Ловушка для блондинов Топильская Елена

— А еще?!

— А чего тебе еще? Фамилию сказать пока не готов.

— Геночка! Спасибо тебе большое! Ты настоящий друг!

Я расцеловала Генку в обе щеки и помчалась в прокуратуру. Мне вслед Генка крикнул:

— Ты мне пальцы потерпевших зашли, не забудь! Главное, пальцы Коростелева! Он же последний был, может, это его лапа?

Я засмеялась уже на бегу. Значит, это серия. И на всех четырех потерпевших напал один и тот же человек. Не похоже, чтобы это были следы работников милиции или “скорой помощи”. Во-первых, на все эти происшествия выезжали разные лица. Во-вторых, приехавшему на место происшествия незачем было бы подходить к телу именно с этой стороны и опираться при этом на стену. В-третьих, не так уж много народу на эти дела выезжало. Интересно, будет ли продолжение? Если на таинственного маньяка влияют лунные приливы и отливы, то, в принципе, уже пора ждать нового эпизода.

В прокуратуре меня ждала жена потерпевшего Коростелева. Когда я, запыхавшись, вбежала в коридор, она поднялась мне навстречу.

— Я без звонка… Вы меня примете?

— Конечно, проходите. — Я открыла кабинет и пропустила ее вперед. — Как Виктор Геннадьевич?

— Он умер, — сказала она, глядя на меня широко открытыми сухими глазами.

На ней была та же блестящая футболка и те же брючки, в которых я увидела ее в первый раз. Она так же, как и тогда, была тщательно накрашена и причесана.

— Боже мой! Примите мои соболезнования. Садитесь. — Я пододвинула ей стул, но она не села.

— Мария Сергеевна, мне нужно разрешение на захоронение мужа. Мне сказали, что без вашего разрешения я не могу забрать тело.

— Да, конечно. — Я села за компьютер и отстучала ей разрешение на захоронение. — В канцелярии поставьте печать.

Она взяла его в руки, прочитала и положила на краешек стола.

— Мария Сергеевна, мне нужно разрешение на кремацию.

— Ольга Васильевна, присядьте, — предложила я, но она отрицательно покачала головой:

— Я не могу, у меня очень мало времени.

— Ольга Васильевна, кремация тел людей, которые умерли в результате преступлений, не разрешается. Поймите правильно, это не я придумала.

Вот тут она заплакала, да как! Слезы лились таким потоком, что я стала подумывать о вызове врача. Но вдруг глаза ее высохли.

— Что вы хотите за такое разрешение? Ваши условия.

Такого я от нее не ожидала.

— Ольга Васильевна! Делаю скидку на ваше состояние, но больше такого не говорите. Кремация тел потерпевших от преступления не разрешается. Посидите в коридоре, я сама поставлю печать на разрешение захоронения.

Я взяла в руки документ и поднялась.

— Нет! — Она ухватилась обеими руками за стол. — Дайте разрешение на кремацию. У меня нет денег на похороны. Мне негде его хоронить. Я не хочу хоронить его на Южном кладбище, в чистом поле. Он хотел, чтобы я его кремировала…

— Ольга Васильевна! Дать вам воды? — Я налила в чашку воду из чайника и протянула ей, но она с неожиданной злостью оттолкнула мою руку, и вода пролилась на стол, чуть не залив бумагу, которую я написала для нее. Я схватила со стола разрешение и смахнула с него каплю воды.

— Простите! — Она смотрела на меня умоляющими глазами. — Давайте бумагу.

Она выхватила у меня разрешение и хлопнула дверью кабинета. Я вздохнула и стала вытирать со стола мокрое пятно, но через три минуты Ольга появилась снова.

— Мария Сергеевна, я хочу похоронить Виктора в Ивановской области, у него на родине. Нужно еще какое-то разрешение на вывоз его тела?

— Да, сейчас я напишу вам его. — Я написала разрешение на вывоз тела и протянула его Ольге.

Она, даже не поблагодарив и не попрощавшись, снова хлопнула дверью кабинета.

Только когда по коридору простучали к выходу ее каблуки, я спохватилась, что неплохо было бы допросить ее о возможной связи ее мужа с остальными потерпевшими. Выглянув, я увидела, что коридор пуст, и махнула рукой. В конце концов, сейчас она в таком состоянии, что никакого толку от допроса не будет.

Вздохнув еще раз, я взялась за телефон и обзвонила двух вдов и жену последнего оставшегося в живых потерпевшего, Селько. Выяснив, что одного из потерпевших похоронили неделю назад, а похороны второго были позавчера, и поинтересовавшись состоянием Селько, я вызвала женщин на завтра к себе, чтобы покопаться в круге общения потерпевших. Где все они могли пересечься?

Записав в календарный план время, на которое вызваны свидетели, я позвонила Кужерову. Разговаривая с ним подчеркнуто сухо, я поставила его в известность о том, что на всех местах происшествия обнаружен след руки одного и того же человека. Фужер же в разговоре со мной заискивал, униженно благодарил за отмазку от начальства и, похоже, искренне не мог понять, на что я взъелась. Ладно же, приди только, я тебе припомню сплетни!

— В общем, Сергей, я завтра всех женщин допрошу, кроме Коростелевой — она пока невменяема. А ты подключайся, будем копаться в их белье. Что-то должно быть между ними общего, где-то они должны были пересечься.

— Ага, если только ты тогда правду не сказала. Ну в смысле, что всех их грохнули по ошибке, вместо Коростелева.

— Ну да, это тоже надо учитывать. И еще, знаешь, что? Запроси Экспертно-криминалистический центр МВД — может, где-то изымались итальянские “беретты”, год выпуска узнай у наших экспертов. Из нее стрелял наш последний киллер, беглец.

— Понятно. А что, может, чего и установим.

Закончив разговор с Сергеем, я положила трубку, и тут же раздался звонок. С видимым неудовольствием я ответила:

— Алло! — поскольку под вечер очень любят звонить зональные прокуроры с какими-нибудь гадостями. А я, кстати, вспомнила, что городская еще не поинтересовалась у меня подробностями побега задержанного.

Но волновалась я зря, зональным я на фиг сдалась. Это звонила моя подруга Регина с удивительно оригинальным на сегодняшний день вопросом:

— Ну как у тебя с Александром?

— А что вдруг ты спрашиваешь?

— Да я слышала, что он тут у тебя ночевал… — небрежно бросила подруга, не имеющая никакого отношения ни к милиции, ни к прокуратуре, ни к судебно-медицинским кругам.

— Знаешь, я даже не буду спрашивать, откуда тебе это известно, — устало сказала я.

— А я тебе и не скажу. В вашей криминальной тусовке я хорошо усвоила, что сдавать свои источники — дурной тон.

— А тебя не учили, что задавать вопросы об интимной жизни — тоже не верх деликатности?

— Ну чего ты, прямо. Я же тебе добра хочу. Сегодня вечером заеду. — И не дожидаясь моего согласия, она положила трубку.

Значит, надо зайти в магазин, купить что-нибудь деликатесное для Регины. Для Хрюндика обед есть. Собравшись, я позвонила домой.

— Котенок, ты почему так долго не подходил к телефону? — начала я строго допрашивать сына, дождавшись ответа.

— Я читал.

— Похвально. Приду, посмотрю, что читал. Уроки как?

— А что им сделается?

— Пока ты за них не возьмешься, им ничего не сделается. Жабу покорми.

— Тараканы кончились, — ответствовал ребенок, по-моему, не отрываясь от книги.

— Ладно, готовься, скоро буду.

Дома я обнаружила, что дитя опять кусочничало, трескало чипсы и плавленый сыр, а читало всего лишь журнал “Плейстейшн”, а вовсе не приобщалось к сокровищнице мировой литературы. Но в общем и целом особого бардака не наблюдалось. Вечер прошел в мире и спокойствии, а когда я упихала чадо спать, пришла Регина.

Была она непривычно тиха и грустна, скромно устроилась в уголочке на кухне и стала жаловаться мне на жизнь. К ней вернулся один из ее многочисленных молодых любовников, ранее отставленный, с которым она теперь не знает, что делать.

— Конечно, нормальные бабы сказали бы — зажралась. Он парень-то неплохой, а в постели вообще сказка, на мне научился, отточил мастерство. Но кроме этого — ноль. Не работает, даже дома пыль не вытрет. Не читает, кино не смотрит. Как домашнее животное, вон, как Василиска твоя. И на улицу не выгонишь, жалко.

Я прыснула. Регина сказала это с таким жалостливым видом, что я представила ее хахаля на голубой атласной подушке с бантиком на шее. И с пушистым хвостом.

— А что ты смеешься? — продолжила она. — Парень ласковый до безумия. Все время ручки мои гладит и в глаза смотрит. Естественно, при этом я должна либо восседать, либо возлежать. А обед кто приготовит?

— А что тебе не нравится? Живите без обеда.

— Вот и живем, — вздохнула она. — Дай поесть-то чего-нибудь.

— Извини. — Я спохватилась, что, заслушавшись, ничего Регине не предложила.

— На стол не надо накрывать, вот сюда мне, на диванчик, на подносе дай что-нибудь, я погрызу.

Я накидала Регине на поднос ее любимых погрызушек — соленой соломки, сырных палочек с кунжутом, чернослива, кураги, поставила чашку с кофе, а сама села напротив и приготовилась слушать дальше.

— Вообще-то я пришла не сама поплакаться, а о тебе посплетничать. — Регина отпила кофе и стала как-то повеселее.

— А повода для сплетен нет.

— Как это нет? А Сашка у тебя ночевал?

— Ночевал.

— А спал с тобой?

— В одной постели.

— И что?

— И ничего.

— А ты ему намекала?

— Нет.

— А почему?

— Регина, что ты пристала, — рассердилась я. — Я что, должна отчитываться, почему я не сплю со Стеценко?

— Да ладно, что ты раскричалась? Я же тебе добра хочу.

— Вы все сговорились, что ли?! Прямо одними и теми же словами…

— Ну все, все, больше не буду. А что это у тебя за дуля на лбу?

— Молодец, а еще художник называется. Острый глаз. Ты только сейчас заметила?

— Ага. Что это? Сашка приревновал?

— Нет. Бандитские пули.

— А-а. У меня есть гель хороший от ушибов, от отеков. — Регина порылась в сумочке и протянула мне баночку из матового стекла с голубым гелем: — На. Помажь прямо сейчас.

— Не хочу. Потом.

— Ладно. А что у тебя с кремами? Чем ты пользуешься? — Регина не поленилась встать, сходить в ванную и обозреть мои косметические и парфюмерные возможности. — Понятно. Все это фуфло. Выкинь прямо сейчас. Иначе так и будешь делить с мужиками постель, как братик и сестричка.

Регина начала вытаскивать из сумки и расставлять на моих полочках разные элегантные флакончики.

— Вот это очень хорошее очищающее молочко. Им лицо протрешь, потом тоником.

По опыту я знала, что с ней лучше не спорить, поэтому покорно спросила:

— А умываться до молочка или после тоника?

Возникла мхатовская пауза. Затем наконец подруга обрела дар речи.

— Что-о?! Ты у-мы-ва-ешься?! — Она посмотрела на меня так, как будто я призналась ей, что ем живьем лягушек.

— Ну, в общем, да, причем с детства.

— Ты сошла с ума!

— Интересно, почему это? — Мне стало обидно. Добро бы я призналась, что с детства не знала ни воды, ни мыла…

— Да потому! Нашей водой нельзя умываться. Она ядовитая. От нее кожа с лица слезет.

— Но у меня же не слезла.

— Пока. Пока не слезла.

— Регина, брось. В моем возрасте мне уже ничего не угрожает.

— Ох, как ты заблуждаешься!

— Слушай, хватит меня стращать. Посмотри на мою кожу. По-моему, она может служить рекламой нашей воды.

Регина всмотрелась в мою кожу, сосредоточив основное внимание на шишке, потом нехотя, даже с некоторой досадой, признала:

— У тебя хорошая кожа. Но это генетически. Она генетически хорошая. Чем бы ты ее ни портила.

— Ну и хорошо.

— Ничего хорошего! — отрезала подруга. — Так до конца дней проживешь и не узнаешь, что такое приличный крем…

В сумке у Регины очень кстати зазвонил мобильный телефон.

— Да! — ответила она в трубку. — Скоро буду.

— О! — прокомментировала она, убирая телефон. — Хомячок мой звонит. Соскучился. Ручки девать некуда. Ладно, поеду, а то мосты разведут.

После отъезда Регины я прибралась, повертела в руках ее подарки в матовых стеклянных флаконах, понюхала их, но намазать на себя не решилась.

Улегшись в постель, я долго ворочалась, обдумывала то обстоятельство, что Сашка, расставшись со мной утром, так в течение дня и не позвонил. При этом я совершенно проигнорировала тот факт, что меня целый день не было на месте. Вопрос — куда бы он звонил? Сон не шел, что меня крайне раздражало, утром опять будет не встать. Пришлось подняться и выпить валерьянки.

В полвторого ночи, когда я наконец начала засыпать, раздался телефонный звонок. Звонила Регина. Сначала я испугалась, что она не успела на мосты, и хотела предложить ей переночевать у меня. Но Регина сама уже зевала, понятно было, что она в своей постели.

— Я чего забыла спросить! А как у тебя с Пьетро? — поинтересовалась она моим итальянским знакомцем, за которого я так и не решилась выйти замуж.

— Грсподи, Регина, ты звонишь ради этого?!

— Да, ворочаюсь, заснуть не могу, пока не узнаю про бедного итальянца.

— Общаемся по телефону.

— Ты ему окончательно дала от ворот поворот?

Я задумалась — окончательно или не окончательно?

— Пожалуй, нет.

— Черт! Зачем я тебе позвонила?! Теперь я точно не засну.

— Мне бы твои проблемы, — пробормотала я уже в полусне.

А утром меня разбудил не будильник, а междугородный телефонный звонок.

— Доброе утро, Мария! — произнес по-английски голос Пьетро. — Если ты еще рада меня видеть, я могу приехать на следующей неделе. О'кей?

— О'кей, Пьетро! Между прочим, ты моим подругам спать не даешь.

— Бери с них пример, — засмеялся он.

Закончив разговор, я подумала: “Вот так. Не было ни гроша, да вдруг алтын. Сразу два обожателя. Надо их с Сашкой познакомить. Пусть кто-нибудь выиграет меня в честном бою”.

* * *

С утра я послала Кужерова в больницу дактилоскопировать потерпевшего Селько. Меня мучила совесть оттого, что я этого потерпевшего еще и в глаза не видела, но по большому счету видеть его было незачем: он уже несколько дней находился в коме, доктор был допрошен, экспертизы назначены, сегодня допрошу его жену.

Вдовами и женами я занималась целый день.

Вдова самого первого потерпевшего, рабочего Мащенко, похоже, все еще продолжала поминки. От нее пахло спиртным, вид был потрепанный. Конечно, грешно было ее осуждать в такой ситуации — погиб кормилец, работавший на “Адмиралтейской верфи”, на одном из немногих предприятий, не закрывшемся в годы кризиса, где еще платили деньги. Осталось двое детей, сама она работала за гроши уборщицей в магазине. Но мне сдавалось, что попивать она начала задолго до смерти кормильца. Может, и с ним на пару.

Вдова принесла прижизненные фотографии мужа — любительские, не очень-то хорошего качества, но зато в полный рост. Я попросила у нее разрешения пока оставить эти фотографии в деле. За полтора часа допроса мы с ней прошлись по всем жизненным вехам Петра Андреевича Мащенко, вспомнили армию, куда она его провожала и откуда дождалась, перебрали армейских товарищей, а также всю родню и соседей, в том числе и по даче. Вдова клялась, что нет среди этих людей того, кто мог бы подстеречь ее Петю в парадной и стукнуть по голове. Но все равно кое-какие фамилии я внесла в отдельный список, специально для оперуполномоченного Кужерова.

Но даже если принять во внимание тех, кто когда-либо что-либо не поделил с Петром Мащенко, это никак не объясняло, почему наряду с ним пострадали еще трое мужчин.

Наконец вдова, сморкаясь, ушла. В окно я видела, как она направилась к пивному ларьку и хватанула кружечку пива.

А в мой кабинет уже входила вдова программиста Арзубова. Хоть и бросалось в глаза, что она убита горем, выглядела она просто потрясающе.

Из беседы с ней я выяснила, что муж был младше ее на девять лет, познакомились они на работе, в институте “Энергосетьпроект”. Она увела его из благополучной семьи, жили они душа в душу, детей не было. На мои вопросы, не могло ли нападение быть связано с местью его предыдущей семьи, вдова с негодованием затрясла головой. Бывшую жену покойного (детей не было и в той семье) она характеризовала в высшей степени положительно, как интеллигентную, благородную женщину, равно как и ее родственников, с которыми Арзубов до последнего времени сохранил нормальные отношения. Все они были на похоронах, и непохоже было, что кто-то затаил на него злость.

В армии Арзубов не служил, так как в институте, где он учился, была военная кафедра. Круг его общения был не так уж широк. У него было двое близких друзей, заподозрить которых может только идиот (“Надо вызвать этих друзей, — решила я. — Друзья могут знать то, чего не знает жена”). “Нет, — решительно сказала вдова, — это дело рук отмороженных малолеток. Ну кому еще придет в голову нападать в парадной на интеллигентного человека? И главное, ради чего?”

Фотографию Арзубова я тоже приобщила к делу.

Жена безработного Селько либо уже смирилась с потерей мужа, либо просто замечательно держала себя в руках. Я не заметила в ней особых признаков волнения. Когда я спросила о состоянии мужа, она довольно долго вспоминала, когда в последний раз была в больнице. Потом она тихим голосом сказала, что врачи ей сообщили о полной безнадежности больного. Повреждена кора головного мозга, полноценным человеком он уже никогда не будет, даже если выживет; а шансов не так много. Он так и не приходил в себя. Жена принесла мне маленькую фотокарточку на паспорт, где у Селько было застывшее лицо. Я по опыту знала, что на таких фотографиях люди зачастую непохожи на себя, но карточку все равно взяла. Может, пригодится.

После ухода Инны Ивановны Селько я разложила фотографии потерпевших перед собой в ряд и подвела некоторые итоги.

Во внешности потерпевших действительно наблюдалось определенное сходство: у всех рост выше среднего, светлые короткие волосы, и возраст примерно одинаков — от двадцати восьми до тридцати пяти лет, не исключая и последнего, Коростелева. Даже тип лица примерно один, но в наших широтах это весьма распространенный тип. Вот, например, давешний киллер тоже под него подходит, тоже имеет овальное симпатичное лицо с прямым носом, так что это не показатель. И тут же я поймала себя на мысли, что лицо потерпевшего Коростелева пристроить в этот ряд не могу по той причине, что не в состоянии его как следует вспомнить. Несмотря на то, что я должна была в больнице разглядеть его детально, перед глазами у меня стояли серая кожа, бритая после операции голова и чудовищные круги под глазами, вот и все. Надо будет попросить у Ольги Васильевны его фотокарточку. Я потянулась к телефону, но передумала — сегодня я вряд ли ее застану, да лучше ее и не беспокоить. Судя по тому, в каком она вчера была состоянии, еще нарвусь на истерику… Несколько дней можно подождать — она ведь повезет тело мужа в Ивановскую область, а потом вызову ее с фотографией, заодно и допрошу по связям Коростелева. Надо спросить еще про “смурного мужика” и про судимость.

Значит, так: все нападения были совершены в промежуток времени от одиннадцати утра до часу дня. Близкие не говорят о том, что у кого-то из потерпевших были враги. Конечно, это может ничего не значить, они могут умалчивать о мотивах нападений по своим соображениям, но, по крайней мере, явных недоброжелателей мы не выявили.

Что касается прошлых связей, среди которых могут крыться застарелые конфликты, — пока нам удалось нащупать только тень конфликта, без всякой надежды на то, что этот конфликт имеет какое-то отношение к нападениям. Это я про “смурного мужика”, подбивавшего Коростелева на изготовление оружия. И то эти сведения нуждаются в проверке. Мастер мог и приврать, мало ли, и просто ошибиться.

И только про одного из потерпевших — Коростелева — мы можем предполагать, что он был в прошлом судим. Если так, то оттуда могут тянуться ниточки мести или вражды. Но это тоже вилами по воде писано, пока не придет подтверждение из Главного информационного центра.

Таким образом, если в парадных орудовал не маньяк и не отмороженные малолетки, то целью нападавших, скорее всего, был кто-то один из потерпевших. Кто? Пока на эту роль напрашивается одна кандидатура — Коростелева. Но не исключено, что мы пока не знаем чего-то важного, а если копнуть других потерпевших, то найдется более подходящий вариант.

Хорошо, а если это не маньяк и не отмороженные малолетки, то зачем нападали на потерпевших? Куда пристроить расстегнутые брюки? Ничего не понимаю.

Я поднялась из-за стола и пошла развеяться к Горчакову. Лешка, давно забывший, что он вычеркнул меня из списков живущих, обрадовался, ему наверняка тоже хотелось развеяться. Он вскочил, захлопотал надо мной, не зная, в какой красный угол меня усадить.

— Что-то ты, братец, больно нервный сегодня, — заметила я.

— Что есть, то есть, — признался Горчаков. — Правильно мне говорили — меньше надо в рюмочку заглядывать.

— Колись, — засмеялась я. — Проговорился, что ли, в нетрезвом виде?

— До этого не дошло.

— Ну рассказывай…

Горчаков еще немножко повыпендривался, но, в конце концов, желание поделиться хоть с кем-нибудь взяло верх, и он рассказал про себя стыдный случай.

Не так давно жена подарила ему мобильный телефон, это я знала, поскольку Горчаков носился с ним, как с игрушкой, на радостях всем опрометчиво раздал свой номер, и прокурор вкупе с дежурной частью РУВД стали беззастенчиво этим пользоваться. Поэтому, если в неурочное время случалось какое-нибудь происшествие, все знали, кому звонить. А если телефон был выключен, значит, Горчаков дома, поскольку жена, давно подозревавшая прогулки благоверного налево, запретила выключать свой подарок до тех пор, пока супруг не переступит порог дома. Так что теперь следователь Горчаков круглосуточно был в пределах досягаемости.

Вчера Лешка весь вечер провел в РУВД, поскольку необходимость работы по установлению личности мужчины, убитого возле хлебозавода, чудесным образом совпала с присвоением очередного звания начальнику розыскного отдела. Когда в отделе кончилась водка, установление личности продолжилось в кафе напротив.

Придя домой, Лешка, не в силах раздеться и произвести гигиенические приготовления ко сну, упал на супружеское ложе прямо как был — в грязной куртке и в ботинках. Верная следовательская жена Лена добросовестно пыталась его добудиться, чтобы раздеть и уложить под одеяло, но безуспешно. Она его и трясла, и в уши орала — безрезультатно. А поскольку животное, дышащее алкоголем вперемешку с сырым луком и недожаренными котлетами, упавшее в сапогах в семейную постель, не служит стимулом к достижению семейного равновесия, Лена предприняла совершенно коварный ход: она позвонила ему на трубку.

Естественно, он сразу среагировал: глаза открыл и трубку схватил, поскольку думал, что его вызывают на работу. Тут ему было высказано много нелицеприятного, что заставило его моментально раздеться, извиниться и лечь в постель. Стесняюсь упоминать об этом, но, похоже, еще и исполнить супружеские обязанности. Я долго и безуспешно домогалась от Горчакова, по телефону ему было все высказано или лично, но этого он не сказал.

Зое он, естественно, рассказать об этом не мог, так как не хотел расстраивать ее частым упоминанием о жене, без чего этот рассказ был бы лишен красок и смысла.

Мы с ним еще обсудили Ленкино долготерпение, Зойкино благородство, мою неприкаянность, странную осведомленность всего юридического сообщества нашего района об интимных подробностях моей жизни, после чего разговор плавно перетек на установление личности гражданина, скрывавшегося под именем Белоцерковского. Выяснилось, что роковое количество водки было выпито не зря, определенные сдвиги в процессе установления личности произошли. Вернее, мы с Лешкой сошлись на том, что этот процесс начался с другого конца: мы еще не знали, кто он на самом деле, но теперь уже точно можно было сказать, что убиенный не являлся Белоцерковским.

Эксперты подтвердили, что документы подделаны, мало того, что переклеена фотография, так еще и внесены изменения в данные. Человек с такими данными, как указано в документах, в Петербурге не зарегистрирован. По месту регистрации, значившемуся в паспорте, о гражданине Белоцерковском никогда в жизни не слышали. Джип, на котором “Белоцерковский” приехал к месту своей смерти, по номерам не существует. Однако номер двигателя совпал с данными машины, угнанной три месяца назад от универмага “Московский”.

Лешка сказал, что Кужеров, принимавший вчера деятельное участие в культурно-массовой жизни РУВД, клятвенно заверил, что сегодня выдвигается прямо с утра в морг катать пальчики трупу “Белоцерковского”. Может, эксперты еще установят, какая фамилия значилась в документах до того, как они подверглись травлению.

— Не поняла, — удивилась я. — Я же его послала в больницу, мне нужны отпечатки пальцев Селько, это единственный еще живой потерпевший.

— Этот потерпевший тоже показаний не дал? — спросил Лешка.

— Куда там, — вздохнула я. — Жена сегодня была, говорит, повреждена кора головного мозга. Все, он уже растение. Но мне интересно, где Фужер…

Поскольку с утра за время, прошедшее у меня в допросах спутниц жизни потерпевших, Кужеров мог даже пешком дойти до морга и вернуться обратно, я принялась звонить ему в отдел. Но не успела я выругаться, слушая длинные гудки, как Кужеров явился в прокуратуру собственной персоной. Он помахивал папочкой с дактилокартой трупа и жаждал поведать нам о важных наблюдениях, сделанных им в последнем пристанище “Белоцерковского”.

— Понимаете, друзья, мне жмурика выкатили из холодильника на каталке, и у него рот раскрылся. Я случайно туда заглянул. У него пломба стоит зоновская.

Мы с Горчаковым переглянулись.

— Сереженька, а ты откуда знаешь, что зоновская? — спросила я, забирая у Кужерова дактилокарту, пока он ее не потерял.

— Знаю. Под Мурманском есть зона, где такие пломбы ставят. Она из специального сплава, не помню, как называется. Считается круто. Причем ее сами зеки ставят, не зубной врач, а сами умельцы, в бараке прямо. Вот так. Я на работу забежал, ШТ[7] послал туда, в эту колонию, с приметами жмурика.

— Молодец, Фужер. Можешь, если захочешь, — ласково сказала я, но Кужеров меня перебил:

— Маша, не зови меня, пожалуйста, этой дурацкой кличкой.

Я смутилась. Не ожидала, что Кужеров так болезненно реагирует на это безобидное прозвище. Хотя, если вдуматься, не такое уж безобидное. Он, похоже, сам страдает от того, что под настроение может напиться до невменяемости. Вот, оказывается, под этой суровой внешностью кроется нежное сердце. Я вспомнила, как Кужеров трогательно позаботился обо мне после неудачного побега киллера, и чуть снова не прослезилась.

— Ладно, а как насчет Селько? Ты в больнице был?

Кужеров потупился:

— Маш, не посылай меня больше в больницу. Мне так стыдно. Я тогда напился вместе с доктором, ну как я теперь туда покажусь, а?

“Так, — подумала я, — похоже, Сергей Сергеевич не только доктора споил, но еще и покуролесил в больнице. Интересно, что они там вытворяли на пару с доктором? Канкан с медсестрами танцевали? Устроили дуэль на клизмах?” А он робко продолжил:

— Мне правда неудобно. А все из-за того, что я после водки пиво пью. Как пивком залакирую, так тянет на подвиги.

— Кужеров, — я заглянула ему в глаза снизу вверх, — а давай ты дашь себе слово, что больше не будешь после водки пить пиво, а?

Кужеров помолчал, потом ответил:

— Не могу.

В глазах его, между прочим, красивых, с длинными ресницами, странных на таком грубо вытесанном лице, плескалось страдание.

— Не могу, — повторил он.

— Почему?

— Потому что тогда получится, что у меня слабая воля…

Я не нашлась, что сказать. А Кужеров, напуганный моим молчанием, стал теперь уже сам заглядывать мне в глаза.

— Маш, а Маш, — позвал он, — я же не просто больницу прогулял. Я в морг съездил. Вот пальцы привез. — Он кивнул на дактилокарту, лежащую на столе.

— Ладно, Сережа, — вздохнув, я отвернулась, чтобы не рассмеяться ему в лицо. — Схожу-ка я в больницу сама. Заодно киллера проведаю. Может, у него уже ручки зажили. Да и соскучилась я, пора его допрашивать. Но за это… — Я задумалась, что бы такое заказать отлынившему от исполнения своих обязанностей Сергею. — За это сам отправь дактилокарту в ГИЦ[8].

Кужеров согласно кивнул.

— И еще — через пару дней поинтересуйся, не приехала ли Ольга Коростелева.

— А куда она делась? — спросил Лешка.

— Она повезла мужа хоронить в Ивановскую область.

Я сбегала к себе в кабинет за делом Коростелева и, расположившись за горчаковским столом, выписала на бумажку адрес и телефон квартиры, которую снимали Коростелевы. Когда я протянула бумажку Кужерову, он глянул в нее и отрицательно покачал головой:

— У меня же есть все ее данные, я хозяйку квартиры опрашивал. Ты не помнишь, что ли?

— Ну как хочешь. — Я, пожав плечами, порвала бумажку.

Мы втроем еще немножко поболтали на темы борьбы с преступностью, попили чаю, перебравшись в мой кабинет, а через полчаса, оставшись одна, я не выдержала и набрала служебный телефон доктора Стеценко, втайне надеясь, что, несмотря на поздний час, он еще не убежал домой. Стеценко действительно был на работе и тут же снял трубку.

— Привет, — сказала я, — что нового в жанре лирической неопсихоаналитики?

— Машенька, — похоже было, что Стеценко обрадовался моему звонку, — как приятно, что ты позвонила.

— Прочтешь что-нибудь из неопубликованного? — настаивала я.

— Нет, что-то не пишется. Разве что вот:

…И гинеколог, как обычный врач…

— А стоматолог, как обычный врач? — спросила я, намекая на его прошлую специализацию.

— Я уже забыл, кто такие стоматологи и чем они занимаются, — легко ответил он. — Как ты себя чувствуешь?

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Волей рока я, Евлампия Романова, опять втянута в расследование загадочного убийства соседа по даче а...
У меня, Евлампии Романовой, не жизнь, а театр абсурда! В нашей квартире поселилась бабка с варанихой...
Боже! Такой ужас мне и в страшном сне не мог присниться! Нашего друга и соседа Володю Костина посади...
Владелица сыскного бюро Берта Кул берется за самые рискованные и спорные дела. Еще бы! Ведь в помощн...
Владелица сыскного бюро Берта Кул берется за самые рискованные и спорные дела. Еще бы! Ведь в помощн...
Берте Кул и Дональду Лэму по плечу любые дела, особенно если их нужно провернуть тихо и тактично. Он...