Мантия с золотыми пчелами Солнцева Наталья
– Девочка…
– Постойте, я вижу! – она свернула в сторону и вскрикнула: – Сюда!
Они подошли к маленькому надгробию из серого гранита с выбитой надписью: «Ксюше Бояриновой от безутешных мамы и папы».
– Какой ужас, – прошептал Эрик, смахивая с лица воду.
Для оперативника он был слишком чувствителен.
– Могилка ухожена, – заметил Матвей. – Кто за ней смотрит, Эрик?
– Мне сказали, что Бояринов регулярно платит смотрителю кладбища, чтобы тот содержал захоронение в порядке.
– А сам он сюда приходит?
– Если верить источнику, крайне редко. Покойная мать ребенка каждый раз билась в истерике, и муж запретил ей посещать кладбище, – объяснил милиционер. – Он боялся за ее психику. А теперь, когда прошло столько лет, это потеряло смысл. Боль притупилась, память тоже.
– Кто же ваш «источник»?
– Жена смотрителя, – признался Эрик. – Я случайно встретил ее в городе и…
Астра перестала его слушать, захваченная чудовищной мыслью: пробраться сюда ночью и раскопать могилу. Вдруг там вместо младенца тоже нарядно одетая кукла?
Она имела неосторожность поделиться этой мыслью с милиционером. Тот ужаснулся:
– Вы с ума сошли! На каких основаниях? Никто не даст разрешения на эксгумацию…
– А мы сами, без разрешения.
– Ну уж нет! – возмутился Эрик. – Осквернение могил преследуется законом.
Матвей горячо поддержал его. Не ровен час, Астра ночью потащит его с лопатой на кладбище. С нее станется!
– Где похоронена жена Бояринова? – заинтересовалась Астра.
– На другом конце кладбища.
– Почему не здесь, рядом с ребенком?
– Это давняя могилка, места не оставлено, как видите.
Ливень припустил с новой силой, и троица чуть ли не бегом вернулась к машине. Астра насупилась и молчала. Эрик искоса поглядывал на нее. Слова о кукле заставили его задуматься.
– Зачем Бояриновым могла понадобиться такая дикая ложь? – недоумевал он.
– История знает подобные случаи…
– Вы намекаете на Соломонию Сабурову? Но Бояриновы не имеют отношения…
– …к царскому роду? – подхватила Астра. – Бесспорно. Зато они могут иметь отношение к чему-то другому…
Бояринов приехал домой не в духе. Появление столичных «журналистов» и разговор в беседке беспокоили его. Что они явились вынюхивать? Почему расспрашивали про Надежду и Ульяну?
– Маняша, ты где? – крикнул он в глубину коридора.
– В кухне! – отозвалась та. – Мойте руки, Николай Порфирьевич. Гусь поспел.
Секретарша готовила ужин. Год назад домработница уволилась, и Бояринов нашел выход из положения, переложив ее обязанности на родственницу. Вопреки ожиданиям, та не сопротивлялась. Кажется, ей доставляли удовольствие хлопоты по хозяйству. Уборки стали редкими, зато Маняша вкусно стряпала.
Николай Порфирьевич даже начал поправляться, впервые после смерти жены. Той было скучно сидеть за семью замками, и она развлекалась кулинарными изысками. Пельмени, пирожки, домашние соленья и варенья давали выход ее творческой энергии. Супруг, который любил поесть, сильно раздобрел. Когда жены не стало, он сбросил лишний вес и продолжал худеть, пока за стряпню не взялась секретарша.
Маняша вытащила из русской печи гуся и разделывала тушку, когда хозяин тяжело опустился на кухонный диванчик. Дом был оснащен современной бытовой техникой, но русская печь являлась предметом особой гордости Бояринова. Он обожал блюда из печи.
Секретарша положила ему на тарелку румяную гусиную ножку. Хозяин выглядел осунувшимся, под глазами набрякли мешки.
– Был трудный день? – спросила она.
– Черт бы побрал этих любопытных проныр!
– Каких проныр?
– Да приходили ко мне двое… шпионов. Наверняка их подослал этот воротила, который положил глаз на мою гостиницу!
В глубине души Николай Порфирьевич желал бы, чтоб так и было, но в его голову закрались сомнения.
Маняша подавила улыбку. Бояринову повсюду мерещились если не шпионы, то воры или бандиты. Она подозревала, что у него развивается мания преследования.
– Вы поешьте, поешьте…
Одним из правил домашнего уклада Бояриновых были совместные трапезы. Николай Порфирьевич ненавидел ресторанную еду, считал, что от нее портится желудок. Он откусил кусочек гуся и похвалил:
– Отменное мясо! Во рту тает.
Маняша деликатно грызла крылышко, вытирая губы салфеткой. И правда вкусно. Запах божественный, корочка хрустящая, соли и специй в меру… Ни в электрической духовке, ни тем более в микроволновке так не зажаришь.
– Чудо эта ваша русская печка!
– Наша печка, – поправил ее Бояринов. – Привыкай, голубушка, теперь мы с тобой вдвоем остались хозяйничать.
Он мигом обглодал косточку.
– Еще положить?
– Давай грудку, пожалуй, да водочки анисовой плесни…
За едой Николай Порфирьевич предпочитал молчать, дабы не портить аппетит дурными разговорами. На сей раз он сделал исключение.
– Гляди, в дом никого не пускай! Они же наглющие! Могут и сюда вломиться.
– Кто, шпионы?
– Ты не смейся! – вспылил он. – Они тебя вокруг пальца обведут да в дураках-то и оставят! Лучше не выходи никуда пару дней… или даже неделю.
– Я и так за забор ни ногой…
– Вот и сиди! – непонятно от чего рассвирепел Бояринов. – И по телефону ни с кем не болтай.
– С вами хоть можно?
– Только со мной!
– Хорошо…
Он опрокинул граненую рюмку водки и закусил квашеной капусткой. Кусочек моркови застрял у него в бороде. Секретарша прыснула – она совсем не боялась грозного работодателя.
– Хихикаешь? – с сердцем произнес он, наливая себе еще водки. – А мне, дорогуша, не до смеху!
– Вы бы не пили больше, Николай Порфирьевич. Давление поднимется.
– Оно уже и без того поднялось! Пару таких ходоков, как нынешние, и можно гроб заказывать. Тьфу-тьфу! – суеверно сплюнул он. – Язык – первейший враг человека. А? Как думаешь, голуба?
– Вижу, вы сильно расстроены.
– Будешь тут расстроенным…
Он снова потянулся за бутылкой. Маняша проворно убрала ее со стола.
– Хватит вам, ей-богу! – рассердилась она. – Ночью плохо станет, а я уколы делать боюсь. Придется «Скорую» вызывать.
– Никаких врачей я к себе не подпущу. Запрещаю, слышишь? Духу постороннего чтоб в доме не было! – При этих словах лицо Бояринова налилось кровью, глаза засверкали. – Дай сюда бутылку! Молода ты еще меня учить! Я сам знаю, чем лечиться. Водка – лучший доктор для русской души.
– Ай, ну вас… – обиделась секретарша.
– Иди в свою комнату, дорогуша, приляг, телевизор включи. Ты собаку спустила? – спохватился он. – На отшибе живем! Безо всякой охраны. Сейчас много охочих до легкой добычи развелось.
– Ох, накаркаете, Николай Порфирьевич! Наняли бы охранника, если боитесь.
– У меня кошелек не резиновый, – отрезал Бояринов. – Иди, спусти Лютого.
Дом окружал высокий глухой забор, на ночь по двору выпускали бегать сторожевого пса по кличке Лютый. Характер овчарки полностью соответствовал имени. Она кидалась на чужих без раздумий, о чем знали все жители этой окраинной улочки.
Маняша не стала перечить хозяину и послушно отправилась во двор, к вольеру. После ливня в воздухе стояла холодная сырость. Лютый радостно вырвался на свободу, побежал по дорожке в мокрый сад…
Она поднялась в свою спальню на втором этаже, распахнула окно. Молодые яблони этой весной цвели густо, пышно, обещая обильный урожай. Теперь ветки были усеяны зелеными яблочками. С лугов тянуло запахом душицы и таволги…
Маняша со вздохом уселась на широкий подоконник, обхватила руками колени. Ночное небо все еще дышало дождем. Было слышно, как носится по траве между деревьев овчарка, где-то в соседнем дворе бранятся муж с женой… Опять он пришел пьяный, а она отчитывала его и грозилась забрать детей и уйти к матери.
«Никуда она не уйдет, – подумала Маняша. – Так и будет терпеть, ругаться и проклинать судьбу. Дети вырастут и уедут во Владимир или дальше, в Москву, забудут постылый родительский дом…»
Она слезла с подоконника и подошла к комодику, на котором стояли дареные безделушки, флакончики с духами, зеркало и фотографии в рамках. На одной из них – местный милиционер, Эрик, в залихватски сдвинутой на затылок фуражке…
«И думать не смей! – строго предупредил насчет него Николай Порфирьевич. – Он же мент!»
Маняша зевнула и прилегла, не раздеваясь, на узкую девичью кровать. Странно все повернулось в ее жизни, нежданно, негаданно…
Глава 21
– Надо бы сходить к бывшей домработнице Бояринова, – заявила Астра за завтраком. – Эрик дал ее адрес. Весьма неохотно!
– Может, он клинья подбивал к секретарше? – предположил Матвей. – А та дала ему от ворот поворот? Вот он и боится, что его неудачный роман наружу вылезет.
– Чего ему бояться? Любовь – не преступление.
– Но из-за нее люди становятся преступниками.
– Неужели ты подозреваешь Эрика? В чем, позволь спросить?
– Он не до конца откровенен.
– Значит, он нам не доверяет. Его можно понять. Мы как приехали, так и уедем, а ему здесь жить, работать…
Вчерашняя непогода оставила после себя лужи, грязь и промозглый ветер. Астра и Матвей, вернувшись с кладбища, едва отогрелись в горячем душе. Они заказали в номер глинтвейн и жаркое из телятины. Горничная по их просьбе растопила камин, принесла два шерстяных пледа. Астра так и уснула в кресле у огня.
– Обувь по твоей милости можно выбросить, – проворчал утром Матвей. – Ее уже не отмоешь!
– Купим новую. На деньги клиента! – развеселилась она. – Сыщика ноги кормят!
Хорошее настроение говорило о том, что у нее появилась по крайней мере одна стоящая идея. Она нашла зацепку.
– Надеюсь, мы не застрянем на раскисшей грунтовке…
– Там асфальтированная улица, – успокоила его Астра. – Закажи себе крепкого кофе для бодрости. На тебя больно смотреть.
– Мне всю ночь снилась разная чертовщина! Гробы, кресты, разрытые могилы…
– …и кровавые мальчики?
– До этого не дошло.
В гостиничном ресторане оказалась хорошая кухня, и Матвей отдал должное мясу по-монастырски. Грибы в сметане тоже не разочаровали.
– Сколько можно есть? – возмущалась Астра.
– Не знаю, придется ли пообедать… – философски рассудил он.
За окнами открывался пасмурный вид на Каменку. Речка делала такие изгибы, что ее было видно почти из любого уголка города. Над водой стелился туман.
Астра натянула куртку, и они пошли к машине.
– Полюбуйся, на что она похожа, – сокрушался Матвей. – Где тут автомойка?
– Нет смысла мыть машину, если мы ее опять испачкаем. Поехали!
Он смирился. Более чем плотный завтрак сделал его сговорчивым. «Пассат» плавно покатился к повороту. Астра положила на колени туристическую карту Суздаля.
– Сейчас направо, – командовала она. – И прямо до спуска к реке.
Городской ландшафт был смешанным: равнину сменяла возвышенность, пологие берега реки внезапно вздымались, и казалось, что внизу под обрывом течет не мелководная Каменка, а сама Волга.
– Неудивительно, что здесь столько монастырей, – обмолвился Матвей. – Там обрыв, тут река, грех не соорудить крепостные стены.
– Да уж…
– Кстати, в Спасо-Евфимиевом монастыре по указу Екатерины II содержали преступников. Этакая тюрьма для «безумствующих колодников». Ты читала в путеводителе? Любого инакомыслящего могли объявить безумным и запереть в келью, пардон, в камеру. Комендантом назначался настоятель святой обители. Очень мило!
– И в этой тюрьме сидел монах Авель, – отозвалась Астра. – Великий прорицатель.
– Надеешься провести с ним спиритический сеанс?
– Я подумаю…
За разговором она чуть не пропустила нужный дом.
– Ой, проехали! Сдай немного назад.
Матвей притормозил у домика, выкрашенного в голубой цвет. На улицу смотрели три окна с резными наличниками и белыми занавесками. На подоконниках стояли цветы в горшках. Залаяла рыжая собачонка, просовывая морду в щель между штакетинами.
Астра подошла к калитке. За забором цвели флоксы, ромашки и синие садовые колокольчики.
– Эй, хозяева!
Из окна, отодвинув занавеску, выглянула женщина.
– Постояльцев принимаете?
Женщина скрылась, и через пару минут сбоку на крыльце скрипнула дверь. Бывшей домработнице Бояринова было лет пятьдесят. По словам Эрика, в доме она проживала одна и брала на квартиру туристов, которым гостиничные цены были не по карману. Звали ее Василиса.
– Поди прочь, Муська! – прикрикнула она на собачку. – Да вы входите, не бойтесь, она не кусается.
Калитка оказалась открытой. Во дворе росли кусты смородины и крыжовника. За сараем виднелись парники и овощные грядки.
– Вы на сколько дней хотите остановиться? – спросила хозяйка.
Ее круглое лицо загорело от работы на огороде, ситцевое платье было чистое и выглаженное. Волосы она забирала в пучок на затылке.
– Покажите нам комнату, – сказал Матвей. – Тогда будем решать.
Хозяйка провела их по дому, небогатому, но ухоженному, с высокими пружинными кроватями, перинами и обилием вышитых подушек и подушечек, лаковыми миниатюрами на стенах, потемневшими от времени иконами, запахом лампадного масла и герани.
– Хорошо у вас…
– Постояльцы не обижаются, – откликнулась она. – Беру за комнату недорого. Живите, сколько душа пожелает. Если любите домашнюю еду, я могу для вас готовить. За дополнительную плату.
Эрик сообщил, что Василиса нигде не работает с тех пор, как ушла от Бояринова. Сдает комнаты, варит медовуху и сбитень на продажу, солит по оригинальному рецепту огурцы. Уважаемый в Суздале овощ, между прочим. В июле весь город празднует День огурца.
«Их у нас можно попробовать в любом виде: и тушеных, и жареных, и в кляре, и сладких, и острых, и с медом, – похвалился старлей. – Огурец – кормилец наших пенсионеров. И гости огурчики обожают, берут нарасхват!»
Астра с удовольствием уселась на самодельный деревянный стул:
– А мне здесь нравится…
– Ну, что, остаетесь? – улыбнулась Василиса. На ее щеках образовались две милые ямочки.
Матвей медлил с ответом. Они с Астрой разыгрывали супружескую пару – привередливый муж и покладистая жена.
– Может, огурцами угостите?
– Ой, да запросто! Сию минуту…
Хозяйка принесла из кухни миску, полную отборных свежих огурчиков, один к одному.
– Парниковые? – придирчиво смотрел на них Матвей.
– На грядке растут, только что под стеклом! – объяснила Василиса. – В открытом грунте они так рано не вызревают. Я никакой химии в землицу не добавляю, ничем не брызгаю. Все по дедовскому методу!
Они попробовали огурчики, похвалили. Женщина расцвела от удовольствия.
– Мы к вам по делу, Василиса, – вдруг сказала Астра. – Извините, что прикинулись туристами. Хотели взглянуть, какая вы хозяйка. Вы только не пугайтесь!
Румянец сбежал со щек Василисы, было видно, как она напряглась.
– Мы из Москвы приехали, – сообщил Матвей, как будто сие обстоятельство могло успокоить женщину. – Нам нужно с вами поговорить. Об одной щекотливой вещи… Это по поводу господина Бояринова, у которого вы работали.
– Я о нем даже слышать не хочу! – чуть не заплакала Василиса. – Век не забуду, как он меня отблагодарил за честный труд! Уж как я старалась, как угождала…
В ее глазах стояли слезы, голос дрожал.
– Что между вами произошло?
– А вы кто? – опомнилась бывшая домработница. – Это он вас прислал? Передайте, что я больше в его дом ни ногой! Ни за какие деньги!
– Послушайте… Мы адвокаты его племянницы, Ульяны Бояриновой. Она в Москве проживает, – на ходу сочиняла Астра. – Выясняем некоторые подробности семейной жизни Николая Порфирьевича. Сколько лет вы у него проработали?
– Почитай, десяток будет… Нелегкое это дело, чужое хозяйство вести. На первых порах я каждый день плакала, валерьянку пила… Потом постепенно обвыклась, притерпелась к его характеру. Как жена-то его умерла, он совсем ума лишился! Только вот не было у него никакой племянницы. Я ничего такого от них не слыхала, ни от хозяйки покойной, ни от хозяина… Хотя знаете, как раз перед моим уходом он в Москву ездил, на похороны…
– Когда именно?
– Примерно год назад…
– Год назад умерла единственная родная сестра Николая Порфирьевича. Ее он и ездил хоронить. После похорон возникли некоторые… имущественные разногласия.
– Сестра… – недоуменно вскинула брови Василиса. – Что за люди эти Бояриновы?! Родню, и ту не признавали…
– Видите, раз была сестра, значит, у нее могла быть и дочь, верно?
– Ну да… – машинально кивала Василиса. – Только Бояринов ни про сестру, ни про ее дочь слова не проронил. Он вообще странный человек. Настоящий деспот! Жена боялась нос за ворота высунуть, едва выпросилась у него в церковь ходить… И девицу эту, Маняшу, от себя ни на шаг не отпускает. Истинный домострой развел! Он никого не слушает, все требует, чтобы по его было!
Она осеклась и виновато вздохнула:
– Вы не подумайте, я не сплетница… Обидел меня крепко Николай Порфирьевич, но напраслину я наговаривать не собираюсь. Платил он хорошо, без задержек, а то, что нрав у него крутой… тут уж ничего не попишешь.
– За что он вас уволил?
– Можно сказать, я сама ушла. После Москвы Бояринов стал вести себя просто невыносимо! Теперь думаю, он смерть сестры переживал, раскаивался, что при жизни не уделял ей внимания. Все мы так устроены. Пока жив человек, не жалуем его, а когда умирает, плачем и рвем на себе волосы.
– Что же Николай Порфирьевич, сильно придирался к вам?
– К каждой мелочи цеплялся, скандалил, посуду даже бил: то чашку об пол грохнет, то тарелку. И притом без повода! – жаловалась Василиса. – Стряпню мою забраковал, говорил, несъедобные, мол, твои блюда, Васька! Это он так меня называть стал – Васькой! Словно шелудивого кота! Поднимет крышку кастрюли, поглядит на щи, скривится и плюнет: «Помои! Вылей в яму!» Ну, кто такое обращение выдержит?
– И вы не выдержали?
Василиса горестно подперла рукой щеку:
– Я терпела, сколько могла, видит Бог! Жалко было работу терять. У нас в Суздале не больно устроишься. Но потом решила, что не заслуживаю таких оскорблений и поборов. Он ведь что вздумал: штрафы с меня брать! Обед плохой – часть зарплаты долой! Соринка где-нибудь валяется – еще штраф. Раньше-то ему и обеды нравились, и к уборке не было претензий. Как подменили человека! Вот я и ушла…
– Бояринов вас не уговаривал остаться? – спросил Матвей. – Не извинялся?
– Какое там? – махнула рукой Василиса. – Он даже обрадовался. И про штрафы забыл. Дал мне всю зарплату, хотя месяц еще не закончился, и выпроводил. Доброго слова напоследок от него не услышала…
– А как Бояриновы жили между собой, дружно?
– С женой-то? Я за ними не подглядывала. Но так, напоказ, у них всегда были теплые отношения. Можно сказать, полюбовные. Николай Порфирьевич ни в чем жене не отказывал… кроме свободы. Я поняла, что она и сама не особо стремилась вырваться за стены дома. Привыкла жить на всем готовом, никуда нос не высовывать… словно кошечка у ласкового хозяина. Спит себе на перинке и в ус не дует. Зачем ей на улицу-то? Там холодно, голодно, собаки загрызть могут…
– Человек – не кошка.
– Иногда женщины сами идут на неволю… – рассудила Василиса. – Муж о них заботится, а они тем и счастливы. Вот стала хозяйка в церковь ходить да под машину и угодила. Как тут не поверить, что Бояринов правильно делал, запирая ее дома? Ой, как вспомню ту беду, до сих пор сердце щемит! Хозяин и бушевал, и плакал, и грозился шофера-убивца на куски порвать. Едва весь дом не разнес! Мы с Маняшей за него испугались прямо, хотели «Скорую» вызывать, да он ни в какую… Чуть ли не с кулаками на нас набросился! Ну, тогда понятно, мы на него не обиделись, не в себе человек был от горя…
Она замолчала, заново переживая то страшное событие: внезапную трагическую гибель жены Бояринова. Со двора донеслось пронзительное тявканье рыжей собачки. Василиса встала, выглянула в окно.
– Чего тебе, Петька? – крикнула она. – За огурцами явился? Погоди чуток, гости у меня. Это сосед мой, Петрушка, – обернулась Василиса к приезжим. – Он огурцами на рынке торгует, забирает у меня оптом.
Она бросила взгляд на железные ходики, прикрепленные к стене. Это был намек, что гостям пора и честь знать.
– Мы вас задерживаем?
– Да нет… – застеснялась женщина. – Но Петька всегда торопится. Вечно у него времени нету. А мне еще нужно огурчики дособирать, чтобы полная корзина была.
– Пара вопросов, и мы уходим, – обнадежила ее Астра. – Что вы можете сказать о Маняше? Кто она Бояриновым?
– Бедная сиротка, они ее приютили из жалости, вырастили, ну, привязались, конечно, полюбили, как свою. Покойная хозяйка души в ней не чаяла. Но Маняша, конечно, понимала свое место. От скуки взялась помогать хозяину в работе – бумаги разные печатала сперва на машинке, потом на этом… на компьютере… подсчеты разные вела…
– Бесплатно?
– О деньгах речь не шла. Зачем Маняше деньги? Бояриновы ее всем обеспечивали, кормили, поили, одевали, выучили на бухгалтера. Она заочно институт окончила, диплом имеет. Хозяин самолично ее на экзамены возил, в своей машине.
– Выходит, у Бояриновых не было своих детей?
– Не было, – подтвердила Василиса. – Когда только поженились, родился у них ребеночек, но сразу умер. Хозяйка заболела от горя, умом тронулась, чудом вылечили. Николай Порфирьевич запретил о ребеночке говорить и на кладбище жену не пускал.
– Кто же за могилкой ухаживал?
– Сначала не знаю, кто, я тогда у них еще не работала. А теперь кладбищенский смотритель, вернее, его жена. Хозяин им платил за это. То я им деньги носила, то он сам возил.
– Как Бояринов относился к Маняше? Не пытался ли… приударить за ней?
– Да вы что? – выпучила глаза Василиса. – Она же им как дочь… Нет! Ничего такого я не замечала.
– При жене он мог сдерживаться, а когда той не стало…
– Не-е-ет! – замахала руками бывшая домработница. – Николай Порфирьевич такого себе не позволил бы. Он старой закалки мужик, насчет баб устойчивый. За каждой юбкой не волочится, как мой Миша покойный. Тот и лишнюю чарочку мог пропустить, и до баб был жадный, прости, Господи!
Она повернулась к образам и трижды перекрестилась. Видно было, что по мужу Василиса не убивалась, восприняла его кончину как должное. Возможно, это оказалось для нее облегчением.
– Значит, никаких нежных чувств Бояринов к сироте не испытывал?
– Что вы! – залилась краской женщина. – Как можно? Он любит Маняшу, конечно, но по-отцовски. Во всяком случае, при мне так было. А что сейчас между ними происходит, мне не ведомо.
– Как нам известно, секретарше Бояринова уже тридцать лет. Пора бы и замуж выйти. Что, во всем городе для нее жениха не нашлось?
– Так ведь она живет за забором, будто девица в темнице! – с сердцем воскликнула Василиса. – Где жених-то сыщется? Не в собственном же саду на яблоне вырастет? Жалко мне Маняшу, пропадет девка почем зря.
– И что, за все время на нее никто глаз не положил? Не в тюрьме же она сидит, в самом деле? Хоть изредка да выходит?
– Был один ухажер – милиционер наш. Когда в гостинице юбилей справляли, они и познакомились.
– Чей юбилей? – уточнила Астра.
– Хозяина, Николая Порфирьевича, шесть десятков ему стукнуло. Маняша там исполняла роль хозяйки… Гостей много сошлось, и парень этот был среди приглашенных. Имя у него редкое – Эрик. Понравились они с Маняшей друг дружке, а хозяин-то – на дыбы!
– Запретил встречаться?
– Не то чтобы запретил, а выражал свое недовольство. Не пара, дескать, Маняше простой милиционер. Зарплата маленькая, перспективы никакой, а у той вообще ни кола ни двора. Не к хозяину же в дом мужа приводить? Николай Порфирьевич прямо заявил: мента к себе на порог не пущу! Застращал… Она же привыкла к хорошей жизни, к сытости, к удобствам всяческим. Эрик стал ей звонить, на свидания вызывать, а она робела – хозяина побаивалась, – но иногда выходила к нему тайком. Меня слезно просила не выдавать ее, я и помалкивала. Разве ж я не понимаю? Природа свое берет… Как-то раз Бояринов явился домой чернее тучи и сразу – шасть в комнату к Маняше! Я на цыпочках за ним – если что, думаю, буду оборонять девку. У нее ж защиты нету! Слышу, они разговаривают на повышенных тонах. Хозяин кричит, Маняша плачет. Но слов не разобрать было, стены в доме толстые, двери пригнаны так, что ни щелки… Я чисто нутром почуяла: об Эрике речь идет! Стою, жду, чем дело кончится. Покричали они, потом угомонились, долго сидели вдвоем, обсуждали что-то… С тех пор Маняша совсем погрустнела, о свиданиях пришлось забыть. Видимо, убедил ее Бояринов, что Эрик ей в женихи не годится. Ну, а вскоре я уволилась…
– Похоже, что Николай Порфирьевич приревновал сироту к милиционеру, – заметил Матвей. – Значит, сам к ней неравнодушен.
– Не могу поверить! – возразила Василиса.
– Почему бы нет? Жена давно умерла, а он еще мужчина в соку…
Читать бесплатно другие книги:
