Но-шпа на троих Донцова Дарья
Сережка открыл было рот, чтобы заорать, но я вклинилась в разговор:
– И экраны невозможно снять.
– Зачем их убирать? – искренне недоумевал Саша. – Пусть висят себе.
– А батареи как мыть? – резонно поинтересовалась я.
– Зачем? – вскинул брови дизайнер.
– А пыль?
Саша скривился:
– Ну… ручки сюда никак не подходят по концепции, внешний вид должен быть выдержан…
– Ерунда! – взревел Сережка, – немедленно переделывай.
На лице Саши появилось выражение невероятной муки, но он кивнул, и через неделю у шкафа появились непонятного вида крючкообразные конструкции. С грехом пополам гардероб начал открываться. Батареям повезло меньше, экраны украсили круглые, скользкие бомбошки. Одну Саша привернул в верхнем правом углу, другую – в нижнем левом, длина «гармошки» составляла больше метра. Для того чтобы получить доступ к чугунным секциям, следовало присесть, растопырить руки, скрючиться и потом со всей силы рвануть на себя тяжеленную деревянную поделку. Ни я, ни Катя, ни Юля, ни Сережа не сумели при этом маневре удержаться на корточках. Мы все падали, а экран хлопался сверху, придавив очередного отчаянно верещащего «испытателя».
После этого случая слово «дизайнер» в нашем доме лучше не произносить вслух.
Я добралась до офиса «Стройкварт» и пошла бродить по коридорам. Вокруг носились люди с бумагами в руках, большая часть присутствующих орала в мобильные телефоны непонятные фразы:
– Два на восемь без гидроизоляции!
– Крыша пакетом!
– Бери кошку, кот тебе всю мебель изгадит!
Услыхав последнее заявление, я вздрогнула и посмотрела на говорившую. Молодая женщина, с виду чуть старше Юли, спокойно продолжала:
– Черепицу возьмем нашу, она дешевле, а на цоколь пойдет камень. Кошка лучше, кот ваще никуда.
Любопытство схватило меня за горло. Дождавшись, когда девушка отсоединится, я робко ее спросила:
– Простите, а кошку куда при строительстве кладут?
– Кошку?
– Ну да, вот вы только что про нее говорили.
Девушка рассмеялась:
– Про нормальную кошку речь шла, хвостатую, подруга кота решила завести, а я ее отговариваю.
Я рассмеялась. Самые сложные вопросы чаще всего имеют простые ответы. Хихикая, девушка пошла по коридору, я дернула дверь и сразу увидела взлохмаченного Женьку, глядевшего в монитор.
– Привет! – окликнула я его.
Женя, не поворачивая головы, помахал рукой.
– Кофе не хочешь? – поинтересовалась я.
По-прежнему уткнувшись в экран, Женька выдвинул ящик и ткнул пальцем в банку растворимого напитка:
– Бери.
– Спасибо, конечно, но, может, лучше сходим в кофейню?
Женя повернулся:
– Лампа? Какими судьбами?
– Вот, ехала мимо, дай, думаю, зайду, спрошу кое о чем. Ты с меня сколько за устную консультацию возьмешь?
Женя выключил компьютер.
– В фирме договор оформляла?
– Нет.
– Тогда бесплатно все объясню, – улыбнулся Женька. – Никак квартиру покупать собралась?
– Точно, только не я.
– Пошли в буфет, – предложил Женя.
Мы спустились в подвал, отыскали свободный столик и завели беседу. Сначала я соврала про приятельницу, которой интересно, сколько стоят услуги дизайнера, потом спросила:
– Жень, а можно из фотографии панно сделать?
– В каком смысле?
– Ну увеличить ее до огромного размера, допустим, метр на два.
– Зачем? – удивился Женька. – Странные тебе, однако, идеи в голову приходят.
– Это не мне, а Леньке Сорокину, – ухмыльнулась я. – Хочет таким образом гостиную на даче украсить.
– Бред!
– Ну мечта у парня такая.
Женька проглотил кофе.
– Если мечта, тогда конечно. Существует определенная технология, позволяющая сделать из фотоснимка гигантский плакат.
– Ой, как здорово! – фальшиво обрадовалась я. – Послушай, ты только дай мне на время снимок.
Женя уставился на меня недоумевающим взглядом.
– Какой?
– Ну помнишь, в прошлом году мы все ходили к Леньке на день рождения.
– Неа.
– Неважно. Нас там снял фотограф, у входа в ресторан, и потом каждой семье дал по снимку. Теперь у тебя в памяти просветлело?
– Нет, – сообщил Женька. – Никак не пойму, о чем речь!
– Я хочу сделать подарок Лене на именины, – зачастила я. – Он давно мечтает о гигантской фотке, такой, чтобы всю стену в гостиной закрыла. Хочу заказать ему такую, соображаешь?
– Жуткая глупость, – поморщился Женя. – А я тут при чем?
– Ты брал из альбома снимок, тот самый, где мы все вместе у ресторана. У меня был такой же, да я его испортила.
– Ну и что?
– Дай на некоторое время свой.
– Какой?
Я глубоко вздохнула. Господи, вот непонятливый, придется объяснять сначала:
– Ты взял снимок.
– Кого?
– Лени!
– Откуда?
– Из альбома!!!
– Которого?
– Тинкиного!
– Я?
– Нет, я!!!
– Ты?
Было отчего обозлиться.
– Нет, ты!
– А говоришь – ты!
– Хватит дурака валять, – зашипела я, – отдай фотку.
– Так я не брал ничего.
– Но ее нет на месте.
– А я тут при чем?
– Тина сказала, будто ты последним лазил в альбом.
– Ну да, – спокойно согласился Женя, – карточки вставлял, мы на Гоа много нащелкали. Но мы же с Тинкой разбежались.
– Значит, ты только засовывал снимки?
– Ну да.
– И ничего не брал?
– Да зачем бы мне фото вынимать? – совершенно индифферентно спросил Женька. – Я вспомнил сейчас, лежат там карточки с Лениной попойки. Только они совершенно идиотские. Фотограф попался натуральный кретин, кто же…
И Женя завел нудную лекцию о фотоделе. Я старательно попыталась скрыть разочарование. Похоже, Женька и впрямь не трогал фотографию. Мои расспросы его совершенно не смутили и не испугали.
– Слушай! – выпалил Женька. – Я вспомнил! Погибла фотка.
– Где?
– Ну мы с Тинкой-то разошлись…
– Знаю!
– И мне понадобились кое-какие снимки с Гоа.
– Зачем?
– Ну там были интересные интерьеры.
– И что?
– Я позвонил Тинке…
– Короче!
– И она мне отдала снимок, один! Остальные, ну те, что с интерьерами, а не с пляжа, погибли. Тинка на альбом чашку с кофе пролила. И та фотка накрылась. Мне жаль было, помнится, там интересное дерево имелось.
Я вздохнула, да уж! Я сама перепортила кучу снимков, на один, как сейчас помню, выплеснула кетчуп, когда смотрела альбом, потом уронила пакет с другими в лужу. Все ясно! Надо идти дальше.
– Коли у тебя обе руки левые, – бухтел Женя, прихлебывая кофе, – то, учитывая…
Я встала:
– Извини, мне пора.
Женька кивнул:
– Покеда. Стой!
– Что случилось?
– Твоя клиентка когда придет?
– Она позвонит.
– Ладно, – согласился Женя и, схватив со стола забытый кем-то журнал, вперился в него взглядом.
Я пошла на выход и около двери машинально посмотрела на себя в зеркало. Да уж, видок не из лучших: чересчур бледная кожа, серые губы и глаза почти без ресниц. Надо срочно покупать себе косметику. Хотя, если признаться честно, жаба душит отдавать большие денежки зря. Ведь все мазилки у меня есть, надо просто заехать к Раисе и взять забытую у нее косметичку.
Резкий звонок мобильного заставил вздрогнуть. Я поднесла трубку к уху и услышала недовольный голос Борьки Крюкова.
– Романова, ты где?
– Ну… в районе Таганки.
– Молодец, – уже более веселым тоном сказал Боря, – я испугался, что ты забыла!
– О чем? – осторожно поинтересовалась я.
– Шутница ты, Романова, – захихикал Крюков, – катишь себе на передачу, а сейчас надо мной издеваешься. Впрочем, молодец, от Таганки три минуты езды до нас, а эфир только через час.
Я едва не шагнула мимо ступеньки. Радио! Господи, совершенно вылетело из головы! Какое счастье, что «Стройкварт» расположен в двух шагах от станции, носящей мелодично-интеллигентное название «Бум».
Глава 9
Борька встретил меня у охранника.
– Эй, Романова, двигай сюда.
Я не успела опомниться, как он втянул меня в лифт, довез до второго этажа, протащил по длинному коридору и втолкнул в небольшую комнату, заставленную кожаными диванами, произведенными в тридцатых годах прошлого столетия. Если вы когда-либо смотрели кинофильмы о застенках НКВД, то сразу представите, о чем речь. Отчего-то наши кинематографисты любят запечатлевать чекистов, сидящих на таких черных, мрачных, чуть проваленных диванах.
– Устраивайся, – велел Борька.
Я плюхнулась на скользкие подушки.
– Значит, так, – зачастил Крюков, – у тебя сегодня гость, певец Луис.
– Кто?
– Дед Пихто, – мигом обозлился Борька. – Слушай внимательно!
– Извини, я не поняла, какой певец? Он тенор, баритон или бас?
Крюков замер с раскрытым ртом.
– Луис? Фанерщик.
Я растерялась:
– Столяр?
Борька заморгал, потом спросил:
– Ты издеваешься?
– Нет, конечно, ты же сам только что заявил: Луис – фанерщик.
– Романова! – взвыл Борька. – Умереть не встать! Луис поет под фанеру, усекла?
Я с трудом пыталась сориентироваться.
– Под фанеру? В каком смысле? На ней играют? А как?
Крюков закатил глаза:
– Романова, ты что, пролежала всю жизнь в нафталине? Не знать про фанеру! С ума сойти. Фанера – это запись. Луис только бегает по сцене, приплясывает и разевает рот. Честно говоря, он полный ноль. Все его хиты сделаны звукорежиссером в студии. Неужто ты не слыхала про такое?
Я кивнула:
– Уж не настолько я отстала от жизни, просто не знала, что данное явление называется «фанера». Откровенно говоря, я не слежу за популярной музыкой.
– Ладно, – успокоился Борис, – едем дальше. Луис завалит к тебе на полчаса, задашь ему пару «оригинальных» вопросов, типа: ваши творческие планы или: о чем вы думали, когда сочиняли песню «Очи синие», и дело с концом. Луис треплив, любого диджея переговорит. На всякий случай возьми.
– Это что? – спросила я, беря листок.
– Информация о Луисе, – скривился Борька, – ну там, родился, женился, развелся, женился, развелся, в общем, всякая лабуда.
– Зачем она мне?
– Вдруг пригодится. Потом Луис уйдет, затем будет перерыв на новости и викторина. Плевое дело! Задаешь вопросы, режиссер выведет в эфир ответы зрителей, давай пошли.
Борька вскочил и резво впихнул меня в крохотную комнатенку, все свободное пространство которой занимал стол, над ним висело два микрофона, рядом стояли стулья. Я села слева, увидела большое окно и женщину, сидевшую по ту сторону стекла перед большим пультом. Она помахала мне рукой и сделала такое движение, словно надевала шапку. Я поняла ее правильно и натянула на голову лежащие на столе наушники.
– Влетаем в четыре двенадцать, – раздался в моих ушах мелодичный голос, – сначала колокольчики, затем блямки, и понеслось. Вылететь тебе надо в двадцать сорок, позже никак, унесет.
– Извините, я первый раз в студии, – робко сказала я.
– Ничего, – успокоила меня режиссер, – все когда-то случается впервые. Видишь красную кнопку?
– Да.
– Скажу «начинай», смело ткни в нее и говори, все понесется в эфир. Закончишь, выключишь. Ничего хитрого. За минуту до конца я дам музыку в «ушки», и все. Не боись. Ну, ни пуха тебе.
Я затряслась мелкой дрожью. Господи, ну зачем я согласилась на эту авантюру? Ведь сейчас опозорюсь на всю страну. И потом, где гость?
– Начинай!
Я беспомощно посмотрела по сторонам. Делать-то чего? Сижу одна!
– Начинай!
В состоянии грогги, я нажала на выступающую из стола кнопочку. Вмиг над окном вспыхнула красная лампочка.
– Давайте же, – потребовала режиссер, – эфир не терпит пустоты.
Я проглотила слюну и пролепетала:
– Добрый вечер…
– Громче!
– Здравствуйте, товарищи, то есть, господа, дамы и кавалеры…
– С ума сойти! – восхитилась режиссер.
Я покрылась потом. Дальше-то что делать?
– Добрый вечер…
– Хорош здороваться! – рявкнула режиссер.
Я растерялась окончательно, но тут по моим ногам пробежал легкий сквозняк, и в соседнее кресло опустился молодой парень в сильно потертом джинсовом костюме. Поверьте, никогда в жизни я так не радовалась гостю, как в этот момент.
В моем голосе появились твердые нотки.
– Добрый вечер всем, кто с той стороны радиоприемника.
– Я офигеваю, – ожила режиссер, – ты, между прочим, не у «Спидолы» сидишь, чукча!
Но я решила не обращать внимания на вечно недовольную тетку.
– У нас в студии гость, певец Луис. Здравствуйте!
– Приветик, – прогундосил паренек, распространяя запах мятной жвачки.
– Расскажите о ваших творческих планах, – бодро оттарабанила я.
Луис поерзал на стуле, кашлянул и сказал:
– Ну… типа… того… этого, ясно?
– Нет, – совершенно честно ответила я и, решив, что он плохо расслышал вопрос, задала его снова.
– Уважаемый Луис, расскажите, пожалуйста, нашим слушателям о своих творческих планах.
Внезапно певец повернулся ко мне и с выражением неземного удивления в голосе воскликнул:
– Втыкалово не работает.
– Вы о чем? – не поняла я.
– Ну я не втыкаюсь!
– Во что? – изумилась я, судорожно ища глазами розетку.
Бог их разберет, этих певцов новой эстрады. Вдруг ему нужно, чтобы почетче выражаться, подключиться к электросети.
– Мы на какой говорильне сидим? – не успокаивался Луис.