Бортовой журнал Покровский Александр

– Бедняга Жиль, – сказал я вроде бы почти про себя, – его совсем не узнать.

– А вы его знаете? – заинтересовались сидящие рядом дамы.

– Конечно! Вот только не признал его сразу. Старый пират! Столько лет прошло.

– И чем он знаменит?

– Жиль – капрал иностранного легиона, – я произнес это с легкой усталостью в голосе, и, скосив глаза, посмотрел, как меня слушают. Слушали меня великолепно, можно было продолжать. – Как он попал в легион, этого не знает никто. Французы там обычно не служат. Он потому и называется иностранным. Про Жиля ходили легенды. Говорили, что он неделю может питаться только теми пиявками, что к нему присосались. А еще сказывали, что он бегает, как лось, и прыгает, как пантера, и что если бросить его в бассейн к муренам, то от них мало что останется. Словом, Жиль был настоящий коммандос.

Дело было в Анголе. Нас бросили выручать французов. Их отряд застрял в болотах недалеко от местечка под названием Кондига. Местные партизаны – мы их называли зебрами – взяли их в кольцо. Силы таяли, кольцо надо было прорывать. Тогда бросили нас: морская пехота Северного флота с прикомандированными к ней кубинскими самоубийцами – неплохая приправа к этой французской каше.

Пробивались мы в лоб – тропу через окружающие болота знал только наш проводник, но его подстрелили тут же влет, как вспорхнувшего из травы золотого фазана. По тому, как он кувыркнулся в воздухе, сразу стало ясно: можно к нему не бросаться – готов. Так что пошли в лоб. Мы попали под кинжальный огонь. Черт его знает, как мы добрались тогда до французов. И что самое удивительное – они нас в этой свалке не перестреляли. Пули шлепались вокруг, как капли летнего дождя, и каждому из нас захотелось сделаться маленьким и забраться маме под юбку.

В это время француз встал и пошел с бокалом в руке за соком. Шел он старческой, шаркающей походкой.

– Уже плохо ходит, – продолжил я, проводив его взглядом.

– Что ж вы к нему не подойдете? – спросили дамы с придыханием. – Такая встреча!

– Нельзя, – сказал я с невыразимой печалью. – У коммандос так не принято. Что было, то было. А теперь у всех новая жизнь и внуки. Я могу только помахать ему издали рукой. Захочет – ответит тем же».

Я слабо махнул рукой французу. Он махнул мне в ответ.

Недалеко от острова Шпицберген развернулась настоящая война на море: российский траулер с гордым названием «Электрон» берет на борт двух норвежцев, арестовавших его, вроде, за лов рыбы в двухсотмильной зоне, после чего он поворачивает и на всех парах идет к родным берегам, а на него сверху, с вертолета, бросают сети, чтоб, значит, они в винтах запутались, но ловят в них, по слухам, совершенно другой русский траулер, потому что в это место, на поддержку собрата, набежало немереное количество наших траулеров, которое и помогало ему уйти от погони, всячески мешая норвежским военным кораблям. Те хоть и пуляли в небо чем-то, очень напоминающим осветительные ракеты, но, слава Богу, не додумались врезать нашему «Электрону» чем-нибудь боевым, потому как на борту у него, все же, два норвежца, коих за заложников, впрочем, никто не считал. Вот такая история.

Ох, и дел теперь у министерства иностранных дел! Ох, ох, ох, – мои самые искренние поздравления! Спали, спали – на тебе! Вот тебе, бабушка, и Юркин день с булочками!

Ну, что, иноземцы, пожалуйте теперь к нам, в наше Средиземье! У нас там и подземные тролли имеются, и Змеи Горынычи! У нас теперь опять Ермак и покорение Сибири. Только Сибирь теперь везде! Учтите! Весь мир теперь для нас Сибирь! Так что в гости к вам скоро придет наша кузькина мать, и мы вам ее покажем.

А вот и ладушки! Д-да-да!

Да! Азиаты мы, с раскосыми и жадными очами! А вы чего хотели? На что вы рассчитывали, очень хотелось бы нам знать?

За нами же никого нет. Мы же сами по себе. Мы сами себе страна, родина и государство! И сами мы себя охраняем и защищаем! Вот и попробуйте теперь с нами договориться. Вас – два, а нас – миллионы. И будем мы в море выходить на траулере «Электрон», который ржавый даже по телевизору, а вы на нас будете охотиться.

Вот только попробуйте нас утопить – мы немедленно купим утонувший у пирса, к такой-то матери, пограничный катер, поставим на него новый дизель, камбуз соорудим, чтоб на юте костер для подогрева каши не раскладывать, патронов за ерунду денег на складах купим до того, как они взорвутся, а потом двинем его на защиту наших рыбных интересов – о, как!

У нас же ничего нет, кроме этого катера и рыбы, которую, кстати, вам же в Норвегию мы и сдаем! А вы у нас захотели корм отнять? Ложку и котелок? А нас посадить на сто лет из-за того, что вы взяли и объявили вашими эти двести миль?

Вот это самое вам место, о котором нам запретили здесь говорить, в гранитном исполнении!

Проще говоря, фигушки вам!

Фигушки! И без министерства иностранных дел справимся! Они там сами пусть теперь залезают в международное право и решают что там у них написано – у кого двадцать миль вдоль берега, у кого – двести. Мы и без них разберемся.

И без министерства обороны, которое два дня решало кому прийти на помощь: то ли траулеру, то ли норвежцам. А, может, надо было самим утопить «Электрон», чтоб, значит, и концов потом не найти, и перед всем миром оправдаться – мол, чокнулся у нас капитан траулерный и только так с ним мы и смогли справиться.

Вот ведь как мы теперь жить начинаем!

Теперь ведь даже ежику отмороженному понятно кто и для чего приспособлен.

Кто приспособлен нефть, да газ делить и его ни на что другое уже не хватает, а кто – суму свою защищать, с которой его по миру пустили.

Вы там за кордоном еще не видели нашу суму?

Так мы вам ее покажем.