И опять я на коне Гарднер Эрл

– Что вы знаете о Бишопе? – задал вопрос Биллингс.

– Не много. Скорее всего, то, что печатала пресса: всю информацию я получил из газет.

– В газетах не было упоминания нашего имени в связи с делом Бишопа.

– Да, вы правы, этого в газетах не было. Но полиция в курсе всех ваших усилий по установлению алиби на вечер вторника. Я тоже в курсе. Спрашивается: зачем это было вам нужно? Вначале я считал, что это связано с несчастным случаем на дороге, с наездом. Сейчас думаю, что это что-то посерьезнее… Полиции пока неизвестно ни одного случая убийства, совершенного во вторник ночью, поэтому я стал разыскивать такое убийство, до которого она еще пока не докопалась.

– И вы его нашли?

– Я нашел Джорджа Бишопа.

– Вы хотите сказать, что нашли его самого, вы нашли…

– Нет, не поймите меня превратно. Я нашел дело Бишопа. Я побывал у его вдовы.

– И что же она вам рассказала?

– Я хотел узнать, не имела ли она молодого любовника, не спланировала ли заранее убийство своего мужа. И подумал, что именно в этом месте ваш сын должен появиться в этом деле. Он не мог себе позволить скандала, и он хотел эту женщину.

– И что же она все-таки рассказала?

– Все, что вы могли от нее ожидать.

– Может быть, то, что я жду от ее рассказа, и то, что ожидали вы, – абсолютно разные вещи.

– Можете считать и так. Я получил ответ на свой вопрос – именно это я и ожидал от ее рассказа.

– Для меня это пока не имеет большого значения, – сказал Биллингс-старший.

– Для меня тоже.

Он помолчал, глядя на меня с опасением.

– Теперь вы будете, мистер Лэм, уклончивы в своих ответах?

– Поставьте себя на мое место.

Он опять долго обдумывал мой ответ.

– Дайте мне возможность поговорить с вашим сыном о миссис Бишоп и выслушать, что он будет говорить.

– Вы опять на ложном пути, Лэм, – усмехнулся Биллингс. – В этой ситуации молчание было моим лучшим оружием, поэтому я не открывал рта. – Биллингс откашлялся. – То, что я собираюсь вам рассказать, Лэм, должно быть строго конфиденциально.

Я кивнул, продолжая молча курить сигарету.

– Вся ситуация становилась очень неприятной и привела в замешательство лично меня, – сказал Джон Карвер Биллингс-старший.

– Ваше заявление – это, на мой взгляд, шедевр по умению уходить от ответа. Так что же все-таки случилось во вторник ночью?

– У меня есть лишь сведения, полученные от моего сына. Сам я при этом не присутствовал.

– Так что же он вам рассказал, ваш сын?

– У нас есть яхта, слегка претенциозная, большая, длиной в шестьдесят пять футов. Мы зовем ее «Биллингс-бой», и она стоит на причале одного из самых престижных яхт-клубов нашего залива. Вторник мой сын провел с Сильвией Такер, молодой, привлекательной женщиной. Она маникюрша. Они договорились, что та позвонит к себе на службу, притворившись, что у нее разыгралась головная боль и она не сможет в этот день работать. Дело было сделано, и она отправилась с моим сыном на нашу яхту, они плавали весь день и вернулись только к вечеру. Мой сын после морской прогулки довез девушку до ее квартиры. Потом они выпили у нее по паре стаканчиков, и мой мальчик ушел. Он знал, что мне Сильвия не нравится и я не одобряю такого рода путешествия, поэтому, полагаю, ему просто не хотелось со мной встречаться. По дороге домой он останавливался еще в нескольких барах и везде брал по стаканчику, чтобы как-то успокоить свои нервы. Себя он уговорил, что мне ничего не станет известно об этом путешествии, так как ему удастся на яхте все привести в порядок. С этой мыслью он вернулся обратно, собираясь сменить одежду и убрать все кругом, чтобы казалось, что он целый день работал на борту яхты… Далее, мистер Лэм… для того, чтобы вам было ясно, что же произошло дальше… мне придется объяснить вам, как работают в яхт-клубе.

– Пожалуйста, объясните.

– Клуб расположен в таком месте, где кругом полно праздно шатающегося народа, и, конечно, члены клуба отнюдь не желают, чтобы обычная публика лазила по нашим яхтам. Они не понимают и не могут оценить, какой требуется уход за яхтой, чтобы она была в отличном состоянии. Скажем, тонкие каблучки женских туфелек могут испортить прекрасно отполированную поверхность палубы дорогой яхты… Ну и так далее.

– Вы пытаетесь мне сказать, что яхт-клуб – это совершенно закрытое для обычной публики заведение?

– Именно это я и хочу вам объяснить.

– Что еще?

– Участок земли, который принадлежит клубу, за высокой оградой, по верхнему краю которой натянута колючая проволока, так что перебраться через нее практически невозможно. Верхние три ряда колючей проволоки расположены под углом к обычной сетке и на поворотах ограды перехлестываются. Так что практически вряд ли кто решится перелезть через верх. В ограде только одни ворота, где постоянно дежурит сторож, проверяющий каждого входящего на территорию и выходящего оттуда. Это необходимо для охраны, а также для того, чтобы сторож знал, кто из его членов в настоящее время находится в клубе, чтобы в случае необходимости пригласить того к телефону.

– Другими словами, когда бы вы ни появились в клубе, служитель фиксирует время и сам факт вашего появления?

– Время прихода и время ухода записывается в специальной книге, которая заведена для этой цели, точно так же, как в официальных учреждениях, где расположены фирмы.

Не кажется ли вам, что иногда это просто неудобно? Может быть, в ином клубе, который состоит из самой разнообразной публики, это именно так, но наши члены клуба – люди очень консервативные. Те, кто устраивает вечеринки и гулянки на своих яхтах, предпочитают быть членами других клубов с правилами более либеральными.

– Продолжайте. Что же случилось?

– Теперь вернемся к вечеру вторника. Мой сын вернулся обратно к нам на яхту, собираясь прибрать на ней, чтобы все выглядело достаточно убедительно, будто он работал там весь день. Когда Джон проходил через ворота, сторож разговаривал по телефону, повернувшись спиной к проходу, и у сына сложилось впечатление, будто само провидение решило ему помочь. Так он прошел через ворота незамеченным. Когда вы переступаете через борт яхты, раздается громкий звук электрического сигнала. По непонятным причинам и сигнал в тот день не работал, так что мой сын прошел на яхту вообще никем не замеченный. Никто не знал, что он там, никто бы не смог доказать, что он там был. Вы должны это запомнить, мистер Лэм. Это важно!

– Хорошо, что же было дальше?

– На полу каюты лежало тело Джорджа Бишопа. Мой сын обнаружил его, как только переступил порог яхты и открыл своим ключом дверь основной кабины. Было очевидно, что он застрелен, и убийство произошло примерно за час до прихода туда сына…

Я переваривал только что полученную информацию. Пот опять заливал мой лоб. Ладони стали мокрыми. Да, крепко же я влез в это дело!.. Миленькое убийство – и вот я уже связан с младшим Биллингсом, его фальшивым алиби и со всей этой компанией.

– Мой сын принял решение, – продолжал между тем Биллингс-старший. – Это решение недостойно похвалы, однако он так решил, а наше дело – принять все как было.

Мое молчание ярче всяких слов свидетельствовало о моем отношении ко всему происшедшему.

– Для того чтобы вы лучше поняли все, мистер Лэм, вы должны себе представить, – заговорил Биллингс извиняющимся тоном, – что мой сын предполагал, будто я мог быть невольным соучастником случившегося.

– Каким образом он мог так подумать?

– У меня были трения с Бишопом.

– Какого рода трения?

– Это скорее не трения, а финансовые разногласия.

– Вы должны были ему деньги?

– Боже мой, мистер Лэм, о чем вы говорите? Я никогда никому не бываю должен!

– Тогда что же это были за неприятности?

– Бишоп был посредником.

– Он вам должен был деньги?

– Да, но дело совсем не в этом. Он был должен банку. Не как частное лицо, а как держатель контрольного пакета акций «Скайхук Майнинг и Дивелопмент Синдикат».

– Продолжайте.

– Боюсь, что описание всех деталей дела займет слишком много времени.

– Продолжайте, мистер Биллингс, позже у нас его может и не быть.

– Это длинная история.

– Опишите мне основные факты.

– Бишоп был странным человеком. Он состоял постоянным вкладчиком в банке, президентом которого являюсь я. Обычно вкладывал туда большие суммы. Помимо этого, он имел высокие проценты с капитала различных компаний по разработке рудников и приисков, существо которых нам до сих пор не совсем понятно. Более того, как только мы начинали расследование его деятельности во всех этих компаниях, его участие в них и его интерес к их работе становились для нас еще более непонятными.

– Что вы скажете о тех деньгах, что он был должен вам?

– Как я уже только что упомянул, у него было свыше дюжины различных компаний, где он обладал контрольным пакетом акций, но в которых акции предлагаются для покупки широкой публике.

– С разрешения правления корпораций?

– О да, конечно! У него было разрешение на продажу акций, хотя это считается крайне рискованными операциями, скорее спекуляцией, и существуют различного вида гарантии и предосторожности, не дающие возможности посредникам делать деньги за счет этой широкой публики. Однако теперь, когда банк начал проводить свое, частное расследование его деятельности, обнаружили странную общую закономерность, некий шаблон в отношении этих корпораций.

– Какую же?

– При их формировании в банке развития занимались деньги, вначале проводилась некоторая деятельность по разработке рудников, но вскоре постепенно работы на шахтах сворачивались, объем вырабатываемой руды уменьшался.

– А как же насчет взятых займов?

– Взятые кредиты выплачивались вовремя, точно, когда приходило время платежей.

– А как насчет держателей акций?

– Вот здесь-то и существовала какая-то странность, Лэм, которую я не смог понять… Публике в открытой продаже предлагался определенный объем акций, но не очень большой пакет: большая же часть акций держалась на депоненте в банке. Затем, очевидно, – и, поверьте, я не знал этого еще сорок восемь часов назад, когда наши расследователи доложили мне об этом, – весь объем акций покупается кем-то, кто оплачивает держателям акций за них те же суммы, что они раньше платили за эти акции.

– Предположим, что держатели акций не захотят их продавать?

– Акция, которая обратно не была продана…

– Подождите минуту, вы сказали «обратно». Что вы имели в виду, говоря это?

– У нас есть все основания полагать, что человек, скупавший акции, являлся представителем Джорджа Тастина Бишопа.

– Хорошо, а как же все-таки с теми людьми, кто не хотел продавать свои акции?

– Им разрешается держать свои акции еще полгода или год, а затем вновь предлагается их продать. В конце концов или они продавали акции, или те обесценивались. Постепенно и рудник начинал чахнуть, так как на нем прекращались всякие разработки.

– Наверное, все это требовало значительных накладных расходов?

– Безусловно, не только юридически законных расходов, но и сумму вознаграждения, расходы на продажу. И все равно у многих держателей не появлялось особого желания продавать свои акции. Когда же проект вступал в силу, основные акции начинали продаваться немедленно по почте. После продажи небольшого процента акций лихорадка их сбыта прекращалась, и корпорация вступала в очередной период покоя, после которого акции покупались вновь.

– До меня как-то не доходит смысл всего этого, – откровенно признался я. – Ну хорошо, а теперь поподробнее расскажите мне об этом «Скайхук Майнинг».

– Здесь тоже создалась крайне странная ситуация. Организация этой корпорации происходила по шаблону. Было дано разрешение продавать акции по их стоимости, предполагая пятнадцать процентов комиссионных для продавца. Однако подразумевалось, что весь баланс денег непременно попадет в казначейство корпорации, и не должны выплачиваться никакие суммы, пока вновь не возникнут необходимые предпосылки в деле расширения работ.

– Откуда же брали деньги для расширения работ?

– Специальная комиссия корпорации решила, что продажа акций будет проводиться самим синдикатом и пятнадцать процентов вместе с вложениями, сделанными в форме займа самими организаторами, будут идти на расширение этих работ.

– Так что держатели акций были вольны делать, что они пожелают?

– Можно сказать, что так. Это было сделано. Корпорации было разрешено сделать на выпущенных векселях, подписанных Джорджем Бишопом, банковскую передаточную подпись, предполагающую, что все полученные от этого деньги пойдут в казначейство корпорации.

– Куда же девались деньги из казначейства корпорации?

– Они тратились на расширение работ. Теперь послушайте, мистер Лэм, мне очень не хочется более глубоко вдаваться в подробности всего этого, потому что, если подобные детали станут известны публике, это станет началом нашего конца.

– Почему?

– Через свои каналы банк провел очень интересное расследование, которое недоступно обычным следователям и в отношении которого я не хотел бы делать каких-либо заявлений.

– Хорошо, и каковы же были результаты вашего расследования?

– Руду доставляли железнодорожными платформами на плавильные заводы корпорации, принадлежащей Джорджу Т. Бишопу.

– Что же происходило потом?

– А потом происходило нечто самое невероятное во всем этом деле, – сказал Биллингс. – Руду там дробили и использовали для мощения дорог, в иных случаях – как наполнитель в качестве балласта.

– Вы хотите сказать, что руда добывалась в горах, транспортировалась по железной дороге лишь для того, чтобы быть потом раздробленной на мелкие кусочки?

– Совершенно точно.

– Где-то, возможно, произошла какая-то ошибка?

– Ошибки не было. Мы обнаружили, что такая же процедура происходила практически на каждой шахте и руднике, где разрабатывались копи. Руда доставлялась на сталеплавильные и обогатительные фабрики, и там, на этих фабриках, она превращалась в дорожный балласт.

– Другими словами, Бишоп был обыкновенным мошенником?

– Я не могу делать такого категорического обвинения. Безусловно, происходило что-то… Что-то совершенно далекое от нормального процесса развития делового предпринимательства.

– Сколько же платили сталеплавильные компании за эту руду, которая вместо металла превращалась в дорожный балласт?

– Различные суммы, пока рудодобывающая корпорация получала достаточно денег, чтобы выплатить взятый в банке заем. После этого она прекращала свою деловую активность, больше не посылались транспорты с рудой: заем оплатили, и компания как бы растворилась, исчезла, а всем держателям акций предоставлено право выбора специальными уполномоченными корпораций: или забрать всю сумму денег, которую они вложили в акции, или держать акции на хранении в банке.

– Вы, конечно, мистер Биллингс, отправились к уполномоченному корпорации?

– Нет, сэр, я этого не сделал.

– Почему же?

– Потому что до определенных пределов наш банк участвовал в урегулировании спора. Возможно, нам следовало более подробно изучить варианты афер этих корпораций; но ведь обычно мистер Бишоп держал в нашем банке очень большие суммы денег на многих счетах, которые не лежали пассивно – они работали. Нам приходилось с этим считаться.

– Но когда вы обнаружили… что тогда сделали вы?

– Мы потребовали от мистера Бишопа объяснений.

– Вы рассказали ему о том, что выяснилось при расследовании?

– Большую часть этого мы выяснили уже после… слишком поздно. Но Бишоп знал о проводящемся нами расследовании.

– Вы хотите сказать, что многое из этого вы обнаружили до прошлого вторника?

– Да, к прошлому вторнику мы знали достаточно, чтобы уже быть начеку, чтобы… заподозрить его.

– И вы попросили Бишопа о встрече с вами, чтобы он кое-что вам объяснил?

– Да.

– Когда вы попросили о встрече?

Биллингс закашлялся.

– Так когда же?

– В тот вторник, вечером.

– Где?

– У меня дома.

– Хорошо. А теперь вернемся опять к вашей яхте. Ваш сын нашел тело Бишопа там, на полу… Что он сделал после этого? Как поступил?

– Сын понимал, что практически никто не знал о том, что он находится в клубе на своей яхте.

– В какое время все происходило?

– После того, как стемнело.

– И что же он сделал?

– Он разделся. У каждого из нас на яхте есть своя каюта и в ней стенной шкаф, полный разной одежды. Таким образом, Джон мог полностью изменить свой внешний вид и остаться никем не замеченным.

– Что он сделал потом?

– Надел плавки, положив в карман ключи от машины, закрыл яхту на замок и, тихо соскользнув с ее борта в воду, поплыл к каналу. Прямо по каналу он обогнул территорию яхт-клуба и незамеченный, достигнув пляжа, вышел на берег. Он производил впечатление человека, решившего просто поплавать перед сном. Он прошел мимо нескольких парочек, сидевших в машинах и любовавшихся игрой волн, направившись к тому месту, где он оставил свой автомобиль. Он сел в машину, повернул ключ зажигания и поехал домой, где принял душ, насухо вытерся, высушил плавки и переоделся.

– Что же было потом?

– К сожалению, меня в тот час не было дома: деловое совещание заняло весь вечер, и ему пришлось меня долго ждать, пока я не вернулся. Было почти одиннадцать, когда я приехал домой.

– И что вы сделали?

– Мой сын рассказал мне о том, что произошло. Я без обиняков высказал ему свое недовольство тем, как он повел себя, что ему надо было сразу сообщить о происшествии в полицию.

– Полагаю, вы сами позвонили?

– Да, но не в полицию… Я решил, что будет лучше, если тело Бишопа обнаружит кто-то из сторожей яхт-клуба. Поэтому позвонил в яхт-клуб ночному охраннику и попросил его пойти на мою яхту, взять там оставленный мной в главной каюте чемоданчик с деловыми бумагами и прислать его мне с таксистом.

– Что же произошло дальше?

– Я полагал, что когда он попадет на яхту, то сразу обнаружит тело и сообщит в полицию.

– И что, он этого не сделал?

– Нет, просто… тела там не оказалось.

– Откуда вы об этом узнали?

– Ночной охранник прислал мне чемоданчик с бумагами, как я просил, с таксистом, и я очень расстроился. Тут же детально расспросил сына еще раз, даже предположил, что, может быть, он перепутал яхты или ему просто все случившееся приснилось. На следующее утро я отправился на яхту сам и внимательно ее осмотрел.

– Вы обнаружили там что-нибудь?

– Я не нашел ничего, что бы говорило о том, что здесь лежало тело убитого. Все вещи стояли на своих местах, там, где я их оставил.

– Как ночной сторож попал на вашу яхту?

– У него хранится запасной ключ. Правила яхт-клуба не требуют, чтобы владелец яхты обязательно оставлял от нее ключи охранникам, но многие предпочитают это делать на случай пожара или какой-то срочной необходимости: сторож может взойти на борт яхты и в случае надобности даже передвинуть ее.

– Что было потом?

– Мой сын волновался, так как не понимал, что произошло. Поэтому решил, что ему не помешало бы на всякий случай надежное алиби на ночь вторника.

– А у вас, мистер Биллингс, оно есть?

– Да, конечно. Я ведь был на конференции со своими деловыми партнерами. Один из них – директор нашего банка.

– Дайте мне его имя и адрес.

– Конечно, мистер Лэм. Надеюсь, вы не сомневаетесь…

– Я не сомневаюсь. Я расследую. Как его имя? Его адрес?

– Вальдо В. Джефферсон. Его офис находится в здании нашего банка.

– К вам на яхту приходили гости? Они как-нибудь регистрируются при этом?

– Нет, гости не должны регистрироваться, только владельцы яхт. Но количество гостей фиксируется – один, два, трое, четверо…

– Хорошо, вернемся к яхте. Поедем сейчас туда, и вы запишете меня как своего гостя.

– Но ведь я уже тщательно осмотрел ее, мистер Лэм. Там ничего нет.

– Может быть, вы не обнаружили никаких улик, но если тело мертвого человека находилось на яхте и полиция будет иметь все причины подозревать вас, то, поверьте мне, они найдут множество улик, о которых вы даже и не подозреваете.

Выражение довольства собой появилось на лице Биллингса-старшего.

– Там нет никаких улик, мистер Лэм, уверяю вас.

– Возможно, и нет.

– Что вы все-таки собираетесь там найти, мистер Лэм? Что вы будете там искать?

– Знаете, однажды я посетил семинар известного Френсиса Г. Ли о расследовании убийств…

– Мне казалось, у вас достаточно высокая профессиональная квалификация, мистер Лэм. Однако я не вижу причин, почему мы сейчас должны это обсуждать…

Я продолжал рассказывать, будто не слышал, как меня пытался одернуть Биллингс:

– На семинаре предложили кому-нибудь из нас помочь следствию. Согласившемуся закатали рукав и измазали руку и ладонь человеческой кровью.

– На моих руках не было никаких брызг крови! – оскорбленно воскликнул Биллингс.

– После этого, – как ни в чем не бывало продолжал я, – ему предложили помыть руки с мылом горячей водой, потереть их щеткой – словом, сделать все, чтобы смыть следы крови.

– Она сразу отмылась?

– Конечно.

– И что потом? – спросил Биллингс.

– Ничего.

– Что вы имеете в виду, говоря «ничего»?

– Он ушел вместе со всем классом.

– Вы хотите сказать, что они брызнули кровью ему на руки, заставили потом ее смыть – и это все?

– На следующий день его спросили на семинаре, принимал ли он дома душ, и он ответил, что принимал, причем особенно тщательно тер щеткой руки в тех местах, куда попала кровь.

– И что же потом?

– Ничего, говорю я вам.

– Лэм, вы шутите?

– Нет. На третий день его опять спросили, принимал ли он ванну и тер ли он с мылом руки.

– Лэм, я не понимаю, к чему вы клоните?

– После этих расспросов ему закатали рукав и смазали реактивом те места, где была прежде кровь. И знаете, что случилось? Везде, где два дня назад на руках и ладонях алела кровь, выступили темно-синие пятна.

Джон Карвер Биллингс неподвижно застыл в кресле, как застывает иногда мышь на полке в кладовой при виде внезапно открывающейся двери… Я видел, как он переваривает только что полученную информацию, и она ему совсем была не по душе.

Внезапно он выпрямился и произнес своим спокойным, уверенным голосом опытного банкира:

– Хорошо, мистер Лэм, а сейчас мы отправимся с вами на нашу яхту.