Других чудес не нужно Рейдо Диана

23

Выйдя из отеля, Динни побрела, сама не зная, куда именно она идет.

Слезы застилали ей глаза сплошной мерцающей пеленой.

Надо было что-то делать. Совершенно точно надо было.

Но вот что? И куда идти?

Динни всхлипнула, вытирая лицо рукой. Глубоко вздохнула, выпрямилась. Подойдя к краю тротуара, она вытянула руку. Почти сразу же остановилось такси.

В такси Динни продолжала плакать. Беззвучно, глотая воздух и слезы. Жгло сердце, вместо желудка образовалась гулкая сосущая пустота.

Она не знала, как ей жить дальше.

Но по крайней мере ей стало понятно, куда надо ехать.

Она не знала, сколько еще пробудет в номере отеля Алан. Она не могла предугадать его действия. Он был способен поступить как угодно – пробыть там всю ночь или уйти оттуда спустя пять минут после нее.

Поэтому Динни сначала заехала в их общий дом. Там она быстро побросала в дорожный чемодан на колесиках абсолютно необходимый минимум вещей. Самых простых, самых нужных.

Она ничего не взяла из украшений, почти ничего – из косметики.

Во-первых, она слишком торопилась. Если Алан застанет ее дома… нет, об этом лучше даже не думать. Дело было даже не в том, что именно может сказать Алан. Сказать или сделать…

Динни не пережила бы, если бы еще раз увидела это его выражение лица. Этот отсутствующий, потухший взгляд, это застывшее каменное изваяние.

Поэтому никаких «если» быть не могло. Она должна была исчезнуть отсюда раньше, чем он появится.

А во-вторых, каждый подарок, выбранный им с такой любовью и вниманием именно для нее, только для нее, напоминал бы Динни о нем и лишь сильнее разжигал бы боль.

Динни не ждала, что боль пройдет быстро, но подпитывать и подогревать обжигавшее ее чувство не собиралась.

Она получила все сполна, она расплатится за все без остатка, но она не может страдать вечно. Должен же быть какой-то предел мучениям.

По крайней мере, ей хотелось в это верить…

Динни вышла из дома, оставив ключи на видном месте в прихожей, на полочке под огромным зеркалом. Входную дверь она просто захлопнула.

Снова такси, снова поездка. На этот раз уже домой, в свою собственную квартиру.

Как хорошо, что ей есть куда пойти. Хотя бы это хорошо.

Водитель помог Динни выгрузить из такси чемодан и, получив свои деньги, уехал. Динни на некоторое время замерла у подъезда. Она смотрела наверх, на окна своей квартиры, которые сейчас, понятное дело, были темными.

Она вспомнила, что последний раз она была там с Патриком… Но странное дело: именно это воспоминание сейчас не вызывало у нее никаких эмоций.

Ей не было приятно, но не было и неприятно. Ее не передергивало от сладких или отвратительных эпизодов, проносившихся перед глазами. Она вспоминала эти моменты с грустью, легким сожалением и… да-да, с мудростью.

Что ж, теперь она знает, почем фунт лиха.

Она стала взрослее, старше, опытнее, и уж конечно она стала гораздо умнее.

Впредь она будет куда более разумно распоряжаться собственной жизнью.

Упав в тесном коридорчике квартиры на колени рядом с чемоданом, Динни разрыдалась…

Наплакавшись, она почувствовала, что у нее сосет в желудке. Желудок просто сводило от голода. Динни неохотно поднялась и взглянула на себя в зеркало.

Красота невероятная, подумала она, достала из сумочки упаковку влажных салфеток и принялась приводить себя в порядок: вытерла слезы, размазавшуюся тушь, которая оказалась совсем не такой стойкой, как обещала реклама, и наполовину стершуюся помаду.

Вытащив из сумочки несколько крупных купюр, она внимательно посмотрела на них, прикинула что-то в уме, а потом оставила половину купюр на тумбочке.

Теперь она осталась без средств к существованию. Нужно было экономить, прежде чем она решит, что ей делать дальше, и начнет какую-никакую самостоятельную жизнь.

Да, теперь от многого ей придется отказаться, а о многом из того, о чем она предпочла забыть, придется вспомнить…

Динни перекинула ремешок сумочки через плечо и отправилась в супермаркет через дорогу.

С каждой минутой ей хотелось есть все сильнее. А как известно, если голодным прийти за продуктами, то обычно набираешь в тележку гораздо больше, нежели в состоянии съесть… В результате тележка Динни оказалась забита разными пластиковыми подносиками с нарезками ветчины и сыра, банками консервированных оливок и ананасов, шоколадками, пирожными и упаковками с соком. Динни остановилась и мысленно укорила себя – это же не нормальная, полноценная еда, а одно баловство.

Ладно, пообещала она себе, сегодня у меня все равно нет ни сил, ни желания что-то готовить, а с завтрашнего дня я возьмусь за ум.

Она ощущала смутное беспокойство: что-то она забыла сделать или сказать кому-то, но кому?

И лишь на кассе, расплачиваясь за покупки, ее внезапно осенило.

Ей сейчас нужен только один человек.

Хиллари! Ей нужна Хиллари.

Кто, как не она, знает всю эту историю, по крайней мере ее начало? Кто понимает Динни так же хорошо, как она?

Алан, с горечью подумала Динни, тут же, впрочем, отогнав от себя эту мысль.

Ей необходимо срочно увидеться с Хиллари, и немедленно, безотлагательно!

Держа в одной руке уйму пакетов, она извлекла из сумки мобильный и набрала номер.

– Да? – сразу же ответила Хиллари, словно ждала этого звонка.

– Хиллари, ты можешь приехать ко мне? – без приветствия выпалила Динни.

– Теоретически, конечно, да. А вот с практическим осуществлением уже сложнее… У тебя что-то срочное?

И тут Динни разрыдалась. В который раз за эти дни!

Наверное, можно было ставить рекорд по количеству пролитых слез…

– Динни, что с тобой? Ты плачешь? – тревожно спросила подруга.

– Да.

– Что-то случилось? Что-то серьезное?

– Да.

– Пожалуйста, успокойся. Не плачь, Динни, слышишь меня? Ничто не стоит твоих слез.

– Стоит, – рыдала Динни, – нет мне прощения.

Покупатели супермаркета, поглядывая на плачущую Динни с грудой пакетов в одной руке и телефоном в другой, осторожно обходили ее.

– Динни, иди домой. Я приеду, как только освобожусь, и мы поговорим.

– Да. Я на своей квартире. Я сейчас буду там, вернее, – поправилась Динни. – Только приезжай быстрее! Мне очень, очень плохо.

– Я точно не знаю, когда смогу приехать. Но, пожалуйста, успокойся. Нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить. Когда я приеду, ты уже должна быть спокойна, невозмутима, чтобы мы могли все обсудить и взвесить. Слезы плохой помощник, Динни, я всегда твердила тебе об этом.

– Жду тебя, – еще раз всхлипнула Динни и выключила телефон.

Домой она попала даже быстрее, чем сама того ожидала. Какой-то пожилой джентльмен, впечатленный как потоком слез, так и внушительным объемом пакетов с продуктами, которые вырывались у Динни из рук, взялся подбросить ее до дома на своем «фольксвагене».

– Не благодарите меня, не надо, – повторял он, вытаскивая пакеты уже у дверей дома Динни. – Разве можно не помочь такой очаровательной девушке, к тому же плачущей? Не вздумайте больше так убиваться, ни один лоботряс не стоит ваших слез. Подумайте о цвете лица! Такую красоту надо беречь. А то что это – глазки красные, носом хлюпает.

Динни покорно выслушивала его почти отеческие увещевания.

– Спасибо. – Она с благодарностью приняла последний пакет.

– Немедленно успокойтесь и запомните: берегите себя и все у вас будет хорошо. Такая прелестная девушка не может не быть счастлива, если, конечно, в Шотландии еще не перевелись настоящие мужчины.

Динни улыбнулась и наконец-то перестала плакать.

Хотя прекрасно понимала, насколько слова утешения доброго джентльмена далеки от реального положения вещей…

Она не знала, когда приедет Хиллари. Разобрав покупки, она распределила их по ящикам, ящичкам и холодильнику. Сидеть и ничего не делать было просто невыносимо. Ей надо было чем-то занять если не голову, то руки.

Динни прибегла к испытанному верному средству: уборке. На этот раз она превзошла саму себя. Мало того что она вымыла полы во всей квартире, вытерла пыль со всех поверхностей, батарей, плинтусов. Мало того что собрала все ненужные безделушки и мусор, вынеся их на помойку (выкинула бы и ненужную одежду, но ее и так практически не осталось в этой квартире). Она еще и начистила всю сантехнику, плитку в ванной и наверняка полезла бы прочищать вентиляционные отсеки, но от этого благородного порыва ее спасла Хиллари.

Подруга, похоже, явилась с какого-то мероприятия, скорее всего с банкета. Она была упакована в умопомрачительное изумрудное платье, на шее и в ушах блестел жемчуг. По всей видимости, она там успела немножко поднабраться.

Динни вздохнула: трезвая голова Хиллари наверняка пригодилась бы ей гораздо больше нетрезвой. Но деваться было некуда.

В руках Хиллари держала огромную коробку с тортом. Когда девушки расположились за чайным столом и Динни сняла крышку с коробки, она ахнула.

Торт оказался настоящим произведением искусства: воздушные лепестки миндальной стружки, рифлено-невесомые соцветия шоколада, ароматный бисквит, залитый карамелью и фруктовым сиропом.

– Хилари, ну разве я говорила, что у меня есть нечего?

Та подмигнула ей.

– Кто сказал, что лучшие друзья девушек – это бриллианты?

– А какие же лучшие друзья девушек? – засмеялась Динни.

– В минуту уныния лучший друг девушки – это сладкое, – серьезно ответила Хиллари. – Лучшее болеутоляющее, замечательное лекарство от сердечной боли. А уж что тебе больше по вкусу – шоколад, леденцы или мороженое, – выбирай сама, дорогая моя.

– Ну, мне выбирать не приходится, – улыбнулась Динни. – Притащив этот шедевр, ты, между прочим, не оставила мне никакого выбора.

– Разумеется. Потому что лучшие друзья девушек – это еще и сами девушки. Как твой лучший друг, я принесла тебе самое лучшее лекарство, которое только можно найти в Глазго.

– Интересно, тебе когда-нибудь было настолько плохо, чтобы боль сломила тебя? – тихо спросила Динни.

– Как может боль сломить меня, если я не оставляю ей ни малейшего шанса на это? Динни, все в твоих руках, все зависит от тебя самой. А теперь рассказывай. Нет. Сначала ешь, а потом рассказывай. Хотя бы вот этот маленький кусочек. Ну как? Оценила? Да, я согласна, что это шедевр. Да, я знаю, что я гений. Не говори ничего. Выражение твоего лица говорит все за тебя. Вот так. Ну а теперь выкладывай и постарайся ничего не упустить. В таких делах важна каждая деталь, любая мелочь.

С трудом прожевав огромный кусок торта, торопясь и запивая его крепким чаем, Динни растерянно призналась:

– Даже не знаю, с чего начать.

– Начни с начала, – мягко подсказала ей Хиллари.

– А начало ты уже знаешь. Потом… потом была свадьба, и это ты тоже знаешь. А вот потом началось необъяснимое. Невозможное. Ужасное… Чудовищное!

– Динни, если ты снова собираешься плакать, то лучше сделай паузу и доешь торт. Я пришла сюда слушать тебя, а не вытирать слезы. С вытиранием слез прекрасно справится любой платок. Даже бумажный. В особо тяжелых случаях – упаковка бумажных платков. В клинически запущенных случаях… даже и не знаю. Но, думаю, в супермаркете неподалеку отсюда бумажные платки продаются коробками. А оптом, как ты сама понимаешь, дешевле!

Динни засмеялась сквозь слезы.

– До чего же ты цинична, прагматична…

– Я просто чудовище, – спокойно согласилась Хиллари. – Торопиться нам некуда, понимаю. Но не могли бы мы уже перейти к сути?

– Хиллари, я сломала свою жизнь. – Динни удалось произнести это почти без надрыва в голосе. – Вот этими самыми руками. – Она подняла руки, в которых были зажаты ложечка для торта и обломки шоколадного украшения. – Вернее, вот этой самой головой.

– Никогда бы не подумала, что ты можешь быть такой занудой, – вздохнула Хиллари. – Просто расскажи мне, что случилось. А уж сломала или починила, разрушила или построила… Ты сейчас выбита из колеи. Не стоит в таком состоянии делать скоропалительные выводы и принимать поспешные решения.

Динни тоже вздохнула, а потом засмеялась.

– Да уж, спешить мне сейчас некуда.

– Еще одно слово, ведущее к цели окольными путями, и я задушу тебя… да хотя бы и шнуром от утюга, – пригрозила Хиллари.

– Все дело в брате Алана. Это Патрик. Со мной такого никогда, никогда не было.

– Динни, да с тобой вообще никогда ничего не было. Никогда ничего не происходило. Вспомни, о чем мы говорили с тобой до свадьбы. Ты толком и жить не начинала, ты не нагулялась элементарно. Не знаешь жизни, не знаешь себя, не знаешь мужчин. Не знаешь, чего конкретно ты от них хочешь. Так легко ошибиться, будучи неопытной. Так легко принять желаемое за действительное.

Динни рассердилась.

– Теперь, когда я наконец-то принялась рассказывать, ты решила сразу прочесть мне мораль? Может, мы тогда смеха ради опустим весь рассказ?

– Нет, – не согласилась Хиллари, – разве можно отказаться от удовольствия выслушать столь душераздирающее повествование?

– Про Патрика ты уже знаешь, я тебе рассказывала, какое он на меня произвел впечатление… Это было словно сон, проклятое наваждение. Я просто не устояла. Хотя должна, должна была устоять! – Перебивая сама себя, Динни очень эмоционально, в красках, не жалея цветистых выражений, наконец-то изложила Хиллари историю, которая жгла ее словно каленым железом…

Хиллари слушала очень внимательно. Она пристально смотрела на подругу, время от времени кивая или уточняя что-то.

Динни глубоко вздохнула.

– Все. Теперь ты знаешь абсолютно все. Столько же знает лишь Алан… Впрочем, нет. Он не знает одного – как именно его драка с Робертом на банкете повлияла на мое решение выйти за него замуж. Но это не имеет никакого значения, особенно если сравнивать по серьезности с событиями прошлого месяца…

Хиллари очень долго молчала. Наконец она поднялась, встала, отошла к окну. Какое-то время смотрела сквозь темное стекло на огни, пытаясь различить сквозь налет цивилизации хотя бы несколько звездных крупинок на ночном небе.

Потом она отошла от окна, вернулась и села. Под ее долгим внимательным взглядом Динни поежилась, ей стало неуютно. Она даже опустила глаза, чего раньше никогда не делала. Ей казалось, что Хиллари поймет все и не станет ее осуждать.

Но, похоже, в этот раз Хиллари ее за что-то осуждала.

«За что-то». Да нет ей прощения, она и без того это прекрасно знает.

– Ну и наломала же ты дров, девочка, – тихо проговорила Хиллари.

– Я знаю…

– Она знает. Чем же ты думала, куда же ты смотрела…

– По-моему, я все вполне ясно объяснила. – Динни начала закипать.

– Да. Объяснила. И я понимаю. Кстати… Не спеши так уж казнить именно себя. Не нужно стремиться взять всю ответственность на себя… Патрик далеко не мальчик. Хотя по уровню развития он действительно скорее избалованный мальчишка, который главным в жизни считает собственные желания и при этом совершенно не считается с окружающими… Но это не имеет значения. Он хорошо понимал, что делает. Не мог не понимать. Не мог не помнить, что ты жена его брата. Его родного брата! Сказать, что он получил хороший урок, – значит не сказать ничего. К сожалению, ценой жизни своей жены. Мне так жаль, Динни. Мне действительно очень жаль.

– А мне как жаль, – прошептала Динни.

– Но как ты могла рассказать обо всем Алану?!

– Что?!

– Да-да… Это совершенно напрасные игры с собственной совестью, игры в хорошую жизнь и честных людей.

Динни не верила своим ушам.

– Объясни, – потребовала она. – Я не понимаю.

– Изволь… Ты сделала ошибку. Ты поддалась искушению. Возможно, оно действительно было сильным. Я ведь не знаю ни силы обаяния Патрика, ни глубины ваших отношений с Аланом. Допускаю, что уровень эмоционального накала по отношению к Патрику зашкаливал до такой степени, что на остальное было уже наплевать. Возможно, тебе всегда не хватало таких ощущений.

– Это не имеет значения, – твердо сказала Динни. – В сердце, а значит, и в постели, должно быть место только для одного мужчины.

Хиллари как-то странно, снисходительно посмотрела на нее и с легкой горечью усмехнулась.

– Я продолжаю. Ты поддалась соблазну, отведала его, потом пресытилась им. Ты поняла, что это не то, что тебе нужно. И нашла в себе силы отказаться от продолжения. Это достойно уважения. Потом пришла расплата. Как для тебя, так и для Патрика. Для него она куда серьезней и весомей, согласись… Но и виноват он, я считаю, куда больше. Заигрался в ловеласа, не рассчитал собственных сил, забыл, кому он подкладывает свинью. Все так. Но ты не имела никакого права рассказывать об этом Алану!

– Но почему?

– Ты не представляешь, ударом какой силы это для него должно было стать…

– Представляю, – тихо сказала Динни. – Я ведь видела его лицо. Поверь мне, не так много вещей в этой жизни оставляли такую рану внутри.

– Ты должна была раньше подумать об этом. Вы с Патриком оба участвовали в предательстве. Вы расплачиваетесь. Но за что должен расплачиваться Алан?

– Я считала, что он должен знать. В отношениях не может быть места лжи и обману.

– Ты уже допустила этот обман, Динни. Нужно было идти до конца.

– Но почему?

– Почему… – Хиллари вздохнула. – Он никогда не простит любимой женщине предательства с собственным братом. Он не простит родному брату предательства со своей любимой женой… Он слишком цельный человек для этого.

– Ты плохо его знаешь.

– Я просто знаю людей, Динни…

Эти лаконичные и спокойные слова подруги прозвучали для Динни как приговор, как реквием последней надежде.

– Ты думала, что я вытру твои слезы, поглажу по голове и скажу, что все будет хорошо? – продолжала Хиллари. – Да, наверное, именно за этим ты меня и звала. Но добро пожаловать в реальную жизнь, детка. Динни, ты мне дорога. Я люблю тебя. Именно поэтому я говорю тебе правду. Поверь, можно продолжать витать в розовых облаках, набивая несметное количество шишек. Этому будут очень рады твои враги, которые завидуют твоей молодости, красоте, обаянию. Только друзья заинтересованы в том, чтобы сказать тебе правду.

– У меня нет врагов.

– Разве? Впрочем, возможно. Рада буду ошибиться в данном случае. Но насчет Алана я вряд ли ошибаюсь.

Динни закусила губы.

– Если бы ты была похитрее… нет, даже не хитрее, а просто мудрее и опытнее, ты оставила бы своего мужа в неведении. Поверь, он был бы куда счастливее, не зная о тебе и Патрике.

– А как же розовые очки, о которых ты только что говорила? Тебе не кажется, что это одно и то же?

– Нет, не кажется. Дело в том, что вы с Аланом любите… все-таки любите друг друга, а ради сохранения любви можно не открывать правду. Уже не лгать, просто не открывать правду. Ты могла бы заботиться о нем и оберегать его в дальнейшей жизни, искупая тем самым вину. Искупление не было бы очень тяжелым, потому что ты его любишь. Но что толку сейчас говорить об этом? Ты уже все разрушила. Мне больше нечего добавить.

Динни молчала.

– Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо, хотя сейчас думаешь, что я жестока. Если хочешь, я еще посижу с тобой. Если нет – я поеду домой… Возможно, тебе надо подумать и побыть одной.

– Конечно, отправляйся домой. Ты наверняка устала. И, конечно, спасибо тебе. Ты единственная, кому я доверилась.

– Звони, если что. Я даже не стану слишком сильно ругаться, если ты позвонишь ночью. Я знаю, что у тебя сейчас самое тяжелое время. Звони.

– Спасибо, – повторила Динни.

Проводив подругу, она принялась методично убирать со стола, мыть чашки, выбрасывать скомканные и смятые салфетки, проветривать комнату и вообще всячески облагораживать пространство.

24

Динни спускалась по трапу самолета, и ее каштановые волосы трепал легкий ветерок, а щедрое калифорнийское солнце сумасшедшими солнечными зайчиками путалось в прядях ее волос.

Она делала очередной шаг на пути к себе.

В поисках ответа она поняла, где именно ей сейчас нужно оказаться.

Она немедленно взяла билет на самолет. На это ушел остаток наличных, чудом обнаружившихся в ее кошельке. Через несколько часов она уже была в Риверсайде.

Ее с распростертыми объятиями встречали мать и отец, который уже прекрасно себя чувствовал, бодро выглядел, вернулся к своей излюбленной игре в гольф и утренним пробежкам по побережью.

Динни предупредила их о своем приезде перед самым вылетом. Хотя они виделись и не так давно, радость от ее приезда, похоже, превышала радость от возвращения блудного сына в отчий дом. Правда, это было довольно давно и градус накала отчей любви к блудному сыну измерить уже не представлялось возможным.

Зато градус жары в Риверсайде превышал все мыслимые нормы. Динни порадовалась, что в самолете переоделась в легкую бежевую юбку и золотистый топ на тонких бретельках.

– Чудесно выглядишь, милая, – сообщила Мириам, целуя дочь в щеку.

Фред же просто стиснул Динни в своих медвежьих объятиях так, что она вскрикнула и с недовольным видом поинтересовалась:

– Интересно, почему у мамы до сих пор целы все ребра?

Родители переглянулись и расхохотались.

Завтрак на террасе состоял из апельсинового джема, хрустящих свежих булочек, нескольких сортов сыра, вафель с черничным вареньем, грейпфрутового сока…

Уже за столом отец поинтересовался у Динни:

– А где же твой супруг? Ты обещала, что мы познакомимся с ним в следующий раз. Когда он прилетит?

Динни, помня науку Хиллари «умолчать о чем-то не то же самое, что солгать», отозвалась:

– Папа, я не знаю точно, когда он сможет прилететь. – Умничка, безупречно сформулировано, похвалила она себя.

Фред засопел, но удовлетворился таким ответом. Мириам долгим взглядом посмотрела на дочь.

– Ну теперь ты в офис? – спросила она мужа после завтрака.

– Да, отправлюсь туда и как следует поработаю. Дам всем жару!

– Папа, у вас и так тут жара.

– Это для тебя у нас жара. А мы в лучшем случае воспринимаем это как «не замерзаем – и славно», – с достоинством ответил Фред.

Динни рассмеялась.

– А вы, милые дамы, чем займетесь?

– Думаю, Динни не помешает немножко отдохнуть. Наверное, поедем на пляж, позагораем, окунемся пару раз. Поболтаем. – Мириам подмигнула дочери.

«Болтовня» вышла совсем не такой беззаботной, как мог предположить Фред.

От матери, как и от Хиллари, Динни не утаила ровным счетом ничего.

Они лежали на удобных лежаках престижного платного пляжа, подстелив вниз роскошные цветные полотенца. Соломенная шляпа с широкими полями защищала лицо Динни от солнца. Мириам смотрела на дочь, повернувшись к ней на своем лежаке. Динни, не открывая глаз, рассказывала.

Когда Динни наконец закончила, наступила тишина. Только ветер шуршал по песку обрывками сухих бурых водорослей да чайки разносили свою крикливую перебранку над водой.

Динни решилась открыть глаза. Она ожидала прочесть в глазах матери осуждение, разочарование. Возможно, такое же непонимание, как у Хиллари. Гнев, досаду.

Но Мириам смотрела на нее с любовью.

Это была не слепая всепрощающая любовь. Это была любовь осмысленная, и от этого еще больше необходимая.

– Скажи же что-нибудь, – попросила Динни.

– Тебе так нужно, чтобы я что-то сказала?

– Да. Мне ведь важно, что ты об этом думаешь.

– Динни, не так важно, что об этом думаю я. Важно, чего хочешь ты.

Неожиданно глаза Динни снова наполнились слезами.

– Я хочу Алана, – прошептала она. – Мне без него плохо. Я страшно скучаю. И я виновата.

Мириам улыбнулась.

– Это нормально, – произнесла она. – Я хочу сказать тебе следующее. Учись мыслить шире, учись смотреть глубже, видеть в вещах то, чем они и не кажутся на первый взгляд.

Динни непонимающе нахмурилась.

– Когда ты научишься видеть общую картину, в которой ты, моя дорогая и, без сомнения, уникальная девочка, все же являешься маленькой составляющей частичкой общей картины, то многое в этой жизни станет для тебя более ясным и понятным.

Динни все равно не понимала. Ее наморщенный лоб и серьезные глаза говорили об этом без слов.

– Видишь ли, вам всем было послано испытание. Кто-то из вас справился с ним лучше, кто-то – хуже. Важнее, какой урок вы из этого вынесли, как сможете применить его к дальнейшей жизни. Тем, кто хочет жить, кто хочет судить о жизни не понаслышке, приходится набивать свои собственные шишки, вставать и идти дальше, как бы ни было тяжело. Не вини себя в смерти Линды. От судьбы сложно уйти. Я не говорю, что мне не жаль. Мне очень жаль, это правда. Но ты никак не могла повлиять на это событие. Ты сделала все, что от тебя зависело.

– Что же я сделала?

– Разобралась в себе, поняла, чего ты хочешь. Осталась честной и с одним и с другим.

– Но Алан… Ведь я его потеряла.