Ледяной сфинкс Вербинина Валерия

Глава 9

Свидетель

Утром 1 марта Казимир Браницкий проснулся в мягкой постели, в просторной комнате и сразу же почувствовал, что это и есть то существование, для которого он рожден, и что деньги – очень, очень хорошая вещь.

Он полюбовался на новые запонки, открытую коробочку с которыми оставил перед сном возле постели, удовлетворенно вздохнул и решил, что, если не будет совсем уж неприличного мороза, надо бы обновить шубу и прогуляться в ней хотя бы до площади.

С такой мыслью он умылся, побрился и отправился завтракать.

Даша, чем-то вчера огорченная, сегодня выглядела совершенно успокоившейся и даже напевала себе под нос.

– Ты не знаешь, на улице холодно? – спросил у нее Казимир.

– Как и должно быть в это время года, – ответила вместо горничной сестра.

Казимир надулся, но тут ему пришло в голову, что мех на морозе выглядит еще авантажнее. Он представил себя на Невском – в новой шубе, шапке и с тростью – и мысленно залюбовался сам собой. Правда, трость у него увел незнакомый офицер с неприятными манерами, но остальное все же оставалось при нем.

– Между прочим, – напомнила Аделаида Станиславовна, когда Амалия вышла из-за стола и удалилась к себе, – ты обещал не играть в карты.

– Я помню, – кивнул Казимир. – Но я просто хочу прогуляться.

Он нацепил запонки, облачился в шубу, надел новую шапку, повертелся перед зеркалом и понял, что жизнь удалась. Его уверенность была так заразительна, что сестра, Даша и даже старый ворчун Яков еще долго улыбались уже после того, как Казимирчик ушел, хотя ни один из них не смог бы объяснить причин своей улыбки.

Казимир прогулялся по проспекту, зашел в кондитерскую, съел пирожное, выпил чашку горячего кофию и окончательно погрузился в нирвану. Если бы при нем была еще и красивая трость, он вообще счел бы себя счастливейшим из людей.

Наконец вышел на улицу. Мимо него проезжали экипажи, шли юнкера, подмастерья, дамы, чиновники, просто гуляющие.

– Господин! Позвольте вам погадать… пожалте ручку…

Перед ним стояла цыганка в шубе и красных сапожках. Казимир покосился на видавшую виды шубу, судя по всему, волчью, и приосанился.

– Ну и что ты мне скажешь? – спросил с любопытством.

Цыганка блеснула глазами, сверкнула зубами.

– Удача тебя ждет, большая удача! – бойко объявила она. – Сегодня ты встретишь свою жену!

Казимир побледнел и попятился. Цыганка озадаченно моргнула.

– Ну, конечно, неприятности у тебя тоже будут, как же без этого, – продолжила гадалка. – Дай денежку, господин хороший, и я тебе еще много-много расскажу!

– Не надо, – хрипло ответил Казимир. – Я… кажется, я забыл дома кошелек.

И он удрал с максимальной скоростью, какую только позволяли приличия и его коротенькие ножки. Цыганка обескураженно посмотрела странному господину вслед.

Чтобы успокоиться, он свернул с Невского на первую попавшуюся улицу – это оказалась Михайловская – и по Большой Итальянской вышел к Екатерининскому каналу. Народу здесь было гораздо меньше, и Казимирчик зашагал медленнее, размышляя о том, что если бы ему попалась еще одна цыганка, которая предсказала бы ему скорую женитьбу, то последствия могли оказаться самыми непредсказуемыми.

Довольный удачным каламбуром, Казимир перешел через мост на другую сторону канала, собираясь вернуться на проспект через Конюшенную площадь и Большую Конюшенную. Но тут его начало покалывать какое-то смутное беспокойство. Вселенная недвусмысленно посылала ему сигналы: что-то было не так.

Он ощупал карманы, проверил, на месте ли кошелек, и наконец определил источник тревоги. Ему показалось, что левая манжета как-то провисает. Он ощупал ее под рукавом шубы и – заледенел.

Запонки на месте не было.

Ужас, который ощутил Казимирчик в то мгновение, не поддается описанию. Нирвана обернулась густейшей болотной жижей, и свет померк в его глазах.

«Потерял!!! Как?! Когда?! Только вчера подарили… Адочка! Племянница! Ну, я хорош… Ах, черт возьми!» – скакали его мысли.

Казимир чуть не расплакался, но справедливо рассудил, что слезы не помогут вернуть потерянную запонку, поэтому попытался отрешиться от эмоций и принялся размышлять. Однако в его состоянии это было не так-то легко.

Итак, когда он сидел в кондитерской на Невском, запонка совершенно точно была на месте, он даже тайком с гордостью ее потрогал. Стало быть, потерялась уже после того, как покинул кондитерскую. Может быть, до сих пор лежит где-то на тротуаре… И если ее никто не нашел…

Казимирчик с тяжким вздохом повернулся и последовал обратно в точности тем же путем, каким шел сюда. Он наклонил голову, внимательно рассматривая, не блестит ли где на снегу драгоценная запонка, и едва не налетел на какую-то особу. Та ойкнула и отскочила.

– Прошу прощения, сударыня, – произнес галантный Казимирчик, кланяясь и прижимая руку к сердцу. – Надеюсь, я не ушиб вас?

Хотел прибавить еще что-то, но «сударыня» метнула на него неприязненный взгляд и отошла.

«Тоже мне, недотрога», – подумал Казимир. Особа, которой он отдавил ногу, была совершенно не в его вкусе – маленькая и некрасивая, с мышастыми волосами и веснушчатым, напряженным лицом.

Казимир был уже на мосту через канал, когда из-за поворота показалась карета, окруженная конными казаками. Следом за каретой летели друг за другом двое саней. Звенела сбруя, кони потряхивали гривами и выдыхали струи пара.

А потом…

Бабах!

Казимир вытаращил глаза и прикипел к месту. И цыганка с ее грозным предсказанием насчет свадьбы, и даже потерянная запонка мигом вылетели из его головы.

Он смотрел на карету, из которой, распахнув дверцу, вышел взволнованный государь, на несчастного мальчика, случайного прохожего, который корчился на снегу в смертной агонии, на раненого городового, на убитого казака – и не верил, что это происходит здесь и сейчас, в европейской столице, в просвещенном XIX веке. Может быть, Казимир был человеком излишне легкомысленным и не то чтобы очень религиозным, но он твердо знал одно: людей нельзя убивать, и тем более – так.

«А ведь я совсем недавно шел по той стороне канала… Совсем недавно!» От мелькнувшей жуткой мысли у него на лбу выступил пот. Казимир обернулся и увидел, что особа, на которую он совсем недавно налетел, стоит на том берегу, взволнованно глядя на происходящее. И выражение ее лица ему безотчетно не понравилось.

Император, судя по всему, направился к своей карете, но тут к нему подскочил второй террорист и бросил бомбу прямо в ноги государю.

Казимир отшатнулся – и то, что происходило в следующие несколько минут, он не мог забыть до конца своих дней. Кто-то голосил, кто-то рыдал, женщины причитали… а на окровавленном снегу лежал человек с раздробленными ногами – русский царь! – и истекал кровью.

Подъехала карета великого князя Михаила. Брат царя выбежал наружу, схватился за голову, растолкал своих сопровождающих и кинулся к императору. Тот, судя по всему, потерял сознание, и было решено везти его на санях.

Казаки, солдаты, случайные прохожие, оказавшиеся поблизости, подняли тело императора и понесли его в сани. Рука царя безвольно свисала, почти касаясь земли, и уже по одному ее виду Казимир понял: это конец.

Когда сани тронулись с места, он проводил их взглядом и только тогда нашел в себе силы удалиться. Но никакая сила в мире теперь не смогла бы заставить его вернуться на Невский проспект по той стороне канала.

На улицах собирался народ, встревоженные люди спрашивали друг у друга, чего ради вздумала не вовремя палить пушка в Петропавловской крепости. (Первый взрыв был таким громким, что его приняли за привычный удар пушки, отмечавший полдень, – удар, по которому обыкновенно все сверяли часы.)

Нигде не останавливаясь, Казимир быстрым шагом вышел на Невский и вскоре был у своего нового дома. Внизу его встретила встревоженная мадам Шредер.

– Сударь, что происходит? Прибежала служанка госпожи Филимоновой, которая утверждает: случилось что-то страшное…

Госпожа Филимонова была той самой миловидной содержанкой банкира, которая жила напротив них, но сейчас Казимиру не было дела ни до нее, ни до хозяйки дома, которая, говоря с ним, машинально поправляла волосы. Он криво улыбнулся, пробормотал – с ужасающим польским акцентом – что-то насчет потерянной запонки, улизнул от мадам Шредер, с неожиданной для его комплекции стремительностью взлетел по лестнице и постучал в дверь.

Ему отворила Даша.

– Все дома? – выпалил Казимир.

– Да, Казимир Станиславович.

«И что это с ним случилось?» – встревожилась девушка, глядя на его бледное, потерянное лицо. Не снимая шубы и обуви, как был, Казимир прошел в гостиную.

Аделаида Станиславовна стояла посреди комнаты, критическим взором оглядывая только что начищенную хрустальную люстру. Казимир оперся обеими руками о стол и попытался отдышаться. А затем выпалил:

– Государь убит.

– Что?! – вырвалось у его сестры. – Ты шутишь, Казимир?

– Нет. Только что. На канале. Бомбой.

Аделаида Станиславовна ахнула и закрыла рот руками.

– Что случилось, дядюшка? – спросила Амалия, показываясь на пороге гостиной.

– Милая, тебе лучше сесть… – пролепетала мать. Не выдержала и всхлипнула. Наконец вымолвила: – Казимир говорит, что государя больше нет.

– Как – нет? – Карие глаза Амалии обратились на дядюшку. – Умер? От чего?

– Террористы… – обронил Казимир. Подошел к графину, который стоял в углу на одноногом столике, и налил себе стакан воды. – Бросили две бомбы. Императора увезли во дворец.

И, как был, в сапогах, в шубе, повалился на стул, стал нервно растирать лицо.

– Я подумал, что вы должны знать, – проговорил он, волнуясь. – Ведь особая служба… ведь ты попала туда только по его распоряжению. И вообще… кто знает, как сейчас все сложится.

Амалия не отвечала. Только позавчера она видела императора, и он был так любезен, так очарователен. Спросил, между прочим, любит ли она искусство, и пообещал как-нибудь быть ее гидом в коллекциях Эрмитажа. Конечно, то была простая любезность, но… но… Но теперь девушка не могла отделаться от мысли, что потеряла в своей жизни что-то очень важное. Амалия родилась, когда Александр Освободитель уже был императором. Она не помнила ни времена до освобождения от рабства, ни времена других правителей. И теперь ей было по-настоящему горько.

– Как это случилось?

– Государь ехал в карете. Студент бросил бомбу. Я… – Казимир тяжело вздохнул. – Нет, не могу сейчас об этом говорить.

– Дядюшка, – Амалия изменилась в лице, – так вы что, были там?

– На другой стороне канала, к счастью. На той, где был царь, погибло много народу. В том числе один ребенок.

– Что за канал?

– Екатерининский, там, где поворот. Я…

– Даша! – крикнула Амалия.

Горничная тотчас же показалась из передней. Лицо у нее было белое, губы дрожали – судя по всему, она все слышала.

– Даша, мое пальто!

– Амели, ты куда? – простонала Аделаида Станиславовна.

– Во дворец!

– Ты сошла с ума! Тебя не пустят! Куда ты идешь? Я не хочу, чтобы ты выходила из дома! Мало ли что может произойти! Эти нигилисты только в книжках сущие рыцари, а на самом деле, если они убивают детей, они – звери!

Амалия резко повернулась и посмотрела на мать так, что та даже отступила на шаг.

– Я должна знать, что происходит, – отчеканила девушка. – Наша семья не видела от императора ничего, кроме добра. Может быть, он еще жив!

И Амалия поспешила к себе в комнату – одеваться.

Аделаида Станиславовна посмотрела на брата, но тот отлично понимал, что отговаривать племянницу бесполезно, и только покачал головой.

– Так… – промолвила старая дама, постепенно обретая спокойствие духа. – Даша! Ты идешь с моей дочерью.

– Мне никто не нужен! – крикнула Амалия из своей комнаты. – Сама справлюсь!

Она вышла в переднюю, кое-как убрав волосы и не приколов накладку. Даша подала ей ботинки, шляпку, помогла надеть пальто. Амалия едва не ушла на мороз без перчаток, но в последний момент горничная все-таки вспомнила о них и, выбежав за дверь, догнала госпожу на лестнице.

– Амалия Константиновна! Перчатки!

И, подавая перчатки, несмело добавила:

– Я, Амалия Константиновна, буду молиться за государя. Может быть, все еще обойдется и он останется жив. Ведь на него уже несколько раз покушались!

– Молитва – это хорошо, – кивнула девушка. – Но я бы сейчас отдала все, чтобы не случилось того, что случилось.

На улице Амалия хотела взять извозчика и сразу же ехать к Зимнему дворцу, но обнаружила, что впопыхах забыла дома кошелек. Мгновение она размышляла, вернуться за ним или нет, но, в конце концов, махнула на все рукой и быстрым шагом двинулась к Дворцовой площади.

Однако добраться до Зимнего оказалось не так просто – часть Невского, примыкающего к площади, была запружена народом, а на самой площади яблоку было негде упасть. Тут же были конные жандармы, сдерживавшие толпу, и гвардейцы с растерянными лицами.

Люди переговаривались, возмущались, иные злорадно ухмылялись, большинство же, как обыкновенно бывает, пришло только поглазеть.

– Как же так можно? – обиженно говорила какая-то женщина, по виду – жена мелкого чиновника. – Бомбу в… царя!..

– Позвольте, сударыня! – тотчас же встал в позу стоящий рядом студент в очках. – В царя, значит, нельзя, а в других можно? Так, что ли?

– Морду бы тебе набить, – мрачно откликнулся стоящий рядом мастеровой с огромными кулаками.

Студент испуганно оглянулся на него и стих.

– Жаль, театры, верно, закроют…

– Да ничего еще неизвестно…

Амалию сейчас до крайности раздражали все эти разговоры, которые она находила глупыми и неуместными. Кроме того, она поняла, что при таком количестве зевак добраться до Зимнего ей удастся не скоро, а девушка хотела во что бы то ни стало попасть туда, и как можно скорее. Поэтому Амалия свернула на набережную Мойки и по Гороховой вышла к морскому министерству. Обогнув здание министерства, вышла на Адмиралтейскую набережную, а затем на Дворцовую, где тоже было довольно людно. Бросив взгляд на штандарт на Зимнем, Амалия почувствовала, как у нее забилось сердце: флаг по-прежнему реял по ветру. Если бы император скончался, штандарт был бы спущен.

Теперь надо было попасть во дворец. Амалия поправила волосы, глубоко вздохнула, приняла надменный вид и поспешила к тому входу, через который позавчера она въехала в карете Волынского. На ее счастье, там стоял все тот же часовой – простоватого вида малый, который к тому же совершенно растерялся, потому что со всех сторон его атаковали любопытные.

– Да не знаю я, что там происходит! – плачущим голосом твердил парень. – Нам ничего не говорили! Сударыня, куда вы? Не велено!

– Ты что, меня не помнишь? – холодно смерила его взглядом Амалия. – От действительного тайного советника Волынского! Ты же пропускал нас позавчера!

Однако часовой оказался не лыком шит и настороженно спросил:

– И где же его высокопревосходительство?

Но Амалия и тут нашлась:

– Карета его высокопревосходительства застряла в толпе, он прибудет позже, а меня послали вперед, потому что каждая минута на счету. – Часовой заколебался. – Кстати, как тебя зовут? Его высокопревосходительство не любит, когда задерживают его людей!

Судя по всему, часовой очень не хотел называть свое имя, а потому посторонился и пропустил Амалию во дворец.

– Однако! Если у господина Волынского такие подчиненные, я был бы не прочь оказаться на его месте! – заметил какой-то острослов, ставший свидетелем этой маленькой сценки.