Ледяной сфинкс Вербинина Валерия
– Казимир, мы уже потратили на тебя рублей пятьсот, не меньше! – тихо напомнила Аделаида Станиславовна.
– Понял, – нахохлился тот. – Всегда знал, что в этом доме меня никто не любит! – Он вздохнул и потер свои маленькие ручки. – Так, а что у нас на обед?
В то время когда дядюшка Казимир уплетал жареного гуся и топил свою печаль в шато-лафите, Александр Корф отпустил извозчика у распахнутых ворот и двинулся дальше пешком. В саду он увидел подвижного и жилистого малого, который расчищал от снега дорожку. Это был Мишка, денщик генерала Корфа. Вокруг него с визгом бегали дети одной из служанок. Завидев Александра, они спрятались за Мишку. Тот всмотрелся в гостя из-под козырька шапки и так удивился, что едва не уронил лопату.
– Здравия желаю, ваше благородие! – весело прокричал Мишка и осклабился. – А мы вас и не ждали! В дом пожалте… Озябли небось с дороги?
– Отец у себя? – спросил Александр.
– Здесь, здесь, где ж ему быть!
Родители Александра давно разъехались – тихо, без ссор и скандалов – и зажили каждый своей жизнью. Мать осталась в Петербурге, где блистала, пока позволяли годы. А они, увы, уже не позволяли, однако женщина упорно не желала с ними мириться. Сын видел ее редко даже в детстве – занималась им она очень мало. Александр вообще подозревал, что был для матери обузой и что та с удовольствием забыла бы о его существовании. Еще бы – нелегко носить открытые платья и молодиться, когда твоему сыну уже за двадцать.
Что касается отца, генерала Корфа, то тоже нельзя сказать, чтобы он докучал сыну своим постоянным присутствием. Но когда был нужен, как-то незаметно оказывался рядом, и оттого Александр инстинктивно доверял ему больше, чем матери. Отцу первому он сказал, что намерен идти в военную службу, и ему первому сообщил, что собирается жениться. Впрочем, особой теплоты в их отношениях не было, и неизвестно, приехал бы Александр сегодня, если бы не воспоминание о вчерашнем, о горе крестного, который многим (да и ему самому, по чести говоря) казался холодным, самовлюбленным человеком. Александр никак не мог забыть, что на месте Льва запросто мог оказаться сам, и был отчего-то уверен, что мать не горевала бы по нему и пяти минут. Другое дело отец. При дворе Корфа-старшего считали ограниченным воякой, но Александру всегда казалось, что его отец – человек куда сложнее, чем кажется. Под простодушной, грубоватой маской генерала Александр нередко обнаруживал тонкий юмор, лукавство и знание жизни, совершенно неожиданные в старом служаке. Иногда у него возникало ощущение, что он так и умрет, не разгадав, каков же его отец на самом деле.
Корф-старший в домашнем халате сидел у камина, читая какую-то книгу, обложка которой была аккуратно завернута в бумагу. Это был высокий, крупный мужчина с большой головой и крупными же, резкими чертами мясистого лица. Завидев Александра, генерал просиял.
– А я уж думал, ты совсем забыл старика, – полушутливо-полусерьезно сказал он и крепко сжал руку молодому офицеру. – Дай-ка на тебя взглянуть… – Отец отошел на шаг и рассмеялся. – Хорош! Молодец!
И вслед за тем прижал сына к груди так, что у того чуть кости не затрещали. Александр был и смущен, и растроган.
– Чаю будешь? Или чего покрепче? – спросил генерал. Затем кивнул на трость: – А что у тебя за палка?
– Э… купил по случаю, – в замешательстве ответил Александр. – Трость. С сюрпризом, – добавил он, вспомнив слова приказчика.
– Да ну? – усомнился генерал.
Александр протянул ему покупку. Отец развязал бечевку, сорвал бумагу, осмотрел трость, и неожиданно его глаза зажглись. Генерал с торжеством посмотрел на сына, нажал на какой-то завиток на рукояти и вынул из трости ослепительно сверкнувшее лезвие.
– Трость со шпагой! – весело проговорил генерал. – Прошлого века, никак? Сейчас такие уже не делают. Да ты садись, садись…
– Если хотите, можете оставить ее себе, – предложил сын, усаживаясь в кресло.
Генерал усмехнулся.
– К чему мне – ворон пугать? – Он вставил шпагу обратно и протянул трость сыну. – Держи. Вещица, конечно, знатная, но для молодых.
Александр забрал трость, поискал, куда бы ее деть, и наконец просто положил на столик в углу, поперек газет.
– Насчет чаю бы надо распорядиться, – буркнул генерал. И возвысил голос: – Мишка!
– Он во дворе, снег разгребает, – пояснил сын.
– А, ну тогда ладно. Стеша! Стеша! Чтоб тебя холера стрескала, где ж тебя черти носят?
Ворча, генерал вышел искать слуг, а Александр поднялся с места и подошел к камину. Поленья потрескивали, и по всему телу разливалось блаженное тепло. Он хотел уже вернуться на место, но тут заметил книжку, которую читал отец, не удержался и взглянул на название. Это был «Справочник биографий всех генералов Российской империи от Петра Великого до наших дней», и молодой барон невольно подумал, что только его отец способен сидеть и читать такую книгу, словно какой-то роман. Александр машинально перелистнул страницы, покрытые в два столбца убористым шрифтом. Мелькнуло знакомое имя – и он замер.
– Что, удивлен, что я читаю всякую чепуху? Небось так ты думаешь, а?
Отец уже вернулся и стоял в дверях. Обычно его шаги были слышны издалека, но уже в детстве Александр заметил, что генерал при желании может подкрадываться и очень тихо. Молодой человек улыбнулся.
– Ничего такого я вовсе и не думал. – Внезапно Александр решился: – Отец, а кто такой Тамарин?
– Тамарин? – удивился генерал.
– Да, его имя тоже есть в справочнике.
Губы генерала под седоватыми щетинистыми усами раздвинулись в улыбке.
– Да служил я когда-то под его началом. А что тебе? Он ведь умер уже давно… сколько я помню.
Вот те раз. У Александра создалось впечатление, что мир порой все же слишком тесен.
– А у него были дети? – спросил он.
Генерал задумался, пожевал губами.
– Дети были, конечно, как же без этого. Пять штук душ. Четверо померли. Один сын остался, по-моему, но он даже до полковника не дослужился, как я слышал. Женился на польской барышне какой-то и вышел в отставку.
«Ух ты, как интересно, – подумал Александр. – Так что ж, получается, Амалия – внучка генерала Тамарина?»
– А что он был за человек? Я имею в виду генерала Тамарина?
Отец сразу же оживился, и по его реакции Александр понял, что генерал был далеко не прост. Ох, не прост!
– Челове-ек! – со вкусом произнес генерал Корф, поднимая глаза к потолку. – Я тебе так скажу: генерал Тамарин был человек. Ух, как мы все его боялись! Строг был, что есть, то есть. Но справедлив. За спинами подчиненных никогда не отсиживался. Как в бой – так впереди всех на вороном коне, с шашкой наголо. Слово скажет – как отрежет. И никого не боялся. Никого, Саша. А время-то было, сам понимаешь… – Генерал скорчил кислую мину. – Дружить с кем надо он не умел. Дипломатничать опять же был не мастак. Для него все ваши парады, смотры, вся прочая такая чепуха была как нож острый. Он вояка был настоящий. Выведешь его, не дай бог, из себя – гроза! Правду в глаза резал, да-с… – Старший Корф вздохнул. – Невзирая на чины и звания. Думаю, это его, в конце концов, и сгубило. Пропал он в гражданской жизни, ох, быстро пропал…
Александр слушал отца, вспоминал воздушную барышню, которая покупала куклу несколько часов назад, и про себя дивился различию между поколениями. И что осталось в белокурой тоненькой Амалии Тамариной от ее грозного деда? Ничего, ровным счетом ничего!
Сдобная Стеша, колыхая телесами, внесла самовар, потом притащила поднос с водкой и закуской.
– Помянем, что ли? – предложил генерал. – Я ведь про приятеля-то твоего уже слышал.
Отец выпил, крякнул, закусил и расправил усы.
– Я был у крестного, – сказал Александр.
– Ну и как он? – довольно равнодушно осведомился генерал.
– Горюет, – ответил молодой человек.
– Ничего он не горюет, – внезапно брякнул отец и снова выпил.
– Но ведь Лев был единственным… – начал Александр смущенно.
– У! – скривился генерал. – Оставь, я ж хорошо его знаю. Думаешь, он сына жалеет? Нет, себя жалеет, что на старости лет один остался, никому не нужный. Шестой десяток, юноша, не шутки! Глупые потаскушки давно померли, умные остепенились, повыходили замуж и знать его не желают. Да-с! Вот где шекспировская-то трагедия… Ну и черт с ним!
И генерал налил себе снова. Голова у Александра уже шла кругом. Вот, значит, как на самом деле думает о Строганове! А ведь было время, принимал графа у себя дома, улыбался и руки жал. В крестные сыну, опять же, пригласил.
– Ты, конечно, жалеешь своего приятеля, – продолжал генерал, утирая губы. – Это правильно. Без жалости человек превращается в скотину. Хороших людей надо жалеть, а плохие без нашей жалости и так обойдутся. – И без перехода спросил: – Ты когда женишься-то? А?
– Бетти приданое собирают, – с неудовольствием ответил Александр. – Маман этим занимается… то есть ведет переговоры с Гагариными. – Умолк и наконец решился: – Она думает, что вы тоже должны принять участие.
Генерал скривился. Затем обронил не без сарказма:
– Скажи твоей матери, что я во всем полагаюсь на ее чуткость. И потом, староват я уже. Мне доктор велел в деревне сидеть, вот я и сижу.
Насколько Александру было известно, не было на свете такого доктора, который мог бы помешать генералу делать то, что ему вздумается. Но вслух молодой офицер ничего не сказал.
– Я Льва в шаферы приглашал… А его теперь нет. – Александр поморщился. – Бетти думает, что это дурная примета. Так мне вчера и поведала.
Скрипнула дверь, в щель просочился поджарый кот, сверкнул глазами на гостя и прокрался куда-то в угол. Через пару мгновений оттуда донесся придушенный писк пойманной мыши.
– Васька – просто чудо что за мышелов, – вздохнул генерал. – А твоя невеста… Скажи ей, что ты согласен на ней не жениться, коли уж она так волнуется. Уверяю, сразу же забудет про все приметы.
– Батюшка! – Александр был шокирован до глубины души.
– Что – батюшка? Пойдешь у глупости на поводу, сам последнего ума лишишься. Это, между прочим, генерал Тамарин говорил. Ты что не пьешь? Закуска кончилась? Стеша! Неси еще закуску!
Пока Александр Корф в Петергофе выяснял подробности биографии ее предков, Амалия вновь отправилась по магазинам, на сей раз прихватив с собой Дашу. Дядюшка Казимир остался дома – любоваться новоприобретенной шубой. Кроме того, по его собственным словам, он адски устал.
– Можем сразу же поехать к твоему студенту, – предложила Амалия.
– Нет, барышня, он далеко живет. Давайте уж сначала самовар выберем, ну… и все остальное тоже.
Делать покупки с Дашей было одно удовольствие: горничная сразу же видела, что подходит, а что нет, где приказчик пытается всучить им лежалый товар, а где действительно хочет помочь с выбором. Когда с магазинами было покончено, Амалия подозвала извозчика.
– Куда едем? – спросила она Дашу.
Девушка заколебалась.
– Мне, право, неловко, барышня… Николай говорил, что у него мать строгая… одна его воспитала… Если даже заболел, ведь она же за ним присмотрит, верно?
Амалия вздохнула, но в глубине души понимала терзания девушки и ее страх нагрянуть не вовремя и не понравиться матери человека, с которым, судя по всему, Даша связывала серьезные надежды.
– Хорошо, – сказала Амалия наконец. – Тогда просто поедем туда, где мы жили, найдем дворника и спросим у него, получил ли Николай твою записку.
Завидев в пролетке румяную, похорошевшую от мороза Дашу, дворник осклабился и подошел. От него пахло дешевой водкой, и Амалия отстранилась.
– Записку передал? – в нетерпении спросила Даша.
– Так точно, – ответил дворник. – Николай Петров, все честь по чести… Отдал ему письмецо ваше, объяснил, что вы переехали.
– Ну, слава богу, он не болен!.. – вырвалось у горничной. – Наверное, просто занят… учится…
Амалия вручила дворнику алтын, поблагодарила его за труды и велела кучеру трогать.
«Какие холодные эти наемные экипажи… – подумала она, ежась, и покосилась на поравнявшуюся с ними роскошную карету, запряженную тройкой белых лошадей, которые изяществом напоминали лебедей. – Надо будет завести свой собственный выезд… Да, только, если я так буду тратить деньги, их и на полгода не хватит…»
Из окна кареты выглянула холеная дама лет сорока, закутанная в соболя, заметила в глубине пролетки два юных девичьих силуэта и едва заметно поморщилась.
– Нет, дорогой князь, – сказала она человеку, который сидел с ней в карете, – я все же нахожу, что лишние триста десятин заливных лугов ничуть не повредят, так что не забудьте включить их в приданое. Ваша Бетти очень милая девушка, они с моим Alexandre такая потрясающая пара!
– Полина Сергеевна… – начал князь Гагарин с неудовольствием.
– Нет, нет! Мы с вами уже договорились, n’est-ce pas? А список гостей составим с вами вместе.
И карета покатила мимо памятника Петру к Английской набережной.
Глава 8
Екатерининский канал
Этот воскресный день Александр будет потом не раз вспоминать во всех подробностях. И, вспоминая, задавать себе один и тот же вопрос: не колола ли его душу смутная тревога? Не было ли у него предчувствия относительно того, как все обернется, того, чем кончится первый день календарной весны?
И откровенно самому себе мог признаться: нет. Ни тени сомнения не было. Ни зловещих снов, ни дурных примет. Ничего.
– Степка, шинель!
Знакомая лестница, ступени, покрытые пыльным ковром, на часах – чуть за полдень. Он спустился вниз и у выхода увидел полицмейстера Дворжицкого, который наравне с прочими занимался охраной особы государя и должен был сопровождать его выезды. Дворжицкий был обходителен, услужлив, неглуп, но и не особо умен, и во дворце с ним не слишком считались. Сквозь зубы поздоровавшись с полицмейстером и отдав честь находившемуся здесь же старому генералу, Александр стал натягивать перчатки.
«Черт знает что такое… – в раздражении подумал он. – Российского царя охраняем от его же народа! И когда только такое было…»
Генерал пристально посмотрел на него.
– Сегодня разве ваша очередь, Корф? – нерешительно спросил он, прервав беседу с Дворжицким.
– Так точно, господин генерал, – без запинки ответил молодой человек.
Генерал, однако, хотел спросить у него еще о чем-то, но их прервал царственный голос:
– Здравствуйте, молодцы!
– Здравия желаем, ваше величество! – гулко прокричали караульные.
Только что показался император. Высокая, величественная фигура в мундире Саперного батальона. Золотые эполеты с вензелем Н – в честь его отца – сверкали на плечах. Возраст, конечно, берет свое – все ж шестьдесят два года царю, но хорош, ничего не скажешь. Александр почтительно вытянулся в струнку.
Государь поздоровался со всеми, и взгляд его больших голубых глаз обратился на молодого офицера.
– А, Корф, – усмехнулся он. – Ну что, едем?
Засуетились лакеи, подали шинель с бобровым воротником, фуражку. Дворжицкий, опередив слуг, кинулся распахивать перед государем дверь, вызвав у того улыбку своей предупредительностью.
– Позже увидимся, – сказал на прощание император генералу, который хотел о чем-то его просить, – когда вернусь.
– Как будет угодно вашему величеству, – отвечал тот.
Снаружи было морозно и пасмурно, под ногами скрипел снег. Карета императора, окруженная шестью конвойными казаками, уже ждала во дворе. Проходя мимо, Александр с завистью покосился на всадников. Его место было на козлах, рядом с кучером Фролом Сергеевым, и нельзя сказать, чтобы среди офицеров его круга считалось честью сидеть возле царского кучера.
– В Михайловский манеж, через Певческий мост, – бросил император кучеру, садясь в карету.
И они поехали, прикрытые казаками со всех сторон, а за каретой императора двинулись сани Дворжицкого, запряженные парой лошадей. Замыкали царский поезд сани начальника охранной стражи отдельного корпуса жандармов капитана Коха, который тоже на всякий случай сопровождал сегодня императора.
От лошадей шел пар, Фрол правил, зорко следя за дорогой. Александру было скучно. Они миновали Певческий мост, затем Театральный, выехали на набережную Екатерининского канала и свернули на Большую Итальянскую. Здесь уже было полно народу, и конные жандармы едва сдерживали толпу зевак, собравшихся поглазеть на приезд царя.
«Вечером к маман… – смутно размышлял молодой человек, косясь на толпу. – До чего же глупы все эти разговоры о приданом, в самом деле… И еще она жалуется, что князь Гагарин под влиянием своей супруги сделался излишне прижимист. Как будто я женюсь на деньгах, право слово…»
Занятый своими мыслями, он и не заметил, как они приехали.
– Тпррру!
«Если бы ехать верхом, тогда другое дело, а на козлах…» Недовольно сморщившись, Александр открыл дверцу кареты. Появление императора было встречено нестройным «ура», которое быстро растворилось в фиолетовом холоде дня.
– Замерз? – неожиданно спросил император у молодого офицера, видя гримасу на его лице. – Ничего, это быстро…
Александру стало стыдно, но он не успел ничего сказать, потому что царя сразу же окружила толпа военных. Разговаривая с ними, государь прошел в манеж, где для развода находились батальон лейб-гвардии резервного пехотного полка и Саперный батальон.
Чувствуя себя совершенно лишним, Корф двинулся следом, стараясь не терять императора из виду. Сразу же увидел, что на развод приехали также наследник и брат царя, великий князь Михаил Николаевич. Наследник, чем-то похожий на крупного, плохо прирученного медведя, громко шутил и смеялся. Император, тоже находившийся, по-видимому, в отличном расположении духа, несколько раз смеялся вместе с сыном. Их согласие могло обмануть кого угодно, но не Александра Корфа, который отлично знал, что во многих вопросах, особенно политических, сын не поддерживает отца.
– Стройсь!
Все это он видел десятки раз, и все это, откровенно говоря, было не слишком интересно. В мыслях было совершенно другое: «Сегодня воскресенье… Прилично ли мне будет заглянуть к Бетти перед тем, как ехать к маменьке?»
Тут Александр вспомнил, что невеста говорила ему, будто собирается сегодня отправиться на каток. Весь вопрос в том, будет ли Бетти еще на катке, когда он освободится.
Развод быстро закончился. Император поговорил еще немного с приближенными и двинулся к выходу в сопровождении брата.
– Куда теперь, ваше величество? – почтительно осведомился Дворжицкий, который все это время переминался с ноги на ногу у входа в манеж.
– В Михайловский дворец, – ответил император.
Во дворце жила его кузина, великая княгиня Екатерина Михайловна. Александр Корф помнил, что ее отношения с царственным кузеном оставляли желать лучшего. Екатерина не одобряла реформаторские устремления императора, но особенно его огорчало то, что она демонстративно игнорировала его вторую жену, княгиню Юрьевскую.
«Все закончится очередной ледяной ссорой, – подумал молодой барон, снова забираясь на козлы и устраиваясь рядом с Фролом. – Без резких слов и упреков, но тем не менее… И какое ему дело до того, кто что думает о его жене? Мне, во всяком случае, совершенно все равно, что, к примеру, думают о нас с Бетти. Я люблю ее, и этого вполне достаточно, а мнение людей меня ни капли не интересует».
В Михайловский дворец кареты императора и его брата Михаила приехали почти одновременно. В парадной гостиной в тонких чашках севрского фарфора дымился чай. Кузина холодно улыбалась.
– Ваше величество…
На камине ожили часы, пробили и умолкли. Александр, сидя возле дверей гостиной, вздохнул. Ему показалось, что прошла целая вечность, а на самом деле… «Бетти, наверное, уже на катке… Или нет?»
Время ползло невыносимо медленно. Но вот ливрейный лакей распахнул дверь, и император быстрым шагом вышел из гостиной.
На пороге он, впрочем, задержался и, почти не оборачиваясь, бросил через плечо дрожащим от гнева голосом:
– Я надеюсь, что вы все же перемените свое мнение!
«Теперь во дворец, – понял Александр. – Всё? Всё».
Другой лакей подал шинель и фуражку, швейцар распахнул дверь.
– Той же дорогой домой, – бросил Александр кучеру. – И побыстрее!
Пар идет изо рта, снег скрипит, скрипит… Обыкновенный день, и даже тень тоски не сжимает сердце.
Карета поехала по Инженерной улице. По-прежнему впереди двигался экипаж царя в сопровождении шести казаков, а сзади ехали сани полицмейстера и сани Коха. Последние, запряженные только одной лошадью, начали отставать, потому что карета ехала очень быстро, и Александр даже придержался рукой за облучок, чтобы ненароком не слететь с козел.
Вот и поворот направо, на Екатерининский канал. Кучер привычно придержал коней.
На канале было мало народу. Пара молодых людей, по виду подмастерья, несли небольшой диван, шла какая-то баба разбитного вида в куцей шубейке, стояли двое городовых, мальчик тащил тяжелую корзину. Последний, завидев царскую карету, с любопытством поглядел на нее, поставил корзину на мостовую, застенчиво потер нос и на всякий случай снял шапку.
– Гляди-кось, – сказал один из подмастерьев второму, – государь!
Засмотревшись на карету, он едва не уронил диван на ногу своему товарищу. Тот подпрыгнул на месте и зашипел, как гусь:
– Смотри, что делаешь!
Возле решетки сада человек средних лет, по одежде военный фельдшер, заметив карету, отдал честь царю. В нескольких шагах от него студент с узелком в руке, совсем еще молодой, с глуповатой улыбкой. Вот карета поравнялась с ним…
А-а-а-аххххх!
Александра подбросило на козлах. Грохот, крики, женский визг, лошадиное ржание…
– Стой! Стой, Фрол!
В первое мгновение Корф не узнал голос императора. Вокруг все заволокло дымом, в лицо попали невесть откуда взявшиеся комья промерзшего снега с острыми ледяными краями. Машинально он дотронулся до щеки – и увидел на перчатке кровь.
– Тпрру! Тпрру! – истошно кричал сзади кучер Дворжицкого. – Господи боже мой, святые угодники…
У Александра все плыло перед глазами. «Царь убит… или ранен?» Он покачнулся и, ища опоры, схватился рукой за козлы.
– Господин барон… – лепетал Фрол. – Да что ж такое делается!
Александр тряхнул головой. Понял: карета остановилась, надо сойти и посмотреть, что с императором; но ноги отказывались повиноваться. Тут он услышал тоненький, жалобный писк, повернул голову – и остолбенел… Мальчик, тот, который нес корзину, лежал сейчас на мостовой в луже крови, слабо перебирая ногами. Его большие глаза были полны ужаса… из них катились слезы боли и застывали на морозе…
– Держи! Держи! – кричали где-то впереди.
Потом уже Александр узнал, что это кричал террорист, тот самый студент с узелком. Он рассчитывал скрыться, подняв тревогу. Но военный фельдшер, находившийся неподалеку, видел, как он бросил узелок с бомбой под карету, и кинулся к нему, за ним, воя.
– Это он! Хватайте его!
Один из двух городовых лежал, раненный. Второй, опомнившись, побежал за террористом, однако тот был моложе и проворней. Если бы не случайный прохожий работяга, который догадался швырнуть студенту в ноги лом, не исключено, что бомбисту удалось бы уйти. Городовой подбежал к преступнику, споткнувшемуся о лом и упавшему.
– Лежать! К-каналья…
Однако лежащий на земле стал вырываться, извиваясь всем телом. Он попытался даже завладеть шашкой городового, и тот вдвоем с подоспевшим на помощь фельдшером никак не мог совладать с хлипким с виду террористом. В каком-то истерическом остервенении, бешено оскалив зубы, преступник брыкался и кусался, и все еще пытался выхватить шашку.
Со стороны Невского проспекта бежали прохожие, услышавшие взрыв. Опередив всех, на месте оказались несколько солдат Преображенского полка. Поняв, в чем дело, они набросились на преступника и скрутили ему руки, а один из них, не удержавшись, ударил его ногой ниже пояса. Задержанный тоненько, по-женски взвизгнул и обмяк.
– Не бить! – грозно крикнул Кох, подбегая к ним.
Вокруг уже начала собираться толпа.
Террорист молчал и только жадно дышал, раскрыв рот. Но, завидев Коха и поняв, верно, что для него самого все кончено, он вдруг приподнялся с земли и крикнул кому-то в толпе:
– Скажи отцу, что меня схватили!
«Хорошенькое дело! – похолодел Кох. – Так этот мерзавец тут не один?»
– Саша! Саша! Саша, ты жив?
Александр мотнул головой. После контузии у него кружилась голова, и он не сразу понял, кто его трясет. Наконец увидел прямо перед собой искаженное лицо императора. «Хорош защитничек, – в порыве ненависти к себе подумал Александр, – расклеился как баба… Меня поставили защищать царя, а я что?»
– Барон Корф, кажется, контужен, – пролепетал Дворжицкий, стоявший где-то сбоку.
Лица его Александр не видел. Но ненависть помогла ему, он вновь почувствовал ноги и попытался сойти с козел. Император придержал его за руку.
– Государь… Вы не ранены? – пробормотал Александр.
– Нет, бог миловал, – ответил император. – Задняя стенка кареты вдребезги, и люди…
Царь не договорил, но, проследив за направлением его взгляда, Александр увидел на снегу позади кареты мертвого казака из конвоя. «А ведь я так хотел ехать сегодня верхом… Черт, как кружится голова…»
– Схвачен ли преступник? – спросил император у Дворжицкого.
– Да, ваше величество… Государь, мои сани… Если пожелаете…
Дворжицкий хотел предложить императору немедленно сесть в его сани (поскольку карета пострадала) и возвращаться во дворец, но Фрол все понял и обиделся.
– Зачем нам сани? Карета может ехать, ваше величество!
Государь, не слушая его, отвернулся. Оставшиеся в живых казаки давно спешились и окружили своего повелителя.
– Покажите мне преступника, – потребовал император. – Идем, Корф! – И добавил вполголоса, сжав его руку: – Обещаю тебе, он будет повешен за то, что сотворил.
Они успели сделать всего несколько шагов, и тут государь поскользнулся на ледяном тротуаре, на мгновение повиснув на руке Корфа. Но услужливый, обходительный Дворжицкий и кто-то из казаков успели подхватить императора и не дали ему упасть.
Еще шаг, и еще, и еще… И ногам идти все легче, и голова почти уже не кружится… Александр дернул щекой.
И тут увидел своего убийцу.
Хлюпик, понял молодой офицер. Безусый, невзрачный, с одутловатым лицом… Тьфу! Плюнь на него, он и переломится.
Преступника по-прежнему держали, вокруг стояла настороженная, взволнованная толпа. Разбитная баба в куцей шубейке, та самая, которая шла навстречу экипажу, что-то взахлеб рассказывала соседкам… Но Александр смотрел не на нее, а на своего врага. Террорист отчаянно пытался казаться дерзким, кривил губы в улыбке, но в глазах его метался страх.
Должно быть, государь тоже растерялся, увидев такого тщедушного, хлипкого преступника, потому что сказал только:
– Хорош!
И вслед затем обратился к Коху:
– Кто он?
– Говорит, что мещанин Вятской губернии, – ответил жандарм.
Император покачал головой и отвернулся.
– Идем, – сказал он своим спутникам.
– Государь, мои сани… – снова дрожащим голосом пролепетал Дворжицкий, – если вам угодно…
Царь, не отвечая, посмотрел на бледное лицо Александра, затем перевел взгляд на мальчика, который больше не корчился в агонии, на мертвого казака.
– Ваше величество, – пробормотал Александр, – в самом деле, лучше ехать отсюда…
– Да, – задумчиво ответил император, – ты прав.
И добавил еще несколько слов, которые Александр не расслышал. Затем двинулся по направлению к своей карете, окруженный казаками. Корф шагал справа, Дворжицкий – несколько впереди. В это мгновение все и случилось.
От решетки канала отлепилась мужская фигура в пальто с меховым воротником и, широко размахнувшись, бросила в ноги царю какой-то сверток.
Прогремел взрыв такой силы, что все, кто находился в нескольких метрах от царя, упали как подкошенные. «Это конец», – успел только подумать Александр.
Дым, какие-то пятна перед глазами, железистый привкус во рту… Он завозился, почувствовал, что лежит на земле. Кто-то кричал, мужчины и женщины, но крики доносились до Александра как сквозь вату. Его шинель была вся в снегу, и от холода он сразу же почувствовал, что половина рукава оторвана, но почему она оторвалась, не имел ни малейшего понятия. Левую руку выше локтя пронзала острая боль.
– Са…ша… Помоги…
Сначала Александр увидел, как в обожженной, изорванной шинели корчится на земле Дворжицкий, пытаясь подняться. Но Дворжицкий никогда не посмел бы назвать его Сашей… Тогда он перевел взгляд поближе – и увидел императора, который правым боком лежал на снегу, вытянув одну руку. Фуражка свалилась с его головы, лицо было залито кровью, губы вздрагивали, во взгляде больших голубых глаз читалась нечеловеческая мука.
– Государь…
Александр попытался подползти к императору, но левая рука мешала, и он только теперь заметил, что из предплечья у него торчит заостренный осколок металла. Бешенство придало офицеру сил. Содрав перчатку с правой руки, он вцепился в осколок и вытащил его из раны. Хлынула кровь. Кусая губы, Александр голыми пальцами стал загребать снег и тереть им лицо, чтобы прийти в себя.
– Государь ранен! – в отчаянии простонал Дворжицкий.
Вокруг них лежали, стонали, пытались подняться люди, пострадавшие при взрыве. Среди снега, грязи и крови виднелись обрывки одежды, оторванные эполеты, куски мертвых тел и битое стекло – от стоящего вблизи газового фонаря, покореженного взрывом.
«Только не терять сознания… только не сейчас!» Александр ударил себя по лицу и кое-как сел. И сразу же увидел, что император умирает. Его ноги были раздроблены, шинель, кроме разве что воротника и верхней части, превратилась в лохмотья. Из ран струями текла кровь, окрашивая снег алым.
Чувствуя в душе одну невыразимую, страшную пустоту и безмерное отчаяние, Александр все же нашел в себе силы взять императора за руку. Белая замшевая перчатка императора была вся в крови. Рука шевельнулась, Александр поймал нить пульса – и немного воспрянул духом.
Он не слышал, как истерично, нервически смеется оставшийся сзади первый убийца, которого по-прежнему держали и не выпускали. Студент хихикал, дергался всем телом, кривил рот… И Кох, который притом что жандарм, считал ниже своего достоинства поднимать руку на кого бы то ни было, не выдержал, подошел и размахнулся – но не ударил. Лицо его было страшно, и, увидев это лицо, студент поперхнулся смешком, съежился, умолк.
– Государь… – прошептал Александр.
Голубой глаз (второй оставался неподвижен) обратился в его сторону, и офицер едва не разрыдался. Из последних сил император попытался улыбнуться.
– Холодно… – прошептал умирающий. – Холодно…
Читать бесплатно другие книги:
