Кот (сборник) Покровский Александр

– Сейчас все потушат. "Потушен пожа… Отбой тревоги!"

– Заикаются, полагаю. Но это ничего, ничего. Это не страшно. Это пройдет.

Ну, я пошел, Себастьян. Встречай помолодевших героев.

Дверь в каюте с визгом уезжает в сторону. Появляется хозяин. За ним входит Шурик.

Последний не на четвереньках, и это радует.

Оба возбуждены и хороши.

Оба сияют.

Мой хозяин изрекает:

– Это коки-уроды! Качнуло - и масло пролилось, - тут он замечает меня: - О! Кот! А ты откуда здесь взялся?

Вы знаете, слов не подобрать, чтоб все то описать, но через мгновение его осеняет, и он бьет себя ладонью по лбу:

– Елки зеленые! Вот отшибло! Я же сам тебя приволок! - после этого хозяин начинает хохотать. Ему вторит Шурик.

Я думаю, тупость человека появляется именно здесь.

Именно в этом.

В подобных мелочах.

Его тупость в хохоте, в подбородке, в запахе, в поте.

И она от него отделяется. Я просто физически вижу, как она отделяется.

И летает по каюте.

А я пригибаюсь, я распластываюсь - вдруг в меня попадет.

– Точно такой же случай, - говорит между тем мой хозяин, - произошел с моей коровой Машкой!

Это, стало быть, шутка, и она вполне в духе последних событий.

– Ой, коки мои, коки, - продолжает он, - мать вашу… На экипаже Петрова эти бараны мыли лагун после супа и упустили туда мыльную тряпку. А лагун мыли, конечно же, для того, чтобы чай заварить. И заварили его вместе с тряпкой. Потом в кают-компании на вечернем чае старпом отпил из своего стакана чуть-чуть и говорит: "Мда! Нет аромата юга". После чего все тоже сделали по глотку и - хорош! А минер выпил один стакан и попросил добавки. Когда выяснилось, что там тряпку заварили, у минера спросили, чего это он два стакана выпил. "Из-за какой-то тряпки я буду менять привычку?" - был им ответ. О чем это говорит? О качестве минного офицера! Ой, сердешные, не могу!

Хозяин валится на койку.

Шурик тоже.

Оба плачут.

Я ошибся - это они так смеются.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. О смехе

Так вот об их смехе.

Так нельзя.

Это просто невозможно.

Неприлично.

Это просто совсем никуда.

Когда я впервые услышал, как смеется мой хозяин, я подумал: что-то взорвалось, истребилось, гнусно квакнуло, потом лопнуло, потом замерло, потом разразилось, потом покатилось.

Я был совсем крошкой, чуть обкакался и остался верен этому чувству на всю жизнь.

То есть я остался верен чувству осторожности.

К людям, когда они так смеются.

Потому что все же может произойти от этих взрывов внутри.

В частности, сидящий у них на коленях может лишиться и ума, и стыда одновременно.

И потом, хохот после пожара всегда так неожидан.

Я бы даже сказал, вульгарен.

Как, впрочем, и все шутки моего хозяина.

Вот вам образчик: по утрам, соскребая щетину у зеркала, он может заорать: "Что?! Бунт на корабле?! Всем оставшимся в живых нюхать мою пипиську!"

При этом у него вид сумасшедшего - толстый от естественных усилий природы, он становится еще пышнее, дышит, ноздри раздуваются, глаза лезут из орбит, а на затылке встает хохолок, как у старого заарканенного какаду.

То есть все атомы его существа находятся в том состоянии полного ликования, в каком пребывают только взнуздавшие друг друга влюбленные мухи.

(Кстати, я не знаю, почему у него на затылке встает хохолок, но готов поклясться, что не от шевелений разума.)

На этом глава о смехе моего хозяина заканчивается, и я умолкаю, чтоб не наговорить лишнего.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. Вот и Тихон

Входит Тихон.

– Только этого не хватало, - это сказал не Тихон, это сказал я.

– Никто не видел моей шапки? - это сказал Тихон.

Я всячески, насколько это возможно, выказываю свою глубокую личную заинтересованность.

Мне помнится, после случившихся весенних потоков я вернул шапку на место.

– Вот положишь вещь, - это опять Тихон, - а возьмешь потом обтруханый колпачок для редиски! Вот где она?

Он находит шапку:

– Дерьмо какое-то.

Когда речь идет о дерьме, ничего нельзя сказать определенно.

– Слоны ее, что ли, лизали?

Ну почему слоны?

– Точно, они… слоны.

– Да кому нужна твоя шапка! - говорит мой хозяин, лежа на койке.

Шурик вообще ничего не говорит. Шурик занят: он ковыряет в носу. Никогда не видел, чтоб из носа так тщательно все выгребали и систематизировали. Шурик серьезен. Он внимателен и осторожен, как туркменский археолог. Он сперва извлекает из носа козявку, оценивает ее, изучающе приближая к глазам, а потом уже перетирает.

– Твоя шапка, - говорит он неторопливо Тихону, не оставляя в покое козявки.

– …шапка твоя, - продолжает он, щелчками распространяя повсюду свои загогульки, - ходила гулять с моей шапкой. И чем у них закончилось это гулянье, сказать трудно, но по возвращении обе были утомлены.

Поначалу я полагал, что Шурик - полный кретин.

Теперь об этом можно спорить.

– Да, вот еще, - он все еще занят носом, - а что на нашем славном корабле делает твоя кроличья шапка?

– Я ее здесь забыл.

– После ссоры с любимой схватил самое драгоценное - и на корабль.

– Я в ней на рыбалку хожу.

– Иначе не клюет. Как наденешь эту лохомудь себе на клюкву, так вся рыба…

– Она вам мешает, что ли?

– Конечно! Конечно, мешает. А ты думаешь что? Что ни откроешь - оттуда вываливается твоя шапка. Отдай ее Басе, пусть он ее… месит.

– Пусть он лучше крыс месит, а мою шапку…

Я не стал все это дослушивать - улизнул в форточку.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, сновиденческая

Известно, что санкюлоты не имели штанов. Это видно из самого названия (sans culotte).

Такое приходит в голову, когда ты бежишь в форточку, спасаясь от преследования.

Но ум!

Но мой собственный ум не перестает меня поражать.

И потрясать.

Вообразите, в момент беспорядочного бегства он занят поиском синонимов слову "санкюлот".

И он их находит. Это слова "голодранцы", "засранцы" и "пролетариат".

Я думаю, они могут быть употреблены в качестве ругательств.

И адресованы они должны быть тем убожествам, кто преследует другое существо за нетрадиционное использование старой кроличьей шапки.

Через какое-то время я вернулся, конечно.

Через ту же форточку.

И, когда я вернулся, у них царил мир, как в полевом госпитале: шапка лежала на своем обычном месте, и все ухаживали друг за другом, как это бывает с калеками, - поправляли постели, читали незрячим письма и рассказывали сны.

Я успел как раз на сны.

Говорил мой хозяин:

– …и по пустыне. И в этой пустыне где песок, где камень. И вот я иду там, где много камней. То есть не по камням, конечно, через пустыню проложена дорога, вот по ней я и иду. Вокруг никого, и вдруг сзади меня догоняет грузовик. Ничего не было - и вдруг грузовик. Мне становится страшно. Я бегу от него, а он за мной! Догоняет. Я устал. Останавливаюсь. И грузовик тоже останавливается. Я пошел - он поехал. Я остановился - он застыл. Тишина. Жара. Подхожу к нему, а он с затемненными стеклами. Кто за рулем - не разглядеть. Я беру палку - и по колесам, по кузову. И тут он поехал на меня. Я свернул с шоссе и бросился в пустыню - он за мной. Я петляю - он не отстает. И вот, откуда ни возьмись, возникает дом. Огромное здание. У него есть внизу узкий вход. Я ныряю туда, потому что уверен, что на той стороне есть такой же выход. Пробегаю по узкому коридору, выскакиваю наружу - и там меня ждет все тот же грузовик. Все. Я теряю сознание. Очнулся - лежу на больничной койке. Осматриваюсь - справа никого. Свет рассеянный и идет откуда-то сверху. Слева сидит человек в очках. "Вы чувствуете себя хорошо, - говорит он, - и я предлагаю вам прогуляться". И я действительно чувствую себя хорошо. Встаю и иду за ним. Место странное. Ему будто чего-то не хватает. Никак не пойму чего. Комнаты, коридоры, люди. Они молча кивают моему спутнику. Все очень заняты. Странный свет. "Мне нравятся люди вашего склада, - обращается на ходу ко мне мой спутник, - они надежны. Я как раз собираю таких. Вы их видите. Они идут нам навстречу. Это ученые, мыслители, поэты. Словом, люди нетрадиционного мышления. У меня тут целый город. Я купил землю в пустыне и перенес сюда свою резиденцию. Что будет, если положить на песок полый керамический шар, а потом начать убирать из-под него песок? Правильно, шар будет закапываться. У меня здесь сотни таких шаров диаметром до ста метров. В них мы и живем. Под песком. Между шарами гибкие переходы, наверх ходят лифты. Свет поступает с поверхности через систему зеркал. Вентиляторы гонят под землю воздух. Электричество я получаю от Солнца, ветра, атмосферного электричества и от таких маленьких проволочек: одна проволочка жарится на раскаленном песке, а другая находится на глубине сто метров.

Воду я выжимаю из воздуха и беру из подземных рек. Нечистоты и мусор утилизирую полностью. У меня лаборатории, лаборатории, лаборатории. Я покупаю людей, их мысли, их изобретения, их проекты, способности. Я плачу хорошие деньги. У меня живут семьями. У меня сады, водопады, бассейны, хорошая, здоровая еда.

У вас неплохие администраторские способности. Хотите ко мне? Обещаю, скучать не придется".

Что-то во мне взбунтовалось. Захотелось бежать.

"Нет-нет, не к чему бежать. Наверху пустыня. Заблудитесь и умрете. У меня никого силком не держат. Не захотите - очнетесь на том самом месте, где вас догнал грузовик, и до конца жизни будете думать, что все это вам приснилось".

И я сказал: "Нет".

– И что дальше?

– Проснулся.

– Вот это да.

Я тоже так думаю.

– А мне однажды снилось вот что, - вступает Шурик: - Идем мы под водой и вдруг получаем радиограмму: взорвался вулкан, и пепел затмил солнечный свет на три месяца. Началось обледенение. Нам предлагается идти в базу на всех парах, а то затрет льдами. И мы как помчались в базу - только свист стоит. А на экране видно, как быстро нарастают льды. И мы летим, а проход между льдами все меньше и меньше. Чувствуем: не успеваем. Тогда всплываем, топим корму и на скорости вылетаем на лед. И сначала лед под лодкой ломается, а потом достигает такой толщины, что даже не проминается, а лодка становится такой маленькой - не больше телеги, и мы все вылезаем и тянем ее дальше до базы на лямках, как бурлаки.

– Дотянули?

– Дотянули.

– Вот это да!

Я тоже так думаю.

– Тихон, давай свой сон.

– Да мне еще ничего не снилось.

– Ну расскажи чего-нибудь.

– А что рассказать?

– Да что хочешь.

– Могу рассказать, как я чуть не заболел сифилисом.

– Возражаю (Шурик брезглив), сифилис уже был.

– Был триппер.

– Да какая разница? "Встаю я утром, вижу - сифилис". Очень смешно.

Историю про "чуть сифилис" я слушать не стал. Я попятился, нырнул в форточку и тут же попал в лапы вахтенного - тот от счастья чуть не провалился, чуть не захлебнулся - заприседал, загоготал и забился, как крачка, нашедшая место под гнездованье.

– Кот! - все никак не утихал он. - Кот!

Вы знаете, в такие минуты я почему-то всегда сомневаюсь в реальности окружающего мира. Что-то в нем непременно смущает.

– Кот!

Ну, кот, кот! Ну?!

– Кот! - продолжает вахтенный свой брачный танец и сует меня носом в какую-то дыру. - Тут у меня живет крыса!

Я думаю, на этом корабле все слегка спятили.

– Вахта!

Вахтенный вздрагивает и вытаскивает меня из дыры.

– Что у вас тут происходит? Происходит у нас то, что я сунут носом в помойку, извиваюсь всем телом и никак не могу дотянуться до руки этого придурка.

– Что это у вас?

Спрашивающий - мужчина.

Странно было бы, если б это была женщина.

Но что можно сказать о его внешнем облике? Вы видели когда-нибудь корову на лугу? У нее на шее колокольчик, у колокольчика есть язычок, а у язычка - щербины, каверны, трещины.

Так вот, любая трещина или каверна на том язычке колокольчика луговой коровы несет в себе куда больше интеллектуального смысла, чем весь облик этого несчастного, умноженный на сто.

– Это кот?

А что, я похож на барсука?

– Кота ко мне в каюту. Крысы совсем одолели. Вчера съели мой китель.

Ах, вот оно что. Это старпом. Мы уже слышали историю с его кителем.

Меня мгновенно перенесли в каюту старпома и сунули мордой в новую дырку.

В дырке сидела крыса.

– Привет вам, Себастьян! - сказала крыса.

Надо заметить, что после "привет вам, Себастьян!" я нападать не способен.

– Привет вам, крыса! - сказал я.

– Я - Калистрат, член Совета девятнадцати по связям с общественностью. Это я посылал вам сообщения через акустический узел. Не могли бы вы, любезный друг, посторониться и дать мне выскочить? Мне представляется, после этого вы должны броситься за мной, и мы вместе удерем через плохо закрытую дверь.

Мы так и поступили. Как только Калистрат, член Совета по связям, накануне раздраконивший китель, рванул на выход, старпом тут же вскочил на стол, где, стоя на четвереньках, с интересом наблюдал за происходящим.

Я бросился за Калистратом, и мы с грохотом чего-то рухнувшего вслед вынеслись из каюты.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. О странностях

Странно, но во время побега мне почему-то вспомнилась Деметра.

И, собственно, не сама Деметра, а то, что ее реакция на утрату Персефоны была не совсем обычной. Она - и реакция, и Деметра - сначала была горестной, затем подавленной и, наконец, негодующей.

Скитаясь по земле в попытках разузнать о том, что случилось с дочерью, в желании вернуть ее перестав мыться, она - теперь уже только Деметра - разыграла последовательность действий, которая, как нам кажется, поразительным образом предвосхитила все стадии меланхолии, описанные доктором Фрейдом в 1917 году.

Я же в отличие от этой немытой горюньи, от всех этих переживаний немедленно ощутил желание освежиться, что и сделал, едва только зад Калистрата исчез за ближайшим поворотом.

А вы знаете, как я моюсь.

Вам известно, сколько я в это вкладываю сил.

А откуда они появляются, эти силы? (Закономерный вопрос.)

Они появляются только после сильнейших переживаний, душевных движений.

Все это пришло мне на ум, когда я долизал себе хвост.

Это умозаключение поставило точку моим размышлениям о силах, потраченных на омовение.

После чего я подумал о государстве.

Я не могу вам сказать, почему, когда я лижу себе хвост, мне приходят мысли о государстве.

Может быть, государство похоже на что-то такое же необходимое, как собственный хвост?

А может, функции государства - ловить и давить - не могут оставить меня равнодушным.

– Кис! Кис! - слышу я.

– Пыс! Пыс! - как говорят в Голландии. Меня пытается найти вахтенный.

Фиг ему - как говорят на островах Фиг Жи. Впредь я буду еще более осмотрительным. Я осторожненько сунулся в форточку - надо узнать, как там поживают наши приятели.

– …С самого детства (у Шурика было детство) у меня очень непростые отношения с картофелем (чего только не случается с овощами). На первом курсе училища мы по ночам чистили его тоннами. Вернее, кожуру с него снимала специальная машина, в которую при остановке все стремились сунуть голову, чтоб понять, как она это делает, а мы уже вырезали глазки.

И вот на практике в полку морской пехоты я сижу ночью и тоже вырезаю глазки. Все пошли покурить, и я, как некурящий, остался. И вдруг сзади слышу: "Ты что делаешь?" Поворачиваюсь - надо мной нависает огромный старшина морпех. "Вот, - говорю я, маленький и смущенный, - глазки режу". И тут слышу: "Режу?! А что мы жрать-то будем?!!" С тех пор я уже не режу глазки.

Вот такая история.

– Когда разрешили всем военным выращивать картошку, - вступает в разговор мой хозяин, - кронштадтский комендант приказал гауптвахте засадить его личное поле. А на губе тогда сидели одни годки. Их привезли, дали им семенной материал, сказали: "Вот оно, пространство", - и оставили одних. Они посадили всю картошку посреди поля в одну яму двухметровой глубины. А комендант все ходил и ждал всходов. Она взошла, когда годки уволились в запас. Посреди пустоши выросла гигантская картофельная клумба.

– Тихон, что у тебя есть о картошке?

– Ничего нет. Я ее ненавижу! Так ненавижу, просто жуть! Ненавижу ее сажать, полоть, вносить под нее навоз, который тоже ненавижу. И то, как она зреет, ненавижу.

– Тогда слово "поезд".

Что это с ними?

Ах, может быть, они говорят слова, а потом на них рассказывают всякую всячину?

– У кого что есть на слово "поезд"?

Я прав. Увы.

– У меня есть, - оживляется Шурик. - Слушайте: еду в плацкарте, а рядом папа с маленькой дочкой. Она ему: "Папа, папа, я хочу в туалет". - "Ну, пойдем в туалет". - "А-а-а… боюсь, там дырка". А в туалете действительно вместо унитаза на полу огромная дыра, и туда страшно смотреть, потому что дорога мелькает. Девочка ныла-ныла и наконец нассала на газету. А папа ей потом: "Будешь пирожок?" - "Нет". - "Тогда пойдем в туалет". - "А-а-а…"

Мда. Сюжет мне понравился. Девочка, безусловно, была фрустрирована тем обстоятельством, что в дырку мелькала дорога, и у нее теперь будут сложности с анальным сексом.

О чем бы еще мне подумать?

О трансгрессивном эросе или об эдиповом треугольнике?

А не погулять ли мне?

– Видимо, погулять.

Повернув на выход, я нос к носу столкнулся с Калистратом.

Тот был смущен.

– Я не хотел бы, чтоб моя поспешная ретирада, - заговорил он после небольшой паузы, - была вами воспринята, как невежливость.

– Ах, что вы! Какие пустяки, - пришел я ему на помощь.

– И тем не менее прошу вас принять мою благодарность за спасение. Одному мне бы не справиться.

– Помилуйте, не стоит…

– И все-таки…

Мы раскланялись.

– А теперь, если вы не против, я хотел бы удалиться. Долго пребывать в обществе кота, с крысиной точки зрения, чистейшее безрассудство, - Калистрат попятился и пропал.

Он прервал мои рассуждения.

О чем я?

Об антропологии, археологии, искусствознании, истории, критике, психоанализе или философии?

Видимо, обо всем подряд.

Воистину! Перечисленные области человеческой ограниченности имеют все основания для существования.

Особенно в тот момент, когда я, вытянув лапы, растопырил когти, выгнул спину и потянулся.

В сущности, я, не переставая, думаю о человеке.

О его роли.

О его месте. (О месте его роли, о роли его места.)

По-моему, человек не обладает никаким знанием о будущем.

Иначе как объяснить все эти глупости?

В нашем случае, вообразите, создали корабль, научили его ходить под водой, засунули в него команду и отправили к черту на рога, подозреваю, ради чего-то великого.

Такого же, как каналы на Марсе.

И что в результате? Они лежат в каюте и рассказывают друг другу всякую всячину.

Ну, может быть, я не прав, и теперь они уже не рассказывают, а заняты, к примеру, соотнесением причины и следствия в поисках законов, скажем, бытия?

Посмотрим.

Послушаем.

Страницы: «« ... 1011121314151617 »»

Читать бесплатно другие книги:

От того, как мы выглядим, часто зависит наше настроение. Поэтому красивые и ухоженные руки и ноги – ...
«Возлюбленная» – самый знаменитый роман Тони Моррисон, удостоенный Пулитцеровской (1988), а затем и ...
В этой книге собраны лучшие рецепты самых разнообразных тортов и пирожных из заварного, песочного, б...
Салаты, закуски, паштеты, пирожки, каши, супы, а также горячие кушанья из мяса, рыбы и овощей можно ...
Наверняка вы пока еще не собрали все лучшие рецепты блюд из мяса. Составители книги, что вы держите ...
Слово обладает огромной энергией, оно способно врачевать душевные раны и избавлять от телесных недуг...