Жизнь и приключения Федюни и Борисыча Скрипаль Сергей

– Вот по этому Борисычеву рецепту я мясо и подготовил, – сказал Федюня. – Давайте его сюда!

Мы послушно принесли шампуры, с нанизанными на них кусками мяса. Федюня придирчиво оглядел их, поворчал что-то и уложил на специальные подставки.

Первые капли, упавшие на угли, зашкворчали, и по поляне поплыл одуряющий запах начинающего жариться мяса.

Теперь уже Борисыч, ухаживая за Федюней, поднёс ему выпить и закусить прямо к костру по старой, давно сложившейся традиции. Мы дружно подняли тост за искусство шашлычника.

Федюня хлопотал около костра, был сильно занят и не слушал, о чём мы говорим. Борисыч воспользовался этим и предложил:

– Рассказать вам, какой у нас Федюня в Афгане был герой-любовник?

– В Афгане? Там и женщин-то толком не было! Как это он? С какой-нибудь "чекисткой"?

– Не! Там страсть нешуточная была! Вы только Федюне не напоминайте про это, лады?

Шутница

Официантку из офицерской столовой, длинноногую стройную Валентину, за глаза прозвали «Валяшкой» в противоположность известной всем кукле Неваляшке, которую, как известно, на спину не повалить.

Была ли она красивой? Трудно сказать, потому что в основном любовались и глазели не на её лицо, а на другие достоинства, которыми богато наделила её мать-природа. В армии, в отрыве от Родины, семьи и женщин, любая покажется красавицей. Да и возможности косметики так велики, что объективно оценить красоту женщины трудновато. Но уж привлекательной она была на все сто! Не молодая, не старая, "Валяшка" следила за собой и была очень опрятной, женственной и сексуальной.

Женщин, которые продавали своё тело за чеки, хоть и презирали, но презирали с вожделением, и с завистью к счастливчикам, которые могли позволить себе этих женщин иметь.

Правду сказать, вслух отпустить что-нибудь скабрезное "Валяшке", подколоть её или прицепиться поухаживать не рисковал никто. Острая на язык, бесстрашная и сообразительная Валентина имела ещё и стервозный характер опытной официантки, и могла очень крепко отбрить любого обидчика, да так, что потом над ним ещё долго потешались окружающие.

– Шутница ты, Валька! – хохотали подружки, когда очередная жертва "Валяшкиного" языка убегала посрамлённая в словесном единоборстве.

Была ещё одна причина, по которой Валентину старались не задевать. Дело было в том, что она пользовалась вниманием самого замполита Губарева, который обладал и реальной властью, и крупными крепкими веснушчатыми кулаками. Никакой любви там не было, а встречалась "Валяшка" с Губаревым на почве взаимных потребностей. У него – в её роскошном теле и жгучем темпераменте, а у неё не проходила нужда в его деньгах – чеках и надёжном покровительстве.

Встречи свои они, не афишировали, но особо и не скрывали, потому что желающих поднимать вопрос об аморальном поведении главного ревнителя морали не было. Связываться с Губаревым никто не хотел, и потому что у него были какие-то серьёзные связи в военных верхах, и потому что не он один позволял себе связи с женщинами на территории военной части, а ещё, потому что он мог крепко нагадить по партийной линии.

Такая или сякая, а Валентина была всё же настоящей женщиной. Кроме чеков и гормонов Губарева, ей хотелось большой настоящей любви или, хотя бы, неравнодушного сильного чувства к себе.

Поэтому, поддерживая связь с Губаревым, она внимательно глядела по сторонам, выбирая достойного кандидата. И вот, в один из дней, выбор её пал на высокого белокурого кадыкастого Федюню.

Когда Федюне приказали "поднести вот это туда, куда скажет вот та красивая женщина", он ещё не знал, что стал избранником и счастливцем, который будет обласкан горячей женской любовью, что в Афгане ценилось очень высоко. Валентина быстро и жарко объяснила тайному любовнику, что она от него хочет, и сам избранник не ударил в грязь лицом и подтвердил одну из женских версий о соответствии пропорций кадыка и ещё некоторой части тела. Он оставил Валентину в полном восторге, в намерении продолжать укреплять тесную связь с типичным представителем рядового состава и сам ушёл обалдевший от удовольствия.

Столько, сколько хотелось, видеться не удавалось, но от этого ещё горячее и продуктивнее были редкие радостные встречи.

Федюня заматерел, размордел, потихоньку подкармливаемый офицерскими деликатесами, которые, впрочем, он никогда не забывал принести "в клювике" и другу Борисычу, не вдаваясь в подробности, где и как раздобыл продукты. Валентина ходила радостная, довольная, и чаще, чем обычно приценивалась в "Берёзке" к редкой красоты женскому белью.

Первым обо всей этой истории узнал верный друг Борисыч, который удивлённо покрутил головой, одобрительно поцокал языком, но тут же и предупредил:

– Если Губарев узнает, – я твоё тело на Родину не повезу, младший сержант Костров.

– Не узнает, – успокоил Федюня. – Она – женщина неглупая, и для хохмы, и для безопасности, строит глазки штабному переводчику Зильберману.

– Кому – кому? – поперхнулся смехом Борисыч. – Андрюхе Зильберману?

– А что, у нас их восемь штук, Зильберманов? – обозлился Федюня. – Ну, да, ему.

– Так он же... – запнулся Борисыч, пытаясь сказать другу то, что он и сам прекрасно знал.

Валентина предусмотрительно обеспечивала себе вариант "отхода", на случай распространения сплетен о том, что она ещё с кем-то, кроме Губарева встречается. Если бы такая сплетня до Губарева дошла, она выставила бы вперёд, ничем не рискуя, штабного переводчика. Маленького роста, едва ли не карлик, с громадным носом, который, казалось, своим размером и вечными соплями притягивал его голову к земле, вечно брюзжащий, гугнявый настолько, что ему порой и самому нужен был переводчик, Андрей Зильберман не мог рассчитывать вообще ни на чьё приветливое внимание, не то, что роскошной "Валяшки". Наверное, он хорошо знал своё дело. Бумаги и документы, написанные на дари, пушту, таджикском и узбекском языках, он читал запросто, но если ему нужно было переводить разговор! Начиналось страдание для всех. Старательно, но визгливо выговаривая слова чужого языка и русский перевод с него, Зильберман издавал дополнительно много разных ненужных звуков, летела слюна, раздавалось какое то свистящее пришёптывание. Нужно было напрягаться, чтобы понять, что именно говорит толмач, и, в конце – концов, у всех присутствующих начинала болеть голова, на переводчика кричали и велели заткнуться. Его жалели бы, как жалеют убогих и юродивых, но он вдобавок имел злобный гнусный характер, и поэтому с негодованием всеми отвергалось даже теоретическое предположение о возможности какого – то контакта с беднягой, кроме служебного, да и то по острой необходимости. Правду сказать, он и сам не стремился ни к какому общению и избегал людей, как только мог.

А Валентина умышленно откровенно устраивала "представления" на потеху окружающим. Встречаясь с переводчиком в "Берёзке", куда он, как и всякий штабной имел полное право заходить в любое время, в отличии от остальной солдатни, для которых экскурсия в чековый магазин приравнивалась к походу по афганским магазинчикам – дуканам, или в дверях офицерской столовой, или в штабе она старалась загнать Зильбермана своей пышной грудью куда-нибудь в угол или прижать к дверному косяку, и разговаривать с ним низким голосом, якобы задыхаясь от страсти:

– Ну, когда, когда наконец ты придёшь ко мне, мой милый, любимый гномик? Ну не мучай меня мой пупсик!

Бедняга злобно озирался и пищал:

– Что Вы ко мне прлицепились, как прлоститутка какая! Я Губарлеву нажарлуюсь!

Окружающие хохотали, потешаясь над беднягой:

– Ну, шутница, Валюха!

Зильберман, старался проскочить мимо, ещё издалека завидев Валентину, вырывался, попадая к ней в плен, но тщетно. На радость и безграничное веселье присутствующих он, попавшись Валентине, ни разу не вырвался без порции издевательских, подначивающих советов от окружающих.

Так и повелось. В счастливые для Федюни дни, когда Губарев с неохотой улетал в Кабул участвовать в партийных совещаниях ограниченного контингента, платить партвзносы или получать очередную порцию партийной агитационной и пропагандистской макулатуры, его место немедленно занималось счастливым тайным соперником. И постоянно на публике в угол зажимался для отвода глаз несчастный Зильберман.

Эта ситуация так ловко обыгрывалась умной женщиной, что никто ничего и заподозрить не мог. Знали правду кроме Борисыча только несколько товарищей Федюни, которые прикрывали его во время тайных отлучек.

Ничего не знал и даже не догадывался ни о чём Губарев. Он был ослеплён собственным высокомерием, и хитростью ловкой женщины.

Борисыч сердцем чувствовал беду и постоянно предостерегал Федюню, заклиная воздержаться, а то и отказаться от такой сладкой, но в то же время очень опасной связи.

Бесполезно. Федюня, похихикивая над Зильберманом, которого колотила дрожь от одной только мысли, что Губареву скажут о том, что видели переводчика с Валентиной, и над рогатым Губаревым, похаживал к счастливой Валентине, которая всё же заигралась и беду накликала.

В одно из возвращений из Кабула, соскучившийся по женской ласке Губарев под ручку с Валентиной вышел из офицерской столовой. У Валентины кружилась голова от безнаказанной самоуверенности. Она, не подумав хорошенько, решила пошутить и сказала Губареву на ушко:

– Слушай, Вася, я, чтобы о тебе лишнего не болтали, специально тут строю глазки вашему Зильберману.

– Кому? – хохотнул недоверчиво Губарев.

– Переводчику вашему. Вон он – волочится в столовую. Хочешь, я тебя рассмешу сейчас? Только ты мне подыграй. Я ему сейчас глазки сострою, а ты как будто сильно заревнуй, подзови его и спроси погрознее, чего это он ко мне цепляется. Он перепугается, гундеть начнёт – умора!

Как решили, так и сделали. Нависая громадной скалой над маленьким, съёжившимся от страха Зильберманом, Губарев грозно вопросил:

– А какого ты чёрта, переводчик, к этой женщине цепляешься? А?!

В ответ на что потерявший от ужаса контроль над собой, прикрывая лицо от ожидаемых неминуемых побоев локтем, Зильберман пискнул:

– А вы меня срлучайно с мрладшим серлжантом Кострловым не спутали?

И совсем уже смертельно перепугавшись, бросился бежать.

Губарев спросил:

– Чего-то я его не понял, что это он – трль..трль..трль...? С кем это я его спутал?, – и повернул смеющееся лицо к Валентине.

– А – ва – ва...Ах-х-х-х-х... – отнялся язык у побелевшей растерявшейся Валентины, которая столько сделала для того, чтобы отвести от себя подозрения и даже мысли не допускала, что Зильберман узнает о её встречах с Федюней, да ещё и так открыто ляпнет об этом Губареву.

– Чего? – начал доходить до Губарева смысл происходящего. – Чегооооо? – заорал он во всю глотку. – А ну, пошли, поговорим!

И жёстко за локоток отвёл Валентину к себе в кубрик на допрос.

От неминуемой гибели Федюню спасло то, что "Валяшка" его не выдала, и молчала, как камень. Губарева в тот же день срочно вызвали обратно в Кабул в связи с тем, что умер Брежнев, и замполит к теме женской измены вернулся не скоро. За это время Валентина успела предупредить Федюню. Группа военнослужащих под руководством Борисыча втихаря пообещала Зильберману за лишнюю болтовню отрезать длинный язык вместе с головой, и, поэтому на все последующие расспросы Губарева он только визжал и плевался и отвечать не захотел, а так как он был беспартийным, давить на него было бесполезно.

Но всё равно Борисыч целую неделю прятал Федюню, как только мог.

Потом началась серия рейдов, всем стало недосуг, и Губарев так и не узнал до конца, кто же такой его счастливый соперник. Но с грустной дошутившейся "Валяшкой", очень долго маскирующей синяки на лице, больше не имели никаких дел ни один, ни другой любовник. А через месяц её отправили в Союз, с формулировкой об истечении срока контракта, в чём ей крепко "посодействовал" замполит полка, майор Губарев.

– Я тогда не на шутку за Федьку перепугался, закончил свой рассказ про неудачную шутницу Валяшку Борисыч. – Но, слава Богу, всё закончилось благополучно.

Посмеялись, закурили. Дым костра отгонял комаров. Федюня продолжал возиться с шашлыком. Мы валялись на кошме, болтали.

– А ведь и в Афгане было немало смешного. Война войной, но пока жив человек, и приключений на задницу хватает! Да и, бывает, такие люди встречаются! Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся! Ты, Федюня, помнишь этого придурка – Блудова? – начал Борисыч очередную историю.

Напиток для разведчиков

Спрятавшись за модулем, Борисыч и Федюня курили, и обсуждали свежую проблему.

– Ты понимаешь, он мне же на меня же и доносит! – удивлённо разводил руки в стороны Борисыч. – Я такое первый раз в жизни вижу!

– Как это? – таращил глаза Федюня. – Ну, есть молодые по глупости, по подлости, выслужиться хотят, так они начальству стучат. Но чтобы тебе на тебя же... Это как?

– Я сам не понимаю. Странная такая штука, – Борисыч поперхнулся табачным дымом и закашлялся.

– Неделю назад танкисты в часть заезжали, краску просили. Ты тогда в рейде был. Красочки я им налил чуть больше, и мне от них пару глотков "кишмишевки" перепало. А этот щегол, Блудов, рядом крутился. Я на него и внимания не обратил.

Борисыч так расстроился, что подкурил от догорающей сигареты другую, сплюнул и только тогда смог продолжать:

– Так вчера подходит ко мне этот молодой, и мне говорит:

– Вы, товарищ сержант, в четверг танкистам краску отливали. А они Вас за это самогоном угостили.

– Ну и? – отвисла челюсть у Федюни от такого странного и наглого поведения "молодого", – А ты то что?

– А что я? Растерялся и не знаю что делать.

– Фанеру не мог пробить, чтобы не в свои дела не лез, не вынюхивал, – полыхнул праведным гневом Федюня.

– Да? Чтобы дембель задержали? – от одной мысли о возможности такой жуткой перспективы у Борисыча внутри сделалось нехорошо.

– Во даёт, салага! – изумился Федюня, – Это что же получается?.. Это ничего не получается... Ну, доложил бы он старшине или взводному... Тут всё бы понятно, бывали всякие гниды, не он первый...А...чо, тебе же на тебя доносить? Я чего-то понять не могу.

– А я тебе о чём! – вконец расстроился Борисыч. – Ты думаешь, я что-то понимаю?

– Ситуааааация... – растерянно протянул Федюня.

– Так это он не в первый раз! – подкурил третью сигарету Борисыч.

– А чего ты молчал?

– А вот... Просто, глупость какая-то... Её как-то и не расскажешь... – крутил головой Борисыч. – Я, главное, понять не могу, какого хрена ему от меня надо? Чего он добивается? Чтобы я сам себя за провинности наказал? Бред какой-то!

– Чего добивается? Да по дурной башке получить хочет! Лучше бы в рейды с нами ходил, салабон! Вишь, здоровье ему не позволяет! Так гнали бы в хозроту, какого хрена его у нас держат? Ну, я им займусь... – Федюня был сторонником простых решений и быстрых действий.

– Дембель... – произнёс волшебное слово Борисыч.

– Ах, ты... – подавил свои порывы Федюня. – Так что же ты ему сказал? Как отцепился от него?

– Да я слепил ему сказку о том, что он неправильно понял, и что это был не самогон.

– Сказочник! – ухмыльнулся Федюня. – Ага, не самогон – лимонад.

– Хихикаешь! А я растерялся. Может, он провокатор специально подосланный? Мне откуда знать?

– В общем, да... – поостыл Федюня. – Может и так... Ну, и что же?

– Вот я ему и начал "заливать", что это особый напиток. Не кишмишёвка и не самогон. С виду – совершенно обычная вода, без запаха, цвета и вкуса. Разработка секретная, для разведчиков. А когда выпьешь – пьянит, как самогон в шестьдесят градусов!

– Да ты прям писатель-фантаст! – восхищённо подколол друга Федюня.

– Ты понимаешь, – смущённо отвёл глаза Борисыч, – чего-то струхнул я. Сильно странная ситуация и щегол какой-то ненормальный. Вот и...

– Вот и что?

– Ну, он пристал ко мне, как смола, и пришлось пообещать ему, раздобыть этого напитка, чтобы языком не трепал направо и налево. А там видно будет. На том и остановились.

– Хыыы... И что теперь?

– Теперь вот с тобой советуюсь, не знаю, что дальше делать.

– Ага... Значит, напиток для разведчиков, да? Я ему сделаю напиток... – призадумался Федюня. – Не журись, братуха, что-нибудь придумаем, – подбодрил он Борисыча.

Федюня не любил, когда задевали своих. А за Борисыча он мог заступиться, пожертвовав очень многим. Но... ситуация сложилась действительно очень непростой и странной. Надо было подумать, и друзья, размышляя, побрели поесть, так как время подходило к обеду.

Так уж получилось, что и после обеда Федюню никто ничем не затруднил, и он поплёлся посмотреть, что делает Фарух.

Рядовой Алиев Фарух своими золотыми руками славился далеко за пределами части. Не было ему равных в деле ловли, снимания и выделки шкур со всякой пустынной нечисти.

Вечно, в специально отведённом для него месте в продскладах, сушились шкурки змей, варанов, меховые одёжки вообще неизвестно каких животных.

Федя любил при возможности подойти и посмотреть на работу мастера. Фарух колдовал над шкурами, чистил, выправлял, растягивал. Чем-то посыпал, чем-то покрывал, сшивал, дырявил. Бывало, что работал с металлом и что то полировал, обтачивал, срезал и снова полировал.

А потом из его рук выходили редкие по красоте брючные ремни, женские пояса, обтянутые шкурами рукоятки для ножей и ножны, восхитительные чехлы для фляжек.

О самом Фарухе мало кто знал, а вот сувениры разлетались по рукам офицеров разного ранга, дарились, вручались, преподносились, и весёлый белозубый Фарух никогда не оставался без работы и офицерами обижен не был.

Завидев Федюню, он приветливо закивал головой:

– Патхады, патхады, Фёдыр! Учись-сматры, дома дывчат падарык делыт будиш! Багатый, щаслывый будишь! Свой Раис – это, – притсидатиль колхоз, – падарык падарыш, он тибе начальникым сделыет!

Фёдюня подошёл ближе – поглазеть на работу Фаруха и зачарованно наблюдал, как эти ловкие умелые руки натягивают на металлическую фляжку специально подготовленный кожаный, расшитый бисером красивый чехол.

Федюня любовался работой Фаруха, а мысли его были далеко.

"Дывчат" и "притсидатиль колхоз" Федюня радовать обтянутыми змеиной шкурой флягами не собирался, но как-то так мысли его перешли от фляг для спиртного, от воспоминаний о "дывчатах" к родному дому, к своей комнатке. Припомнил он полочку с книгами, прибитую над кроватью, и сами книги, которые набрал ещё в десятом классе, когда собирался стать разведчиком и изучал всякие специальные пособия.

Особенно интересная была одна книжечка, с названием "Твои возможности, человек!". Так, так, так! И тут Федюню осенило. Напиток разведчика! Вот оно! Нашёл!

Федюня упросил Фаруха дать только что изготовленную фляжку взаймы на несколько дней.

Уже через пару часов он зазвал Борисыча за модули.

– Борисыч! Спорим, я, не прикасаясь, сейчас тебя уроню?

– Да ну тебя в задницу, – опасливо покосился на друга Борисыч, – тебе что, делать не хрен?

– Да это же для дела нужно! Тестовая проверка. Ну, не прямо вот возьму и уроню, а так, – качнёшься.

– Ага! Руками прикасаться не будешь, а ногой въедешь, да? Знаем мы таких фокусников.

– Не, тут без подлости. Я вообще к тебе не прикоснусь.

– Да? Не слабо тебе будет, не прикасаясь, меня уронить?

– Вот смотри!

Федюня встал прямо перед Борисычем, расположил ладони рук по обе стороны головы друга, поглядел с минуту пристально Борисычу в глаза. И вдруг начал всем телом медленно падать назад, как бы собираясь упасть на спину.

Борисыч против своей воли сделал падающее движение на Федюню, устоял, встряхнулся. Удивлённо хмыкнул:

– Вот же чёрт! Это что за дрянь такая?

– Это, Борисыч, не дрянь, а – оружие мести. Для того чтобы "молодой" отцепился от тебя, получил в репу от старшины и перестал подслушивать и подглядывать, надо тебе сделать вот что.

И Федюня зашептал Борисычу на ухо инструкции, суя в руки красивенькую фляжку.

– И чо? Сработает? – усомнился Борисыч.

– Ты ведь сейчас чуть не упал? – вопросом на вопрос ответил Федюня.

Вечером следующего дня Борисыч, краем глаза уловив невысокую кривоногую фигуру рядового Блудова, насколько смог таинственно, озираясь по сторонам, показывая всем видом, что пытается скрыться незаметно, забрался за модули.

Усевшись на мятую бочку из-под краски, открутив крышечку нарядной фляжки, с видимым наслаждением Борисыч сделал пару глоточков.

Странный рядовой появился как чёртик откуда-то сбоку.

Борисыч изобразил радость хмелеющего человека от встречи:

– О! Вовремя ты появился!

Борисыч помаргивая, прихихикивая, слегка заплетающимся языком радостно сообщил Блудову, что "особый напиток разведчиков" прибыл.

Сообщение такой важной новости видимо повергло Борисыча в дикую жажду. Он сделал очередной глоток так смачно, что любопытный рядовой проводил этот глоток, вытянув шею, подавшись вперёд всем телом и сглотнув слюну.

– А-а-а-а, – начал он, – э-э-э-э....

– Не, для тебя в этой фляге – жирно будет. Такие фляги делают специально для того, чтобы афганцев спаивать. Им Магомет вино пить запрещает, а это – вода, да и всё тут. А у них потом так языки развязываются! Как раз все разведданные можно собрать. А для нас, захмелеть – просто в радость, и ни один офицер запаха не учует. Я тут для тебя припас....

Борисыч покопался где-то позади себя, выволок на свет божий обычную солдатскую флягу и передал её солдату.

– Держи, сынок, помни мою доброту!

Не медля, Блудов открутил колпачок полной фляги, понюхал содержимое и сделал два крупных полноценных глотка.

– Вода... – разочарованно вытянулось его лицо, – обычная вода....

– Эх ты и лопух! – совсем заплетающимся языком пробормотал Борисыч. – Ты, видно, не понял, что я тебе рассказывал? Да ты с ума сошёл – такими глотками пить! Тебя через два часа так развезёт в дымину, – "мама" сказать не сможешь! Ещё не хватает, чтобы ты здесь свалился! Иди в свою палатку!

Странный солдат ухватил флягу, покрепче закрутил колпачок и, оглядываясь недоверчиво на Борисыча, которого, похоже, совсем развезло, потопал к своей палатке.

Через два часа Федюня рассказывал трезвому, как стекло Борисычу, какие чудеса может сотворить человеческий организм:

– Гляжу – он идёт к палатке, а ноги у него заплетаются! Старшина сейчас его пытает, где и чем он нажрался, а Блудов глазами хлопает, пьяный в дым, даже не понимает толком, что происходит.

Вот, братуха, какие чудеса может сделать с человеком самовнушение – от простой водички человек опьянел! А ты сомневался! Ведь это ты ему программу задал. Он теперь тебя десятой дорогой обходить будет, как от привидения шарахаться!

И действительно, Федюня, наблюдавший со стороны эту картину, от души посмеялся, когда наутро "протрезвевший" Блудов с громадным "фонарём" под глазом, ещё издалека завидев Борисыча, метнулся в сторону и спрятался за спинами своих товарищей. От излишнего любопытства он был излечен навсегда.

Федюня чего-то забегал, захлопотал у костра, засуетился и начал размахивать куском фанеры, раздувая угли.

– Поосторожней, братуха! – предостерёг его Борисыч. – Не сбей шашлык в костёр!

И, обернувшись к нам, сказал:

– Вот это Федюнина беда. Он вообще то не очень ловкий, а если размахался, так и жди – чего-то опрокинет или расколет. Ох, мы как-то намучились из-за его размахиваний!

Стекольщики

Новенькие модули – сборные домики из многослойной фанеры, поступали в военные части, расположенные в Афганистане из Союза. Их привозили на КамАЗах, а иногда и большими транспортными ИЛами в разобранном виде и уже на месте собирали-монтировали в большие и малые корпуса. В собранные модули проводили электричество, связь, красили снаружи, клеили обои внутри и, как могли, облагораживали их, согласно боевому предназначению.

Уже с десяток дней Федюня с Борисычем работали с новенькими модулями, две недели назад поступившими в часть. Позади разгрузка, монтаж, укрепление в проёмах тяжёлых оконных рам со стёклами. Осталась приятная лёгкая работа – клеить обои, красить полы. И, конечно, эту работу хотелось растянуть на возможно большее время, чтобы передохнуть и отвлечься от бесконечной рутинной службы, чтобы не бегать очумелой тенью по всей части, выполняя очередное поручение скучающего офицера.

В отличном настроении Федюня плюхал в жестяной тазик с разведённым обойным клеем валик, насаженный на длинный деревянный черенок и, распевая весёлую похабную песню про плывущие по реке две дощечки, промазывал, прокатывал первый слой клея на стены, подготавливая их под наклейку обоев.

Борисыч подготавливал обои – аккуратно отрезал бумажную кромочку у раскатанных рулонов, нарезал полотно обоев на нужную длину, подгонял рисунок, отмечая что-то простым карандашом, который, чтобы не потерять, как заправский плотник, после разметки отправлял себе за ухо.

Федюня в очередной раз плюхнул валик в таз с клеем так лихо, что Борисыч отвлёкся от своей работы и, недовольно качая головой, попытался утихомирить разгулявшегося друга:

– Федюня! Поаккуратнее! Чего ты так размахался?

Беспечный Федюня в ответ спел куплет о том, как из Чугуева по волне плыл утюг.

– Не к добру ты чего-то развеселился, – проворчал Борисыч.

– Тю! – лихо сплюнул в таз с клеем окурок с губы Федюня. – Ты чё запуганный такой? Обои клеить – не стёкла вставлять.

Про стёкла Федюня сказал не просто так. На колонну, которая подвозила модули в часть, было нападение. Обошлось без потерь, но душманские пули перебили много стеклянных полотен, которые и без того были в жутком дефиците. Федюне с Борисычем пришлось явить чудеса фантазии и мастерства для того, чтобы из остатков стекла, из запасов, которые ещё оставались в полку, из выпрошенных в других частях обрезков, вырезать нужные стеклянные размеры и повставлять в пострадавшие от нападения рамы.

Поэтому Борисыч, припоминая ломоту в спине от напряжённой работы, предупредил Федюню:

– Ты поосторожней всё-таки!

– Ветер мне фигачит в харю, а я весело ... – Федюня начал было весёлую поговорку, о том, что, несмотря на ветер прямо в лицо, он всё равно упорно идёт к цели, но, поворачиваясь всем корпусом к Борисычу, закончить её не смог. Последние слова поговорки заглушил звон стекла, высаженного концом длинного черенка.

В наступившей тишине на замершую в нелепой позе, съёжившуюся фигурку Федюни обрушился матерный рёв Борисыча.

Легче в Афганской пустыне найти плавательный бассейн, чем кусочек оконного стекла.

Вдобавок ещё накануне над головой у Федюни и Борисыча целый день висел рыжий майор Ерёменко. Он нудил о дефиците, призывал резать стекло осторожно и заклинал, чтобы вставляли в рамы вырезанные полотна без потерь. И вот...

Откричавшись, Борисыч пожалел сникшего Федюню:

– Ладно, весельчак... Что делать будем?..

Вопрос не праздный. Чесали затылки, курили, думали. Федюня искоса с надеждой тихонько поглядывал на Борисыча, понимая, что сам что-то путное предложит навряд ли.

Борисыч хмыкал, качал головой, хмурился. Федюня совсем уж было собрался отнести повинную голову на растерзание огненному гневу майора Ерёменко, как Борисыч толкнул его локтем в бок.

– Эй, стеклобой? Ты слышал, как майор говорил, что следующие модули придут к вертолётчикам?

– Ну?

– Не нукай, не запряг! Когда они ожидают их?

Оживившийся было Федюня сник. Он понял идею друга – выпросить, выклянчить, обменять, украсть в конце концов стекло у соседей, когда они получат свои модули. Получат они их только послезавтра. А Ерёменко домики принимать будет завтра. Завтра-то чего делать? Пока соседи получат стекло, от Федюни с Борисычем майор и пыли не оставит! Федюня аж заскулил:

– Хоть бы в рейд, что ли ночью сорвали!

Борисыч плечом подтолкнул друга:

– Не кисни, матросик! У меня идея есть! – неторополиво прикурив, продолжил, – Ну-ка, скажи мне, модули у нас все стандартные, все одного размера?

– Да. Да ты это лучше, чем я знаешь, – удивлённо подтвердил Федюня.

– Ага! Значит, и оконные рамы во всех модулях одинаковые? – хитро блестел глазами нашедший выход Борисыч.