорогу ретивому практиканту.

«В Багдаде всё спокойно», – невесело пошутила переводчица.

«А? Да-да, у нас ЧП нет», – опамятовался преподаватель.

«А почему от вас люди шарахаются, как от зачумлённых?» – пристал с расспросами шеф миссии.

«Нет, это мы так… обсуждаем сложившуюся политическую ситуацию», – отвёл обвинение Иван Иваныч.

«Из достоверных источников стало известно, что политическая ситуация весьма напряжённая, – конкретно разъяснил дотошный руководитель. – Но нам противопоказано вмешательство во внутренние дела суверенного государства. Наше дело – сторона. Мы сюда приехали, чтобы работать и способствовать дальнейшему развитию Алжира. Сегодня работы нет – значит, будем отдыхать».

Илья Борисович не скрывал благодушного настроя.

«Я вижу, у вас хорошее настроение», – закинул удочку Иван Иваныч.

«Есть причина, – раскрыл секрет Илья Борисович. – У Татьяны Игоревны сегодня день рождения. От её имени приглашаю всех отпраздновать это – в некотором роде – замечательное событие. Застолье состоится в наших скромных апартаментах. Начало в семь часов».

Шеф немного потянул со следующим откровением:

«Сегодня также стало известно, что с наступлением африканской жары все наши жёны вместе с детьми вернутся домой, и в миссии, я надеюсь, возобладают мир и спокойствие».

«Баба с воза – кобыле легче», – прокомментировал Иван Иваныч.

«Pardon… au revoir» [144] , – отбыл наказание Нуридин.

«Оревуар, дружок, – на смешанном языке попрощался Илья Борисович. – Он что – один за всех старается?» – полюбопытствовал шеф, когда провинившийся стажёр был отпущен на все четыре стороны.

«Что-то в этом роде», – замял разговор Иван Иваныч.

«Пусть будет по-вашему, – уступил Илья Борисович. – Итак, не забудьте: милости просим на день рождения».

Расшалившийся шеф помахал носовым платком спевшемуся дуэту, отдал честь – и отправился восвояси.

«А ты куда, милая? – Иван Иваныч притормозил разбежавшуюся девушку. – Нет уж, погоди, голубушка. Нам надо погутарить».

«О чём?» – споткнулась о порог Лариса.

«О тебе, обо мне, о нашей совместной работе».

«Чего вы от меня хотите?» – напрямик спросила переводчица.

«Чтобы ты прекратила шуры-муры, перестала со всеми ругаться, усидчиво работала – и тогда в следующем году мы переберёмся в столицу».

«Вы сами себе противоречите, Иван Иваныч, – раззадорилась острячка. – Одно из двух: либо ругаться, либо шуры-муры».

Девушка упёрла руки в бока – и рассыпалась соловьиной трелью. Мужчина заглянул ей в рот, утёр сальные губы и прилежно замурлыкал, поддерживая весёлую компанию. Ларисе несколько полегчало, когда она высмеяла накопившуюся в сердце боль.

«Всё», – отвесила низкий поклон игривая переводчица.

«Как бы мы с вами… работали, если бы вы… подчинились», – раскрыл душу Иван Иваныч.

«А если не подчинюсь?» поинтересовалась девушка.

«Тогда придётся принимать меры», – без околичностей ответил мужчина.

«Например, объявить меня сумасшедшей?» – уточнила Лариса.

«И это не исключено», – выложил козырь Иван Иваныч.

«А судьи кто?» – помянула девушка вечно живого Чацкого.

«Да уж какие есть», – посетовал на жизнь Иван Иваныч.

Лариса не совладала с собой – и снова залилась смехом.

«Весёлая ты девица! – восхитился не старый ещё мужчина. – Ну чего тебе стоит? Ну подчинись, пожалуйста».

Лариса хохотала до колик в животе. Уловив особые признаки, отдышалась, чтобы не подорвать здоровье.

«Я попробую», – снизошла к карьеристу сердобольная девушка.

«Вот и ладненько, – перевёл дух Иван Иваныч. – И когда же мы начнём?»

«Начнём эксперимент на дне рождения, – приказала переводчица. – А сейчас я иду в горы. Хотите со мной?»

«…Горы? Какие теперь горы? – замешкался с ответом преподаватель. – А я ведь тоже был молодой и отчаянный…»

Васильки в глазах Иван Иваныча покрыла роса, а рассудок затуманили грёзы и мечтания. Но… через минуту туман рассеялся, влага испарилась, синий взгляд стал сухим и предельно ясным.

«Встретимся на дне рождения?» – заискивающе спросил преподаватель и, получив обнадёживающий ответ, бросился в погоню за карьерой.

«А ведь он, пожалуй, прав, – посетила девушку крамольная мысль. – Из нас двоих точно кто-то сумасшедший: или я, или он».

Взвесив все доводы, Лариса выбросила тяжкую мысль из легковесной головки – и отправилась на поиски невероятных приключений. Ни в опустевшем Центре, ни в сиротливых горах она не нашла ничего примечательного – и загадала о дне рождения.

Нарушив регламент, девушка прибыла на сабантуй раньше заявленного часа. Оторвав от сердца привезённые из Москвы «Climat» [145] , она передала пахучую жидкость в заскорузлые руки Татьяны Игоревны. Та протёрла флакон бумажной салфеткой и выставила ценный экспонат для публичного рассмотрения.

«Сава?!» [146] – перекричала музыку блёклая хозяйка дома.

Блистательная гостья царственно взглянула на вопиющую серость и одарила её голливудской улыбкой.

Спору нет, поработавшая над собой девушка была сказочно хороша, и все немногочисленные мужчины смотрели на неё как заворожённые. В отличие от сильного, слабый пол отнёсся к чаровнице предвзято и неприязненно.

В этот вечер Лариса взяла реванш за все неприятности, которые сыпались на её бедную головку, как из рога изобилия. К внешним данным она присовокупила внутренние и подчинила себе присутствующих блеском ума и изыском выражений. Насилуя голосовые связки, Лариса затмевала даже виновницу торжества с её вокальным мастерством. А когда она отплясала казачка, мужчины сдались на милость победительницы. Шеф миссии пытался повлиять на красавицу и добиться права на все последующие танцы, татарские джигиты учили девушку восточным напевам, а потерявший выдержку Иван Иваныч, не таясь, любовался переводчицей – и чуть не выдал все перипетии их сложных взаимоотношений. Небезопасная слава советской куртизанки Ларисе была ни к чему – и она усилила опеку над разомлевшим от горячего вина преподавателем.

«А вы, как я погляжу, действуете в унисон», – выговаривал девушке Илья Борисович, больно сжимая в объятиях субтильное девичье тело.

«Я вас не понимаю», – отбивалась от шефа переводчица, энергично размыкая кольцо мускулистых рук.

Лариса танцевала со всеми мужчинами по очереди, но предпочтение заметно отдавала Иван Иванычу. Причём во всех случаях инициатива исходила от предприимчивой переводчицы, так как под недремлющим оком Зои Львовны верный муж так и не решился пригласить девушку на танец.

«Вы довольны?» – не забывала спрашивать Лариса.

«Оч… дов…» – глотал слова Иван Иваныч.

Разгулявшаяся девушка допелась и дотанцевалась до того, что обычно сдержанный Андрей Владимирович поднял бокал за новую старшую переводчицу – Ларису Николаевну Гончарову. Земфира Наумовна сначала схватилась за голову, потом забилась в истерике и под конец опрокинула на пол стул и чуть не сорвала дверь с петель. Осмеяв неудачницу, советская миссия продолжала самозабвенно кутить и разошлась в глубокую ночь. Потерявший пьяную голову шеф уговаривал Ларису скорее переходить в старшие переводчицы и уделять ему больше внимания.

«Ларочка, я покупаю машину – «Peugeot» [147] , – дышал перегаром Илья Борисович. – Вы представляете, какая перспектива?»

Но стойкая переводчица сделала выбор в пользу «своего преподавателя».

«Хрен редьки не слаще», – подвела баланс грамотная девушка и, догнав нечистую чету, удалилась на покой в скромные чертоги.

Остаток ночи Лариса, как заговорённая, проспала без сновидений. А наутро будильник попутал бес – и переводчица впервые за всё время опоздала на работу.